Сундук с приданым. Глава первая.

 ПРОЛОГ.

Раньше я часто думала: какая обыкновенная у меня жизнь! Все такое рутинное, непримечательное… Средняя семья, средняя школа, средняя успеваемость, место на физкультуре – тоже среднее… Я никогда не оказывалась ни впереди, ни позади всех, я – тот самый, средний житель России, которым оперируют во всех исследованиях. Я – совершенно обыкновенная. Просто до скрежета зубовного.

 И, главное, ничего уже не изменится, все известно, распланировано на годы вперед! Вот закончится школа, потом будет институт, потом – работа… Где-нибудь в промежутке между окончанием  института и началом работы я, скорее всего, выйду замуж. А что? Самое подходящее время, как показывает статистика… Как раз накопится мало-мальски подходящая сумма, чтобы устроить свадьбу,  мы с будущим мужем достаточно хорошо узнаем друг друга, притремся. Может, даже с жильем что-нибудь решим…

Да, все придумано, продумано, разумно, практично. Провались оно все пропадом!..

А если я не хочу быть среднестатистическим гражданином (гражданкой) России?! А если я хочу… чего-то необычного, нетипичного, уникального?!

Ну да, да, - когда я смотрю в зеркало, то вижу самую обыкновенную девчонку, самой что ни на есть обыкновенной внешности… И все-таки, если бы я могла, я написала бы сказку, в которой была бы, конечно, главной героиней! И придумала бы себе храброго, прекрасного принца, который спас бы меня от… ну, от кого-нибудь бы спас!

И была бы у меня лучшая свадьба на свете, лучше, чем у любой настоящей принцессы!

Так я мечтала раньше, придумывая НЕОБЫКНОВЕННУЮ историю своей жизни, мечтая, чтобы случилось что-то по-настоящему сказочное…

Как говорят умные люди?.. Не просите, не то исполнится?

Жаль, что я не верила в это раньше.

Глава  ПЕРВАЯ.  НАСЛЕДСТВО.

Итак, здравствуйте! Меня зовут Рада. Это не сокращенное, а очень даже полное имя: Рада Анастасовна, фамилия Серебрякова (не родственница известной художницы, хотя жаль!).

Я живу в Санкт-Петербурге, лучшем городе на свете, который горячо люблю, - в этом мне очень повезло. Живу в маленькой трехкомнатной квартире, в спальном районе, вместе с мамой, папой, старшим братом, его женой, и младшей сестрой. В этом мне не очень повезло.

Я – обыкновенная девушка, двадцати лет от роду, брюнетка, в меру стройная, в меру симпатичная, в меру образованная. Никакими необыкновенными способностями не выделяюсь, никаких крутых увлечений, типа прыжков с парашютом, не имею, даже крестиком не вышиваю… Люблю читать, плавать, смотреть мелодрамы, есть мандарины, и мечтать.

Не люблю дождь, слякоть, ручных хорьков и занятия в нашем Университете. У одной моей продвинутой подруги есть хорек, - ужасно избалованный и кусачий. Но она им страшно гордится, и считает, что это признак ее неординарности. А по-моему, неординарность человека от количества хорьков, которых он завел, никак не зависит!

Впрочем, это не важно. Я ведь хотела немножко рассказать о себе. Так вот, я учусь в педагогическом Университете, закончила второй курс. Не отличница, но и не последняя в группе, как всегда, - где-то посередине.

И точно так же, где-то посередине, я барахтаюсь в отношениях с Андрюшей, моим третьим по счету и пока последним бой-френдом. Мы зависли на стадии походов в кино и кафе. Я понимаю, что надо что-то делать, - или двигаться дальше, или все заканчивать, но никак не могу определить, чего же именно я хочу. Наверное, проблема в том, что мне просто удобно с Андрюшей, - я, вроде бы и с парнем, а вроде бы и свободна…

В общем, этим летом, когда начались каникулы, я не ожидала ничего экстраординарного. Будет обычная жизнь: поездки на дачу, шашлыки по поводу окончания учебного года, предвкушение двухнедельного покоя, когда мой братец свалит с женой на юг (обязательная программа!), и… и, собственно, все. Потом можно ждать только начала следующего учебного года. Мне ехать на юг не на что, да и не с кем, работу на эти каникулы я себе, к сожалению, не нашла… Так что остается только сидеть дома, и получать от этого удовольствие…м-да.

И вот тут-то все и произошло. Баба Люка преподнесла нам всем, а, главное, МНЕ, - сюрприз!

