ГлавнаяПрозаКрупные формыРоманы → По ту сторону жизни 3 глава 7 часть

По ту сторону жизни 3 глава 7 часть

article54819.jpg


7 ЧАСТЬ

На следующий день с букетом цветов и сумкой детских вещей, Виктор поехал в роддом за сыном. С Ларисой Дмитриевной они вчера вечером нашли подходящую няню. Молодую женщину, бывшую детскую сестру, попавшую у них под сокращение. Своих детей у нее не было, с мужем развелись два месяца назад. Но опыт с детьми получить она успела, проработав в роддоме около четырех лет. Она сразу же согласилась на эту работу, все условия устраивали ту и другую стороны. Анне она понравилась, как только вошли они в дом с малышом.

- Пожалуйста, сюда - показывая рукой в детскую, говорил Виктор.- Здесь всё необходимое. Ваша комната рядом, так же рядом кухня. Познакомьтесь, это Вера. Она будет приходить убирать дом и приносить необходимые продукты. Всё, что необходимо пишите на листке, вот они в углу стены и вешайте магнитом на холодильник. Я всегда буду знать, что необходимо. График работы у меня не нормирован, поэтому, когда точно буду, дома не знаю. Но сына надеюсь видеть как можно чаще. Все жалобы и претензии принимаются в том же порядке. Вера, это Наталья Александровна, прошу любить и жаловать. Ну, всё, устраивайтесь поудобнее. Для Данилы всё необходимое здесь - он показал кухонный шкаф, в котором стояли молочные смеси.

Данила в это время лежал в своей светлой, красивой кроватке и спал, причмокивая во сне. Аня сидела рядом и любовалась сыном.
Наташа, как стала звать ее потом Вера, оказалась довольно добросовестной няней. Всё своё несостоявшееся материнство она с нежностью передавала ребенку.
Прошел день-два, Аня, уже доверяя ей ребенка, могла выйти прогуляться по аллее. Ей хотелось увидеть бабу Нюру и рассказать, как прекрасен ее малыш. Может даже пригласить в гости.

- Да ты прям вся светишься!- скрипящим старческим голосом приветствовала Аню баба Нюра, когда та подходила к ней, сидящей на скамье.
- Ох, баба Нюра, как я счастлива - улыбаясь ей, отвечала она.
- Да, в твоем теперешнем положении, это самое лучшее.

Веселая улыбка Ани, сменилась на грустную.

- Да ты дочка не обижайся. Садись, давай рядом. Как там твой малыш? По нем так от счастья убиваешься?
- Ой, баба Нюра, он такой хорошенький, спокойный. Нянечку, Витя ему нашел хорошую, добрая женщина, всё на совесть делает, как своего голубит. А я баб Нюр нисколечко не ревную ее к нему. Вот и к вам решила сходить, потому что доверяю ей.
- Это хорошо милая. Дай то Бог.
- Баба Нюра, я вот хотела спросить, может вы о себе, расскажите? Что-то мучает вас или мне так кажется?
- Да не знаю, интересно тебе будет о старой-то знать?
- Интересно, баба Нюра. Вы мне теперь, как родная.Я вот три дня вас не видела и уже так соскучилась.
- Спасибо на добром слове дочка. Сколько я тут повидала "нашего" брата, да только ты и запала мне в душу. Тоже соскучилась - потрепала Аню за руку баба Нюра. - Ну, а если интересно, расскажу о себе. Я то, в девках, шибко красивая была - начала свой рассказ баба Нюра.- Коса одна чего стоила с кулак толщиной, ниже пояса. Волос на висках завивается, одним словом хорошее украшение для моего красивого девичьего лица было. Жила я в маленькой деревеньке, кругом тайга. Все на виду. Любила я парня одного, Степаном звали, и он меня любил. Только вот отец был против нашей с ним любви. Бывало, узнает, что с ним встречаюсь, так с порога вожжами охаживал. Бедные они были, из скота одна корова и та никудышная была. А тут у зажиточных соседей сын пришел с военной службы, да на меня глаз положил. Ходил он за мной по пятам. Хоть лицом его Бог и наградил, да только не мил он мне был. Стал он к отцу с бутылочкой захаживать, посидят- посидят, а потом отец меня уговаривать начал замуж за него идти. За Мефодия стало быть. Я, не в какую. Так они с матерью меня насильно, за него отдали, когда сваты пришли. За это, тот дал им два десятка курей, пару овец, да десять соток земли. Так я стала женой не любимого мной человека. Сперва, он терпел мой строптивый нрав, а потом и за косу и за вожжи браться стал. А когда и кулаками проходился по моему девичьему телу.

