Помочь сайту
Поздравления
Часть III. Приезд на Святую Гору. Глава первая. Κυριε, ελεησον
14 января 2021 -
Александр Данилов
Часть III.
ПРИЕЗД НА СВЯТУЮ ГОРУ
Глава первая. Κυριε, ελεησον[1]
Наконец-то гребцы причалили к ступеням пристани, и паломники со всем своим скарбом один за другим «весёлыми ногами»[2] стали выбираться на берег.
Ещё в Одессе всех паломников предупредили, что Афон – государство в государстве и с большой неохотою пропускает в свои владения иностранных граждан, в особенности славян, поэтому в рядах новоприбывших пробежало некоторое беспокойство перед проверкой документов, но, к счастью, осмотр оказался пустячным: вышедший из дома сонный полицейский с улыбчивой рыжей собачкою, обнюхивающей поклажи из чемоданов, мешков и сумок, бегло просмотрел общий на всю группу паломников паспорт, всех пересчитал и пропустил в сквозной крытый навес, являвшийся как бы станционным помещением. Тут паломники начали укладывать свои вещи, а лодочники подходили к ним и сдирали с каждого по пять драхм.
– Мы на Афоне! – ликовали семинаристы.
На пристани стояло несколько монахов. Один же из них, седовласый, высокого роста, выделялся лицом, выдававшим его русское происхождение.
– Батюшка, вы русский? – стали расспрашивать его молодые люди.
– Русский, пантелеймоновский, – ответил монах на их вопрос, чуть улыбнувшись. – А вы русские?
– Мы русские… Семинаристы из Александро-Невской Лавры. Собираемся как раз в Пантелеимоновский монастырь. Далеко ли идти, не подскажите?
– Километров семь-восемь. Вдоль берега, всё тропкой. Пройдёте лимонный садик – а там уже и монастырь.
– Отец Серафим! – монаха узнал отец Киприан и дружески похристосовался с ним. – Куда направился, отче?
– Вот почту на лодке привёз. Вещицы-то свои оставьте у меня. Я только вот с почтой разберусь, и сейчас же поеду обратно, и вещи ваши привезу.
Все обрадовались такой милости Божией, последовали за русским монахом, и сложили свои чемоданы и тюки в его лодку, а затем двинулись дружно по торной тропинке вдоль берега моря. Одновременно с группой русских паломников отправились в путь и греческие черноризцы с французами. За ними из Пантократорского монастыря специально приехал на муле послушник, бледный, чахоточный юноша с тёмными кругами под глазами. Лицо его казалось испитым, и Симеон сразу же узрел в нём собрата, у которого душа болит. Лучше отрезать себе руку или ногу, чем испытывать страшную адскую боль. Симеону стало нестерпимо жаль молодого человека, движения которого были застенчивы и неловки. Послушник встал на четвереньки перед мулом и что-то сказал на греческом одному из монахов. Симеон догадался, что он предлагает подняться на его спину и со спины его оседлать животное.
Монах же в свою очередь строго отчитал послушника за эту, как ему показалось, форменную самодеятельность.
Дорога выдалась каменистой, вдоль росли уже отцветшие кустарники и деревья, а внизу, под горою, плескались волны залива Айон Орос. Вода была на диво прозрачной, как слеза. Ласковый прибой накатывался на берег и звенел шуршащей галькою.
Вскоре вперёд выдвинулась одинокая фигура чахоточного послушника, погоняющего мула с поклажами, и замаячила, как фонарь, ибо вретище на послушнике было выцветшим, латанным-перелатанным. Греческие черноризцы затянули покаянную: «Κυριε, ελεησον». Их пение подхватил отец Киприан и семинаристы, шедшие рядом с ним. Стало идти веселее, но отец Михаил как человек высокого роста и грузный телом понемногу начал отставать.
– Я надеялся, что адское пламя перестанет гудеть на Святой Горе, но и здесь оно гудит. Что делать, батюшка, не знаю, – обратился Антонов к отцу Михаилу.
