Отец был похож на озабоченного грызуна, он втолкнул её в детскую, а сам поспешил к раскрытой настежь двери.
Дверь хлопнула, и в комнате повисла тяжёлая тишина.
Инна тупо села на кровать. Она не знала, чем занять руки, те повисли вдоль тела, как две плети, а внутри вновь разыгрывалась настоящая морская буря.
«Неужели, это всё…» - подумала Инна.
Она вспомнила, как год назад пришла в этот класс, пришла, как приходят все новенькие с непонятной надеждой на чудо, как старалась вписаться в новый коллектив, но все эти девчонки и мальчишки оставались для неё чужаками.
Теперь, было глупо воображать себя кем-то, кроме неудачного наглядного пособия. Было стыдно вспоминать и то, что она позволяла Рахману. Стараясь выделиться на фоне глупых никем не найденных недотрог. Она походила на заграничную куклу с подобием влагалища в толпе глупых женоподобных пластиковых гуманоидов.
Инна вспомнила. Как сама решила свою судьбу в тот летний день, точнее вечер. Как наткнулась на этих туповатых на вид мужичков и полезла в фургон, стараясь не думать ни о чём другом, кроме раскалывающейся от непривычно большой алкогольной дозы головы. Как сидела внутри в своём нелепом платье, которое сегодня сгинуло окончательно.
Нежелание оказаться ещё раз изгаженной заставило её скользнуть в санузел. Там было неловко, словно в музейной витрине, казалось что дверь вдруг стала прозрачной и на её тело смотрят все кому не лень.
Кишечник отдал свои долги унитазу. Их было немного, какие-то жалкие гроши, оставшиеся от прежнего богатства, что поглотила жадная сухая обочина. Но теперь они были наиболее стыдны, хотя и слишком жалки.
Инна нащупала рулон туалетной бумаги и стала приводить себя в порядок.
Роксана и Вениамин сидели рядышком, словно наказанные щенки.
Им оставили жалкое блюдо с объедками и один ночной горшок на двоих.
Ошейники натирали им шеи, а слишком долгая нагота стала нестерпима.
Вениамин не смотрел на Роксану. Он так и не смог породниться с ней, даже понарошку. А после той странной возни, которой они занимались, стараясь не замечать видеокамеры в руках одного из тюремщика, она стала ему противна.
Роксана уже не пыталась сопротивляться неизбежному. Она мечтала только об одном прожить ещё один день, всего один день.
Вениамин боялся одного – расстройства желудка. Он знал, что чужой слишком мягкий кал выглядит ещё более мерзким, и ещё ему не хотелось смотреть, как будет испражняться Роксана.
Они были слишком разными, чтобы нюхать вонь друг друга. Этого испытания не вынесла бы ни она, ни он, просто теперь, они были чужими щенками, щенками, которыми приятно играть.
- Веня, я хочу какать… - прорыдала Роксана, уже забыв о своём надуманном образе.
Её взгляд скользнул по испуганно съёжившемуся члену. Тому самому члену, которого она касалась своим языком, касалась очень легко, словно бы куска льда, фруктового льда.
Но теперь, теперь ей хотелось жить. Если бы всё было как прежде, она бы уж шагала к школе, шагала, предвкушая встречу с подругами. Но вместо этого, вместо этого.
Стыд обжигал её душу, словно пучок листьев крапивы нежную кожу.
- Веня, я какать хочу… - выкрикнула она.
- Ну, сри, сри, пожалуйста, если потерпеть не в силах…
Роксана молча доползла до горшка и как могла, села на него.
- Веня, ты ведь не любишь меня… Я тебе противна, я знаю. Это потому, что ты слишком хорошо знаешь меня. Как я хожу по-большому, как пахну… после этого.
- Глупости… Ты хоть понимаешь, что они убьют нас. Отравят газом, или бросят при дороге, как падаль.
- И что?
- Мы будем мертвы. И нас могут сожрать псы.
Она заплакала, заплакала. Он плакала и тужилась. Тужилась и плакала. А вскоре новые посланцы кишечника напомнили о себе своим неожиданно мерзким смрадом.
Вениамин тоже захотел по-большому. Он презирал себя и ненавидел Марка Твена, тот жестоко обманул его.
И ещё он терпеть не мог этого дурацкого фантаста.
- Ничего этого не было. И вообще это всё – неправда. А девчонки, они такие глупые, когда голые.
