Он
уже привык к виду голой и всегда безотказной Олеси. Та охотно садилась на его
половой орган, и покачивалась словно бы на детской качалке. Эта возня нравилась
им обоим. Олеся была рада, что руководит этим пареньком, а Станислав старался
не думать ни о прошлом , ни о будущем. Олеся с её трёхразмерными грудями
заслонила для него всё, даже мечту об институте.
Вряд
ли бы Алиса могла быть столь бесстыдной. Станислав теперь считал, что он и
впрямь стал мужчиной и очень почитал свой такой всегда неутомимый орган.
Даже
в школе он мечтал об Олесе. Его личная наложница вставала перед его внутренним
взором в самый неподходящий момент, как впрочем, и член, который набухал и
чем-то напоминал большой сучок на стволе берёзы.
Другие
девчонки его интересовали мало. Они были то слишком худы, то слишком толсты. Он
сам пугался рентгености своего взгляда, в этих поселянках не было ничего
интересного.
Он
попросту брезговал ими. Олеся заботилась о своём и его здоровье и покупала
противозачаточные чехольчики. Презервативы были скучны, но он всё же украшал
свой член ими, памятуя о всех возможных болезнях, которые передаются через эту
гимнастику.
Олесе
нравилось играть роль шлюхи. Она даже немного жалела этого затворника, ей
ужасно хотелось сесть на его лицо и заставить почувствовать себя продажным и
грязным. Сама она уже давно притерпелась к вкусу и запаху его нелепого члена.
После
этого испытания она долго и сосредоточенно курила. Станислав слишком привык к
сладкому. Он требовал себе угощения почти каждый день.
Олесе
хотелось как-то изменить свою судьбу. Она чкувствовала себя виноватой, её тело
противилось слишком наглому разврату. Ему хотелось вновь стать невинным и
чистым, как до того самого дня, когда её впервые заставили презирать себя.
Стас
пробудил в неё эти дикие воспоминания. Он был таким же, как тот мальчишка,
который предал её. Точнее это она предала его, разрушив невесомый и очень
красивый замок в его голове. Целый мир, покоящийся на едва заметном фундаменте
сказки.
Тогда
ей пришлось почувствовать себя дворнягой. В детстве она пару раз видела, как
сношаются бездомные собаки, видела и ненавидела сильных и наглых самцов. Вид
изнемогающих от похоти сучек был также невыносим.
Её
превратили в сучку. Она плакала, т слёзы на её лицн мешались с детородной
жижей. Мальчишки особенно охотно разряжали свои орудия в её испуганное лицо, а
она вынужденно и испуганно облизывалась.
Она
привыкла к их полуподпольным встречам. Очень скоро, она охотно избавлялась от
платья и оказывалась совсем голой – словно маленькая обезьянка она отдавалась
её хозяевам.
Теперь
она удивлялась, почему Станислав не пугается, почему охотно становится её
жертвой. Неужели он не понимает.
Голый,
он давно уже был неинтересен ей. Во время секса, он, то глупо мычал, а то
вскрикивал, словно бы ему что-то отрезали без наркоза.
Алиса
также позабыла о прежней чистоте.
Она
была теперь только развратной и на всё готовой Лидией. Лидией навсегда
оказавшейся в таком притягательном Междумирье.
Она,
как и Станислав была нага. Но ей было стыдно и тяжко носить эту наготу. Те, чьи
органы она полировала своим языком, менялись, словно узоры в калейдоскопе, а
она, она привыкала быть никем.
Ей
всё чаще вспоминался та ночь, когда стоя у гроба, она едва не стала женщиной. Вспоминался
пошлый и очень настырный братец, вспоминалась эта дикая возня, и страх, страх
перед неизбежным падением.
Она
боялась этого, словно бы незапланированной дефекации. Боялась оказаться в
положении своих жертв, с испачканным калом анусом и пустой и ужасно светлой
головой.
Назад
дороги не было. Она и нашла бы эту дорогу. Междумирье было повсюду, от него
нельзя было скрыться.
Алиса
старалась не думать о самом плохом. Она достала справочник по венерическим
болезням и охотно отыскивала у себя симптомы то гонореи, то сифилиса, то ли
такого страшного, но в то же время спасительного СПИДа.
