Фрагменты ЙЕТИ (эпизоды с 36 по 45)

                                              Эпизод 36
 
                                                                         «Щи».
                                                                Блюдо из двух букв.
 
                                                                          Из кроссворда.
 
 
 
 
 
    ..- что ты видишь, Анита? – вкрадчивым голосом спросила Елена Сергеевна, сидя в изголовье кресла, и  поглядела на Бурбона, вошедшего в дверь.
- Я вижу женщину, - расслаблено произнесла Анита.
  Она полулежала, держа свою левую руку на запястье Елены Сергеевны.
- Как она выглядит? – спросила Елена Сергеевна, не сводя глаз с Бурбона.
- Это пожилая женщина.. бабушка.
   Бурбон улыбнулся Елене Сергеевне, бесшумно приблизился к ней и склонился, чтобы поцеловать. Она опустила голову, и поцелуй пришелся в бровь.
- Почему некоторые люди не любят ездить заграницу? – произнесла вдруг Анита.
- Из-за незнания языка, возможно, как считаешь? Или из-за чего-то другого? – Из-за непонимания, - Анита зашевелила  губами, будто читая… и вздохнула.
- Из-за непонимания кого кем? – Елена Сергеевна склонилась над девушкой.
- Из-за вашего непонимания их наречия… Это связано скорее всего с тем, что они, будучи носителями языка, редуцируют и проглатывают все звуки, какие только могут. Вам, имеющим мало практики с такой редукцией, сложно всё понять.. Почему?.. Почему в это время года вам не спокойно? Что же всё-таки вас тревожит?. Пытаюсь угадать.. и не удаётся... Расскажите о своих мыслях, я о них никому не скажу.
   Елена Сергеевна переглянулась с Бурбоном.
- Что ты видишь, Анита? – Бурбон присел на табурет по другую сторону Анитиного кресла и посмотрел на Елену Сергеевну.
- Как так я не позволяла себе грустить? Не помню.. Я же видела это.. Стоит мужчина, который расслабился в конце недели.. у него был день рожденья .. у друзей. Он покупает жетоны, и у него хорошее настроение.. он улыбается.. слегка – так, чтоб это было не видно – ведь это его внутренняя гармония.. и вот тут совсем кстати.. подходит женщина и начинает смотреть на мужчину.. он пропускает её к кассе.. женщина приобретает жетон, но не уходит, а продолжает смотреть на мужчину,.. думающего о ..Прекрасной Даме.., которой он никак не может написать письмо.. мужчина заговаривает с женщиной.. и вот.. Да.. она любит стихи.. и мужчина читает стихи любимых поэтов.. сначала её поэтов, потом своих.. и она улыбается ему, наклоняясь так, чтобы вырез блузки был виднее.. нет, она сама не пишет.. да, у неё дома есть замечательный кофе.. и она совсем не против угоститься джин-тоником и да, можно купить коньяк, только читай стихи.. вон там я живу.. коричневый подвесной потолок кухни в тон кофе.. мужчина просит сливки.. наливает.. думая о другой.. вернее, о двух других.. одну из которых он никогда не видел.. он по прежнему читает стихи, но вдруг неожиданно пьёт на брудершафт.. музыка.. они танцуют..
- Что за музыка? – Елена Сергеевна даже оживилась..
- Неизвестно.. неизвестно, что происходит позже.. потом он делает вид, что не замечает её последнюю фразу «у меня еще никогда не было инженера-строителя».. он уходит.. он опять перепутал все чувства...
- Что ты видишь ещё, Анита? – Бурбон посмотрел на Елену Сергеевну и взмахом руки остановил движение в широком зеркале на стене.
- Женщину, - тихо произнесла Анита.
- Ту же женщину? – спросила Елена Сергеевна, не шевелясь.
- Да..
- Что она делает?
- Сидит на крыльце дома.
- Какого дома?
- Это не её дом… Хотя выглядит как её..
- Ты можешь это объяснить? – в голосе Бурбона звучало явное  равнодушие.
- Она очень старая и одновременно молодая… И ещё я вижу вас..
- Меня!? – насторожился Бурбон.
- Да..
- Что я делаю? – спросил он.
- Вы ловите рыбу..
- А женщина? Она рядом? Я с ней знаком?
- Не знаю.. У неё нет никакой личной жизни… но даже это и к лучшему.. вероятно. Она живет в мире с самой собой, и ничего не будет её тревожить… Мне кажется, что ложь она чувствует только  мозгом… Она больше не будет старой и будет радоваться сиюминутному как вечному…
- Ты видишь что-нибудь ещё? – лицо Елены Сергеевны задрожало.
- Мальчика…
- Мальчика?
- Да.. он знаком с женщиной.. и он тоже старый…
- Лена, выводи её из транса, - неожиданно проговорил  Бурбон.
- Боишься, что она расскажет о ваших проделках, рыбаки рыбацкие, с молодыми старушками? – Елена Сергеевна вынула  платок и начала часто моргать.
- Что, соринка в глаз попала? – Бурбон улыбнулся.
- Ты бревно бы лучше разглядел, - она отвернулась в сторону. – Хотя у вас с этим туговато.
-  Не говори чепухи, пожалуйста. Выводи её…
- Как стало всё отчетливо теперь, - произнесла вдруг Анита, и Елена Сергеевна с Бурбоном замерли.
- Нелепой мишурой наполнен дом, - продолжила Анита и опять вздохнула, - несуществующую дверь покинул сказочный грифон…
- Интересно, о чем она? – Бурбон глянул на Елену Сергеевну.
- Погоди.. – та запрокинула  голову, безуспешно пытаясь краешком платка извлечь соринку.
- Нет беспричинных слёз и так смешно, - голос Аниты был  спокоен и тих, - о чём-то связно размышлять.. себе досадовать на то, что время не за чем терять… как странно в зазеркалье убегать дорожками и, возвратясь по ним, как страшно больше не мечтать, не выдумать себя с другим… Иду одна, и словно не одна иду… уносит ветер за собою вдаль от губ моих признанье «я люблю».. как сладко мой любимый... как мне жаль…
   Последние слова звучали с какой-то игривой и, казалось бы неуместной, интонацией.
- Я застала её как-то в Интернет-комнате; она списывала на листик бумаги с монитора стихи…
- Я знаю… Это я их ей подсунул… Они её вставляют, а заодно и прочищают… Она так быстрее вспоминает…
- Почему ты не хочешь подключить её родителей?
- После того, что они с ней сделали?.. Ты же прекрасно видела, что она им не нужна… А Борода без ассистентки работать не сможет; ему, как учёному, дорога любимая лаборантка…
- Ага… Бороде дорога и нужна? А ты уверен, что она снова не вывалится в неадекват, после того, как поассистирует?.. По моему, ты со своим Ходоком совсем потерял ощущение реальности… В новостях показали, в происшествиях; обнаружено тело мужчины без документов. В нём легко узнаётся Ходок...
- Лена, это не имеет никакого отношения к твоим служебным обязанностям…
- Не имеет!?.. Он увел пациента за периметр!.. Мальчишку!.. Чем-то его накачал, что тот с оружием стал бросаться на людей… Скажи, у тебя  действительно всё в порядке? Два пациента покидают периметр и погибают…
- Лена, угомонись. Ходок тебе всё равно не нравился… К тому же, с умалишенными это случается… Я пригласил милиционера, чтобы во всем этом разобраться… Он посидит, послушает… заодно поучаствует в твоих посиделках… нервишки поправит… Кстати, можешь называть его Ходоком, он не обидится… И по жёстче с ним, по жёстче…
- Это тот самый, который девушек  привез?
- Да.
- Ты, наверное, посоветовал ему так назваться?
- А что? Не пропадать же кликухе?... Ходок умер, да здравствует Ходок..
- Скажи, чьи стихи ты подсунул Аните?...
- Представляешь? Родственники Бороды звонили, сказали, что дача, которую они каждое лето снимали, сгорела… А Борода очень любит в тех местах поработать… Плодотворно у него там получается… Теперь придётся другую дачу искать…
- Не заговаривай мне зубы. Ты слышал вопрос…
- Лена! –  глаза Бурбона округлились. – Лена! Что с тобой?
Он еле сдержал улыбку.
 - Не шевелись. Не моргай. Всё. Всё, Лена, выводи её, выводи…
 - Подожди… Она переписывается с ним.
 - И пусть переписывается… Ты посмотрела переписку?
 - Нет. Она попросила этого не делать.
 - Подумать только, какие мы деликатные…
 - Да уж не чета твоему Ходоку..
 - Да забудь ты про Ходока… Нет его… Всё… Выводи уже её. Я жду тебя в рекреации…
 - Бурбон хочет вселиться в тело Призрака, - произнесла вдруг Анита.
 - Выводи её, Лена, выводи; а то она тебе сейчас наговорит, - остановившись в дверях, произнес Бурбон.
   Он закрыл за собой дверь и оставил Елену Сергеевну наедине с Анитой.
 
 
 
 
 
 
                                            Эпизод 37
 
 
 
 
   Когда Елена Сергеевна вошла в «рекреацию№», Бурбон стоял у окна и глядел на улицу.
 - Двигаешь взглядом пейзаж? – усмехнулась она, подходя и вставая рядом.
 - Угу, - не поворачивая головы, буркнул Бурбоон.
 - Скажи пожалуйста, кто этот Призрак, с которым она переписывается?
 - Вот дался тебе этот призрак, Лен?..
 - И всё-таки?
 - Это человек…
 - Что за человек? Ты его  знаешь?
 - Да. Давно… Кстати, именно ему я заказал пьесу…
 - Вот как?... Ты раньше не говорил об этом…
 - Ты раньше об этом не спрашивала…
 - И как давно ты его знаешь?..
 - Очень давно…
 - Скажи, пожалуйста, - в голосе Елены Сергеевны послышалось сомнение, - а я знаю этого человека?
 - Судя по тому, как нерешительно ты об этом спрашиваешь, у тебя есть подозрение, что знаешь? – Бурбон задумчиво поглядел на неё… - Да, ты с ним знакома… Когда-то даже очень хорошо…
   Зависло молчание. Бурбон снова уставился в окно, а Елена Сергеевна какое-то время глядела на него, затем повернулась и направилась к двери. Сделав несколько шагов, она остановилась и, оглянувшись, проговорила:
 - Если ты ведёшь с ним какую-то нечестную игру, мы расстанемся.
 - Кто с кем, Лен? Его посещают мысли о суициде.
 - С чего ты взял это? – напряженно спросила Елена Сергеевна.
 - Поговори об этом с Анитой; она тебе много интересного расскажет на этот счёт… Или почитай о чём они переписываются… он на грани срыва… и во что этот срыв может вылиться никто не знает… Может ты знаешь?
  Бурбон оторвался от пейзажа за окном и спокойно поглядел женщине в глаза:
 - Все ещё любишь его?
 - Не знаю… но если узнаю, что ты впутал его в какие-то сомнительные дела, ты меня больше не увидишь…
 - Может быть, мне действительно вселиться в его тело, - усмехнулся Бурбон, – то-то будет потеха… Может быть, появится шанс завоевать тебя окончательно и бесповоротно… Как думаешь?... Заодно и  самоубийства избежим… Ладно… Шутка.
   Он улыбаясь подошёл к ней  и попытался обнять:
 - Ничем противозаконным и сомнительным я не занимаюсь. Он поможет мне привести в чувство Аниту, а она отвлечёт его от негативных мыслей. Вот и всё… Что скажете про заняться любовью прямо сейчас? Пока никто не отвлекает…
 - Я занята..
 - Ну полноте, Лен. Что за настроение? Так ли все ваши места сильно заняты?
 - У меня нет настроения…
 - Я тебе его создам. Как кстати поживает шоколадный глазик?
 - Прекрати. Мне сейчас не до шуток. И не смей мне улыбаться…
 - Что вдруг? Шоколадный глазик не заслужил массажик? Очень хочется продоминировать над ним… в костюме домино.
 - Прекрати, пожалуйста, - сдерживая улыбку ответила Елена Сергеевна.
   Она отвернулась от Бурбона и, усмехнувшись, покинула «Рекреацию №».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                                 Эпизод 38
 
 
 
                                                                   «У неё улыбка коня»
                                                                       Из разговора у магазинов.
 
