ГлавнаяПрозаКрупные формыПовести → "Поезд "Исполнения желаний" - 3 . Эпизод 12(заключительный)

"Поезд "Исполнения желаний" - 3 . Эпизод 12(заключительный)

16 декабря 2016 - Алексей Баландин
ЭПИЗОД  12.
 
Хордон: Что  же, время  нашей  телетрансляции  неотвратимо  утекает, стягиваясь  к  точке  электрической  агонии. Будем  прощаться  со  зрителями  текста. Что  бы  вы  хотели  им  пожелать  перед  своим  «уходом»?

Ф.: Да  что  тут  пожелаешь?... В  рамках  разработанных  мною  теорий  ничего   доброго  не  пожелаешь. А  вот  вам  самому  не  надоело  слушать  мой   ядовитый  и  непоследовательный  трёп?

Хордон (разливая  по  рюмкам  уже  начатую  в  паузе  бутылку  коньяка): Да  нет, зря  вы так. Очень  интересный  разговор  получился. Но  мне  кажется, главного  вы  всё  же  не  договорили, что-то  у  вас  осталось  на  душе. Какая-то  назойливо  зудящая, с  трудом  сдерживаемая  тема. Последняя  по  порядку, а  значит  самая  для  вас  важная. Уж  не  проведёте  знатока  эфирных  душ!  Наверное,  ради  одной  только  этой  темы  мне  и  стоило  тащиться   из  столицы  в   чёртов  омут  этой  печальной  повести. Уж, давайте, выговаривайте  полностью  свою  роль.

Ф.(залпом  выпивает  рюмку  коньяка, затем  нервно  поворачивается на  стуле, как-бы  оглядывая  комнату  с  уже  привычным  недоверием (ищет  взглядом  тюремную  решётку), растерянно, как-бы  извиняясь,  улыбается  и, подпирая  левой  рукой  правую  щеку  впадает  в  крайнюю  задумчивую  отрешённость  из  которой  его  выводит, неизвестно  откуда  зазвучавшая  в  правом  ухе  казачья  песня : «Чёрный  ворон, что  ж  ты  вьёшься  над  моею  головой, ты  добы-ы-чи  не  дождё-ё-шься, чёрный  ворон, я  не  твой..». Тряхнув  головой, как  бы  скидывая  прочь  навязчивое  наваждение, он  жёстко  выругался  взъерошил  волосы  и, принял  прежний, полоумно-бодрый  вид   маскарадного  (строго  по  фабуле) мудреца  и  "волшебника  в  колпаке"): В  принципе  и  говорить-то  осталось  немного… Хотя…   Знаешь, мне  всегда  казалось, что  самоубийство  куда  более  сложный  феномен  личного  бытия, чем   обычно  кажется  людям. Это  как  бы  единственное  и  неповторимое  художественное  произведение, которое  каждый  должен  написать  сам, самой  своей  жизнью  и  напишет  в  любом  случае, как  бы  не  избегал  этого, постольку, поскольку  он  не  может  перестать  жить, причём  каждый  разрабатывает  этот  вечный  сюжет  по  своему. Форма   романа-самоубийства  не  имеет  значения, она  может  быть  самой  парадоксальной  и  порой  даже, даже  не  узнана  самим   автором. Благопристойные  христианские  кладбища  буквально  кишат   самоубийцами. Всем  изначально  задан  как  бы  тест  на  оригинальность  невыживаемости: «Ваша  личная  жизнь, как  образ  Вечной  Смерти».  Всё  остальное  ценно  лишь  в  качестве  черновиков  или   рабочих  тетрадей. Многие  из  нас  проскакивают, «переживают»  своё  самоубийство: в  тот  момент, когда, по  всем  раскладам,  уже  пора  бы  сделать  миру  ручкой, и  шагнуть  прочь, они, по  разным  причинам,  разворачиваются  на  180  градусов  и  остаются. Но, по-большому  счёту, этот  наивный  обман  не  проканает: хоть  реальным, хоть  «недовоплощённым» поступком  роман  жизни  всё-равно  уже  закончен,  дальнейшее  существование  героев  уже  не  имеет   никакого  значения  и  смысла. Оно  лишается  даже  реального  бытия(существования  вне  книги), оставаясь  сугубо  филологистикой, призрачной  и  уже  никому  не  нужной, имитирующей  жизнь, постфабулой («продолжением  в  приложениях»). Почти  все  мы – просроченные  мертвецы, всего  лишь  лингвистичекие  знаки  символического  постбытия. Люди  Эпохи  Постсамоубийства.  С  детства  мне  в  память  врезался  один  фильм  Джамруша (см  примечание  1  в  конце  эпизода). Забыл  название. Ну, помнишь  там   один  подстреленный  насмерть  тип, абсурдно  странствует  по  прериям, в  поисках  какого-то  абстрактного  ответа  на  ещё  более  абстрактный  и  путанный  вопрос. Встречает  какого-то  мудрого  индейца, который  проявляет  сочувствие  к  этому  беспомощному  манекену  и  зачем-то  сопрожождает  его, подвергая  опасности  собственную  жизнь. В  итоге, они  так, вроде, никуда  и  не  попадают. Короче, полная  биллиберда  с  элементами  облагораживающей  и  всё  замутняющей  мистики,  приукрашивающая  суть  аналогия  нашей  никчёмной  «жизни  вместо  смерти»  или  «смерти  в  образе  жизни». От  этого  смутно, но  назойливо  ощущаемого  несоответствия  реального   действительному, жизнь  приобретает  привкус  чего-то  иррационально-горького, какой-то  двоящейся  объектообразной (не  объективной)  иллюзии, полусна-полуяви, иногда  перестаёшь  реально  чувствовать  собственное  бытиё  и  ощущаешь  себя  не  героем  чьего-то  филосовского  романа, а  чуть  ли  не  его  главным  соавтором  и  даже  креативным  общим   сознанием  всех  Авторов  сразу, подбрасывающим  им, ради  хохмы, совершенно  безумные  идеи…  С  годами  у  меня  сложилось  впечатление, что  этот  квазиживой  зомби  из  упомянутого  фильма– МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ  МЕРТВЕЦ  - вещь  вовсе  не  уникальная, а  вполне  даже  обычная  и  шорокорапространённая. В  своём  окружении, исходя  из  жизненных  историй, я  насчитал  таких  «живых  трупов», более  70 %.  То  есть  двое  из  трёх. И  все  они, как  могли  упорно  сопротивлялись  осознанию  давно  уже  случившегося  факта   завершения  их  реальной   жизни.

