От соприкосновений с Драконом я должна была вся разом позеленеть хотя бы. Ведь так действуют злые чары? Иначе не объяснить, как можно быть с ним. Разве что только заколдованной.
Но вместо ожидаемо обезображенной пленницы изредка в зеркале я замечала прекрасную незнакомку, которую даже не узнавала. У неизвестной утончённой женщины, внезапно возникающей прямо из стекла, была удивительная стрижка, которая удаётся только раз при переходе с длинных волос на короткие. Прежде локоны до плеч делали её образ инфантильным и кукольным. Теперь она вернула себе вновь «стойкого оловянного солдатика». Это означало: «За маму! За папу!» - так приговаривают, когда кормят малышей? А ей предстояло быть и тем, и другим. Светло-русые волосы оставались послушными и густыми, не выгоревшие, они приобрели пепельный холодный оттенок. Её глаза не просто светились, они переливались зелёными глубокими малахитовыми огнями, а иногда становились прозрачнее бутылочного стекла. Взгляд был ровным и нежным, изредка ироничным. Она словно прислушивалась к себе и улыбалась одними уголками губ. Ей не перед кем было плакать, поэтому чёрные круги под глазами и гримаса скорби не омрачали светлый овал лица с чистой, чуть охристой кожей.
Она вся была холодна. Удивительно, как это сердце в ней всё ещё билось. Она могла бы удерживать снежинки на ресницах – настолько спокойной она застывала вдруг на улице. Она вспоминала, как любимый думал про неё, что она вокруг распространяет нежность, это ей свойственно: «Как мозг излучает мысль, а печень – желчь». И в чём разница между простейшими эмпириками и сложнейшим Светилом? Я от него сейчас в снежном царстве чужой своей постели, совсем потерялась в огромной «двуспалке» нагишом. «Может быть, так звучала Земля в белый период льдов?» Так спрашивал В. Кандинский перед собственными цветными абстракциями. Таковой была моя материя, из которой сотворилось уже невидимое дитя. Его мать думала о спокойствии и самообладании уже где-то на краю арктического мира, а вокруг по-прежнему распространялась её нежность изнутри. Она собирала мифы, которые предстоит поведать младенцу вскоре как главное первое знание. После вынужденного безмолвия. Она уже наяву покачивалась под колыбельные песни, мурлыкая их то и дело время от времени. Отец ребёнка разорвал кровную с ней связь, образовавшуюся для неё одной столь явно, что она испугалась, как бы ни скончаться до родов от кровопотери, но сын затворил кровь, пережав её рану.
Ей не хватало только натуральных мехов. Чтобы согреться.
Она подумывала и о подступающей бедности, но намеревалась воспользоваться последним приветом от родного дедушки Миши, который успел заготовить массу шкурок серых домашних кроликов, потому что был крепким хозяином – крестьянином в своей сути. Если судить по результату, что умел дедушка и не умел папа, то папа был на фоне дисциплинированного народного умельца «антикрестьянином». Урбанистом. Земля у него плодоносила только по инерции. Ведь когда-то ей владел дедушка. Папа затевал безумные проекты, пока хватало дури: вертикальные грядки для клубники – десяти соток огорода – то мало! Теплица, обтянутая плёнкой, превратившаяся за одну ветреную ночь в сооружение, похожее на потопленный бурей парусник и даже на лежачее пугало. На железных прутьях трепыхалась рванина из целлофана, хрустящая на холоде. Всё внутри посаженное замёрзло тут же.
А мне нельзя, чтобы во мне замерла жизнь!
Вот сошью-ка я шубку, на рынке мне выделают мерлушки и возьмут ими же – «натуробменом», да поеду – ка с радостной новостью, что всё получилось, к возлюбленному!
Вот уж обрадуется!
Неужто, вслед за Драконом на аборт пошлёт?
И что тогда? Подчиниться мужской воле? Или затаиться и на глаза не показываться?
И откуда убеждённость после осмотра женским врачом, которая продолжает считать меня не пациенткой, а фантазёркой? Она не находит внутренней асимметрии! Она не верит в наступившую беременность! Тестов и даже УЗИ ещё нет, либо нет в доступности. Она изумляется, какие могут быть варианты «отцовства» при отсутствии такового совсем. И она посчитала чепухой все эти мои предчувствия, да и полным бредом дату зачатия!
Но у меня вполне объективные признаки – моё тело таким себя не знает. И от Дракона меня мутит, особенно от запаха его лысины. Я умею заклинать Драконов: если он только меня тронет, то сядет надолго. Вряд ли я заявлю на него, но ему достаточно обещанного в гневе. Он не станет искушать судьбу – это уже перебор. Кстати, наше «правосудие» чрезвычайно мягко ко всему, что «из-за бабы» - вплоть до покушения на убийство на почве ревности! Это из опыта с Драконом.
Ещё оттуда же – мне не забыть вкуса вязаного рукава рабочего синего его свитера, пахнущего сыростью подвала, который безуспешно норовила прокусить, крича:
- Ты настоящий маньяк!
- Слушай и запоминай: ты – моя женщина! Другим ты не нужна!
И если ребёнок не родится со мной, он вообще не родится!
Помочь сайту
Поздравления