Вообще-то, заговорив о бабе Люке надо рассказать, кто она такая. Баба Люка, а точнее, Леокадия, приходилась двоюродной сестрой моей бабушке Янине. Ничего себе имена, да?

Все началось с Матрены, моей прапрабабки со стороны матери. Это она решила проявить оригинальность, и назвала своих трех дочерей Клеопатрой, Калерией и Лавандой. Они, в свою очередь, не захотели упростить жизнь своим детям, и тоже постарались: у Клеопатры были Арман и Жизель; у Калерии – Медея и Агриппина; а у Лаванды – Октавиус и Герман. Дальше детей поубавилось, и в следующем поколении остались только три двоюродных сестры: Леокадия, Майя и Янина, которая потом стала моей бабушкой. У Леокадии не было не только  детей, но и мужа, у Майи не было мужа, но был сын, которого она назвала Петром (как я подозреваю, в пику всем остальным). И только у моей бабушки была полноценная семья: муж и дочь, - Лилия, моя мама.

Она решила продолжить семейную традицию и, мало того, что нашла себе обрусевшего грека по имени Анастас, но и своих детей назвала вполне в духе семьи: моего старшего брата – Марком, меня – Радой, а мою младшую сестру – Ипполитой. (Кстати сказать, сестрица так и не простила ей этого. Я с ней вполне согласна: Ипполита Анастасовна Серебрякова – звучит кошмарно! Поэтому обычно мы зовем ее Поля).

Так вот, упомянутая Леокадия была паршивой овцой в семье. Более того, про нее шепотом передавали всякие страшилки, по большей части, конечно, выдуманные, но этого хватало, чтобы мы привыкли считать ее кем-то вроде бабы Яги. Взрослые старались о ней без нужды даже не упоминать, не общались с ней, не помогали, не поздравляли с праздниками и не ходили в гости. Баба Люка была персоной нон грата. Причиной этому был ее необыкновенно тяжелый характер. Подпольная кличка Леокадии в нашей семье была Злюка.

Так вот, эта самая баба Люка, не любившая никого из нас при жизни, вдруг решила проявить родственные чувства перед смертью.

О том, что она скончалась, мы узнали, только когда позвонил ее юрист, и сообщил, что она оставила мне в наследство свою квартиру. Все просто лишились дара речи! Слава Богу, что трубку сняла я сама, иначе я ни за что не поверила бы, что это правда: я – наследница бабы Люки! Она и видела-то меня один или два раза всего, еще когда я даже в ясли не ходила. Странно, что она вообще вспомнила, что я существую…

Впрочем, она оставила мне свое жилье не совсем в наследство, потому что юридически квартира была оформлена как-то по-другому, но адвокат бабы Люки, замучившись разъяснять мне всевозможные юридические тонкости, в конце концов, сдался, и, перейдя на понятный русский язык, объяснил:

- Ну, конечно, вы, можете там проживать… Вы просто не имеете права продавать переходящее вам недвижимое имущество, прописывать там людей, не связанных с вами кровным родством или браком, сдавать ее в аренду, ну, и еще кое-какие мелочи… Впрочем, все это вы найдете в договоре и других документах, которые я вам предоставлю для ознакомления…

Он продолжал еще что-то бормотать о сроках, копиях и подписях, но я его уже не слышала. Я поняла только самое главное: баба Люка отвалила мне квартиру! Это было так же невероятно, как поймать рукой метеорит, падающий с неба!

Ничего удивительного, что после этого я весь день ходила, как во сне, беспрестанно хихикая и издавая нечленораздельные, но вполне счастливые возгласы, чем безумно раздражала своего старшего братца Марка. Он, узнав о свалившейся на меня отдельной жилплощади, просто взвился на дыбы от возмущения, и принялся на чем свет стоит ругать бабу Люку, всех родственников, меня, свою несчастную судьбу, и т.д. Его жена, милая, простая девушка, с которой у меня были прекрасные отношения, вдруг превратилась в кобру, которая начала на всех шипеть и плеваться ядом…

Тот, кто жил в одной, пусть и трехкомнатной, квартире вшестером, вполне их поймут, впрочем, как и меня. Даже осознавая, что этим страшно раздражаю брата, я, не переставая, весь день делилась с семьей подробностями свалившегося на меня счастья:

- Нет, вы только представьте!  Сто десять метров площадь! Совершенно отдельная, двухкомнатная квартира! В центре!! Рядом с парком!!

- Еще и с парком?! Каким?

- Александровским!

- Ты что, рядом с Эрмитажем жить будешь, что ли?

- Да нет же! Рядом с Петропавловкой!

