НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

РАСПЯТАЯ

Роман

Если принять официальную трактовку Иисуса Христа

не как человека, а как богочеловека, то мы должны найти

в себе мужество признать, что женскую часть его сущности

с креста до сих пор никто не удосужился снять. Так

она и висит там распятой.

Багира «Ночи с Пантерой».

 Все персонажи и события в данной повести являются            

вымышленными. Любое сходство с реальными людьми,

живыми или ныне покойными, является случайным и не

входило в намерения автора.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РЕКА, МОРЕ

I

УБЕГАЯ, УБЕГАЙ

ГЛАВА 1

–  Виновна ли она?

–  Виновна!

–  В чем ее главное прегрешение?

–  Она родилась ведьмой.

–  Любая женщина по натуре нечиста, можем ли мы предъявить в данном случае конкретные обвинения?

–  Да, она совратила множество мужчин и женщин, вовлекала их в оргии.

–  Вина доказана, есть признания?

–  Есть признания, и есть свидетели, все зафиксировано и оформлено надлежащим образом.

–  Она раскаялась?

–  Да. Добровольно и чистосердечно.

–  Хорошо. Значит, у нее есть шанс быть помилованной Господом! К сожалению, здесь, на земле, мы только одним можем помочь ей: вознестись поскорее на небеса, чтобы она попыталась получить там прощение. Приступайте!

-  До смерти?

-  До смерти в ней ведьмы!

Семеро судей в длинных черных балахонах с капюшонами покинули свои кресла и смешались с толпой. В скором времени их уже невозможно стало отличить от остальных: балахоны исчезли, на них были только маски и туники самых разных, ярких цветов.

Мои руки, ноги, голова были привязаны к специальным растяжкам. Веревки стали медленно натягиваться, сухожилия напряглись, я не выдержала, истошно закричала. Натяжение прекратилось, но боль не проходила, мне было трудно дышать.

Между тем толпа, с ликующими криками, как по команде, пришла в движение. Люди подбегали ко мне с длинными острыми ножами и резали на мелкие кусочки мое рубище, изрисованное мерзкими, ухмыляющимися рогатыми рожами, гигантскими сковородами, котлами с кипящей водой.

Когда открылись груди, все дружно загоготали. Наконец я предстала их взорам полностью обнаженной. На какое-то мгновение вокруг воцарилось молчание, затем раздался оглушительный многоголосый рык. Туники полетели на пол, и я с удивлением обнаружила, что передо мной были не только мужчины, но и женщины, вот только масок из них так никто и не удосужился снять.

Как бы разогревая меня, они начали хлестать мое тело плетками, стараясь попасть кожаными язычками в самые укромные и чувствительные места. Они кричали вместе со мной,  своими сладострастными стонами порой даже заглушая меня самою. Пытка прекратилась только тогда, когда кожа моя начала сочиться кровью. Так вот чего они, оказывается, так долго жаждали: крови. Именно от нее они пришли в столь дикое исступление.

Дальше они, словно вырвавшись на волю, дождавшись особого сигнала, как в какой-то хорошо отрепетированной игре с незнакомыми мне правилами, подбегали ко мне то поодиночке, то небольшими группами и методично, изощренно пытали меня, самые удачные изыски заслуживали особого одобрения, вызывали буквально вопли  восторга.

Они восхищались моим телом, но с тем большим удовольствием и возбуждением глумились над ним, ни на минуту не замолкая в воинственных криках, дразнящих стонах. Самым популярным из них был: «Изыди, сатана!» Нужно ли говорить о том, какую невыносимую боль причиняло мне каждое их прикосновение!

Наконец моя кожа не выдержала, в одном месте лопнула. Наверное, это было каким-то апофеозом, венцом их усилий. Ко мне тут же подбежали двое мужчин с раскаленным котелком и стали заливать свинцом образовавшуюся рану. Подобного я уже не могла вынести, тело мое бессильно обмякло и повисло на растяжках. Однако мои страдания не разжалобили моих мучителей, только послужили поводом для того, чтобы растяжки подтянуть покрепче.

Я то теряла сознание, то вновь приходила в себя от боли, причиненной очередной порцией свинца. Не знаю, сколько это продолжалось. Наверное, довольно долго, никакая другая боль уже не ощущалась мною, только от расплавленного металла.

–  Смерть или жизнь? – услышала я вдруг грозный голос, снова, на мгновение, придя в себя. С трудом, не веря, я поняла, что вопрос обращен именно ко мне, только ко мне.

Мрачная высокая фигура в черной рясе, с лицом, закрытым капюшоном, расталкивая присутствующих, вышла из толпы и встала передо мной, сверля меня пронзительным взглядом.

