Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Сага о чертополохе (роман) - 48

Сага о чертополохе (роман) - 48

15 июня 2015 - Людмила Пименова
article293601.jpg
Иллюстрация Дениса Маркелова

    Соня
 
Наступил 1925 год, но в жизни Сони нечего не изменилось. Заявление о ее переводе в отдел образования завалялось в одной из пыльных папок, а она, как и прежде, продолжала метаться по просторной приемной между стрекочущим отделом машинисток и ненавистным кабинетом Пронина. Из четырех женщин, с утра до вечера стучащих по тугим клавишам, лишь одна отличалась подобающей грамотностью – остальные печатали с ужасающим количеством ошибок. Соне приходилось внимательно проверять каждую страницу, исправлять ошибки и возвращать документы на переделку. При этом Пронин не стеснялся громко высказывать свое недовольство, а Соня старалась не напоминать ему, что его собственная безграмотность сбивала с толку его подчиненных.  Излюбленными оборотами начальника были «более лучше» и «мало время», а орфография оставляла желать лучшего. Ей приходилось тщательно переписывать набросанные им черновики, прежде чем передать их к печати. А он упрямо не соглашался с Сониными исправлениями, безжалостно марал многократно переделанные страницы и корректировал их в своем излюбленном стиле.
- Не гоните отсебячину, Софья Васильевна, - хмурился он, протягивая Соне исчерканные ручкой листки с восстановленными неказистыми формулировками, - я подпишу, когда вы перепечатаете все так, как я написал.
Соню коробило и само словечко «отсебячина», и его непрерывная дуэль с русской грамматикой.
 
Соня завела обыкновение оставлять машинисток после работы и объяснять им одно за другим правила орфографии. Усталые, хмурые машинистки не скрывали своего раздражения, да и Соня замечала, что правилами они пользовались крайне редко.
 
            Но тяжелее всего было переносить долгие сеансы записей под диктовку, которые нередко заканчивались затемно. Пронин начинал диктовать сидя за столом, но вскоре вставал и принимался задумчиво расхаживать по кабинету, время от времени останавливаясь за ее спиной. В такие минуты Соня напрягалась, зная, что Пронин не преминет положить руку ей на плечо, слегка нажимая на ударениях, и даже позволит себе как бы невзначай пошарить пальцами по ее шее как раз под срезом волос. Соня прерывала работу и поворачивала к начальнику рассеянно - недоумевающее лицо. Он без тени смущения убирал руку и продолжал диктовать.
 
            В начале марта Соня проводила мужа в командировку по деревням. После вызванного засухой страшного голода 21-22 годов, когда мужик в Поволжье вымирал целыми деревнями, положение с семенным фондом было катастрофическим. Проще говоря никакого фонда у крестьян не было вообще. Это касалось и зерновых, и гороха, и картошки. Да и в городах продуктов и хлеба едва хватало. Надо было как-то срочно решать эту проблему с семенами, и для начала хотя бы определить, сколько необходимо раздобыть для первых колхозов и коммун. Коллективизация проходила со скрипом и только самая отчаянная нищета соглашалась объединяться. Но как раз у этой самой бедноты для наступающей посевной не было ни тягловой силы, ни семян. Зажиточные крестьяне с ухмылкой поглядывали на растерянных колхозников из-за плетней и по-прежнему удерживали зерно в амбарах, отказываясь продавать его по государственной цене. И в долг на семена не давали ни пуда. Соня побаивалась, что все может снова кончиться продразверстками. Она хорошо знала, что мужик своего добра так просто не отдаст и страшно боялась, что там, в деревне, с мужем может приключиться беда.
 
            Она сидела и записывала под диктовку. За окном стемнело и вроде-бы накрапывал дождь, а ей еще надо было забрать сына от няньки. Когда Максим был дома, он забирал его сам, ему было проще с машиной и шофером. Карандаш задержался над листом, хищно, как ворон, нацелившись клювом на последнюю жирную точку.
- Софья Васильевна, Соня! – окликнул ее Пронин, вытягивая ноги под столом, - Что с вами? Вы сегодня невнимательны.
- Извините, - устало ответила она, - устала, да и за сыном к няньке пора ехать.
- Мы скоро закончим и я отвезу вас. Это где?
- Спасибо, я сама.
Машинистки уже разошлись по домам и в задымленном кабинете было непривычно тихо. Тихо и как-то гулко. Электрическая лампочка светила слабо и на лист ложилась густая тень от пишущей руки. Молчали телефоны, не скрипел замызганный паркет в коридоре под торопливыми ногами служащих и тяжелыми, нерешительными, посетителей. Соне стало неуютно под настойчивым взглядом начальника.
- Без всяких яких! Дождь на улице. К тому-же, вы не ужинали.
Соня тревожно подняла голову и убрала за ухо назойливую прядь волос. Пронин молчал. Он уже был наслышан о том, что Максим уехал и его молчаливые размышления настораживали.
Он снова убрал ноги под стул и склонился к столу.
- Никак не могу я вас, Сонечка, понять. Уже не первый день вместе работаем, а вы ведете себя так, словно я людоед какой-то. А я нормальный, простой мужик. И к женщинам отношусь с уважением и даже, можно сказать, с любовью.
Соня молчала, уткнув карандаш в листок. Пронин вздохнул:
- На чем мы там остановились… Э-э… Тьфу-ты, все из головы вылетело. Ну ладно, будем закругляться. Вы одевайтесь, одевайтесь, я вас подвезу.
 
