Назарка вез хозяина и купца Ильина по Большой улице, обсаженной молодыми еще, но уже патластыми вязами, затем свернул на Никитскую и в тупичок, к дому. Занавеска на окне будуара вздрогнула: это Полина Никаноровна выглянула на аллею.
Васенька! Не один! Она бегом спустилась в гостинную и села на диван, оправляя на плечах неизменную черную шаль с ярким орнаментом. Громко переговариваясь и смеясь, Василий Иванович с гостем прошли было мимо, к кабинету, но заметив в гостинной Полину, вошли поздороваться.
- Добрый день, хозяюшка, - сказал Ильин и поцеловал ей руку.
Полина зарделась и произнесла своим прекрасным звучным голосом:
- Здравствуйте, Алексей Михайлович, редко вы к нам заглядываете.
- Что делать, дела. Но обещаю исправиться.
- Не изволите-ли выпить чаю?
- В следующий раз непременно, я вам обещаю, а сегодня – увы! Вынужден отказаться от такого удовольствия.
- Как поживает Ирина Ивановна?
- Слава богу. Все жалуется на вас, мол не приходите к ней на чай. Вы бы заходили иногда, вот и было бы ладненько.
- Передайте ей, что зайду непременно. Ну, раз дела у вас, так я вас отпускаю, - она заметила, что Василий Иванович с нетерпением топчется у дверей и смиренно улыбнулась.
Они удалились в кабинет и Василий Иванович, потерев руки, вытащил из шкафчика графинчик с арманьяком и два хрустальных наперстка.
- Уф, давай по капельке, - он разлил и они выпили.
Василий Иванович вопросительно глянул на приятеля, но тот отмахнулся и графинчик вернулся на свою полку.
- Что у вас, никак обивку менять собрались? - спросил Алексей Михайлович, закусывая пастилой с тарелочки.
- Какую обивку? - удивился Василий Иванович.
- Да в гостинной. Мебель сдвинули.
Василий Иванович растерянно прочистил горло и гость немного смутился.
- Так, давай лучше о деле, - сказал он и отодвинул блюдце с пастилой, - на нашей стороне уже человек двадцать, но между ними есть и такие, которые сомневаются. Вот с ними и надо поработать.
- Да, но до генеральной ассамблеи осталась всего неделя. Времени на это почти не осталось. Вокруг Егорова сплотились все тяжеловесы, все, кто хочет работать по-старому. Боюсь, что мы не потянем против них.
Василий Иванович задумчиво постучал ногтями по столу. Ильин прервал его размышления:
- Севрюжкина я беру на себя. Мы с ним на короткой ноге и я растолкую ему, какая выгода может получиться от бельгийцев. Я принес тебе тут проект выступления, ты почитай на досуге. Может, я что и забыл, - он вынул из папки стопку листков и положил на стол.
- Посмотри, какой наглядный пример эта кредитная компания, а ведь в ней учавствуют французы! А Сосьете Женераль? Главный акционер крупнейших банков! Ты что думаешь, там дураки сидят? Нет, голубчик. Банкиры не дураки, и не боятся иностранных капиталов.
Василий Иванович задумчиво потер лоб и сказал:
- Вопрос в том, как убедить в этом других, когда и сам порой сомневаешься. Эдак они все у нас тут к рукам приберут.
- Ну вот, опять двадцать пять, - Ильин откинулся на спинку кресла, - опять твои патриотические сомнения. Да пойми ты наконец, что без их помощи мы еще за сто лет не добьемся прогресса! Так и будем работать дедовским способом.
- Да умом все я понимаю. Ты прав. Надо убеждать тех, кто уже наполовину убежден, чтобы в последнюю минуту их не переубедили.
- Да, старое ядро нам не сдвинуть с места, не стоит терять на них время.
- А что если нам собрать некоторых из сомневающихся на званный ужин? - возбужденно прошептал Василий Иванович, налегая на стол.