– Что делать? Интересный вопрос, – было заметно, что священнику, имеющему лишний вес, нелегко передвигаться по торной гористой местности; со лба его катился пот в три ручья, который он то и дело вытирал носовым платком.
– А мне в продолжение нашего разговора об адских мучениях вспомнились изощрённые пытки восточных народов, – встрял в разговор паломник в клетчатом пиджаке, догнавший Симеона и отца Михаила. – Азиаты в отличие от европейцев, совершенствующих технические приспособления, используют в пытках силу природы, они, так сказать, знатоки человеческой души. Если европейцы изобретали разного рода гильотины, колесования, распятия, жаровни, то азиаты с утончённым изыском пытали свою жертву, например, водою: узника привязывали к стулу, и на выбритую макушку его головы медленно, капля за каплей, сочилась вода. Через какое-то время каждая падающая капля отдавалась в голове адским грохотом. Ужасно, не правда ли, батюшка?
– Честно признаться, Симеон, я завидую Вам, – отец Михаил словно не расслышал вопроса от краснощёкого паломника и обернулся к Антонову. – Не задумывались ли Вы, молодой человек, отчего нам, уже обратившимся к покаянию и осознающим необходимость изменить свою жизнь, всё-таки не удаётся сделать это? Мы словно пребываем в летаргическом сне, как бы находимся в состоянии усыпления. С одной стороны, понимаем, что жить, как прежде, наша погибель, а с другой стороны, покаяние откладываем на завтра.
–Действительно так, отец Михаил. Я уже семь лет страдаю, как осознал своё падение, но продолжаю жить во грехах и ничего не могу поделать с этим. Действительно, какая-то невидимая сила не даёт мне покаяться.
– Здесь, на Святой Горе Афон, Вы, надеюсь, молодой человек, обретёте покаяние. Сказано в Псалтири: «С преподобным преподобен будеши»[3].
– Дай-то Бог, батюшка, чтобы это свершилось.
– Лично я, имея груз тяжких грехов, никогда бы не осмелился приехать на святую землю, в удел Божией Матери, чтобы своим личным присутствием осквернить это горнее место, – неожиданно из-за спины вставил замечание один из семинаристов с тонкими усиками.
– Иоанн, как Вы определили, что у нас тяжкие грехи? – спросил семинариста священник.
– Я не имею Вас в виду, отец Михаил. Я конкретно говорю о Симеоне. Он просил старца помолиться о нём, и Бог конкретно указал Симеону, простите за откровенность, его истинное место. Как можно с таким состоянием ехать в удел Божией Матери? Не богохульство ли это?
– Нет, Иоанн, Вы не правы. И Бог, и Матерь Божия только радуются нашему приезду на Святую Гору Афон, потому что мы едем сюда с желанием покаяться, очиститься от грехов, прикоснуться к божественному свету и хотя бы на малую толику приблизиться к подвигам святых отцов. «Человек зрит на лицé, Бог же зрит на сердце»[4]. Вспомните благоразумного разбойника, первым восхищенного в рай. Книжники и фарисеи, считавшие себя святыми, приговорили Иисуса Христа к смерти, а разбойник в прикованном к кресту и обречённом на смерть Человеке увидел воплотившегося Бога. Неправда ли, изумительная сила веры! Разбойник, умирающий в страданиях, мучимый нестерпимой болью, проявил сострадание к Иисусу Христу. Другой же разбойник злословил Иисуса, а он унимал того и говорил: «Сей же ни единаго зла сотвори»[5]. А есть ли у нас, получающих в изобилии благодеяния от Бога, столько любви к Иисусу Христу? А сколько надежды в словах: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твоé!»[6] Нам бы иметь столько веры и надежды во спасение! Имея недоброе прошлое в своей жизни, благоразумный разбойник не отчаялся, хотя уже и не оставалось времени для исправления своей жизни. Иисус говорит: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию»[7]. Так вот, молодой человек, – отец Михаил остановился внезапно и, вытирая пот со лба, устремил свой взор на противоположный гористый берег полуострова Лонгос, синевший за широкою гладью залива в недосягаемой прозрачной дымке заоблачной дали. – Да, красота неописуемая!