- Так вы бы ушли от него, баба Нюра.
- Не принято было уходить, позор. Со Степаном на дорожке встретимся, посмотрим, друг на дружку, да дальше идем, каждый своей дорогой. А злые языки собирают, да Мефодию послаще, по придуманее рассказывают. Тот вообще мне на улицу запретил выходить. Пить стал. А, как напьется, бьет меня почем зря. Забеременела я, думала, изменится, беречь будет. А он взял к себе в голову, что дитя этот Степанов. Так еще, пуще прежнего, бить стал. К матери с отцом убегала, так те, меня назад, к нему гнали. Отдыхала от него душой и телом, только когда тот на охоту уходил в тайгу. Я уже на седьмом месяце была, когда он, в очередной раз, напившись, бросился на меня с кулаками, побежала от него, он за мной. Был сильно пьян, ногой за скамью зацепился, да со всего маха головой о печь. Тут же свалился замертво. Лежит, а я подойти боюсь, вдруг, как схватит. Присела на кровать, за спинку держусь, колотит всю, ноет, куда стукнуть успел, а сама живот поглаживаю, чтоб дитя не так больно было и трепетно. Долго смотрела на него распластавшегося огромного тела и решила потихоньку посмотреть. Иду, ноги трясутся. «Мефодий, Мефодий...» зову, а он то и не откликается. Подошла, тронула его, вижу, он мертвый лежит, а по лицу струя крови, но полу уже лужа целая, глаза вытаращил, аж, жуть. И пришла мне в голову мысль утащить его ночью в лес да закапать, а всем сказать, что, мол, с тайги не вернулся. Так и сделала. Всю ночь тащила его, потом следы заметала, кровь на полу, да на печи отмывала. Под утро свалилась от усталости да уснула. Да только он во сне всё гнался и гнался за мной. Бегу, ору, как оголтелая. Проснулась от болей в животе. Еле, как до бабки повитухи добралась. Та сразу на дощатую кровать меня, воду на печь. Думала сдохну. Но ничего, мужик мой меня к болям-то закалил. Дитя пошло не правильно, порвалась вся, бабка простыней свёрнутой в жгут выдавливала из меня дитя. Родилась девочка, крохотная. Ручка и ножка, сломанные и сросшиеся неправильно, торчали в сторону, они совсем не двигались, были синего цвета. Сама она издавала еле слышный писк и затихла. По вдоль всей головки сплошной красный кровоподтёк. Страшно было смотреть на нее. Бабка повитуха про меня забыла, на дитя уставилась. Ну, думаю, всё ославит так, что житья мне здесь не будет больше. «Антихриста ты родила», говорила мне она и то и дело перекрещивалась, отмахиваясь руками. «Свят-свят-свят». Бедная девочка и десяти минут на свете не прожила. Тихо так умерла.
Сгребла я тут же ее и бегом домой. Бегу с меня всё льется, от болей корчусь. Прибежала, закрылась и сижу тише воды. Ночью дочку на заднем дворе схоронила. Утром к Мефодию мужики пришли. Я сказала, что он из тайги еще не вернулся. Ну, те и ушли. А через два дня, собаки в лесу тело его отрыли. Шум в деревне поднялся, стали косо на меня смотреть, про дочку тоже прослышали, так совсем меня отовсюду гнать стали. Тяжело мне жить средь людей стало. Обозлилась я на них, да и вообще на всё на свете. В Бога верить перестала. Собрала я в узелок вещи свои, да еды на дорогу, заколотила окна, двери и ушла из деревни прочь.