Тут моя сестрица хлопнулась на стул и простонала:

- О-бал-деть!.. А у тебя пожить можно будет? Ну, хоть иногда?..

Чувствуя себя почти владелицей королевского дворца, я сказала:

- Ну, конечно, можно! Вот как только я там немножко устроюсь, так позову вас всех!

Марк на это обещание только фыркнул и вылетел галопом из комнаты, хотя проделать это в нашей маленькой квартирке было очень не просто… Я слишком хорошо понимала его, поэтому, даже пребывая в абсолютной эйфории, чувствовала себя немного виноватой, что повезло мне, а не ему.

Папа, по своему обыкновению, отреагировал спокойнее всех. Он просто обнял меня и сказал:

- Ну, дочка, вот это тебе повезло…

И я с жаром с ним согласилась.

Моя сестра, с которой мы всю жизнь (по крайней мере, ее жизнь – точно) делили одну комнату, уже вовсю прикидывала, как она разместится на двенадцати квадратных метрах в полном одиночестве, и бегала за мной по пятам, всё пополняя и пополняя список вещей, которые я должна была немедленно вывезти из ЕЁ комнаты.

Марк продолжал бегать по дому, раздраженно хлопая дверьми. Его жена оккупировала гостиную, и сидела перед телевизором с видом человека, разуверившегося в существовании справедливости на земле. В общем, как и следовало ожидать, семейство переживало новость бурно.

 Единственным человеком, который не просто был недоволен наследством, но явно испугался его, была моя мама. Только лишь услышав необыкновенную новость, она заметно изменилась в лице, и долго молчала. А потом спросила меня:

- Милая… Может, ты откажешься?

Я от такого предложения потеряла дар речи! Отказаться от единственной, уникальной возможности обрести свой угол?! Как будто у меня за дверью стоит очередь родственников, жаждущих осчастливить меня квартирами! Разумеется, я  с возмущением отказалась даже подумать об этом.

Впрочем, Марка такой вариант очень даже заинтересовал, и он потребовал немедленно созвониться с юристом, и узнать, может ли унаследовать квартиру кто-нибудь другой из нашей семьи, вместо меня.

Мы потратили весь вечер на переговоры и выяснили, что никто другой, ни при каких обстоятельствах, проживать в этой квартире не может, и точка. Я даже приезжать туда могла только в полном одиночестве, по крайней мере, в течение первого месяца после вступления в права наследования! И юрист бабы Люки собирался самым тщательным образом следить, чтобы все условия выполнялись.

Такая предусмотрительность со стороны Злюки вызвала у меня невольное уважение: можно было подумать, что она прекрасно знала нашу семейку, и понимала, что мне понадобится безопасное укрытие на время, пока не утихнут страсти, и все мы не успокоимся.

Новый поворот событий еще больше разозлил Марка и его жену, вызвал приступ долгого ехидного хихиканья у Ипполиты, одобрительный кивок у отца и … приступ паники у мамы. Она снова принялась уговаривать меня отказаться от негаданного подарка, утверждая, что-де от бабы Люки никто и никогда не видел добра, и это ее наследство тоже выйдет нам боком. Впрочем, в конце концов, это доказывало только то, что она, все-таки, Леокадию знала лучше…

Я же ни о чем таком не думала. Я могла думать только о том, что, вопреки всему, я смогу переехать из своего опостылевшего спального района прямо в центр, и жить отдельно от моего обожаемого, но такого утомительного и шумного семейства.

Конечно, все эти требования, выдвинутые бабой Люкой в качестве обязательного условия получения наследства, были, мягко говоря, странными. Но, дареному коню, как известно, в зубы, не заглядывают, а дареной жилплощади тем более... Мне казалось, что если уж человек сумел дожить до семидесяти лет, то он вполне имеет право на некоторые закидоны и неадекватности в поведении.

Хотя… Бабкин юрист утверждал, что старушка была совершенно в своем уме, и очень хорошо понимала, что она делала. Стало быть, какие-то причины не пускать мое семейство в свою квартиру у нее были. Еще она потребовала от адвоката передать мне ключи и документы не раньше, чем через десять дней после ее смерти. Тоже странно, какая разница-то? Неделей раньше, неделей позже…

Впрочем, именно это ее требование осталось невыполненным. Адвокат позвонил нам уже на следующий день после того, как баба Люка скончалась в больнице, и назначил встречу в конторе, чтобы ознакомить нас с документами. А ещё через день я должна была уже встретиться с ним в наследуемой квартире, чтобы осмотреть её, получить у него все документы, ключи, и т.д. Он предупредил меня, что это является нарушением воли клиентки, и очень извинялся за несоблюдение сроков наследования, но ему было необходимо срочно уехать, а передавать свои полномочия он не имел права. Так что я стала фактической хозяйкой квартиры всего через три дня после смерти бабы Люки.