Хордон(наливает  ещё  две  рюмки  коньяка, делает  это  как-то  автоматически, продолжая  говорить): Подождите, дайте  мне  обмозговать  это  ваше  новое  теоретическое  сумасбродство. Я  понял  это  немножко  в  вывернутом  смысле, как  повод  для, некоторого  рода, житейского  оптимизма. Вот  написал  человек  историю   своей  жизни, то  бишь  смерти.  Дрянную  и  убогую, как  общее  правило, всего  лишь  бестолковые  приложения  в  глупых  картинках. Ну, тут  уж  как  получилось, Толстые – штучный  товар. И  вот  хочется  этому  всуе  любопытствующему  обывателю  в  довершение  своих  трудов  и  для  сверения  кое-каких незначащих  деталей  заглянуть  мельком  в  давно  забытую   исходную  Книгу  Книг («Как  я  проскочил  собственное  самоубийство), он  сверяется  по  временной  шкале  и  находит  на  обратной  стороне  закрытой, пыльной  книги  краткую  пометку  с  отменённым  сегодняшним  днём (то  есть  всеми   «сегодняшними  днями», отменёнными  после  известного  несостояшгося  или  состоявшегося  чисто  символически  события). И  это   почему-то  его  окончательно  успокаивает  и  радует. Ведь  если  его  уже  нет, самое  страшное  уже  позади  и  нет  основания  пугать  себя  картинами  собственного  умирания  и  кошмарами  постсмертного  существования, ведь  если  всё  уже  давно  произошло (так  незаметно) и  есть, то  всё  что  этому  будет  соответствовать  в  уже  отменённом  «сегодняшнем  дне»   будет  какой-то  пустышкой, НЕНАСТОЯЩИМ, то  есть, по  сути  дела, уже  не  будет  НИКОГДА, отменено  вместе  с  «сегодняшним  днём».  

Ф.: Это  радость  и  успокоение  для  полных  дураков. Но  мы-то  с  вами   знаем, каков  на  самом  деле  вкус  хлеба  бытия  человеческого,  он  совсем, совсем  не  сладок.

(пьют  коньяк)

Ф.: Знаешь, почему  мы  все  такие  злые, чёрствые, завистливые? Просто  мы  хотим  жить  во  что  бы  то  ни  стало, но  в  глубине  души   знаем  или  догадываемся, что  всего  лишь  валяем  Ваньку  с  этой  полнокровной  жизнью  и  давно  пора  бы  умереть  по-настоящему, реально  повторив  тот  давно  свершившийся  символический  акт  или  символически  в  этой  призрачной  жизни  повторив  акт  реальный.

(пьют  ещё  по  одной)

Ф.: ты  думаешь  я  хорош? А  в  пустыне  этот  Чёрт-проводник, разве  ж  мог  покусать  себя  сам? Да  ведь  это   действительно  я  его   сожрал  наполовину, тщательно   отскребая  куском  его  черепа  гангренозное  мясо  от  здорового. Этого  признания  ты  от  меня  ждал? Теперь  держись, это  только  начало. Было  бы  что  таить  за  час  до  электрического  пекла. Думаешь  почему  Чёрт  исчез?  А  может  быть  его  на  самом  деле  никогда  и  не  было? А  был  именно  тот  Другой  Я, о  котором  я  тебе  всё  это  время  трындел  без  передышки. Крушением  этого  поезда(не  совсем  поезда) я  его  выгнал  из  себя  и  его  полугнилое  мясо  продлило  мою  жизнь  в  пустыне   на  несколько, как  оказалось, спасительных  дней. А  теперь  он  оказался  снова  во  мне . Именно  по  этой  причине  его  и  не  могут  найти. И  поезда  поэтому  не  найдут. Фотография  со  спутника – неплохая  фальсификация  американских  спецслужб. Этот  Другой  умолял  о  прощении, рыдал  навзрыд, бился  о  стену, прося  прощения  за  своё  неумышленное  предательство: «Не  нужна  мне  эта  вольная, не  смогу  я  без  вас, Хозяин». Затем  поостыл, видя  мою  непреклонность  и  стал  путано   убеждать  меня, в  том  почему  я  должен  взять  его  в  моё  последнее  путешевствие  со  всеми  его  снующими  по  разным  меридианим  Земли  поездами  и  электрическим  стулом  в  соседней  комнате. Но  я  уже  решил, с  собой  я  возьму  одного  лишь  бедолагу  Боба. Да  и  то  лишь  в  качестве  незаживающей  складки  на  памяти.

Хордон: Мне  кажеться,  вам  больше  нельзя  пить. Вы  явно  сходите  с  ума  и  сами  себя  провоцируете. В  приближении  ожидающей  вас   казни  это  выглядит  недостойной  слабостью. И  что  это  за  Боб? Ещё  один  Другой?

Ф.: Да  нет, я  имею  в  виду  моего  старого  приятеля  Боба  Фишера (прим. 2). Мы  сошлись с  ним  на  почве  МЕТАФИЗИКИ  ИГРЫ  и  одно  время  были  «неразлей  вода», словно  зыкадычные  друзья-оппоненты. Перед  смертью, он, как  мне  кажется,  начал  понимать  что-то  крайне  важное. Надо  признаться, что  шахматы  всегда  для  него  были  куда  большим, чем  просто  шахматы. Неким  символом,  какого-то  бог  весть  когда  самозапустившегося    процесса. А  также  априорным  доказательством  абсолютной  невозможности  что-то  по-существу  поменять, находясь  внутри  этого  процесса, как  его  составная  часть  и  условие  его  непрерывного  воспроизводства. В  конце  концов  он  пришёл  к  выводу  о  необходимости  жёстко  противопоставить («или-или») принцип  человеческой  свободы (нелинейности  бытия)  принципу  безысходной  линейности  Игры-Бытия, то  есть  опять  же, выступал  за  полнее  перерождение  репрессируемой  природы  человека. В  стиле  Нового  Христианства.

Хордон: Я  не  спрашиваю, как  вы  могли  знать  человека  умершего  за  полвека  до  вашего  рождения. Изыски  вашего  воображения  слишком  внушительны, чтобы  я  посмел  кощунственно  коснуться  их   этой  мелочной  бестактностью. Да  это, по-видимому,  не  так  уж  существенно  для  смысла  нашей  беседы. Будь  вы  хоть  самим  Вечным  Жидом.

Ф.: Тем  не  менее, я  отвечу  на  ваше  сомнение.  Это  была  дружба  заочная, как  бы  сквозь  сон. Я  многое  о  нём  знал, разделял  его  жизненный  настрой  и  когда  мне  стали  сниться  длительные  и  содержательные  сны  с  его  участием, я  сам  готов  был  порою  признать  их  даже  более  реальными, чем  моя  дневная  жизнь, как, вероятно  и  было  какое-то  время.  ( после  некоторой  паузы, как бы  продолжая  прерванную  нить  разговора):  А  вам, кстати,  никогда  не  казалось  странным, почему  самые  страстные  религиознае  фанатики  были  в  прошлом  прожжёнными  игроками?  За    несколько  часов  перед  смертью  я  начал  записывать  с    слов   Бобби  основы  некоего  НОВОШАХМАТНОГО  ЕВАНГЕЛИЯ. Успел  записать  (теория  складывалась  в  каком-то  странном  обратном  порядке)  только  некоторые  практические  приложения, едва  наметив  контуры  какой-то  умопомрачительной, доцейтнотной  космологии начавшейся   с  Большого  Взрыва  единичной  позиционно-суперплотной  шахматной  первоклетки (протоплазма  Вселенской  первожизни). 

Хордон: Что  это  за  практические  приложения. Новые  шахматные  правила?

Ф.: Вы  почти  угадали. Для  начала, он  предлагал  методом  случайного  подбора  на  компьютере  определять   расстановку  главных  фигур, чтобы  как-то  разнообразить  изначальную  шахматную  заданность  и  просчитываемость, причём  время  в  течение  которого  правомочна  предлагаемая  позиция  нестабильно  и  может  в  любое  мгновение  произойти  новая  перетурбация  местоположения  фигур. В  результате  партия  может  закончиться  поражением  игрока, который  так  и  не  успеет  сделать  первого  хода.

