Помочь сайту
Поздравления
Мафия Небесных Братьев (Гл. 8-я)
27 ноября 2019 -
Борис Аксюзов
- Что это ты его пытал про какой-то там Бутан? - спросил я Варновского, когда слегка успокоившийся Юрий Андреевич покинул негостеприимный кабинет линейного отделения милиции.
Привычным движением потирая руки, Борис Иванович довольно хмыкнул:
- Ты знаешь, о чем думает сейчас этот хлюст, удобно откинувшись на сидении своей «Волги»? Он думает о том, как удачно он облапошил следователя по «особенно важным делам» Варновского Бориса Ивановича. Ведь он нам правду говорил, и немудрено, что делал он это с удовольствием, даже с большим удовольствием. Вот ты, например, испытывал в детстве удовольствие, когда говорил маме чистую правду о том, что стекло Марьванне разбил ты, но нечаянно и при явном содействии Васьки Рыбкина, подставившего под мяч после удара свою лысую голову? Ну, вот видишь. То же самое произошло с господином Клевцовым. Ты не сказал маме главного: инициатором игры в футбол под окнами ненавистной тебе соседки был именно ты, потому что сегодня утром она при девочках обозвала тебя «гинекологом», хотя папа и мама у тебя терапевты. А Юрий Андреевич тоже не сказал мне, что он совершил короткий вояж в Королевство Бутан, вручив незнакомому бенгальцу в белом костюме так называемую «куклу». Но вы, уважаемый доктор Ватсон, уже вероятно поняли, что достопочтенный любитель экзотических командировок будет заключительным аккордом в нашей симфонии абсурда… А сейчас - Ромик! Ты побеседуй с ним пару минут, а я пока отдам кое-какие указания. Что-то не несут мне информации о пассажирах убывших рейсов, равно как и не спешит ко мне сержант Измайлова.
Увлеченный рассказом Варновского о хитроумии Клевцова, я только сейчас осознал, что вставка о футбольных прегрешениях точно списана из моего детства: злые соседки действительно обзывали меня «гинекологом» из-за профессии моих родителей, и я взаправду бил им за это окна.
Но откуда мог это знать Варновский?!
… Когда привели Ромика, я понял, почему Варновский великодушно позволил провести его допрос мне: это был окончательно сломавшийся человек. Он мог наплести сейчас всё, что угодно, но у нас была главная улика: пистолет из его автомобиля, с его отпечатками пальцев и, вероятно, где-то засвеченный.
Когда я, следуя примеру моего наставника, задал Ромику пустяковый вопрос о его семье, он заплакал. Я дал ему воды, успокоил его, как мог. Так и не ответив мне на мой вопрос, он с решимостью висельника выпалил:
- Я все скажу, протоколируйте.
Вот протоколировать я как раз и не мог, но сделал вид, что готов записывать его показания.
Но Ромик оказался опытным подозреваемым.
- А почему вы не берете с меня подписку о даче ложных показаний? - дотошно спросил он.
Мне пришлось объяснить ему, что это сделает старший следователь, а я проведу с ним предварительную беседу. Было видно, что это разъяснение не удовлетворило Ромика, но он смирился с этим и сразу перешел к делу, сообщив мне краткие биографические сведения о себе:
- Храпун Роман Васильевич, 1978-го года рождения, уроженец города Ставрополя, образование среднее специальное, закончил зооветеринарный техникум в 1998 году. Работаю в обезьяньем питомнике по специальности, имею поощрения. Женат, имею одного ребенка, сына Витю. Супруга, Храпун Ольга Вениаминовна, работает официанткой в пансионате «Лада». Характеризуется положительно. Проживаю по адресу: проспект Энтузиастов, 16, квартира 35. Имею автомобиль марки…
Здесь я был вынужден остановить его и поблагодарить за ценные сведения. Следующий мой вопрос вызвал у Ромика чувство некоторого дискомфорта.
- Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Копытовой Любовью Семеновной?
- С Любовью Семеновной? - переспросил он, явно ожидая услышать здесь другое имя
Он начал что-то высчитывать, перебирая пальцы и шевеля губами. Наконец, спустя минуты две, ответил:
- В 1999 году, непосредственно на моей работе, во время кормления приматов. Когда мы кормим их бананами, бывают случаи хищения продуктов некоторыми недобросовестными служителями. В таких случаях их сопровождаю я. Как положено, в белом халате и с журналом учета в руках. И вот одна из обезьян выхватывает у меня этот журнал и запускает его в публику. Журнал попадает прямо в голову очень симпатичной женщине, портит ей, естественно, всю прическу, что вызывает у нее возмущение. Я повел себя официально и решительно.
Я сообщил ей, что наше предприятие возьмет на себя все расходы по восстановлению прически и даже вызвался подвезти ее к парикмахерской. Я как раз в том году приобрел «Жигули». Так мы и познакомились. Ей очень понравилась моя машина. И, естественно, моя манера вождения. Вы же знаете, как нелегко водить машину в нашем городе. С одной стороны - бесчисленное количество безответственных лихачей, а с другой - очень сложный рельеф местности. Но за весь период вождения я не допустил ни одного ДТП.
- И как развивались ваши взаимоотношения дальше?
- Чисто в деловых границах. Во время пребывания Любови Семеновны на отдыхе я как бы выполнял роль ее личного водителя. Правда, в основном она ездила на более шикарных авто, но иногда срочно вызывала меня или давала кое-какие поручения.
- Например?
- Например, заказать билеты на самолет или поезд, иногда даже на морской транспорт…
- Насколько мне известно, у них в санатории прекрасный стол заказов…
- Да, я знаю. Но иногда она почему-то предпочитала пользоваться моими услугами.
