НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

РАСПЯТАЯ

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РЕКА, МОРЕ

I

УБЕГАЯ, УБЕГАЙ

ГЛАВА 5

Что я могу сказать о себе? Мне двадцать три года, я совсем недавно окончила институт, устроилась на хорошую работу, познакомилась там с прекрасным парнем, в котором души не чаяла, вот-вот должна была выйти замуж. Дальше…

Дальше эта нежданная встреча. Как сейчас помню, меня окликнули, вроде бы для того, чтобы о чем-то спросить, я подошла к дверце, тут меня и затолкали в машину. Я пыталась сопротивляться, но почти тотчас же потеряла сознание: то ли эфир, то ли хлороформ, не знаю, чем именно был платок намочен. Очнулась я в бункере, иначе не назовешь, а точнее – специально оборудованном подвале загородного особняка.

Термин «специально оборудованный» на суде потом отрицался, говорилось, что в нем просто до этого жили таджики-строители, которые производили отделочные работы. Да и действительно, там можно было только спать, оргии происходили наверху, в тренажерном зале. Со мной были три девушки, так называемые «плечевые» - из тех, что путаются с разного рода шоферней, а вообще-то, «голосуют» перед любой более или менее приличной машиной. Мы все были новенькие, незадолго перед тем «ребятки», как их назвал Фомич, решили обновить состав. Сколько времени нам предстояло здесь провести, нам было неведомо, да этого и никто не знал. Признаться честно, хоть нам и обещали, что через недельку нас отпустят подобру-поздорову, да еще денег дадут, никто из нас не рассчитывал, что нам удастся выбраться из этих застенков живыми…

Ладно, хватит пока, больше не могу.

Я ненадолго отвлеклась от основных своих размышлений, перешла в файл «Сны» и принялась детально описывать то, что мне довелось испытать сегодня ночью. Первое время я до отказа накачивала себя снотворными, стремясь заглушить воспоминания. Я была тогда настолько перенасыщена ими, что стоило мне только закрыть глаза, как тени, образы буквально расползались по комнате, я различала даже их запахи, прикосновения. Потом поняла, что начала попадать в лекарственную зависимость, поскольку мне приходилось применять все более и более сильные средства. Слава Богу, у меня хватило сил и воли вовремя остановиться. Сейчас ограничиваюсь феназепамом, по полтаблетки, да и то не каждую ночь.

Мой сегодняшний сон… Сны надо фиксировать сразу, как только просыпаешься, потом многие детали теряются или ты вообще даже забываешь то, что тебе привиделось, навсегда. Раньше со мной так и было: и сны мне снились очень редко, и в памяти они стирались мгновенно. Сейчас довелось столкнуться с этим явлением вплотную, настолько, что я частенько не могу уже обходиться без помощи диктофона.

Возможно, вы уже составили обо мне определенное представление, и не исключено, что я кажусь вам сумасшедшей. Не стану спорить, иногда мне тоже кажется, что я не совсем нормальна (а может быть, и совсем ненормальная), но я подобрала для себя более точное определение: «тронутая». Иногда я подолгу стою под душем и часами тру себя губкой. Но мне никогда не смыть этих гадких прикосновений.

Никогда? Это словечко меня буквально бесит. Приблизительно так же, как еще одно: навсегда! С кем бы я ни разговаривала на эту тему, все пытаются убедить меня, что мне никогда уже не удастся стать прежней, я опустилась вниз, уже не такая, как была раньше, не такая, как все остальные. Но и туда, вниз, падать можно до бесконечности, я должна закрепиться как можно раньше, как можно ближе к тому месту, с которого мое падение началось.

Так что заткнитесь и не говорите больше мне этого слова: «Навсегда», даже мысленно, даже за тысячу километров отсюда. Не желаю его слышать! Я не опускалась, мне «опустили», но я все равно вернусь к себе настоящей, к той, какой я была.

Так и есть, если бы не диктофон, что-то, может быть, самое важное, я непременно бы упустила.

Я достала с полки томик в изящной темно-коричневой обложке: «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда. Никак не могла пройти мимо эпиграфа, сто раз мной читанного, но всякий раз бесконечно умилявшего меня:

1 (XXXIX)

ДАНТЕ  ДА  МАЙАНО – К СТИХОТВОРЦАМ

Не откажи, премудрый, сделай милость,

На этот сон вниманье обрати.

Узнай, что мне красавица приснилась -

Та, что у сердца в пребольшой чести.

С густым венком в руках она явилась,

Желая в дар венок преподнести,

И вдруг на мне рубашка очутилась -

С ее плеча, я убежден почти.

Тут я пришел в такое состоянье,

Что начал даму страстно обнимать,

Ей в удовольствие – по всем приметам.

Я целовал ее; храню молчанье

О прочем, как поклялся ей. И мать

Покойная моя была при этом.