            Соня нарочно не спешила, тщательно укладывала в стол бумаги и ручки, медленно задвигала ящик стола. Пронин прошел мимо нее и звук его шагов затих на лестнице. Она с облегчением вздохнула и, задрав юбку, стала подтягивать чулки. Соня больше не ходила на службу в портупее и гимнастерке, а одевалась в гражданское. Но тяжесть ее верного нагана согревала ей сердце за подкладкой жакета. Без оружия она чувствовала себя беззащитной, вроде как голой.
 
Скорее домой. Перед сном ей предстояло еще приготовить поесть, уложить сына, постирать и вывесить на кухне хотя бы одну рубашку на завтра. Соня надела поверх туфель боты и сдернула со спинки стула жакетку. Радуясь вновь обретенной свободе, она торопливо сбежала по лестнице, кивнула на ходу сторожу и вышла под дождь.
 
            На улице было темно и пусто, моросило, зажженные фонари расплылись в тумане и стали похожими на зыбкие желтые шары в крапинках дождя. Слегка вздрагивая от промозглой сырости Соня оглянулась в поисках извозчика, но мокрая, уходящая в туман мостовая молчала. Она зашагала по краю тротуара, кутая подбородок в шарф. Форд Пронина прошуршал по луже и остановился рядом.
- Садитесь, садитесь.
В машине было накурено и Соня поморщилась, но Пронин не заметил этого.
- Ну, рассказывайте, куда едем?
- Прямо, на Пролетарскую, а потом направо.
Улицы были почти пусты, только изредка у ярко освещенных дверей ресторанов замечалось какое-то движение, слышались мужские голоса и женский смех.
- Ну, что молчите, рассказывайте, как поживаете, и вообще.
Соня только вздохнула. Ей совершенно не хотелось распинаться о себе.
- Молчите? Ну-ну.
Пронин тоже умолк, прикусил папироску, всматриваясь в темную дорогу.
 
            Дверь открыла недовольная нянька в исподней рубахе и с лампой в руке.
- Чово вы поздно-то? - буркнула она, пропуская Соню в дом.
Владюша набегался и теперь спал на сундуке, сладко сопя. Соня надела на него ботинки и стала просовывать его вялые, податливые руки в пальто. Нянька стояла у печи, почесываясь, и всем своим видом выказывала свое глубочайшее недовольство.
- Вы уж извините, - сказала Соня, - Максим в отъезде, вот и пришлось…
Тетка наклонилась к темному окну:
- А! То-то я и вижу, машина не та. А это кто это?
- Сослуживец, взялся подвезти.
- А-а! – опять сказала нянька и неодобрительно хмыкнула.
В сенях раздались шаги и темная фигура Пронина в расстегнутой кожанке сразу заслонила полкухни.
- Вам помочь, Софья Васильевна? Давайте я его донесу.
Он повесил мальчика на плечо и, не обращая ни малейшего внимания на недовольные взгляды хозяйки, вышел к автомобилю.
 
