Измученная неизвестностью,  она бродила с этажа на этаж, по коридорам и комнатам Смольного, пытаясь выяснить, наконец, у кого-нибудь: долго ли и чего ждать?

        И была виной тому внешность его, или просто странная неподвижность, в бесконечной сутолоке коридора, но очередной раз натолкнувшись на лестнице второго этажа на рослого матроса, обладателя огромного, похожего не орлиный, носа, она обошла его, спокойно стоящего у перил, заглянула в его лицо.

          Его глаза были темными, словно море перед бурей, кулаки, размером с голову младенца, крепко сжаты, костяшки пальцев побелели.

          Не спокойно ему, подумала она, а стоит, не мечется».

          Моряк стоял неподвижно и ждал, не проявляя особого нетерпения, его твердая уверенность в себе, словно, начала переливаться из его бездонных глаз, в ее беспокойное сердце.
          Почти успокоившись, неожиданно для себя спросила:
- Неужели для тебя дела не нашлось?

          Он посмотрел на нее в упор.

Утро на Кавказе

           Перед ним стояла молодая работница, стройная, невысокого роста. Мелкие завитки черных, блестящих волос, выбились из-под платка. Четко очерченные губы крепко сжаты, а глаза горят. Зеленовато-желтые, с черными крапинками, эти глаза притягивали к себе, надолго запоминались.

           «Экий бесенок!» - подумал матрос. И ведь не так давно он видел эти глаза…

           - Бей, да бей ее! – орал длинный худой гимназист. – Вот сейчас я ее, вот сейчас!

         Он старался дотянуться кулаком до ее лица, да побольнее ткнуть в небольшой, чуть курносый нос. А она, бледная, плотно сжав свои губы, прижалась к стене дома, довольно умело отбивалась от шести кулаков.

         Моряк одним движением отодвинул от нее трех гимназистов, поклонников женской силы, сразу очистив переулок. Гимназисты, вытерев разбитые носы, несколько точных ударов девушки достигли цели, собрали свои вещички и поспешили от места драки.

        А девушка подняла на моряка свои бесовские глаза, ну, точно как сейчас, и улыбка тронула уголки ее разбитых губ, ей тоже досталось.

         - Спасибо, товарищ! – поблагодарила она без дрожи в голосе, будто бы и не она дралась минуту назад здесь, а просто моряк помог в чем то малом, словно дорогу уступил среди высоких сугробов. Она отряхнула старенькое пальто, плотно облегающее ее точеную фигуру, встряхнула головой:
        - Старые счеты сводят, ясно…

        «Как похорошела за прошедшее время, - подумал моряк, оглядывая ее сверху - донизу. – Березка кудрявая.

        - Неужели дела не нашлось? – переспросила она, поправив вылезшие из-под платка завитки волос.

       Матрос улыбнулся:

- Мне то? На этот раз без нас с тобой эта драка не кончится. А как твои гимназеры?

       Девушка широко распахнула светившиеся, казалось, в полутьме глаза, губы ее разомкнулись, обнажив два ряда белых, ровных зубов.

       - Так это…

       -  Хм…

       - Знаешь, начала девушка, - это они зло на мне срывали. Я ведь одна с Охты в их район в гимназию ходила. Обычно меня провожали ребята, когда были свободны от работы, - девушка улыбнулась вспоминая. – Тогда свита у меня была не большая, но издалека видна.

       Понимаешь, - убеждала она, на Невском с утра увидеть ватагу босых, бедно одетых ребят, шедших рядом с девушкой в белом фартуке, с большими белыми бантами на голове, не всем тогда нравилось.

        Моряк улыбнулся, представляя эту сцену – толпа босоногих подростков из рабочего квартала, а впереди с большими бантами в вихре завитков волос, эта чертовка.
«Что это я ему рассказываю? – подумала она. – Нужно ему?

        Она встряхнула головой, из-под пухового облезлого платка, брызнули непослушные, блестяще-черные колечки завитков.

