Помочь сайту
Поздравления
Лаборатория (дорога в оба конца) 4 книга 3 глава
13 февраля 2018 -
Светлана Чабанюк
3. Снег
«Ух, как метет! – спускаясь по трапу самолета, Кирилл глубже надвинул капюшон. – Там тоже мело, чуть рейс не отменили, улететь уже и не надеялись».
…
Марта сказала, что так часто бывает: у них погода меняется почти как в Москве. Она красивая, Марта: высокая, поджарая, осанка гордая. Скоро восемьдесят, а глаза блестят. Отец Сигурда лет на пять старше, но и его годы еще не начали ломать, только намекают, что пора успокоиться. А он не очень слушает их болтовню. Снег едва землю прикрыл, он лыжи схватил, и четыре часа его не было.
– Ты забываешь, Алвис, про свой возраст – она приняла у него лыжи, помогла снять куртку. В ее улыбке рядом с тревогой светилось восхищение.
– Надеюсь, что завтра ты составишь мне компанию? – он устало улыбнулся, – только не надейся, что до утра я успею вспомнить, сколько мне лет. Боюсь, что я и про твой возраст забыл навсегда. Так что на поблажки не рассчитывай.
Кирилл и Михач недавно вернулись и теперь сидели на веранде. Все это время вместе с ними была Марта. Только иногда она выходила, чтобы заглянуть в кастрюли, дымящиеся на плите. За высокими «французскими» окнами пряталась зимняя ночь. Иногда она постукивала по стеклам белыми пушистыми ветками, стряхивая с них снежную «пыль», искрилась в свете уличных фонарей, но в остальном была грустна и почти безмолвна.
– Я люблю, когда здесь выключен свет, – сказала Марта, – кажется, что нет стен.
Их небольшой двухэтажный дом густо обступили деревья. Сегодня они были особенно хороши в новых белоснежных нарядах. Неподалеку от коттеджей располагался парк. Видимо, Алвис вернулся оттуда и туда он звал завтра Марту.
– Скоро ужинать, – объявила она, – Овощи уже готовы. Пить будете вино или что-то покрепче?
– Нет, – откликнулся Михач, – крепче не надо, завтра улетать.
– Алвис в душе. Если не возражаете, я пойду, проверю. Он этого не любит, но годы есть годы, нельзя не считаться.
Минут через пятнадцать они собрались в полутемной столовой. В камине горел огонь, на столах большие свечи в подсвечниках. Божественно пахло мясо. Озаряемое огненными всполохами лицо Алвиса казалось неживым – будто картина нарисована, и только в глазах едва заметно вспыхивали отсветы. «Вот он – древний скандинавский варяг, великий и бесстрашный конунг, – подумал Кирилл, – и Сигурд на него похож: та же мощь, та же стать, только лицо Алвиса изрезали глубокие морщины, да и волосы длинные, белыми прядями на плечи легли… И зачем Сигурд голову бреет?»
– Интересно, – спросил Кирилл, когда ужин подошел к концу, и Михач с Алвисом уединились за шахматной доской, – почему Сигурд династию не продолжил? Неужели он никогда не мечтал стать доктором?
– Никогда, – неожиданно эти слова Марты прозвучали с уважением. – Он только звезды любил, с детства ими бредил. Когда маленьким был, космонавтом стать хотел, но потом только астрофизиком.
– Наверное, понял, что для его габаритов космический корабль не скоро сделают.
– Я думаю, Кирыль что, – она странно произносила его имя, очень старалась, но не получалось, – на этой земле он где-то не здесь. Наверное, он всегда больше там, – она немного прищурилась и посмотрела в угол комнаты, куда-то в потолок. – У нас с Алвисом ни сестер, ни братьев нет. Сигурд род закрывает. Ляжем в землю – никого из наших не останется. Может, потому так долго живем.
Интонации, с которыми она это произнесла, не были грустными, а потом в них и вовсе вспыхнула гордость:
– У него имя, авторитет, признание – это лучше, чем детям сопли вытирать.
– Дети здесь ни причем, они помешать не могут, – вздохнул Кирилл, – а дети у него еще будут, просто время не пришло.
– Не будут, – Марта заговорила тихо, не хотела, чтобы их слышали, – не увижу я внуков, Кирыль, – судьба такая. Скольким деточкам жизнь сохранила – не счесть, и за то спасибо. Видно, такую жертву Господь потребовал. – Она немного помолчала. – Почему у тебя детей нет?
– Так у меня и жены нет. Откуда ж им взяться?
– Я знаю твою историю, Сигурд рассказал. Это ведь не тайна?
– Не тайна.
– Но, то давно было. Забыть ее не можешь?
– Не хочу. Смысла не вижу забывать того, с кем скоро встречаться.
Марта ему очень нравилась. В ней было что-то такое, что отличало ее от многих других знакомых ему женщин. Наверное, сила. И то, что она сейчас сказала – это правда. Не будет у нее внуков. Кирилл вдруг это почувствовал: «Никого не согреет свет далеких звезд – у них иное предназначение…»
– Я рада, что у него такой друг.
– Брат, – улыбнулся Кирилл.
– Да…, он тоже так про тебя говорит.
…
С Михачем распрощались на кольцевой. Служебную машину вызывать не стали – пятница, вечер, в пробках намучаешься. Кирилл пожал крепкую руку, подаренную улыбку ближе к сердцу спрятал. Обернулся вслед – Мишка совсем седой. Кирилл улыбнулся – «Молодой папаша!» Старшие дети школу заканчивают, а эти очередной подарок себе сделали – пятый по счету. Крепенький пацанчик получился, лобастенький, совсем ни на кого не похож. Уже бегает.
Возле подъезда ему встретилась соседка:
– Что-то эти дни тебя не видно. Уезжал куда?