Хордон: Я  не  пойму  смысла  всех  этих  нелепых  с  виду  нововведений

 Ф.: Игрок  должен  находиться  под  беспредельно  усиленным  давлением  цейтнота, усугублённым  страхом  попасть  в  пренеприятнейшую  случайность (до  инсульта, до  предсмертного  агонального  хохота).  Он  должен  слить  обострившееся  чувство  цейтнота  со  своей  глубинной  сущностью, как  бы  ЭКЗЕСТЕНЦИАЛИЗИРОВАТЬ  ШАХМАТЫ, сделать  игровое  чёрно-белое  поле  своим  внутренним  силовым  и  психическим  пространством, совершенно  не  тождественным  прежним  дуальным  оппозициям, типа  Инь - Янь, злое - доброе. Необходимо  осознать, что  Игра  не  является  всего  лишь  одной  мз  форм  жизни, но  что сама  жизнь  яваляется  только  лишь  формой  Игры. сакральная  Тайна  шахмат  это   тайна (власть) Тотального  Цейтнота, неровное  дыхание  Мирового  Эфира, прерываемое  его  апокалиптическим  кашлем. Всё  Мироздание  это  только  бесконечная  шахматная  партия  и  мир  продолжает  существование  в  своём  привычном  виде  постольку, поскольку  устойчива  та  или  иная  конкретная  позиция  на  доске. Игра  давит  Игрока (Трансцедентального)  Цейтнотом  и  вынуждает  его  проявиться (сделать  решительный  или  поспешный  ход). И  в  последнее  время  напряжение  достигло  такого  предела, что  этот (один  из  двух  Суперигроков  в  мировые  Шахматы) должен  проявиться,  Новым  Пришевствием (Новорождённый ход-Христос), или  иным  МЕТАФИЗИЧЕСКИМ  ПОСТУПКОМ – ходом. Боб  считал  себя  кем-то  вроде  Иоанна  предтечи. Он  иронично  называл  себя  «клетчатый   Креститель».

Хордон: Я  слышал, что  в  Японии  Бобби  действительно  изобрёл  какие-то  новые  шахматные  часы, дающие  игроку  лишние  дополнительные  секунды  на  каждый  последующий  ход, при  условии, что  ему  тут  же  ампутируют  один  из  двадцати  пальцев, или  надрежут  носовой  хрящ  и  что-то  там  ещё  в  том  же  роде. Это  что, тоже  способ  экзестенциализировать  в  себя  шахматы? Версия  Сартровской  «тошноты  жизни»? (прим. 3), трансформация  его  LE  POUR  SOI (фр. "для-себя-бытиё"   в  L'EN  SOI(фр. осуществлённое, "воплотившееся" "в  себе-бытиё")

Ф.: Вот-вот. Первый  шаг  преодолеть  зависимость  от  Игры  это – осознать, насколько  всё  всерьёз, осознать  что  это  вовсе  не  игра, а  СИМВОЛИЗОРОВАННЫЙ  кошмар  самой  настоящей  жизни  под  миловидной  маской  несерьёзного  развлечения  на  досуге. Побороть  свой  цейтнот, сбросить  это  непомерное  напряжение, сверхчеловеческим  усилием (поэтому  и  нужен  Христос, как  живой  и  успешный (по  легенде) пример). Отказаться  от  жизни, если  в  ином, безцейтнотном  виде  она  невозможна (тот  же  пример Христа – распятого  и  воскресшего  к  «новой  жизни»). В  какой-то  мере  Боб  тоже – победитель, хоть  по  житейским  канонам  он  и  проиграл  по  всем  статьям. Победить  в  игре  с  Игрой, можно  только  отказавшись  играть  по  её  правилам (вариант  Сверхчеловека), или  доведя  себя  до  такого  состояния, когда  напрочь  пропадает  всякий  к  ней  интерес (чувство  жизни  как  таковой). Боб  выбрал  второй  тип  стратегии  и   выиграл,  отдав  взамен, всё  что  можно  было  отдать  в  этой  жизни (счастье, славу, родину, уникальный  дар  Великуого  Комбинатора  и,  даже,  собственный  разум). В  жизненной  версии  шахмат  он  с  полным  безразличием  к  результату, признал  своё  поражение  и  просто  встал  из-за  стола  и  ушёл, не  пожав  руки  своему   призрачному  сопернику – пустому  месту.(Конфузливое  лицемерие  многих  геройствующих  в  конце. Всего  лишь  жалкая  поза  сломленной  гордыни). Но  я  смог  по-другому. Я  свернул  эти  метафизические  шахматы  в  курительную  трубку, замкнул  линии  ускользания – плюс  свёл  с  минусом  и  на  место  пожароопасного  контакта  набросал  побольше  сухой  ветоши  безумных  своих  гипотез  и  даже  взбрызнул  керосином  своего,  искажающего  любые  перспективы, воображения. Лучшим  доказательством  моей  правиты  является  то, что  наконец-то  я  сам  поверил  во  всё  это. Поверил  в  свою  свободу. Я  знаю, что  случится  через  несколько  минут. Что  вы, как  бы  вам  не  хотелось  этого  избежать,  сами  замкнёте  разъёмы  рубильника.  И  отправит е  меня  на  тот  свет.

Хордон: Но  почему  я. Вы  же  сами  сказали, что  всё   произхойдёт  с  помощью  специальной   механической  системы  экзекуций  с  исскуственным  интеллектом

Ф.: И  вы  поверили  в  эту  несусветную  чушь  дешёвой  околонаучной  фантастики. Я  просто, не  очень  тонко  слукавил, в  стиле  моего  почившего  приятемя-комбинатора. Простите  меня  за  этот  ляп  в  конструкции  наспех  съимпровизорованной  фабулы. Весь  этот  опус  с  поездом  и   смехотворным  судилищем  всего  лишь  способ  заманить  вас, именно  вас, именно  сюда, чтобы  вы  своей  рукой  опустили  этот  рубильник, потому  что  больше  никого  на  всём  свете  не  осталось, кто  это  мог  бы  сделать, кроме  вас  а  повесть  должна  по  всем  эстетическим  и  логическим  законам  закончиться  и  закончиться  именно  так, а  не  как-нибудь  иначе. По  окончании  этих  двенадцати  эпизодов  у  нас  обоих, но, главное, у  вас,  уже  не  осталось  никаких  сомнений   на  этот  счёт. Не  так  ли. Всё  дело  в  том, что   я  в  свои  шахматы  уже  отыграл  и  переместился, так  сказать  на  новый  уровень, и  теперь  уже  вы  оказались  внутри   моего  текста, то  бишь  игрового  поля. Итак, я  сижу  перед  вами  на  стуле  это  тот  самый  стул. Допивайте, свой  последний  на  этом  свете  коньяк  и… Рубильник  у  вас  за  спиной. Смелее, мой  главный  герой  воздай  этому  треклятому  автору  по  полной.

Хордон(с  какой-то  неожиданно-насмешливой   решительностью) И  не  подумаю
(Долго,  в  упор, испытывающее  смотрят  друг  на  друга. Наконец,  Ф. бледнеет  и, дрогнувшим  голосом  спрашивает)

Ф.: Кто  вы, Саша?