         Сочные губы мгновенно сомкнулись, и…

        - Били меня первое время крепко. Это уже позже ребята научили меня английскому боксу. – Она усмехнулась, вспоминая разбитые в кровь губы и ноющие кулаки. Отец ее, мастер из рабочих, все деньги готов был заплатить, чтобы дочь получила образование. – Но гимназию окончила. Трудно стало, как отец погиб на заводе. – Она помолчала, продолжила с гордостью, - Лучший мастер был в литейном, других спас, а сам…

         После гибели отца, жила одна в маленьком доме. Мать умерла при родах младшей сестры. Обстирывала соседей, работала на огородах, но  гимназию не бросила. Охтинские мастеровые помогали, кто сколько мог. По пятаку собирали оплачивать за учебу. Так прошел год, ребята оберегали ее, но не всегда успешно. Окончила гимназию, стала учительницей воскресной школы для рабочих, потом февраль…
        - Ты партийный? – спросила она, прервав рассказ, вглядываясь в его глаза.

        - С одиннадцатого…

        - А я в феврале вступила, когда у нас дружину стали организовывать, - заводские ребята избрали меня своим командиром, по привычке, наверное, – она потупилась. – Мы мосты охраняли, а теперь? Чего ждем?

        - Не журись, у всех важные дела были. Нас с тобой оставили на закуску. – Его огромный нос выдал свистящий звук, похожий на боцманский сигнал, матрос поправил ремешок деревянной коробки маузера и застыл.

       Не первый раз ждал он ответственного задания и ко многому был готов. Еще в тринадцатом году, собрал вокруг себя ребят и создал большевицкую организацию на крейсере «Россия», а в 1915 году, возглавил судовой коллектив Кронштадтской военной организации РСДРП. Но, тогда не получилось. Не было опыта борьбы с предателями, продажными офицерами. Да и время еще не пришло.

       Приговорили его в шестнадцатом к восьми годам каторги и покатил он от Балтики, да за Уральский хребет. По дороге присматривался, терпения хватало, а конвоиры посчитали его напуганным, да забитым, лежит на нарах, белого света видеть не хочет. А он в одночасье, взял и проломил дощатую стенку вагона, выпрыгнул на полном ходу,  за ним еще, да не повезло им, попали под колеса.

          Добрался до Питера. Братки избрали членом Ценробалта. Сколотил из добровольцев отряд, порядок в городе поддерживать, присматривать за «голубой кровью».  Да и твари всякой развелось, рабочему человеку ночью пройти нельзя, грабят. Не хватало, видимо, времени у министра внутренних дел Авксеньтьева навести порядок даже в столице. Наверное, не считал нужным. Однако нашлись и люди, и время у этих людей.

          Бойцы «Летучего» отряда шли после патрулирования в экипаж. На Невском, даже в это сумеречное время народу хватало, но грузовые автомобили проезжали не часто. А тут сразу две загруженные товаром. Подошли, поинтересовались, кто такие, чем занимаются. Не теряя времени даром, двое в полувоенном, укладывали в кузов штуки мануфактуры. У входа в подвал стоял не видный такой мужичонка, в ладном романовском полушубке, косоротый, глаза наглые, при разговоре показывает мелкие гнилые зубы:

          - Привэт, мариманы! Што приплыли?

Максим оглядел его с ног до головы, сплюнул сквозь зубы, подумал, что мала гнида, а хорохорится.

         - Где хозяин, куда добро грузите? – спросил Максим.

         - А теперя народ хозяин, гнилозубый показал на грузивших мужчин, те заулыбались, - экспроприация! – запинаясь, закончил он.

         - Ты мне брось свои выражения! Куда, говорю, добро грузите?
         Гнилозубый сморщился, лицо его и без того маленькое, стало словно печеное яблоко, он сунул два пальца в рот, свистнул, повернулся к открытым дверям подвального помещения.
         - Матайте, мать перемать, пока я не рассердился, -  сказал гнилозубый, услышав за своей спиной одобрительные возгласы подручных: «Гони их, Гнида!»

         Максим даже оторопел от такой наглости и с удивлением смотрел на плюгавого налетчика, стоящего у стены и вычищавшего финкой из-под ногтей многолетнюю грязь.
         «Гнида» поднял глаза и глядя сквозь матроса выматерился:
        - Двигай отсель, сундук, нечего тебе  здеся не отломится!