Конечно, когда адвокат по телефону назвал мне адрес квартиры и ее метраж, я чуть в обморок не упала от восторга: настоящие хоромы, в старом доме, на Петроградской стороне, недалеко от метро! Правда, первый этаж…Ну, да ничего, дареной жилплощади, как уже было сказано…

Но на поверку хоромы оказались еще те. Дом был действительно старый, огромный, дореволюционной постройки, по форме напоминающий неправильный четырехугольник, с большим внутренним двором, засаженным огромными тополями. Там хватило места даже для небольшой детской площадки, правда, поломанной и проржавевшей. Мне повезло: дверь квартиры бабы Люки выходила на парадную лестницу, - с заковыристой архитектурой, высоченными потолками, огромными деревянными, двойными дверями, и выложенными цветной плиткой площадками на этажах. Лестницы были неудобными, крутыми, с высокими ступенями, и покореженными фигурными решетками ограждения.

Как я узнала позже, во время последнего капремонта, то-есть лет двадцать назад, был прорублен выход во двор, так что подъезд получился сквозным. Многие из жителей дома знали о такой его особенности, и вовсю пользовались, поэтому там можно было встретить не только наших соседей, но и никому неизвестных личностей.

Лифта не было, и я в первый раз порадовалась тому, что квартира располагалась внизу. Строго говоря, это был второй этаж, потому что на первом не было жилых помещений.

А вот сама квартира меня разочаровала. Она действительно была большой, прямо-таки огромной, но в ее планировке я почему-то мгновенно запуталась, и постоянно ухитрялась открывать какие-то не те двери, попадая в кладовки, встроенные шкафы и чуланы, которых, как мне стало мерещиться, в квартире было больше, чем комнат!

Совмещенный санузел, явно пристроенный когда-то рядом с кухней, тоже не добавлял плюсов, в комнатах было слишком темно для солнечного дня, - но все это было пустяками. Главное, что поразило меня до глубины души, это то, что вся квартира оказалась битком забитой старьем и хламом. Практически все пространство комнат и коридоров было заставлено и завалено мебелью, какими-то тюками, узлами, пакетами, свертками и ящиками. Передвигаться можно было только по лабиринту узеньких проходов, оставленных посередине.

Адвокат, приехавший вместе со мной на «смотрины», пытался мне доказать, что все в квартире находилось «в надлежащем порядке». Честно говоря, мне было абсолютно все равно: «надлежащим порядком» то, что там творилось, мог назвать только слепой. Вполне могло быть, что до моего прихода тот же адвокат, или какие-нибудь знакомые бабы Люки вывезли оттуда два грузовика всякой всячины. Проверить это все равно было невозможно, да я и не собиралась. Списка антикварной мебели, драгоценностей, или, к примеру, картин Рембрандта, к документам о наследстве не прилагалось, поэтому я не собиралась задавать никаких неудобных вопросов. Там было просто записано: квартира со всем ее содержимым. Поскольку я, с самого начала, вообще не рассчитывала ни на что, кроме стен и крыши над головой, я покорно подписала все, что настойчиво подсовывал мне адвокат.

Но, поскольку мое недвижимое имущество было захламлено, как заброшенный склад, передо мной ясно замаячила перспектива уборки этого вертепа в полном одиночестве, в течение целого месяца. Остаться на это время дома, с родителями, сестрой и братом, мне даже не приходило в голову, потому что я понимала, что мы с Марком просто возненавидим друг друга. Ни он, ни я не сможем делать вид, что все нормально, и общаться, как ни в чем не бывало. Значит, я должна переехать, как можно скорее, желательно, прямо сейчас… а вот это было уже проблематично.

Впрочем, я быстро встряхнулась и выбросила на время мысли о переезде из головы. Так или иначе, но все уладится. Что смогу – я выкину сама, а остальное помогут позже родственники. И Андрюшу припашу тоже, должен же от бой-френда быть какой-то толк!

Воодушевленная этими рассуждениями, я радостно попрощалась с адвокатом, подтвердила, что буду самым тщательным образом отчитываться перед его помощником о времени, проведенном в квартире, согласилась на  внезапные проверки и опросы соседей на предмет моего полного одиночества в квартире, и поехала домой, обещая самой  себе, что уже завтра я начну разбор завалов, пусть пока одна, но…

На следующий день, с честью выдержав наезды, подколки, поздравления и мольбы никуда не ездить, я дождалась, пока наше семейство отправится по своим делам, и поехала в СВОЮ квартиру, вооружившись перчатками, чистящим средством, зубной щеткой,  пастой, и своей любимой кружкой: стеклянной, с ярко-красными маками.

