Помочь сайту
Поздравления
Воспоминания (продолжение 12)
1 апреля 2015 -
Алексей Лоскутов
У нас сейчас новый старшина школы, старший сержант Прожога. Старшина Юдинцев уехал учиться в офицерское училище. На взгляд нового старшины, школа вдруг разучилась ходить строевым шагом. Он наслаждается властью старшины роты. Ведет, например, роту на ужин. Не доходя метров двадцать до крылечка входной двери столовой командует: - “Рота ... , по уставу, по этой команде рота переходит на строевой шаг, делает три строевых шага и следует окончание команды … Стой”. Рота останавливается. Пожога не командует нам “...Стой”, он забавляется и кричит, - Горох, ноги не слышу. Правое плечо вперед, “Шагом марш”, и мы отворачиваем от столовой. Следует команда “Запевай”. Поем “Несокрушимая и легендарная”. Строевым шагом делаем круг по городку, подходим к крылечку столовой, команда старшины: “Рота ... “, и опять, - Горох, ноги не слышу, правое плечо вперед, “Шагом марш”. Отворачиваем от столовой, команда “Запевай”. Новый круг по городку. Иногда только после четвертого круга удавалось нам попасть в столовую. За выкрутасами Прожоги наблюдают солдаты фронтовики из других рот. Это, видимо, вдохновляет Прожогу. Нам это надоело. Договорились, что в следующий раз, когда только он скомандует “Рота …”, сзади идущие шеренги, те что видит идущий позади роты старшина, переходят на строевой шаг, а впереди идущие шеренги продолжают идти походным шагом. Вот тут действительно будет дробь шагов, - горох, как называют его командиры. Прожога побежит вперед - передние шеренги рубят строевым, задние переходят на походный. Так и сделали. Вечером солдаты фронтовики уже вышли посмотреть на зазнайство Прожоги. У столовой он командует “Рота …” и слышит настоящий горох, уязвленный бежит к передним шеренгам и видит, как четко они печатают шаг, но гороховая дробь остается. Прожога назад - задние шеренги рубят строевым, горох не исчезает. Разъяренный Прожога снова вперед - результата нет. Команда “Правое плечо вперед” и “Запевай”. Поет один запевала, ему нельзя не петь - наказание будет неизбежным. Прожога в растерянности. Наблюдающие за ним фронтовики хохочут, - Что Прожога, [264] не ожидал, быстро они тебя проучили. Сделав круг, снова подходим к столовой. Прожога кипит от гнева, но еще не сдался, и все повторяется снова. Фронтовики уже издеваются над Прожогой, - Эх ты, старшина, да еще старшина школы. Клоун! На третьем подходе к столовой мы выполнили команду “Рота стой” так, как требует строевой устав. На этот раз последовала команда: “Справа по одному в столовую марш”. Поужинали. На наш бунт не было никакой реакции. Майор Озеров был умным человеком, Прожога это знал и о случившемся инциденте ему не доложил. Никогда больше подобных фокусов он не выкидывал.
Близилась осенняя инспекторская проверка. Участились подъемы по тревоге: ротные, батальонные и батальонные с выводом техники и с выездом за город. Учили стрелять, вернее целиться, руководя передвижением черного кружка с маленьким, под острие карандаша, отверстием в центре, чтобы когда кружок окажется точно на мушке, поставить точку на бумаге. Передвижением кружка руководит прицеливающийся курсант. Проделывают эту процедуру три раза и смотрят, как расположены точки. Кучно - хорошо, точки разбросаны - плохо, учись курсант, не умеешь прицеливаться. На стрельбище ходили всего один раз. На огневом рубеже давали всего по одному патрону. Тем, кто попадает в яблочко, давали еще два патрона, не попадает - снимали с огневого рубежа - учись прицеливаться. Мне выдали три патрона, упражнение я выполнил. На первой инспекторской по стрелковой подготовке нас не проверяли. Больше времени уделялось занятием по физподготовке. У нас в части был очень хороший спортзал. Вот туда и водили нас заниматься на турнике, брусьях и прыжкам через коня. Вначале нам труднее давались прыжки через коня. В спортзал вместе с нами часто ходил майор Озеров, прекрасный спортсмен. Он быстро научил нас прыгать через коня и показал, как нужно работать на турнике и брусьях. Много надо тренироваться чтобы так красиво работать на этих снарядах и далеко не каждый может достичь таких успехов.