Хордон: К  твоему  несчастью, в  конце  всё  вышло  даже  ещё  эксцентричнее, чем  ты  задумывал. Вот  ты  думал, что  ускользнул  от  Игры, сделал  неожиданно  сильный  ход-провокацию, распечатав  настоящий  ящик  Пандоры – шкатулку  с  непредсказуемым  своим  воображением. Сильный  ход, потомучто  абсолютно  нелогичный, а  значит  с  точки  зрения  Игры, вроде  бы  невычисляемый  на  все  сто. Но  только  «вроде  бы».  Ты  забыл  о  том  условии, что  в  отношении  своих  фигур  воля (и  стратегическая  проницательность) Игры  абсолютна. Боби  был  прав : оставаясь  внутри  Игры, то  есть  используя  её  методы, Игру  не  победить. Став  истинным  профессионалом  Игры  ты  вовсе  не  стал  способен  переиграть  Игру, ты  только  лишь  ещё  больше  пропитался  её  сущностью. Стал  ещё  более  фигуративной  фигурой, ещё  более  глубокой  её  персонификацией.  И  этим, по-сути  потерял  даже  призрачные  шансы, на  которые  купился  твой  недостаточно  самокритичный   приятель-романтик. ТОЛЬКО   НЕПРОФЕССИОНАЛ  ИГРЫ, ИМЕЕТ  КАКОЙ-ТО  ШАНС  УСКОЛЬЗНУТЬ от  её  гипнотических  чар, ведь  он  ещё  не   безусловная  её  идентичность , всего  лишь  ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ  ФИГУРАТИВНОСТЬ игрового  пространства, он  может  скрыться  на  какое-то  время  в  её  СКЛАДКАХ (текстовых  паузах  между  эпизодами, особенно  тех, которые  длятся  дольше  обычного – разливных). Он  может  только  прятаться, но  когда  он   начинает  играть, то  есть  становится  профессионалом, он  потерял  свободу, он  пропал, игра  купила  его  как  ослеплённого  стеклянными  бусами  туземца,  или  простака, пойманного  на  удочку  мудрости  или  профессионализма. Ты  оказался  в  игре, оказался  партиципирован  ею (прим. 4), а  значит, теперь  получай  по  полной, - ты  уже  в  сетях  Паука, Игра  начинает  играть  тобой  и  водить  за  нос, использую  силу  твоего  же  разума  и  представления. По-сути  происходит  то, , что  ты  сам  играешь  против  себя  и   в  конце  концов, когда  уже  готовишься  в  завершении  хитроумных  манёвров, поставить   «мат»  Игре, выясняется, что  ты  ставишь  «мат»  самому  себе  и  понимаешь  это  слишком  поздно (если  вообще  способен  понять).

Ф.:  Значит  ты…

Хордон: Я – вещающая  голова, человеческая  идентификация  Игры. И ты  был  моей  лучшей  фигурой  на  доске  этого  мира. Да  и  эта  абсурдная   то  ли  партия, то  ли  бунт, была  хороша, особенно  история  с  поездом, она  ничуть  не  хуже  истории  с  распятием…Будет  грустно  и  тебя  тоже  списать  со  счёта (прим.5).

Ф.: (обретая  уверенность) . Однако  у  меня  остаётся  слабая  надежда, что  если  мы, фигуры, подобны  Игре, то  в  чём-то  и  Игра  подобна  нам. Как  я  был на  свою  голову  очарован  Игрою, вернее  идеей  разделаться  с  ней  раз  и  навсегда, не  могла  ли  и  она  привязаться  ко  мне  настолько, что  потеряв  меня, ей  станет  по-человечески  горько,  больно  и... скучно. Ведь  ниточка  партиципации  тянется  по  обе  стороны  и  если  я  ощущаю  напротив  себя  неравнодушно  бьющееся  сердце  друга…

Хордон(Хордон  бледнеет, губы  его  дрогнули. Но  он  сдерживает  себя, поворачивается  к  рычагу  и  рывком  опускает  его  вниз. По  лицу  его  текут  совсем  человеческие  слёзы. И  он  говорит  монотонным, сбивающимся  время  от  времени  голосом(словно  надломилась  какая-то  тонкая  механика  внутри), словно  заученное) : Игра  есть  чистый  закон  Космоса. Она  не  может…не  должна…не  имеет  никакой  необходимости  в  друзьях… Она  напрочь  лишена  эмоций  и  сожаления… Эта  шельма   своего  всё  же  почти  добилась. Молодец! Использовал  против  меня  свои  же  недостатки. Во  всяком  случае  на  ничейный  результат  этот  Мастер  явно  наиграл  и  заслужил, если  не  Рая, то  своего  маленького, электрифицированного  счастья…

(Крупным  планом  показано  трясущееся  лицо  Ф., со  счастливой  слегка  искажённой  от  электрических  разрядов  улыбкой. Полуоткрытый  рот  с  розовой  пеной  сквозь  выбитый   в  камере  передний  зуб. В  глазах  ирония  и   какая-то  многозначительная  наивность  эпического  героя. Где-то  сбоку  звучит  музыка  из  какого-то  старого  зарубежного  фильма («Однажды  в  Америке»)

Хордон (накрывая  тело  Мастера  клетчатым  полотном) : Итак, однажды  это  было  в  России. Ещё  один  безвозвратно  проигранный  Игрок.
 
ВМЕСТО  ПОСТКРИПТУМА.
 
Страшный, нереальной  силы  мороз  и  пурга.  Экран  на  Красной  площади  полностью  пропал  под  многометровым  слоем  снегом. Впрочем, как  и  сама  Москва, да  и  весь, пожалуй, мир.
Неожиданно  пурга  прекращается  и  видно, как  со  восточной  стороны  горизонта  к  кончику    едва  торчащей   над  снегом  Останкинской   башни, приближаются  тренирующиеся  биатлонисты. Подъехав  к  башне, они  в  недоумении  стали  оглядываться  по  сторонам, сверяться  с  картами  и  часами. «Где-то  здесь  должна  бы  быть  Москва. По  всем  картам…».- «Значит  врут  твои  липовые  катры. Все  эти  буби, крестья  гроша  ломанного  не  стоют. Ни  чёрта  лысого  не  видать. Против  фактов  всприятия  не  попрёшь. Вот  шахматы  совсем  другое  дело. Как  скажет  шахматный  король, так  тому  и  быть».- «И  что  же  тебе  приснилось  этой  ночью?» - «Он  убедил  меня,что  ничего  этого  не  было  и  быть  не  могло» - «Но  чего  этого?» - «Ну  ты, тупой, известно чего, чего  не  могло  быть  того  и  не  было» - «Теперь  понятно…» Где-то  поблизости  послышался  голос, приближающегося  на  снегоходе  тренера. «Что, снова  умничаете  попусту. Хватит  трепаться  и  тратить  и  тратить  и  тратить… невосполнимую  жизненную  энергию  впустую. Продолжайте  тренировку. На  этой  Олимпиаде  мы  наконец-то  попадём  в  десятку  лучших  читателей  вышеупомянутого  текста  или  ….                                  
 
ПРИМЕЧАНИЯ:
 
1.Фильм  Джамруша «Мертвец» .

2.Боб  Фишер – знаменитый  американский  шахматист 

3.Ощущение  тошноты – как  одно  из   чистых (несублимированных) проявлений  сущности  жизни. Роман  Сартра «Тошнота». Далее  приведены  термины  из  трактата "Бытиё  и  ничто". Тут  ещё  следует  сопоставить  (оттуда  же) отчуждённое  самоощущение  "мира  в  Игре"  имманентному  самоощущению  "Игры  Мира"   

4.Патриципация – сопричастие. Термин  из  Леви-Брюля. Закон, действующий  в  сознании  первобытного  человека, наделяющего  все  предметы  и  явления  свойством  единосущности. 
 