Его собоседник щелкнул пальцами:
- Точно! Это неплохая идея, завести разговор как-бы невзначай, и осторожненько все растолковать. Какая экономия времени!
- Так, давай тогда у меня. У тебя уже прошлый раз встречались. Главное – кого приглашать, чтобы наше мероприятие не показалось некоторым подозрительным. Надо составить список.
- Нет, нет, у меня! У меня будет проще.
Василий Иванович снова немного смутился.
- Ну хорошо. Из мелких акционеров кого будем приглашать?
- Два-три человека, не больше. Скорее для отвода глаз. И два- три человека вообще не входящих ни в какие общества, так будет еще лучше. Навряд ли им будет интересно, а можно и танцы устроить.
Василий Иванович выдернул чистый лист бумаги и обмакнул перо в чернильницу. Оба склонились над столом и стали составлять список гостей.
В тот вечер за ужином отец был сердит и за столом стояла нпряженная тишина. Полина тщетно попыталась разрядить обстановку, но в конце-концов смирилась и замолчала. Василий Иванович отодвинул несъеденную запеканку и сказал:
- Завтра придет архитектор по интерьеру. Дом будет декорировать. И чтобы никто не вертелся у него под ногами.
Дед то-ли закашлялся, то-ли рассмеялся:
- Что-то вы тут не устаете декорировать: то туда, то сюда! Уж и не поймешь, куда присесть.
Василий Иванович беззастенчиво ответил:
- Женушка моя тут такого наворочала, что и людей пригласить нельзя. Срам один. Мебель всю по углам рассовала, вроде и красивая мебель, а стоит как на хранении. Она бы еще сундуков тут наставила.
Полина вспыхнула всем лицом, с трудом сдерживая слезы.
- А теперь вот раскошеливайся на архитекторов, - еще добавил Василий Иванович, с удовлетворением изливая затаившуюся на сердце злость.
Соня хитренько подобрала губы. Маня с интересом взирала на мачеху: заплачет или нет. Только Тоне эта тема казалась безразличной, она спешила допить кисель, чтобы отправиться в детскую к братцу.
- Ну-ну, вы тут договаривайтесь, а я пойду пить чай к себе,- сказал дед, - главное – чтобы у меня ничего не трогали. В моих покоях все отлично убрано, никакой архитектор лучше не сделает. Так что увольте.
Это был прямой комплимент в сторону покойной снохи и Соня посмотрела на деда преданным, любящим взглядом.
Архитектор появился на другой день и пробежал по дому с альбомом в руках. Пока они совещались с папенькой в кабинете, Полина сидела спрятавшись в своем будуаре и вышивала дрожащей рукой. Соня торчала в своей комнате, надеясь услышать что-либо интересное, но до самого ужина так ничего и не узнала. Она очень надеялась, что папенька хоть не надолго, хоть на время работ, отправит их в Казанцево к деду, но у папеньки были другие намерения.
- Я отвезу вас на неделю в охотничий домик, - заявил он, и не обращая никакого внимания на расстроенные лица детей, приказал: - собирайте свои пожитки - и на природу.
Соня ехала в пролетке с насупленным лицом, чтобы всем было ясно, что эта поездка не в ее вкусе. Но вскоре пробегавшие вдоль дороги пейзажи несколько развеяли ее дурное настроение и она немного оживилась. Дети устроили веселую возню и Полина со вздохом отвернулась, у нее болела голова. Лошадка весело бежала по лесной дороге и даже стук копыт не заглушал отчаянное чириканье невидимых в ветвях птах. Прислуга была послана уже накануне и дом уже доджен быть готов к принятию хозяев. Она еще никогда не бывала в нем и считала небесполезнымм для себя посмотреть, что там за домик такой, в который муж возит своих гостей.
Въехали во двор, Полина деловито огляделась. Да, это вам не избушка на курьих ножках, как она поняла поначалу со слов мужа, тут вам целый домина! Лес кругом. Давненько она не бывала в лесу. За детьми здесь глаз да глаз. Того и гляди, что случится. Не утопнут в речке, так в лесу заблудятся! Господи, спаси и помилуй!