Мне очень хотелось, чтобы в квартире бабы Люки уже появилось что-то МОЕ, как знак того, что я и вправду имею право там находиться и хозяйничать. Как только я представляла, что я пью чай на СВОЕЙ кухне, из СВОЕЙ кружки, так у меня начинало быстрее колотиться сердце, и даже голова слегка кружилась. Я все еще немножко стыдилась того, что была так счастлива. Ведь для того, чтобы мне было хорошо, кому-то пришлось умереть, пусть даже это была такая малосимпатичная особа, как баба Злюка… Но, с другой стороны, мне хотелось петь: подумать только, ведь она могла оставить свою квартиру кому угодно, а выбрала меня!

Я добралась до своего будущего жилья на редкость быстро, было довольно рано, около десяти утра, и в подъезде мне никто не встретился, что, в общем, меня порадовало. Пока я еще не была готова отвечать на вопросы о том, кто я, кем прихожусь бабе Люке, что здесь делаю, и т.д.

Дверной замок открылся на удивление легко, и я вошла. После вчерашнего посещения, когда я была здесь с адвокатом, я рассчитывала, что мой сегодняшний визит будет более долгим, обстоятельным и приятным. Но, вопреки ожиданиям, все не задалось с самого начала.

В квартире было темно и тихо, так тихо, что когда я закрыла входную дверь, то  слышала только свое дыхание. И тишина была какой-то застоявшейся, густой и облепляющей, как клейстер. Я невольно поежилась, но преодолела себя, пошарила по стенке, и включила свет в прихожей. Лампочка лепилась где-то под потолком, и освещала только верхнюю часть стены, от этого внизу все казалось еще более темным и неприглядным. Поколебавшись, я не стала снимать кроссовки: при одном взгляде на пол, хотелось, пожалуй, еще что-нибудь надеть, - резиновые сапоги, например…

Громко потопав, чтобы подбодрить себя, я храбро пошла по квартире, включая везде свет, чтобы хоть что-нибудь можно было разглядеть. Несмотря на то, что на улице светило солнце, из-за растущих прямо перед окнами тополей, в квартире царили сумерки. Лампочки были маломощными, в люстрах их не хватало, и комнаты тонули в полумраке. Про себя я недоумевала, как баба Люка жила в таких потемках? Может, она экономила на электричестве?

Я обошла квартиру, обследуя каждый угол (по крайней мере, стараясь), где это можно было сделать, заглядывая в шкафы, комоды, секретеры и буфеты, которыми она была битком набита. В одной только спальне стояло два шкафа и три разномастных тумбочки! Довольно странные у бабы Люки были представления о меблировке…

Как в комнатах, так и внутри мебели царил фантастический бардак. Например, в огромном старом гардеробе, который стоял в прихожей, я нашла целых четыре шубы, пересыпанных нафталином, с пожелтевшим от старости мехом. При этом все они были по размеру явно велики и бабе Люке, и мне. На нижней полке этого монументального сооружения, в полном беспорядке, валялись кожаные, скукожившиеся от старости белые туфли, - аж пять пар; разорванная белая, кружевная, не то скатерть, не то занавеска; дырявые, черные валенки; несколько книг, судя по всему, на французском языке; какие-то сухие веточки и листья, цеплявшиеся ко всему подряд; и несколько бутылок и бутылочек, закрытых стеклянными притертыми крышками. Я расчихалась почти до слез, пока копалась в недрах этого мастодонта.

И так было практически везде. Что вы, к примеру, скажете о старушке, которая целый буфет набила книгами, рукописными тетрадями, отдельными листочками, рисунками и альбомами, в которых я не смогла найти ни одного понятного слова? От всего этого веяло какой-то тревожной таинственностью. Я ожидала найти просто следы жизни старого человека, а нашла…даже не знаю, что.

Вообще я ощущала себя там как-то странно. Я знала со слов адвоката, что баба Люка умерла в больнице, от сердечного приступа, и в этой квартире не лежала мертвой. Прямо из больницы ее увезли и кремировали, прах подсыпали к розовому кусту, - распоряжался этим все тот же юрист. Но я  никак не могла отделаться от ощущения, что она была здесь, что если я повернусь, то увижу ее прямо за спиной, мрачно наблюдающую за тем, как я хожу, спотыкаясь, трогаю ее вещи, пробираюсь через баррикады старья, и заглядываю в ее чуланы.