– Тут недалеко, командировка. Как поживаете?
– Я-то, слава Богу, а вот Ирочка с шестого этажа… Ужас! Когда же это? Ах, да, как раз в понедельник и случилось. Окно она мыла, да видно не удержалась… Только я думаю, зачем она в такую погоду его мыла? На улице мокрый снег, а она по стеклу тряпкой трет. Я говорить, конечно, никому не стала. Зачем? Не людям ее судить. Пусть теперь Господь разбирается. Только, сдается мне, Кирилл, что терла она это окно не просто так, а для видимости. Чтобы виноватых потом не искали. Нарочно она это сделала – мать ее до ручки довела. Двух ее мужей из дома выжила. Ирочка недавно опять привела кого-то, женщина молодая – счастья хочется. Ты знаешь, какие старуха концерты устраивала? Не приведи Господи. Я под ними живу – все слышно. Сколько раз Иру с заплаканными глазами видела. Я ей говорю: «Иди на съемную, тут мать жизни не даст», а она только вздыхает: «На что снимать? В библиотеке платят немного, а у Димы алименты на двоих детей». Жалко ее, хорошая была.
– Жалко…
– А чего ее жалеть?
Кирилл обернулся. Сзади стоял Васечка и приветливо улыбался, протягивая Кириллу свою почти детскую ладошку:
– За нее радоваться надо. Ей сейчас хорошо. Вот матушку ее Зинаиду Ивановну, ту действительно пожалеть нужно.
– Ее-то за что, ведьму старую? Дочь до смерти извела, – громко возмутилась женщина.
– От того и жаль. Придет она на Покров к Отцу Небесному, а ворота открыть не сможет.
Соседка три раза испуганно перекрестилась:
– Так Покров уже был.
– Так он и еще будет… Пойдемте в подъезд, замерз я шибко.
Соседка нажала кнопку лифта, и двери тут же раскрылись
– Кирилл, ты поедешь?
– Нет, я пешком. Всего доброго.
– И вам того же.
Лифт тихо зашумел, а Кирилл расстегнул сумку.
– Подожди, Вася, я тебе подарок привез. Издалека.
Он немного порылся и протянул плоскую стеклянную бутылочку с кленовым листом на этикетке.
– Это сироп. Визитная карточка Канады.
– Слова ты какие-то мудреные говоришь.
– Сладенький он – возьми.
– Спасибочки, с чаем его что ли?
– Можно на булку намазать.
– А булка у тебя есть?
– Нет, но я скоро в магазин пойду, я тебе занесу.
– Только ты быстрее, – Васечка погрозил пальцем, – мне на работу к девяти.
На какую он ходит по ночам работу, никто понять не мог. Вася жил здесь сорок лет: сколько дом стоит. «Мы с ним ровесники», – как-то рассказал он Кириллу. Когда тот снял здесь квартиру, Васечка был уже один. Не больше полутора метров в высоту, щуплый, светловолосый, издалека за подростка можно принять. Он получал пенсию по инвалидности, потому что был серьезно болен. Иногда у него случались обострения, и старшая по подъезду звонила своей дочери, которая работает в Алексеевской психиатрической, и Васечку клали в стационар.
Последний раз это было год назад. Он тогда снова начал плакать и у всех просил прощения. Выяснилось, что, он Иван Грозный, и ему очень стыдно за то, что он здесь когда-то натворил. Еще при Кирилле он был Дзержинским, каким-то Андреем Романовичем и два раза почему-то Жозефиной. И каждый раз он плакал и у всех просил прощения.
В остальном Васечка был смирный, и улыбчивый. Люди его подкармливали, отдавали старые вещи и посуду. Он брал все, даже от женской одежды не отказывался. По-своему его любили, считали странным, юродивым. Свет от него исходил. Не все это чувствовали – но все и не могут. Иногда он произносил странные, как, например, сегодня, фразы, которые нередко сбывались. Или совершал не менее странные с точки зрения обычных людей поступки, в которых, впрочем, кое-кто углядывал нечто чудесное. Много чего такого было, всего и не вспомнишь…
В прошлом году из тюрьмы вернулся Диман. Диманом-то он пятнадцать лет назад был, когда его за двойное убийство посадили, а теперь – это сорокапятилетний сутулый мужик, весь синий от татуировок. Две недели он беспробудно пил: друзья хороводом, шум, драки – ужас.
И вот сидят как-то женщины на лавочке, а он рядом плюхается, перегаром от него… Только они собрались уходить, из подъезда вышел Васечка с букетом искусственных цветов. Поздоровался со всеми и говорит:
– Дмитрий Иванович, пора, – а сам в глаза ему заглядывает, даже наклоняться не пришлось.
– Ну, че тебе? – огрызнулся тот.
– Вы же к матушке своей собирались. Не уж-то забыли? Вот и цветы на сохранение оставили.
Взгляд Димана попытался сосредоточиться.
– Какие цветы? Куда к матушке?
– На кладбище.
– Да я даже не знаю, где она похоронена. Мать ведь без меня померла.
– А я провожу, я там бываю… иногда.
В тот же день вечером поздние собачники видели, как Диман и Васечка сидели в детской беседке и чокались пластмассовыми стаканами.
– Тебе ж нельзя, Вася, – попытался остановить это мероприятие Петр Семенович.
– Сегодня можно – сегодня сорок дней, – с некоторым уже трудом ответил Вася, а Диман прорычал нечто угрожающее.
Утром, только рассвело, к детской площадки подъехала машина скорой помощи. Медики долго возились рядом с лежащим на земле человеком, а потом соседи из окон наблюдали, как бережно, будто ребенка, нес Диман маленькое недвижимое тело. Он неделю от Васечкиной постели не отходил, медицинская сестра по три раза в день уколы ставила, старые друзья приходили – Диман их в шею гнал. Говорят, что Васечка чудом тогда выжил.