- А как же Степан? Он же любил вас - спросила ее Аня.
- А, что Степан. И он от меня отвернулся, не пошел против людей. А я уже знала, куда мне идти. Земля слухами полнилась. За топкими болотами жила старая знахарка. Все ведьмой ее звали. Вот к ней-то я и подалась. Не знаю, каким чудом прошла я все эти болота, нашла ее лачугу и стала к ней проситься в ученице. Но та меня сразу не приняла. Жестко меня встретила, выгнала. Я три дня возле ее дома в деревьях жила, продрогла вся, заболела, с голоду сознание стала терять. Вот такую она меня и нашла. Только вот очнулась я уже в тепле, на кровати. Старушка эта у печи с отварами, что-то колдовала. Меня пить заставляла, обтирала моё тело травами настоянными. Через недельку была уже, как новенькая. «Ладно», говорит она мне, оставайся мол, живи у меня, «будешь помогать, а заодно и посмотрю, на что ты способна». Про меня она ни чего не спрашивала, говорит, что итак знает, да и про себя мне никогда ничего не рассказывала. Многому я у нее научилась. Мефодий всё ко мне по ночам приходил во сне, орала дурниной. Так в одну ночь вот приснился, все грехи начал мне вспоминать, да кидаться на меня драться, а я ору, отмахиваюсь, терпенья уж нет.
Тут вижу, у него за спиной дерево огромное вырастает, сухое такое на вид, как рогатка детская, а через него веревку тянущуюся повязали, да концы ее к обеим, стволам. Сжался Мефодий, что есть сил, держится, а дерево, то всё дальше и дальше удаляется. А потом, как закричит он на меня: «Проклинаю тебя и детей твоих». И словно из рогатки им и пульнули, прямо через это дерево, куда-то в огромное пространство. Проснулась я, лицо от слез мокрое, а рядом стоит старушка и держит в руке рогатку. Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. «Ну, вот и всё» - сказала она мне, и пошла прочь – «больше он к тебе не придет» - закрыла дверь, прилегла на свою кровать и захрапела.
Понравились мне такие чудеса, пуще прежнего, захотелось научиться всем этим штукам. И научилась. Довольная она была моими успехами, а как поняла, что передала мне уже все, что сама имела, так и легла помирать.

- А вы как же, баб Нюр, остались там вместо нее?- спросила Анна.
- Какое-то время, да. Люди ко мне приходили, знамо зачем. А как я в себе силу-то почувствовала, удержу мне не было. Молодая еще была, тридцати не было. Подалась в деревню свою, хоть и знала, что там увижу, да убедится, мне надо было. Так и есть. Отец с матерью угорели ночью, схоронили их уж, как год. Степан женился, деток завел. Через зло затаенное на него и ему и жене сделала, чтобы пил, да жену бил. Много я кому там чего сделала, вся деревня платила за моё поругание. Ушла оттуда я, сразу затерялась в очень большом селе, который и город не город и деревня не деревня. Меня там ни кто не знал.
Полюбился мне там парень, присушила, приворожила. Весь мой был. Вышла замуж за него, родила дочь, красивую, здоровенькую. Счастливее меня никого, наверное, не было. Только вот не уберегла я своего Анатолия. Видение видела о смерти его, как да что, дня только не знала, а то бы на работу не пустила. Автобусом его придавило, когда он под ним лежал, чинил. Поставил, как их там, на эти домкраты, а они в стороны то и ушли. Людей он возил на этом автобусе на работу. Думала, не выдержу горя такого, да дочка на радость и утешение осталась.

- А люди к вам больше не приходили? - спросила Аня.
- Нет, не ходили. Решила сама судьей всем буду. Померло много тех, кто дорогу перейти хотел, кто заболел так, что по сей день мучаются. В общем, творила я ужасное. Хотя думала всегда, что делаю справедливое, этого, мол, человек сам заслужил. Только вот на детках моих всё и аукнулось. Дочь выросла, вышла замуж, родила сына и дочь, а через какое-то время сошла с ума. Чего я только не делала, не подвластна мне болезнь оказалась. Прописалась она в лечебнице, потому, что дома вела себя совсем неадекватно. Видения всякие видела, не такие как я, а с какого-то ужасного страшного мира. Снотворные на ночь не помогали, так и лезла на стены от страха, от своих видений. И прогнать и закрыть их я не могла. Прожила она так года три и умерла. Только на ней всё не закончилось. Внук стал принимать наркотики, умер от передозировке. А внучка, так же как ее мать, сошла с ума.