- Понятно. А кто вам сообщил вам об ее убийстве?
Такого резкого перехода Ромик не ожидал. Он смешно захлопал рыжими ресницами и, по-моему, снова всплакнул.
- Мне об этом сказала Елена Павловна.
- Каким образом?
- По телефону.
- По какому телефону и когда?
- По служебному, в день убийства. Где-то часа в три дня.
- Вы думали о том, кто мог убить Любовь Семеновну?
- Да, конечно. Она была для меня большим другом. Я не мог не думать об этом. Я готов был убить того человека…
Он не договорил фразу и испуганно взглянул на меня. Но я сегодня не был склонен к жалости.
- Поэтому вы и возили с собой этот пистолет? - спросил я его как можно жестче.
Вот теперь Рома испугался по настоящему.
- Что вы, что вы, - залепетал он в полуобморочном состоянии, - я и стрелять-то не умею, я ни разу в своей жизни не стрелял, ни из какого оружия.
- Так откуда и зачем вам пистолет?
- Это мне Елена Павловна дала. Она очень беспокоилась, когда Любовь Семеновна ездила со мной по ночам…
- А что, и такое бывало?
- Да, и довольно часто.
- И куда же вы ездили?
- В основном, по ресторанам. Любовь Семеновна очень любила небольшие загородные ресторанчики, особенно в горной местности.
- Она ездила туда одна?
- Вы знаете, мне кажется, что она назначала там кому-то встречи. Я из машины не выходил: она не разрешала, но иногда мне было видно через ограду, что она садилась за столик одна, а потом к ней подсаживались…
- Кто?
- Двое или трое мужчин обычно, но иногда с ними были и женщины.
- И как долго они гуляли?
- Как когда… Иногда два-три часа, а, бывало, оставались до самого утра…
- И все это время вы безвылазно сидели в машине?
- Да. Любовь Семеновна строго-настрого запрещала мне покидать машину. Говорила, что у нее там документы и деньги. Но мне это было не в тягость. Официанты приносили мне еду и безалкогольные напитки, и по нужде я далеко от машины не отходил. Иногда я запирался и дремал с полчасика.
- И уезжала она оттуда тоже одна?
- Да, со мной она ездила только одна. Был только один случай, когда мы подвезли человека до города.
- Ее знакомого?
- Да, это был ее хороший знакомый. Она называла его «мой петушок». Правда, в тот вечер она была очень пьяная, я ее никогда такой не видел, но я понял, что она этого человека очень уважает. Хотя из их разговора мне стало ясно, что он побывал в заключении, причем находился там вместе с ее мужем. Но этот мужчина совсем не был похож на уголовника. У него были интеллигентные черты лица, очень вежливый тон разговора и внешний вид вполне приличного человека.
- Вы не запомнили, говорили ли они о чем-нибудь важном, серьезном?
- Ну, какой может быть серьезный разговор в ее тогдашнем состоянии.
Хотя… уже при прощании она ему сказала: «Я за Виталю расквиталась, но они мне этого не простят». Вот если бы она хоть одним словом намек дала, кто это такие «они», я бы…
Теперь инстинкт осторожности сработал у него гораздо раньше, и он не стал уточнять, что бы он сделал с этими людьми.
Я намеренно не переводил разговор на его отношения с Еленой Павловной, чувствуя, что мне не по силам будет откопать хоть малую частицу истины в этом густом месиве вранья и мистики. Я решил дожидаться Варновского, а пока с некоторым удовлетворением открывал новые любопытные факты из жизни Любы, благодаря потоку информации, изливавшемуся из перепуганного Ромика. Борис Иванович не заставил себя долго ждать. Он вошел в кабинет - возбужденный, загадочно улыбающийся и потирающий руки, - и с места в карьер задал Ромику вопрос из разряда не берущихся:
- Так почему же Елена Павловна не уехала вчера в Тюмень поездом на 19.02?
Для Ромика в его теперешнем состоянии это был роковой вопрос. С ним случилась самая настоящая истерика.
- Откуда я знаю, откуда? - закричал он тонким голосом, и одновременно из его глаз и носа побежала вода. Зрелище было малоприятным, но Варновскому оно доставляло, судя по всему, огромное удовольствие.
- Ну, как же ты не знаешь, уважаемый? Елена Павловна допустила вчера огромную ошибку. Ей бы после отстрела своей двоюродной сестры взять такси да и поехать спокойно в аэропорт. А она сдуру снова лезет в твой кабриолет, да еще в таком состоянии, что и ежу понятно: натворила что-то тетенька, натворила. Так ведь, незаменимый вы наш Козлевич?
- Храпун я, Роман Васильевич Храпун! - продолжал кричать Ромик. - А Елена Павловна действительно была не в себе, когда в машину ко мне села. Я разозлился на нее, когда она еще перед уходом на вокзал сказала, чтобы я не уезжал, да и чемоданы свои оставила. А у меня в это время в питомнике вечерний обход начинается, у меня могут быть неприятности, если я буду отсутствовать.
- Но ты ее дождался и очень был напуган, когда увидел ее такой, не так ли?
- А вы бы не испугались, если к вам в машину сумасшедшая старуха влезла?
- Ну, не такая она уж и старуха, - по-свойски поправил Ромика Варновский, и эта обыденная фраза, казалось, привела допрашиваемого в нормальное состояние.
Он покраснел и начал оправдываться:
- Конечно, конечно, не в этом дело. Она просто была вся всклокоченная, дышала так, будто только что стометровку пробежала, и начала хватать меня за руки: «Поедем отсюда, поедем!» Ключ зажигания начала вертеть в замке, а я этого очень не люблю, чтобы распоряжались чем-нибудь в моей машине, когда я за рулем сижу.