С тех самых пор Диман капли в рот не берет. Дворником устроился. Иногда Вася ждет его с работы возле подъезда. Они гуляют, о чем-то говорят. Точнее, Дмитрий Иванович говорит, иногда даже слезы вытирает, а Вася качает головой, слушает.
Кирилл быстро сумку разобрал, чайник включил – кофе очень хотелось. Посмотрел на часы – около восьми. Вспомнил, что Васечке скоро «на работу». Каждый вечер он выходит из дома и чуть не по земле волочит большой полиэтиленовый пакет битком набитый.
До ближайшего магазина недалеко – за двадцать минут обернулся. Когда обратно в подъезд вошел, Васечка уже дверь запирал – он на первом этаже живет. Рядом звук другого ключа в замочной скважине и голос:
– Счастливо тебе, пойду за новопреставленную рабу Ирину почитаю.
– Спасибо, Дмитрий Иванович, – это уже Васечка. – А…, Кириллл…, булочку принес?
– Держи. Боялся, что не успею.
– С добром опаздывать плохо. В пакет клади.
Василий раскрыл пакет, и Кирилл положил туда свежий батон и банку тушенки. Там уже три таких батона было, три банки дешевых рыбных консервов «килька в томатном соусе», два пакета молока и плоская бутылочка с кленовым сиропом.
…
Уже половина девятого. Скоро ночь. Сигурд стойко держался уже третий день: в рот ни капли не брал, про Снегурочку старался не думать. С первым справился легко, второе оказалось невозможным. Но он боролся. Решил, что награда дается за испытание.
Он подошел к окну. На лавочке возле качелей кто-то сидел, густо припорошенный белым. Сердце замерло, но тут же отошло. Мальчик какой-то. Сигурд отвернулся. В глаза бросилась тетрадь на столике возле торшера. Откуда она? Потом вспомнил, что ее Филипп забыл, когда ночевал.
Сел на диван, перелистал страницы. Одна формула зацепилась. Сама в голову не вошла – мысль вместо себя втолкнула. «Хорошая мысль – надо подумать…» Что-то важное совсем близко пролетело, почти коснулось… «Не то…» он снова подошел к окну. Мальчик по-прежнему сидел на скамье – уже совсем белый, как снеговичок.
– Что в такое время там может делать ребенок?
Сигурд натянул сапоги, накинул куртку. Пока в лифте ехал, жалел, что пешком не пошел, отчего-то боялся, что застрянет.
– Ты чего тут сидишь? Ждешь кого?
Подросток повернул голову, и Сигурд слегка оторопел. «Мальчику» лет сорок было.
– Человека жду, может тебя.
Что-то светлое было в его глазах и странное. Показалось, что нездешнее. И еще тепло – будто родственника встретил. Сигурд опустился рядом.
– Я тоже человека жду…, а может она не человек – Снегурочка. Не встречал?
– Я много людей встречал и не людей тоже. Вчера вот Жозефина приходила. Она уже полгода ходит, снова просится пожить. Говорит, что измучилась. Там-то прощения не попросишь, а она вину перед мужем чувствует. Кажется ей, что если бы она наследника родила, то император дольше бы пожил, на Святую Елену не попал. Но это она ошибается. А с другой стороны, какая разница, что ей кажется, если у нее душа болит. Душе в покаянии отказать – грех большой, может, хуже, чем убить. Придется, наверное, пустить, а так в больницу не хочется, уж очень там уколы болючие.
Сигурд рассмотрел маленькие почти детские руки с неопрятными ногтями, обтрепанные края рукавов, шапочка вязаная, совсем старая. Пьянчужка, наверное, до белой горячки допился. Жизнь не удалась – вот он горе и заливает.
– Выпить хочешь, могу принести. Или…, – Сигурд недолго колебался, – пошли ко мне. Правда, я уже поужинал, из еды только черный хлеб.
– Некогда мне по гостям, да и не ем я черный. А булочки точно нет? – с надеждой спросил незнакомец.
Сигурд хлопнул себя по карманам, и в правом ожидаемо оказался кошелек.
– Тут через арку за углом магазин. Пойдем – я куплю.
Человечек быстро соскользнул с лавки и вопросительно посмотрел: сам, мол, звал, а чего сидишь? Когда они шли по тротуару, Сигурд видел только его макушку где-то на уровне локтя. Было необыкновенно приятно идти с ним рядом, будто что-то хорошее он сейчас делал, может самое важное в своей жизни.
Когда они остановились возле магазина, незнакомец порылся за пазухой и протянул мятый полиэтиленовый пакет:
– Вот, возьми.
– Зачем? Лучше скажи, что кроме булки купить, а это в урну брось.
– Возьми! – настойчиво повторил незнакомец, – он чистый. Набросались уже, как бы земля наша нас не сбросила. Ты дорогого не покупай: так, чего попроще, но побольше, я вижу, деньги у тебя есть. Только одну еду бери, без выпивки. Алкоголь – он для радости, а где ж им радость-то взять.
Сигурд ничего не понял кроме того, что продуктов нужно много, но вопросов задавать не стал. Он сложил в пластмассовую корзину несколько белых батонов: сначала сдобные выбрал, но вспомнил про наказ, и взял самые дешевые. Не считая, рыбные и мясные консервы туда же покидал, хотел за второй корзиной сбегать, но решил, что мужичку и этого не дотащить. «Может такси ему вызвать? Ладно, выйду – спрошу». Пробил чек, корзину на стол поставил, мятый пакет, стесняясь, из кармана вынул, постарался к людям спиной повернуться. А потом…, как душем грязь смыло. Даже ощутил, что плечи распрямились. Гордо так пакет разложил и доверху продуктами заполнил. Мысль в голове пронеслась громкая и гневная: «Изгадили планету, но за это почему-то не стыдно!»