2 (XL)

ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ – К ДАНТЕ ДА МАЙЯНО

Передо мной достойный ум явив,

Способны вы постичь виденье сами,

Но, как могу, откликнусь на призыв,

Изложенный изящными словами.

В подарке знак любви предположив

К прекраснейшей и благородной даме,

Любви, чей не всегда исход счастлив,

Надеюсь я – сойдусь во мненье с вами.

Рубашка дамы означать должна,

Как я считаю, как считаем оба,

Что вас в ответ возлюбит и она.

А то, что эта странная особа

С покойницей была, а не одна,

Должно бы означать любовь до гроба.

Данте Алигьери

«Стихотворения флорентийского периода»

(Перевод Е. М. Солоновича).

Ну  чем  не  современная  эротика, чуть ли не порнография? Стоит только

расшифровать это лукавое: «Храню молчание о прочем, как поклялся ей». И уж совсем странное: «И мать моя покойная была при этом». Ну а ответ тоже не слаб: «Рубашка дамы означать должна, как я считаю, как считаем оба, что вас в ответ возлюбит и она». «А то, что эта странная особа с покойницей была, а не одна, должно бы означать любовь до гроба».

Я полистала дальше замусоленные мною же самой страницы разделов: «Сновидение – осуществление желания», «Материал и источники сновидений», «Психология процессов сновидения», но истолковала все, как обычно, в свою пользу:

мои видения просто цветочки по сравнению с тем, что является порой некоторым другим, даже великим. Причем испокон веку;

в пытке участвовали не профессиональные палачи: значит, я подлежала осуждению, а не суду за свои прегрешения.

То  есть,  «не  судите, да не судимы  будете!»  А «грязные, бесовские желания» могут посещать каждого, практически любого.

Но главное – Некто. Я не сама решила, что имею право заплатить любую цену, лишь бы сохранить свою жизнь – меня спросили об этом, дозволили это.

Откуда вообще взялась эта идея – заняться вплотную самоанализом?

Мне еще в самом начале сказали, что есть два способа восстановиться: забыть все, что со мной было, либо наоборот, выплеснуть, вычистить из себя угнетающую, разъедающую меня информацию. Я выбрала сразу оба варианта:   сначала    избавиться     от    всех    своих    воспоминаний,    затем

замуровать  то  место в памяти, чтобы никогда к нему больше не возвращаться. Тетрадка, которой я первоначально решилась  поверить свои тайны, для этой цели совершенно не подходила, пришлось воспользоваться компьютером, и даже завести в нем отдельную папку.

Особенно долго я раздумывала над графическим образом своего выздоровления.

Восхождение на вершину? Но потом ведь придется спускаться обратно.

Попытка выбраться из пропасти, в которую я неожиданно угодила? Но сколько можно в ней оставаться?

В итоге выбрала третий вариант: река, на которой меня отнесло вниз по течению, а я хочу вернуться как раз к тому месту, где я прежде находилась. Получилась схема: от пункта «А» до пункта «Я», в нее укладывались все файлы до единого.

Мне вовсе не хотелось, чтобы мне приснилась история, рассказанная только что Фомичем, и я решила, как иногда делала, описать ее до мельчайших деталей, как будто сама была ее очевидицей. Хотя понимала: опасный эксперимент, трудно сказать, куда могло завести меня мое воображение. Но и отступать было некуда, этот кретин (и зачем только ему нужно было рассказывать мне подобное!) прорвал оборону, которую я уже три месяца как выстраивала, и этот прорванный участок нужно было срочно залатать.

Откуда в них столько злобы? Обыкновенные на вид ребята. Они ведь не детдомовские, у них наверняка есть родители. Собираясь замуж, я частенько прикидывала и буквально в ужас приходила, во сколько сил и средств может обойтись мне ребенок (начиная с того, что при родах я просто могу умереть), а вырастет в итоге такой вот дебил.

Они давно сбились в стаю или просто сработало стадное чувство? Кто-то из них действительно был дрянью, но не все же? Я, как всегда в таких случаях, проецировала на себя рассказанную историю. Еще один прием – перемешать в памяти реальное с никогда не происходившим, разбавить тем реальность и, как результат, уменьшить ее воздействие на психику.

Могла ли я отбиться? Нет, сковало чувство: как ударить ребенка? Не просто отшлепать или отпугнуть, а любым способом вывести его из строя. Они не дали мне времени долго размышлять, повалили на землю, и сколько я ни пыталась потом подняться, все падала и падала.

Та женщина выжила, выжила ли бы я? И что, интересно, она делала, чтобы выжить? Надо бы расспросить Фомича поподробнее.

ГЛАВА 6

Нет, Фомич был не глуп, я всегда это знала, но он даже не подозревал, сколько он дал мне информации к размышлению.