- Я тебя очень даже понимаю, - проникновенно сказал Борис Иванович, чем заслужил еще один благодарный взгляд и сплошной поток откровенности со стороны Ромика.
- Вы не поверите, гражданин следователь, - взахлеб заговорил он, - но эта женщина была самой главной у них…
И здесь он понял, что переборщил со своей откровенностью. Он наверное вспомнил, что Елена Павловна еще разгуливает на свободе, и что «они», о которых он только что упомянул, тоже не дремлют.
Он застыл с раскрытым ртом, пытливо заглядывая в глаза Варновскому, но тот сделал вид, что не придает словам Храпуна никакого значения, ибо все это ему хорошо известно.
- Понятное дело, она и была, - скучающим голосом подтвердил он, - но отвечать-то придется всем. Вот какое дело.
И Ромик после этих слов снова заскучал. Борис Иванович совсем в непринужденном тоне дал ему понять, что у него тоже рыльце в пуху, и теперь так же незатейливо старался подсказать ему возможность облегчения собственной участи:
- Впрочем, они кое-что для себя сделать еще могут. У нас в органах очень сейчас ценится чистосердечное признание. Хотя я лично против этого. Шкодил, шкодил этот преступник на свободе, а когда его за хвост поймали, начинает себе срок сбавлять, да чем чистосердечнее исповедуется, тем меньше ему сидеть. Вот такие-то дела.
И Ромик, кажется, понял. Но Борис Иванович не спешил. Он взглянул на наручные часы и усталым голосом, сопровождаемым неподдельным зевком, произнес:
- Ого, как время бежит. Давай, наверное, отложим допрос на завтра. А то нас жены сегодня на порог не пустят. Как ты, Евгений Михайлович?
- Я - за, - поддержал я тонкую игру моего наставника и друга.
- Ну, вот и хорошо. Гражданин Храпун переночует здесь, в камере, а завтра мы с ним продолжим нашу беседу.
- Как же так? - заволновался Ромик. - Мне тоже надо домой, у меня тоже есть жена. И сын Витя.
- Извини, Рома. Но ты теперь подозреваемый. И сразу по нескольким статьям Уголовного кодекса. Ты знаешь, по каким, мне тебе объяснять не надо.
- Но я хочу вам все рассказать. Я хочу сделать чистосердечное признание.
- Это другое дело. Правда, Евгений Михайлович? Мы готовы выслушать тебя. Но чтобы все без утайки, как на духу. Идет?
- Идет, идет, - заторопился Храпун. - Всю истинную правду вам скажу…
- Вот и отлично. Ты пока обдумай свои показания, а мы с товарищем перекурим пока. Не возражаешь?
Ромик не возражал. Мы вышли через черный вход к пустующей посадочной площадке. Невдалеке стоял автобус, только что доставивший пассажиров к трапу самолета и дожидающийся следующего рейса. Борис Иванович как-то особенно пристально посмотрел на шофера, уткнувшегося в газету, разложенную на руле, прикурил не торопясь, и снова поднял глаза на водителя.
- Что это ты его так разглядываешь? - спросил я, раскурив свою сигарету.
- Да так, есть одна мысль у меня, не знаю только, как претворить ее в жизнь, - нехотя ответил Варновский и отвернулся от автобуса.
- Ты лучше расскажи, как там дела с поисками Елены Павловны.
- Дела, если прямо сказать, неважные. Прямо-таки невидимкой оказалась эта Елена Павловна. Из туалета не выходила, ни на один рейс не регистрировалась и территорию аэропорта не покидала. Правда, территория эта немалая, но мы уже столько людей задействовали, что можно таракана запечного найти, не то, что такую броскую женщину, вроде Елены Павловны. А без нее все дело рассыпается, как карточный домик, хотя большую половину фигурантов мы выявили, а кое-кого взяли с поличным. Жуков колется, аж треск по городу идет. Муратов ничего не скажет уже, но ниточка от него уже потянулась нешуточная, запредельная ниточка. Ромик нам сейчас тоже сбросит архиважную информацию. Клевцов спеет на грядке, ждет своей очереди. А вот главное действующее лицо, которое объединяет всю эту разношерстную компанию в одно весьма страшноватое целое, бродит где-то рядом с нами и дразнится…
То, что он употребил это чисто пацанячье слово, говорило о его готовности к решительному бою, его долготерпению и выдержке подходил конец.
- И что ты намерен теперь делать? - робко спросил я, рискуя получить трепку за столь откровенный вопрос.
Но к моему удивлению Борис Иванович взглянул на меня благосклонно, вероятно мой вопрос давал ему возможность еще раз поразмышлять о том, что уже сделано и что еще предстоит сделать.
- Исходя из предположения, что Елена Прехитрая вылетела одним из рейсов после пятнадцати часов, я скинул во все пункты назначения самолетов ее фото и подробные данные. Это три наших города: Питер, Самара и Красноярск, затем украинский Харьков и столица солнечного Узбекистана город Ташкент. Последним ушел международный борт на Кипр. Ребята сейчас работают с тамошним Интерполом, но что-то у меня надежды маловато: промухают ее киприоты, как пить дать, мне с ними уже приходилось работать. Уповаю только на то, что не смогла она так быстро оформиться на этот рейс. Пусть у нее были поддельные наши документы, но таскать с собой фальшивый загранпаспорт весьма опасно, тем более лезть с ним через таможню и погранконтроль. Да еще в то время, когда весь аэропорт, все его службы на ушах стоят по поводу стрельбы и поисков конкретной женщины с определенными приметами. Нет, не пойдет на такой риск наша тетенька, уверен на восемьдесят
процентов. Правда, чтобы сесть, предположим, на красноярский рейс ей тоже придется пройти минимум три милицейских кордона, но здесь есть много отвлекающих факторов, как то: головотяпство, замороченность и взятка… Теперь допустим, что она никуда не улетела. Где она может находиться? Ответьте мне, доктор Ватсон.
