Убийство на красном паласе. Глава шестая
27 января 2013 -
Денис Маркелов
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Арнольд Михайлович поднял усталый взгляд на дознавателя.
- Я уже говорил Вам, что хотел провести этот вечер с женой.
- И потому оставили свою падчерицу дома? Как-то странно, гражданин Лаевский.
- Всё-то у Вас просто. Как у Жеглова…
- А преступники вообще народ незамысловатый. Ну, так, что же. Явку с повинной писать будем?
- И кто же, по-вашему, убил Надежду?
- А вы это сами знаете. Вот и скажете мне имя вашего сообщника.
- То есть я был уверен, что Надя будет сидеть в гостиной, и что… Какая мерзость…
- Хорошо, что вы сами это понимаете. В сущности, вам ведь хотелось заполучить дом. Вы вложили в него средства.
- Я желал иметь семью. Хотел быть вместе с Людмилой и её дочерью. А вы… да как у Вас язык поворачивается.
- Ну, хорошо… Мы уже знаем из какого оружия была убита ваша падчерица. И скоро мы найдём свидетеля этого преступления.
Полина старалась унять дрожь.
Ей казалось, что она всё ещё видит бездыханное тело подруги. Видит, как та постепенно превращается в безмолвную и скучную куклу.
Та страшная ночь ещё жила в её мозгу. Гремела раскатами грома, украшалась всполохами молний.
Гроза закончилась на рассвете. Тогда, наспех одевшись, она выскользнула прочь из проклятого дома.
Весь посёлок промок до нитки, словно бродячий пёс. От улиц тонко и нежно тянуло куриным помётом, а в душе разрывалась скорбью скрипка.
Полина не знала, что лучше сделать, вернуться ли в краевой центр, или на время остаться здесь.
«Лучше бы и меня застрелили…
Она чувствовала, как по её промежности гуляет ветер. «Трусы, я оставила их там. А если они догадаются. Дадут понюхать их собаке. Какая глупость… Неужели я боюсь, и чего. Надька сама напросилась на пулю. Выделывалась, небось, королевну из себя строила. Вот и…
Ноги сами привели надежду к небольшому кирпичному домику. Тут в довольно тесной квартире жили её родители, и сейчас могли быть дома.
Родители Полины, действительно были дома.
Они спали на старом обшарпанном диване, ненавидя друг друга, словно бы оставленные под домашним арестом дети.
Их жизнь была похожа на наспех написанное сочинение, которое страшно отдавать на проверку учителю. Стилистические и грамматические ошибки нагло скалились, заставляли постоянно краснеть и опускать глаза долу, прожигая взглядом такую же скучную и порядком замаранную столешницу парты.
Они были слишком похожи. И потому их взгляды касались другого словно поверхности воображаемого зеркала, зеркала, которое вандально устойчиво.
Звонок в дверь возник в их сонных грёзах.
Полина было не по себе. Её порядком озябшая промежность взывала к её разуму. Казалось, что по её бёдрам стекает никому невидимая сперма.
В детстве она испуганно сторонилась громко спорящих взрослых, старалась проходить, словно глухонемая, думая, что своим молчанием отводит от себя беду. Только в доме Веры Ивановны она становилась настоящим ребёнком, забавляясь со своей одноклассницей.
Родители не замечали её взросления. Даже когда она уезжала за пятьдесят километров, они считали это путешествием обычным путешествием, не особенно беспокоясь.
Теперь же ей казалось, что время пошло вспять. Проще было представить себя сопливой младшеклассницей, обделавшейся на контрольной работе. Напрасно она пыталась просить прощения у своего предмета белья – они были явно непреклонны.
Никогда раньше она себя так не чувствовала. То, что было всего лишь страшным сном, внезапно стало явью. Она не помнила, когда поняла, что лежит рядом с трупом.
Кукольно прекрасная Надя была навсегда потеряна. Кто-то там наверху решил наказать её тело безмолвием. Её тело безнадёжно вглядывалось в окружающие предметы, словно бы ещё не до конца верило в свою смерть.
Дверь квартиры отворилась. Лицо матери выглядело словно маска. Она смотрела и как будто не узнавала свою красивую девочку.