            Форд остановился у самой двери подъезда и Пронин снова взял ребенка на руки.
- Да ладно, чего там, - буркнул он в ответ на Сонино движение протеста и стал решительно подниматься по лестнице. Мутная лампочка на лестничной клетке блекло освещала обитую дерматином дверь. Пронин остановился в прихожей, и едва Соня наощупь включила свет, решительно двинулся в залу.
- Вы положите его на диван, - сказала Соня.
- А может лучше сразу в постель? Где тут его место?
- Ничего, я сама его уложу. Спасибо, что помогли.
- Не за что.
Он не спешил уходить, стоял посреди гостинной, по-хозяйски разглядывая квартиру. Соня повесила на крючок жакет и, включила на кухне свет.
- Может хоть чайком угостите? – спросил Пронин без улыбки.
- Извините, не до чаю мне, поздно уже, - ответила Соня.
- Понятно, - кивнул Пронин.
С лестничной клетки послышались приглушенные крики и женский вой.
- Чего это там у вас?
- А! – махнула рукой Соня, - опять сосед лютует. Бедная женщина, у нее трое малых детей и она опять в положении. А тут этот еще…
Ни слова не говоря, Пронин вышел на площадку и сердито постучал в дверь напротив. С первого разу ему не открыли и он постучал снова.
- Какого черта! – рявкнул мужик в несвежих кальсонах, открывший Пронину дверь. Его осоловевшие глаза изливали злобу, а мокрая нижняя губа безвольно свисала. Пронин втолкнул его обратно в комнату и вошел. Беременная женщина в блеклом платочке тихо рыдала, свернувшись калачиком в углу, в соседней комнате дурным ревом орали дети. Пронин поднял дрожащее худенькое тело с пола и пристроил его, как вещь, на кровати.
- Ты, ты кто такой! Чего тут лезешь! – разъярился небритый мужичонка и замахнулся на пришельца, едва не потеряв равновесия.
Пронин легко схватил его за руку и заломил ее за спину.
- Ты, жук навозный, внимательно слушай сейчас, что я тебе скажу. Если ты еще хоть раз, хоть одним пальцем тронешь жену, я тебя как клопа под ногтем раздавлю, понял?
Мужичонка сопел и все еще пытался вырваться, но Пронин держал крепко.
- Понял или нет, тебя спрашиваю! Да что мне тут с тобой церемониться, щас заберем тебя на хрен отсюдова, в тюрьме тебе самое место, пьянь ты беспробудная. Есть телефон тут у вас?
- Нету, - всхлипнула женщина и утерлась своим помятым головным  платком.
- Ты чо-ты чо!, испугался мужичок и выдернул, наконец руку, - я так, пошугал их маленько и хватит. Ступай с богом, я спать пойду.
- Ну смотри, ложись и дрыхни. А бабу свою оставь в покое. Понял? У нас тут советская власть, рабов нету. И чтобы впредь сидел тихо мне!  Я тут, рядом, чуть услышу шум  – приду и разберусь с тобой.
Он раздраженно оправил ворот тужурки и, развернувшись, вышел на площадку. Сонина дверь была заперта. Пронин хотел было постучать, но передумал и стал спускаться с лестницы.
 
            Соня стояла тихо, прислонив ухо к запертой двери, и прислушивалась к происходящему на лестнице. Убедившись, что Пронин ушел, она облегченно вздохнула и стала раздевать Володю. Мальчик спал крепко и не проснулся. Соня отнесла его в постель, задумчиво пригладила на его лбу челочку и поцеловала. Волосенки у него были рыжеватые, а у Сони и Максима – темные. Иногда при взгляде на него она испытывала жгучее чувство жалости и смутный привкус непонятной вины. Тогда она отгоняла прочь кошмарное видение умирающей женщины и ее шевелящиеся губы.
 
            Она была страшно голодна, но с продуктами в доме было не густо. Соня подняла крышку холодной кастрюли: в ней со вчерашнего вечера засыхала единственная картофелина. Поставив на плиту сковородку, Соня нащупала в ящике стола луковицу и схватилась за нож.
 
Соня утопила в тазике рубашки, когда раздался короткий звонок в дверь. «Неужели вернулся?» испугалась она и вытерла руки о фартук. Звонок повторился, короткий, нерешительный. Соня подошла к двери и слегка откашлялась:
- Кто там?
- Сонь, открой, это я, Сима.
- Сима? Какая Сима? А, Сима! Постой, я сейчас.
 
            Соседка вошла крадучись, как вор, и настороженно вытянув шею, прокралась в гостиную. Соня брела за ней, недоумевая.
- Где он? – спросила Серафима, обернувшись на нее горящими глазами.
- Кто? – спросила Соня.
- Ну, этот… - и громко прошептала: - комиссар!
- А! Мой сотрудник! Подвез нас до дому и ушел. Что ему здесь делать, поздно уже.
- Дык он сказал давеча, мол, буду тута, рядом, мол в случАй чово…
- Ну, это он попугал маленько мужика твоего.
- А!
Сима беззастенчиво нырнула к приоткрытой двери спальни. Убедившись, что в постели сладко посапывает ребенок, она разочарованно отпрянула и кивнула.
- Спит, - сказала она и вдруг осеклась, изменившись в лице. Взгляд ее переместился с дверей спальни на двери детской и прежде, чем Соня успела сообразить в чем дело, Сима прошуршала юбкой и распахнула ее. Отблеск уличного фонаря слабо осветил глыбу коммода, аккуратно заправленную кровать и ковер на полу. Сима понимающе кивнула.
- Так у вас тута еще одна комната? Больша-ая!
- Ну да, у нас здесь детская, - сказала Соня и слегка подтолкнула соседку по направлению к дивану.
- Детская? А пошто вам детская, ежели у вас и детей-то всего ничего? У меня вот скоро четвертый будет, а спальня у нас одна всего. Мда. И то правда, что вы тута раньше нашего.
Сима уселась на диван, попробовала руками его пружины, пощупала вышитую розами думку и повела носом:
- У вас тута вкусно пахнет. Картошку жарили? Можа осталось чего?
- Нет, картошки, к сожалению, не осталось, но если хочешь, я поставлю чайник. Вот только хлеба у меня нет.
- На кой мне твой чай без хлеба! – кисло рассмеялась Сима, - Можа хоть сахар есть? Так сахарку погрызть охота – спасу нет никакого.
- Да ты что, не ужинала что ли сегодня? – спросила Соня.
- Дык я как раз щи варила, когда Петруша мой заявился. А он лютый, когда в подпитии. Ну и давай меня гонять, швырк, швырк, то, да сё… А тут дети орут, его зло берет… Не до щей. Ох, жизня!
- Да за что он тебя? Чем ты ему не угодила?
- И-и, мила моя, ёму много не надо. Така, сяка и рожа ему моя не приблАжила.
- Ну как же это так, - сказала Соня, протягивая Симе осколок сахару-рафинаду, - когда женился – приблАжила, а тут вдруг нет.
Сима скребнула зубами по сладкой грани и поморщилась, осторожно потрогав заскорузлыми пальцами покоробленный, вздувшийся нос.
- Вот так вота, мила моя. Раньше то я весела была, справна, а шшас, гляди-кось, одне шкура да мослы остались.
Соня сочувственно оглядела пузатую Симину фигурку, ее унылое, увядшее лицо. Левый глаз ее потихоньку заплывал, медленно наливаясь зловещей синевой.
 