5.Сняться  с  доска  самому (выиграть) и  "быть  списанным  со  счёта" Игрой (проиграть) совсем  не  одно  и  то  же. Однако  субъективно( по  результату) герой  может  считать  себя  победителем, будучи  объективно  проигравшим.

© Copyright: Алексей Баландин, 2016

Регистрационный номер №0367246

от 16 декабря 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0367246 выдан для произведения: ЭПИЗОД  12.
 
Хордон: Что  же, время  нашей  телетрансляции  неотвратимо  утекает, стягиваясь  к  точке  электрической  агонии. Будем  прощаться  со  зрителями  текста. Что  бы  вы  хотели  им  пожелать  перед  своим  «уходом»?

Ф.: Да  что  тут  пожелаешь?... В  рамках  разработанных  мною  теорий  ничего   доброго  не  пожелаешь. А  вот  вам  самому  не  надоело  слушать  мой   ядовитый  и  непоследовательный  трёп?

Хордон (разливая  по  рюмкам  уже  начатую  в  паузе  бутылку  коньяка): Да  нет, зря  вы так. Очень  интересный  разговор  получился. Но  мне  кажется, главного  вы  всё  же  не  договорили, что-то  у  вас  осталось  на  душе. Какая-то  назойливо  зудящая, с  трудом  сдерживаемая  тема. Последняя  по  порядку, а  значит  самая  для  вас  важная. Уж  не  проведёте  знатока  эфирных  душ!  Наверное,  ради  одной  только  этой  темы  мне  и  стоило  тащиться   из  столицы  в   чёртов  омут  этой  печальной  повести. Уж, давайте, выговаривайте  полностью  свою  роль.

Ф.(залпом  выпивает  рюмку  коньяка, затем  нервно  поворачивается на  стуле, как-бы  оглядывая  комнату  с  уже  привычным  недоверием (ищет  взглядом  тюремную  решётку), растерянно, как-бы  извиняясь,  улыбается  и, подпирая  рукой  левой  рукой  правую  щеку  впадает  в  крайнюю  задумчивую  отрешённость  из  которой  его  выводит, неизвестно  откуда  зазвучавшая  в  правом  ухе  казачья  песня : «Чёрный  ворон, что  ж  ты  вьёшься  над  моею  головой, ты  добы-ы-чи  не  дождё-ё-шься, чёрный  ворон, я  не  твой..». Тряхнув  головой, как  бы  скидывая  прочь  навязчивое  наваждение, он  жёстко  выругался  взъерошил  волосы  и, принял  прежний, полоумно-бодрый  вид   маскарадного  (строго  по  фабуле) мудреца  и  волшебника): В  принципе  и  говорить-то  осталось  немного… Хотя…   Знаешь, мне  всегда  казалось, что  самоубийство  куда  более  сложный  феномен  личного  бытия, чем   обычно  кажется  людям. Это  как  бы  единственное  и  неповторимое  художественное  произведение, который  каждый  должен  написать  сам, самой  своей  жизнью  и  напишет  в  любом  случае, как  бы  не  избегал  этого, постольку, поскольку  он  не  может  перестать  жить, причём  каждый  этот  вечный  сюжет  по  своему. Форма   романа-самоубийства  не  имеет  значения, она  может  быть  самой  парадоксальной  и  порой  даже, даже  не  узнана  самим   автором. Благопристойные  христианские  кладбища  буквально  кишат   самоубийцами. Всем  изначально  задан  как  бы  тест  на  оригинальность  невыживаемости: «Ваша  личная  жизнь, как  образ  Вечной  Смерти».  Всё  остальное  ценно  лишь  в  качестве  черновиков  или   рабочих  тетрадей. Многие  из  нас  проскакивают, «переживают»  своё  самоубийство: в  тот  момент, когда, по  всем  раскладам,  уже  пора  бы  сделать  миру  ручкой, и  шагнуть  прочь, они, по  разным  причинам,  разворачиваются  на  180  градусов  и  остаются. Но, по-большому  счёту, этот  наивный  обман  не  проканает: хоть  реальным, хоть  «недовоплощённым» поступком  роман  жизни  всё-равно  уже  закончен,  дальнейшее  существование  героев  уже  не  имеет   никакого  значения  смысла. Оно  лишается  даже  реального  бытия(существования  вне  книги), оставаясь  сугубо  филологистикой, призрачной  и  уже  никому  не  нужной, имитирующей  жизнь, постфабулой («продолжением  в  приложениях»). Почти  все  мы – просроченные  мертвецы, всего  лишь  лингвистичекие  знаки  символического  бытия. Люби  Эпохи  Постсамоубийства.  С  детства  мне  в  память  врезался  один  фильм  Джамруша (см  примечание  1  в  конце  эпизода). Забыл  название. Ну, помнишь  там   один  подстреленный  насмерть  тип, абсурдно  странствует  по  прериям, в  поисках  какого-то  абстрактного  ответа  на  ещё  более  абстрактный  и  путанный  вопрос. Встречает  какого-то  мудрого  индейца, который  проявляет  сочувствие  к  этому  беспомощному  манекену  и  зачем-то  сопрожождает  его, подвергая  опасности  собственную  жизнь. В  итоге, они  так, вроде, никуда  и  не  попадают. Короче, полная  биллиберда  с  элементами  облагораживающей  и  всё  замутняющей  мистики,  приукрашивающая  суть  аналогия  нашей  никчёмной  «жизни  вместо  смерти»  или  «смерти  в  образе  жизни». От  этого  смутно, но  назойливо  ощущаемого  несоответствия  реального   действительному, жизнь  приобретает  привкус  чего-то  иррационально-горького, какой-то  двоящейся  объектообразной (не  объективной)  иллюзии, полусна-полуяви, иногда  перестаёшь  чувствовать  даже  собственное  бытиё  и   реально  ощущаешь  себя  не  героем  чьего-то  филосовского  романа, а  чуть  ли  не  его  главным  соавтором  и  даже  креативным  общим   сознанием  всех  Авторов  сразу, подбрасывающим  им, ради  хохмы, совершенно  безумные  идеи…  С  годами  у  меня  сложилось  впечатление, что  этот  квазиживой  зомби  из  упомянутого  фильма– МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ  МЕРТВЕЦ  - вещь  вовсе  не  уникальная, а  вполне  даже  обычная  и  шорокорапространённая. В  своём  окружении, исходя  из  жизненных  историй, я  насчитал  таких  «живых  трупов», более  70 %.  То  есть  двое  из  трёх. И  все  они, как  могли  упорно  сопротивлялись  осознанию  давно  уже  случившегося  факта   завершения  их  реальной   жизни.