- Ты?
- Да, мама… Ты пустишь меня?
Заспанная мать глуповато хлопала не до конца натушеваными ресницами. Полина не выдержала и, слегка втолкнув её внутрь, проскользнула к двери их совмещенной уборной.
Тут было не стыдно изучать свои испуганно бледные бёдра. Она делала это каждое утро, по привычке избавляясь от лишнего груза. То, что ещё недавно было манной кашей и довольно посредственным чаем. Теперь было ещё более нелепо. Поля краснела, чувствуя, как её душа морщится от брезгливости.
- Почему ты ничего нам не написала? Даже не позвонила?
- Мама, я не думала, что приду сюда. Я… В общем, так получилось. Просто сегодня вечером убили Надю.
- Кто?
-Я почём знаю. Я не видела убийцу. Просто раздался гром, и Надя умерла. Я потом поняла, что кто-то стрелял. Потом…
- Я же тебя предупреждала. Предупреждала, чтобы ты не ходила в этот дом. Этот Арнольд Михайлович, никто не знает, с чего он так вдруг разбогател. Я так и думала, что он кончит этим.
- Чем?
- Он наверняка решил убить их из-за дома. Я хорошо знала эту дурёху Людмилу. Она вечно находила приключения на свою пухлую задницу.
Ольга Александровна сморщила лицо. Перед её внутренним взором стояла ненавистная красавица Люда. Белокурая. милая девочка, дурманящая мальчишеские головы не хуже дешёвого портвейна.
Она ходила по краю пропасти, словно неудачливая самоубийца сомнабулла. Она несчастная, как будто бы забытая в грязи дорогая фарфоровая кукла.
Яичница показалась Полине пресной. Она взяла в руки деревянную солонку и долго трясла ею над своей тарелкой, наблюдая, как солёный «снег» покрывает этот удивительный материк.
- Зачем ты пошла туда?
- Я хотела увидеть Надю.
- Приехать сюда, не зайти к родителям и бежать к какой-то…
Мать Полины осеклась. Грязное площадное слово уже плясало на языке, словно уголёк. Плясало и обжигало язык.
- Мама, я пойду, посплю? – спросила покрасневшая Полина.
Отец пристально смотрел на спящую Полину.
Ему вдруг показалось, что эта девушка не его дочь. В ней ничего не было от него, казалось, что это просто позабытая кем-то кукла.
Жена отправилась к ближайшему рынку.
Она ходила туда в первой половине дня, пользуясь дешевизной. Не желающие проблем старухи распродавали свой товар задёшево, их смуглые лица и торопливая русско-украинская речь выдавала в них южан. Нагловатый суржик витал над торжищем.
Матери Поли хотелось порадовать дочь говяжьей печенью. Она знала, что дочь обожает пирожки с ливером, а также гречневую кашу в качестве гарнира. Она очень быстро насыщалась. Когда не было свежей печёнки мать доставала ливерную колбасу.
На рынке её уже знали. Темноволосая и темноглазая продавщица отрезала весомый кусок и положив его в чашку весов объявила: «Полтора килограмма!»
Для верности покупку взвесили на безмене.
- Слышали, а к Лаевским милиция приезжала.
- Что так…
- Да я, было, собралась утречком пройти, смотрю, подъезжают. Говорят, звонок был, убили кого-то.
- Это рядом с Авдониной. Она должна знать…
- Ну, их этих олигархов. Приехал неведомо откуда. Домину возвёл. А деньги, небось, крадены.
- Говорят, он на прииске работал. А так не сразумлю, шо за чоловик.
- Ладно, напраслину возводить. Надьку вот удочерил. Без него, как трава на ветру была. Настоящий отец на Афганской сгинул.
- А ты свечку держала.
-Да я Людку с малолетства помню. Как она родилась. Как потом её дед овдовел, да этой полоумной связался. Говорила я ему тогда: подумай, прежде в дом полоумную брать. Зря её выпустили. Ой, зря.
- Да ладно…
Этот попугайный диалог был интересен покупательнице. Она думала, что ей не придётся выгораживать дочь.