            Соня всегда приходила на работу первой, а тут она еще с порога услышала неровный, замедленный клекот печатной машинки. Она повесила жакетку на портманто и заглянула в машинное бюро. Пронин сидел за одним из столов и деловито давил на клавиши двумя указательными пальцами.
- Вот, видите, Софья Васильевна, дело не ждет, приходится самому разбираться.
В зубах его дымилась надломленная папироса, заставляя его щурить глаз и хищно щериться. На фоне его широкой груди с подкрылками распахнутой кожанки машинка казалась маленькой, словно игрушечной.
- Так, где тут у вас запятая?
Соня молча указала ему нужное место и заглянула на рабочий лист.
- Ага, спасибо. Глядишь потренируюсь немного и буду печатать быстрее вас.
- Это у вас речь? – спросила Соня?
- Речь? Почему речь, письмо.
- Письма печатают в три интервала, а у вас только два, как для речи.
- Да? А как у вас тут… тьфу ты, черт побери!
Пронин сердито выдернул рабочий лист и машинка хищно рыкнула.
- У вас все равно копирка вложена не той стороной, - улыбнулась Соня.
Её неосторожная улыбка оживила голубой взгляд начальника.
- Вам чертовски идет эта новая блузка, - с нажимом проговорил он и рассеянно оглянулся в поисках пепельницы.
Соня резко выпрямилась и, не ответив, вышла. Оказавшись в приемной, она опустила глаза на грудь и погладила пальцами белую, в синюю полоску, ткань. На ней была старая блузка ее матери, в которой она когда-то сбежала из дому, в которой венчалась. Ткань была великолепного качества, хотя и слегка пожелтела от долгого хранения.
 
            Соня схватила со стола Пронина пепельницу, торопливо развернулась и вдруг оказалась в его объятиях. Потертая кожанка скрипнула и горячая рука по-хозяйски вцепилась в спину. Пронин дохнул на нее теплым запахом табака, впился ей в лицо холодным, бледно голубым взглядом. Его свежевыбритое лицо с порезом на подбородке оказалось так близко, что Соня едва удержала равновесие и отступила назад, громыхнув стулом.
- Извините.
- Вы что, боитесь, Софья Васильевна? Я вас не съем.
Соня поставила пепельницу на место и попятилась еще немного. Дрожащей рукой она заправила за ухо назойливую прядь и проглотила слюну. Но Пронин уже садился на свое место за рабочим столом.
- Я и вправду весьма польщен тем, что вы доставили мне честь так очаровательно нарядиться сегодня.
Соня почувствовала, как румянец стыда горячо заливает ей щёки.
- Причем здесь... извините, наряды? – глупо сказала она ломким голосом. - У нас здесь не бальная зала.
- Ну да, ну да,- кивнул он и улыбнулся, - хотя лично я был бы не против повальсировать с такой очаровательной женщиной, как вы.
Пронин схватился за телефон и взгляд его сразу похолодел:
- Ну ладно, пошутили и хватит. Ступайте. И проследите, чтобы до обеда все вчерашние документы были готовы.
 
            Соня вышла в приемную, рассеянно здороваясь на ходу со снимавшей у вешалки пальто машинисткой. Из машинного бюро уже доносились женские голоса, скрип кареток и усталый смех.
 