Однажды, занимаясь в спортзале, мы увидели, что в углу парень невысокого роста поднимает над головой на стальном стержне какие-то диски. О штанге к тому времени я ничего еще не слыхал. Заинтересовались этим парнем, подошли к нему. Парень посмотрел на нас и спросил:
-Что, интересно? Можете попробовать поднять.
-А что тут поднимать, мешки тяжельше, - ответил ему Норкин.
-Да тебе же не поднять эту штангу!
-Почему это не поднять, - сказал Норкин. Взял штангу и легко поднял ее над головой.
Вслед за ним к штанге подошел Козлов и так же [265] поднял штангу над головой.
-Ну-ка, добавим к 70-ти еще 10 килограммов, - сказал парень.
Норкин и Козлов спокойно взяли и этот вес, подняв штангу над головой без приседаний и без задержки штанги на груди.
-Добавляю еще 10, вес 90 килограммов, берите.
Этот вес Норкин и Козлов также взяли оба.
-Тогда добавляю еще 10 килограммов, все - 100 килограммов, пробуйте.
Норкин взял этот вес, Козлов поднял его только на грудь.
-Молодцы, у вас есть данные стать штангистами, предлагаю вам заняться штангой, - предложили им парень.
-Зачем это нам, как будто мы мешков не натаскались, - ответил Норкин
Я подошел к парню, говорю:
-Я не удивлю вас силой рук, но вот все эти диски, собранные на штангу, на плече удержу.
Парень посмотрел на меня и сказал:
-Это будет 150 килограммов.
-Хорошо, сделаю.
Норкин и Козлов подняли штангу мне на плечо. Конечно, я спокойно удержал этот вес.
-Повисните на концах шатнги, оба, - попросил я Норкина и Козлова.
Они повисли. И этот вес, уже не менее 300 килограммов я тоже удержал. Норкин и Козлов здоровые парни, на 150 килограммов с гарантией потянут.
-Давай выступим с этим номером на сцене, - предложил парень.
Как и Норкин, я отказался, сцену я не люблю, не люблю с детства. Так вот, видимо, и получается, что тяжелый физический труд в юношеском, почти даже детском возрасте, отбил у нас охоту заниматься спортом и сформировал нелюбовь к сцене, как к чему-то ненужному, искуственному. Немного позже я узнал, что заинтересовал нас в спортзале чемпион советского союза в наилегчайшем весе, штангист Кочегаров.
В ноябре мы приняли военную присягу, никакого впечатления на меня она не произвела. Я считаю, что каждый гражданин должен быть патриотом своей страны и каждый, в меру сил, обязан ее защищать, не зависимо от того, принимал или не принимал он присягу. Иначе получается, что из двух мужчин тот, кто принимал присягу обязан защищать свою страну, а не принимавший присягу, вроде и не обязан. Более того, я считаю, тот кто покидает свою страну, принимая гражданство другой страны, предает своих отцов, своих предков, предает свою родину.