Рука интеллигентного выпивохи потянулась к краю девичьего подола.
Он смотрел на свою руку со стороны, и сам удивлялся её смелости.
Рука дотронулась до голени, затем переползла на ведро и тупо, словно сапожная «молния» поползла вверх, старательно гладя и изучая нижнюю конечность дочери.
Поля вздрогнула. Ей снился милый дворовый щенок.
- Фу, Тимка, фу, - сорвалось с её губ.
И Тимка исчез. А вместо него показалась чья-то пошлая карикатурно нелепая фигура.
- Папа!
- Пора вставать дочка, - проговорил этот помятый субъект.
Полина всё поняла без слов. Она вдруг представила, как дёргается от его неуёмных торопливых толчков, словно бы лабораторное земноводное, издавая нечленораздельные звуки. Представила и тотчас разревелась.
В её грёзах всё было не так. Ей было признаться в своих мечтах, они были какими-то скользкими, словно бы начавшая протухать рыба. Полина ещё не ведала своего избранника. Она вообще предпочитала держать мужчин на расстоянии, гоняя их по кругу, словно скаковых жеребцов.
После краткого сна, нестерпимо хотелось облегчиться. Поля не помнила, делала ли это раньше, но теперь ей этого очень хотелось.
Она проскользнула в уборную, крепко заперлась. Руки потянулись к подолу платья.
Трусы. Они, вероятно, стали невидимками. Пальцы Поли трогали запретные завитки, а на щеках расцветали алые пятна.
- Блин, где я их посеяла?
Она послюнявила палец и провела его подушечкой по вспотевшему от ужаса лобку. Вчерашний день показался занятным развратным сном – она почти забыла его. как забывала всё то, что проделывало её тело в домике соседки.
- Надо бежать, немедленно. Пока меня не арестовали. Кто поверит в привидение?
Она помнила эту фигуру. Она блестела, как медуза – скользкая и противная. Блестела и несла им смерть.
- А что, если это меня хотели убить? Если…
Она вдруг вспомнила, как упала на колени, как стала лизать срамное место подруги, то место, которое никогда не подарит миру нового человека.
Людка ничего не видела, она была далеко в своих грёзах, похотливо сидящая и смердящая похотью.
Теперь было поздно менять что-то в их отношениях. Они обе были законченными шлюхами. Шлюхами, чья жизнь была исковеркана чужой, злобной волей.
Отец вновь уединился с бутылкой. Полина воспользовалась этим и торопливо проскользнула к двери, сунула ноги в сандалии и словно бы девочка-подросток выскользнула за дверь.
Денег хватило бы на билет до города. Она вдруг представила, как возвращается в шумный город, возвращается и чувствует себя гадкой и грязной. Перед глазами стояла la grand-mère deвоспитанников
Эта чопорная старуха вряд ли поняла её чувства. Я наливала в чашку заварку через ситечко, читана газеты к специальных перчатках и отчаянно молодилась, перепутав начало XXI века с началом XX.
Она смотрела на Полину, словно на забавный андроид. Быть для кого-то милой механической куклой не входило в планы девушки. И она отчаянно пыталась показать более взрослой.
Пробежав весь двор и очутившись на соседней, также довольно уютной улице, Полина сменила бег на шаг и стала делать вид, что просто прогуливается. Она вдруг подумала, что лучше повернуть к трассе, но не желание ловить попутку повело её на автостанцию. Здесь всегда можно было сесть на маршрутку- синие старомодные !Форды» и лимонные «Газели» всегда ожидали пассажиров.
Полина была не рада набжавшему вихрю. Тот поднял сор с асфальта и потревожил подол её платья.
Стоявший неподалёку мужчина сделал вид, что не заметил девичьего конфуза.
Полина занервничала, она вдруг почувствовала, как на неё смотрят чужие глаза, словно бы свора бездомных псов готовилась растерзать сначала её одежду, а затем и тело.
По ногам пробежал стыдливый холодок. Девушка взяла билет и направилась к микроавтобусу.
Вдруг на её плечо легла чья-то рука.
- Задержитесь, гражданка.