 

© Copyright: Людмила Пименова, 2015

Регистрационный номер №0293601

от 15 июня 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0293601 выдан для произведения:
    Соня
 
Наступил 1925 год, но в жизни Сони нечего не изменилось. Заявление о ее переводе в отдел образования завалялось в одной из пыльных папок, а она, как и прежде, продолжала метаться по просторной приемной между стрекочущим отделом машинисток и ненавистным кабинетом Пронина. Из четырех женщин, с утра до вечера стучащих по тугим клавишам, лишь одна отличалась подобающей грамотностью – остальные печатали с ужасающим количеством ошибок. Соне приходилось внимательно проверять каждую страницу, исправлять ошибки и возвращать документы на переделку. При этом Пронин не стеснялся громко высказывать свое недовольство, а Соня старалась не напоминать ему, что его собственная безграмотность сбивала с толку его подчиненных.  Излюбленными оборотами начальника были «более лучше» и «мало время», а орфография оставляла желать лучшего. Ей приходилось тщательно переписывать набросанные им черновики, прежде чем передать их к печати. А он упрямо не соглашался с Сониными исправлениями, безжалостно марал многократно переделанные страницы и корректировал их в своем излюбленном стиле.
- Не гоните отсебячину, Софья Васильевна, - хмурился он, протягивая Соне исчерканные ручкой листки с восстановленными неказистыми формулировками, - я подпишу, когда вы перепечатаете все так, как я написал.
Соню коробило и само словечко «отсебячина», и его непрерывная дуэль с русской грамматикой.
 
Соня завела обыкновение оставлять машинисток после работы и объяснять им одно за другим правила орфографии. Усталые, хмурые машинистки не скрывали своего раздражения, да и Соня замечала, что правилами они пользовались крайне редко.
 
            Но тяжелее всего было переносить долгие сеансы записей под диктовку, которые нередко заканчивались затемно. Пронин начинал диктовать сидя за столом, но вскоре вставал и принимался задумчиво расхаживать по кабинету, время от времени останавливаясь за ее спиной. В такие минуты Соня напрягалась, зная, что Пронин не преминет положить руку ей на плечо, слегка нажимая на ударениях, и даже позволит себе как бы невзначай пошарить пальцами по ее шее как раз под срезом волос. Соня прерывала работу и поворачивала к начальнику рассеянно - недоумевающее лицо. Он без тени смущения убирал руку и продолжал диктовать.
 
            В начале марта Соня проводила мужа в командировку по деревням. После вызванного засухой страшного голода 21-22 годов, когда мужик в Поволжье вымирал целыми деревнями, положение с семенным фондом было катастрофическим. Проще говоря никакого фонда у крестьян не было вообще. Это касалось и зерновых, и гороха, и картошки. Да и в городах продуктов и хлеба едва хватало. Надо было как-то срочно решать эту проблему с семенами, и для начала хотя бы определить, сколько необходимо раздобыть для первых колхозов и коммун. Коллективизация проходила со скрипом и только самая отчаянная нищета соглашалась объединяться. Но как раз у этой самой бедноты для наступающей посевной не было ни тягловой силы, ни семян. Зажиточные крестьяне с ухмылкой поглядывали на растерянных колхозников из-за плетней и по-прежнему удерживали зерно в амбарах, отказываясь продавать его по государственной цене. И в долг на семена не давали ни пуда. Соня побаивалась, что все может снова кончиться продразверстками. Она хорошо знала, что мужик своего добра так просто не отдаст и страшно боялась, что там, в деревне, с мужем может приключиться беда.
 
            Она сидела и записывала под диктовку. За окном стемнело и вроде-бы накрапывал дождь, а ей еще надо было забрать сына от няньки. Когда Максим был дома, он забирал его сам, ему было проще с машиной и шофером. Карандаш задержался над листом, хищно, как ворон, нацелившись клювом на последнюю жирную точку.
- Софья Васильевна, Соня! – окликнул ее Пронин, вытягивая ноги под столом, - Что с вами? Вы сегодня невнимательны.
- Извините, - устало ответила она, - устала, да и за сыном к няньке пора ехать.
- Мы скоро закончим и я отвезу вас. Это где?
- Спасибо, я сама.
Машинистки уже разошлись по домам и в задымленном кабинете было непривычно тихо. Тихо и как-то гулко. Электрическая лампочка светила слабо и на лист ложилась густая тень от пишущей руки. Молчали телефоны, не скрипел замызганный паркет в коридоре под торопливыми ногами служащих и тяжелыми, нерешительными, посетителей. Соне стало неуютно под настойчивым взглядом начальника.
- Без всяких яких! Дождь на улице. К тому-же, вы не ужинали.
Соня тревожно подняла голову и убрала за ухо назойливую прядь волос. Пронин молчал. Он уже был наслышан о том, что Максим уехал и его молчаливые размышления настораживали.
Он снова убрал ноги под стул и склонился к столу.
- Никак не могу я вас, Сонечка, понять. Уже не первый день вместе работаем, а вы ведете себя так, словно я людоед какой-то. А я нормальный, простой мужик. И к женщинам отношусь с уважением и даже, можно сказать, с любовью.
Соня молчала, уткнув карандаш в листок. Пронин вздохнул:
- На чем мы там остановились… Э-э… Тьфу-ты, все из головы вылетело. Ну ладно, будем закругляться. Вы одевайтесь, одевайтесь, я вас подвезу.
 