Хордон(наливает  ещё  две  рюмки  коньяка, делает  это  как-то  автоматически, продолжая  говорить): Подождите, дайте  мне  обмозговать  это  ваше  новое  теоретическое  сумасбродство. Я  понял  это  немножко  в  вывернутом  смысле, как  повод  для, некоторого  рода, житейского  оптимизма. Вот  написал  человек  историю   своей  жизни, то  бишь  смерти.  Дрянную  и  убогую, как  общее  правило, всего  лишь  бестолковые  приложения  в  глупых  картинках. Ну, тут  уж  как  получилось, Толстые – штучный  товар. И  вот  хочется  этому  всуе  любопытствующему  обывателю  в  довершение  своих  трудов  и  для  сверения  кое-каких незначащих  деталей  заглянуть  мельком  в  давно  забытую   исходную  Книгу  Книг («Как  я  проскочил  собственное  самоубийство), он  сверяется  по  временной  шкале  и  находит  на  обратной  стороне  закрытой, пыльной  книги  краткую  пометку  с  отменённым  сегодняшним  днём (то  есть  всеми   «сегодняшними  днями», отменёнными  после  известного  несостояшгося  или  состоявшегося  чисто  символически  события). И  это   почему-то  его  окончательно  успокаивает  и  радует. Ведь  если  его  уже  нет, самое  страшное  уже  позади  и  нет  основания  пугать  себя  картинами  собственного  умирания  и  кошмарами  постсмертного  существования, ведь  если  всё  уже  давно  произошло (так  незаметно) и  есть, то  всё  что  этому  будет  соответствовать  в  уже  отменённом  «сегодняшнем  дне»   будет  какой-то  пустышкой, НЕНАСТОЯЩИМ, то  есть, по  сути  дела, уже  не  будет  НИКОГДА, отменено  вместе  с  «сегодняшним  днём».  

Ф.: Это  радость  и  успокоение  для  полных  дураков. Но  мы-то  с  вами   знаем, каков  на  самом  деле  вкус  хлеба  бытия  человеческого,  он  совсем, совсем  не  сладок.

(пьют  коньяк)

Ф.: Знаешь, почему  мы  все  такие  злые, чёрствые, завистливые? Просто  мы  хотим  жить  во  что  бы  то  ни  стало, но  в  глубине  души   знаем  или  догадываемся, что  всего  лишь  валяем  Ваньку  с  этой  полнокровной  жизнью  и  давно  пора  бы  умереть  по-настоящему, реально  повторив  тот  давно  свершившийся  символический  акт  или  символически  в  этой  призрачной  жизни  повторив  акт  реальный.
(пьют  ещё  по  одной)Ф.: ты  думаешь  я  хорош? А  в  пустыне  этот  Чёрт-проводник, разве  ж  мог  покусать  себя  сам? Да  ведь  это   действительно  я  его   сожрал  наполовину, тщательно   отскребая  куском  его  черепа  гангренозное  мясо  от  здорового. Этого  признания  ты  от  меня  ждал? Теперь  держись, это  только  начало. Было  бы  что  таить  за  час  до  электрического  пекла. Думаешь  почему  Чёрт  исчез?  А  может  быть  его  на  самом  деле  никогда  и  не  было? А  был  именно  тот  Другой  Я, о  котором  я  тебе  всё  это  время  трындел  без  передышки. Крушением  этого  поезда(не  совсем  поеда) я  его  выгнал  из  себя  и  его  полугнилое  мясо  продлило  мою  жизнь  в  пустыне   на  несколько, как  оказалось, спасительных  дней. А  теперь  он  оказался  снова  во  мне . Именно  по  этой  причине  его  и  не  могут  найти. И  поезда  поэтому  не  найдут. Фотография  со  спутника – неплохая  фальсификация  американских  спецслужб. Этот  Другой  умолял  о  прощении, рыдал  навзрыд, бился  о  стену, прося  прощения  за  своё  неумышленное  предательство: «Не  нужна  мне  эта  вольная, не  смогу  я  без  вас, Хозяин». Затем  поостыл, видя  мою  непреклонность  и  стал  путано   убеждать  меня, в  том  почему  я  должен  взять  его  в  моё  последнее  путешевствие  со  всеми  его  снующими  по  разным  меридианим  Земли  поездами  и  электрическим  стулом  в  соседней  комнате. Но  я  уже  решил, с  собой  я  возьму  одного  лишь  бедолагу  Боба.

Хордон: Мне  кажеться,  вам  больше  нельзя  пить. Вы  явно  сходите  с  ума  и  сами  себя  провоцируете. В  приближении  ожидающей  вас   казни  это  выглядит  недостойной  слабостью. И  что  это  за  Боб? Ещё  один  Другой?

Ф.: Да  нет, я  имею  в  виду  моего  старого  приятеля  Боба  Фишера (прим. 2). Мы  сошлись с  ним  на  почве  МЕТАФИЗИКИ  ИГРЫ  и  одно  время  были  «неразлей  вода», словно  зыкадычные  друзья-оппоненты. Перед  смертью, он, как  мне  кажется,  начал  понимать  что-то  крайне  важное. Надо  признаться, что  шахматы  всегда  для  него  были  куда  большим, чем  просто  шахматы. Неким  символом,  какого-то  бог  весть  когда  самозапустившегося    процесса. А  также  априорным  доказательством  абсолютной  невозможности  что-то  по-существу  поменять, находясь  внутри  этого  процесса, как  его  составная  часть  и  условие  его  непрерывного  воспроизводства. В  конце  концов  он  пришёл  к  выводу  о  необходимости  жёстко  противопоставить («или-или») принцип  человеческой  свободы (нелинейности  бытия)  принципу  безысходной  линейности  Игры-Бытия, то  есть  опять  же, выступал  за  полнее  перерождение  репрессируемой  природы  человека. В  стиле  Нового  Христианства.

Хордон: Я  не  спрашиваю, как  вы  могли  знать  человека  умершего  за  полвека  до  вашего  рождения. Изыски  вашего  воображения  слишком  внушительны, чтобы  я  посмел  кощунственно  коснуться  их   этой  мелочной  бестактностью. Да  это, по-видимому,  не  так  уж  существенно  для  смысла  нашей  беседы.

Ф.: Тем  не  менее, я  отвечу  на  ваше  сомнение.  Это  была  дружба  заочная, как  бы  сквозь  сон. Я  многое  о  нём  знал, разделял  его  жизненный  настрой  и  когда  мне  стали  сниться  длительные  и  содержательные  сны  с  его  участием, я  сам  готов  был  порою  признать  их  даже  более  реальными, чем  моя  дневная  жизнь, настолько   мощно  воздействовали  на  моё  сознание.  ( после  некоторой  паузы, как бы  продолжая  прерванную  нить  разговора):  А  вам, ксиати,  никогда  не  казалось  странным, почему  самые  страстные  религиознае  фанатики  были  в  прошлом  прожжёнными  игроками?  За    несколько  часов  перед  смертью  я  начал  записывать  с    слов   Бобби  основы  некоего  НОВОШАХМАТНОГО  ЕВАНГЕЛИЯ. Успел  записать  (теория  складывалась  в  каком-то  странном  обратном  порядке)  только  некоторые  практические  приложения, едва  наметив  контуры  какой-то  умопомрачительной, доцейтнотной  космологии начавшейся   с  Большого  Взрыва  единичной  позиционно-суперплотной  шахматной  первоклетки (протоплазма  Вселенской  первожизни). 

Хордон: Что  это  за  практические  приложения. Новые  шахматные  правила?

Ф.: Вы  почти  угадали. Для  начала, он  предлагал  методом  случайного  подбора  на  компьютере  определять   расстановку  главных  фигур, чтобы  как-то  разнообразить  изначальную  шахматную  заданность  и  просчитываемость, причём  время  в  течение  которого  правомочна  предлагаемая  позиция  нестабильно  и  может  в  любое  мгновение  произойти  новая  перетурбация  местоположения  фигур. В  результате  партия  может  закончиться  поражением  игрока, который  так  и  не  успеет  сделать  первого  хода.