В руке незнакомца сверкнула «красная книжка»
[Скрыть]
Регистрационный номер 0112535 выдан для произведения:
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Арнольд Михайлович поднял усталый взгляд на дознавателя.
- Я уже говорил Вам, что хотел провести этот вечер с женой.
- И потому оставили свою падчерицу дома? Как-то странно, гражданин Лаевский.
- Всё-то у Вас просто. Как у Жеглова…
- А преступники вообще народ незамысловатый. Ну, так, что же. Явку с повинной писать будем?
- И кто же, по-вашему, убил Надежду?
- А вы это сами знаете. Вот и скажете мне имя вашего сообщника.
- То есть я был уверен, что Надя будет сидеть в гостиной, и что… Какая мерзость…
- Хорошо, что вы сами это понимаете. В сущности, вам ведь хотелось заполучить дом. Вы вложили в него средства.
- Я желал иметь семью. Хотел быть вместе с Людмилой и её дочерью. А вы… да как у Вас язык поворачивается.
- Ну, хорошо… Мы уже знаем из какого оружия была убита ваша падчерица. И скоро мы найдём свидетеля этого преступления.
Полина старалась унять дрожь.
Ей казалось, что она всё ещё видит бездыханное тело подруги. Видит, как та постепенно превращается в безмолвную и скучную куклу.
Та страшная ночь ещё жила в её мозгу. Гремела раскатами грома, украшалась всполохами молний.
Гроза закончилась на рассвете. Тогда, наспех одевшись, она выскользнула прочь из проклятого дома.
Весь посёлок промок до нитки, словно бродячий пёс. От улиц тонко и нежно тянуло куриным помётом, а в душе разрывалась скорбью скрипка.
Полина не знала, что лучше сделать, вернуться ли в краевой центр, или на время остаться здесь.
«Лучше бы и меня застрелили…
Она чувствовала, как по её промежности гуляет ветер. «Трусы, я оставила их там. А если они догадаются. Дадут понюхать их собаке. Какая глупость… Неужели я боюсь, и чего. Надька сама напросилась на пулю. Выделывалась, небось, королевну из себя строила. Вот и…
Ноги сами привели надежду к небольшому кирпичному домику. Тут в довольно тесной квартире жили её родители, и сейчас могли быть дома.
Родители Полины, действительно были дома.
Они спали на старом обшарпанном диване, ненавидя друг друга, словно бы оставленные под домашним арестом дети.
Их жизнь была похожа на наспех написанное сочинение, которое страшно отдавать на проверку учителю. Стилистические и грамматические ошибки нагло скалились, заставляли постоянно краснеть и опускать глаза долу, прожигая взглядом такую же скучную и порядком замаранную столешницу парты.
Они были слишком похожи. И потому их взгляды касались другого словно поверхности воображаемого зеркала, зеркала, которое вандально устойчиво.
Звонок в дверь возник в их сонных грёзах.
Полина было не по себе. Её порядком озябшая промежность взывала к её разуму. Казалось, что по её бёдрам стекает никому невидимая сперма.
В детстве она испуганно сторонилась громко спорящих взрослых, старалась проходить, словно глухонемая, думая, что своим молчанием отводит от себя беду. Только в доме Веры Ивановны она становилась настоящим ребёнком, забавляясь со своей одноклассницей.
Родители не замечали её взросления. Даже когда она уезжала за пятьдесят километров, они считали это путешествием обычным путешествием, не особенно беспокоясь.
Теперь же ей казалось, что время пошло вспять. Проще было представить себя сопливой младшеклассницей, обделавшейся на контрольной работе. Напрасно она пыталась просить прощения у своего предмета белья – они были явно непреклонны.
Никогда раньше она себя так не чувствовала. То, что было всего лишь страшным сном, внезапно стало явью. Она не помнила, когда поняла, что лежит рядом с трупом.
Кукольно прекрасная Надя была навсегда потеряна. Кто-то там наверху решил наказать её тело безмолвием. Её тело безнадёжно вглядывалось в окружающие предметы, словно бы ещё не до конца верило в свою смерть.
Дверь квартиры отворилась. Лицо матери выглядело словно маска. Она смотрела и как будто не узнавала свою красивую девочку.
