Помочь сайту
Поздравления
Печать Каина. Глава четвёртая
19 августа 2012 -
Денис Маркелов
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
В доме Савраскиных был маленький праздник. К ним приехал отец Ивана Дмитриевича
Визиты деда всегда нравились Ермолаю. Он отчего-то уважал этого человека – его отец приучил Ермолая к уважению старика.
- Вот-вот… А я скриплю, как видишь. Нас – Савраскиных - просто так не согнёшь..
В руках у старика был новенький диск ДВД.
«Вот купил тебе – просвещайся. А то вы сейчас всякую глупость по телику смотрите, а тут всё по правде, всё так и было.
Ермолай взял диск. Он конечно любил смотреть сериалы… Но этот фильм.
- Деда – а чего он не цветной, ведь его раскрасили вроде…
- Ага, специально для вас охламонов. Только тут настоящее, а не ваши лубочные картинки. Вам, как маленьким всё раскрасочки подавай. Ну, что стоишь. Сейчас и посмотрим, а?
Ермолай смутился. Он чувствовал себя виноватым. Обычно к нему заглядывал всего лишь гость – Артур. Он тотчас совал в руки очередную анимационную пакость, и вскрывал жестяную банку с «Кока-колой».
Ермолай смущала его наглость. Он был уверен, что скоро этот парень будет приходить сюда с девицами. Ермолая это очень беспокоило – он не знал, как преодолеть очередной искус – после пары сцен ему хотелось, чтобы экран телевизора прорвался, как нарыв, и эта мультяшная гноища заполнила комнату.
Иван Дмитриевич был уже человеком в возрасте. Он готовился отметить полувековой юбилей, а пока, как мог, гордился своим сыном.
- Поздненько ты меня внуком-то порадовал, но что ж лучше поздно, чем никогда. Да и жену надо было с умом выбирать, а не с бухты-барахты – с танцулек да под венец…
Дед рассмеялся. Его смех вогнал Ермолая в краску - дед Дмитрий считал его ещё вполне маленьким мальчиком.
У деда была окладистая белая борода. И, будучи в определенном прикиде, он сошёл бы за Санта Клауса. Роль Санты всегда удавалась ему – когда- то одетый, как надо он вваливался в дом, радостно топая новенькими калошами поверх серых валенок, и раскладывал под наряженной к празднику туей подарки.
Этот китайский ДВДешник Ермолай получил в качестве презента на Рождество. Дед считал, что следует быть щедрым, он и был щедр по возможности.
- Папа, смотри, захвалишь его! – улыбнулся отец.
Ермолай никогда раньше так внимательно не смотрел на экран. Даже, когда Артур притащил диск с записью мульта про сумасшедшего уборщика школы.
Этот урод удовлетворял свою грязную похоть, Артур криво усмехался – он вообще любил смотреть, как страдают другие – особенно такие чистые и внешне непорочные, как героини мультфильма.
«Они сами этого хотели. А подобное всегда лечится подобным…»
В этом фильме не было пока ничего тошнотворного. После мужчина в плаще сначала смотрел на клин журавлей, а затем гулял по аккуратному лесу с какой-то престарелой дамой.
«Мы расскажем о всего 17 днях, 17 днях последней военной весны…»
Голос диктора проникал внутрь организма, словно боль от дуплистого зуба.
Только одна сцена не понравилась Ермолаю, когда человек из леса в эсесовской форме и другой, кажется, его звали Рольф, допрашивали человека в пижаме. Человек этот был седой и напуганный до полусмерти. Ермолай отвёл глаза в сторону.
Он всегда боялся боли. Точнее необходимость скрывать это, он знал, что так надо, и боялся.
«Наверняка они его били по почкам, били резиновыми дубинками. Скоты…»
Он вдруг вспомнил о собственной роли Авеля. Его уже не смущала необходимость быть на сцене полуголым. Он боялся, что не сумеет достоверно «умереть».
«Я же даже не видел, как человек умирает по правде… У нас в семье почти все живы, даже прабабушка Надя умерла за месяц до моего рождения, говорили, что у матери из-за переживаний едва не случился выкидыш…».