Первую инспекторскую проверку наша школа выдержала с честью. Я же после этой проверки стал отличником боевой и политической подготовки. За успехи в учебе мне была объявлена благодарность, даже две: [266] в приказе по школе и в приказе по части. Не хвастаюсь, просто так было. Мы уже настоящие солдаты, ходим в наряды и даже в караул. Запомнился мне первый наряд дневальным по роте. Перед заступлением на пост, дежурный по роте, старший сержант Обабков, проинструктировал, что если в школу придет начальник школы, начальник штаба или командир батальона, следует взять под козырек, подать команду: “Рота смирно” и доложить, чем сейчас занимается рота. Подавать команды и докладывать следует громко и четко. В роту пришел командир Балатона подполковник Иванков. Голос у меня был и я так постарался выполнить инструкцию Обабкова, что мою команду “Рота смирно” с гарантией было слышно во всех уголках школы. Чем сейчас занимается школа, я доложил громко и без запинки. Слушая меня подполковник улыбался, весьма, как мне показалось, одобрительно. Вскоре после этого школу посетил начальник связи округа, генерал-майор Соколов. Дневальный Шуколюков подал команду “Рота смирно”. Генерал встал перед ним по стойке “Смирно” готовый выслушать доклад, а у Шуколюкова от волнения начисто пропал дар речи, пытается что-то сказать и не получается. Генерал постоял, постоял, скомандовал “Вольно” и прошел на второй этаж к начальнику школы. После этого случая, такую форму доклада майор Озеров отменил. В дальнейшем дневальный подавал команду “Рота смирно, дежурный на выход” и уже сержант, дежурный по школе докладывал, чем занимается рота. При первом выходе в караул, выполняя инструкцию, я задержал сержанта возвращавшегося в свою роту через пролом в наглухо закрытых воротах. Крикнул ему “Стой, кто идет”, а он мне, - молчи салага, что орешь. И не останавливается. Я не думал его задерживать, знал что за самоволку светит ему 15-20 суток губы, но его начальство в отношении часового мне не понравилось. Я крикнул “Стой, стрелять буду” и передернул затвор карабина, но не послал патрон в патронник, а только щелкнул рукояткой затвора. Сержант встал, как вкопанный, и уже совсем другим голосом, - Ну что тебе за это отпуск на родину дадут, не надейся - не дадут. Я подошел к индуктору, якобы для того, чтобы вызвать разводящего, покрутил ручку, зная, что индуктор не работает. Подержал сержанта минут пять и сказал, - Ладно, иди.
[267] Служба в армии, для меня лично, была очень легкой. Кстати, и от других курсантов я не слышал жалоб на тяготы службы. Питание хорошее, чистота, непрерывно растущий интерес к технике связи, начисто заглушающие мелкие неприятности вроде нарядов вне очереди. В школе у нас были прекрасные офицеры, к ним я испытывал искреннее уважение. За все время обучения в школе Андриевский, кажется, ни одному курсанту не дал даже наряда вне очереди, но все подчинялись ему беспрекословно. Майора Озерова любила вся школа. Курсанты первого и третьего взводов тоже уважали своих офицеров. Учеба шла успешно. Все, что изучали давалось легко и было мне интересно. Подъемы по тревоге и марш-броски не так уж и часты и не очень трудны. Правда, если на марш-броске подают команду “Газы”, то бежать в противогазах плохо - трудно дышать. Скоро и весенняя инспекторская проверка, увеличивается интенсивность занятий по строевой подготовке. От первомайского парада нас уже не освободят, да и побывать на параде интересно. Вначале строевая подготовка к параду идет повзводно, затем уже поротно. Однажды, во время занятий строевой подготовкой, видим идет со своей охраной по направлению к нам командующий округом, маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Старший сержант Обабков быстро развернул нас вдоль обочины дороги и скомандовал “Взвод смирно! Для встречи справа, на караул!”. Жуков поздоровался:
-Здравствуйте товарищи!
-Здравия желаем, товарищ маршал Советского Союза, - дружно ответили мы.
Жуков не спеша оглядывал каждого с ног до головы, прошел вдоль нашей шеренги и сделал замечание Жиделеву:
-А Вы, товарищ младший сержант устав не знаете: В строю по команде “Смирно” рядовой и сержантский состав руку к козырьку не прикладывают. “Вольно”.
И пошел со своей охраной к КПП. Ездил он на американской машине, якобы подаренной ему генералом Эйзенхауэром, за ним охрана на автомашине ЗИЛ-110. Так что Жукова мы видели часто.