- Где она сейчас? - спросила Анна, после долгой паузы.
- Я пришла навестить ее в больнице. Мне разрешили погулять с ней по коридору, она была спокойная, говорила нормальные вещи, но страх не покидал меня, я знала, что с ней говорим мы последний раз. Когда мы подошли к открытой двери, которая предназначалась для эвакуации больных, в экстренных случаях, она, отпихнув в сторону рабочего, который что-то чинил в двери, схватив меня за одёжу, потащила с собой. Силища в ней проснулась не дюжая, меня словно перышко тащила. И вот мы уже за дверью на железной лестничной площадке. Она кидается вниз, и я лечу за ней тоже, четвертый этаж, внизу какие-то ремонтные работы и на всё это дело со всего маху. И вот мы встали, я смотрю на нее, а она взад пятится и кричит мне в лицо: « Это всё ты. Это всё ты. Всё из-за тебя. Я всё видела про деда одного и другого, мать, брат, это всё из-за тебя...»
И тут небо расступилось и старая женщина, в ней я узнала мать мужа моей дочери. Она подошла к ней, обняла за плечи и повела ее, успокаивая куда-то с собой. Прошли они немного и исчезли, а я стояла потрясенная, а когда очнулась, увидела, как все бегут к этому месту, кто-то кричит, что надо вызывать милицию, скорую. На насыпанной куче щебня, лежали два тела - моё и внучки. Стояла я долго, всё ждала, то ли наказания, то ли того, кто придет за мной. Но за мной, ни кто не пришел, и вообще я была, ни кому не нужна. Вот хожу теперь, как неприкаянная, грехи свои замаливаю, о смысле жизни думаю. И пришла к таким выводам, что хоть в таком обличии помогать должна. В церкви слёзно прошу, чтоб все мужья да деточки меня простили. А недавно заснула, так сон увидела: пустыня, деревья сухие стоят, а на них люди висят, цепями привязаны, солнце жарит, ни воды, ни еды им не дают. И мучаются они уже, кто сколько, кто и вечно. А деревьев пустых еще множество стоит. Вижу очередь, стоит. Стол, за ним человек сидит, что-то листает, читает и записывает. И вдруг, как гром, во всё небо скажет: «Следующий...» И два огромного роста человека, хватают из толпы женщину и ведут к столу.
Тут я и поняла, это все так называемые колдуны да ведьмы на деревьях висят. Встала я в очередь, жутко стало. И проснулась. Фу-ты, а я уж думала, всё попала, куда мне следовало бы. Ан, нет, вот опять здесь. Не берут меня Анечка никуда, а ведь и тут я устала, то одна. Вот Бог тебя послал, всё старой утеха.

- Может ко мне в гости, а? Сыночка моего увидите.
- А не боишься? - глядя ей в глаза, спросила баба Нюра.
- Нет баб Нюр, не боюсь. Я верю, что вы добрый человек, просто жизнь у вас так сложилась. Я жалею вас сильно баба Нюра.
- Нет, милая моя дочка, не пойду я сейчас с тобой, расчувствовалась, побыть хочу одна, устала. Ведь я ни кому, ни когда не рассказывала о себе.
- А где вы сейчас живете?
- Да, где понравится. И в любом доме могу заночевать, где тихо, мирно. Знаю тут уже всех, да и всё обо всех. Помогаю, чем могу. Только вот некоторые чудес таких боятся, стараюсь не пугать, но всё-же кое кого и попугать следовало бы. Ладно, дочка, иди. Знаю, где ты живешь, может и приду. Когда и сама приходи.

Повернулась и пошла к деревьям, стала бродить меж них. Аня глянув ей в след, пошла домой.

продолжение...


© Copyright: Светлана Рябова Шатунова, 2012

Регистрационный номер №0054819

от 11 июня 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0054819 выдан для произведения:


7 ЧАСТЬ

На следующий день с букетом цветов и сумкой детских вещей, Виктор поехал в роддом за сыном. С Ларисой Дмитриевной они вчера вечером нашли подходящую няню. Молодую женщину, бывшую детскую сестру, попавшую у них под сокращение. Своих детей у нее не было, с мужем развелись два месяца назад. Но опыт с детьми получить она успела проработав в роддоме около четырех лет. Она сразу же согласилась на эту работу, все условия устраивали ту и другую стороны. Анне она понравилась, как только вошли они в дом с малышом.