- No comments, mister Holmes, - ответил я по-английски.
- Вот то-то и оно-то, что без комментариев, - назидательно сказал Варновский. - Хотя не мешало тебе просчитать по крайней мере самые возможные варианты… Ну ладно, пойдем добьем нашего великодушного слугу двух господ… Или госпож? Не знаешь? А вот по-английски говорить пытаешься. Ты лучше русский выучи как следует.
«Ущучил все-таки, - с улыбкой подумал я, - уж больно не любит он, когда кто-то выпендривается. Ну, что ж, поделом…»
Роман Васильевич Храпун за время нашего отсутствия пришел в себя и взбодрился, хотя по его виду можно было догадаться, что это далось ему нелегко.
Борис Иванович сразу же достал из папки бланки протоколов, чем вызвал у Ромика глубокое чувство уважения к себе. Но, в то же время, это обязывало нашего подследственного говорить о таких вещах, о которых он раньше и думать боялся. Но он все обдумал и даже вспомнил все даты и действующих лиц. На бодрый призыв Варновского: «Ну, давай, Васильич, исповедуйся», он ответил вразумительным и основательным рассказом о курортной жизни наших общих знакомых:
- Прошу вначале сразу отметить, что я чистосердечно признаюсь в тех проступках, о которых буду говорить в дальнейшем. Я уже рассказывал вам о моем первом знакомстве с гражданкой Копытовой Любовью Семеновной. Уже на второй день после нашего визита в парикмахерскую она позвонила мне на работу, поблагодарила за прекрасное обслуживание и попросила еще об одной услуге: свозить ее на турбазу «Горное озеро». Честно сказать, я был обескуражен таким предложением: до турбазы около ста километров, это два часа езды, учитывая горный характер дороги, а у меня все-таки работа.
Естественно, я несколько задержался с ответом, и тогда она пообещала заплатить за эту поездку такую сумму денег, которую я зарабатываю за неделю, с учетом шабашки. Конечно же, я согласился. Я должен здесь пояснить, что кроме обслуживания обезьяньего питомника в круг моих обязанностей входит профилактический осмотр и лечение животных в дельфинарии и местном зоопарке. Это давало мне возможность на некоторое время отлучаться с основного места работы. Мы выехали сразу после завтрака, я ожидал ее у санатория, и в одиннадцать часов утра были у озера. Я был уверен, что она сразу окунется в эту красоту, отправится на прогулку вдоль этого уникального чуда природы, ведь по дороге она сказала мне, что она впервые посещает эти места. Но, к моему удивлению, она даже не вышла из машины, а дала мне деньги и посоветовала позавтракать в ближайшей шашлычной, зная, что я выехал, не поев. И, кстати, попросила посмотреть, нет ли в шашлычной ее знакомого: высокого сутулого мужчины в морской фуражке с «крабом». Действительно, такой мужчина сидел за столиком в углу открытого дворика, обнесенного плетенной из прутьев изгороди. Он пил пиво и закусывал плавленым сырком. Я не стал заказывать шашлык, а съел бутерброд с колбасой, запил его «Фантой» и вернулся к машине. Доложил хозяйке, что знакомый ее имеется в наличии, и она пошла в шашлычную. Смотрю, через некоторое время моторка от пристани отходит, и Любовь Семеновна на ней во весь рост красуется. Катались они где-то часа полтора, и у меня было время подумать, куда же это я вляпался. Почуял я тогда с первого раза, что эта женщина не ладит с законом, проворачивает какие-то темные дела и имеет от них солидный куш. Но, как я вам уже говорил, она меня близко к своей компании не подпускала. И вблизи я видел только того матроса да пассажира, которого она «петушком» называла. Потом появилась Елена Павловна. Она всегда позже приезжала, как бы на все готовенькое.
При первой нашей встрече она мне очень не понравилась, а я, видимо, ей. Мы встречали ее в аэропорту, погода была скверная, дождь шел как из ведра. Она подошла к машине, оглядела ее и говорит: «Ты на чем меня встречаешь, подруга?» Вроде как бы в шутку, но вижу, Любе что-то не по себе становится. Я хотел в разговор вмешаться, объяснить, что, мол, машина грязная из-за дождя, а Елена Петровна зыркнула на меня глазами и обрезала: «А вас, молодой человек, никто ни о чем не спрашивает». Подъехали мы к санаторию, я полез в багажник за чемоданами и слышу, как Елена Павловна говорит Любе: «Где ты себе такого урода нашла? Да еще приметного такого. Рыжих скоро в Красную книгу заносить будут» Хозяйка моя ничего ей не ответила, и они пошли впереди меня к санаторию, а я за ними, как собачонка, с чемоданами. Надо сказать, что к тому времени мы с Любовью Семеновной как бы подружились, общались как два равных по положению человека, без напряга. Я ей подробно рассказывал а своей жизни, она мне - о своей и, как мне показалось, тоже вполне откровенно. То, что она меня к своим делам не допускала, мне даже нравилось, мол, непричастен я к никаким ее аферам, и точка. Не знаю, как она меня защитила меня от Елены Петровны, что там рассказала обо мне, но на следующий день та сменила гнев на милость. Вышли они вдвоем из санатория, я встречаю их у ворот и слышу Елена Павловна говорит Любе: «Ты мне сегодня позволишь с Ромой по городу покататься?» Люба ей резко так ответила: ты, мол, у него самого спроси, он человек неподневольный, одолжение мне делает, что возит. Елена Павловна усмехнулась по-змеиному, но спросила меня вежливо: «Роман Васильевич, вы можете уделить мне сегодня пару часов?» То есть, она уже и имя-отчество мое заучила, и тон мгновенно поменяла и мнение обо мне. Я ей, естественно, не отказал. Мы мотались по городу не два часа, как она сказала, а все четыре. И, к моему удивлению, Елена Павловна оказалась полной противоположностью Любе в делах конспирации. Она брала меня с собой во все организации, магазины, кафе и рестораны, в которые мы заходили, усаживала меня за стол вместе со своими знакомыми и друзьями, вела при мне любые разговоры. Ничего криминального в этих разговорах не было, но зато я столько узнал разного про всю эту компанию, что мог уже догадываться, что это за люди.