- Ты?
- Да, мама… Ты пустишь меня?
Заспанная мать глуповато хлопала не до конца натушеваными ресницами. Полина не выдержала и, слегка втолкнув её внутрь, проскользнула к двери их совмещенной уборной.
Тут было не стыдно изучать свои испуганно бледные бёдра. Она делала это каждое утро, по привычке избавляясь от лишнего груза. То, что ещё недавно было манной кашей и довольно посредственным чаем. Теперь было ещё более нелепо. Поля краснела, чувствуя, как её душа морщится от брезгливости.
- Почему ты ничего нам не написала? Даже не позвонила?
- Мама, я не думала, что приду сюда. Я… В общем, так получилось. Просто сегодня вечером убили Надю.
- Кто?
-Я почём знаю. Я не видела убийцу. Просто раздался гром, и Надя умерла. Я потом поняла, что кто-то стрелял. Потом…
- Я же тебя предупреждала. Предупреждала, чтобы ты не ходила в этот дом. Этот Арнольд Михайлович, никто не знает, с чего он так вдруг разбогател. Я так и думала, что он кончит этим.
- Чем?
- Он наверняка решил убить их из-за дома. Я хорошо знала эту дурёху Людмилу. Она вечно находила приключения на свою пухлую задницу.
Ольга Александровна сморщила лицо. Перед её внутренним взором стояла ненавистная красавица Люда. Белокурая. милая девочка, дурманящая мальчишеские головы не хуже дешёвого портвейна.
Она ходила по краю пропасти, словно неудачливая самоубийца сомнабулла. Она несчастная, как будто бы забытая в грязи дорогая фарфоровая кукла.
Яичница показалась Полине пресной. Она взяла в руки деревянную солонку и долго трясла ею над своей тарелкой, наблюдая, как солёный «снег» покрывает этот удивительный материк.
- Зачем ты пошла туда?
- Я хотела увидеть Надю.
- Приехать сюда, не зайти к родителям и бежать к какой-то…
Мать Полины осеклась. Грязное площадное слово уже плясало на языке, словно уголёк. Плясало и обжигало язык.
- Мама, я пойду, посплю? – спросила покрасневшая Полина.
Отец пристально смотрел на спящую Полину.
Ему вдруг показалось, что эта девушка не его дочь. В ней ничего не было от него, казалось, что это просто позабытая кем-то кукла.
Жена отправилась к ближайшему рынку.
Она ходила туда в первой половине дня, пользуясь дешевизной. Не желающие проблем старухи распродавали свой товар задёшево, их смуглые лица и торопливая русско-украинская речь выдавала в них южан. Нагловатый суржик витал над торжищем.
Матери Поли хотелось порадовать дочь говяжьей печенью. Она знала, что дочь обожает пирожки с ливером, а также гречневую кашу в качестве гарнира. Она очень быстро насыщалась. Когда не было свежей печёнки мать доставала ливерную колбасу.
На рынке её уже знали. Темноволосая и темноглазая продавщица отрезала весомый кусок и положив его в чашку весов объявила: «Полтора килограмма!»
Для верности покупку взвесили на безмене.
- Слышали, а к Лаевским милиция приезжала.
- Что так…
- Да я, было, собралась утречком пройти, смотрю, подъезжают. Говорят, звонок был, убили кого-то.
- Это рядом с Авдониной. Она должна знать…
- Ну, их этих олигархов. Приехал неведомо откуда. Домину возвёл. А деньги, небось, крадены.
- Говорят, он на прииске работал. А так не сразумлю, шо за чоловик.
- Ладно, напраслину возводить. Надьку вот удочерил. Без него, как трава на ветру была. Настоящий отец на Афганской сгинул.
- А ты свечку держала.
-Да я Людку с малолетства помню. Как она родилась. Как потом её дед овдовел, да этой полоумной связался. Говорила я ему тогда: подумай, прежде в дом полоумную брать. Зря её выпустили. Ой, зря.
- Да ладно…
Этот попугайный диалог был интересен покупательнице. Она думала, что ей не придётся выгораживать дочь.
Рука интеллигентного выпивохи потянулась к краю девичьего подола.