На внутренней стороне одной из дверец гардероба было зеркало. Очень старое, все покрытое пятнами, черными трещинами и разводами, оно почти не позволяло разглядеть отражение. Но, когда я попыталась всмотреться более пристально, на какой-то бесконечно долгий, страшный миг мне показалось, что из мутной глубины зеркала на меня смотрит кто-то другой… Не совладав с нервами, я захлопнула дверцу, и решила ни за что на свете больше ее не открывать. По крайней мере, сегодня…

Санузел был, приблизительно, в таком же состоянии, как и все остальное, с той только разницей, что, почему-то почти посередине была установлена огромная облезлая ванна на фигурных, литых ногах. Раковины не было вообще, а вот унитаз, приткнувшийся в уголке, краны и смесители, к моему удивлению, были явно новыми, блестящими и… не дешевыми. Очередная загадка! Возможно, старушка, равнодушная к порядку вокруг, ценила личную гигиену? Я укрепилась в этой мысли, когда в ветхом шкафчике, стоящем прямо на полу, обнаружила солидный запас пенок для ванны, гелей для душа, и всевозможных притираний, до и после принятия водных процедур. Причем, похоже, баба Люка некоторые средства изготовливала сама: на нескольких баночках не было вовсе этикеток, и пахли они как-то непривычно.

В кухне общий хаос усугублялся тем, что большой, вполне современный холодильник был отключен, а его содержимое одной огромной кучей  громоздилось прямо на столе.

Показывая мне квартиру, адвокат объяснил, что после того, как баба Люка попала в больницу, соседка, по ее просьбе, отключила электричество, и за неделю болезни хозяйки большая часть продуктов испортилась, и их пришлось выкинуть. А оставшиеся теперь лежали и ждали моего решения.

Больше всего меня удивил сам стол, на котором, по всей видимости, баба Люка готовила еду, - он был громоздкий, старый, деревянный, с тяжелыми, резными дверцами и каменной столешницей, сплошь покрытой выбоинами, трещинами, пятнами и царапинами. Такой стол, скорее, подошел бы какой-нибудь старой химической лаборатории заштатного института.

Заглянув внутрь, я обнаружила, что он был битком набит какими-то пустыми бутылками, банками и пакетами, целыми и порванными. Содержимое их уже успело просыпаться и перемешаться. Я малодушно закрыла дверцы, решив заняться им как-нибудь позже.

Раковина была тоже старомодной и грязной. Вся посуда помещалась в маленьком настенном шкафчике. Кастрюли и сковородки громоздились прямо на газовой плите. Я с трудом расчистила место вокруг небольшого, круглого столика для завтрака, который стоял, придвинутый к стенке. Когда я сняла с него драную, страшную клеенку, он, неожиданно, оказался очень симпатичным. Старым, конечно, как и почти все в этой квартире, но относительно целым, даже почти не поцарапанным. Я с гордостью водрузила на него свою кружку. Она казалась в этой кухне таким же инородным предметом, как летающая тарелка. Но я решила, что начало положено: я отметила свое присутствие здесь! Найдя еще и целый стул, я пододвинула его к столу, полюбовалась на единственный приличный уголок и пошла дальше.

Несмотря на то, что дверь спальни выходила в длинный коридор, как и одна из двух дверей гостиной, попасть туда было очень сложно, так как посредине этот коридор был совершенно забаррикадирован какой-то мебелью. Поэтому, чтобы добраться до спальни, надо было сначала войти в гостиную через одну дверь, пересечь её по сложному и узенькому проходу, выйти через вторую дверь, и только тогда можно было попасть в ту часть коридора, где был вход в спальню.

Большую её часть занимало монстроподобное, старинное (конечно же!) сооружение, с высокой деревянной спинкой и точеными столбиками, на которых должен был крепиться полог. Впрочем, полога на ней не было, как не было и покрывала. На бесконечных просторах этого ложа валялись несколько подушек и скомканное одеяло. Смотрелись они как-то жалко и неприкаянно. Вся эта конструкция была неудобно задвинута почти в самый угол спальни, под окно, а свободное пространство завалено всякой всячиной.

Около двери стоял огромный плательный шкаф, который я только открыла, но не решилась что-либо в нем перебирать, а напротив кровати - второй шкаф, подступы к которому были тоже напрочь перекрыты. Я полазила вдоль стен, определила, что там тоже стояла какая-то мебель, заваленная старыми тряпками, но, опасаясь очередного приступа чихания, не стала их трогать. Поняв, что дальнейшие подвиги уже не для меня, я оставила все, как было, до лучших времен.