- Извините, Роман Васильевич, - вежливо прервал его Варновский, - но нам надо узнать, откуда вы сделали вывод, что Елена Павловна была главной в этой компании.
- Вот к этому я как раз и подошел, - взволнованно произнес Храпун, - объяснив вам, что Елена Павловна без всякой опаски переговаривалась со своими компаньонами в моем присутствии, причем начала это делать в сущности на первый же день нашего знакомства. То ли она ничего не боялась, то ли сразу поставила перед собой цель замазать меня, сделать членом своей шайки. Скорее всего, второе: ей нужен был в городе свой человек с машиной, преданный ей, повязанный общим криминалом. Она была уверена, что узнав об ее аферах, я не побегу докладывать о них в милицию, так как сам занимаюсь незаконным извозом и…, ну, еще кое чем… Короче говоря, я влип. И вот наступил день, когда я окончательно понял, куда я влип и кто такая Елена Павловна, или, как ее называли за глаза ее соратники, «старуха Винтер». Вы уже, вероятно, по кликухе догадались, что ее окружение состояло отнюдь не из уголовников, точнее сказать, не только из уголовников. Я уже потом узнал, что имя «Винтер» они взяли из романа «Три мушкетера», вы помните, так звали там одну молодую авантюристку. А так как по возрасту Елена Павловна не совпадала с этой самой леди, ей приделали еще одно слово - «старуха». Некоторые ее так и называли, не понимая, кто такая эта Винтер. В тот самый день она попросила меня одеться поприличнее и подъехать к санаторию после работы. Кстати, должен отметить, что она стала с некоторых пор очень деликатно распоряжаться моим временем, уточняя часы моей работы и занятия домашними делами.
Она села в машину очень сосредоточенной, расположилась вопреки своей привычке на заднем сидении и за все время произнесла только два слова: «К гостинице «Коралл». Вы знаете, это лучшая гостиница в городе. Я живу здесь уже двадцать лет и еще ни разу не был внутри. Я думал, что и на этот раз не побываю: уж слишком не в духе была «старуха», но она, как только я открыл ей дверцу автомобиля, взяла меня галантно под руку, и так получилось, что теперь я был должен сопровождать ее в гостиницу. Когда при виде внутренней роскоши я позволил себе раскрыть рот, она строго дернула меня за рукав и шепнула с улыбочкой: «Смотри вперед и развлекай даму разговором». У лестницы нас встретил молодой человек в модном сером костюме из легкой шерстяной ткани, в белой рубашке и при галстуке. Он поцеловал Елене Павловне ручку, почтительно поздоровался со мной и повел нас на второй этаж. Мы прошли широким золотистым коридором и остановились перед богато украшенной всякими орнаментами дверью. Не стучась, молодой человек распахнул ее, и сразу перед нами оказалась небольшая зала, тоже вся расписанная золотом, с длиннющим столом по центру. Все люди, сидевшие за столом, встали при нашем появлении и молча пригнули головы. Наш проводник усадил нас рядом: Елену Павловну
во главе стола, а меня по правую руку от нее, по соседству с высоким представительным мужчиной генеральского вида, только в гражданской одежке. Я еще при входе заметил, что все эти люди были одеты почти одинаково: в темные костюмы, ослепительно белые рубахи и галстуки. Не успели мы усесться, как на противоположном конце стола встал седой человек с каким-то иностранным орденом на шее, поднял бокал и произнес: «Разрешите приветствовать за этим столом уважаемую Елену Павловну, нашу дорогую наставницу и хранительницу. Виват!» Все встали, повернулись в нашу сторону, поклонились, сказали «Виват!» и выпили. Елена Павловна только пригубила свой бокал, поманила меня пальчиком и сказала на ухо: «Возьми вот эту папку, будешь подавать мне те бумаги, о которых я буду говорить, они все по порядку разложены». Пока все закусывали, я осмотрелся и заметил, что за столом не было ни одной женщины, а все мужчины были среднего возраста и старше, но дряхлых стариков среди них не замечалось. Ничего общего с людьми, с которыми она встречалась раньше, в этой компании я не увидел. Небо и земля. Культурно, без всякого шума, они закусили после первой рюмки, промокнули салфетками ротики и дружно посмотрели на Елену Павловну: что, мол, она скажет в ответ. Та встала, взяла в руки бокал и каким-то торжественным, звенящим голосом, какого я у нее никогда не слышал, объявила: «Господа, сегодня у нас знаменательная дата. Ровно пятьдесят лет тому назад было создано общество, которому суждено было стать вершителем судеб миллионов людей, а в будущем, я уверена, его идеи завладеют умами всего человечества. Мы с вами - одна семья, каждый член которой несет свою ношу. У одних она тяжелее, у других легче, но результат нашей работы зависит и от тех, и от других. Мы - пчелы, а отличить их, как вы знаете, почти невозможно. Но есть среди нас люди, которые отдали нашему делу самих себя полностью, до самоотречения. Это - Избранные, и я произношу это слово с большой буквы. Позвольте мне сегодня вручить им Дипломы Магистров, присужденные им Советом Небесного Равенства и подписанные самим Великим Учителем. Но сначала давайте выпьем за них и за их плодотворную, неоценимую работу. Виват!». Теперь она осушила свой бокал до дна и под дружные крики «Виват!» воздела руки к небу. То же самое сделали все присутствующие. Потом она сделала мне знак рукой, чтобы я встал, и тем же торжественным голосом произнесла: «Диплом Магистра вручается Синельникову Юрию Алексеевичу, нашему Брату и Пахарю, Словом и Делами своими давшему Благость Неземную тысячам темных и обманутых. Виват!» Она протянула ко мне руку, и вложил в нее лежавший первым в папке роскошный диплом с золотой вязью букв. Встал сидевший рядом со мной мужчина с внешностью генерала, подошел к Елене Павловне, поцеловал у нее руку и склонил голову. «Старуха» вручила ему диплом, потом сняла со стоящего рядом столика на колесах белое покрывало и взяла с него какой-то золотой знак на голубой ленте. Надев этот знак на шею Магистру, она поцеловала его в темя и вновь воздела руки долу.