Незаметно группа паломников, следуя за отцом Киприаном, свернула на мощёную дорогу, поднимавшуюся зигзагами круто ввысь. Солнце, выглянув из-за горы, ослепило своими знойными лучами глаза, идти стало жарко, хотя и вступил студный месяц[8].
– Отец Михаил, Вы так и не рассказали, почему человек не может покаяться, даже при всём желании.
– Почему не может покаяться? Я не говорил этого, Симеон, – священник остановился, вытер пот со лба носовым платком и двинулся дальше. – Я говорил о нашем внутреннем состоянии, о том, что мы осознаём необходимость изменить свою жизнь, но в действительности ничего не происходит. Посмотрите на все канонические молитвы. Читаешь и убеждаешься, молитвы – это плач о грехах. Все жития святых – это плач о грехах. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»[9]. «Каждую ночь омывай своё ложе слезами, обливай слезами рогожу, на которой спишь», – говорит преподобный Антоний Великий. А мы живём, «безрассудно надмеваясь плотским своим умом»[10], поэтому и сердце у нас теплохладное, и ближних осуждаем, и внимание рассеянное во время молитвы, и память у нас короткая, и грешим снова и снова, так и не покаявшись.
– Как верно ýзрено, отец Михаил. Путь открывается как на ладони – путь плача, – Симеон остановился, обомлевший от внезапного для себя открытия.
– «Сущность покаяния заключается в смирении и сокрушении нашего духа, когда дух восплачет по причине смирения», – пишет преосвященный Игнатий в своих «Аскетических опытах». От послушания к смирению, от смирения к плачу, – отец Михаил остановился вслед за Симеоном и повернулся в его сторону. – Советую, кстати, почитать эту книгу. Замечательный труд! Учение о монашестве! Сказывают, в Пантелеимоновском монастыре богатая библиотека.
– Хорошо, отец Михаил. Я люблю читать духовные книги. Мне приходской батюшка давал «Невидимую брань» Никодима Святогорца. Я читал её от корочки до корочки.
– И что Вы запомнили из книги сей?
– Что запомнил? Втагода[11] было.
– Вот видите, Симеон, так мы и живём. Жизнь проносится, как сон, а предстанем пред Судией и что Ему ответим? «Горе нам, если Господь потребует нас на Суд, прежде нежели мы покаемся»[12]. Я думаю, Симеон, Господь гулом из ада призывает нас к покаянию. Кстати, изданы труды преподобного Романа Сладкопевца. Советую просмотреть «Кондак «Плач Адама»[13]. «Седе Адам тогда и плакася, прямо сладости рая, рукама бия лице и глаголаше: Милостиве, помилуй мя падшаго»[14]. Вот кто поистине сокрушался, потерявши рай: плакал и бил себя руками по лицу. Он-то знал, что имел и что потерял.
Перед взором путников среди яркой зелени вечнозелёных кустарников открылись белые стены какого-то монастыря, чем-то напоминая белокаменную Москву. Отец Киприан сказал, что это – монастырь Ксиропотáм, в переводе с греческого – «сухой ручей», и дорога в Пантелеимон лежит через него.
– Ну что, братия, заглянем на чашечку кофе и оузо[15]? – спросил он собравшихся вокруг себя паломников.
– Мы ничего не имеем против посещения монастыря, – сказал отец Михаил, обливаясь ручьями пота.
– Сухой ручей? Не правда ли, странное название?! – воскликнул рябой паломник. – Попахивает-с аскезой.
– За монастырём – глубокий овраг, летом он пересыхает, а зимой разливается, как река, – улыбнулся отец Киприан, – поэтому и называется Ксиропотам. «ξηρό» – «сухой», «ποτάμου» – «река». Нечто вроде – «у сухого ручья». В монастыре хранится частица Животворящего Креста Господня[16] с отверстием от гвоздя. Бог даст – приложимся, братия!