Я открыла файл «Месть». Сначала жажда мести буквально переполняла меня. Мне хотелось сцепиться с каждым или с каждой, кто бросал в мою сторону ехидный взгляд, обсуждал то, что со мной произошло. Потом я поняла, что на каждый роток не накинешь платок, и если концентрироваться на мелочах, то на главное ни сил, ни времени уже не останется. Файл «Месть» был одним из узловых в вычерченной мной схеме, неужели я закрою его сегодня? Нет-нет, не сотру, конечно, даже периодически буду заглядывать в него. Но, может, я смогу, наконец, теперь продвинуться дальше?

Вадим. Опять Вадим. Никак не пройдешь мимо него, обязательно споткнешься. Если бы не его предательство… Но, во-первых, можно ли назвать его поступок предательством или есть какое-то оправдание, пусть даже не просто оправдание, хотя бы слово, в его защиту? Если бы он подошел ко мне и честно сказал, что нам лучше расстаться, потому что произошедшее со мной отравит навсегда нашу совместную жизнь, как бы я на это отреагировала? Сочла бы его поступок честным или все равно предательским? И значит, предательство может быть большим или меньшим? Но он не просто шарахнулся от меня, как от зачумленной, он перекинулся. Тут же начал встречаться с другой девчонкой.

Сейчас я думаю, что она давно у него была, то есть нас вообще было двое, просто он никак не мог решиться, и только в самый последний момент остановил выбор на мне. А затем судьба повернула его выбор в противоположную сторону. Но меня подкосил не сам факт его бегства, а то, что он именно в такой момент отвернулся от меня. Месть? Но ведь Эдмон Дантес не мстил Мерседес за то, что она вышла замуж за другого мужчину, своего кузена Фернана Мондего, он мстил самому Фернану, оболгавшему его. Хотя у меня, пожалуй, несколько иной случай. В конце концов, я убедила себя, что судьба проявила ко мне милость, не соединив меня навек с таким человеком. Когда-нибудь в жизни он все равно бы себя проявил, оставил меня без защиты…

Мои друзья и подруги… Которые внешне лебезили передо мной, жалели меня, но для которых я стала вдруг неровней, парией, прокаженной. Им мстить? И здесь куда разумней было просто поблагодарить судьбу, что я узнала им истинную цену.

Те люди, к которым, начиная свой путь, я обращалась за помощью, но они либо отделывались формальным сочувствием, либо бесцеремонно и даже брезгливо отторгали меня – как к ним относиться? Нет, нет и нет, я копила свой гнев для тех, кто действительно заслуживал его, ни капельки не пролила.

И что же потом? Когда я услышала приговор, я буквально остолбенела от ярости. Так значит вот она цена моей поруганной жизни? И что мне делать после этого? Таскать с собой револьвер?

Но что я могла сама? Только испортить дело. Защита, состоявшая сплошь из матерых профессионалов, действительно, буквально размазала меня по стене. Те «плечевые», которых Фомичу удалось разыскать и уговорить дать показания, впоследствии от всего отказались. Только два «камешка» и отсеялись, Вика и Оксана, те две девчонки из Балашихи. Но за ними были хорошие ребята из «дальнобойщиков», они их в трудный момент и подстраховали.

В конце концов, я все-таки победила, и даже нашла вариант, как мне по-настоящему отомстить своим мучителям, выйдя на «золотых рыбок», но почему-то остановилась у последней черты. Струсила? Кто знает, может, наоборот, проявила осмотрительность. Должна же у меня быть хоть какая-то страховка на тот случай, если кто-то из четверки вдруг, и в самом деле, надумает уничтожить меня?

Что ж, будем считать, что путь от пункта «А» до пункта «М» я осилила. И могла теперь полностью сосредоточиться на том отрезке, по которому давно уже параллельно плелась, но без особых достижений: от пункта «М» до пункта «Р» – реабилитация. Так, для удобства, я разбила свою схему: четыре пункта – «А», «М», «Р» и «Я», но когда я прорвусь к своему собственному Я и прорвусь ли когда-нибудь – никаких предпосылок к подобной победе у меня пока и в помине не было.

И опять вдруг нахлынуло… Я всю жизнь была примерной девочкой, хотя ходила в середнячках – мне нелегко доставались мои успехи. Почему именно я, почему это случилось именно со мной – вопрос этот больше всех остальных не давал мне покоя. В последнее время я много читала из того, что мне советовали и, наоборот, не советовали, читать, и наткнулась как-то на роман «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели» маркиза де Сада. Суть там состояла в том, что паиньку Жюстину весь роман насиловали, глумились над ней, как только могли, а она стойко переносила посылаемые ей небом испытания и даже не роптала, а ее сестра Жюльетта, графиня де Лорзанж, наоборот, находилась на содержании, не скрывала своей распущенности, однако ее принимали в свете, оказывали ей все знаки внимания, уважения, так что поневоле к финалу напрашивался вопрос: а кто же из этих двоих падшая женщина, кто из них на самом деле достоин порицания, а кто восхищения?