Когда Сигурд вышел из магазина, незнакомец стоял все в той же позе. Он с надеждой взглянул на сумку и, видимо оценив ее размеры, счастливо улыбнулся.
– Может, я такси оплачу?
– Нет, я привычный. Хорошие люди часто встречаются.
– Ну, смотри, нужно будет, приходи.
– Когда-нибудь… это и тебе ведь нужно. Ладно, пойду я, ночь долгая, дорога длинная. Желаю здоровьичка,
Какое-то время Сигурд смотрел, как, сгибаясь на один бок, он тащит эту сумку, снова захотелось ему помочь, но мужчина уже присел на скамью троллейбусной остановки. Потом Сигурд подумал, что было бы неплохо и себе прикупить чего-нибудь на выходные, и двинулся обратно к магазину.
– Профессор! – Сигурд обернулся. Недавний знакомый уже собрался войти в троллейбус, – Водки себе закажи. Тебе сегодня можно – у тебя радость будет.
Он не очень-то и хотел – ноги сами привели. В вестибюле напротив входа висело большое зеркало. Сигурд посмотрел на свое отражение – где здесь профессор? Чемпион по армрестлингу – это да. Братан – на худой конец. «Почему он профессором назвал?»
В зале никаких знакомых лиц кроме музыкантов. Да вот еще официантка.
– Здравствуйте.
«Интересно, она меня помнит?»
– Добрый вечер. Что будете заказывать?
– На ваше усмотрение что-нибудь легкое. И водку, – он недолго колебался, – бутылку…, пока.
Она посмотрела удивленно:
– Такую, как прошлый раз?
«Помнит, однако…» Сигурд кивнул головой. Раздался телефонный звонок.
– Рад слышать тебя, Кирилл. Уже прилетели?
– Уже дома, только что из ванны вышел.
– Жаль, что из ванны, а то я тут нечаянно в ресторан забрел, сижу в одиночестве, жду у моря погоды.
Неожиданно и вправду повеяло холодом. Не тем, что снаружи – изнутри. И морем запахло. Оглянулся – никого.
– Или все-таки подъедешь?
– Нет, в другой раз. Я тебе подарки привез, так что скоро увидимся.
Бутылка закончилась быстро. Заказал вторую и еще закуски. Пока дожидался, какие-то листья дожевал. Еще пара стопок, и наконец, поплыло, стало необыкновенно легко. «Будто я парусник, и качаюсь на волнах».
…Вскоре снова подошла официантка:
– Что-то еще?
Сигурд удивился. Осмотрел стол: и вторая бутылка опустела. Даже не заметил.
– Н-нет, – он неуверенно махнул рукой, – сколько с меня?
Она назвала сумму. Он вынул из кошелька лишние пятьсот рублей, потом вспомнил, как покупал в магазине дешевые булки, и мысленно себя обругал: «А если б ты нормальные купил, кому было бы хуже?» Даже заплакать захотелось. Добавил еще две тысячи и протянул их девушке.
– Здесь слишком много, – вы наш постоянный…
– Бери, – оборвал он ее речь, – и запомни: всегда давай больше, чем просят, чтобы потом не п-пожалеть.
Резко встал. «Однако!» Его сильно качнуло, и он схватился за край стола. Потом поймал равновесие, наметил траекторию и пошагал. С курткой оказалось сложнее: куда-то потерялся один рукав. Но тут гардеробщик помог.
На улице пять минут ловил такси, потом вспомнил, что пять минут идти до дома. Неловко повернувшись, снова качнулся – кто-то подхватил его под локоть.
– Снегурочка… Какая ты х-холодная, – он провел рукой по ее щеке. – З-замерзла? Пойдем ко мне, я тебя отогрею.
Он обнял ее одной рукой за плечи, притянув к себе, и они пошли. Иногда его сильно вело, но женщина оказалась сильной и не позволила упасть. У подъезда долго ключ искал, испугался, что потерял, но потом нашел. В дверях она нерешительно остановилась.
– Не бойся, – попросил Сигурд. – Н-не захочешь, не трону. Только не исчезай.
В прихожей она помогла ему снять куртку, потом присела на корточки и посмотрела снизу вверх. Он приподнял ногу, держась за дверной косяк, и она сняла сапог, потом другой. Он сделал это так, как будто в его жизни это было много раз, не испытав при этом неловкости. Она поднялась и посмотрела ему в глаза. Пристально, как тогда в мечтах на карусели. Ее куртка упала на пол, и он снова оперся о плечо.
Когда вошли в спальню, равновесия все-таки не удержал, и они упали на кровать. Он ощутил на себе тяжесть женского тела, нашел ее губы… Все сильнее пахло снегом и морем, примешался запах старых звериных шкур… иногда он видел ее лицо, освещаемое светом проезжающих машин, иногда ему казалось, что это всполохи огня, разведенного в круглом каменном очаге. Что-то давно забытое, первобытно-звериное властвовало над ним, давая ему силы, что-то неуловимо-трепетное, неземное наполняло душу нежностью… Он услышал громкие воинственные крики, и уже сам размахивал длинной секирой, стаскивая всадников с коней, он рубил мечом, не чувствуя ни боли, ни усталости. Иногда перед ним возникало мальчишеское лицо – хорошее: глаза серые послушные, подбородок упрямый. Хотелось прижать его к себе…
…Сигурд проснулся. Рядом никого, только смятая постель. Испугался. Но услышал, что душе шумит вода – и сразу отлегло. Он до хруста потянулся и снова закрыл глаза. Представил, как она выйдет сейчас из ванной, закутанная в белое полотенце. Или там синее? Нет, белое… Лучше он пойдет к ней сам…
– Ты уже проснулся?