– Ура-а! – воскликнули семинаристы.
Симеон затрепетал, услышав слова отца Киприана, говорившего приятным бархатным голосом. Господи, помилуй мя, грешнаго!
Греки же, узнав о желании русских, замахали энергично руками, наотрез отказываясь от посещения святой обители.
– Συγγνώμη, πρέπει να φύγουμε. Με τον θεό![17] – говорили они и христосовались.
Чахоточный послушник, оставив навьюченного мула посреди дороги, робко приблизился к Симеону и протянул ему свою бледную исхудалую руку:
– Κυριε, ελεησον! – промолвил он.
Боже, он плакал! Из широко раскрытых глаз его ручьями текли слёзы.
– С Богом! – сказал Симеон, проникнутый состраданием к этому несчастному юноше, и ласково похристосовался с ним.
Примечание:
[1] Κυριε, ελεησον – гр. Господи, помилуй.
[2] Веселыми ногами – выражение из пасхального тропаря 5-й песни канона святого Иоанна Дамаскина: «Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную…»
[3] Пс. 17:26-27.
[4] 1 Цар. 16:7.
[5] Лк. 23:41.
[6] Лк. 23:42.
[7] Мк. 2:17.
[8] Студный месяц – студень, декабрь.
[9] Мф. 5, 4.
[10] Кол. 2:13-20.
[11] Втагода – нареч. в те годы, когда-то, давно, в давние годы.
[12] Авва Исаия, 60, 193.
[13] Кондак «Плач Адама» – издавался в XIX веке среди творений прп. Романа Сладкопевца, но в настоящее время считается принадлежащим перу более древнего (V в.) автора, неизвестного по имени, и считается одним из наиболее древних кондаков.
[14] Кондак «Плач Адама», икос 1.
[15] Оузо – греческая анисовая водка крепостью 40 градусов.
[16] Животворящий Крест Господень – крест, на котором был распят Иисус Христос. Является одним из орудий Страстей Христовых и относится к главным христианским святыням. В честь обретения в 326 году Животворящего Креста был установлен праздник Воздвижение Креста Господня.
[17] Συγγνώμη, πρέπει να φύγουμε. Με τον θεό! – греч. Простите, надо идти. С Богом!
Ещё в Одессе всех паломников предупредили, что Афон – государство в государстве и с большой неохотою пропускает в свои владения иностранных граждан, в особенности славян, поэтому в рядах новоприбывших пробежало некоторое беспокойство перед проверкой документов, но, к счастью, осмотр оказался пустячным: вышедший из дома сонный полицейский с улыбчивой рыжей собачкою, обнюхивающей поклажи из чемоданов, мешков и сумок, бегло просмотрел общий на всю группу паломников паспорт, всех пересчитал и пропустил в сквозной крытый навес, являвшийся как бы станционным помещением. Тут паломники начали укладывать свои вещи, а лодочники подходили к ним и сдирали с каждого по пять драхм.
– Мы на Афоне! – ликовали семинаристы.
На пристани стояло несколько монахов. Один же из них, седовласый, высокого роста, выделялся лицом, выдававшим его русское происхождение.
– Батюшка, вы русский? – стали расспрашивать его молодые люди.
– Русский, пантелеймоновский, – ответил монах на их вопрос, чуть улыбнувшись. – А вы русские?
– Мы русские… Семинаристы из Александро-Невской Лавры. Собираемся как раз в Пантелеимоновский монастырь. Далеко ли идти, не подскажите?
– Километров семь-восемь. Вдоль берега, всё тропкой. Пройдёте лимонный садик – а там уже и монастырь.
– Отец Серафим! – монаха узнал отец Киприан и дружески похристосовался с ним. – Куда направился, отче?
– Вот почту на лодке привёз. Вещицы-то свои оставьте у меня. Я только вот с почтой разберусь, и сейчас же поеду обратно, и вещи ваши привезу.