 
 
 
   « Что это?
         Сон!?
         Бред?
      Я сплю?..
      Я сплю… Нет», - Тимка смотрел в зеркало, с трудом осознавая, что это – не сон. Глаза, сосредоточенные на отражении, ощущались своими, но ум словно пытался отречься  от этой реальности. Тимка испугался… Он почувствовал всем своим существом, что придёт в ужас, если отражение в зеркале начнет синхронно отвечать его движениям. Он боялся двинуть хотя бы веком, чтобы не вызвать вдруг движения в зеркале.
   «Нужно расслабить лицо» - каким-то смутным усилием приказал он себе, и нижняя челюсть отражения отвисла... Под черепом заметалась мысль: «у меня едет крыша…я схожу с ума». Он закрыл глаза и всем телом отвернулся от зеркала... в голове стало ещё хуже.
   «Сейчас я открою глаза, и всё встанет на свои места… или не встанет?» За мыслью о сумасшествии погналась другая, назойливая и глумливая: «не встанет- не встанет…» Тимка ощутил звон в черепе от их легких и быстрых ударов. Он понял, что через мгновение перестанет понимать вообще чтобы то ни было и словно каким-то внутренним пинком распахнул глаза:
   «Бабушка!..»
   Ядвига Сергеевна сидела на крыльце спиной к открытой двери.
   «Бабушка,..» - подумал Тимка, - «вот – бабушка».
   Радостное успокоение поднялось и наполнило голову.
- Бабушка! – позвал Тимка не своим голосом.
   Ядвига Сергеевна обернулась, грузно опершись рукой о крыльцо и задев свои костыли. Обе клюки лежали рядом, справа от неё.
   «Она никогда их так не кладёт» - подумалось почему-то Тимке, - «Но, ведь – это бабушка!?..»
   Ядвига Сергеевна смотрела на него с отталкивающим равнодушием, чего раньше никогда не было.
- Как я выгляжу, бабушка? – Тимка повернул голову к зеркалу; там оставалось всё по прежнему. – Как дедушка? На него смотрел Андрей Тимофеевич Свиридов его же глазами, которые упрямо не верили в происходящее. На него из зеркала глядел его дед.
   Ядвига Сергеевна тяжело поднялась, опираясь на одну клюку, и уставилась на другую. Нагнулась, подняла её, и снова посмотрев на Тимку тем же взглядом, вздохнула.
- Я не бабушка, - тихо и уверенно произнесла она бабушкиным голосом.
«Бабка спятила!» - мелькнуло в голове у Тимки.
- А кто ты? – с расстановкой спросил он и набычился, как на уроке географии, когда его вызывали к карте.
   Старуха закряхтела, переступила ступенькой выше и остановилась отдохнуть.
- Вам, Андрей Тимофеевич, этого не понять, - в её голосе послышалась досада.
   Жуткая догадка завертелась, всё сильнее раскручиваясь, в Тимкиных мозгах.
- А я – не дедушка. – громко вырвалось у него, - и я ничего не понимаю.
   В глазах Ядвиги Сергеевны мелькнуло удивление. Она открыла рот. Собралась было что-то сказать. И передумала. Двинулась к Тимке. Остановилась перед ним, нависая грузным телом, и с нескрываемой издевкой спросила:
- А кто же ты тогда, старый хрыч?
- Я – твой внук…Тимка, - голос был явно не его, но это ничего не меняло. Он был Тимкой, он это точно знал.
   Ядвига Сергеевна скривила лицо, собираясь не то заплакать, не то засмеяться, посмотрела на свои палки и с какой-то тоскливой обреченностью проговорила:
- Как же ты теперь это докажешь?
   Тимка попятился, соображая, что можно противопоставить этому вопросу, и вдруг заплакал. Бабка с изумлением на него посмотрела и неожиданно сказала такое, отчего слезы  в Тимкиных глазах моментально высохли:
- А я – Оксана Леонидовна и в гробу бы видела такого внука…
   В её голосе послышалась такая невыносимая жалость к себе, что Тимка с ужасом почувствовал, что верит ей.
- Как же это так, Оксана Леонидовна? – выдохнул он несуразный вопрос, понимая, что его классная знает не больше него, если это вообще его классная.
   Слабость, появившаяся в ногах, заставила поискать глазами, куда бы сесть, но ничего кроме ступенек в поле зрения не было. Тимка, пошатываясь, обошел бабку и опустился на крыльцо. Он слышал, как она, шаркая, развернулась и встала за спиной, тяжело дыша.
- Это ты мне объясни, Свиридов, как это всё могло произойти? – раздался её голос. – Это ведь ты звал меня сюда в гости... в этот ералаш…
   Тимке показалось, что его классная сейчас зарыдает.
- Это же ты отнял у меня всё, - сотрясаясь всем телом и всхлипывая, заговорила старуха.
   Тимка опешил. Он вскочил, повернувшись к грузной фигуре, сотрясаемой рыданиями, и ощутил, что сейчас обругает её последними словами.
- Что ты несешь, дура! – вырвалось у него, и обида захлестнула всё его существо по самую макушку. Он здесь и сейчас в таком виде, вместо того, чтобы услышать хоть слово поддержки, должен выслушивать обвинения в беде, в которой они оба равны. И чтобы не заплакать опять, Тимка, отшатнувшись от туловища с костылями, с наслаждением, перемежая матом чуть ли не каждое слово, понёс такое, от чего Ядвига Сергеевна, или кто там она, перестала всхлипывать и вытаращила глаза.
- Свиридов, Свиридов, - задыхаясь от удивления, попыталась прервать она Тимкин монолог, - как ты со мною разговариваешь?
   От этих слов Тимка разозлился ещё  больше. Перед глазами мелькнул класс с доской и картами, постоянные выволочки классной за не дающийся никак дурацкий предмет, и злость переросла в ярость.
- Ты ещё сейчас начни меня отчитывать, старая  карга! – выкрикнул он хриплым дедовым голосом.
- Что ты себе позволяешь, Свиридов? – Оксана Леонидовна с трудом справлялась с желанием ударить очумевшего ученика клюкой по голове и, так и не справившись с этим желанием, резко взмахнула палкой.
   Тимка, отступив и  видя, что находится вне досягаемости костыля, подбоченился и нагло посмотрел в глаза училке…
  .. Как медленно она падала, потеряв равновесие и не достав до его головы совсем немного. Он, не шелохнувшись, следил за её падением до тех пор, пока грузное тело, кувыркнувшись через голову, не распласталось рядом с ним на земле. Он глядел на это тело, ещё недавно бывшее его бабушкой, а теперь классным руководителем, пытавшимся разбить ему череп, и с удивлением понимал, что не испытывает к нему никаких чувств.
   Тимка присел и встретился взглядом со старухой. Она, не мигая смотрела сквозь него. Слезы в её глазах застыли и было видно, как они исчезают, высыхая или впитываясь. С каким-то не свойственным себе спокойствием Тимка глядел в глаза старухи, осознавая, что тело её двигаться больше не будет. Он выпрямился. В голове что-то звякнуло, как в пустом котелке, и захотелось пить… Но, вроде бы, не воды…
   Оглядевшись, он только сейчас заметил стоявший в стороне «Москвич» физрука.
- Папа, - донесся откуда-то знакомый голос, - папа.
   Тимка обернулся на голос и увидел свою тётку. Она стояла, держась за калитку, и не двигалась с места. Лицо её было опухшим. Настолько, что это было заметно даже издалека.
- Папа, - повторила она ещё раз, и Тимка, наконец-то, сообразил, что она обращается к нему.
   Он молча направился к калитке, заметив, что тётка не может её открыть, дергая не в ту сторону. Круги вокруг красных заплаканных глаз, побелевшие пальцы на калитке, никак не поддававшейся, весь вид этой женщины говорил о том, что произошло что-то ужасное.
   Тимка подошел, и посмотрев на свою тётку, принимавшую его за отца, понял, что объяснить ей ничего не сможет.
   Он освободил калитку от её мёртвой хватки и услышал срывающийся голос:
- Папа, Тимки больше нет.
- Я знаю, - неожиданно для себя сказал вдруг «папа».
   Он глядел на заплаканное лицо, соображая, что об этой истории может быть известно ей, и не заметив ничего, кроме удивления, повернулся и пошёл обратно к крыльцу.
- Ты знаешь!? – она последовала за ним. – Живого места на мальчике не осталось.
   Тимка почувствовал, что разговор его новоиспеченной дочери о нём самом начинает раздражать его. Он обернулся к торопящейся следом женщине и спросил:
- Что тебе известно обо всём этом?
   Он ожидал услышать хотя бы намек на отгадку его перевоплощения, однако услышанное лишь добавило вопросов.
- Его застрелили прямо в метро, - проговорила женщина и заплакала, - как же теперь отцу с матерью сообщить?
- Как, застрелили? – до Тимки, наконец-то, дошло, что имела в виду тетка, говоря, что его больше нет.
- Ты же сказал, что знаешь? – неуверенно вымолвила она и уставилась на тело возле крыльца, - а что с мамой?
   Тётка бросилась к неподвижно лежавшей пожилой женщине и вдруг остановилась, резко взмахнув руками, и замерла, глядя на тело матери.
- Её тоже больше нет, - проговорил Тимка так буднично, что у тетки подкосились ноги. Он подхватил её под руки, посадил на крыльцо и, видя, что женщина никак не может прийти в себя, встряхнул её за плечи, окликая по имени.
   Не хватало, чтобы ещё у неё крышу сорвало, - подумал Тимка.
- У тебя деньги есть? – он ещё раз встряхнул с трудом приходящую в себя женщину, - дай мне ключи от квартиры и денег. Я что-нибудь придумаю.
   Она очень медленно, будто во сне, вынула из сумочки бумажник с ключами, передала их Тимке и словно впала в транс. 
   Тимка, роясь в бумажнике  и  стараясь сделать голос спокойным и строгим, приказал ей никуда не уходить и ждать скорую, которую он вызовет по телефону на станции. Мысль сделать это по мобильнику из той же сумочки ему в голову почему-то даже не пришла. 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                           Эпизод 39
 
                                                               «Время-время кружит снеги,
                                                                 Разлетелись печенеги
                                                                   Кто куда…»
 
                                                                По мотивам песен Анжелики.
 
                                                               «Только Одину до тебя есть дело,
                                                                 остальным некогда». 
 
                                                                По мотивам песен Пак Вон Гунна,
                                                                                              Пак Вон Готта и
                                                                                            Пак фон Готтентота.
 
 
   Придя к платформе и купив билет, он подумал, что в таком виде мог бы ехать и бесплатно; всё-таки, пенсионер. Усмехнулся этой мысли и вновь почувствовал  жажду. Купил минералки, выпил целую бутылку, но жажда почему-то не исчезла. Она была какой-то странной – эта жажда. Он огляделся в поисках урны, чтобы выкинуть бутылку и наткнулся взглядом на двух мужчин, о чем-то беседующих покачиваясь и потягивая пиво возле ларька. Ближайшая урна была там же.
   Бросив пустую бутылку в мусорный зев, Тимка присмотрелся к этикеткам за стеклом ларька и, ещё раз глянув на опохмеляющихся рядом, купил такого же пива как у них. Он никогда раньше не пробовал этого напитка и сейчас, освободив шипящее горлышко от пробки, осторожно к нему принюхался.
   Запах был вкусным.
   Сделав глоток, Тимка изумился: насколько лучше минералки оказалось то, что было у него в руке. Отхлебывая из бутылки, он стал присматриваться к другим сортам пива на витрине и не заметил, как допил до дна.
   Покачивающиеся мужики, увидев как он смотрит на опустевшую бутылку в своей руке, и расценив недоумение «деда», как приглашение к беседе, позвали его куда-то третьим.
   Дед задумчиво отказался, бросил бутылку в урну и поплёлся вдоль платформы.
   «Вот чёртов дедушка», - подумал Тимка, - «Так ведь и к алкоголю пристраститься не долго».
   Пришла электричка, собрала в себя желающих ехать и двинулась, гукая, в город.  
 