Хордон: Я  не  пойму  смысла  всех  этих  нелепых  с  виду  нововведений

 Ф.: Игрок  должен  находиться  под  беспредельно  усиленным  давлением  цейтнота, усугублённым  страхом  попасть  в  пренеприятнейшую  случайность (до  инсульта, до  предсмертного  агонального  хохота).  Он  должен  слить  обострившееся  чувство  цейтнота  со  своей  глубинной  сущностью, как  бы  ЭКЗЕСТЕНЦИАЛИЗИРОВАТЬ  ШАХМАТЫ, сделать  игровое  чёрно-белое  поле  своим  внутренним  силовым  и  психическим  пространством, совершенно  не  тождественным  прежним  дуальным  оппозициям, типа  Инь - Янь, злое - доброе. Сакральная  Тайна  шахмат  это   тайна (власть) Тотального  Цейтнота, неровное  дыхание  Мирового  Эфира, прерываемое  его  апокалиптическим  кашлем. Всё  Мироздание  это  только  бесконечная  шахматная  партия  и  мир  продолжает  существование  в  своём  привычном  виде  постольку, поскольку  устойчива  та  или  иная  конкретная  позиция  на  доске. Игра  давит  Игрока (Трансцедентального)  Цейтнотом  и  вынуждает  его  проявиться (сделать  решительный  или  поспешный  ход). И  в  последнее  время  напряжение  достигло  такого  предела, что  этот (один  из  двух  Суперигроков  в  мировые  Шахматы) должен  проявиться,  Новым  Пришевствием (Новорождённый ход-Христос), или  иным  МЕТАФИЗИЧЕСКИМ  ПОСТУПКОМ – ходом. Боб  считал  себя  кем-то  вроде  Иоанна  предтечи. Он  иронично  называл  себя  «клетчатый   Креститель».

Хордон: Я  слышал, что  в  Японии  Бобби  действительно  изобрёл  какие-то  новые  шахматные  часы, дающие  игроку  лишние  дополнительные  секунды  на  каждый  последующий  ход, при  условии, что  ему  тут  же  ампутируют  один  из  двадцати  пальцев, или  надрежут  носовой  хрящ  и  что-то  там  ещё  в  том  же  роде. Это  что, тоже  способ  экзестенциализировать  в  себя  шахматы? Версия  Сартровской  «тошноты  жизни»? (прим. 3).

Ф.: Вот-вот. Первый  шаг  преодолеть  зависимость  от  Игры  это – осознать, насколько  всё  всерьёз, осознать  что  это  вовсе  не  игра, а  СИМВОЛИЗОРОВАННЫЙ  кошмар  самой  настоящей  жизни  под  миловидной  маской  несерьёзного  развлечения  на  досуге. Побороть  свой  цейтнот, сбросить  это  непомерное  напряжение, сверхчеловеческим  усилием (поэтому  и  нужен  Христос, как  живой  и  успешный (по  легенде) пример). Отказаться  от  жизни, если  в  ином, безцейтнотном  виде  она  невозможна (тот  же  пример Христа – распятого  и  воскресшего  к  «новой  жизни»). В  какой-то  мере  Боб  тоже – победитель, хоть  по  житейским  канонам  он  и  проиграл  по  всем  статьям. Победить  в  игре  с  Игрой, можно  только  отказавшись  играть  по  её  правилам (вариант  Сверхчеловека), или  доведя  себя  до  такого  состояния, когда  напрочь  пропадает  всякий  к  ней  интерес (чувство  жизни  как  таковой). Боб  выбрал  второй  тип  стратегии  и   выиграл,  отдав  взамен, всё  что  можно  было  отдать  в  этой  жизни (счастье, славу, родину, уникальный  дар  Великуого  Комбинатора  и,  даже,  собственный  разум). В  жизненной  версии  шахмат  он  с  полным  безразличием  к  результату, признал  своё  поражение  и  просто  встал  из-за  стола  и  ушёл, не  пожав  руки  своему   призрачному  сопернику – пустому  месту.(Конфузливое  лицемерие  многих  геройствующих  в  конце. Всего  лишь  жалкая  поза  сломленной  гордыни). Но  я  смог  по-другому. Я  свернул  эти  метафизические  шахматы  в  курительную  трубку, замкнул  линии  ускользания – плюс  свёл  с  минусом  и  на  место  пожароопасного  контакта  набросал  побольше  сухой  ветоши  безумных  своих  гипотез  и  даже  взбрызнул  керосином  своего,  искажающего  любые  перспективы, воображения. Лучшим  доказательством  моей  правиты  является  то, что  наконец-то  я  сам  поверил  во  всё  это. Поверил  в  свою  свободу. Я  знаю, что  случится  через  несколько  минут. Что  вы, как  бы  вам  не  хотелось  этого  избежать,  сами  замкнёте  разъёмы  рубильника.  И  отправит е  меня  на  тот  свет.

Хордон: Но  почему  я. Вы  же  сами  сказали, что  всё   произхойдёт  с  помощью  специальной   механической  системы  экзекуций  с  исскуственным  интеллектом

Ф.: И  вы  поверили  в  эту  несусветную  чушь  дешёвой  околонаучной  фантастики. Я  просто, не  очень  тонко  слукавил, в  стиле  моего  почившего  приятемя-комбинатора. Простите  меня  за  этот  ляп  в  конструкции  наспех  съимпровизорованной  фабулы. Весь  этот  опус  с  поездом  и   смехотворным  судилищем  всего  лишь  способ  заманить  вас, именно  вас, именно  сюда, чтобы  вы  своей  рукой  опустили  этот  рубильник, потому  что  больше  никого  на  всём  свете  не  осталось, кто  это  мог  бы  сделать, кроме  вас  а  повесть  должна  по  всем  эстетическим  и  логическим  законам  закончиться  и  закончиться  именно  так, а  не  как-нибудь  иначе. По  окончании  этих  двенадцати  эпизодов  у  нас  обоих, но, главное, у  меня,  уже  не  осталось  никаких  сомнений   на  этот  счёт. Не  так  ли. Всё  дело  в  том, что   я  в  свои  шахматы  уже  отыграл  и  переместился, так  сказать  на  новый  уровень, и  теперь  уже  вы  оказались  внутри   моего  текста, то  бишь  игрового  поля. Итак, я  сижу  перед  вами  на  стуле  это  тот  самый  стул. Допивайте, свой  последний  на  этом  свете  контакт  и… Рубильник  у  вас  за  спиной. Смелее, мой  главный  герой  воздай  этому  треклятому  автору  по  полной.

Хордон(с  какой-то  неожиданно-насмешливой   решительностью) М  не  подумаю
(Долго,  в  упор, испытывающее  смотрят  друг  на  друга. Наконец,  Ф. бледнеет  и, дрогнувшим  голосом  спрашивает)

Ф.: Кто  вы, Саша?