Все обрадовались такой милости Божией, последовали за русским монахом, и сложили свои чемоданы и тюки в его лодку, а затем двинулись дружно по торной тропинке вдоль берега моря. Одновременно с группой русских паломников отправились в путь и греческие черноризцы с французами. За ними из Пантократорского монастыря специально приехал на муле послушник, бледный, чахоточный юноша с тёмными кругами под глазами. Лицо его казалось испитым, и Симеон сразу же узрел в нём собрата, у которого душа болит. Лучше отрезать себе руку или ногу, чем испытывать страшную адскую боль. Симеону стало нестерпимо жаль молодого человека, движения которого были застенчивы и неловки. Послушник встал на четвереньки перед мулом и что-то сказал на греческом одному из монахов. Симеон догадался, что он предлагает подняться на его спину и со спины его оседлать животное.
Монах же в свою очередь строго отчитал послушника за эту, как ему показалось, форменную самодеятельность.
Дорога выдалась каменистой, вдоль росли уже отцветшие кустарники и деревья, а внизу, под горою, плескались волны залива Айон Орос. Вода была на диво прозрачной, как слеза. Ласковый прибой накатывался на берег и звенел шуршащей галькою.
Вскоре вперёд выдвинулась одинокая фигура чахоточного послушника, погоняющего мула с поклажами, и замаячила, как фонарь, ибо вретище на послушнике было выцветшим, латанным-перелатанным. Греческие черноризцы затянули покаянную: «Κυριε, ελεησον». Их пение подхватил отец Киприан и семинаристы, шедшие рядом с ним. Стало идти веселее, но отец Михаил как человек высокого роста и грузный телом понемногу начал отставать.
– Я надеялся, что адское пламя перестанет гудеть на Святой Горе, но и здесь оно гудит. Что делать, батюшка, не знаю, – обратился Антонов к отцу Михаилу.
– Что делать? Интересный вопрос, – было заметно, что священнику, имеющему лишний вес, нелегко передвигаться по торной гористой местности; со лба его катился пот в три ручья, который он то и дело вытирал носовым платком.
– А мне в продолжение нашего разговора об адских мучениях вспомнились изощрённые пытки восточных народов, – встрял в разговор паломник в клетчатом пиджаке, догнавший Симеона и отца Михаила. – Азиаты в отличие от европейцев, совершенствующих технические приспособления, используют в пытках силу природы, они, так сказать, знатоки человеческой души. Если европейцы изобретали разного рода гильотины, колесования, распятия, жаровни, то азиаты с утончённым изыском пытали свою жертву, например, водою: узника привязывали к стулу, и на выбритую макушку его головы медленно, капля за каплей, сочилась вода. Через какое-то время каждая падающая капля отдавалась в голове адским грохотом. Ужасно, не правда ли, батюшка?
– Честно признаться, Симеон, я завидую Вам, – отец Михаил словно не расслышал вопроса от краснощёкого паломника и обернулся к Антонову. – Не задумывались ли Вы, молодой человек, отчего нам, уже обратившимся к покаянию и осознающим необходимость изменить свою жизнь, всё-таки не удаётся сделать это? Мы словно пребываем в летаргическом сне, как бы находимся в состоянии усыпления. С одной стороны, понимаем, что жить, как прежде, наша погибель, а с другой стороны, покаяние откладываем на завтра.
–Действительно так, отец Михаил. Я уже семь лет страдаю, как осознал своё падение, но продолжаю жить во грехах и ничего не могу поделать с этим. Действительно, какая-то невидимая сила не даёт мне покаяться.
– Здесь, на Святой Горе Афон, Вы, надеюсь, молодой человек, обретёте покаяние. Сказано в Псалтири: «С преподобным преподобен будеши»[3].
– Дай-то Бог, батюшка, чтобы это свершилось.
– Лично я, имея груз тяжких грехов, никогда бы не осмелился приехать на святую землю, в удел Божией Матери, чтобы своим личным присутствием осквернить это горнее место, – неожиданно из-за спины вставил замечание один из семинаристов с тонкими усиками.
– Иоанн, как Вы определили, что у нас тяжкие грехи? – спросил семинариста священник.