 
   На вокзале Тимка вспомнил, что не спросил у тётки, где его убили, и выругавшись вслух на эту невероятную по смыслу абракадабру, отправился искать вокзальных милиционеров.
   Сержант, сидевший за столом в опорном пункте, узнав, что маленький престарелый посетитель является дедом убитого недавно в метро мальчика, вздохнул и начал собирать на себе несуществующие пылинки.
- Не знаю, что вам сказать, отец, - он говорил тихо и перешёл уже к пылинкам на столе. – Смотреть надо было за внуком... Наедятся колес, а потом палят по сотрудникам.
- Из чего? – Тимку взяла оторопь.
- Из пистолета, - недовольно буркнул сержант.
- Из какого пистолета?
- Из какого-из какого! – сержант, ворча поднялся, поправляя ремень и касаясь кобуры, словно проверяя: на месте ли его оружие, - из чужого.
- Но... Где он его взял? – Тимка сел к столу напротив сержанта, соображая, что ещё можно узнать у этого человека.
- Он не сказал, где он его взял, - сержант снова опустился на своё место, - по номеру это наш пистолет… Нашего сотрудника.
- Какого?
- Это не ваше дело, отец.
- Это моё дело, - Тимка вскочил, повысив голос. – Вы пристрелили моего внука, как собаку, и говорите, что это не моё дело.
   Сержант испугался:
- Успокойтесь, папаша. Я не это имел в виду…
- Что за сотрудник? Где мне его найти?
- Я не знаю, где он, - сержант торопливо заговорил,  успокаивающе жестикулируя. – Его не могут найти. Нигде.
- Как его фамилия?
- Вам ничего не скажет его фамилия... Стечник.
- Стечник!? – спросил Тимка так ошарашено, что сержант насторожился.
- Стечник. Андрей Андреевич, - милиционер уставился на подозрительно внезапно успокоившегося деда. – Вы что? Знаете его?
- Хотел бы я знать, где он, - тихо проговорил Тимка и опустился на стул.
- Так вы знаете его? –повторил вопрос сержант въедливым голосом.
- Нет... А где он живет?
- Я же вам говорю, его нигде не могут найти. Жена в розыск подала.
- Может быть, он где-то скрывается... У любовницы например?
- Ой, не надо, папаша, - сержант поморщился, - у него семья, он на хорошем счету.
- Но пистолет-то он потерял. Не мог же он его подарить?
   Тимка снова начал злиться. В горле стало сухо и вспомнилось пиво.
- Не мог же он подарить пистолет моему внуку, - с ударением на последнем слове процедил он. – Мой внук что же?.. Совсем ничего не успел сказать?
- Нет, - сержанту беседа надоела, и он снова встал.
- Почему?
- Слишком... Слишком... – милиционер пытался подобрать слова, чтобы ненароком не обидеть маленького деда.
- Что слишком?.. Слишком мёртвый был? – с затаённым ехидством подсказал Тимка.
   Сержант вздохнул и обреченно сел, сложив руки на столе:
- Зря вы так, папаша, - грустно произнес он, - нам всем это дело боком вышло... Он пистолет вынул и стал в сотрудника целиться. Что тому оставалось делать? Сами подумайте... Тут либо – либо…
   Тимка встал и вышел, молча глядя перед собой и соображая, что же теперь предпринять. «Нужно вызвать врачей в Грузино», - он вспомнил, что оставил тётку с бездыханной бабкой одну, - «но сначала надо попить... Пива». Об этом думалось легче, чем обо всём остальном.
   Выпив в вокзальном буфете пива и заев его чуть тёплой куриной ногой, Тимка дозвонился из таксофона до скорой, и не слишком прислушиваясь к тому, что говорят на другом конце провода, поведал в трубку адрес с телом и приблизительное время кончины «своей» половины. Представиться пришлось супругом, а вот возраста бабки Тимка вспомнить не мог, и сказав, что это теперь не важно, он нажал рычаг и стал набирать номер Кудовчина.
   Кузьма Ильич к телефону не подходил. Тимка позвонил ещё раз; результат был тот же. Захмелевшую голову вдруг осенило: сейчас же – день, и надо позвонить в школу.
   Женский голос в трубке принадлежал математичке, Тимка узнал её. Поинтересовавшись, кто спрашивает Кузьму Ильича, математичка всхлипнула, сочувствуя дедушке так нелепо погибшего ученика, и сообщила, что Кузьма Ильич умер. Инфаркт. Скончался прямо на пороге своей квартиры.
   У Тимки чуть было не вырвался вопрос: хоть кто-нибудь остался жив? Но он вовремя осёкся и спросил, можно ли поговорить с физруком. В трубке ответили, что Роман Ильич Никитин, как и Оксана Леонидовна, на днях уволились.
    Номер телефона классной Тимка помнил, а Никитинский  попросил у причитающей математички. Для одного дня плохих новостей оказывалось слишком много…
   Попрощавшись с учительницей, Тимка почувствовал, что устал. В зале ожидания он нашёл свободное место, и присев, задремал.
   Спал он около часа, и проснувшись, ощутил, что бодр необыкновенно. Видимо, дед умел расслабляться в экстремальных ситуациях, и Тимке это очень понравилось. Он встал полный решимости дозвониться, либо до классной, либо до физрука.
   Телефон Оксаны Леонидовны не отозвался. Позвонив Никитину, Тимка выслушал его голос на автоответчике и собрался было наговорить дерзостей  сразу после сигнала, как вдруг двоеборец поднял трубку.
- Кто звонит? – настороженно спросил он.
- Это Свиридов.
- Какой Свиридов?
- Оба, – со злостью сказал Тимка. – Мне нужно с вами поговорить, Роман Ильич.
- О чём? – настороженность в голосе Никитина не исчезла.
- Во-первых, вы забыли у нас свою машину. Она занимает слишком много места. Во-вторых, вы наверняка знаете, почему вы её забыли, и в-третьих, вы понимаете, что это – не телефонный разговор.
- Где встретимся? – голос Никитина стал спокойным.
- Я могу приехать к вам, только скажите адрес.
- Нет. Ко мне ехать не стоит. Давайте выберем какое-нибудь другое место.
   Тимка вспомнил о ключах в кармане:
- Тогда приезжайте вы ко мне.
   Он назвал адрес и повесил трубку.
   «Он приедет. Никуда он не денется. Какой смысл ему скрываться от меня? Что-то он наверняка знает и просто обязан рассказать мне то, что знает», - накручивал себя мысленно Тимка, покидая вокзал.
   Оранжевые женщины неподалеку шевелили гремучий рельс. Задорно попукивая, к ним подрулил тракторишко, притащив в прицепе еще железа. Трамваи, замерев колонною на неисправном пути, проветривали пустые салоны. Горожане, топчась у лотков с прессой, отоваривались развлекухой и торопливо грузились в метро. Суета была в разгаре. 
 
 
 
 
                          
 
 
 
 
 
 
 
 
                                             Эпизод 40
 
 
                                                                                   «-чего делаешь?
                                                                                      - Тренируюсь ушами
                                                                                          шевелить.
                                                                                       - На хрена?
                                                                                       - А вдруг чего-нибудь
                                                                                                  не услышу.
                                                                           - А ты кто?
                                                                           - Вахтанк. На конце К..
                                                                                - Извините, я  ошибся номером..»
 
                                                                                    Из телефонного разговора.
                                                                                      
 
 