–  Жизнь, – с трудом пошевелила я запекшимися губами.

–  Такая жизнь?

–  Жизнь, – все также хрипло, с неимоверным усилием выдавила я из себя.

–  Такая жизнь?

–  Такая жизнь, – покорно ответила я, потеряв сознание уже надолго.

ГЛАВА 2

«Господи, что я делаю?»

Даже очутившись здесь, в этом шикарно обставленном офисе с куколкой-секретаршей, с умным видом (оживший персонаж из столь популярных анекдотов про блондинок) шелестевшей маленькими изящными пальчиками по клавиатуре компьютера, я не могла избавиться от двух, изводивших меня ощущений: того, что я зря потратила свои деньги (сто евро, чокнуться можно!) и надежды на чудо: что через полчаса (за те же сто евро, совсем задаром!) я выйду отсюда здоровой и счастливой. Навсегда.

Наконец дверь отворилась, и из нее выпорхнула ультрамодно одетая дамочка лет где-то между сорока и пятьюдесятью, вся всклокоченная, возбужденная, и вместе с тем как бы воздушная, одухотворенная. «Как после бани! – машинально пришло мне на ум сравнение. – Интересно, что там с ней делали? На кушетке ублажали?»

Дамочка тут же подбежала к «куколке» и принялась обсуждать с ней дату следующего визита, перемежая беседу какими-то восхищенными ахами-вздохами и чисто женскими пустопорожними репликами относительно кавалеров, причесок, одежды, отпуская комплименты, напрашиваясь на комплимент.

Однако у меня совершенно не было времени их послушать, так как загорелась лампочка на двери кабинета, приглашая меня войти.

Леонард Львович, а именно так его звали, сидел в кресле, уперев локти в стол, сбросив на грудь очки, поддерживавшиеся изящной серебряной цепочкой и держа ладони на лбу. Вроде как, выражая всем своим видом глубокую задумчивость, а на самом деле элементарно спал.

Однако сон у него (если то был действительно сон, и я не ошиблась) был очень чутким, он моментально среагировал на стук закрывающейся двери и буквально лучился теперь благодушием и приветливостью. Я ожидала увидеть какого-нибудь старичка, чуть ли не с пенсне на носу, еле удерживающегося от того, чтобы не назвать меня «милочкой», а может, и не удерживающегося. А передо мной сидел голубоглазый блондинчик, долговязый, смешливый, лет тридцати-тридцати двух от роду.

И это светило! Профессор! Величина международного масштаба? Боже, ну и попала же я в переплет!

–  Здравствуйте! Присаживайтесь, что же вы? – прервал мои размышления «светоч». – Ну, я весь внимание, вы так упорно ко мне пробивались, рассказывайте, с чем пришли?

Я тотчас раскрыла папку, разложила перед ним вырезки и принялась бубнить заученную за долгие месяцы речь. Обычно я делала это давно уже машинально, но сейчас отдельные моменты то тут, то там вновь принимались цеплять меня, и мне все чаще и чаще приходилось выдерживать паузы и успокаиваться, прежде чем перейти к следующему эпизоду своих воспоминаний. Однако, и это было первое, что меня возмутило, «светило» даже не потрудилось притвориться, изобразить на лице сострадание, как это до него все (повторяю, все, даже неумехи!), делали.

–  Так, и в чем проблема? – спокойно спросил он, когда я закончила свой рассказ.

Господи, «в чем проблема?» Он что, идиот? Действительно, в чем проблема? Сколько раз мне это говорили! Я ведь осталась жива! Но разве я жива? Если бы я была жива, разве я сидела бы здесь сейчас, «воодушевляясь» ухмылкой этого «профессора кислых щей»?

–  Молчите? Что ж, время идет, – вздохнул «великий целитель». – Я в том смысле так выразился, что вы вполне могли бы решить все свои проблемы сами. Зачем вам психотерапевт? Сбивать вас с толку? Подумайте, вам удалось вырваться, остаться в живых, побывав в лапах таких людей, подобных случаев можно привести один на несколько тысяч, а сейчас вы просите пожалеть вас, погладить по головке, «вывести из мрака». Нелогично и… не смешно.

Мою грудь распирало от слов возмущения, но я смогла из себя выдавить только:

–  Нет, не могу. С каждым днем мне становится все хуже и хуже, я все больше углубляюсь в пережитое, все дальше ухожу в сторону от окружающего мира, растворяюсь в депрессии. Я умираю, и умираю в мучениях, нечеловеческих страданиях. Я падаю, падаю, падаю, и не могу остановиться. «Они» добивают меня.

«Псих» (психотерапевтом мне трудно было его назвать, так я его в тот момент возненавидела!), между тем, протер специальной (с антистатиком) тряпочкой очки, нацепил их на нос и принялся бесцеремонно меня разглядывать.