        - Зато тебе отломится, нашелся Максим, - чижик, сявка вонючая.
        Он давно понял, что это за деятели, подошел к машинам, заглянул в кузов одной.

        - Богато! - протянул он, оглянулся, посмотрел на грабителей, - Я командир «Летучего» отряда…

        - Ну, и … с тобой, што ты командир. – перебил его Гнида, - лети скорей по ветру.

        Из подвала поднялись еще пятеро, спокойно сложили товар в машины, повернулись к матросам.

        Те поняли, что время разговоров кончилось. Максим подошел к главарю, играющему финкой. Ни слова не говоря, взял его за рукав, дернул на себя. Голова у того метнулась, словно и не его, он упал на колени, проглотив не начатый мат. Налетчики полезли в карманы, но было поздно уже.
Максим не оборачиваясь к своим, процедил сквозь зубы:
         - Если просите…

        Схватил стоящего ближе к нему рослого парня, плотного в теле, с длинными, до колен, руками, и как дубиной, начал охаживать им остальных. После такой беседы, добавлять нужды не было. Очень убедительно, действовали и его товарищи.
        Вот на мостовую прилег еще один, Максим посмотрел по сторонам. Спокойно и тихо стало. Рядом с ним корешки, а по сторонам, лежит мусор людской.

       - Вот тебе и порядок. Только что-то дружка своего не вижу, - вглядываясь в шевелившихся грабителей, сказал Максим. – Сбежал, зараза, не попробовал моего кулака!
Моряки разоружили поверженных налетчиков, освободили их карманы от прихваченных из магазина украшений.
Максим поднял двоих за шиворот, подтолкнул к машине:
       - А, ну, сгружай обратно!

       Из магазина несмело, вдоль стенки, вышел упитанный мужчина в желтом, шелковом жилете – хозяин магазина. Он с удивлением смотрел, как грабители торопливо сгружают с машин товар, а рядом с ними, словно три богатыря, стоят обвешанные пистолетами, три балтийских моряка. Один из них, подал хозяину завернутые в платок украшения.

        … И так было. Максим вздохнул, нос его обиженно свистнул.
       Совсем рядом ходили туда-сюда мастеровые, солдаты, матросы, все с оружием, у всех дела.

       Из глубины коридора, словно по зову Максимова свистка, выскочил расторопный паренек. Сам маленького роста, а длинная трехлинейка, волочится по затоптанному паркетному полу. Малец подтягивает за ремень, но тяжелое оружие сползает с его худенького плеча, сдерживая его порывистые движения.

       Парень отдувается, недовольно морщится. Хотя тяжелая винтовка, а без нее нельзя, время военное, да и не примут его всерьез в стоптанных, латаных башмаках, отцовском, длинном ватнике, подпоясанным солдатским ремнем. Ему бы раньше, года на два, родиться, тогда винтовка бы впору. Разве дело бегать по коридору с эдакой тяжестью. Так до старости и пробегаешь по этажам, настоящего боя не увидишь.
       Мимо парня проходили степенные мужики и не могли сдержать улыбки, винтовка-то с примкнутым штыком, в два раза больше этого вояки, но, молодец парень, терпит! Кто всерьез, а кто и смехом, советовали  не таскать с собой винтарь и предлагали ему поменять эту дубину, вот хоть на солдатский наган.

        Рассыльный проходил мимо серьезный, нашли время для шуток, он же при деле. И какой-то студент, давеча, предложил ему свой револьвер «Бульдог», просто так, от большого сердца и жалости к мальцу.

         - Тимофеев, Зуева, к комиссару! – прозвучал ломающийся басок рассыльного.

        Собравшись, словно перед прыжком в воду, Лида передернула плечами, удовлетворенно вздохнула, двинулась вперед.
         У дверей, затертых сотнями шинелей и ватников, остановилась, ожидая степенно идущего моряка. Теперь она знает его фамилию.

        Рассыльный привел их к одной из комнат в бесконечной дали коридора, где расположился недавно назначенный Совнаркомом, Народный комиссар внутренних дел.