 
   Кузьма Ильич захотел в туалет. Он осторожно выбрался из-под халата, надел его, и стараясь не разбудить обитателей купе, открыл дверь. Она всё также бесшумно скользнула в сторону, и окуляры в полу, тускло светившие до этого, вспыхнули ярче.
   Кузьма Ильич направился к туалету, как вдруг цилиндр, скрывавший санузел, утонул в стене и сдвинулся в сторону, не издав ни звука. Открылись ступеньки, ведущие вверх, такие высокие и неудобные, что идти по ним можно было лишь поднося колени едва не к подбородку. Появление ступенек вместо туалета выглядело явным приглашением подняться. Кудовчин двинулся наверх и упёрся в потолок. В недоумении он положил руку на последнюю перед потолком ступень, и над ним плавно и быстро открылся прямоугольник яркого солнечного света. Далёкое глубокое небо не оставляло никаких сомнений в том, что свет солнечный.
   Ботаник взобрался на последнюю ступень и от неожиданности замер на ней. Ошарашенный зрелищем, он не сразу почувствовал, что солнце печёт очень сильно, и жарко даже в халате на голое тело.
   Он стоял перед океаном. Откуда взялась уверенность в том, что это океан, Кудовчин не мог себе объяснить, но почему-то был убежден, что это может быть только океан. Треугольная площадь, из люка в которой он вышел, в сотне шагов перед его глазами острым углом смотрела в горизонт, по бокам, за глянцевыми границами треугольника также плескалась вода, и не было ничего, кроме неё, неба и солнца, висящего где-то рядом над затылком. Поверхность площади была такой гладкой и блестящей, что Кузьме Ильичу захотелось её потрогать. Он скинул с ноги тапочек и коснулся ступней этой невероятной опоры, под которой, совсем рядом, спали его коллеги и милиционер, даже не подозревающие, среди какой красоты они находятся.
   На удивление, поверхность не была раскалена солнечными лучами. Она была даже прохладной. Кузьма Ильич скинул второй тапок и обеими ногами встал на прохладный глянец.
- Хорошая погода, Кузьма Ильич, - раздался голос за спиной.
   Ботаник оглянулся и увидел в десятке метров по другую сторону люка кресло-качалку, из-за спинки которого торчала лысина. По следу на воде, простирающейся и с той стороны до самого горизонта, Кудовчин понял, что глянцевая площадь едва заметно движется. Человек в кресле, похоже, любовался водоворотами и разводами, оставляемыми на воде этим движением.
   Кузьма Ильич подошел к креслу-качалке, не сводя с лысины глаз, и узнал в человеке, сидевшем в одних трусах, своего рокового знакомца, поившего его коньяком в обществе Езерского, и дьявольски похожего на персонажа из комиксов Оксаны. Перед креслом на крупных резиновых блинах, присосавшихся к глянцу площади, стоял замысловатый штатив с укрепленным на нём спиннингом. Шнур, протянувшийся от бочкообразной катушки, согнул упругой дугой удилище, уходя куда-то в глубины среди бесчисленных водоворотов за кормой.
- Припекает всё сильнее, - проговорил человек в кресле, и вытащив из-под себя белую панамку, нахлобучил её на голову.
   Кузьма Ильич, вспомнив, что хотел в туалет, отошел к кромке площади и, раздвинув полы халата, начал молча мочиться в океан.
- Не боитесь рыбу потравить, господин естественник? – усмехнулся лысый в панаме.
- Буду только рад, если вы её поймаете и съедите, - Кудовчин  доделал своё дело и повернулся к рыбаку в кресле. – К тому же туалет вы спрятали, и справлять нужду негде не только мне.
   Лысый улыбнулся, взял спиннинг и стал сматывать шнур.
- Туалет уже на месте, Кузьма Ильич; а спрятать его было единственной возможностью пригласить вас сюда незаметно для других.
- Кто вы всё-таки? – Кудовчин сунул руки в карманы, сжав ладони в кулаки, - что вам нужно от меня и моих коллег?
- Я вам всё объясню, Кузьма Ильич, - лысый снова забросил блесну и закрепил удилище на штативе. – Только не делайте вид, будто судьба ваших коллег волнует вас больше, чем ваша собственная.
   Ботаник промолчал. Человек в кресле поправил панаму, слегка надвинув её на глаза, и  глянул на Кудовчина.
- Для начала нам нужно договориться о терминологии, - проговорил он, - и поскольку мне известно кто вы, и как вас зовут, давайте  выберем имя и мне. Я предлагаю сделать это вам. Только постарайтесь, - лысый  улыбнулся, - чтобы имя было не слишком обидным, иначе у нас не получится конструктивной беседы.
   Кудовчин посмотрел на трусы, скрывавшие тело рыбака от живота до колен, перевёл взгляд на панамку и произнёс:
- Я буду называть вас Шляпой. Идёт?
- Идёт, - лысый кивнул, - Будь по вашему.
  Он вытянул ноги, и скрестив их, положил на штатив рядом с рукоятью удилища.
- Далее, - лысый качнулся в кресле, - мы находимся, как вы уже наверно заметили, в океане, это касательно географии, и, если хотите, можете искупаться. В следующий раз такая возможность представится вам не скоро. Акул в этих местах нет, - он весело глянул на ботаника, - я бы не советовал вам поплавать, если бы был заинтересован в вашем съедении.
- Я не умею плавать.
- Не беда. Скоро научитесь, и плавать будете долго.
- Вы считаете, что для меня ещё возможно какое-то «скоро»?
- Конечно, Кузьма Ильич. Именно об этом я и собирался с вами поговорить.
   Кудовчин разжал в карманах вспотевшие ладони и подвигал взмокшими под халатом плечами.
- Да вы снимите халат, Кузьма Ильич. Не мучайтесь. Дам здесь нет, а меня ваш обнаженный вид в трепет не приведет; я – махровый натурал, или опасаетесь распугать рыбу размерами гениталий?
   Ботаник, проигнорировав колкость, снял халат и обмотал его вокруг пояса.
   Спиннинг кивнул воде своим кончиком, и рыболов в трусах подался вперёд, азартно крутя ручку катушки.
- Вы не боитесь, Шляпа, что я столкну вас в воду? – спросил Кузьма Ильич, наблюдая как лысый манипулирует удилищем,  прислушиваясь  к  поведению  шнура.
- Вы достаточно пожили, Кузьма Ильич, чтобы понимать, что это не будет решением ни вашей проблемы, ни проблем тех, кто остался внутри. На решение проблем, которые стоят передо мной, это тоже никак не повлияет. К тому же, в отличие от вас, я умею плавать.
- Но ведь здесь везде океан. Куда же вы поплывете?
- Здесь не только океан, Кузьма Ильич, - собеседник Кудовчина выдернул из воды блесну и откинулся в кресле, - странный вы человек, -  произнес он, настраивая  спиннинг для заброса. – Вам хватает воображения допустить существование волн, которые невидимы глазом, но, тем не менее, способны оживить всю эту машинерию, - он кивнул в сторону люка за спиной, - а тому, что гораздо старше и больше этого, вы почему-то в существовании отказываете...
-  О чем это вы?
- Это я в том числе и об океане, среди которого мы с вами сейчас находимся... Возможно, вашей знакомой именно поэтому так удался мой портрет... не находите?.. Это витало в воздухе, - он покрутил пальцем над головой, - где-то рядом с ней... Только с треугольными зрачками, по моему, всё-таки, перебор... Ну да ладно.
   Лысый забросил блесну и добавил:
- Но обсудить нам предстоит не это...
   Он устроился в кресле поудобнее, и положив руку на подлокотник, подпер ладонью подбородок, словно прикидывая с чего начать.
   Кудовчин молча на него глядел, пытаясь понять, как ему относиться к этому человеку.
- Ваша работа с Езерским, Кузьма Ильич, - заговорил лысый, - зашла в тупик… Однако от этого она не стала менее актуальной...
-  Мне надоела эта работа. Я больше не хочу ею заниматься.
- Да? – лысый без удивления посмотрел на ботаника. – Вас больше не интересует судьба мутаций внутри и снаружи всего этого? – он повел рукою вдоль линии горизонта.
- Да, - повторил ботаник, - вынужден вас огорчить.
- Ну-у... меня огорчить крайне сложно. А вот для вас, к сожалению, есть действительно огорчающие новости.
- Это какие же?.. Езерский заставит меня  проводить эксперименты с младенцами?
- Не-ет, - отмахнулся лысый. – История с младенцем произошла целиком по инициативе Езерского, и он будет за это наказан. Речь идёт именно о вас, Кузьма Ильич... Вам грозит опасность... От собственного организма.
-  То есть?
- То и есть, - панамчатый рыбак вскочил, схватив согнувшийся в дугу спиннинг, и мельком глянув на ботаника, стал стремительно сматывать шнур.
-  Что же это за опасность? – спросил Кудовчин.
- Я не знаю, Кузьма Ильич, - лысый поставил удилище вертикально, и на конце шнура, разбрызгивая океан, завертелась рыбина.
  Осторожно подтянув её к краю площади, рыболов в трусах неуловимо и ловко сыграл концом спиннинга, и серебристый трофей, описав дугу, шлёпнулся недалеко от люка.
- Как же так, - заговорил Кузьма Ильич, наблюдая, как рыбина, подпрыгивая и колотя хвостом, так и норовит свалиться в открытый люк, - вы знаете, что существует опасность, знаете даже, что опасность от организма, - он скептически усмехнулся, - и не знаете, что это за опасность?.. Если вы так обо всём этом осведомлены, то почему же не знаете конкретно?.. Это же ваша стихия, насколько я понял..
- Про стихию вы очень точно заметили, - лысый вздохнул,  и забросив блесну, кивнул в сторону бьющейся о глянец палубы рыбы, - она вот живёт в воде, казалось бы, постоянно…
   Он сел в кресло, качнулся, и снова вытянув скрещенные ноги на штатив, добавил:
- Но что она знает о рыбалке?
- Послушайте, - Кузьма Ильич начал раздражаться, - философ хренов...
- Мы договорились, что вы будете называть меня Шляпой, - поправил ботаника лысый.
- Да-да, Шляпа... Не знаю, что вы взяли себе в голову относительно угрожающей мне опасности, но работать я больше не буду. Ни с вами, ни с Езерским, ни с какими другими обезьянами.
   Лысый засмеялся.
- Вы зря горячитесь, Кузьма Ильич, - он вдруг посерьёзнел. – Должен огорчить вас окончательно; у вас не останется ничего, кроме вашей работы. И делать вам её придется. Вам даже станет интереснее её делать. Потому что делать её или не делать – решать не вам и не мне. Я должен был вас просто предупредить и только. Неужели вы не понимаете? Вы, потративший большую часть своей жизни на то, чтобы в ней легче было разобраться не только вам, в одночасье хотите отречься от всего лишь потому, что вам не нравлюсь я или методы моей работы?.. У вас не получится, Кузьма Ильич, и вы увидите это сами.
   Кудовчин заметил, что в голосе Шляпы появилась даже горячность. Развязав рукава халата, Кузьма Ильич набросил его на плечи и запахнулся полами. Солнце заметно напекло голову и торс.
- Смотрю я на вас и диву даюсь, - продолжал лысый. – Миллионы таких как вы, с руками и ногами, носят на своих плечах, каждый, автономную планету, совсем забыв; словно голова и дана для того лишь, чтоб забывать; что под ногами несравнимо большая голова, с которой тоже надо считаться.
- Я, вообще-то, просто пописать вышел, и эта беседа, господин эколог, мне начинает изрядно надоедать.
- Я не собирался читать вам нравоучений, Кузьма Ильич, хотя вы упорно меня на это провоцируете. Я должен был вас предупредить, и я это сделал... Как думаете, не плохо было бы скинуть годков эдак тридцать, и с тем опытом, что у вас, окунуться в работу?.. – он помолчал, - она ведь долгая, эта работа.
- Всего хорошего, Шляпа. Считаю, что мы поговорили достаточно.
   Кудовчин повернулся и направился к люку.
- Конечно, конечно, Кузьма Ильич, - лысый погрустнел, - скоро мы приедем... Пните рыбку в мою сторону. Она вам, всё равно, ни к чему, - крикнул он вслед ботанику. 
 
 
 
                                                  Эпизод 41
 
 