Во время подготовки к проверке знаний по телеграфии со мной [268] произошел забавный случай. Занимаемся в классе, я смотрю в окно, наблюдаю, как военнопленные японцы строят дощатый забор. Удивляюсь, как медленно они умудряются работать. Один из них медленно, медленно подводит обрезную доску к жердям забора, прикладывает ее к ним. Затем так же медленно прижимает ее к ранее прибитой доске. Второй японец так же медленно прицеливается в доску гвоздем и очень редкими ударами молотка забивает гвоздь в доску. Минуты три уходит на то, чтобы вдвоем прибить одну доску. Интересно наблюдать за их работой, да и на улице хорошо - ярко светит весеннее солнце. Слышу голос Обабкова:
-Курсант Лоскутов, хватит смотреть в окно, занимайтесь делом.
-Товарищ старший сержант, я готов к проверке знаний.
-Готовьтесь лучше, это не повредит.
Уткнулся в учебник - знаю этот материал почти наизусть. Немного погодя снова смотрю в окно, наблюдаю за работой японцев.
-Курсант Лоскутов, не отвлекайтесь, времени на подготовку мало, скоро инспекторская проверка, - уже недовольно говорит Обабков.
-Товарищ старший сержант, я хорошо знаю этот материал.
-Я Вам говорю, занимайтесь! - отрезал Обабков.
Я уставился в книгу, ну нечего мне повторять, знаю я это. Посидел, посидел и опять увлекся окном.
-Курсант Лоскутов, встать!
Встал. Обабков в гневе смотрит на меня в упор, вроде даже глаза побелели. Яростно отчитывает меня за безответственное отношение к инспекторской проверке, за игнорирование замечаний командира. Я смотрю ему в глаза и чувствую, что во мне копится смех и я могу очень некстати рассмеяться. Изо всех сил сдерживаю этот смех, а он с каждым словом Обабкова все сильнее распирает мнем грудь и даже живот. И я не выдержал: фыркнул смехом прямо в лицо Обабкову. От неожиданности он, кажется, даже подпрыгнул и взвизгнув, - За мной, - бросился из класса. Я за ним. Забегаем в кабинет начальника школы. Его нет, но в его кабинете почему-то оказался старшина Прожога. Старшина роты для помкомвзвода вообще-то не начальник, но деваться Обабкову некуда.
-Товарищ старшина, курсант Лоскутов смеется над командиром Советской Армии.
[269] Прожога посмотрел на меня, такой важный и довольный, что Обабков обратился к нему за помощью и заговорил язвительно с издевкой:
-Это кем же ты себя считаешь, что не прослужив и года, уже смеешься над своим командиром? Вчера еще жил в своей деревне, не знал, что такое простыни и полотенце, а сейчас…
-Товарищ старшина, - прервал его я, - насчет простыней, пожалуй, вы правы, а вот насчет полотенца ошибаетесь, с ним я знаком с первых дней моей жизни. Может быть на Украине, где не ходят в баню, не очень знакомы с полотенцем…
-Вон отсюда! - мгновенно побагровев рявкнул Прожога.
Я сделал поворот кругом и вышел за дверь кабинета. Обабков следом за мной не вышел, но я понимаю, что инцидент еще не исчерпан, он даже обострился. Пошел обратно в свой класс. Прикидываю, что мне за это может быть. Если уж за неудобный вопрос мне дают наряд вне очереди, то сейчас я, видимо, заработал на губу, но по уставу ни Обабков ни Прожога не могут отправить меня на губу. Видимо обратятся к начальнику школы. Сижу в классе с раскрытой книгой. В класс входит Обабков, ничего - молчит. Странно, но на этот раз я не был наказан, не получил даже выговора, а ведь оскорбил украинца Прожогу и вообще украинцев, правда в ответ на оскорбление меня старшиной роты.