- Пожалуйста сюда. - показывая рукой в детскую, говорил Виктор.- Здесь всё необходимое. Ваша комната рядом, так же рядом кухня. Познакомьтесь , это Вера. Она будет приходить убирать дом и приносить необходимые продукты. Всё, что необходимо пишите на листке, вот они в углу стены и вешайте магнитом на холодильник. Я всегда буду знать, что необходимо. График работы у меня не нормирован, поэтому когда точно буду дома не знаю. Но сына надеюсь видеть как можно чаще. Все жалобы и претензии принимаются в том же порядке. Вера, это Наталья Александровна, прошу любить и жаловать. Ну всё, устраивайтесь поудобнее. Для Данилы всё необходимое здесь. - он показал кухонный шкаф, в котором стояли молочные смеси.

Данила в это время лежал в своей светлой, красивой кроватке и спал,причмокивая во сне.Аня сидела рядом и любовалась сыном.
Наташа, как стала звать ее потом Вера, оказалась довольно добросовестной няней. Всё своё несостоявшееся материнство она с нежностью передавала ребенку.
Прошел день-два, Аня уже доверяя ей ребенка могла выйти прогуляться по аллее. Ей хотелось увидеть бабу Нюру и рассказать, как прекрасен ее малыш. Может даже пригласить в гости.

- Да ты прям вся светишься!- скрипящим старческим голосом приветствовала Аню баба Нюра, когда та подходила к ней, сидящей на скамье.
-Ох баба Нюра, как я счастлива.- улыбаясь ей отвечала она.
- Да, в твоем теперешнем положении, это самое лучшее.

Веселая улыбка Ани, сменилась на грустную.

- Да ты дочка не обижайся. Садись давай рядом. Как там твой малыш? По нем так от счастья убиваешься?
- Ой баба Нюра, он такой хорошенький, спокойный. Нянечку, Витя ему нашел хорошую, добрая женщина, всё на совесть делает, как своего голубит. А я баб Нюр нисколечко не ревную ее к нему. Вот и к вам решила сходить, потому что доверяю ей.
- Это хорошо милая. Дай то Бог.
- Баба Нюра, я вот хотела спросить, может вы о себе расскажите? Что-то мучает вас или мне так кажется?
- Да не знаю, интересно тебе будет о старой-то знать?
- Интересно, баба Нюра. Вы мне теперь, как родная.Я вот три дня вас не видела и уже так соскучилась.
- Спасибо на добром слове дочка. Сколько я тут повидала "нашего" брата, да только ты и запала мне в душу. Тоже соскучилась. - потрепала Аню за руку баба Нюра. - Ну, а если интересно, расскажу о себе. Я то в девках шибко красивая была.- начала свой рассказ баба Нюра.- Коса одна чего стоила с кулак толщиной, ниже пояса. Волос на висках завивается, одним словом хорошее украшение для моего красивого девичьего лица было. Жила я в маленькой деревеньке, кругом тайга. Все на виду. Любила я парня одного, Степаном звали и он меня любил. Только вот отец был против нашей с ним любви. Бывало узнает, что с ним встречаюсь, так с порога вожжами охаживал. Бедные они были, из скота одна корова и та никудышная была. А тут у зажиточных соседей сын пришел с военной службы, да на меня глаз положил. Ходил он за мной по пятам. Хоть лицом его Бог и наградил, да только не мил он мне был. Стал он к отцу с бутылочкой захаживать, посидят- посидят, а потом отец меня уговаривать начал замуж за него идти. За Мефодия стало быть. Я не в какую. Так они с матерью меня насильно, за него отдали, когда сваты пришли. За это, тот дал им два десятка курей, пару овец, да десять соток земли. Так я стала женой не любимого мной человека. Сперва он терпел мой строптивый нрав, а потом и за косу и за вожжи браться стал. А когда и кулаками проходился по моему девичьему телу.