                                                           «Жили-были трое троллей
                                                            На вершинах дальних гор
                                                             Жили тролли не скучали,
                                                           Хоть молчали с давних пор.
                                                            Как-то раз (никто не знает
                                                             От каких-таких причин)
                                                         В той стране раздался грохот.
                                                            - Что за шум? – спросил один.
                                                              Но затих ужасный грохот,
                                                                 И опять настал покой.
                                                          Двести лет прошло в молчанье;
                                                            - Это мышь, - сказал другой,
                                                            А когда ещё столетье протекло
                                                                    Над краем вновь,
                                                              Третий тролль сказал: - Прощайте;
                                                                       Ненавижу болтунов».
 
                                                                        Из диафильма.
 
 
 
   Тимка ждал физрука больше часа. Позвонил ещё раз в скорую помощь, чтобы напомнить о бабке с теткой. Ему сообщили, что бригада выехала. Сидя в своей комнате, он с каким-то новым чувством смотрел на стол, за которым делал уроки, учебники, тетради, рисовально-чертильные принадлежности. Компьютер, каталоги рядом, склеенный когда-то пластмассовый самолётик на подставке; всем этим предметам, Тимка сейчас это остро ощутил, в его нынешней жизни места больше не было. Они стали вдруг такими бессмысленными. Вспомнилась сказка из детства; в ней мальчики и девочки превратились в стариков и старух, потому что транжирили время безоглядно. Теперь таким стариком был он сам. Но кто был тем злым волшебником, так всё устроившим, оставалось по прежнему не ясно. Преподаватель физкультуры  казался  единственной  надеждой. Возможно,  он прояснит хоть что-нибудь. Так думалось Тимке.
   В дверь позвонили. Тимка открыл и впустил Никитина. Роман Ильич вошёл, очень внимательно посмотрел на деда, и не поздоровавшись, прошёл на кухню. Тимка проследовал за ним. Они сели возле стола, и двоеборец с пытливым спокойствием глянул в глаза старика, собираясь слушать, что тот скажет.
   Тимка молчал. Физрук показался ему каким-то усталым. Он провёл ладонью по лицу, задержав её на мгновенье на уровне глаз, и потер виски. Жест показался Тимке знакомым, но он был готов поклясться, что за физруком этого жеста ранее не водилось.
- Что значит «оба Свиридовых»? – проговорил, наконец, Никитин.
- Это значит, Роман Ильич, - Тимка был спокоен и сосредоточен, - что меня зовут Тимофеем Свиридовым, а то, что вы видите, выглядит как мой дедушка.
   Никитин молча смотрел на него некоторое время, и  казалось, что физрук нисколько не удивился ни сообщению, ни метаморфозе, произошедшей со школяром. Вдруг Никитин спросил:
- Зачем ты звал Оксану Леонидовну в гости?
- Дед попросил меня пригласить в гости классного руководителя. Сказал, что это очень важно... Сказал, что вместе с бабушкой они готовят мне подарок.
- И как тебе подарок?
- Что вы имеете в виду, Роман Ильич?
- То, что с тобой произошло.
- Но, они хотели, просто, - Тимка запнулся, сообразив, что физрук подозревает виновными в произошедшем его деда с бабушкой, - просто узнать о моей успеваемости... Вы думаете, что это они все устроили?
- Нет, Тимофей, - двоеборец снова потер лоб. – Устроили это не они. Но они к этому приложили руку... Вспомни, пожалуйста, что тебе говорили дед или бабушка накануне всего этого?
   Тимка заерзал на месте, снова почувствовав себя учеником на уроке.
- Дед сказал, что было бы не плохо, если бы вместе с классной приехал кто-нибудь ещё из учителей.
- Он не говорил, кто конкретно должен приехать?
- Н-нет. Сказал лишь, что лучше бы кто-нибудь не старый… Со стариками говорить, мол, не о чем, и так всё ясно. А с молодыми интереснее... Дед собирался поговорить о моей учёбе... Скоро родители должны в отпуск приехать.
- Откуда?
- Они в Иране электростанцию строят. Моя сестра с ними... А что?
- Да так... – Роман Ильич неопределенно кивнул головой. – Факты, Тимофей, к сожалению, таковы: в гости к твоим прародителям приехали Оксана Леонидовна со своей подругой и Роман Ильич со своим приятелем.
- Стечником? Я его видел. Он на зайца похож, - вырвалось у Тимки почему-то радостно.
- Вот-вот, - Никитин вздохнул. – Теперь Оксана Леонидовна исчезла в неизвестном направлении, ты оказался собственным дедушкой, а я преподавателем физкультуры...
- А кем же вы были до этого? – изумился Тимка.
- Тоже Ильичом, - двоеборец усмехнулся. – Только Кузьмой Кудовчиным, учившим тебя естествознанию.
- Вот это номер! – Тимка обалдело посмотрел на физрука, затем на холодильник, и вспомнил, что там с очень давних пор стоит у тётки початая бутылка водки. Из неё она изредка, вместе с какой-нибудь заскочившей на огонёк подругой, отпивает буквально по рюмочке.
   Он встал, открыл холодильник и увидел, что водки в бутылке осталось меньше половины.
   «Наверно, тётка пыталась прийти в себя после моего расстрела», - подумал он,  и выставив бутылку на стол, поставил рядом с ней две крошечные рюмки.
- А я, оказывается, - Тимка на миг задумался, соображая, как теперь называть своего собеседника, - убит, - проговорил он, решив, что ботаник в облике физрука не обидится, если к нему обращаться просто как к Ильичу. – Вот так-то, Ильич. Ничего, если я вас буду называть Ильичом?
   Он наполнил рюмки:
- Мой возраст, я думаю, теперь это позволяет.
- Застрелили не тебя, Тимофей. Убили Стечника, - Кудовчин посмотрел на неумело наполненные рюмки и грустно улыбнулся. – Теперь его жена обрывает телефон, полагая, что я знаю, где её муж.
- А ботаник? То есть… вы? – Тимка сел за стол, и глянув на рюмки, вспомнил, что не подумал о закуске. – Я звонил в школу. Математичка сказала, что у него случился инфаркт.
   Кудовчин взял рюмку и осушил её. Не спрашивая Тимкиного разрешения, он забрался в холодильник и соорудил на столе нехитрую закуску из того, что нашел в нём, мимоходом рассказывая, как очнулся в своей квартире от звонка в дверь в одном халате...
- Ты случайно не помнишь, в каком халате  оказался  ты? – спросил он Тимку.
- На мне никакого халата не было, - Свиридов пожал плечами. – Я очнулся уже готовым дедушкой... Спустился вниз, а там – зеркало и бабка... Она оказалась Оксаной Леонидовной.
- О-о, - протянул Кудовчин, - это… кое-что проясняет. И что же рассказывает Оксана Леонидовна?
- Она уже ничего не рассказывает, - Тимка виновато склонил голову. – Накинулась на меня, хотела костылем ударить, да шею сломала.
- Как сломала? – Кудовчин прекратил закусывать.
- Упала с крыльца... Потом тётка моя приехала... и давай меня папой называть... я им обеим скорую вызвал... Кстати, что-то долго она не возвращается. Позвонила бы, что ли...
   Кудовчин задумался..
- Н-да-а, - протянул он через некоторое время, - совсем плохая история... А я ведь искал Оксану Леонидовну. Она уволилась из школы за день до меня... Звонил ей... потом домой даже решил заехать... Я забрался к ней в квартиру.
- Зачем? – удивился Тимка.
- Мне показалось ещё  тогда,  в  капсуле, что это была уже не Оксана... Как-то не очень…  она себя вела.
- В какой капсуле? – Тимка снова наполнил рюмки и вопросительно уставился на Ильича.
- Я почему тебя про халат-то спросил, - начал опять Кудовчин и рассказал Тимке вкратце и о своей работе, и о Езерском,  и о комиксах Оксаны, и о том, как познакомился с живым персонажем этих комиксов. Как после известия об Оксанином увольнении забрался к ней в квартиру и устроил обыск, надеясь найти хоть какую-нибудь отгадку. Это «вкратце» он рассказывал долго, неторопливо, видимо, по ходу анализируя про себя случившееся.
- Ну и как? Нашли что-нибудь? – Тимка внимательно слушал, забыв и про бабку, и про тётку, от которой всё ещё не было никаких вестей.
- Ничего, - Кудовчин отрицательно покачал головой. – Ни одного намёка. Все украшения, деньги, даже рисунки; всё не тронутое. Такое впечатление, что она не появлялась там с тех пор, как уехала к тебе в гости... Пока изучал квартиру, пару раз звонил телефон. Номер определился на дисплее, и я выяснил потом откуда звонили. Это была её подруга, Света. Я по телефону вычислил адрес и навестил её. Она меня сразу узнала, а я её до этого видел лишь однажды на вечеринке у Оксаны. Представляешь, какая была встреча? Набросилась на меня с ходу. Она, видать, с Никитиным очень близко знакома. Выяснить у неё толком ничего не удалось. Сказала, что проснулась в доме одна. Спросила деда, куда, мол, все подевались? Он, якобы, сказал, что уехали в город вместе с тобой, а машина не завелась, и поехали на электричке...
- Неужели, дедушка действительно во всем этом замешан? – с сомнением проговорил Тимка.
- Конечно замешан, - уверенно сказал Кудовчин. – К тому же, он наверняка знает больше нас с тобой.
- Где же его теперь искать?
- Не знаю... Когда я был у этой Светланы, к ней приходил Езерский. Я узнал его голос. Он сделал вид, что ошибся квартирой, а Светлана, судя по всему, его не знает. По крайней мере, было слышно, что вела она себя именно так... Ну, ошибся человек квартирой и – ошибся; она вернулась и давай нести околесицу про какой-то каток, сауну... Заигрывать со мной пыталась. А я уж и отвык, что женщина может на меня так смотреть.
- Думаете, она совсем ничего об этом не знает? – Тимка подпер голову рукой и грустно смотрел на учителя.
- Думаю, что вряд ли она поможет. Если кто-то и знает больше всех, то это – Езерский. Оксану Леонидовну искать, скорее всего, бесполезно. Возможно, твоя бабушка в её обличье подалась в одной ей известном направлении. И может быть, именно этого она и хотела. Стечник  убит, он оказывается, сбежал из психушки.
- Вот это да! – Тимка оживился. – А как же он туда попал?
- Это можно будет выяснить только там... Остается твой дед, - Кудовчин задумался. – И Езерский.
- А Роман Ильич? Физкультурник? – напомнил Свиридов.
- Роман Ильич, Тима, вместе с моим прежним телом и получил инфаркт. Прямо в дверях. Как увидел себя самого в синем халате, так и рухнул; только всего и успел, что удивиться. Мы с ним даже сказать друг другу толком ничего не успели. Он, видимо, очнулся возле двери, как ты у зеркала, и решил звонок нажать. Мне пришлось срочно переодевать нас обоих в мои вещи; хорошо, что спортивный костюм был, хоть и старым,  но единственным  из  моего гардероба,  в чем я тогда не смешно выглядел; потом объяснял милиции, что это я пришел в гости к коллеге, а он открыл мне дверь и упал...
- Вот так позвонил Роман Ильич! – присвистнул Тимка и разлил водку по рюмкам опять неправильно.
   Они выпили, и Тимка захмелевшим голосом спросил:
- Что же нам делать, Ильич?
- Не знаю, Тимофей... Можно съездить в психушку, можно к Оксаниной подруге. У нас только две зацепки.
- Тогда, может быть, лучше сначала к этой Светлане, а уже потом в психушку..? 
 