Она прошлась по комнатам, удивляясь добротному убранству, Открыла все шкапчики, пронюхала все ящички. Ее не проведешь. Не найдя ничего подозрительного, немного успокоилась и расположилась в просторной гостинной. Оглядевшись, приметила на лавке аккуратно сложенную цветастую шаль, раскрыла ее подозрительно, даже понюхала. Ах, какой шалун! Ну я тебе ужо... Рука ее с шалью замерла в воздухе. Она вспомнила себя самою не так уж давно. Неужели... Ну, нет. Не такая она и дура. Никаких таких разговоров с ее стороны не будет. Она повернула платок одной и другой стороной. Дорогая, но она зеленых шалей не носит. Полина задумчиво свернула ее и вернулась на стул.
- Паня! Подь сюда, голубушка!
Паня торопливо выбежала из комнаты, где раскладывала вещи.
- Иди же сюда. У меня к тебе подарок. Вот. Носи на здоровье.
Паня с благодарностью приняла шаль и примерила ее на высокую грудь.
- Вишь, как идет тебе зелененькое, - сказала Полина, ну ступай, и приглядывай за детьми получше. Тут тебе и речка, и лес, смотри у меня.
Паня испуганно перекрестилась и вернулась к своим занатиям.
Им накрыли на стол на террассе, но Полина огляделась, недовольно сморщилась и приказала перенести приборы в дом.
- Тут нас всех комары заедят! - сказала она и добавила сердито: - волков тут слушать. Ворота на запор, калитку тоже. Собака есть?
- Есть, даже две, - ответил ей сторож, он же валет.
- А что не слышу?
- Так не спускали еще. Собаки злые, когда в доме есть постояльцы, выпускаю только ночью, когда все двери заперты.
- Ну так чего ты ждешь, запирай и спускай. Сидим тут одни в лесу, как разбойники.
Она явно была не в духе и сторож спорить не стал, а заставил жену подавать ужин в столовой и удалился.
Керосиновая лампа освещла стол в самой середине, но стех пор, как Полина привыкла к электричеству, свет ее показался ей невыносимо слабым и дрожащим.
Они ужинали в тишине, нарушаемой лишь криками ночных птиц в ближайшем лесу, кваканьем лягушек, да пронзительным стрекотом сверчков. Отвыкшая от деревенской обстановки Полина уныло озирала темные бревенчатые стены, которые не могли скрасить ни вышитве рушники, ни домотканные занавески. Досчатый потолок, держащийся на солидной прямой матице давил ей на душу. Чутко прислушиваясь, временами она была уверена, что слышит волчий вой, но собаки во дворе молчали.
- Что за охота ехать в такую даль, чтобы сидеть тут в потемках и слушать волков, - пробормотала она оглядывая сидящих вокруг стола детей и Паню.
Все с аппетитом хлебали густую наваристую похлебку с мясом, приправленную свежей сметаной.
- Какие, право, у Васеньки странные вкусы! - добавила она, и тут Соня подняла голову и вздохнула:
- Ça – c'est certain !'
Маня не выдержала и взорвалась от хохота, но тут-же отвесистая хлесткая оплеуха Полины свернула ей голову и едва не сбила со стула.
Полина не поняла слов, брошенных Соней, но все равно знала, что это могла быть только мерзость. Она уже сожалела, что отвесила оплеуху не по адресу, но делать было нечего. Все уставились на нее в изумлении, оставив ложки плавать в похлебке и она уже чувствовала стыд и сожаление.
Первой к завопившей девочке бросилась няня и попыталась отнять от лица ее руки, но она отпихнула ее и бросилась в свою комнату.
- Как же вы можете, сиротинушку! - вся дрожа, выговорила Паня и побежала за ней вслед.