Близилась осенняя инспекторская проверка. Участились подъемы по тревоге: ротные, батальонные и батальонные с выводом техники и с выездом за город. Учили стрелять, вернее целиться, руководя передвижением черного кружка с маленьким, под острие карандаша, отверстием в центре, чтобы когда кружок окажется точно на мушке, поставить точку на бумаге. Передвижением кружка руководит прицеливающийся курсант. Проделывают эту процедуру три раза и смотрят, как расположены точки. Кучно - хорошо, точки разбросаны - плохо, учись курсант, не умеешь прицеливаться. На стрельбище ходили всего один раз. На огневом рубеже давали всего по одному патрону. Тем, кто попадает в яблочко, давали еще два патрона, не попадает - снимали с огневого рубежа - учись прицеливаться. Мне выдали три патрона, упражнение я выполнил. На первой инспекторской по стрелковой подготовке нас не проверяли. Больше времени уделялось занятием по физподготовке. У нас в части был очень хороший спортзал. Вот туда и водили нас заниматься на турнике, брусьях и прыжкам через коня. Вначале нам труднее давались прыжки через коня. В спортзал вместе с нами часто ходил майор Озеров, прекрасный спортсмен. Он быстро научил нас прыгать через коня и показал, как нужно работать на турнике и брусьях. Много надо тренироваться чтобы так красиво работать на этих снарядах и далеко не каждый может достичь таких успехов.
Однажды, занимаясь в спортзале, мы увидели, что в углу парень невысокого роста поднимает над головой на стальном стержне какие-то диски. О штанге к тому времени я ничего еще не слыхал. Заинтересовались этим парнем, подошли к нему. Парень посмотрел на нас и спросил:
-Что, интересно? Можете попробовать поднять.
-А что тут поднимать, мешки тяжельше, - ответил ему Норкин.
-Да тебе же не поднять эту штангу!
-Почему это не поднять, - сказал Норкин. Взял штангу и легко поднял ее над головой.
Вслед за ним к штанге подошел Козлов и так же [265] поднял штангу над головой.
-Ну-ка, добавим к 70-ти еще 10 килограммов, - сказал парень.
Норкин и Козлов спокойно взяли и этот вес, подняв штангу над головой без приседаний и без задержки штанги на груди.
-Добавляю еще 10, вес 90 килограммов, берите.
Этот вес Норкин и Козлов также взяли оба.
-Тогда добавляю еще 10 килограммов, все - 100 килограммов, пробуйте.
Норкин взял этот вес, Козлов поднял его только на грудь.
-Молодцы, у вас есть данные стать штангистами, предлагаю вам заняться штангой, - предложили им парень.
-Зачем это нам, как будто мы мешков не натаскались, - ответил Норкин
Я подошел к парню, говорю:
-Я не удивлю вас силой рук, но вот все эти диски, собранные на штангу, на плече удержу.
Парень посмотрел на меня и сказал:
-Это будет 150 килограммов.
-Хорошо, сделаю.
Норкин и Козлов подняли штангу мне на плечо. Конечно, я спокойно удержал этот вес.
-Повисните на концах шатнги, оба, - попросил я Норкина и Козлова.
Они повисли. И этот вес, уже не менее 300 килограммов я тоже удержал. Норкин и Козлов здоровые парни, на 150 килограммов с гарантией потянут.
-Давай выступим с этим номером на сцене, - предложил парень.
Как и Норкин, я отказался, сцену я не люблю, не люблю с детства. Так вот, видимо, и получается, что тяжелый физический труд в юношеском, почти даже детском возрасте, отбил у нас охоту заниматься спортом и сформировал нелюбовь к сцене, как к чему-то ненужному, искуственному. Немного позже я узнал, что заинтересовал нас в спортзале чемпион советского союза в наилегчайшем весе, штангист Кочегаров.
В ноябре мы приняли военную присягу, никакого впечатления на меня она не произвела. Я считаю, что каждый гражданин должен быть патриотом своей страны и каждый, в меру сил, обязан ее защищать, не зависимо от того, принимал или не принимал он присягу. Иначе получается, что из двух мужчин тот, кто принимал присягу обязан защищать свою страну, а не принимавший присягу, вроде и не обязан. Более того, я считаю, тот кто покидает свою страну, принимая гражданство другой страны, предает своих отцов, своих предков, предает свою родину.