Так повторилось пять раз, пять Магистров - пожилых и не очень, высоких и низких, худых и полных - получили свои дипломы и нагрудные знаки и заняли свои места за столом. В заключение Елена Павловна объявила: «Наша миссия высока и божественна, но Совет Небесного равенства постановил наградить наших Магистров также денежным вознаграждением в размере десяти тысячи долларов каждому, дабы знали все, что не отделяем мы себя от забот земных и хотим видеть Пахарей наших живущими в достатке и радости».
После этих слов все довольно загудели, даже зааплодировали. А потом началась настоящая пьянка, Чтобы уберечь меня от искушения, ведь как никак я был за рулем, Елена Павловна предложила мне перейти в соседнюю комнату, где специально для меня был накрыт безалкогольный стол. Вот здесь и началось самое главное, когда я понял, что это за люди и кем для них является наша «Старуха».
- Позвольте, Роман Васильевич, прервать на минуту ваш очень интересный рассказ, - остановил его Варновский, - и задать вам несколько вопросов. Вот вы говорили об этих дипломах, причем очень точно, как я понимаю, передавали то, что в них написано. У вас действительно такая феноменальная память, что вы за считанные секунды, когда передавали Диплом Елене Павловне, могли запомнить его содержание?
- Нет, конечно, - смутился Храпун. - Я забыл вам сказать, что один из Магистров почему-то не явился, а я папочку взял с собою в отдельный кабинет, где я пировал, и там естественно изучил его досконально.
- Хорошо, - сказал Борис Иванович, - мы к этому еще вернемся. Продолжайте.
- Дверь в залу, где шел банкет, была открыта и мне было очень хорошо слышно, о чем там говорят. Я сейчас постараюсь выделить из этих разговоров самое главное, хотя, поверьте мне, в них все было необычно и интересно. Значит, после моего ухода они выпили за Учителя.Кто он был, я так и не понял, но они все говорили о нем с таким почитанием и боголепием, что мне аж не по себе стало: неужто, думаю, Второе Пришествие свершилось? И потом, после тоста, пошел разговор именно о нем. Насколько я постиг, последним его видел человек из этой компании по имени Иван Иванович. Он поведал всем присутствующим, что Учитель находится в добром здравии, ведет большую просветительскую работу и заканчивает большой научный труд об истоках движения, к которому они все принадлежат. Власти страны, где он проживает, не тревожат его, а наши достать его там не могут. Иван Иванович посетовал, что Учитель получает недостаточно информации о делах организации на родине, и предложил Елене Павловне создать специальный пресс-центр и курьерскую службу. Первый должен собирать информацию со всех регионов и обрабатывать ее, а курьерская служба доставлять эти сведения Учителю тем способом, каким сочтет возможным.