            Соня нарочно не спешила, тщательно укладывала в стол бумаги и ручки, медленно задвигала ящик стола. Пронин прошел мимо нее и звук его шагов затих на лестнице. Она с облегчением вздохнула и, задрав юбку, стала подтягивать чулки. Соня больше не ходила на службу в портупее и гимнастерке, а одевалась в гражданское. Но тяжесть ее верного нагана согревала ей сердце за подкладкой жакета. Без оружия она чувствовала себя беззащитной, вроде как голой.
 
Скорее домой. Перед сном ей предстояло еще приготовить поесть, уложить сына, постирать и вывесить на кухне хотя бы одну рубашку на завтра. Соня надела поверх туфель боты и сдернула со спинки стула жакетку. Радуясь вновь обретенной свободе, она торопливо сбежала по лестнице, кивнула на ходу сторожу и вышла под дождь.
 
            На улице было темно и пусто, моросило, зажженные фонари расплылись в тумане и стали похожими на зыбкие желтые шары в крапинках дождя. Слегка вздрагивая от промозглой сырости Соня оглянулась в поисках извозчика, но мокрая, уходящая в туман мостовая молчала. Она зашагала по краю тротуара, кутая подбородок в шарф. Форд Пронина прошуршал по луже и остановился рядом.
- Садитесь, садитесь.
В машине было накурено и Соня поморщилась, но Пронин не заметил этого.
- Ну, рассказывайте, куда едем?
- Прямо, на Пролетарскую, а потом направо.
Улицы были почти пусты, только изредка у ярко освещенных дверей ресторанов замечалось какое-то движение, слышались мужские голоса и женский смех.
- Ну, что молчите, рассказывайте, как поживаете, и вообще.
Соня только вздохнула. Ей совершенно не хотелось распинаться о себе.
- Молчите? Ну-ну.
Пронин тоже умолк, прикусил папироску, всматриваясь в темную дорогу.
 
            Дверь открыла недовольная нянька в исподней рубахе и с лампой в руке.
- Чово вы поздно-то? - буркнула она, пропуская Соню в дом.
Владюша набегался и теперь спал на сундуке, сладко сопя. Соня надела на него ботинки и стала просовывать его вялые, податливые руки в пальто. Нянька стояла у печи, почесываясь, и всем своим видом выказывала свое глубочайшее недовольство.
- Вы уж извините, - сказала Соня, - Максим в отъезде, вот и пришлось…
Тетка наклонилась к темному окну:
- А! То-то я и вижу, машина не та. А это кто это?
- Сослуживец, взялся подвезти.
- А-а! – опять сказала нянька и неодобрительно хмыкнула.
В сенях раздались шаги и темная фигура Пронина в расстегнутой кожанке сразу заслонила полкухни.
- Вам помочь, Софья Васильевна? Давайте я его донесу.
Он повесил мальчика на плечо и, не обращая ни малейшего внимания на недовольные взгляды хозяйки, вышел к автомобилю.
 
            Форд остановился у самой двери подъезда и Пронин снова взял ребенка на руки.
- Да ладно, чего там, - буркнул он в ответ на Сонино движение протеста и стал решительно подниматься по лестнице. Мутная лампочка на лестничной клетке блекло освещала обитую дерматином дверь. Пронин остановился в прихожей, и едва Соня наощупь включила свет, решительно двинулся в залу.
- Вы положите его на диван, - сказала Соня.
- А может лучше сразу в постель? Где тут его место?
- Ничего, я сама его уложу. Спасибо, что помогли.
- Не за что.
Он не спешил уходить, стоял посреди гостинной, по-хозяйски разглядывая квартиру. Соня повесила на крючок жакет и, включила на кухне свет.
- Может хоть чайком угостите? – спросил Пронин без улыбки.
- Извините, не до чаю мне, поздно уже, - ответила Соня.
- Понятно, - кивнул Пронин.
С лестничной клетки послышались приглушенные крики и женский вой.
- Чего это там у вас?
- А! – махнула рукой Соня, - опять сосед лютует. Бедная женщина, у нее трое малых детей и она опять в положении. А тут этот еще…
Ни слова не говоря, Пронин вышел на площадку и сердито постучал в дверь напротив. С первого разу ему не открыли и он постучал снова.
- Какого черта! – рявкнул мужик в несвежих кальсонах, открывший Пронину дверь. Его осоловевшие глаза изливали злобу, а мокрая нижняя губа безвольно свисала. Пронин втолкнул его обратно в комнату и вошел. Беременная женщина в блеклом платочке тихо рыдала, свернувшись калачиком в углу, в соседней комнате дурным ревом орали дети. Пронин поднял дрожащее худенькое тело с пола и пристроил его, как вещь, на кровати.
- Ты, ты кто такой! Чего тут лезешь! – разъярился небритый мужичонка и замахнулся на пришельца, едва не потеряв равновесия.
Пронин легко схватил его за руку и заломил ее за спину.
- Ты, жук навозный, внимательно слушай сейчас, что я тебе скажу. Если ты еще хоть раз, хоть одним пальцем тронешь жену, я тебя как клопа под ногтем раздавлю, понял?
Мужичонка сопел и все еще пытался вырваться, но Пронин держал крепко.
- Понял или нет, тебя спрашиваю! Да что мне тут с тобой церемониться, щас заберем тебя на хрен отсюдова, в тюрьме тебе самое место, пьянь ты беспробудная. Есть телефон тут у вас?
- Нету, - всхлипнула женщина и утерлась своим помятым головным  платком.
- Ты чо-ты чо!, испугался мужичок и выдернул, наконец руку, - я так, пошугал их маленько и хватит. Ступай с богом, я спать пойду.
- Ну смотри, ложись и дрыхни. А бабу свою оставь в покое. Понял? У нас тут советская власть, рабов нету. И чтобы впредь сидел тихо мне!  Я тут, рядом, чуть услышу шум  – приду и разберусь с тобой.
Он раздраженно оправил ворот тужурки и, развернувшись, вышел на площадку. Сонина дверь была заперта. Пронин хотел было постучать, но передумал и стал спускаться с лестницы.
 