Первую инспекторскую проверку наша школа выдержала с честью. Я же после этой проверки стал отличником боевой и политической подготовки. За успехи в учебе мне была объявлена благодарность, даже две: [266] в приказе по школе и в приказе по части. Не хвастаюсь, просто так было. Мы уже настоящие солдаты, ходим в наряды и даже в караул. Запомнился мне первый наряд дневальным по роте. Перед заступлением на пост, дежурный по роте, старший сержант Обабков, проинструктировал, что если в школу придет начальник школы, начальник штаба или командир батальона, следует взять под козырек, подать команду: “Рота смирно” и доложить, чем сейчас занимается рота. Подавать команды и докладывать следует громко и четко. В роту пришел командир Балатона подполковник Иванков. Голос у меня был и я так постарался выполнить инструкцию Обабкова, что мою команду “Рота смирно” с гарантией было слышно во всех уголках школы. Чем сейчас занимается школа, я доложил громко и без запинки. Слушая меня подполковник улыбался, весьма, как мне показалось, одобрительно. Вскоре после этого школу посетил начальник связи округа, генерал-майор Соколов. Дневальный Шуколюков подал команду “Рота смирно”. Генерал встал перед ним по стойке “Смирно” готовый выслушать доклад, а у Шуколюкова от волнения начисто пропал дар речи, пытается что-то сказать и не получается. Генерал постоял, постоял, скомандовал “Вольно” и прошел на второй этаж к начальнику школы. После этого случая, такую форму доклада майор Озеров отменил. В дальнейшем дневальный подавал команду “Рота смирно, дежурный на выход” и уже сержант, дежурный по школе докладывал, чем занимается рота. При первом выходе в караул, выполняя инструкцию, я задержал сержанта возвращавшегося в свою роту через пролом в наглухо закрытых воротах. Крикнул ему “Стой, кто идет”, а он мне, - молчи салага, что орешь. И не останавливается. Я не думал его задерживать, знал что за самоволку светит ему 15-20 суток губы, но его начальство в отношении часового мне не понравилось. Я крикнул “Стой, стрелять буду” и передернул затвор карабина, но не послал патрон в патронник, а только щелкнул рукояткой затвора. Сержант встал, как вкопанный, и уже совсем другим голосом, - Ну что тебе за это отпуск на родину дадут, не надейся - не дадут. Я подошел к индуктору, якобы для того, чтобы вызвать разводящего, покрутил ручку, зная, что индуктор не работает. Подержал сержанта минут пять и сказал, - Ладно, иди.
[267] Служба в армии, для меня лично, была очень легкой. Кстати, и от других курсантов я не слышал жалоб на тяготы службы. Питание хорошее, чистота, непрерывно растущий интерес к технике связи, начисто заглушающие мелкие неприятности вроде нарядов вне очереди. В школе у нас были прекрасные офицеры, к ним я испытывал искреннее уважение. За все время обучения в школе Андриевский, кажется, ни одному курсанту не дал даже наряда вне очереди, но все подчинялись ему беспрекословно. Майора Озерова любила вся школа. Курсанты первого и третьего взводов тоже уважали своих офицеров. Учеба шла успешно. Все, что изучали давалось легко и было мне интересно. Подъемы по тревоге и марш-броски не так уж и часты и не очень трудны. Правда, если на марш-броске подают команду “Газы”, то бежать в противогазах плохо - трудно дышать. Скоро и весенняя инспекторская проверка, увеличивается интенсивность занятий по строевой подготовке. От первомайского парада нас уже не освободят, да и побывать на параде интересно. Вначале строевая подготовка к параду идет повзводно, затем уже поротно. Однажды, во время занятий строевой подготовкой, видим идет со своей охраной по направлению к нам командующий округом, маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Старший сержант Обабков быстро развернул нас вдоль обочины дороги и скомандовал “Взвод смирно! Для встречи справа, на караул!”. Жуков поздоровался:
-Здравствуйте товарищи!
-Здравия желаем, товарищ маршал Советского Союза, - дружно ответили мы.
Жуков не спеша оглядывал каждого с ног до головы, прошел вдоль нашей шеренги и сделал замечание Жиделеву:
-А Вы, товарищ младший сержант устав не знаете: В строю по команде “Смирно” рядовой и сержантский состав руку к козырьку не прикладывают. “Вольно”.