В дверях стояла Инга. Ее короткие темные волосы были мокрыми.
– Ты знаешь, что у тебя дверь была открыта? Что ты молчишь? Сколько же ты выпил вчера? Тут такой запах! Я открываю балкон.
Он никак не мог прийти в себя, он не верил, что сейчас это происходит с ним. Настоящее было с ним вчера… Мальчик… тот мальчик во сне – его сын… Точно. У них родится сын. Инга сейчас уйдет, а Она вернется. Или… снег растает, и Она не вернется никогда… А сын у нее все равно родится – его сын…
– У тебя такая пыль! Сейчас я буду убираться, – донесся из кухни голос Инги. – В холодильнике пусто, в магазин сходить сможешь? Я бы борщ сварила.
Сигурд сел и огляделся – ничего не забыла, все с собой унесла. А была ли? Вот… следы есть на простынях … Он встал и торопливо разбросал по кровати одеяло.
Инга снова появилась в комнате.
– Кроме кофе нет ничего. Я сварила кофе.
– Спасибо… когда прилетели?
– Утром.
Часы показывали половину десятого. Ровно неделя прошла.
– Тэцуо спрашивал, почему ты новый телефон не купила?
– Он спрашивал, а тебе не интересно?
Сигурд посмотрел на гантели и мысленно попрощался с ними до вечера.
– Я в душ, потом кофе, потом магазин.
– Где-то там, в конце, будет борщ. А что на завтрак?
– Яиц куплю, неделю яичницу не ел. Остальное напиши на бумаге.
Когда он вышел из ванной, Инга вытирала пыль, и что-то себе мурлыкала. Он прошел на кухню. На столе уже лежал подготовленный список продуктов. Сигурд мельком взглянул и налил большую кружку кофе. Напиток был крепкий – то, что надо. Хотел Ингу похвалить, но благодарности не испытал – он все сильнее ощущал нарастающее раздражение. Инги было слишком много, своей суетой она заполняла все пространство, не оставляя места для той, другой…
Наконец, он прислушался к ее пению, но слов не разобрал. У нее был приятный, немного хриплый голос, как говорят: «с изюминкой», и слух хороший. Однако припев она запела громче, с горьким надрывом:
– Дни то черные, то белые пророчатся.
То ли в омут, то ли в небо прыгнуть хочется
Что-то в сердце непонятное ворочается.
Хоть поговори со мною, мое одиночество…
И она тоже…? Сигурд никогда не думал, что Инге рядом с ним плохо. Ему всегда казалось, что одиночеством мучается только он, только его сердце тоскует, его душа болит. Он так сильно удивился… Не пожалел, не испытал сочувствия… Удивился…
Сигурд поставил недопитый кофе на стол, сунул бумажку в карман и вышел на улицу.
Здесь все было плохо, все не так, как вчера: снег больше не идет, маленький человечек на скамейке не сидит, любимая женщина плечо не подставляет. Любимая… вот оно и заболело. Что ж, ты сам просил... Он остановился и прислушался – а ведь с этой болью… лучше. Теперь ты знаешь, что у тебя внутри что-то есть, и пусть оно болит, лишь бы оно было. Сигурд почувствовал, что улыбается.
Когда, груженый двумя большими сумками, он вернулся обратно, в ванной комнате работала стиральная машина. Он оставил сумки в кухне на полу.
– Будешь смотреть, или в холодильник уберу?
Инга возникла в дверях, и выражения ее лица он не понял.
– Что стираешь?
– Постельное белье.
Сигурд замялся:
– Зачем? В прошлый выходной его менял.
– Там волосы были на подушке.
– Какие?
Хорошо, хоть про другое умолчала. Почему он сам эти волосы не нашел, больше ничего ведь не осталось, хоть это было бы.
– Длинные, темные, чьи?
– Не знаю. Правда, не знаю. Не помню…
Он приготовился к длительной обороне, но Инга неожиданно сдалась:
– Не помнишь – значит, ничего не было. Правда, ее не знаешь?
Сигурд отрицательно покачал головой. Хороший вопрос – можно не врать.
– Только лучше б ты теперь проверился. Когда так напиваешься, про средства защиты не забывай.
– Инга, что с тобой?
– Правду хочешь?
– Говори.
– Испугалась. Подумала – другую завел. Потом еще подумала. А теперь даже обрадовалась. Я не хочу от тебя уходить. Пусть лучше так.
Сигурд смотрел на нее и думал: «Лучше бы ты ушла. Я бы съел черного хлеба и запил молоком, а потом представил, как любимая женщина приносит подгоревшие куски мяса, наливает в глиняную кружку вино, садится рядом. Пахнет дымом от костра и звериными шкурами…
– Пойду варить борщ.
– А где твои вещи?
– Оставила в машине Петрушевского. Он забросит их мне домой. Думала завтра налегке уехать, но, кажется, что налегке я уеду уже сегодня.
– Как хочешь, после вчерашнего я не в форме.
Инга ушла на кухню. Больше не пела. А борщ в итоге не удался. Она даже расплакалась. Сказала, что из-за борща… Остаться он не уговаривал, и после обеда Инга вызвала такси.
В понедельник Петрушевский объявил, что сегодня к ним приедут французские журналисты.
– Им нужно взять интервью у какого-нибудь молодого ученого. Руководство выбрало нашу лабораторию, теперь сами выбирайте жертву.
Но тема развития не получила, потому что все были очень заняты, даже Тэцуо.
Французы появились в конце рабочего дня: невысокая пышнотелая женщина лет сорока, черноволосая и симпатичная, с игривым декольте и молоденький фотограф с клетчатым шарфом вокруг шеи. Софи, так она представилась, по-русски изъяснялась весьма внятно и даже слегка витиевато. Она объяснила, что тема ее статьи – молодые русские мужчины, и она уже создала «яркую галерею словесных портретов». Сегодня она завершает этот процесс, «нанося последний штрих».