 
 
 
 
                                             Эпизод 42
 
 
 
                                                               «Отринь от себя ненависть, это то,
                                                                     чем располагает твой враг.
                                                                        Отринь от себя зависть,
                                                                       Это то, чем располагает
                                                                                   Твой враг.
                                                                              Отринь от себя страх,
                                                                                Он на вооружении
                                                                                   У твоего врага,
                                                                                    Оставляй себе
                                                                                   Только любовь,
                                                                                       Потому что
                                                                                     Если это то, чем
                                                                                       Располагает
                                                                                          Твой враг,
                                                                                           То он тебе
                                                                                          Уже не враг.
                                                                                           Не забудь,
                                                                                     Что у настоящего
                                                                                         Воина всегда**
                                                                                             В запасе
                                                                                               Океан
                                                                                              Любви.»
 
                                                                              Из предупреждений Мацууры. 
 
 
    До вечера ещё  оставалось время, и Ильич с Тимкой решили начать поиск ответов все-таки со Светланы. Необходимо было окончательно прояснить, что ей известно о перевоплощениях. Если она что-либо знает, то не исключено, что ей может прийти в голову мысль исчезнуть, как это сделали Оксана и Тимкин дед. Если же она не причастна ко всей этой истории, то в этом необходимо убедиться раз и навсегда, и постараться выяснить, как Стечник оказался в больнице, и почему был убит.
   Автобус довёз ученика с учителем до Ленской улицы, и Кудовчин, показав Тимке на красную кирпичную высотку, вдруг подобрался, словно что-то заметил за окном, и заторопился к выходу.
- Что случилось? – спросил Тимка, когда они вышли.
- Знакомая фигура, - Кузьма Ильич заспешил к дому. – Мне показалось, что из парадной вышел Езерский.
   Они поднялись по ступенькам к двери, и она открылась, выпуская девочку с маленьким ротвейлером на поводке. Учитель с учеником вошли в лифт, и Кудовчин нажал кнопку десятого этажа.
- Ильич, как это всё  получилось? – Тимка глядел на физрука трезвеющими глазами, - почему это оказалось возможным?
   Ильич молчал, уставившись в створки дверей.
- Почему мы вляпались в эту историю?.. У нас есть шанс вернуть всё обратно? Как думаете? – Тимка продолжал задавать вопросы, на которые у Кудовчина ответов не было.
   Лифт остановился. Кудовчин, так и не проронив ни слова, уверенно направился к уже знакомой ему двери и нажал кнопку звонка. Из квартиры  донеслось пиликанье мелодии. С минуту они стояли в ожидании, затем ещё раз послушали эту мелодию, и Тимка, решив постучать, хлопнул по двери ладонью. Она приоткрылась. Физрук с учеником переглянулись, и Кудовчин собрался  было  ещё  раз позвонить, однако Тимка толкнул дверь и со словами «есть кто живой?» вошёл в квартиру.
   Никто не отозвался. Кузьма Ильич, войдя вслед за Свиридовым, обернулся, чтобы закрыть дверь, а Тимка еще раз позвал хозяйку, теперь уже по имени. Кудовчин глянул на барашек  на замке  и  вспомнил  про пожелание хорошего многоборья от Светланы в его первый и, как казалось тогда, последний  визит сюда. И словно почувствовав неладное, проговорил:
  - Осторожнее, Тимофей... Кажется дело плохо.
   Тимка, вытянув шею, заглянул на кухню, сделал несколько шагов и остановился перед дверью в комнату. То, что он увидел, целиком подтверждало предположение ботаника и физрука. Кузьма Ильич подошёл к своему престарелому ученику и остановился рядом.
   Светлана лежала на тахте, укрытая одеялом до подбородка, и если бы не мухи, бесцеремонно прогуливающиеся по её лицу, можно было подумать, что она спит. Тимка посмотрел на Кудовчина и судорожно сглотнул.
- Кажется, мы опоздали? – тихо сказал он.
- Пойдём отсюда быстрее, Тимофей, - Кузьма Ильич повернулся к выходу, - значит,,.. это точно был Езерский.
   Он вынул носовой платок, собираясь  протереть барашек замка, потом вдруг зло сплюнул, и убрал платок  в карман.
   Они вышли, и в полном молчании, стараясь не торопиться, по лестнице спустились на первый этаж.
   Остановив маршрутку, педагог с учеником пробрались на задние сиденья и по прежнему молча уставившись в окно, задумались каждый о своём. Подумать же, казалось, было о чём; вот только с какого конца за размышление  браться ни одному, ни другому ясно не было. Маршрутка везла их к «Ладожской».
   По дороге Кузьма Ильич в какой-то момент резко отвлёкся на пейзаж за окном, и Тимка, покрутив головой и не заметив в этом пейзаже ничего подозрительного, толкнул физрука в бок и шепотом спросил, что случилось. Кузьма Ильич посмотрел на ученика и задвигал губами, как он делал это обычно, когда хотел что-либо сказать, но не решался. Такую мимику на лице физрука Тимка видел впервые, и она показалась ему забавной.
- Чего вы гримасничаете, Ильич?
- Езерский, - проговорил Кудовчин, - это точно он. .. шёл сейчас по тротуару вдоль дороги...
   Кузьма Ильич зычно попросил водителя остановиться, но тот наотрез отказался перестраиваться  в правый ряд, сказав, что конечная уже почти рядом, и сейчас все выйдут. Конечная рядом была условно. Маршрутка свернула к метро спустя пять минут, и Тимка с ботаником, наступая на ноги пассажиров и хватаясь за их плечи, стали первыми пробираться к выходу. Выслушав  несколько нелестных замечаний в свой адрес, они выпрыгнули из микроавтобуса, и Кудовчин бросился к кромке проезжей части со всей прытью  молодого  двоеборца. Тимка,  задыхаясь, едва мог держать его в поле зрения. Они миновали  автобусную  остановку  с  трамвайным кольцом, и ботаник остановился возле павильонов автосервиса. Пустырь за этими павильонами с трамвайной линией на нём уходил клином под железнодорожный мост, становясь узеньким тротуаром, вплотную прилегающим к проезжей части. Кудовчин подождал запыхавшегося ученика, и когда тот, переводя дух, остановился рядом, проговорил, всматриваясь под мост:
- Он шёл по этой стороне дороги... и если он идёт к метро, то кроме как из-под моста ему выйти  неоткуда.
- Чего же он пешком? – Тимка наконец отдышался.
- Не знаю, Тимофей, не знаю, - ботаник не сводил глаз с моста, - лишь бы он перед мостом не сошёл на нет.
  Однако тот, кого с таким нетерпением ждал Кудовчин, не стал переходить улицу, тем более, что сделать это было невозможно из-за плотного потока машин, стремящихся с Заневского проспекта на Ржевку. Кузьма Ильич, вглядываясь в приближающегося невысокого крепыша в армейском бушлате, положил руку на плечо Тимке и тихо сказал:
- Пошли в магазин. Он не должен нас заметить... Посмотрим, куда он направится.
  Они вошли в магазин, пристроенный  к автосервису, и Кудовчин встал у двери, глядя  сквозь её стекло наружу. Уступая дорогу входящим и выходящим посетителям, он не сводил глаз с тротуара, на котором вот-вот должен был появиться Езерский.
   «Ну и одет же этот Езерский», - подумал Тимка, - «по виду не скажешь, что это – ученый-естественник, да ещё  и  монстр, в придачу».
- Это, действительно, виновник всех наших бед? – Тимка с сомнением посмотрел на Кудовчина.
- Не только он, - ответил Кузьма Ильич и открыл дверь, жестом предлагая своему пожилому ученику выйти первым.
- Спасибо, - нарочито по-стариковски прокряхтел Тимка  и  вышел на улицу. – Кто же ещё  наш неведомый враг?
- Может быть, Езерский нас к нему и приведёт.
   Они двинулись за крепышом в бушлате, стараясь быть от него на таком расстоянии, чтобы не терять из виду и не быть узнанными, если тот обернётся.
- Твоего дедушку... то есть, тебя, он наверняка знает в лицо. Не исключаю, что и с Никитиным он встречался, - на ходу говорил Кудовчин, - поэтому на глаза ему попадаться нельзя.
   Езерский шёл к метро. В вестибюле станции он в нерешительности помялся, озираясь, глянул на милиционера возле турникета и направился к женщине в стеклянной будке.
   Кудовчин чертыхнулся:
- У нас же нет жетонов!.. Давай, пенсионер, - он подтолкнул Тимку в направлении касс. – Лезь без очереди, иначе мы его упустим.
   Тимка бросился отпихивать от окошка людей, а Кудовчин продолжал наблюдать за Езерским. Тот о чём-то  недолго  поговорил с женщиной в будке и затем, даже не вынув  рук  из  карманов, прошёл мимо неё  и  скрылся на эскалаторе.
   Очередь у кассы не долго отбивалась от напористого старичка, и вскоре Тимка вернулся к ботанику с жетонами. Они встали на эскалатор, и Кудовчин пошёл было вперёд, но через несколько шагов остановился, и оглянувшись, кивнул Тимке, предлагая спуститься ниже. Свиридов спустился и встал рядом с ботаником, перекрывая движение торопыг. Напирающий сзади народ завозмущался, и Тимке пришлось втиснуться на ступеньку перед Кудовчиным, чтобы не привлечь внимания Езерского, стоявшего метрах в пяти ниже. Тот даже обернулся на шум, возникший за спиной, и ботаник с Тимофеем поспешили обернуться тоже.
- Ты, дед, в очереди достал, теперь ещё здесь кобенишься, - проворчал молодой парень, протискиваясь мимо Тимки.
- Торопись-торопись, ворчун, - пробормотал ему вслед Тимка. – Не опоздай к пенсии.
 
   Следить за Езерским оказалось не сложно; погруженный, в свои мысли, он почти не оглядывался. Тимка с Кудовчиным держались от него на достаточном расстоянии, чтобы не быть замеченными в те редкие моменты, когда Езерский, словно выйдя из забытья, начинал озираться по сторонам.
   Он привёл их на Финляндский вокзал, где сел в электричку, идущую в Приозерск. Педагог с учеником вошли в тамбур, и заметив, что их подопечный сидит в вагоне лицом в их сторону, переместились по платформе в другой тамбур, чтобы быть у Езерского за спиной.
   В Грузино крепыш в бушлате вышел. Кроме него и неразлучных соглядатаев вагон покинули ещё несколько человек, и Кудовчин со Свиридовым легко затерялись за их спинами, продолжая следить, куда на этот раз направит свой путь Езерский.
   Он подошел к ларьку, возле которого Тимка сегодня впервые пробовал пиво, и роясь в карманах бушлата, уставился на витрину.
- Никак у Василия Николаевича горло пересохло, - в полголоса проговорил Кудовчин и остановился. – Душное, по видимому, дело – приканчивать на дому одиноких дам...
- Не смотря на то, что – мокрое, - добавил Тимка. – Судя по всему, у него нет денег, и значит, пива он не хочет.
   Езерский, похоже, действительно был на мели и в карманах рылся, наверное, по привычке; просто потому, что в поле зрения попал ларь с напитками.
- Он, часом, не алкаш? – спросил Кудовчина Тимка.
- Пьянства я за ним не замечал... Может, он вовсе и не пить хочет... Чего это ты вдруг..
- Да так.. пиво вспомнилось... Дедушке оно очень нравится; я это уже понял.
   Ботаник улыбнулся, и тронув Тимку за локоть, кивнул в сторону Езерского:
- Идём. Он уже насмотрелся на витрину.
   Крепыш в бушлате, так ничего и не обнаружив в карманах, поёжился, скорее от недовольства, чем от холода, и уверенным шагом направился к тропинке, вьющейся вдоль железнодорожного полотна.
- К дому деда по этой тропке самый короткий путь, - сказал Тимка и уставился на Кудовчина.
- Вот как? – Кузьма Ильич передёрнул плечами. – Если идти за ним, то ему будет достаточно оглянуться, чтобы заметить нас.
- Пойдём другой дорогой, - предложил Тимка. – Если он идет туда, то мы  его всё равно там увидим.
- А если он не туда идет?
- Да куда он из Грузина  денется?.. Пойдём быстрее. Ничего другого всё равно не остается.
   Как назло, в попутчики  к Езерскому никто не собирался, и одинокая фигура  в  бушлате  неумолимо  удалялась. Тропка за его спиной по прежнему оставалась  пустой,  и  Тимка,  торопя  Кудовчина,  заспешил к дому своих предков другой дорогой.
   Они шли около десяти минут. Сумерки, наполненные совсем не городскими звуками, сгустились на столько, что когда педагог и дедушка-школьник подошли к дому Свиридовых, во дворе сорок первый москвич лишь угадывался смутным пепельным силуэтом. Тимка с Кудовчиным остановились возле калитки и посмотрели на тёмные окна дома. Возле крыльца, на котором Тимка оставил свою тётку, уже никто не лежал. За теплицей  неподалёку  раздался какой-то звук, и из-за дома выскочила собака. Она гавкнула в сторону калитки и со всех ног бросилась туда, откуда продолжал доноситься странный звук. Так  могла  звучать  только вонзаемая в  землю лопата. Послышалось рычанье, звякнул металл; бдительный пёс явно отвлёк неведомого земледельца от его занятия. Возня с рычанием заставили Тимку с Кудовчиным поторопиться к месту событий. Прыгая по грядкам, они пришли туда,  где  схватка человека с собакой уже складывалась  явно не в пользу пса.
   Мужчина в бушлате,  придавив  дворнягу Тимкиного деда к земле, душил её  окровавленными пальцами.
   Подняв небольшую штыковую лопату,  Кузьма Ильич взвесил её  в руке, как  копье  перед  броском, и ловко перехватив лезвием назад, нанёс короткий удар черенком в затылок крепыша в бушлате. Тот повалился, но горло собаки из пальцев не выпустил. Пёс, хрипя, забился сильнее и выскользнул-таки из рук.
- Ну вот и встретились, Василий Николаевич, - сказал Кудовчин, втыкая лопату в землю.
   Человек в бушлате  взялся  окровавленной рукой за голову и застонал, глядя вслед убегающему с поля боя псу. Затем он тяжёло повернулся и сел рядом с недокопаной ямой. Взгляд его на миг задержался на лопате, воткнутой в землю, и перешёл на Кудовчина.
- Рома!? – удивленно простонал Езерский, - ты зачем же меня черенком-то по балде?..
- А ты, Вася, никак на обнимашечки рассчитывал?
- Обнимашечки, они бы лучше были, - проговорил Езерский и начал вставать.
- Сиди, - приказал ботаник и взялся за лопату.
- Ты чего, Ром? – крепыш с удивлением осел, - косорыловки обожрался?
- Ничего я не обожрался, - Кудовчин выдернул лопату из земли и покачал её лезвие перед лицом крепыша. – Как там твой босс говорил: можно стать удобрением и быть запаханным в землю?.. Шляпа хренов...
- Какой босс? Ты чего несёшь? – крепыш смотрел на ботаника  с  недоумением, и было видно, что он не на шутку испуган. Глянув на Тимку, он вдруг перекрестился:
- Матерь Божья... Это же – я...
  Тимка с Кудовчиным переглянулись. Кузьма Ильич присел на корточки, и по прежнему держа лопату на весу, уставился в глаза Езерскому:
- Что значит:  это -- ты! Вася?
- Я – не Вася, Рома, - крепыш замахал рукой перед своим лицом, словно прогонял нехорошее видение. – Я – это он, - ткнул он пальцем в сторону Тимки, - а теперь ты говоришь, что я – Вася?
   Удивление в его голосе было таким неподдельным, что ботаник встал и снова воткнул лопату в землю.
- Так я теперь – Вася?! - пробормотал Езерский, удивляясь и утверждая одновременно. – А кто он? – кивнул он в Тимкину сторону и уставился на Кудовчина.
- Я – Свиридов, - спокойно сказал Тимка. – И зовут меня Тимофеем.
- Ти-им?! – ошарашено протянул крепыш и поднялся с земли. – Вот ведь сволочь, а?
- Ты это о ком? – спросил Тимка нехорошим голосом.
- Тим, прости, - с внезапным надрывом проговорил крепыш. – Это я во всем виноват... Я же только хотел стать моложе...
   Ученик с педагогом снова переглянулись и непонимающе уставились на крепыша.
- Рома, что всё это значит? – запричитал тот. – Объясни мне; я ничего не понимаю?
- Это ты объясни, что всё это значит, - заговорил Кудовчин. – К тому же я совсем не Рома.
- А кто ты? – глаза Езерского округлились.
- Это не важно. Покамест. – Кузьма Ильич взялся опять за черенок. – Лучше расскажи нам, что тебе известно... По хорошему.
- Я ничего плохого не сделал, - Езерский был явно обескуражен. – Он пообещал, что мы с Ядей станем моложе...
- Кто – он?
- Человек, - крепыш пожал плечами и посмотрел на недокопанную  ямку. – Сказал, что можно омолодиться... Только нужно, чтоб кто-нибудь из молодых присутствовал... Энергия рядом, сказал, должна быть молодая...
   Тимка с Кудовчиным молча слушали.
- Для Яди лучше будет, сказал, чтобы рядом женщина была не старая... – продолжал крепыш. – Я внука позвал, а когда он приехал, попросил его пригласить классную руководительницу... Этот... такое вытворял. Собаку вон омолодил так, что на людей бросаться стала... Не узнала меня; в руку вцепилась... Мерзавка.
   Езерский посмотрел на окровавленные пальцы и вытер их о бушлат. Во всём его облике появилась какая-то пришибленность. Кудовчин  отметил, что это, всё-таки, был не тот человек, которого он знал прежде.
- Этот... человек как-нибудь назвался? – спросил он.
- Нет. Сказал только, что ещё  и денег заплатит за эксперимент.
- За эксперимент?. Какой эксперимент?
- Если молодость не удастся, - «Езерский» поёжился, точно так же, как совсем недавно возле ларька на платформе, - то мы с Ядей, по его словам, ничего не теряем, а только ещё  и денег получим... Кормил нас этой зелёной дрянью, а толку не было...Люди, говорил, нужны рядом...и чтоб молодые люди...
- Значит, игрунки молодели... – промолвил ботаник так, словно высказал мысль вслух.
- Чего?
- Обезьяны...
- Какие обезьяны?
- Не путай дедушку, Ильич, - вмешался Тимка. – Где деньги, дед? – обратился он к своему пращуру, действительно помолодевшему, но, не так, как ожидалось. – И куда ты бабку дел? Настоящую, помолодевшую?
- Тим, в доме её нет. Я посмотрел, - ответил Андрей Тимофеевич ненавистным  Кудовчину  голосом. – А деньги здесь, - он кивнул на ямку. – Я их закопал. Их тут много.
   Тимка взял лопату и принялся копать в том месте, где пёс прервал  его деда. Через некоторое время показалась крышка алюминиевого бидона, прикрученная шпагатом к ручке. Когда-то, по каникулам, Тимка хаживал с этим бидоном за молоком. Он прицелился лезвием лопаты и резким движением перерубил шпагат.
- Осторожнее, Тим! – вскрикнул дед.
- Боишься, что деньги лопатой испорчу? – Тимка недовольно глянул на Андрея Тимофеевича.
- Нет...бидончик.. – Свиридов-старший сконфужено осёкся.
   Тимка, усмехнувшись, оторвал  крышку  от  горловины  бидона и посмотрел на Кудовчина.
- Что, Ильич? Всё не укладывается в голове, что обезьяны моложе стали? – весело спросил он ботаника.
- Да нет, Тимофей... Обезьяны теперь не актуальны...
   Кудовчин  присел  рядом  с  ямкой  и в раздумье уставился в открытое горло бидона, в котором были видны торцы пачек банкнот, перехваченные по банковски полосками бумаги.
- Сколько здесь, дед? – спросил Тимка.
- Целый бидон, - ответил дед. – Я истратил лишь сорок семь тысяч сто шестьдесят рублей.
- А сдачу мелочью здесь же закопал? – усмехнулся внук. – На что же ты их истратил?
- На пиво и... – дед замялся, - девочек.
- Девочек!? – Тимка захохотал. – Каких девочек?
- На дороге которые, возле кафе...
- В твоём-то возрасте, дед!? Ты о чем?
- Дык, они ж такие гладкие... а пока дождёшься, когда помолодеешь, так всё время и уйдёт... А они хорошие... Смешливые и ласковые.
- Ну ты, дед, даёшь, - Тимка по стариковски закашлялся, а Кудовчин невесело усмехнулся, - А бабка-то где? Признавайся.
- Бабки есть, а бабка исчезла...
   Со стороны дома донесся треск, и зазвенели осыпающиеся из окон стекла.
   Все трое повернули головы на шум и увидели, как из лопнувших окон хлынули жирные языки пламени...
   Дом вспыхнул изнутри всеми своими отверстиями так, словно был начинён затаившимся огнем.
- Горим, - прошептал отставной энкавэдэшник. – Тимка, горим!! – завопил он голосом Езерского, и Кудовчину показалось, что настоящий Василий Николаевич вряд ли бы расстроился по этому поводу.
- Там же документы, - прокричал Андрей Тимофеевич и бросился к дому.
- Какие документы? – крикнул вдогонку ему внук, - зачем тебе документы, если ты сам не свой?!
- На машину документы, - завыл Свиридов-старший и заметался перед  крыльцом.
- На «Москвич» что ли? – спросил Тимка, подходя к деду и спокойно глядя, как пожар уничтожает его наследство.
- Жигули, - простонал дед.
- Какие еще «Жигули»? – старый школяр недоумённо смотрел на беснующегося родственника.
- Троечка моя, лапочка, - стенающий Андрей Тимофеевич присел и исступленно закачался из стороны в сторону.
- Он нам не всё рассказал, - промолвил подошедший ботаник.
- В доме точно никого не было? – обратился Тимка к одуревшему от неведомого горя деду.
- Точно, точно... Только документы, - продолжал стонать Андрей Тимофеевич.
-  Какими-то Жигулями бредит, - сказал Тимка, обращаясь к Кудовчину.
- Сорок первый опасно стоит, - констатировал ботаник и направился к москвичу физрука.
   Машина оказалась не запертой, и Кудовчин, открыв дверцу, крикнул Тимке:
- Тимофей, бери бидон и дедушку и поедем. Роман Ильич любезно оставил ключи в замке зажигания... Интересно, куда он так торопился?
   Тимка похлопал расстроенного деда по плечу. Дом разгорался, и надо было поспешить со спасением единственного транспортного средства, оставшегося в распоряжении педагога и ученика с дедушкой.
 