–  Не вижу. Не вижу падения. Вижу макияж, умело, с чувством меры наложенный. Осмысленное выражение лица. А вас наверняка убедили в том, что по вам психиатричка плачет, советовали полежать где-нибудь, подлечиться, как следует и желательно у частника, непременно у частника. Могу догадаться, что вы обошли всех, доступных вам, самоучек и шарлатанов, для которых вы были не более, как подопытным кроликом, точнее, крольчихой. Гипноз, иглоукалывание, таблеточки разные. Очень, кстати, опасные. Удивляюсь, как у вас до сих пор крыша на месте.

Тут я не выдержала, сорвалась, ударила что было силы кулаком по столу.

–  Не видите! Ничего вы не видите! И что за советы вы мне даете? «Помоги себе сама»? Что вы мне нового сказали? Зачем я вообще к вам пришла?

Он смотрел несколько секунд на меня, раскрасневшуюся, разгневанную, в восхищении, затем достал из стола и протянул мне какие-то загогулины.

–  Прекрасно! Держите! Это бумеранги. Не настоящие, так, игрушечки, но может быть больно, если не увернетесь вовремя, и даже очень больно.

Не знаю, что произошло со мной, но я действительно схватила эти чертовы деревяшки и стала что есть силы бросаться ими.

–  Сильнее! Еще сильнее! – подбадривал меня «псих» (действительно, псих!), отбежавший в другой конец комнаты, и делавший все возможное, чтобы и полюбоваться результатами моих усилий и не подставить голову под мой обстрел. А вот я так и не смогла полностью уберечь себя, несколько ударов все-таки пропустила.

–  Скажите, вы со всеми так? – упала я, наконец, в кресло, совершенно обессиленная.

–  Нет, с каждым по-разному.

–  И чем же я заслужила подобное с собой обращение?

–  Хороший вопрос! Как я понимаю, вы задали его себе самой?

Он неторопливо собрал все, разбросанные по кабинету, «игрушечки», давая мне время полностью прийти в себя.

–  Так, хорошо, это была первая рекомендация. Не самая, на мой взгляд, удачная. Так сказать, первый блин. Что вы еще мне посоветуете?

–  Вернуться к жизни. Влюбиться или хотя бы завести себе любовника.

Я была готова задушить его.

–  Любовника! Да вы хоть представляете, что у меня «там»?

–  Догадываюсь, – спокойно ответил он. – Весьма уютное «гнездышко».

Я не поверила своим ушам.

–  Что?!!

–  Ну, как у всех женщин. Или вы считаете, что вы в этом отношении уникальны?

–  Послушайте, вы в своем уме? Вы действительно психотерапевт или сантехник какой-нибудь, случайно забрели сюда? Да я вас по судам затаскаю! У вас отберут лицензию!! Вы фашист!!! Изверг! Сами маньяк! Таким, как вы, нет места на Земле! Я вас в порошок сотру, уничтожу!!

Он похлопал несколько раз в ладоши, как бы пытаясь вернуть меня на грешную землю. Но я никак не могла успокоиться.

–  «Гнездышко»! Господи, видели бы вы это «гнездышко»!

Однако этого чертова психа трудно было вывести из себя. Он опять нацепил на нос свои дурацкие очки и приподнялся в кресле.

–  Что ж, время есть. Давайте посмотрим.

Я не знаю, что я могла сделать в тот момент. Например, поднять над головой двухтумбовый письменный стол и швырнуть им в окно. Вцепиться, как кошка, в горло этому подонку и в мгновение ока задушить его. Выскочить из кабинета, просто пробив собой дверь, и разнести вдребезги одним движением руки компьютер в приемной. Но ничего подобного не произошло, я просто расхохоталась. Впрочем, могу сказать одно: я никогда так в жизни не смеялась. Потому что никогда еще не бывала в состоянии полной, безудержной истерики. Я сползла с кресла, швырялась, чем только могла, отбила все руки, не помню даже обо что, а в итоге размякла, растеклась по полу, словно медуза, так что «психу» чуть ли не по частям пришлось отдирать меня от него.

–  Хорошо, – бодро объявил он, когда ему, наконец, удалось уложить то, что от меня осталось, в кресло. Затем порылся в шкафах, как я поняла, намеренно растягивая время. В конце концов, достал напольные весы. – Сколько, вы говорили, в вас залили свинца сегодня ночью?

–  Много, очень много, – зло ответила я.

Леонард придвинул весы прямо к моим ногам.

–  Взвешивайтесь! Что же вы? Взвешивайтесь! Интересно посмотреть, прибавили вы в весе или нет.