Петрушевский галантно подхватил женщину под локоть и указал рукой в сторону «молодняка»:
– Вот оно – великое наше будущее! Прошу – любой к вашим услугам.
После чего Филипп отвернулся к монитору, Яшка недовольно сверкнул глазами, а Тэцуо заметно оживился.
– Остынь, – по-английски посоветовал ему Сигурд, – ты не из этой «галереи».
Женщина на столь же хорошем английском подтвердила его догадку:
– Да-да, мне нужен именно молодой русский ученый. – Она сделала громкий акцент на возрастной и национальной принадлежности и тут же задала Петрушевскому совершенно неожиданный вопрос: – Поэтому я и хочу спросить вас, господин Петрушевский, чем же таким удивительным вы здесь занимаетесь?
– Меня? А…, – Николай беспомощно попытался взмахнуть рукой.
«Все, – подумал Сигурд, – закон притяжения заработал. Не сопротивляйся, парень, – это бесполезно».
Но, видно, тот понял это сам. Он отбросил со лба рыжие кудри, и внимательно глядя Софи в глаза, томно произнес:
– Тогда… зови меня… Коля!
– Ко-ко, – от неожиданности и некоторой странности происходящего женщина запнулась.
– Можно и так. Мне… понравилось.
Пару раз Сигурд бросал на них косой взгляд, видел, как все больше распушались перья Петрушевского, потом он заметил, что молодежь окончательно забросила свои дела, наблюдая за происходящим, и, наконец, прислушался. «Коля, что ты несешь? – Сигурд даже испугался, – Господи, откуда он берет этот бред? Она же все пишет на диктофон. После этого интервью серьезные люди нам больше не поверят». Потом он опомнился и перебрался к Яше Деберу:
– У тебя приборчик был, – прошептал он, – ты эти записи размагнитить можешь?
– Уже работает, – подмигнул Яков.
В этот момент Петрушевский коротко оглянулся и произвел бровями странные манипуляции.
– По-моему он о том же просит.
Действо продолжалась около часа. Софи смотрела на оратора восхищенно. Изредка она находила в себе силы произнести несколько слов: «Как такое может быть?», «Невероятно!», «Непостижимо!». В конце лекции Петрушевский подвел ее к трюмо, немного помахал перед ее носом створами, позволив ей рассмотреть многоликое изображение в разных ракурсах, а потом оставил ее один на один с бесконечной пустотой.
– Возможно, именно в этом тоннеле и произойдет смычка с инопланетным разумом! – торжественно завершил он и громко выдохнул.
Софи тоже открыла рот, но в этот раз никакие звуки оттуда не вылетели.
– Позвольте пригласить даму на ужин, – совсем другим тоном произнес Николай, и его рука, уже давно поселившаяся на ее талии, спустилась чуть ниже по позвоночнику.
– Да-да, наша редакция…
– Нет! Нет! И еще раз – нет! – решительно отмахнулся Петрушевский. – Позвольте сегодняшнюю смычку оплатить джентльмену.
Последнюю фразу он произнес на отменном английском, после чего торжественно подвел Софи к двери.
– Прошу вас, мадам.
– Мадмуазель, – кокетливо поправила женщина.
– Как я рад это слышать, это же в корне меняет…, – мягко замурлыкал Николай, и они скрылись за дверью.
Фотограф ушел уже давно, дежурно улыбнувшись на прощание.
– А эти дазе не попросялись, – ехидно заметил Тэцуо.
– Вот он женится, и увезет она его в Париж, – грустно вздохнул Яша.
– Она из Марселя, – поправил его японец.
– Да какая разница?
– Не увезет! – твердо заявил Филипп.
– Это потему?
– А на фиг?
Через час все активно засобирались по домам. Точнее, домой собрался только Сигурд. Дебер с Филиппом «намылились» в тренажерный зал и настойчиво звали с собой Тэцуо, но тот грустно сообщил, что ему бы их заботы:
– Я вообсе не знаю, куда податься.
– Так послушайся и иди с ними, – подсказал Сигурд.
– Сам послусайся. Вон какой зывот отрастил. А у меня две встрети: в девять и в десять. Сто делать? Яса, если все сорвется, я к тебе нотевать приеду.
– Валяй, только раньше одиннадцати открывать будет некому.
– Я понял.
– А я не понял? – Сигурд стоял возле трюмо и внимательно рассматривал себя в зеркале. – Где ты живот увидел?
– Вот!
Проходя мимо, Тэцуо больно ткнул его пальцем.
– Это кубики! – Сигурд стащил с себя свитер и поиграл мускулаурой, – по-моему, я вообще похудел.
Филипп в дверях замешкался, любуясь роскошной фигурой:
– Нет предела совершенству! Скульптуры с тебя лепить. Яш, а мы такими будем?
– А нам такими надо? Мы за здоровьем идем. И потом, мы тоже не лыком шиты, тоже, понимаешь, есть, что по телу перекатить. Тэцуо, ты рискуешь упустить свой шанс. Женщины любят сильных!
– Зенсины любят Петрусевского, а у него пивной зывот и залысины.
Молодежь ушла, а Сигурд еще какое-то время смотрел на свое отражение. Представил себя с длинными, как у отца волосами, мысленно кожаную безрукавку натянул, на голову шлем с рогами нахлобучил, в руки взял секиру …
«Что ж там было-то?»
Что-то снова метнулось в коридоре Петрушевского. «Тень чья-то, или тот, кто теней не отбрасывает?» Стало неприятно и зябко. Сигурд поежился. Увидел, что он лысый и голый и быстро натянул свитер. В зеркальном отражении на столе сиротливо лежала тетрадь, та, которую сегодня он вернул Звездочету.