- Сиротинушку? Так вот чему ты их учишь! - спокойно, несмотря на возбужденное дыхание ответила Полина и оправила вздрагивающей рукой шаль на своих плечах.
Тоня тихонько завывала на своем стуле, а Ванюшка громко дышал, грозясь разразиться своим бычьим ревом. Соня взяла брата на руки и приголубила его.
- Не плачь, Тонечка, пойдем к няне, - сказала она ангельским голосом и подала сестре руку.
Убираясь из столовой, она негромко, но четко произнесла:
- Méchante, salle gourgandine !''
Это были самые непристойные слова, которые она знала по-французски.
На другое утро Маня отказалась выходить из комнаты и воспользовалась внутренним запором, имеющимся на всех дверях в этом доме. Полина казалась невозмутимой, несмотря на то, что ей было немного не по себе. Она никоим образом не боялась гнева Васеньки, но знала, что эти девчонки воспользуются произошедшим как только смогут.
Соня напросилась отнести ей завтрак и кое-как удерживая поднос, постучала в дверь темницы. За дверью слышалось тоненькое Манино завывание.
- Маняша, отвори, это я, Соня.
Дверь немедленно отворилась и сразу же захлопнулась за ее спиной. Девочка поставила поднос на комод и взяв сестру за щеки, подвела ее к окну. Она не ожидала, что пощечина мачехи нанесет ее лицу подобный ущерб.
- Видала? - как ни в чем ни бывало заговорщицким голосом сказала Маня, - как бы так
сделать, чтобы подольше не заживало.
- Ууу! У тебя весь глаз заплыл. Синяк будет! - сокрушилась Соня, - болит?
- Ни капельки. Прсто как-то забавно глядеть в щелочку. Ну, щиплет маленько.
- Я ее хорошенько обозвала, жаль, что она ничего не понимает. И что теперь,ты так и будешь взаперти сидеть?
- Нет! Я еще специально перед ней вышагивать стану, чтобы ей хорошенько видно было, что она наделала. А домой приеду – нажалуюсь деденьке. Ты посмотришь, как он рассердится.
- Да уж, ей не сдобровать!
- А знаешь что, Няня с утра пораньше побежала к сторожу и подарила его жене вчерашнюю зеленую шаль. Говорит, что ей от такой злюки ничего не надобно.
- Няня хотела мне вчера пятак приложить, но я отказалась. Пусть так остается.
- Ну ладно, ты тут завтракай, а я пойду, сказала Соня, забирая поднос, - Постучу к тебе три раза, когда на речку пойдем.
Когда Маня соизволила выйти наконец на террассу, отдыхающая на лавочке Полина подозвала ее и заглянула в лицо, ухватив за макушку. Маня надула губы и слелала вид, что сейчас расплачется.
- Ничего, до свадьбы заживет, - насмешливо сказала мачеха и подтолкнула ее под зад, - иди вон, погуляй, нечего из себя несчастную затворницу корчить.
Но сердце ее было не на месте: дай-то бог, чтобы все прошло до возврашения.
Надежды Полины Никаноровны не оправдались. Назарка прихал за ними уже на четвертый день рано утром и они стали собираться. К этому времени глаз у Мани немного открылся, но фиолетово-желтый синяк еще более усугубил положение. Даже Назарка внимательно посмотрел на Маню своим непроницаемым взглядом, но, как всегда, промолчал. Полдороги Маня молчала, раздумывая, как она будет жаловаться, но потом забыла обо всем и включилась в увлеченную детскую возню. Полина надеялась, что подъезжая к городу, Нянька кокетливо накинет на плечи дареную шаль, чтобы Васенька сразу узнал ее и понял, что жена его обо всем догадалась, но и в этом она просчиталась. На Пане был старый белый платок.
Услышав детские голоса, Мотя с недовольным лицом открыла дверь, но увидев позади Полину, спохватилась и сразу заулыбалась. Папеньки не было дома, но дед уже выходил навстречу внукам с ласковыми возгласами. Маня первой со слезами бросилась ему навстречу.
- Ну-ка, ну-ка, - пробормотал он, разглядывая несчастное, утопленное в слезах лицо внучки и осторожно целуя его, - это еще что такое, упала чтоли?
Маня продолжала рыдать, задыхаясь и тычась носом деду в жилет. Иван Васильевич поднял голову и встретив выразительный сонин взгляд, обернулся к няне. Та ничего не говорила, только теребила передник, опустив глаза долу.
- Это маменька ее - хрясь! - выскочила не к месту Тоня.
Дед медленно поднял на сноху тяжелый взгляд, но Полина невозмутимо прошла мимо и стала подниматься по лестнице к себе.
Никто не слышал, что говорил дед Полине при закрытых дверях, но выходя встречать мужа вечером, она была бледна и спокойна. Дед немедленно пригласил сына к себе в кабинет и оттуда сразу – же раздался его сердитый хриплый голос и возмущенные удары трости об пол. Маня сидела в сониной комнате, где через отворенное окно можно было услышать все происходящее внизу, в кабинете деда, и закусив губу, удовлетворенно кивала, улыбаясь, на каждый его возглас.
- Бедный папенька, - сказала она, - теперь и ему влетит ни за что – ни про что.
Выйдя из кабинета отца, Василий Иванович заглянул в детскую, а затем ворвался в комнату к Соне. Увидев свернувшееся калачиком на постели тельце Манечки, он повернул ее к себе и дрожащими руками отвел с лица ее растрепанные волосы. Маня надулась, задышала, приготовившись разрыдаться, но он, поглядев, оттолкнул ее и твердо сказал:
- В следующий раз я еще и сам тебе добавлю, - и перевел взгляд на Соню:
- Это все твоя заслуга, я знаю. Какую дерзость ты еще сказала маменьке?
- Ничего я ей такого не говорила! Она сама...
- Молчать! Расскажи мне ты, Мария, за что получила разговенье.
Маня разразилась слезами.
- Она сказала, что у тебя плохой вкус, а...
- Кто сказал, Софья?
- Нет, маменька!
- Ну!
- А Соня только сказала "правда”!
- Ну, а дальше?
- А дальше ничего! Она мне раз, и...
- Врешь! А ты то что?
- А я ничего! Я с ней и не разговаривала.
Василий Иванович поднялся с колен и осуждающе посмотрел на дочерей:
- Ну, хорошо. Я разберусь. А вы обе наказаны. Мария - марш к себе! Три дня вам сидеть по комнатам и никуда не выходить. И чтобы внизу я вас не видел. Я научу вас почтительности. Сиротинушки!
Соня ожидала, что ночью из спальни родителей она услышит рыдания ненавистной мачехи, но ничего подобного не произошло. До нее донеслись слабые отзвуки воркования двух голосов и даже тихий женский смех. Наутро Полина заглянула к ней в комнату как ни в чем ни бывало и строго приказала самой заправить свою постель. В обед дед к столу не вышел. Он сказался больным и велел подать ему бульону в кабинет. Василий Иванович обедал в компании жены и Тонечки. Ивана к столу еще не подпускали, так как он все никак не мог научиться есть чисто и няня продолжала кормить его на кухне или в детской. Полине было немного не по себе, но она держалась ровно и невозмутимо.
Ужинали так-же в малой компании и, невообразимое дело, дед был приглашен на ужин дочерью, Натальей Ивановной и вернулся домой довольно поздно в легком подпитии.
Старик покапризничал таким образом два или три дня, и только получив от сына обещание, что перед отъездом в Астрахань отправит детей в Казанцево до конца лета, соизволил занять свое место за столом.
Не вступая в перепалки и просто опуская когда надо глаза, Полина спокойно пережила бурю и вовсе не была расстроена отъездом детей в деревню.
_____________
' Ça – c'est certain !' (фр.) - это уж точно
"Méchante, salle gourgandine (фр.) - злюка, грязная потаскуха
Помочь сайту
Поздравления