Я злобно пнула весы ногой, откинув их в сторону. Я уже поняла, что он мне хочет доказать.

–  Да, но это было во сне. А что со мной было наяву, вы слышали или мимо ушей пропускали?

Леонард спокойно пожал плечами.

–  Да, слышал, конечно, но все это далеко позади. Что вам мешает сейчас восстановиться, вернуться к нормальной жизни? Ощущение скверны? Ведь из того, что вы мне только что рассказывали, ничто не говорит о том, что вас физически изуродовали. Травма носила и носит до сих пор исключительно моральный характер.

Мы некоторое время молчали. По сути, он был прав, и крыть мне было нечем.

–  Ладно, – продолжил он, если хотите, вот еще одно ЦУ – ценное указание: вы должны избавиться, временно, разумеется, от всех провоцирующих деталей в одежде: джинсики «в облипочку», мини-юбки… походку слегка приструнить, стараться не выделяться в толпе…

–  Господи, – вздохнула я. – И где вы только набрались таких глубокомысленных знаний? Из газет?

–  Вы не поняли меня, – ничуть не смутился он. – Речь в данном случае идет не о том, чтобы не привлечь к себе «нежелательного внимания» какого-нибудь другого, очередного, монстра, а о том, чтобы блокировать в вашем сознании страх, что подобное может с вами вновь произойти. Об этом тоже было в газетах?

Я снова угрюмо промолчала в ответ.

–  Хорошо, если вам нравится сугубо научный подход, может, вам попробовать принцип трех «С»?

–  Принцип трех «С»? Понятия не имею, что это такое? – оживилась я.

Он усмехнулся.

–  Вот видите, как что-то непонятное, так сразу интерес: ушки на макушке. А на самом деле, опять же, проще некуда: Слезы, Сон, Смех. Выплакаться, выспаться, рассмеяться. Лучший выход из любой депрессии, любого стресса. Да, да, я уже вижу, как вы скептически улыбаетесь, но скажите, как у вас с этим? Плачете? Да, есть немного, но прошли ли вы здесь весь путь до конца? От слез бессилия, злости, запоздалого сожаления, которые лишь терзают вам душу, растравляют вашу боль – до слез, которые растворяют воспоминания и душу врачуют? Сон. По вашему же признанию, разве можно назвать «это» сном? Скорее, какой-то, неистощимый в своей изощренности, кошмар между бодрствованиями. И не ошибусь, если скажу: пусть истерика, припадок, нервный срыв, назовите это как угодно, но сегодня вы первый раз за долгое время по-настоящему рассмеялись. Все, поздравляю вас, ваше время вышло.

Я вновь ощутила в себе зарождающийся приступ ярости. Нет, господин мошенник, господин маньяк, господин псих, я не допущу, чтобы ты сидел здесь и дальше измывался над ни в чем не повинными людьми, выставляя себя царем и богом, всезнайкой. Я тебя просто сотру в порошок. В одном ты, безусловно, прав, я такую школу прошла, через такой ад, что никому не позволю впредь над собой измываться.

–  Верните мне мои деньги, – тихо, но твердо сказала я.

«Профессор» изобразил на лице полное тупое недоумение.

–  Не понимаю. Объясните, почему я должен вернуть то, что я заработал, причем в поте лица. Осмелюсь заметить, пациентка вы не из легких.

–  Я не пациентка.

–  Зачем же вы пришли сюда?

–  Я пришла к психотерапевту, который на деле оказался клоуном. В цирк билет стоит гораздо дешевле. Верните разницу. Пару-троечку евро, так и быть, оставьте себе, мы хорошо повеселились.

Он покачал головой, как бы в состоянии глубокой задумчивости. Затем приподнял брови, наморщил лоб.

–  Вы не совсем правы. Знаете, сколько вообще профессиональных клоунов на нашем, крутящемся без передыха, шарике? Думаю, и тысячи не наберется. Представьте, что столь уникального человека вы наняли себя одну развлекать? Согласился ли бы он это сделать всего только за сто евро?

–  Хорошо, – попыталась я взять себя в руки. – Вы возвращаете мне деньги и обходитесь без всех неприятных последствий. Дурите и дальше головы всяческим идиотам. Или, как я уже поняла, главным образом - идиоткам.

–  Подходит, – кивнул он без раздумья. – Вы можете забрать свои деньги в любой момент в течение месяца, но при двух условиях: начиная с завтрашнего дня, знаете – бухгалтерия-бюрократия, нужно оформить возврат; и еще одно: я никогда больше не приму вас, путь назад будет для вас заказан. Навсегда. По рукам?

Я подумала и согласилась: зачем без лишней надобности лезть на рожон? Один день погоды не сделает. И мы ударили с ним по рукам.