- Так вы бы ушли от него, баба Нюра.
- Не принято было уходить, позор. Со Степаном на дорожке встретимся, посмотрим друг на дружку, да дальше идем, каждый своей дорогой. А злые языки собирают, да Мефодию по слаще, по придуманее рассказывают. Тот вообще мне на улицу запретил выходить. Пить стал. А, как напьется бьет меня по чем зря. Забеременела я , думала изменится, беречь будет. А он взял к себе в голову, что дитя этот Степанов. Так еще пуще прежнего бить стал. К матери с отцом убегала, так те меня назад, к нему гнали. Отдыхала от него душой и телом, только когда тот на охоту уходил в тайгу. Я уже на седьмом месяце была, когда он в очередной раз напившись бросился на меня с кулаками, побежала от него, он за мной. Был сильно пьян, ногой за скамью зацепился, да со всего маха головой о печь. Тут же свалился замертво.Лежит, а я подойти боюсь, вдруг, как схватит.Присела на кровать, за спинку держусь, колотит всю, ноет куда стукнуть успел, а сама живот поглаживаю, чтоб дитя не так больно было и трепетно. Долго смотрела на него распластавшегося огромного тела и решила потихоньку посмотреть. Иду, ноги трясутся. Мефодий, Мефодий зову, а он то и не откликается. Подошла, тронула его, вижу он мертвый лежит, а по лицу струя крови, но полу уже лужа целая, глаза вытаращил, аж жуть. И пришла мне в голову мысль утащить его ночью в лес да закапать, а всем сказать, что мол с тайги не вернулся. Так и сделала. Всю ночь тащила его, потом следы заметала, кровь на полу, да на печи отмывала. Под утро свалилась от усталости да уснула. Да только он во сне всё гнался и гнался за мной. Бегу, ору, как оголтелая. Проснулась от болей в животе. Еле, как до бабки повитухи добралась. Та сразу на дощатую кровать меня, воду на печь. Думала сдохну. Но ничего, мужик мой меня к болям то закалил. Дитя пошло не правильно, порвалась вся, бабка простыней свёрнутой в жгут выдавливала из меня дитя. Родилась девочка, крохотная. Ручка и ножка сломанные и сросшиеся неправильно, торчали в сторону, они совсем не двигались, были синего цвета. Сама она издавала еле слышный писк и затихла. По вдоль всей головки сплошной красный кровоподтёк. Страшно было смотреть на нее. Бабка повитуха про меня забыла, на дитя уставилась. Ну думаю, всё ославит так, что житья мне здесь не будет больше. Антихриста ты родила, говорила мне она и то и дело перекрещивалась отмахиваясь руками. Свят-свят-свят. Бедная девочка и десяти минут на свете не прожила. Тихо так умерла.
Сгребла я тут же ее и бегом домой. Бегу с меня всё льется, от болей корчусь. Прибежала, закрылась и сижу тише воды. Ночью дочку на заднем дворе схоронила. Утром к Мефодию мужики пришли. Я сказала, что он из тайги еще не вернулся. Ну те и ушли. А через два дня, собаки в лесу тело его отрыли. Шум в деревне поднялся, стали косо на меня смотреть, про дочку тоже прослышали, так совсем меня ото всюду гнать стали. Тяжело мне жить средь людей стало. Обозлилась я на них, да и вообще на всё на свете. В Бога верить перестала. Собрала я в узелок вещи свои, да еды на дорогу, заколотила окна, двери и ушла из деревни прочь.

- А как же Степан? Он же любил вас.- спросила ее Аня.
- А, что Степан. И он от меня отвернулся, не пошел против людей. А я уже знала, куда мне идти. Земля слухами полнилась. За топкими болотами жила старая знахарка. Все ведьмой ее звали. Вот к ней то я и подалась. Не знаю, каким чудом прошла я все эти болота, нашла ее лачугу и стала к ней проситься в ученице. Но та меня сразу не приняла. Жестко меня встретила, выгнала. Я три дня возле ее дома в деревьях жила, продрогла вся, заболела, с голоду сознание стала терять. Вот такую она меня и нашла. Только вот очнулась я уже в тепле, на кровати. Старушка эта у печи с отварами, что-то колдовала. Меня пить заставляла, обтирала моё тело травами настоянными. Через недельку была уже, как новенькая. Ладно, говорит она мне, оставайся мол, живи у меня, будешь помогать, а заодно и посмотрю на что ты способна. Про меня она ни чего не спрашивала, говорит, что итак знает, да и про себя мне никогда ничего не рассказывала. Многому я у нее научилась. Мефодий всё ко мне по ночам приходил во сне, орала дурниной. Так в одну ночь вот приснился, все грехи начал мне вспоминать, да кидаться на меня драться, а я ору, отмахиваюсь, терпенья уж нет.
Тут вижу у него за спиной дерево огромное вырастает, сухое такое на вид,как рогатка детская, а через него веревку тянущуюся повязали, да концы ее к обеим стволам. Сжался Мефодий, что есть сил держится, а дерево, то всё дальше и дальше удаляется. А потом, как закричит он на меня: Проклинаю тебя и детей твоих. И словно из рогатки им и пульнули прям через это дерево, куда-то в огромное пространство. Проснулась я , лицо от слез мокрое, а рядом стоит старушка и держит в руке рогатку. Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. Ну вот и всё-сказала она мне, и пошла прочь.- больше он к тебе не придет. - и закрыла дверь. Прилегла на свою кровать и захрапела.
Понравились мне такие чудеса, пуще прежнего захотелось научиться всем этим штукам. И научилась. Довольная она была моими успехами, а как поняла, что передала мне уже все, что сама имела, так и легла помирать.