Он смотрел на свою руку со стороны, и сам удивлялся её смелости.
Рука дотронулась до голени, затем переползла на ведро и тупо, словно сапожная «молния» поползла вверх, старательно гладя и изучая нижнюю конечность дочери.
Поля вздрогнула. Ей снился милый дворовый щенок.
- Фу, Тимка, фу, - сорвалось с её губ.
И Тимка исчез. А вместо него показалась чья-то пошлая карикатурно нелепая фигура.
- Папа!
- Пора вставать дочка, - проговорил этот помятый субъект.
Полина всё поняла без слов. Она вдруг представила, как дёргается от его неуёмных торопливых толчков, словно бы лабораторное земноводное, издавая нечленораздельные звуки. Представила и тотчас разревелась.
В её грёзах всё было не так. Ей было признаться в своих мечтах, они были какими-то скользкими, словно бы начавшая протухать рыба. Полина ещё не ведала своего избранника. Она вообще предпочитала держать мужчин на расстоянии, гоняя их по кругу, словно скаковых жеребцов.
После краткого сна, нестерпимо хотелось облегчиться. Поля не помнила, делала ли это раньше, но теперь ей этого очень хотелось.
Она проскользнула в уборную, крепко заперлась. Руки потянулись к подолу платья.
Трусы. Они, вероятно, стали невидимками. Пальцы Поли трогали запретные завитки, а на щеках расцветали алые пятна.
- Блин, где я их посеяла?
Она послюнявила палец и провела его подушечкой по вспотевшему от ужаса лобку. Вчерашний день показался занятным развратным сном – она почти забыла его. как забывала всё то, что проделывало её тело в домике соседки.
- Надо бежать, немедленно. Пока меня не арестовали. Кто поверит в привидение?
Она помнила эту фигуру. Она блестела, как медуза – скользкая и противная. Блестела и несла им смерть.
- А что, если это меня хотели убить? Если…
Она вдруг вспомнила, как упала на колени, как стала лизать срамное место подруги, то место, которое никогда не подарит миру нового человека.
Людка ничего не видела, она была далеко в своих грёзах, похотливо сидящая и смердящая похотью.
Теперь было поздно менять что-то в их отношениях. Они обе были законченными шлюхами. Шлюхами, чья жизнь была исковеркана чужой, злобной волей.
Отец вновь уединился с бутылкой. Полина воспользовалась этим и торопливо проскользнула к двери, сунула ноги в сандалии и словно бы девочка-подросток выскользнула за дверь.
Денег хватило бы на билет до города. Она вдруг представила, как возвращается в шумный город, возвращается и чувствует себя гадкой и грязной. Перед глазами стояла la grand-mère deвоспитанников
Эта чопорная старуха вряд ли поняла её чувства. Я наливала в чашку заварку через ситечко, читана газеты к специальных перчатках и отчаянно молодилась, перепутав начало XXI века с началом XX.
Она смотрела на Полину, словно на забавный андроид. Быть для кого-то милой механической куклой не входило в планы девушки. И она отчаянно пыталась показать более взрослой.
Пробежав весь двор и очутившись на соседней, также довольно уютной улице, Полина сменила бег на шаг и стала делать вид, что просто прогуливается. Она вдруг подумала, что лучше повернуть к трассе, но не желание ловить попутку повело её на автостанцию. Здесь всегда можно было сесть на маршрутку- синие старомодные !Форды» и лимонные «Газели» всегда ожидали пассажиров.
Полина была не рада набжавшему вихню. Тот поднял сор с асфальта и потревожил подол её платья.
Стоявший неподалёку мужчина сделал вид, что не заметил девичьего конфуза.
Полина занервничала, она вдруг почувствовала, как на неё смотрят чужие глаза, словно бы свора бездомных псов готовилась растерзать сначала её одежду, а затем и тело.
По ногам пробежал стыдливый холодок. Девушка взяла билет и направилась к микроавтобусу.
Вдруг на её плечо легла чья-то рука.
- Задержитесь, гражданка.
В руке незнакомца сверкнула «красная книжка»
Рейтинг: +1
381 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения