История современных Ромео и Джульетты. Отрывок 26 из романа "Одинокая звезда"

Слышала, что в седьмом "Б" приключилось?
— С Лизой Чалкиной, что ли? У которой беременность четыре месяца? Слышала, на родительском собрании говорили.
— Ну и что ты об этом думаешь?
— Рановато, конечно. Хотя в прежние годы считалось, что пятнадцать лет самый возраст невест. Она девочка крупная, развитая. Ромео и Джульетта вон в четырнадцать лет влюбились и даже обвенчались. Надеюсь, вы не стали на нее пальцем показывать?
— Я нет, а наши все ее осуждают. Вся школа знает о ее позоре. Она уже на уроки перестала ходить от стыда — все классы бегают на нее смотреть.
— Стыдно должно быть им, а не ей. С ней случилось несчастье. Или, наоборот, счастье. Но это только ее касается и того парня. Если беременность больше четырех месяцев, надо рожать. Иначе на всю жизнь можно лишиться радости иметь ребенка. Не знаю, как там обернется, но взрослые должны ей помочь. К сожалению, я не заметила у учителей готовности помочь девочке. Только предупредили нас, чтобы за вами лучше присматривали. Чтобы больше подобное не повторялось.
— Мамочка, она теперь не будет учиться в школе? Ее исключат, да?
— Да, в очной школе девушке, имеющей ребенка, учиться почему-то не разрешается. Придется ей перейти в вечернюю школу. Но там учат только тех, кто работает. А кто ж ее возьмет на работу в таком положении? Ситуация сложная — даже не знаю, что тут можно посоветовать.
— Мама, говорят, ее парень в другой школе учится, в десятом классе. Чуть ли не отличник. Его родители во всем Лизу обвиняют. Мол, если бы она не захотела, ничего бы не было.
— Но если бы он не захотел, тоже ничего бы не было. Почему же они только ее обвиняют? Это чистой воды ханжество. Сыночка стремятся выгородить.
— Ну да. Он же почти отличник — на химфак в университет собирается. Победитель городской олимпиады по химии.
— Вот поэтому они так себя и ведут. Боятся, что ребенок будет ему помехой в учебе. А о том, что это их родной внук, не думают. Просто, бессердечные люди — его родители!
Через три дня, придя с работы, Ольга с ужасом увидела рыдающую Лену. Ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы дочь так горько плакала.
— Доченька, что случилось? — присев перед девочкой, дрожащим голосом спросила она. — Не плачь, родная, я с тобой — мы вместе с любой бедой справимся.
— Мама, они отравились. Лиза насмерть. А его пытаются спасти. Но говорят, весь пищевод сожжен — все равно калекой на всю жизнь останется. Он же был влюблен в химию, знал, чего и сколько надо выпить, чтобы умереть. Мамочка, какой ужас! Как мне их жалко! Лизочку завтра будут хоронить. Я думала, уроки отменят, чтобы мы могли ее проводить на кладбище. Нет, ничего подобного. Но мы все договорились, что на уроки не пойдем − все седьмые классы. Всех же не исключат? Но даже если и исключат, все равно пойдем.
— Видишь, Лена, как надо бережно относиться к людям в такой ситуации. Представляешь, какой мрак был у них на душе, когда они на такое решались. Значит, им не к кому было обратиться за поддержкой. Наверно, все от них отвернулись. Бедные ребятки! Доченька, запомни: дороже жизни нет ничего. Ничего! Нет и не может быть причины лишать себя жизни. Это страшный грех! Помни, какая бы беда с тобой ни случилась, — не дай, Бог, конечно! — у тебя есть мама, которая тебе всегда поможет. Во всем.
— Я знаю, мамочка. — Леночка вытерла слезы. — Как ты думаешь, мы правильно решили? Может быть, родителям Лизочки будет немножко легче, если они нас всех там увидят?
— Вряд ли им будет легче. Им теперь всю жизнь себя казнить, что не поддержали дочь в ее беде. И родителям того мальчика. Но вы решили правильно. Я сейчас схожу в школу. Думаю, директор, да и учителя еще не разошлись − раз такое несчастье. Попробую их убедить в вашей правоте. Никита Сергеевич вроде добрый человек и грамотный педагог — он должен понять.
Как Ольга и предполагала, все учителя были на месте, пребывая в крайне подавленном состоянии. Никто из них не ожидал такого трагического исхода. Они считали, что поступают правильно, осуждая легкомысленную ученицу — чтобы другим было неповадно. Но что влюбленные могут пойти на такую крайнюю форму протеста, им и в голову не приходило. Молча выслушали они Ольгу. Заверили, что никто детей наказывать не будет. Более того, Никита Сергеевич пообещал сам пойти с ними на кладбище и у гроба девочки попросить у нее прощения.
Случившееся надолго выбило ребят из колеи. Все они как-то сразу повзрослели. Понадобилось немало времени, чтобы учебный процесс вошел в привычное русло. Главный вывод, сделанный ребятами из этой истории — не подталкивай падающего, не руби сплеча. Беда может случиться с каждым, а человека в беде надо прежде всего пожалеть и поддержать.
Ирочку Соколову родители перевели в другую школу. Но она частенько приходила к концу уроков, чтобы хоть издали увидеть Сашу Оленина, и, прячась за деревьями, высматривала его.
После несчастья с Лизой ребята перестали осуждать Ирочку и стали ее жалеть. А за верность своей, еще детсадовской, любви — даже уважать. Уже никому не приходило в голову насмешничать над ней. И однажды Лена с облегчением увидела, как Саша Оленин отделился от группы ребят, подошел к Ирочке и, взяв у нее портфель, пошел рядом.
В десятом классе тяжелое происшествие приключилось с Веней Ходаковым. И причиной случившегося явилось его безответное чувство к Лене.
В то время уже весь их десятый "А" пылал на кострах любви. Все были тайно или явно влюблены друг в друга. Лишь Шурика Дьяченко и Шурочку Пашкову еще не пронзили стрелы крылатого проказника. И тогда роль Амура взял на себя Гена.
— Они у меня живо влюбятся друг в друга! — обещал он хохочущей Лене, — ишь чего выдумали: не влюбляться. Все, значит, только о любви мечтают, а они — об уроках. Хитренькие! Лучше всех учиться хотят.
— Шурик! — заговорщически прошептал он на переменке приятелю. — Я тебе такое скажу! Только поклянись, что никому.
— Клянусь! — охотно согласился Шурик, — Никому! А что за тайна?
— Шурка в тебя втрескалась. По уши! Сама девчатам проговорилась, а я подслушал. Только ты, смотри, меня не выдай. Ты же обещал.
— Пашкова? — с сомнением уточнил Шурик.
— Она самая. Так и есть, не сомневайся.
— Что-то не похоже. Она на меня и не смотрит.
— Потому и не смотрит, что влюблена. Глаз на тебя не поднимает. Ты понаблюдай за ней — она же вообще в твою сторону взглянуть боится. А когда ты смотришь на нее, так она глазки опускает и вся краснеет. Пожалел бы девчонку — пригласил бы в парк или еще куда. Есть же у тебя совесть?
Нашептав Шурику с три короба, Гена незамедлительно нашел Шурочку и, взяв ее под локоток, увлек в укромный уголок.
— Шура, у тебя совесть есть? Или хотя бы чувство жалости к страданиям товарища? — строго спросил он девочку.
— Есть, — испуганно ответила Шурочка, теребя свою роскошную косу — предмет зависти всех девочек школы. — А кого надо пожалеть?
— Как кого? Ты что, до сих пор ничего не знаешь?
— Нет. А в чем дело?
— Да уже весь класс знает, одна ты в неведении. Что Дьяченко в тебя влюблен. По уши! Ты заметь, как он на тебя смотрит. Нельзя же до такой степени ничего вокруг себя не видеть. Так и свое счастье упустишь, а потом локти кусать будешь.
— Гена, ты шутишь? Дьяченко? В меня? Да он на меня и не смотрит.
— Ты просто не замечаешь. Посмотри внимательнее. Хоть улыбнись бедняге. Нельзя же быть такой жестокосердной.
— Теперь наблюдай, — сказал Гена Лене, вернувшись в класс, — как любовь будет расцветать прямо у тебя на глазах. Как тюльпанчик.
Сразу после перемены, на уроке истории, они заметили, как Шурик и Шурочка стали перебрасываться заинтересованными взглядами. Чтобы не засмеяться, Гена вынужден был закрыть рот ладонью и не смотреть в их сторону. Лена не скрывала своего интереса к зарождению большого светлого чувства, но они ее интерес поняли по-своему. На их счастье Гену вызвали к доске, иначе он бы точно прыснул и все испортил. Пока Гена отвечал, пока получал оценку, пока шел на место, большое и светлое чувство настолько окрепло, что ему уже ничто не могло помешать расцветать дальше. После уроков Дьяченко и Пашкова быстренько смылись и прямиком направились в парк, где их, прижавшихся друг к другу на скамеечке, и застукали одноклассники. Впрочем, эта внезапная любовь никого не удивила. Ну сколько можно быть белыми воронами? Вот и они стали такими же, как все. Гениными стараниями.
— Что ж, подруга, пора и тебе определяться, — обратился Гена к Лене, глядя невинно в сторону, — до каких пор будешь ходить нецелованной? Нехорошо отрываться от коллектива.
— С кем поведешься, от того и наберешься! — краснея, парировала Леночка.
— Ты меня, что ли, имеешь в виду? — удивился Гена. — Так я давно уже... приобщился. И не только к поцелуям. Вон вокруг сколько желающих.
— Врешь ты все! Когда это ты успел? Если ты рядом с утра до вечера.
— По ночам. Выйду я на улицу, гляну за село. А там − только выбирай. Что, не веришь?
— Не верю. Все наврал, признавайся.
— Наврал, конечно, — покорно согласился Гена. — Но в каждой брехне есть доля истины. Так что ты готовься. Могу себя предложить в учителя.
— Гена, ну и шуточки у тебя! — рассердилась девочка.— Знаешь, что я эти разговоры не люблю. А целоваться буду, когда влюблюсь. И хватит!
— С тобой уже и пошутить нельзя. Чего кипятишься — ты ведь не чайник. — Гена примолк. Потом, грустно глядя в ее синие глаза, тихо попросил: — Лен, ты уж тогда меня поставь в известность об этом замечательном событии. Все-таки на правах бывшего брата я имею право знать.
— Обещаю, что ты об этом узнаешь первым. И не надо сидеть с убитым видом — лучше почисть картошку, а я за хлебом сбегаю.
— Нет, за хлебом сбегаю я, а то к тебе опять кто-нибудь прицепится. А потом картошку почищу. Ты занимайся своими делами. А к картошке что?
— Мясо тушеное есть, я вчера потушила. Чисть и на мамину долю — она скоро придет. Пообедаем вместе, а потом за уроки сядем. И довольно о глупостях.
Когда б это были глупости, печально думал Гена. А то серьезней некуда. Просто, нет терпения на нее смотреть — так поцеловать хочется. Но ведь поцелуями не обойдешься. Потом еще чего-нибудь захочется.
И не факт, что она поцеловать себя разрешит, она девушка строгая. Может и по физиономии заехать. А потом пускать к себе перестанет — как тогда жить? Нет, лучше потерпеть. Наступит момент, наступит! Ничего, он еще подождет. Больше ждал — меньше осталось.
Гена нравился девочкам. Конечно, на лицо он был так себе, но зато какая фигура! Бицепсы, трицепсы, рост! Плюс блистательный юмор. И главное, не поймешь, смеется он или говорит серьезно. Плюс энциклопедические знания обо всем на свете. Конечно, за ним не бегали, как за Олениным. Но если бы Гена захотел... Многие были бы не прочь с ним встречаться.
Только никто на свете ему не был нужен. Кроме одной. И все об этом знали. Лишь она одна упорно делала вид, что между ними ничего нет, кроме дружбы. Хорошо хоть других друзей мужского пола у нее не было. Их Гена и на пушечный выстрел не подпускал.