Сигурд одел куртку. Выключил свет и зачем-то подошел к окну. По направлению к метро медленно шла Инга. В свете уличных фонарей ее стройная фигура казалась еще выше. Мимо проходили люди, они торопливо обгоняли ее, какая-то неуклюжая женщина задела ее сумкой, что-то сказала – извинилась, наверное. Инга остановилась. Она обернулась и долго смотрела на их окна. Сигурду даже отступил, ему показалось, что она его увидела. Да нет, не могла. Показалось.
Он испытывал странные чувства: там, среди толпы, идет человек, которому ты нужен. Все эти люди легко проживут без тебя, как и ты уже завтра не вспомнишь об их существовании. Холодное, равнодушное человеческое море, по которому плывет маленький кораблик, где можно укрыться от непогоды и согреться…
Зачем же ты учишься ходить по воде, рискуя провалиться в пучину? Никого не согреет свет далеких звезд …
– А я не хочу греться, – я тоже хочу согревать.
Он нащупал в кармане ключ и развернулся к двери. Что-то ярко вспыхнуло в створке трюмо. «Отсвет автомобильных фар», – догадался Сигурд. Он захлопнул дверь и повернул ключ в замочной скважине.
Пройдя по улице метров двести, он тоже обернулся. Окна лаборатории были темны и безжизненны. Он поймал себя на том, что ему совершенно некуда торопиться. Все вокруг куда-то спешат, и только он один едва передвигает ноги. Корабль, потерявший свою гавань. Или человек, забывший, для чего пришел на эту землю?
Он вгляделся в лица прохожих и через некоторое время сделал удивительное открытие. Оно потрясло его своей очевидностью. Все, встречающиеся ему одинокие пешеходы, были неуловимо похожи между собой: то же выражение лиц, те же глаза, обремененные заботой, даже складка между бровями чуть не у каждого второго залегла. Некоторые парами шли, но все равно, как будто поодиночке. Отличались только те, что разговаривали, и не важно, где был собеседник – рядом или на другом конце невидимого «провода». Эти улыбались, сердились, спорили – одним словом, жили. Все остальные жить только собирались. Они шли и думали о том, как это делать. Наверное, трудно думать о том, как жить, потому и улыбок не видно. А, кажется, чего проще – иди и улыбайся.
Сигурд попытался улыбнуться. Сразу не получилось, но он позвал на помощь мысли о хорошем, и постепенно хорошие мысли пришли. Они толкались в его голове, теснили друг друга, доказывая, кто здесь главный. Но, в целом, все у них получилось – на то они и хорошие. И Сигурд улыбался, и дорога до дома нудная, сегодня оказалась замечательной. И только окна его квартиры разрушили эту гармонию. Наверное, это оттого, что из-за шторы глядело его одиночество. Оно тоже попыталось спрятаться, но это не помогло. Сигурд точно знал, что оно терпеливо ждет его за тем порогом.
«Думаешь, ты победило? – Сигурд качнул головой. – Не спеши – мы еще поборемся».
– Кирилл, ты в гости ко мне собирался – приезжай. Еще не очень поздно.
– Тут, брат, такое дело: Вадик с Лизой в театр отправились, а мне киндерят своих подбросили. Мы карту звездного неба изучаем. Лучше сам приезжай, расскажешь им, как и что.
– У тебя места маловато. Вот переедешь сюда, будем вместе их воспитывать. А пока ты опыта набирайся.
Сигурд осмотрелся. На детской площадке еще гуляли дети. Рядом остановился рослый карапуз лет пяти, он что-то старательно ковырял в снегу лопаткой. Потом он тоже посмотрел на Сигурда, видно взгляд почувствовал:
– А у твоего сыночка лопатка есть?
– Не знаю.
Сигурд медленно побрел домой, все еще пытаясь оттянуть неизбежную встречу. Уже возле подъезда пожалел, что прервал этот короткий разговор. Оглянулся – пожилой мужчина, наверное, дедушка, уводил малыша с площадки. Малыш упирался и громко ревел. Сигурд быстро вернулся обратно.
– Почему ты плачешь?
– Дом хочу построить, а деда не дает.
– Ноги уже устали, – виновато извинился дед.
– А вы на лавочке можете посидеть? Мы бы с внуком вашим этот дом достроили.
– С удовольствием, если вам не трудно.
– Со мной будешь строить? – спросил Сигурд у малыша, и тот охотно закивал головой.
– Давай сделаем высокий и с башнями, – предложил мальчик.
– Такой не получится, такой только из мокрого снега. Мы, знаешь, что с тобой построим? Древнее жилище викингов.
– Викинги – это кто? – озадаченно спросил малыш.
– Это отважные воины и мореходы – смелые и сильные. Только жили они очень давно. Мой далекий-предалекий дедушка тоже был викингом.
Сигурд насыпал снежный холм, утрамбовал округлую крышу…
Он вспомнил, как много лет назад, когда ему было восемь, дед возил его на родину предков. Это случилось ранней зимой, он держался за крепкую руку старика, смотрел на серые волны, а вокруг расстилалось белое поле Норвегии…
– А сыночка твоего как зовут?
Сигурд задумался. Мысленно увидел серые мальчишеские глаза, испытал странное ощущение присутствия…
– Олаф… Прости, малыш, мне пора… Когда-нибудь еще встретимся. Веди дедушку домой, а то он совсем замерз.
Сигурд снова двинулся к подъеду. Недавно он тоже шел по этой дорожке, а возле его локтя покачивалась вязаная синяя шапочка. Голова в шапочке поворачивается…, и он видит глаза – серые, послушные, и лицо детское, как тогда, во сне…
– Папа, а мама скоро придет?
– Соскучился?