            Соня стояла тихо, прислонив ухо к запертой двери, и прислушивалась к происходящему на лестнице. Убедившись, что Пронин ушел, она облегченно вздохнула и стала раздевать Володю. Мальчик спал крепко и не проснулся. Соня отнесла его в постель, задумчиво пригладила на его лбу челочку и поцеловала. Волосенки у него были рыжеватые, а у Сони и Максима – темные. Иногда при взгляде на него она испытывала жгучее чувство жалости и смутный привкус непонятной вины. Тогда она отгоняла прочь кошмарное видение умирающей женщины и ее шевелящиеся губы.
 
            Она была страшно голодна, но с продуктами в доме было не густо. Соня подняла крышку холодной кастрюли: в ней со вчерашнего вечера засыхала единственная картофелина. Поставив на плиту сковородку, Соня нащупала в ящике стола луковицу и схватилась за нож.
 
Соня утопила в тазике рубашки, когда раздался короткий звонок в дверь. «Неужели вернулся?» испугалась она и вытерла руки о фартук. Звонок повторился, короткий, нерешительный. Соня подошла к двери и слегка откашлялась:
- Кто там?
- Сонь, открой, это я, Сима.
- Сима? Какая Сима? А, Сима! Постой, я сейчас.
 
            Соседка вошла крадучись, как вор, и настороженно вытянув шею, прокралась в гостиную. Соня брела за ней, недоумевая.
- Где он? – спросила Серафима, обернувшись на нее горящими глазами.
- Кто? – спросила Соня.
- Ну, этот… - и громко прошептала: - комиссар!
- А! Мой сотрудник! Подвез нас до дому и ушел. Что ему здесь делать, поздно уже.
- Дык он сказал давеча, мол, буду тута, рядом, мол в случАй чово…
- Ну, это он попугал маленько мужика твоего.
- А!
Сима беззастенчиво нырнула к приоткрытой двери спальни. Убедившись, что в постели сладко посапывает ребенок, она разочарованно отпрянула и кивнула.
- Спит, - сказала она и вдруг осеклась, изменившись в лице. Взгляд ее переместился с дверей спальни на двери детской и прежде, чем Соня успела сообразить в чем дело, Сима прошуршала юбкой и распахнула ее. Отблеск уличного фонаря слабо осветил глыбу коммода, аккуратно заправленную кровать и ковер на полу. Сима понимающе кивнула.
- Так у вас тута еще одна комната? Больша-ая!
- Ну да, у нас здесь детская, - сказала Соня и слегка подтолкнула соседку по направлению к дивану.
- Детская? А пошто вам детская, ежели у вас и детей-то всего ничего? У меня вот скоро четвертый будет, а спальня у нас одна всего. Мда. И то правда, что вы тута раньше нашего.
Сима уселась на диван, попробовала руками его пружины, пощупала вышитую розами думку и повела носом:
- У вас тута вкусно пахнет. Картошку жарили? Можа осталось чего?
- Нет, картошки, к сожалению, не осталось, но если хочешь, я поставлю чайник. Вот только хлеба у меня нет.
- На кой мне твой чай без хлеба! – кисло рассмеялась Сима, - Можа хоть сахар есть? Так сахарку погрызть охота – спасу нет никакого.
- Да ты что, не ужинала что ли сегодня? – спросила Соня.
- Дык я как раз щи варила, когда Петруша мой заявился. А он лютый, когда в подпитии. Ну и давай меня гонять, швырк, швырк, то, да сё… А тут дети орут, его зло берет… Не до щей. Ох, жизня!
- Да за что он тебя? Чем ты ему не угодила?
- И-и, мила моя, ёму много не надо. Така, сяка и рожа ему моя не приблАжила.
- Ну как же это так, - сказала Соня, протягивая Симе осколок сахару-рафинаду, - когда женился – приблАжила, а тут вдруг нет.
Сима скребнула зубами по сладкой грани и поморщилась, осторожно потрогав заскорузлыми пальцами покоробленный, вздувшийся нос.
- Вот так вота, мила моя. Раньше то я весела была, справна, а шшас, гляди-кось, одне шкура да мослы остались.
Соня сочувственно оглядела пузатую Симину фигурку, ее унылое, увядшее лицо. Левый глаз ее потихоньку заплывал, медленно наливаясь зловещей синевой.
 