Все поддержали это предложение, но чей-то голос возразил, что создание дополнительных структур вызовет огромное увеличение расходов .Большинство недовольно зароптало, но в поддержку оппозиционера выступил еще кто-то, и я смог уловить, что это был один из вновь испеченных Магистров. Вероятно, он был невоздержан в распитии алкоголя, потому что свою фразу он выкрикнул громко и вызывающе: «Самуил Маркович прав! Вы не привыкли считать наши деньги! А вы Любовь Семеновну спросили?!» В зале повисла такая тишина, что я даже услышал, как я чавкаю. И в этой тишине спустя минуту я услышал голос «Старухи». Лучше я бы его не слышал. У меня мурашки поползли по телу, и я подавился куском торта. По-моему, люстра на потолке зазвенела, когда она заорала: «А кто такая Любовь Семеновна?! Ты мне не скажешь, Хмельницкий?!» Хмельницкий, вероятно, был не в состоянии этого сказать, да, честно сказать, я бы и сам в штаны наложил от такого вопля. А Елена Павловна сменила вдруг крик на шепот, но его наверное и на улице было слышно: «Любовь Семеновна - рядовой член нашей организации, она - ничто, ты понимаешь это, Хмельницкий? Если она жертвует деньги и следит за нашими финансовыми делами, то это не значит, что мы должны спрашивать у нее разрешение, куда и сколько денег мы должны направлять». Потом она сменила свой змеиный шепот на нормальный голос: «Считаю вопрос решенным. Ивану Ивановичу поручаю представить предложения по составу структур в письменном виде». После этого инцидента пьянка вошла в свое русло, мне стало скучно, и я чуточку вздремнул в своих апартаментах. Вышли мы из гостиницы уже затемно. Теперь Елена Павловна села рядом со мной, как говорят, усталая, но довольная. Сначала выругалась, но не по злобе, а так, для порядка: «Козлы вонючие, знали бы вы, как ваши морды мне надоели!» А потом повеселела и говорит: «Ох, и напьюсь я сегодня!» А я смелости набрался, да и спроси: «Неужто мало было, на банкете-то?» А она рассмеялась: «Так это разве банкет, Рома? Это - мероприятие. А мне надо для души, отдохнуть от всего этого». Подумала немного и говорит: «Высадишь меня у «Лагуны», сам машину поставишь и ко мне, в ресторан. Понял? Жене что-нибудь соврешь». Не очень-то мне хотелось еще и вечер проводить в ее компании, но стало мне интересно: как же она будет оттягиваться после собрания. Через час прихожу к ресторану, а меня прямо у входа встречает их главный официант и ведет в хату из камыша. Вижу, Елена Павловна там не одна, двое мужиков с ней за столиком сидят. Один из них прямо с плаката «Их ищет милиция», а другой ничего, поприличнее. Представила она меня им, а их имена так и не назвала, сука. На столе чего только не было: выпивка всех сортов, от пива до виски, жратвы навалом, да такой, что я в жизни своей не пробовал. Налегала она в основном на водку и гусиный паштет с грибами. Ребята хлестали все подряд, что она им наливала. Она просила их петь блатные песни, плакала и обнимала меня. «Ты не знаешь, Рома, - говорила она, - какие это замечательные люди. Они сделают все, о чем я их попрошу, и при этом не будут задавать мне дурацких вопросов». Где-то часа через полтора один из мужчин, который на бандита был похож, спрашивает: «Ты зачем нас позвала, Павловна, неужто затем, чтобы мы тебе песни пели да ром редькой закусывали?» «Старуха Винтер» посерьезнела, опрокинула еще стопарик водочки и говорит: «Ты, Косой, меня не за ту держишь. Коль позвала, значит, надо». Бандиту, видно, стыдно стало за свой дурацкий вопрос. Пробормотал он что-то, вроде извинился, и тоже принял на грудь чистейшего кубинского рома. Напарник его от выпивки воздержался, встал, выглянул из избушки, видимо, проверил, не подслушивает ли кто. Елена Павловна привела себя в порядок, то есть, одернула блузку и вытерла жирные губы, и говорит Косому: «Нагружать больно не буду, но выполнить придется все по понятию. Первое, приставишь своих пацанов к одной особе, чтобы они тебе каждый ее шаг описать могли, а ты мне соответственно. Понял? Второе: пощиплешь тут одного фраера, возьмешь сейф в его офисе. На большой куш не надейся, мне важно узнать, заявит он в ментовку или нет». «Адреса давай, - говорит Косой, - и спи спокойно. Все сделаю тик- так». А «Старуха» ему отвечает: «Адреса ты и сам прекрасно знаешь. Слежку установишь за Любочкой Копытовой, а контору возьмешь у красавчика Костика Константиниди. Допер?» Косой уверил ее, что он до всего допер, и официальная часть вечера на этом закончилась, как у нас пишут в газетах. Мы все здорово набрались тогда, и я, короче, оказался этой ночью в номере Елены Павловны в санатории «Недра». Так за один только вечер я убедился, что Елена Павловна всемогущий человек, работающий на два фронта: на какую-то организацию или секту Небесного Равенства и на мощную банду, которая может совершить любое преступление….
- … и что эти две структуры тесно связаны, совсем не подозревая об этом. Вы в этом тоже убедились? - спросил Варновский Рому.
- Честно сказать, я об этом не думал, - промямлил Ромик, - я после этого дня вообще старался об этом не думать, настолько мне страшно было.
- Хорошо, - продолжал Борис Иванович, - теперь вернемся к нашим Пахарям. Какие еще фамилии звучали на банкете, кроме уже названной вами фамилии Синельникова Юрия Алексеевича?
- К сожалению, - смущенно произнес Рома, - у меня не слишком хороша память на имена, да и давно это было, аж два года тому назад. Но я могу вам представить полные данные на всех шестерых Магистров, они у меня в той папочке так и сохранились. «Старуха» меня о ней не спросила, а я сам не стал напоминать: вдруг она заподозрит, что я ее нарочно увел, для ознакомления с их секретами. Она у меня так и лежит в бардачке.
- Так что же ты молчал?! - закричал Варновский. - А ну, пошли к машине. А ты пока просмотри протокол, все ли там я подробно да правильно написал, - обратился он уже ко мне.
Но читать протокол у меня уже не было сил: слишком сногсшибающим был поток информации, обрушенный на нас беднягой Храпуном. Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Меня сейчас волновала только одна мысль: где Елена Павловна. Я почему-то был уверен, что она никуда не улетела, что она где-то совсем рядом и может еще совершить что-то очень страшное.
- Э, да ты уже спишь, - раздался у меня над ухом голос Варновского. - Давай, просыпайся, осталось совсем ничего. Найти и задержать.
Он присел за стол и открыл солидную кожаную папку с золотым тиснением «К докладу». Сначала он достал оттуда плотный желтоватый лист бумаги с просвечивающейся синей надписью «Диплом». Он внимательно изучил его и отложил в сторону. Потом он вынул из папки обычный лист писчей бумаги с отпечатанными на нем фамилиями. Читая их, он дважды усмехнулся, будто встретил там хорошо знакомых ему людей, но мне ничего не сказал. Затем он снова взял в руки диплом, долго смотрел на него, после чего протянул мне.