- А вы как же, баб Нюр, остались там вместо нее?- спросила Анна.
- Какое-то время, да. Люди ко мне приходили, знамо за чем. А как я в себе силу-то почувствовала, удержу мне не было. Молодая еще была, тридцати не было. Подалась в деревню свою, хоть и знала, что там увижу, да убедится мне надо было. Так и есть. Отец с матерью угорели ночью, схоронили их уж, как год. Степан женился, деток завел. Через зло затаенное на него и ему и жене сделала, чтобы пил, да жену бил. Много я кому там чего сделала, вся деревня платила за моё поругание. Ушла от туда я, сразу затерялась в очень большом селе, который и город не город и деревня не деревня. Меня там ни кто не знал.
Полюбился мне там парень, присушила, приворожила. Весь мой был. Вышла замуж за него, родила дочь, красивую, здоровенькую. Счастливее меня никого наверное не было. Только вот не уберегла я своего Анатолия. Видение видела о смерти его, как да что, дня только не знала, а то бы на работу не пустила. Автобусом его придавило, когда он под ним лежал, чинил. Поставил, как их там, на эти домкраты, а они в стороны то и ушли. Людей он возил на этом автобусе на работу. Думала не выдержу горя такого, да дочка на радость и утешение осталась.

-А люди к вам больше не приходили? - спросила Аня.
- Нет не ходили. Решила сама судьей всем буду. Померло много тех, кто дорогу перейти хотел, кто заболел так, что по сей день мучаются. Вобщем творила я ужасное. Хотя думала всегда, что делаю справедливое, этого мол человек сам заслужил. Только вот на детках моих всё и аукнулось. Дочь выросла, вышла замуж, родила сына и дочь, а через какое-то время сошла с ума. Чего я только не делала, не подвластна мне болезнь оказалась. Прописалась она в лечебнице, потому, что дома вела себя совсем неадекватно. Видения всякие видела, не такие как я, а с какого-то ужасного страшного мира. Снотворные на ночь не помогали, так и лезла на стены от страха, от своих видений. И прогнать и закрыть их я не могла. Прожила она так года три и умерла. Только на ней всё не закончилось. Внук стал принимать наркотики,умер от передозировке. А внучка, так же как ее мать, сошла с ума.