            Соня всегда приходила на работу первой, а тут она еще с порога услышала неровный, замедленный клекот печатной машинки. Она повесила жакетку на портманто и заглянула в машинное бюро. Пронин сидел за одним из столов и деловито давил на клавиши двумя указательными пальцами.
- Вот, видите, Софья Васильевна, дело не ждет, приходится самому разбираться.
В зубах его дымилась надломленная папироса, заставляя его щурить глаз и хищно щериться. На фоне его широкой груди с подкрылками распахнутой кожанки машинка казалась маленькой, словно игрушечной.
- Так, где тут у вас запятая?
Соня молча указала ему нужное место и заглянула на рабочий лист.
- Ага, спасибо. Глядишь потренируюсь немного и буду печатать быстрее вас.
- Это у вас речь? – спросила Соня?
- Речь? Почему речь, письмо.
- Письма печатают в три интервала, а у вас только два, как для речи.
- Да? А как у вас тут… тьфу ты, черт побери!
Пронин сердито выдернул рабочий лист и машинка хищно рыкнула.
- У вас все равно копирка вложена не той стороной, - улыбнулась Соня.
Её неосторожная улыбка оживила голубой взгляд начальника.
- Вам чертовски идет эта новая блузка, - с нажимом проговорил он и рассеянно оглянулся в поисках пепельницы.
Соня резко выпрямилась и, не ответив, вышла. Оказавшись в приемной, она опустила глаза на грудь и погладила пальцами белую, в синюю полоску, ткань. На ней была старая блузка ее матери, в которой она когда-то сбежала из дому, в которой венчалась. Ткань была великолепного качества, хотя и слегка пожелтела от долгого хранения.
 
            Соня схватила со стола Пронина пепельницу, торопливо развернулась и вдруг оказалась в его объятиях. Потертая кожанка скрипнула и горячая рука по-хозяйски вцепилась в спину. Пронин дохнул на нее теплым запахом табака, впился ей в лицо холодным, бледно голубым взглядом. Его свежевыбритое лицо с порезом на подбородке оказалось так близко, что Соня едва удержала равновесие и отступила назад, громыхнув стулом.
- Извините.
- Вы что, боитесь, Софья Васильевна? Я вас не съем.
Соня поставила пепельницу на место и попятилась еще немного. Дрожащей рукой она заправила за ухо назойливую прядь и проглотила слюну. Но Пронин уже садился на свое место за рабочим столом.
- Я и вправду весьма польщен тем, что вы доставили мне честь так очаровательно нарядиться сегодня.
Соня почувствовала, как румянец стыда горячо заливает ей щёки.
- Причем здесь... извините, наряды? – глупо сказала она ломким голосом. - У нас здесь не бальная зала.
- Ну да, ну да,- кивнул он и улыбнулся, - хотя лично я был бы не против повальсировать с такой очаровательной женщиной, как вы.
Пронин схватился за телефон и взгляд его сразу похолодел:
- Ну ладно, пошутили и хватит. Ступайте. И проследите, чтобы до обеда все вчерашние документы были готовы.
 
            Соня вышла в приемную, рассеянно здороваясь на ходу со снимавшей у вешалки пальто машинисткой. Из машинного бюро уже доносились женские голоса, скрип кареток и усталый смех.
 
 
 
Сага о чертополохе (роман) - 47
Рейтинг: +1 781 просмотр
Комментарии (4)
Денис Маркелов # 16 июня 2015 в 10:40 0
Служебный роман времён НЭПа. Прекрасное ощущение эпохи при минимуме деталей. Браво. Явный талант автора исторических и не очень романов
Денис Маркелов # 16 июня 2015 в 11:18 0
Людмила Пименова # 16 июня 2015 в 14:54 +1
Как всегда мой самый верный друг со мной. Признаюсь, пишу и отдаю себе отчет, что пишу скорее для вас. На ваш суд. Спасибо за иллюстрации! Хотелось бы вам объяснить, какую гордость и признательность испытываю, когда их обнаруживаю. Без них было бы как блюдо без соли. rolf
Денис Маркелов # 1 июня 2016 в 14:07 0
С нетерпением ждём продолжения.