Секс
уже не казался милой и вкусной закуской. Он напоминал нескончаемый пир. Пир, в
процессе которого лишь ощущаешь лишь позывы к рвоте, но никак не радость
насыщения.
Алекс
говорил, что она будет ещё благодарить его. Что если бы не он, она бы стала
обычной бродяжкой и замёрзла бы, словно бы раненая птица. Алиса слушала его,
слушала и стыдливо опускала глаза.
Она
и впрямь бы растерялась. За этот год её прежний мир был разметан, словно бы
попавшее под ураган здание, от него не осталось даже фундамента.
Станислав
её больше не интересовал. Он потерял своё благородство и ничем не отличался от
прочих соискателей её рта и вагины.
Даже
Алекс был благороднее его. Ему хватало не слишком продолжительной дрочки – и его
благодарный член отвечал забавной струйкой.
С
наступлением весны Алиса вышла на панель.
Днём
она сидела в углу перехода и изображала из себя погорелицу.
А
вечером. Вечером за ней приезжали.
Собранная
за день мелочь перекочёвывала в кошель Алекса.
Он
деловито улыбался и отвозил её в новую
жизнь.
Эта
новая жизнь была ничуть не лучше дневной каторги. Теперь она была Лидией - развратной и смелой Лидией Дитц.
Клиенты
любили эту игру. Им не терпелось слегка побитулджусить – им днём таким тихим и
предсказуемым.
И
Лидия ублажала их похоть.
Наступающая
весна была её проклятьем. Она понимала, что рано ли поздно сорвётся. Алекс для
неутомимости пичкал её лекарствами – они помогали заглушить боль. А крепко
сваренный кофе был необходим Алисе для того, чтобы ей не заснуть во время
бесконечного траханья Лидии.
Движения
клиентов вызывали лишь скуку и стыд. Они были бессмысленны и противны. Казалось,
что эти люди вовсе не дорожат даденным им Богом семенем. Что они попросту
растрачивают его, как сыновья-моты отцовское наследство, заставляя её пить
бесконечный молочный коктейль.
Вера
Аркадьевна желала дочери смерти.
Она
легко примирилась с её смертью. Но видеть её в тюрьме или где-то на задворках
жизни было невыносимо.
Её
считали развратной и безжалостной преступницей. Считали, что она не жертва
обстоятельств, а страшный и опасный зверь, притворяющийся милым испуганным
ягнёнком.
Её
следователь уже решил её судьбу.
-
Запираться бесполезно. Ну, чего вы добьётесь? Всё равно мы всё узнаем – и о
таблетках, и о Вас, гражданка Щербакова.
-
Мне не в чем сознаваться. Эти таблетки случайно оказались в моей сумочке.
-
И вы случайно дали их потерпевшей. Послушайте, Вы думаете, что обманете меня. Что
я не догадываюсь, что это таблетки подсунула Вам Ваша дочь. Что это она мстила
своим одноклассницам, а затем решила избавиться и от вас, от вас, любезная её мамочка.
-
Алиса? Этого не может быть… вы лжёте.
-Hellas[1]. Вы имеете право защищать дочь. Вам кажется, это
благородным. Но поверьте, ей будет лучше в колонии, чем там… Да, там, в обычном
мире. У нас есть сведения, что Ваша дочь занимается проституцией.
Таловеров
был рад отправить Веру Аркадьевну в мир отверженных. Вероятно, она встретится
там с Руфиной, возможно разделит с той общую шконку, и перестанет радоваться
жизни.
Он
удивлялся только одному, не желанию этих людей ценить то добро, которое они
имеют. Ценить хрупкое счастье, словно подаренную от души вазу.
-
Вы надеетесь на Вашего брата. Но, простите, этот человек эгоист. Да, да… он
всегда был таким. У Вас в детстве было к
нему особенное чувство. Возможно, вас тянуло к нему. Он был первым мужчиной,
первым мужчиной, которому Вам хотелось отдаться, но поверьте, он недостоин любви
-
Я не понимаю, на каком основании меня держат взаперти. У меня несовершеннолетняя
дочь.
-
Я сказал, что Вашу дочь ищут и найдут. Она приведёт нас к тому, кто затеял эту
аферу.
Помочь сайту
Поздравления