Я вздрогнул. На золотистом поле голубыми буквами искусной вязи было написано:
«Сей Диплом Магистра Братьев Небесного Равенства присуждается Брату и Пахарю Нашему
ПАВЛОВСКОМУ АРКАДИЮ ПЕТРОВИЧУ
за Слова и Дела его во Имя Неземной Благости и Спасения Сирых и Темных Сынов Земли Нашей.
Верховный Совет Братьев Небесного Равенства.
Учитель (подпись неразборчива)
Храм Поднебесный Благости и Спасения.
02.03. 1999 года
ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
(продолжение
Я забыл обо всем, но Анюта одним неосторожным словом, одним упоминанием об этом дурацком значке вернула меня на землю. Он, этот Ярослав Бакаев, обложил меня со всех сторон, он успел прикоснуться, как царь Мидас, ко всему, что было мне дорого, и оно превращалось в мою боль, разочарование и пустоту.
Мы не пошли тогда гулять, и люди нашего городка так никогда и не узнали, какую необыкновенную девушку любил племянник их мэра, то бишь, первого секретаря райкома КПСС.
Мы прожили в забытье и счастье еще три дня. В воскресенье утром Аня засобиралась домой. Она сразу погрустнела, стала задумчивой и отдаленной, невпопад отвечала на мои вопросы и старалась не смотреть мне в глаза. Я снова почувствовал себя одиноким и брошенным.
И тогда я решил ехать с Москву вместе с нею. Я знал, что если я останусь один в пустой квартире, там, где я пережил три дня настоящего счастья, я сойду ума или покончу с собой.
Анюта как будто обрадовалась моему решению.
- Это здорово, - сказала она тихо и погладила меня по щеке. - Я познакомлю тебя с моими родителями, и ты переночуешь у нас. А завтра пойдешь в университет. Ты только побрейся. И не грусти. Все будет хорошо. Со мною или без меня, но у тебя все будет хорошо.
Мне уже было хорошо от ее слов, и я как-то не обратил внимания на завершение фразы: «со мною или без меня…»
Только уже в электричке я вспомнил их, эти слова, и сразу чего-то испугался. Я хотел спросить Аню, что она имела в виду, но она дремала, положив голову на мое плечо, и я не стал ее тревожить.
Москва показалась мне совсем чужой и неприветливой. Шел холодный дождь, заляпанные троллейбусы обдавали прохожих струями грязной воды, те злились, вымещая свою ярость друг на друге.
- Ну, а дальше машину ты не мог поставить? - услышал я вдруг знакомый басистый голос. - Что, мне через лужи прыгать теперь?
Я оглянулся. Ладная фигура адмирала Павловского возвышалась над проезжей частью, на которой, зажатая со всех сторон машинами, дергалась туда-сюда черная «Волга» с перепуганным матросиком за рулем. Аркадий Петрович с досадой хлопнул себя по бедрам и оглянулся назад, как бы ища сочувствия у толпы. И сразу увидел меня. Наверное, с минуту он смотрел на меня, решая, как поступить в данной ситуации. Наконец, он улыбнулся и громко, на всю привокзальную площадь, пророкотал:
- А, Женечка, сколько лет, сколько зим! Как жизнь?
- Нормально, товарищ адмирал, - ответил я, невольно становясь по стойке «смирно».
- Тебя может подбросить куда? Мне вот машину из штаба прислали, а этот салажонок к бордюру прижаться не может, - пояснил мне ситуацию Павловский.
- Нет, спасибо, Аркадий Петрович. Нам на троллейбусе нетрудно будет добраться.
Адмирал здесь, кинул взгляд на Анюту, которая стояла рядом, держа меня под руку, и произнес врастяжку:
- А-а, понимаю, ты не один. Ну, что же, тогда, как говорится, всего вам доброго.
- Вам тоже, товарищ адмирал, - по-флотски почтительно распрощался я, и мы повернули к троллейбусной остановке.
- Старков! - вдруг услышал я вслед. - Можно тебя на минутку?
- Да, конечно. Подожди меня - попросил я Анюту и вернулся к адмиралу. - Я вас слушаю, Аркадий Петрович.
- Давай сядем в машину, - предложил Павловский, - там спокойно поговорить можно.
Салажонок, оказывается, все- таки притерся к тротуару и даже открыл для адмирала дверцу.
-Только у меня времени в обрез, - предупредил я его, боясь, что он начнет выяснять причины нашего с Соней разрыва.
- Добро, - с готовностью отозвался Павловский. - Всего две минуты.
Мы сели на заднее сиденье, и Аркадий Петрович сразу обнял меня за плечи:
- Старков, мне очень надо поговорить с тобой. То, что вы с Сонькой разбежались, - хрен с ним, это ваше дело, я никогда в это не лезу. Но то, что у меня сейчас в доме творится, это чертовщина какая-то, сказки Гофмана, понимаешь.
Аркадий Петрович был очень начитанным адмиралом, но я хотел знать, чего он хочет от меня, и потому спросил его в лоб:
- А я здесь при чем? Я никакой чертовщиной сроду не занимался.
- Да, конечно, - согласился Павловский и задумался.
Обещанные две минуты истекали, и он это почувствовал.
- И все равно, - сказал он резко, - ты должен пойти мне навстречу. Я остановился в гостинице «Москва», домой не хочу даже глаз казать. Завтра после восьми жду тебя в холле. Отказ расценю как предательство. Ты моряк, ты должен меня понять. Все. Отдать швартовы.
Я вернулся к Ане.
- Кто это был? - спросила она, заглядывая мне в глаза.
- Это отец Сони, - ответил я и тоже посмотрел в ее глубокие и чистые глаза.
(продолжение следует)
Рейтинг: 0
200 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