- Где она сейчас? - спросила Анна, после долгой паузы.
- Я пришла навестить ее в больнице. Мне разрешили погулять с ней по коридору, она была спокойная, говорила нормальные вещи, но страх не покидал меня, я знала, что с ней говорим мы последний раз. Когда мы подошли к открытой двери, которая предназначалась для эвакуации больных, в экстренных случаях, она отпихнув в сторону рабочего, который что-то чинил в двери, схватив меня за одёжу потащила с собой. Силища в ней проснулась не дюжая, меня словно перышко тащила. И вот мы уже за дверью на железной лестничной площадке. Она кидается вниз и я лечу за ней тоже, четвертый этаж, внизу какие-то ремонтные работы и на всё это дело со всего маху. И вот мы встали, я смотрю на нее, а она взад пятится и кричит мне в лицо: Это всё ты. Это всё ты. Всё из-за тебя. Я всё видела про деда одного и другого, мать, брат, это всё из-за тебя...
И тут небо расступилось и старая женщина, в ней я узнала мать мужа моей дочери. Она подошла к ней, обняла за плечи и повела ее успокаивая куда-то с собой. Прошли они немного и исчезли, а я стояла потрясенная, а когда очнулась, увидела, как все бегут к этому месту, кто-то кричит, что надо вызывать милицию, скорую. На насыпанной куче щебня, лежали два тела: моё и внучки. Стояла я долго, всё ждала, то ли наказания, то ли того, кто придет за мной. Но за мной ни кто не пришел и вообще я была ни кому не нужна. Вот хожу теперь, как неприкаянная, грехи свои замаливаю, о смысле жизни думаю. И пришла к таким выводам, что хоть в таком обличаи помогать должна. В церкви слёзно прошу, чтоб все мужья да деточки меня простили. А недавно заснула, так сон увидела: пустыня, деревья сухие стоят, а на них люди висят, цепями привязаны, солнце жарит, ни воды, ни еды им не дают. И мучаются они уже, кто сколько, кто и вечно. А деревьев пустых еще множество стоит. Вижу очередь стоит, стол , за ним человек сидит, что-то листает, читает и записывает. И вдруг, как гром, во всё небо скажет: Следующий. И два огромного роста человека, хватают из толпы женщину и ведут к столу.
Тут я и поняла, это все так называемые колдуны да ведьмы на деревьях висят. Встала я в очередь, жутко стало. И проснулась. Фу-ты, а я уж думала всё попала, куда мне следовало бы. Ан нет, вот опять здесь. Не берут меня Анечка никуда, а ведь и тут я устала, то одна. Вот Бог тебя послал, всё старой утеха.

- Может ко мне в гости, а? Сыночка моего увидите.
- А не боишься? -глядя ей в глаза, спросила баба Нюра.
- Нет баб Нюр, не боюсь. Я верю, что вы добрый человек, просто жизнь у вас так сложилась. Я жалею вас сильно баба Нюра.
- Нет милая моя дочка, не пойду я сейчас с тобой, расчувствовалась, побыть хочу одна, устала. Ведь я ни кому, ни когда не рассказывала о себе.
- А где вы сейчас живете?
- Да, где понравится. И в любом доме могу заночевать, где тихо, мирно. Знаю тут уже всех, да и всё обо всех. Помогаю чем могу. Только вот некоторые чудес таких боятся, стараюсь не пугать, но всё же кое кого и попугать следовало бы. Ладно дочка, иди. Знаю, где ты живешь, может и приду.Когда и сама приходи.

Повернулась и пошла к деревьям, стала бродить меж них. Аня глянув ей в след, пошла домой.



продолжение....

 
Рейтинг: +1 535 просмотров
Комментарии (4)
Vilenna Gai # 17 июня 2012 в 12:13 +1
Очень интересная глава и поучительная. Хорошо открыли не только образ старушки, но и ее характер, даже скрытое, возможно и ей еще не понятное, сожаление от содеянного. Месть вещь не хорошая. А прощать - уметь надо. Очень интересная глава. Анна Ваша мне все больше нравиться - добрейшей души человек и с горячим сердцем, надеюсь таковой и останется до конца повествования. Но опять описочки, я покажу некоторые, дальше Вы сами:
Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. Ну вот и всё-сказала она мне, и пошла прочь.- больше он к тебе не придет. - и закрыла дверь. Прилегла на свою кровать и
Здесь лучше слова старушки в кавычки взять, диалог в среди рассказа.Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. - "Ну, вот и всё," -сказала она мне, и пошла прочь.- "больше он к тебе не придет". - и закрыла дверь... "Ничего" - Вы очень часто пишите раздельно. И опять же запятые. Светлана, я поправляю Вас, только потому, чтобы Вы сделали роман еще лучше. Если это вам неприятно, то я не буду. Сама часто не замечаю простейших ошибок, правда радуюсь если конструктивно правят, значит читают, а не просто перелистывают. Удачи!
Светлана Рябова Шатунова # 17 июня 2012 в 17:39 0
Ага поняла. Сейчас пройдусь по тексту. СпасиБо дорогая моя помощница.
Я Вам там написала в предыдущем ответе.
Светлана Рябова Шатунова # 17 июня 2012 в 17:52 0
Ой, а тут много в рассказе бабы Нюры диалогов, наверное все надо скобками выделять?
Vilenna Gai # 17 июня 2012 в 18:22 +1
Хорошо бы, тогда будет чувствоваться нерв ее рассказа, ну и лучше будет восприниматься. Я не о грамматике говорю, а о "душе" произведения. Оно же должно жить.