Он сам боялся своего слишком уж обычного тела. Новые хозяева заставили их дрожать за свои языки и держать их за зубами. Роксана сама не спешила становиться немой, а он, он сразу понял, что не может противиться этому странному человеку с тёмным непонятным взглядом, высасывающих душу глаз.
Инна старалась не думать о будущем. То было уже определенно, но всё равно казалось туманным, словно картинка в телевизоре, если надеть бабушкины очки.
Быть не до конца ребенком, и не до конца взрослой было страшно. Отец говорил, что устроит её на полставки в ЖЭК или в какое-нибудь кафе, разносить по столикам заказы. Она уже занималась этим прошлым летом, когда готовилась поступать в гимназию, но ей совсем не хотелось смотреть на чистеньких бездельниц с промытыми шампунем мозгами.
Отец говорил, что начинал работать в этой школе учителем литературы, что помнил ещё выпускников семидесятых годов, помешанных на ВИА и американских джинсах. Там был один коллектив, называемый «Павианы»: мальчишки играли на электрогитарах, электропианино и ударных и на них сбегались смотреть смазливые старшеклассницы с первой в жизни завивкой и ещё не слишком уверенным положенным макияжем.
Наверняка в этот толпе была и мать Нелли. Она училась в классе у отца и подавала неплохие надежды, как художник и филолог, умея довольно точно высказать на бумаге свою мысль, а её стенгазеты занимали первые места на городских конкурсах.
Инне захотелось поменяться с этой женщиной местами. Быть такой же нетронутой и чистой и не думать о том, о чём она думала сейчас, погружаясь во взрослость, словно затягивающее болото. Наверняка в её жизни не было ничего такого, что могло быть грязным.
Что-то заставило взглянуть на стоящую в углу стремянку. Обычно, с её помощью отец стирал пыль с верхних полок. А тем в одном секретном ящике лежали его первые машинописные рукописи.
Инну разобрало любопытство. Она уже не вспоминала о наготе, в комнате было душно, а её тело стыдилось прежних модных одёжек, стыдилось и дерзко красочных халатов и намеривалось быть до конца откровенным.
Инна решила быть смелой. Она встала и подтащила стремянку к шкафу, а затем, словно бы на эротической фотосессии, поднялась по ступеням к самому верху шкафа , демонстрируя своему невидимому фотографу свои межножные прелести.
Быть для кого-то куклой, обычной ростовой куклой было приятно. Инна открыла дверцу и вытащила посеревший от времени скоросшиватель с надписью «Дело № 35». Отец говорил, что мечтал когда-нибудь увидеть свои повести и рассказы напечатанными, но увы…
Рукопись называлась очень странно – «Тревожное письмо» и начиналось с того, что журналист «Комсомольской правды» получал письмо от несчастной девушки, которую заставляют быть бесстыжей.
Инна слезла со стремянки и как была нагишом стала читать эту повесть, сев для удобства в позу брюлловской Вирсавии… Отец описывал всё так красочно, что она невольно краснела представляя себя на месте этих девушек, которых заставляли слишком рано взрослеть. Это было как-то ново, словно бы она вновь стала девственницей и знала мужской член только как инструмент для удачного и необременительного мочеиспускания.
«Неужели когда-то так жили? А почему я, почему я…»
Она не стала продолжать свою мысль. Та была слишком колючей, словно не ко времени попавший под задницу ёж. От этих покалываний хотелось одного – тихого молчаливого сочувствия, когда ничто не царапает и так оголенную душу.
«Но почему отец не напечатал этой повести? Или почему он не послал её в журнал или издательство? Почему хранил её здесь… И не читал её даже мне?»
Инна пошла на кухню, нашла пакетик с растворимым оранжем и сделала себе стаканчик сока.
Не видимая в темноте, Роксана перестала стыдиться слёз.
- Они ушли, они не вернутся. А мы, мы умрем здесь.
Запах фекалий перестал казаться противным, он пропитал собой комнату и иссяк, как иссякает всякий запах, когда его источник перестаёт быть свежим.
Вениамин был напуган. Он привык жить затворником. Оба тюремщика были добры к ним. Правда они не разрешали одеваться, но зато отдавали им то, что оставалось в их тарелках после трапезы.
Жить на положении приматов было сначала стыдно, потом страшно, и наконец привычно. Роксана была приматом одного вида, он - другого, а оба парня, вторгнувшиеся в их жизнь были отменными служителями, вовремя наполняющие кормушку и выносящие то, во что превращалась оставленная ими еда
Помочь сайту
Поздравления