– Да.
– Я тоже. Кушать хочешь?
– Хочу. Купи мне булочку.
– Пойдем домой, там есть.
– А что мы будем делать?
– Можем звездное небо изучать.
– А ты звезду мне покажешь?
– Какую? На небе много звезд.
– Мне только одна нужна – Лейдар называется.
– Зачем она тебе?
– Она путеводная. Я вырасту большой и поплыву на корабле, а она будет указывать дорогу.
Сигурд вошел в квартиру – одиночества даже не заметил. Да и было ли оно? Он согрел чайник, достал из морозилки нарезанный батон, который позавчера туда запихнула Инга, отделил несколько кусков и разморозил в микроволновке. Потом он сделал два бутерброда со сливочным маслом и положил их на тарелку.
– Вкусно?
–– Вкусно.
Он снова представил сероглазого мальчугана, улыбнулся, глядя, как он запивает чаем бутерброд…
Потом они рассматривали звездное небо в компьютере, нашли звезду, которая уже давно называется Полярной, прочитали, что означает имя Олаф…
Когда они ложились спать, Сигурд мысленно укрыл ребенка одеялом:
– Спокойной ночи, сынок.
– А мама скоро придет?
– Не знаю… Соскучился? Я тоже.
– Сто-то Инга не заходит? Поссорились?
– Просто не заходит. Дел, наверное, много. У тебя – нет?
– У меня – да. У меня их целая Фудзияма. Скоро проект сдавать… А сто у тебя с седьмой панелью?
– Мужики, может кто-нибудь мне объяснит, чего хочет от жизни этот «теловек»? – взмолился Сигурд.
– Тэцуо, ты сорвешь проект, – строго произнес Филипп.
Тэцуо вздохнул, и уткнулся в компьютер, но через некоторое время он снова подал голос:
– Филипп, а сто ты думаес по поводу этой кривой? Мне казется, здесь тего-то не хватает. Мозет коэффициент изменить?
Филипп подошел, и они что-то долго обсуждали.
– Подожди, у меня в тетради есть одна формула…, – Филипп огляделся, – ребята здесь тетрадь вчера лежала, никто не брал?
– Я вечером уходил, она точно тут была, – откликнулся Сигурд.
– Я не трогал, – прокричал из-за перегородки Яшка. – Может, Петрушевский?
– Как зе, Петрусевский! Ему сейтяс не до тетради.
Дверь распахнулась, и в комнату стремительно влетел только что упомянутый.
– Все! Выпроводил! То есть, проводил! – радостно объявил он.
– Смытька состоялась?
– Это вопрос не к джентльмену. А впрочем, на что не пойдешь, ради дружбы народов. Должен же хоть кто-то укреплять международные отношения.
– Да…, похоже, без тебя это сделать некому, – улыбнулся Сигурд.
– Везет, – вздохнул Тэцуо, – а мы втера с Ясей в сахматы играли…
– Не надо было русским парнем прикидываться, может тогда бы и выгорело. Вчера же был день международной солидарности. А ты не знал?
Тэцуо изобразил на своем лице крайнюю степень презрения, но промолчал, зато заговорил Филипп:
– По просьбе Сигурда и лично для Тэцуо, – торжественно объявил он, – ода под названием «Не отвлекайся»:
«Идя вперед – иди вперед
И не смотри по сторонам.
Ты – вольный ветер парусам.
Ты можешь все! Ты можешь сам!»
Короче, Тэц, когда идешь к цели, то кроме нее ничего не видишь. Понял? Только тогда все получится.
Тэцуо молчал минуты три, а потом все услышали его традиционно лаконичный ответ:
«Везде друзья, кругом враги – не опоздай повернуть голову». Понимаес, горе и радость все время рядом, я не хотю пропустить ни то, ни другое.
– Не бойся, не пропустишь, – усмехнулся Петрушевский, – они тебе этого не позволят.
– А я хочу спросить у тебя, Звездочет, – задумчиво произнес Сигурд, – Вот ты говоришь: все получится? А что конкретно? Что должно получиться: цель или жизнь? Ты знаешь, что для тебя важнее? Ты точно это знаешь?
И снова стало тихо. И до обеда было тихо и еще часа четыре после. А вначале седьмого голос подал Звездочет.
– Ребят, ну, правда, где тетрадка? Я формулу хочу посмотреть.
– Может, кто из других отделов брал? Нужно поспрашивать.
– Ладно, постараюсь вспомнить. …Надо же, забыл.
– А к нам соседи сегодня заходили? – задумчиво спросил Тэцуо.
– Не знаю, – откликнулся Яша, – я весь день за перегородкой сижу.
– А я здесь сизу – не было никого.
– Утро вечера мудренее. Никуда она не денется, – Петрушевский встал из-за стола и подошел к трюмо. – А кто опять створки трогал? – сердито спросил он, поправляя угол отражения.
Еще примерно через час снова раздался его голос:
– Все, орлы! Время позднее. Я домой. Кто со мной? О, оказывается, я тоже в рифмочку могу.
– Ты и не в рифмочку много чего можешь, – Филипп быстро выключил компьютер. – Ты на машине?
– Угу.
– Если и вправду домой, с собой захватишь? Мне сегодня как раз в ту сторону.
– Тэц, а в какой стороне твоя сторона? – поинтересовался Яша?
– Если я втера весь ветер с тобой сидел, откуда новые направления?
– Понял, пошли. Сигурд, ты идешь?
– Нет, я задержусь, у меня еще дела.
Когда все ушли, он выключил свет, встал возле окна, и посмотрел в сторону трюмо. Где-то внизу то и дело проезжали машины. Шумно гудели их моторы, отсветы фар плыли по потолку, едва касаясь стены, но в зеркала трюмо они не попадали.
Рейтинг: 0
212 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