Когда я добралась до спальни, то уже не сомневалась, что одной мне уборку точно не осилить. Здесь требовалась, по меньшей мере, дивизия специально обученных Золушек, готовых работать по двадцать четыре часа в сутки. Я же чувствовала себя совершенно вымотанной, и это при том, что даже не приступала к уборке по-настоящему. Мой энтузиазм таял просто на глазах. Пожалуй, не так уж и важно, что будет говорить Марк, если он согласится помочь мне вынести на свалку, например, все поломанные стулья, которых я насчитала больше десяти штук…

Через четыре часа ползания по завалам, изучения содержимого шкафов и ящиков, непрерывного чихания от пыли и нафталина, я села почти в полном изнеможении на кухне, кое-как зажгла плиту, поставила чайник, и начала подводить итоги своему  осмотру.

Проблема была не только в жуткой захламленности: я поняла, что здесь срочно требовался ремонт. Складывалось впечатление, что баба Люка ни разу за всю жизнь не меняла обоев, ничего не красила, не ремонтировала и не переделывала, ну, кроме сантехники в ванной. Учитывая высоту потолков и размеры комнат, я заранее содрогалась от мысли, в какую сумму может влететь ремонт, но проживать там, оставив все, как есть, было просто невозможно. Значит, придется что-то придумывать, лезть в долги, брать кредит в банке, и делать хотя бы самый минимум. Из мебели, которая стояла и лежала по всей квартире, можно было использовать, без опасности для жизни, меньше половины, но на первое время этого должно было хватить.

Еще нужно было придумать, как эту квартиру осветить. Люстры висели на недоступной высоте, свет достигал, в лучшем случае, середины стены. И, кроме того, все окна в квартире были занавешены необыкновенно тяжелыми, темными портьерами, наглухо закрывавшими доступ дневному свету. У меня просто чуть руки не оторвались, когда я пыталась их раздвинуть!

Задумавшись, я сидела за кухонным столиком, стараясь отделаться от чувства, что кто-то за мной наблюдает из темного коридора. Это было очень неуютное ощущение, вдобавок, я совершенно некстати начала вспоминать рассказы о бабе Люке, связанные с ее нелюдимостью, злобным характером и нелюбовью к родственникам. В тишине квартиры, которая начала уже давить мне на уши, я решила, что выпью чаю, и поеду пока домой. Хорошенького понемножку. Завтра надо будет взять у сестры магнитолу, и разбавить здешнюю тишь хорошей музыкой: сразу станет легче!

В этот момент зазвонил мой мобильник. От неожиданности я подпрыгнула, и даже не сразу сообразила, где его искать. Поплутав между коробок, я нашла свою сумку, и тихонько ругаясь от нетерпения, вытащила его, чуть не уронив напоследок.

Оказалось, что обо мне вспомнил помощник юриста бабы Люки. Сообщив ему, что прямо сейчас нахожусь в квартире, я поделилась планами на будущее, подтвердила, что точно буду здесь сидеть в одиночестве, нет, никого тайком не приведу, и ничуть не возражаю, если он как-нибудь меня здесь навестит. Созвонившись, конечно, предварительно. Да, да, да, я  понимаю, он тоже очень занят, само собой. Конечно, как только он, так я сразу…

Отключившись, я подумала, что этот помощник явно считает меня жертвой полоумной старухи, а значит, особо усердствовать с проверками не будет. Это очень хорошо, - ни ему, ни мне лишние заботы не нужны.

Немного приободрившись, я выключила закипевший чайник, и начала наливать кипяток в кружку. Слава Богу, что я нашла здесь чай, сахар и пачку неоткрытого печенья! Теперь можно закончить первый визит вполне светским чаепитием, и со спокойной совестью ехать домой. Рассказов о своих впечатлениях мне хватит на целый вечер.

Внезапно мне послышался какой-то звук в гостиной. Насторожившись, я замерла и начала прислушиваться. Все было тихо. Но, на всякий случай, я пошла посмотреть, убеждая себя, что вот уже четыре часа я здесь (кошмар какой!), и ничего не случилось, здесь никого нет, и бояться мне нечего…

Войдя, я опять зажгла свет и начала осматриваться: тихо, пыльно, неуютно. Я уже осматривала гостиную, пытаясь разобраться в нагромождениях вещей, понять, где что стоит или лежит, но не слишком преуспела.