– Я не имею Вас в виду, отец Михаил. Я конкретно говорю о Симеоне. Он просил старца помолиться о нём, и Бог конкретно указал Симеону, простите за откровенность, его истинное место. Как можно с таким состоянием ехать в удел Божией Матери? Не богохульство ли это?
– Нет, Иоанн, Вы не правы. И Бог, и Матерь Божия только радуются нашему приезду на Святую Гору Афон, потому что мы едем сюда с желанием покаяться, очиститься от грехов, прикоснуться к божественному свету и хотя бы на малую толику приблизиться к подвигам святых отцов. «Человек зрит на лицé, Бог же зрит на сердце»[4]. Вспомните благоразумного разбойника, первым восхищенного в рай. Книжники и фарисеи, считавшие себя святыми, приговорили Иисуса Христа к смерти, а разбойник в прикованном к кресту и обречённом на смерть Человеке увидел воплотившегося Бога. Неправда ли, изумительная сила веры! Разбойник, умирающий в страданиях, мучимый нестерпимой болью, проявил сострадание к Иисусу Христу. Другой же разбойник злословил Иисуса, а он унимал того и говорил: «Сей же ни единаго зла сотвори»[5]. А есть ли у нас, получающих в изобилии благодеяния от Бога, столько любви к Иисусу Христу? А сколько надежды в словах: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твоé!»[6] Нам бы иметь столько веры и надежды во спасение! Имея недоброе прошлое в своей жизни, благоразумный разбойник не отчаялся, хотя уже и не оставалось времени для исправления своей жизни. Иисус говорит: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию»[7]. Так вот, молодой человек, – отец Михаил остановился внезапно и, вытирая пот со лба, устремил свой взор на противоположный гористый берег полуострова Лонгос, синевший за широкою гладью залива в недосягаемой прозрачной дымке заоблачной дали. – Да, красота неописуемая!
Незаметно группа паломников, следуя за отцом Киприаном, свернула на мощёную дорогу, поднимавшуюся зигзагами круто ввысь. Солнце, выглянув из-за горы, ослепило своими знойными лучами глаза, идти стало жарко, хотя и вступил студный месяц[8].
– Отец Михаил, Вы так и не рассказали, почему человек не может покаяться, даже при всём желании.
– Почему не может покаяться? Я не говорил этого, Симеон, – священник остановился, вытер пот со лба носовым платком и двинулся дальше. – Я говорил о нашем внутреннем состоянии, о том, что мы осознаём необходимость изменить свою жизнь, но в действительности ничего не происходит. Посмотрите на все канонические молитвы. Читаешь и убеждаешься, молитвы – это плач о грехах. Все жития святых – это плач о грехах. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся»[9]. «Каждую ночь омывай своё ложе слезами, обливай слезами рогожу, на которой спишь», – говорит преподобный Антоний Великий. А мы живём, «безрассудно надмеваясь плотским своим умом»[10], поэтому и сердце у нас теплохладное, и ближних осуждаем, и внимание рассеянное во время молитвы, и память у нас короткая, и грешим снова и снова, так и не покаявшись.
– Как верно ýзрено, отец Михаил. Путь открывается как на ладони – путь плача, – Симеон остановился, обомлевший от внезапного для себя открытия.
– «Сущность покаяния заключается в смирении и сокрушении нашего духа, когда дух восплачет по причине смирения», – пишет преосвященный Игнатий в своих «Аскетических опытах». От послушания к смирению, от смирения к плачу, – отец Михаил остановился вслед за Симеоном и повернулся в его сторону. – Советую, кстати, почитать эту книгу. Замечательный труд! Учение о монашестве! Сказывают, в Пантелеимоновском монастыре богатая библиотека.
– Хорошо, отец Михаил. Я люблю читать духовные книги. Мне приходской батюшка давал «Невидимую брань» Никодима Святогорца. Я читал её от корочки до корочки.
– И что Вы запомнили из книги сей?
– Что запомнил? Втагода[11] было.