Он не хотел умирать, точнее не знал, почему должен умереть – в конце концов. Кто знает, что там было на самом деле….»
Но ведь Авель убивал овец. Убивал, клал на треножник и сжигал… Я бы не смог этого сделать, я – слюнтяй. Вот почему мне разрешили играть роль Авеля…»
Родители не видели в нём артиста. Отец хотел, чтобы сын выучился на шофёра, или стал бы инженером. Он понимал, что здесь нет иной работы, кроме, как в местном агрокомплексе, или на винзаводе. Что не следует убегать прочь от родного жилья, и что где-нибудь в Москве или в Питере его сын попросту затеряется, как цветная облатка на грязном полу.
Дед Дмитрий также не хотел, чтобы его внук ехал куда-то из родных мест. По его мнению, Бог лучше знал в какую почву бросить человеческую душу, и не стоит переиначивать его замыслы. Сам он любил и эту землю, и такое близкое маленькое, но бурное море. На том берегу было другое государство, в том государстве жили немного иначе и говорили на забавном певучем языке.
Дмитрий Игнатович умел слегка гуторить по-малороссийски. Он перенял это умение от своей матери, которая всегда путала русские и малороссийские слова и была типичной казачкой – волевой и неуступчивой, как морская скала.
Мать Ермолая Галина была рада, что не пересеклась с этой женщиной. Она помнила её, но как-то смутно. Старуха грозилась надрать им уши за сорванные яблоки, при чём она во всём обвиняла девчонок, а на юрких, как мартышки пацанов.
Здесь, на крайней оконечности южной России, было поистине жаркое лето.
В августе на южной оконечности полуострова ревели моторы. Приехавшие со всех концов страны парни и девушки хвалились своими мотоциклами.
Ермолаю хотелось стать независимым. Он видел, как живут другие подростки, у них были свои скутеры, на них обращали внимание девчонки, становясь в миг очень ласковыми, словно увидевшие пакет с «Вискасом» кошки.
Он еще не знал, нуждается ли он в подруге. Он даже не представлял, куда его может завести обычная гимнастика, когда люди тренируют свою выносливость и глазомер, попадая своим половым органом в половой орган партнёрши.
Отец не простил бы даже одного неверного шага. Он не хотел прятать глаза от станичников, ходить задами и готовиться к бегству, пропадая всё втридёшева.
В этом поселении не жаловали ни насильников, ни блядунов. Их, правда не проводили перед всем миром измазанными в дёгте и перьях, но и простой кубанской порки хватало для отрезвления любых самых упёртых головок.
Да и позариться на неумелые ласки Ермолая могла лишь самая отпетая проститутка или же - напротив – глупенькая барышня. И первое, и второе было катастрофой.
Дед Дмитрий до сих пор считал своего внука маленьким мальчиком. Он словно бы застыл в том времени, когда Ермолай сидел у него на коленях, поигрывая пластмассовым пугачом, а он рассказывал ему о дальних морских походах.
Между тем добрый эсесовец оказался советским разведчиком. Он вёл себя странно, словно вернувшийся с занятий доцент. Включал внушительных размеров радиоприёмник и шарил по эфиру. А красивая девушка, похожая на студентку младших курсов преспокойно хозяйничала в его доме.
Ермолай на мгновение припомнил рассказы своего друга. Он, конечно, не верил ни в каких голых бритоголовых прислужниц. Это было всего лишь болезненной фантазией. Артур вообще был ненормальным. Он вёл себя, как избалованный принц Востока.
«И почему я всё ещё вожусь с ним? Правильно говорят, с кем поведёшься…».
Ермолай устал быть ниткой. Он был готов оставить опостылевшую ему иголку, но та не отпускала его, а тянула за собой. Даже в этом идиотский драмкружок он пришёл за компанию.
Роль Леля была ему по плечу. Ермолай представлял себя светловолосым отроком а ля Сергей Есенин, томно улыбался и играл на детской свирели, точнее просто делал вид, что играл.
На премьеру пришла почти вся станица. Люди смотрели на сцену так, как будто там гастролировал Малый театр. Ермолай с удовольствием выходил на поклоны – их вызывали раз десять, то смыкая, то размыкая половины бархатного занавеса.