Звук больше не повторялся, но я решила еще раз обойти гостиную, чтобы доказать самой себе, что я ничего не боюсь, и смогу справиться с чем угодно! Еще не хватало, чтобы потом мама догадалась, что я все время тряслась от страха, пока была здесь, - проблем не оберешься.

Пробравшись в середину комнаты, я, огляделась, и  вдруг поняла, что прямо передо мной стоит нечто очень громоздкое, по размерам напоминающее не то большой ящик, не то короб. Это «что-то» было небрежно накрыто старой, выцветшей занавеской, а, может, покрывалом, - не разберешь. По прежнему пребывая под впечатлением, что я должна доказать маме свою храбрость и самостоятельность, я стащила линялую тряпку, и увидела сундук. Пожалуй, это даже был  СУНДУК. Он был огромный, почти мне по пояс, темного дерева, сплошь покрытый резьбой, даже на вид очень старый, тяжелый, и …совершенно здесь неуместный.

Я присела на корточки и принялась разглядывать его с восторженным  удивлением. Вот уж не ожидала найти здесь что-либо подобное. Сундук был просто сказочный! Его легко было представить в светлице царевны, или в палатах князя. Впрочем, пожалуй, больше всего он подошел бы какому-нибудь средневековому европейскому купцу, потому что резьба была точно не русская: какие-то мифические существа, - не то человеко-волки, не то человеко-собаки, - скалящиеся морды чудовищ, странного вида загогулины и переплетения колючих растений… Брр, красиво, но жутковато.

Сундук был обит прочными железными полосами, и запирался на большой, висячий замок. Ключ торчал там же. Устоять было совершенно невозможно! Чувствуя себя героиней приключенческого романа, и сама не понимая, почему так волнуюсь, я дважды повернула ключ, дужка отвалилась, и я, аккуратно положив замок рядом, с трудом подняла тяжелую, неудобную крышку.

Бросив взгляд вниз, я даже не сразу поняла, что именно я вижу. Прошло несколько секунд, прежде чем я убедилась, что глаза меня не обманывают, и, взвизгнув, отскочила в сторону. Крышка, от которой я отдернула руки, с грохотом упала обратно.

Споткнувшись обо что-то позади, я рухнула на бабкины кутули, и замерла. Ужас буквально парализовал меня, и несколько мгновений я лежала, не в силах пошевелиться. Округлившимися глазами я таращилась на сундук, пытаясь унять паническое желание все бросить, и бежать отсюда, сломя голову. До сих пор не понимаю, что удержало меня, - стремление убедиться, что я не сошла с ума, или неосознанное ощущение, что я должна сама разобраться с тем, что творится в этой квартире?..

Как бы то ни было, но я не убежала. С трудом пересилив себя, я кое-как встала, трясущимися руками снова откинула крышку, и невольно всхлипнула.

В сундуке, скрючившийся, зажатый со всех сторон, сидел человек. В первый момент, какой-то частью сознания я решила, что это большая, в натуральную величину, кукла. Но, присмотревшись, я поняла, что это был именно человек. Видны были только обнаженные плечи, кисти рук, колени, и затылок опущенной головы. Затаив дыхание, я разглядывала его, постепенно проникаясь страшными подозрениями, что я нашла спрятанный труп. Видимые части тела были безжизненного, воскового оттенка, а необыкновенно длинные, черные кудри казались тусклыми, пыльными и ненастоящими, как парик. Несмотря на то, что лица не было видно, я не сомневалась, что это мужчина.

Чем дальше, тем хуже! Вытянув шею, чтобы получше рассмотреть его, я увидела на плече, полуприкрытом спутанными прядями, довольно глубокую рану. В тусклом свете она казалась черной, без малейшего намека на кровотечение, как будто ее нанесли мертвому телу, а не живому человеку. Разглядев все эти подробности, я решила, что уж теперь-то точно можно бежать со всех ног, и звать милицию, «скорую помощь», МЧС, соседей, кого угодно! Лишь бы побыстрее убраться из этой страшной квартиры, и от жуткого сундука с его содержимым…

Я попыталась сделать шаг назад на подгибающихся ногах, и в этот самый момент «труп» пошевелился. Опущенная голова медленно поднялась, и, словно не удержавшись,  запрокинулась назад, давая мне возможность увидеть лицо узника.

И тут я во второй раз испытала глубочайший шок.

Разумеется, открывая старинный, запертый сундук, меньше всего вы ожидаете, что найдете в нем человека. Но, пожалуй, еще меньше, чем человека, вы ожидаете найти в нем ангела…