Я увидела себя в роли Жюстины и, естественно, роль эта мне не понравилась. Я как бы перенесла действие сюжета в современность, сравнила себя с Немальцыной и пришла к выводу, что сравнение тут явно не в мою пользу. За двести лет положение женщины в обществе изменилось, конечно, в лучшую сторону, однако, сколько еще должно понадобиться времени, чтобы она на самом деле уравнялась в правах с мужчинами: тысяча, две тысячи лет?

ГЛАВА 7

Как бы то ни было, подобные мои размышления никому не были интересны, во всяком случае, никто не брал их в расчет.

Вернулась в нормальную жизнь? Так живи, как все люди.

Хочешь остаться в прежнем кошмаре: милости просим в психиатричку, либо просто сиди себе дома и носа из него не показывай, как Премудрый пескарь (пескариха).

Трудно было не согласиться с подобным мнением. Особенно остро я почувствовала это, вновь оказавшись в том Реабилитационном центре, с которого начала когда-то свои хождения по мукам, а уж если быть точнее, по кругам ада. На меня смотрели теперь не с неудовольствием даже, а с ненавистью: чего ей надо? Опять пришла!

Ясно, что при такой зарплате выкладываться на полную катушку никто здесь не собирался. И тем не менее, если мне не помогло их «лечение» – это что же, получается, брак в работе? Циркулярный душ, кабинет релаксации, электросон, иглоукалывание: чем я только здесь не занималась – и не помогло? А уж сколько советов, телефончиков мне давали: мол, за небольшую плату чудо-доктор, природный дар, черная магия, белая магия, знатоки вуду.

Но я пришла сюда из-за одного только человека – Игоря Карловича, седого, как лунь, старика, который мне очень помог поначалу. Он и на сей раз согласился принять меня, хотя и заставил отстоять большую очередь. Собственно, к нему всегда была очередь, он никогда не упускал возможности подхалтурить.

–  А, Анюта, как твои дела?

Что он лучше всего умел, так это слушать, но на сей раз не выдержал, перебил меня.

–  Ты прорвалась к Чупилину? Не может быть! Во сколько же тебе это обошлось?

–   Сто евро, – вздохнула я с невыразимой грустью на лице по поводу потраченных мной столь неразумно «у. е» («условных единиц», придумают же такое!).

–  Сто евро? – рассмеялся Игорь Карлович. – Враки! Знаю совершенно точно, что Леонардик меньше, чем по пятьсот евро за визит не берет.

Ничего себе сюрприз. Я промолчала.

–  Ну, Анюта, тебе повезло. Не буду лукавить – то, что я понял из нашей с тобой беседы, называется рецедивом. То есть, зацепиться тебе так и не удалось, наоборот, намечается даже некоторое сползание в прежний омут. Ума не приложу, что тебе посоветовать. Лучший доктор здесь – время, я тебе и в прошлый раз так говорил. Однако в данном случае время стало все дальше убегать вспять: не лечить, а наоборот, бередить рану. К сожалению, вынужден повториться, я бессилен тебе помочь. Что остается? Лекарства. А это частенько путь только в одну сторону. Да и врач здесь понадобится совсем другой: психиатр. Соответственно, стационар, где тебя никто по головке гладить уже не будет, ты утратишь все свои льготные, благотворительные статусы, станешь обыкновенной психбольной. Соответственно, постановка на учет, не исключено, что пожизненная. И доказать, что ты не верблюд (верблюдиха) тебе потом уже будет очень сложно (практически невозможно). Ну да мы с тобой об этом уже говорили. Что касается самой проблемы… Главное, что тебя губит – твой максимализм, ты непременно хочешь обойтись без потерь в данном случае, стать такой, какой ты была раньше, и точка. То есть, стремишься к заведомо недостижимому, невозможному результату. В принципе… кто знает, может, в этом как раз твой единственный путь к спасению? Я, конечно, не имею в виду результат, а именно стремление. Оно очень велико, и это поражает. То есть, Леонард, как тебе ни покажется  подобное странным, был прав, говоря, что помочь себе можешь только ты сама. Но не одна, а под опытным руководством. Так что, раз уж тебе так повезло, и Чупчик проявил к тебе редкую для него снисходительность в смысле оплаты, вцепись в него мертвой хваткой, пусть вытаскивает. Каким бы странным он тебе ни казался, знай, лучше него во всей России психотерапевта нет.

Мы еще немного мило поболтали, на том и расстались. В голове у меня теперь была только одна мысль – как завлечь в свои сети Леонардика.