И вот теперь, ему вновь предстояло играть роль пейзана. Самого первого пейзана на Земле.
Но он не мог окончательно поверить в воё родство с Артуром. Они казалось, были слишком разными, чтоб называть друг друга – братьями. Ермолая тошнило от пряных наполненных половыми излишествами мультфильмов. А Артур смотрел на экран, не отрывая газ, забывая о том, что всё это тоже чья-то пошлая, но хорошо проплаченная фантазия.
Их одноклассницы не могли быть такими развратницами. Артур этого не понимал, его просто притягивали эти милые существа. Ему казалось, что мечта о собственном гареме будет воплощена вот-вот…
Артур входил в роль. Он понимал, что Каин – самодовольный наглый качок, он вдруг понял, что должен доминировать на фоне более хилого и мечтательного брата. Ермолай не слишком жаловал гири, он был скорее милым мечтателем, таким странным, как маленький ягнёнок в знаменитой крыловской басне.
Артур глубоко вдохнул
Ходить по дому голышом ему всегда нравилось. Тело дышало, ловя дыхание атмосферы, а мысли становились острыми, как кинжалы.
Он был уверен, что судьба вновь улыбнется ему, что он уедет далеко от этой станицы, окажется на съёмочной площадке, и какие умопомрачительные гонорары начнёт получать.
Он с удовольствием бы составил компанию тем молодым людям, что регулярно устраивали разборки друг с другом в уютном коттедже. Взрослые считали их вандалами и подлецами, а Артур был готов рискнуть.
Ему надоело быть бедным родственником. Если сестра как-то притерпелась, она даже не вспоминала о своей матери и отце, мысленно похоронив обоих, то Артур мечтал о возвращении в свой извращенный Рай.
Он не смог забыть свою последнюю няньку. Та была очень красивой, правда он не догадывался, что эта девушка была не только его забавой.
- Твоя мать, твоя мать… была обыкновенной грязной лесбой! – однажды в сердцах выкрикнула Ксения.
- Значит, это только моя мать? А твоя…
- А я надеюсь, надеюсь, что я – сирота… Ты – глупый мальчишка, глупый и пошлый дурак. Ты разве не понимаешь, что сам себя загоняешь в угол. Тебя уже и так за изгоя тут держат…
- Ага… А судьи кто… Эти браконьеры? Ненавижу их всех, они тут из-под полы рыбой торгуют, туристов до нитки обирают.
- А ты думаешь, что ты – лучше. Ты еще большее дерьмо. Знаешь, я бы очень хотела, чтобы тебя в тюрьму забрали…
Она тотчас устыдилась этого выкрика, но ненависть к наглому и похотливому братцу заставила её покраснеть до корней волос…
* * *
На экране возникла модно одетая и смазливая телеведущая.
Она сидела в студии, сдержанно улыбалась и готовилась сказать нечто очень важное.
- Сегодня была выпущена на свободу Руфина Керимова. Эта женщина двенадцать лет назад прогремела на всю страну со своим домашним полуконцлагерем-полугаремом. В её усадьбе жили прислужницы – несчастные девушки вынуждены были ходить по дому абсолютно голыми с обритыми наголо головами, а самых красивых и привлекательных девочек эта женщина-монстр заманивала в свои апартаменты.
Но, как говорят, всё имеет свой конец. Руфина Ростиславовна получила шанс на исправление.
Артур смотрел на экран, не отрывая глаз.
Он вдруг почувствовал себя Мордаунтом, осиротевшим сыном Миледи. Его мать была жива. Она возвращалась – и теперь никто не мог назвать его лжецом.
Теперь эти задаваки затрясутся от страха. Он вдруг представил, какими они станут покорными, как легко согласятся переступить через внушенные им с детства принципы, словно через брошенное в грязь полотенце.
Ксения также слышала то, что и брат. Она была уверена, что её мать сгинула в тюрьме, как в страшном глубоком омуте. Одно только радовало её – никто не мог точно знать, чья она дочь. Вот если бы она оказалась приёмышем.