– Вот видите, Симеон, так мы и живём. Жизнь проносится, как сон, а предстанем пред Судией и что Ему ответим? «Горе нам, если Господь потребует нас на Суд, прежде нежели мы покаемся»[12]. Я думаю, Симеон, Господь гулом из ада призывает нас к покаянию. Кстати, изданы труды преподобного Романа Сладкопевца. Советую просмотреть «Кондак «Плач Адама»[13]. «Седе Адам тогда и плакася, прямо сладости рая, рукама бия лице и глаголаше: Милостиве, помилуй мя падшаго»[14]. Вот кто поистине сокрушался, потерявши рай: плакал и бил себя руками по лицу. Он-то знал, что имел и что потерял.
Перед взором путников среди яркой зелени вечнозелёных кустарников открылись белые стены какого-то монастыря, чем-то напоминая белокаменную Москву. Отец Киприан сказал, что это – монастырь Ксиропотáм, в переводе с греческого – «сухой ручей», и дорога в Пантелеимон лежит через него.
– Ну что, братия, заглянем на чашечку кофе и оузо[15]? – спросил он собравшихся вокруг себя паломников.
– Мы ничего не имеем против посещения монастыря, – сказал отец Михаил, обливаясь ручьями пота.
– Сухой ручей? Не правда ли, странное название?! – воскликнул рябой паломник. – Попахивает-с аскезой.
– За монастырём – глубокий овраг, летом он пересыхает, а зимой разливается, как река, – улыбнулся отец Киприан, – поэтому и называется Ксиропотам. «ξηρό» – «сухой», «ποτάμου» – «река». Нечто вроде – «у сухого ручья». В монастыре хранится частица Животворящего Креста Господня[16] с отверстием от гвоздя. Бог даст – приложимся, братия!
– Ура-а! – воскликнули семинаристы.
Симеон затрепетал, услышав слова отца Киприана, говорившего приятным бархатным голосом. Господи, помилуй мя, грешнаго!
Греки же, узнав о желании русских, замахали энергично руками, наотрез отказываясь от посещения святой обители.
– Συγγνώμη, πρέπει να φύγουμε. Με τον θεό![17] – говорили они и христосовались.
Чахоточный послушник, оставив навьюченного мула посреди дороги, робко приблизился к Симеону и протянул ему свою бледную исхудалую руку:
– Κυριε, ελεησον! – промолвил он.
Боже, он плакал! Из широко раскрытых глаз его ручьями текли слёзы.
– С Богом! – сказал Симеон, проникнутый состраданием к этому несчастному юноше, и ласково похристосовался с ним.
Примечание:
[1] Κυριε, ελεησον – гр. Господи, помилуй.
[2] Веселыми ногами – выражение из пасхального тропаря 5-й песни канона святого Иоанна Дамаскина: «Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную…»
[3] Пс. 17:26-27.
[4] 1 Цар. 16:7.
[5] Лк. 23:41.
[6] Лк. 23:42.
[7] Мк. 2:17.
[8] Студный месяц – студень, декабрь.
[9] Мф. 5, 4.
[10] Кол. 2:13-20.
[11] Втагода – нареч. в те годы, когда-то, давно, в давние годы.
[12] Авва Исаия, 60, 193.
[13] Кондак «Плач Адама» – издавался в XIX веке среди творений прп. Романа Сладкопевца, но в настоящее время считается принадлежащим перу более древнего (V в.) автора, неизвестного по имени, и считается одним из наиболее древних кондаков.
[14] Кондак «Плач Адама», икос 1.
[15] Оузо – греческая анисовая водка крепостью 40 градусов.
[16] Животворящий Крест Господень – крест, на котором был распят Иисус Христос. Является одним из орудий Страстей Христовых и относится к главным христианским святыням. В честь обретения в 326 году Животворящего Креста был установлен праздник Воздвижение Креста Господня.
[17] Συγγνώμη, πρέπει να φύγουμε. Με τον θεό! – греч. Простите, надо идти. С Богом!
Рейтинг: 0
641 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