Хордон: К  твоему  несчастью, в  конце  всё  вышло  даже  ещё  эксцентричнее, чем  ты  задумывал. Вот  ты  думал, что  ускользнул  от  Игры, сделал  неожиданно  сильный  ход-провокацию, распечатав  настоящий  ящик  Пандоры – шкатулку  с  непредсказуемым  своим  воображением. Сильный  ход, потомучто  абсолютно  нелогичный, а  значит  с  точки  зрения  Игры, вроде  бы  невычисляемый  на  все  сто. Но  только  «вроде  бы» Ты  забыл  о  том  условии, что  в  отношении  своих  фигур  воля (и  стратегическая  проницательность) Игры  абсолютна. Боби  был  прав : оставаясь  внутри  Игры, то  есть  используя  её  методы, Игру  не  победить. Став  истинным  профессионалом  Игры  ты  вовсе  не  стал  способен  переиграть  Игру, ты  только  лишь  ещё  больше  пропитался  её  сущностью. Стал  ещё  более  фигуративной  фигурой, ещё  более  глубокой  её  персонификацией.  И  этим, по-сути  потерял  даже  призрачные  шансы, на  которые  купился  твой  недостаточно  самокритичный   приятель-романтик. ТОЛЬКО   НЕПРОФЕССИОНАЛ  ИГРЫ, ИМЕЕТ  КАКОЙ-ТО  ШАНС  УСКОЛЬЗНУТЬ от  её  гипнотических  чар, ведь  он  ещё  не   безусловная  её  идентичность , всего  лишь  ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ  ФИГУРАТИВНОСТЬ игрового  пространства, он  может  скрыться  на  какое-то  время  в  её  СКЛАДКАХ (текстовых  паузах  между  эпизодами, особенно  тех, которые  длятся  дольше  обычного – разливных). Он  может  только  прятаться, но  когда  он   начинает  играть, то  есть  становится  профессионалом, он  потерял  свободу, он  пропал, игра  купила  его  как  ослеплённого  стеклянными  бусами  туземца,  или  простака, пойманного  на  удочку  мудрости  или  профессионализма. Ты  оказался  в  игре, оказался  партиципирован  ею (прим. 4), а  значит, теперь  получай  по  полной, - ты  уже  в  сетях  Паука, Игра  начинает  играть  тобой  и  водить  за  нос, использую  силу  твоего  же  разума  и  представления. По-сути  происходит  то, , что  ты  сам  играешь  против  себя  и   в  конце  концов, когда  уже  готовишься  в  завершении  хитроумных  манёвров, поставить   «мат»  Игре, выясняется, что  ты  ставишь  «мат»  самому  себе  и  понимаешь  это  слишком  поздно (если  вообще  способен  понять).

Ф.:  Значит  ты…

Хордон: Я – вещающая  голова, человеческая  идентификация  Игры. И ты  был  моей  лучшей  фигурой  на  доске  этого  мира. Да  и  эта  абсурдная   то  ли  партия, то  ли  бунт, была  хороша, особенно  история  с  поездом, она  ничуть  не  хуже  истории  с  распятием…Будет  грустно  и  тебя  тоже  списать  со  счёта.

Ф.: (обретая  уверенность) . Однако  у  меня  остаётся  слабая  надежда, что  если  мы  мы, фигуры, подобны  Игре, то  в  чём-то  и  Игра  подобна  нам. Как  я  был на  свою  голову  очарован  Игрою, вернее  идеей  разделаться  с  ней  раз  и  навсегда, не  могла  ли  и  она  привязаться  ко  мне  настолько, что  потеряв  меня, ей  станет  по-человечески  горько  и  больно. Ведь  ниточка  партиципации  тянется  по  обе  стороны  и  если  я  ощущаю  напротив  себя  неравнодушно  бьющееся  сердце  друга…

Хордон(Хордон  бледнеет, губы  его  дрогнули. Но  он  сдерживает  себя, поворачивается  к  рычагу  и  рывком  опускает  его  вниз. По  лицу  его  текут  совсем  человеческие  слёзы. И  он  говорит  монотонным, сбивающимся  время  от  времени  голосом(словно  надломилась  какая-то  тонкая  механика  внутри), словно  заученное) : Игра  есть  чистый  закон  Космоса. Она  не  может…не  должна…не  имеет  никакой  необходимости  в  друзьях… Она  напрочь  лишена  эмоций  и  сожаления… Эта  шельма   своего  всё  же  почти  добилась. Молодец! Использовал  против  меня  свои  же  недостатки. Во  всяком  случае  на  ничейный  результат  этот  Мастер  явно  наиграл  и  заслужил, если  не  Рая, то  своего  маленького, электрифицированного  счастья…

(Крупным  планом  показано  трясущееся, но  счастливо  улыбающееся  слегка  искажённой  от  электрических  разрядов ,  лицо  Ф., Полуоткрытый  рот  с  розовой  пеной  сквозь  выбитый   в  камере  передний  зуб. В  глазах  ирония  и   какая-то  многозначительная  наивность  эпического  героя. Где-то  сбоку  звучит  музыка  из  какого-то  старого  зарубежного  фильма («Однажды  в  Америке»)

Хордон (накрывая  тело  Мастера  клетчатым  полотном) : Итак, однажды  это  было  в  России. Ещё  один  безвозвратно  проигранный  Игрок.
 
ВМЕСТО  ПОСТКРИПТУМА.
 
Страшный, нереальной  силы  мороз  и  пурга.  Экран  на  Красной  площади  полностью  пропал  под  многометровым  слоем  снегом. Впрочем, как  и  сама  Москва, да  и  весь, пожалуй, мир.
Неожиданно  пурга  прекращается  и  видно, как  со  восточной  стороны  горизонта  к  кончику    едва  торчащей   над  снегом  Останкинской   башни, приближаются  тренирующиеся  биатлонисты. Подъехав  к  башне, они  в  недоумении  стали  оглядываться  по  сторонам, сверяться  с  картами  и  часами. «Где-то  здесь  должна  бы  быть  Москва. По  всем  картам…».- «Значит  врут  твои  липовые  катры. Все  эти  буби, крестья  гроша  ломанного  не  стоют. Ни  чёрта  лысого  не  видать. Против  фактов  всприятия  не  попрёшь. Вот  шахматы  совсем  другое  дело. Как  скажет  шахматный  король, так  тому  и  быть».- «И  что  же  тебе  приснилось  этой  ночь.?» - «Он  убедил  меня,что  ничего  этого  не  было  и  быть  не  могло» - «Но  чего  этого?» - «Ну  ты, тупой, известно чего, чего  не  могло  быть  того  и  не  было» - «Теперь  понятно…» Где-тол  поблизости  послышался  голос, приближающегося  на  снегоходе  тренера. «Что, снова  умничаете  попусту. Хватит  трепаться  и  тратить  и  тратить  и  тратить… невосполнимую  жизненную  энергию  впустую. Продолжайте  тренировку. На  этой  Олимпиаде  мы  наконец-то  попадём  в  десятку  лучших  читателей  вышеупомянутого  текста  или  ….                                  
 
ПРИМЕЧАНИЯ:
 
1.Фильм  Джамруша «Мертвец» .

2.Боб  Фишер – знаменитый  американский  шахматист 

3.Ощущение  тошноты – как  одно  из   чистых (несублимированных) проявлений  сущности  жизни. Роман  Сартра «Тошнота»

4.Патриципация – сопричастие. Термин  из  Леви-Брюля. Закон, действующий  в  сознании  первобытного  человека, наделяющего  все  предметы  и  явления  свойством  единосущности. 
 
 
 
Рейтинг: 0 942 просмотра
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!