И пошел со своей охраной к КПП. Ездил он на американской машине, якобы подаренной ему генералом Эйзенхауэром, за ним охрана на автомашине ЗИЛ-110. Так что Жукова мы видели часто.
Во время подготовки к проверке знаний по телеграфии со мной [268] произошел забавный случай. Занимаемся в классе, я смотрю в окно, наблюдаю, как военнопленные японцы строят дощатый забор. Удивляюсь, как медленно они умудряются работать. Один из них медленно, медленно подводит обрезную доску к жердям забора, прикладывает ее к ним. Затем так же медленно прижимает ее к ранее прибитой доске. Второй японец так же медленно прицеливается в доску гвоздем и очень редкими ударами молотка забивает гвоздь в доску. Минуты три уходит на то, чтобы вдвоем прибить одну доску. Интересно наблюдать за их работой, да и на улице хорошо - ярко светит весеннее солнце. Слышу голос Обабкова:
-Курсант Лоскутов, хватит смотреть в окно, занимайтесь делом.
-Товарищ старший сержант, я готов к проверке знаний.
-Готовьтесь лучше, это не повредит.
Уткнулся в учебник - знаю этот материал почти наизусть. Немного погодя снова смотрю в окно, наблюдаю за работой японцев.
-Курсант Лоскутов, не отвлекайтесь, времени на подготовку мало, скоро инспекторская проверка, - уже недовольно говорит Обабков.
-Товарищ старший сержант, я хорошо знаю этот материал.
-Я Вам говорю, занимайтесь! - отрезал Обабков.
Я уставился в книгу, ну нечего мне повторять, знаю я это. Посидел, посидел и опять увлекся окном.
-Курсант Лоскутов, встать!
Встал. Обабков в гневе смотрит на меня в упор, вроде даже глаза побелели. Яростно отчитывает меня за безответственное отношение к инспекторской проверке, за игнорирование замечаний командира. Я смотрю ему в глаза и чувствую, что во мне копится смех и я могу очень некстати рассмеяться. Изо всех сил сдерживаю этот смех, а он с каждым словом Обабкова все сильнее распирает мнем грудь и даже живот. И я не выдержал: фыркнул смехом прямо в лицо Обабкову. От неожиданности он, кажется, даже подпрыгнул и взвизгнув, - За мной, - бросился из класса. Я за ним. Забегаем в кабинет начальника школы. Его нет, но в его кабинете почему-то оказался старшина Прожога. Старшина роты для помкомвзвода вообще-то не начальник, но деваться Обабкову некуда.
-Товарищ старшина, курсант Лоскутов смеется над командиром Советской Армии.
[269] Прожога посмотрел на меня, такой важный и довольный, что Обабков обратился к нему за помощью и заговорил язвительно с издевкой:
-Это кем же ты себя считаешь, что не прослужив и года, уже смеешься над своим командиром? Вчера еще жил в своей деревне, не знал, что такое простыни и полотенце, а сейчас…
-Товарищ старшина, - прервал его я, - насчет простыней, пожалуй, вы правы, а вот насчет полотенца ошибаетесь, с ним я знаком с первых дней моей жизни. Может быть на Украине, где не ходят в баню, не очень знакомы с полотенцем…
-Вон отсюда! - мгновенно побагровев рявкнул Прожога.
Я сделал поворот кругом и вышел за дверь кабинета. Обабков следом за мной не вышел, но я понимаю, что инцидент еще не исчерпан, он даже обострился. Пошел обратно в свой класс. Прикидываю, что мне за это может быть. Если уж за неудобный вопрос мне дают наряд вне очереди, то сейчас я, видимо, заработал на губу, но по уставу ни Обабков ни Прожога не могут отправить меня на губу. Видимо обратятся к начальнику школы. Сижу в классе с раскрытой книгой. В класс входит Обабков, ничего - молчит. Странно, но на этот раз я не был наказан, не получил даже выговора, а ведь оскорбил украинца Прожогу и вообще украинцев, правда в ответ на оскорбление меня старшиной роты.
Рейтинг: +2
455 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