«Ведь так бывает? Бывает, что ты точно не знаешь, кто ты… Точнее просто доверяешь тому, что тебе говорят», - шептала она про себя, стараясь скрыть свой испуг за излишней хлопотливостью.
Артур же наоборот стал поднимать голову, словно почуявший влагу сорняк. Он мысленно становился властителем, маленьким властелином для всех красивых, но ужасно тупых куколок. Эти девочки, для которых он был просто маленьким бесёнком, ещё узнают на своих нежных шкурках, каким злым и принципиальным мстителем он мог быть…
Одноклассницы Артура предпочитали просто не замечать его. Они смотрели на него, как на воздух – совершенно равнодушно. Им было немного не по себе от его глупых рассказов, не хотелось верить, что какие-то неведомые девушки ходили перед этим дураком нагишом от макушки до пяток.
Они догадывались, что их яркие красивые платья только раззадоривают этого недоноска, он желал бы увидеть их всех розовыми, розовыми, как недоделанных безымянных кукол, таких, какими куклы бывают лишь на фабрике игрушек.
Девушки были наслышаны о страшных сказках взрослых. Они уже знали, что у плохих девушек на коже выступают прыщи, вылезают всё волосы на голове, а изо рта начинает пахнуть сероводородом. И всё это может случиться, если повестись не с тем человеком. Имена некогда чистой гётевской Маргариты, или княжны Анны из романа Крестовского, или ещё судьба высокомерной и благонравной Клариссы – все история поруганной гордости были ими не раз слышаны. Да и перспектива безостановочной беготни нагишом на поле засеянной коноплёй – им также не улыбалось.
Кое-кто уверял, что оказаться в аду очень просто, стоит сесть в первую попавшуюся машину, а затем не заметно для себя очнуться в грязном притоне, где-нибудь на задворках Стамбула.
Артур был плохим. Он умел разозлить себя, только взглянув на девушку, тогда его злость становилась наиболее нестерпимой, она наполнялась, становилась более объемной, словно воздушный шарик.
Весь мир теперь был поделён на палачей и жертв. Он не хотел быть жертвой, стало быть, должен был стать палачом. Но вот как не ошибиться, и не принять за жертву хорошо замаскированного палача?
Родители самых красивых девушек были богаты и почти всесильны. Их уважали, в их домах царил уют. Артур боялся промахнуться – превратиться из всесильного волка в жалкого шакала, что тянется за хвостом всесильного тигра, и льстиво потявкивает любому ворчанию своего хозяина…
Одна из девушек казалось, была самой незащищенной. Она раздражала Артура своей правильностью, своей чистотой. Её звали, как одну из дочерей Николая Второго – Анастасия.
Отец Анастасии не появлялся в школе. На собрания приходила тихая молчаливая женщина. Артур даже стал подумывать, что отца, как такового у Насти нет, как вдруг сияющий, как чистая галоша, Ермолай признался, что отец Насти – поп…
- Поп?! Она, что – дочь попа?
И Артур залился странным икающим смехом. Он вдруг вспомнил, как в детстве читал какие-то сказки о поповнах… Те были глупы, как пробки. Наверное, и Настя…такая же беспросветная дура.
Настя готовилась ко сну.
Её мысли были неровны, и некогда легко произносимые молитвы, теперь шли на язык, словно плохо заученные стихи.
Вечернее правило, как она раньше легко произносила его. Что же ей сейчас мешает быть такой же правдивой. Неужели?
Имя Артура Керимова было ей хорошо знакомо. Этим мальчиком девушек пугали, как маленьких детей пугают Бармалеем.
Настя стояла на коленях, стояла и пыталась найти ответ в образах Богоматери, Спасителя и Николая Чудотворца. Но те молчали. Ничего не говоря ей, и от их молчания, волосы на голове девушки противно шевелились.
Настя вздрагивала, Она очень боялась, что её пряди в один миг превратятся в злобных гадюк, что они зашипят и начнут жалить её, заставляя бояться неминуемой гибели от смертельного яда.
Этот яд уже кипел в её душе, кипел, как роковая красота, казалось, что она вот-вот станет пустой и полой, как кукла, что жизнь уйдёт от неё, оставив взамен пустую приторную красоту.
Рейтинг: +1
422 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