 
   Кузьма Ильич никогда не водил машину, но сев за руль и повернув ключ, заметил, что память в конечностях физрука работает не плохо. Ноги и руки привычно зашевелились, и он, найдя заднюю передачу, без особых затруднений подогнал машину к воротам. Тимка распахнул створки, и «Москвич» покинул пожарище.
   Андрея Тимофеевича Тимка посадил рядом с учителем, а сам вместе с бидоном сел сзади и стал перекладывать из него пачки денег в свои карманы. Карманы вскоре наполнились, а бидон опустел на две трети. Тимка поставил его за водительское кресло, и вместе с Кудовчиным они устроили деду допрос.
   Пока добирались до города, выяснить удалось не многое. По словам Андрея Тимофеевича, некто лысый и не старый разговорился с ним как-то  возле ларька на станции, куда отставник хаживал отведать пивка. Называть себя лысый требовал не иначе, как Синопец. Объяснил он это большим пристрастием к одноименной водке. Андрей Тимофеевич был не против, тем более что этой самой водкой лысый угощал его без ограничения. Поначалу они изредка виделись на станции, и Синопец затаскивал отставника в шалман, где за рюмкой-другой беседовал с ним «за жисть», а потом Андрей Тимофеевич пригласил его в гости.
   Синопец никогда не позволял Свиридову-старшему оплачивать их возлияния в вокзальном шалмане, чем завоевал у последнего неизъяснимое уважение. Однажды он даже предложил посетить единственный в Грузино приличный кабачок, где был, по его словам, хороший стол, и иногда под вечер бренчал инструментами доморощенный «бэнд». «У кого хороший стол, у того хороший стул», -  приговаривал Синопец, разливая по рюмкам напиток. Нагрузившись же им по самые брови, собутыльники обычно переходили на разговор об уважении, и Синопец,  хмельно задумавшись, как бы про себя, рассуждал о том, что, вообще-то, не стоит ходить в пивные без денег. Музыка в кабаке, в такие моменты, переставала ему нравиться; она,  по его словам,  начинала звучать на каком-то жаргоне. Этим жаргоном, говаривал он, страдают все кабацкие оркестрики, и что им с Тимофеичем было бы не плохо однажды вырваться в Питер и посетить действительно нажористый  кабак. Андрей Тимофеевич соглашался, однако сетовал, что здоровье уже не то, да и за бабкой присмотр нужен. Синопец предлагал взять бабку с собой, утверждая, что здоровье можно поправить даже ей; но только зачем она здоровая нужна будет в Питере, когда её в таком случае в самый раз оставить на хозяйстве?
   Когда Синопец  оказался  в  гостях у Андрея Тимофеевича и познакомился с его женой Ядвигой, они с отставником, шлифуя выпитое на станции «косорыловкой», обсуждали опять-таки жизнь вообще и женское здоровье в частности. Тогда-то Синопец и предложил Андрею Тимофеевичу чудесное избавление от старости. Свиридов-старший, не взирая на пьяную дружбу, послал Синопца подальше с такими шутками, однако тот не обиделся и взялся доказать свои слова делом. Буквально на следующий день он явился в дом Свиридовых с двумя палками, увенчанными стальными набалдашниками. Отвинтив на одной из палок набалдашник, оказавшийся крышкой,  Синопец  предложил  Андрею Тимофеевичу омолодить для начала его старого пса. Пёс, который действительно доживал последние месяцы, с удовольствием отведал жидкости из таинственной палки и стал чувствовать себя лучше. Когда за неделю животному было скормлено две таких емкости, Андрей Тимофеевич воочию убедился в том, что омоложение возможно.
- А мне сказал, что собака сдохла, и ты взял другую, - перебил рассказчика Тимка.
- А что я должен был тебе сказать?.. Что собака стала моложе?
- А посторонние-то для чего нужны, если надо людей молодить, а не животных? – осведомился Кудовчин.
   Он никак не мог смириться с тем, что такая простая мысль, как омоложение организма не пришла ему в голову, когда он работал с биомассой дома. «А всё Езерский со своим спресовыванием эволюции», - подумал ботаник и повторил вопрос:
- Для чего этому Синопцу понадобились молодые люди, если с собакой всё прошло нормально?
- Он сказал, что это ускорит процесс, - ответил Андрей Тимофеевич. – Сказал, что не надо будет много пить...
- Чего? Водки?
- Нет. Этой зелёной жижи из черенка... Якобы в людях энергия есть, которой животные не обладают. К тому же, для нашего спокойствия лучше будет, если поприсутствуют свидетели. Мол, при свидетелях и нам с Ядей спокойнее будет, и ему. Ещё он сказал, что это не он придумал; и ему за это деньги платят... Процент от суммы, за которую мы с Ядей согласимся на участие в эксперименте. Говорил, что мы ничего не теряем; важно, мол, согласие. Деньги, всё равно, у нас останутся, даже если не удастся моложе стать.
- И сколько же там денег, Тимофей? – оглянулся Кудовчин назад.
- Пачки из тысячных купюр, - ответил Тимка, - сколько пачек: не считал.
- Сорок восемь штук было, - тихо проговорил Андрей Тимофеевич. – Одну я распечатал; ту, которую тратить начал... Она в доме осталась... Бабка ничего о сумме не знает. Я ей только половину пачки показал.
- Жаль, карманов мало, - вздохнул Тимка. – С бидончиком разгуливать не очень-то... – он на миг задумался, подбирая слово. – А вообще, почему не очень-то? Очень даже весело и удобно... Бабулю-то ты куда дел? – потряс Тимка за плечо деда.
- Никуда я её не девал, Тим. Ты как уснул наверху, так мы и стали готовиться к приезду твоей учительницы. Синопец посоветовал стол накрыть побольше; мало ли, вдруг училка не одна приедет. Сказал, что это ещё лучше, ежели так. Больше свидетелей – больше спокойствия.
- А меня грузил про подарки, - Тимка положил локти на спинки передних сидений и покачал головой. – Мотоцикл, а то и машину купить сможешь... Классную зови, успеваемость смотреть будем... Эх, дед-дед... С кроликами-то твоими что теперь будет?
- Да ничего. Отпустил я их.
- Куда!?
- На волю.
- На волю!?.. Они же домашние.
- Не беда, - вмешался Кудовчин. – Если они жили под лозунгом «каждому кролику по лобному месту», то на воле им точно хуже не станет.
- В борщ-то мне чего подмешали, чтоб я уснул?.. Или не в борщ? – Тимка снова встряхнул деда за плечо.
- В щи, - понуро ответил тот. – Синопец сказал, что тебе надо отдохнуть перед... перед всем этим... Вот и переборщили...
- А Синопец в этот день был у вас дома? – снова подал голос ботаник.
- Да-а, - грустно протянул отставник. – Он ушёл незадолго до твоего приезда.
- Это не я приезжал.
- Ну, не ты, так не ты, - покорно согласился дед.
- А что произошло,  когда приехали учителя? – продолжал допытываться Кудовчин.
- Да ничего особенного... Посидели, выпили, поужинали. Девки наверх пошли. Спать, наверно. А мы с тобой и ментом твоим внизу остались... вы так надрались с приятелем, что попадали оба, - дед покосился на ботаника. – Может быть, поэтому ничего не помнишь? Уж очень сильно ты затылком стукнулся. О пол.
   Тимка засмеялся:
- Дед, это – не Роман Ильич. Это совсем другой Ильич. Ты с ним не знаком.
- Он тоже омолаживался? – обернулся дед к внуку.
- Да. Ему-то как раз омолодиться удалось на всю катушку. Ни одного старого места не осталось.
   Тимка перестал смеяться и посмотрел в окно.
- Давайте купим пива, - предложил он.
- Я не против, - буркнул дед и глянул на профиль физрука.
   Кудовчин остановил машину возле ближайшего магазина.
   У прилавка Тимка, не вынимая руку из кармана, надорвал бумагу на одной из пачек и вынул купюру. Обилие разнокалиберных бутылок за спиной продавщицы повергло его в задумчивость, и он нерешительно помял в пальцах похрустывающую банктоту.
-  Нам, пожалуйста, пива, - приступил он к покупке.
- Какого, дедушка? – осведомилась продавщица, совсем недавно бывшая вдвое старше Тимки.
- Разного, и самого хорошего, - ответил «дедушка».
- Сколько? – продавщица остановила взор на пальцах покупателя.
   Тимка поднёс к глазам бумажку и вгляделся в памятник Ярославу Мудрому:
- Столько, сколько сможет выпить этот дяденька.
- Шутите, папаша? – усмехнулась продавщица.
- Нет... – начал было оправдываться Тимка, но Кудовчин его перебил:
- Только бутылок чтоб было поменьше, девушка.
- Девушка, - мечтательно повторил Тимка.
- И еды какой-нибудь, - вставил Свиридов-старший, двинувшись вдоль прилавка-холодильника  и рассматривая  мясные изощрения внутри него. – Вот эту хреновину порубите нам покрупнее, - ткнул он пальцем в стекло.
   Продавщица вынула из холодильника обтянутый сеткой предмет, ободрала с него ажурную упаковку, и напластав на доске большими кусками, сложила его в пакет, бросив на весы.
- И синопской ещё, - сказал отставник. – Одну бутылочку... Вместе с хлебом и солью.
- Солью? – переспросила продавщица, глянув на окровавленные пальцы Андрея Тимофеевича.
- Да. Раны надо залечить.
- Солью?! – вскинула бровь продавщица.
- Синопской, матушка, синопской.
- Ностальгия мучает, дед? – спросил Тимка.
- Нет. Просто, не привычно как-то.
- Пиво какое будете брать? – повторила продавщица.
- Разное, - ответил Тимка. – Начните с легкого, и дорогого, и складывайте его в пакет.
   Кузьма Ильич заказал минералки и несколько яблок, и было похоже, что хотелось  ему их больше, чем обоим Свиридовым пива.
   Они покинули магазин, позвякивая пакетами, и погрузились в «сорок первый». Андрей Тимофеевич, разложив на коленях мясо, вспомнил, что не купили стаканчики. Он аккуратно переложил мясо на панель перед собой, и обернувшись, протянул руку к бидону. Вскрыв одну из пачек, весело глянул на внука с учителем и отправился за стаканчиками.
- Что будем делать, Ильич? – спросил Тимка ботаника, когда его дед скрылся в магазине.
- Когда выпьем? – в голосе Ильича послышалась ирония.
- Когда в город въедем, - в тон ему ответил ученик. – Выпьем-то мы прямо сейчас; есть у меня подозрение.
   Вернулся Свиридов-старший с  пластиковыми стаканчиками. Довольно улыбаясь, он уселся на своё место и начал вскрывать бутылку.
- А ты говорил, что Езерский – не пьяница, - усмехнулся  Кудовчину Тимка, кивнув на деда.
- Это, скорее всего, привычка тела, а не мозгов, - сказал ботаник, заводя машину.
   Он отхлебнул минералки, завинтил на горлышке пробку, и жуя яблоко, осторожно тронулся с места.
- А где же мент-то этот? – заговорил Андрей Тимофеевич, плеснув из бутылки в стаканчик и протянув его внуку. – Держи, Тим. Это к пиву в самый раз.
- Или наоборот, - пробурчал Кудовчин, добавляя газу.
   Тимка от водки не отказался. Легко осушив стакан, он запил из бутылки с затейливой пробкой, и ощутив удовольствие, выругался. Дед хохотнул, Кудовчин хмыкнул, и ехать стало веселее.
   Тимке стало всё равно, где и в каком обличии сейчас находится его бабка. Тётка, наверно, уже дома, а кто разгуливает в облике Стечника и того не важнее. «Ведь сам-то мент хлопнут своими же», - подумал он, почему-то с сарказмом, а вслух сказал:
- Давайте наведаемся к его жене. Вдруг, она что-нибудь знает. Как думаешь, Ильич?
- Поздно уже, - сказал Ильич. – В город въедем за полночь.
- На мосты все равно успеваем, - продолжал рассуждать захмелевший школяр. – Вдруг жена его знает всё, и всё нам расскажет.
- Жена мента не может знать всего, - подал голос Свиридов-старший.
- Тебе, дед, конечно, виднее, - отхлебнув из бутылки, проговорил Тимка. – Но я устал быть тобою... мне очень хочется во внуки... вернуться... Ильич, - толкнул он в плечо ботаника, - в эту психушку ехать сейчас ещё  позднее, чем на Васильевский... а времени мало...
   Тимка посмотрел на деда, затем на Кудовчина, и откинулся на спинку сидения.
- У меня, по крайней мере... в отличие от вас обоих, - проговорил он и полез в пакет за следующей бутылкой.   
   Некоторое время ехали молча. Вынутая бутылка оказалась с безалкагольным пивом, по поводу чего была обругана продавщица.
- Пиво возврату и обмену не подлежит, - произнёс отставной энкавэдэшник, и отобрав у внука бутылку, шумно из неё охлебнул.
  Убедившись, что напиток и впрямь без градусов, он прицельно сдобрил его водкой  и вернул Тимке.
   Кузьма Ильич старательно рулил. Правил дорожного движения он не знал и на перекрестках уступал дорогу всем подряд, отчего езда получалась неспешной и может быть, излишне вежливой, чем не вызвала почему-то подозрений у гаишников, когда проезжали пост.
- Как ты у Светланы оказался? – прервал молчание Кудовчин, обращаясь к Свиридову-старшему.
- У какой Светланы? – не понял дед.
- От которой ты к метро шел.
- А-а... подружка Тимкиной  классной, - он сноровисто наполнил стаканчик и передал его внуку. – Баба-то она, наверно, была хорошей, да только неживой оказалась, когда я рядом с ней проснулся.
- Раньше ты у неё бывал? – спросил ботаник. – Накануне, случайно, не наведывался?
- Не-а, - дед принял порцию водки и выдохнул. – Не наведывался.
   Он закусил, и вспомнив о Тимке, сунул ему через плечо бутерброд.
- Уснул-то я в доме, - жуя, проговорил он, - а проснулся хрен знает где, да ещё в постели с холодной бабой.
- Значит, как ты к ней в койку попал, ты не знаешь? – спросил Тимка. – Или не помнишь?
- Все я помню, - дед обиженно оглянулся. – Только до того, как уснул, и после того, как проснулся... А что было пока я спал, мне не известно.
   Снова повисло молчанье. Они въехали в город,  и  Кудовчин, подкрадываясь к мигающим светофорам, повел машину никуда не сворачивая до Большого Сампсониевского проспекта.
   Пересекли Светлановскую площадь, и дорога стала уже.
- Вот же дела! – пробурчал Андрей Тимофеевич, вглядываясь непривычно зоркими глазами в название улицы на домах. – Был себе, значит, Карлом Марксом, и стал вдруг Большим Сампсонием..
- Ты о чем? – спросил Тимка.
- Да так.. о странностях вождей, - Андрей Тимофеевич вновь плеснул в стаканчик. – Веришь в них, веришь, а они в одно прекрасное время бац! – и в Сампсонии, и ничего с них уже не спросишь...
- Едем на Васильевский, - вдруг сказал, как отрезал Кудовчин. – Наведаемся к жене Стечника.
- К жене, так к жене, - согласился Андрей Тимофеевич. – К чужой жене чего ж не наведаться.. это – к своей, как правило, не спешишь.
   Ботаник поглядел на него и  скривил в усмешке тонкие губы.
- Ты бы дед, поменьше острил, и без твоих шуток тошно, - проворчал Тимка. – И водки больше не наливай.
- Тебе-то?
- И себе тоже.
- Себе-то уже налил.
   Он опрокинул в себя стаканчик и шумно втянул воздух:
- Себя-то хрен разлюбишь, как говорится.
- Разлюбишь-не разлюбишь, - возмутился Тимка. – Нагрузишься сейчас, а ну как остановит гаишник. Теряй потом из-за тебя остатки времени.
- Ну остановит, ну и что?..... Спросим, почему он не в лосинах ...и почём любовь в автомобиле...и вообще. Чего это ты на дедушку голос повышаешь?
   Тимка двинулся вперед, и сжав пальцами плечо предка, с расстановкой проговорил:
- Дедушка – теперь – я!?
- Хватит ссориться, -  вмешался ботаник, - не хватало нам еще гаишника.
   Андрей Тимофеевич недовольно насупился и притих.
   Однако гаишники в это время заняты были, похоже, настоящими автомобилистами, и троица странных родственников добралась до дома Стечника без приключений.
- Позвонить было бы не плохо для начала, - сказал Тимка. – Да жаль телефона нет.
- Ничего страшного, - подал голос Андрей Тимофеевич. – Завтра же купим каждому по мобиле и будем как путние, всегда на связи.
- Мы приехали, - Кузьма Ильич хлопнул дверцей. – А звонить не стоит в любом случае. Прямо сейчас. Что-то мне подсказывает, что важна внезапность.
- Не стОит, так не стОит, - Свиридов-старший снова был в хорошем расположении духа, и по видимому даже жаждал приключений. – Только ментовские жёны к внезапностям завсегда готовы.
- А ты никуда не пойдешь, - сказал Тимка.
- Как это!? – удивился его дед.
- А вот так. Машину вместе с бидоном останешься караулить.
- Да уж, Андрей Тимофеевич, ты уж останься здесь, - поддержал ученика ботаник. – Многовато будет троих для позднего визита к даме.
- Ну вот! – весело возмутился отставник. – Как налей, так давай, Андрей Тимофеевич, а как по бабам, так в караул списывают.
   Он поставил недопитую бутылку на крышку капота и задиристо посмотрел на Кудовчина с Тимкой:
- А вы не боитесь, что я исчезну куда-нибудь с бидончиком, и ищи меня потом свищи?
- Большую часть бидончика я по карманам рассовал, - сказал Тимка. – Так что искать тебя никто не собирается... Да и кому ты нужен?
- Разве что Езерскому или его хозяевам, - вставил Кудовчин... – Хотя, вряд ли. То, что им от нас было нужно, они получили...
- Да что они получили?
- Теперь наша очередь искать их.
- Да в жопу ваши салочки... – возмутился дед.
- Поэтому вы лучше всё-таки подождите нас возле машины. Не думаю, что мы надолго.
   Кузьма Ильич сделал ударение на слове «вы», как бы призывая Свиридова-старшего не делать глупостей.
   Андрей Тимофеевич хмыкнул и отвернулся.
   Ботаник с Тимкой направились в сторону подъезда и оглянулись только когда подошли к двери. Отставник смотрел им вслед, держа в руке бутылку. Ботаник прошёлся пальцами по кнопкам домофона, а Тимкин дед демонстративно отхлебнул из горлышка и отвернулся.
   Мужской голос из панели на двери спросил «кто там?»
   Тимка с Кудовчиным переглянулись.
- Это Никитин, - сказал Кузьма Ильич.
- Открываю, - сообщил голос, и замок в двери щёлкнул.
   Сопровождаемые пиликаньем домофона, они подошли к лифту, который гостеприимно развел створки, как только Кудовчин нажал кнопку вызова.
- Нас словно ждали, - пробурчал Тимка, входя вслед за ботаником в лифт.
- Не исключено, - отозвался Кузьма Ильич,...
   Он нажал кнопку одиннадцатого этажа и задумчиво добавил:
- Кажется, я догадываюсь, кто нас встретит.
- Кто? – Тимка, поёжившись, уставился на ботаника.
- Сейчас-сейчас, Тимофей, - Кудовчин успокаивающе закивал. – Думаю, кое-что мы сегодня проясним.
   Лифт остановился, двери разъехались в стороны, и на лестничной площадке они увидели Стечника Андрея Андреевича собственной персоной. Он глядел приветливо и без удивления.
- Ну что? Обнимашечки!? – Стечник картинно развёл руки и хохотнул, как показалось ботанику, знакомо и гаденько. – Ходоки вы мои несусветные... в квартиру не приглашаю, потому как жена с дочками уже спят, а разговор, судя по вашим лицам, предстоит громкий.. хотя и короткий.
   Он перестал улыбаться и спокойно поглядел Кудовчину в глаза.
- Обзавелись семьей, Василий Николаевич? – выдержав его взгляд, спросил ботаник.
- Вы чертовски проницательны, Кузьма Ильич.
- Василий Николаевич?! – проговорил Тимка и непонимающе уставился на Кудовчина.
- Да, Тимофей. Рекомендую: Василий Николаевич Езерский, бывший естествоиспытатель, а теперь простой питерский мент.
- Во-первых, не простой мент, а старший оперуполномоченный, - с сарказмом заговорил Езерский.. – один мент упал замоченный, и кому же как не мне его заменить.. Ведь мы с ним так похожи; а во-вторых, Кузьма Ильич, естествоиспытания – такая штука, которую сразу так просто не забросишь. Уж вы-то знаете.
- Вы..... – заговорил Кудовчин и двинулся на Езерского..
- Полноте, Кузьма Ильич, - махнул тот рукой на ботаника, как на болтливого малыша, - ведь есть еще и в-третьих…
- Никакого в-третьих не будет. – Ботаник неожиданно для себя начал свирепеть, - я выведу вас на чистую воду…
    Звон осыпающегося стекла и грохот снаружи раздались почти одновременно. Осколки брызнули прямо к ногам Езерского, но он даже в лице не изменился, в отличие от Тимки с ботаником, которые от неожиданности вздрогнули.
   Езерский, улыбаясь, сделал приглашающий жест, и похрустывая битым стеклом, направился к оконному проёму.
- А вот и в-третьих подоспело, - сказал он, выглядывая наружу и приглашая собеседников сделать то же.
   Во дворе стоял гвалт от работающих автосигнализаций, а в окнах домов хаотично, как в калейдоскопе, начал вспыхивать свет.
- Вот видите, - почти шёпотом, абсолютно без эмоций сказал Езерский, кивнув вниз, - некого выводить на чистую воду, ребята.
   Искореженный «сорок первый» полыхал, казалось, каждым болтиком в колесе, вздымая над собой черный дымовой столб.
- О! – воскликнул Езерский, - да он, кажется, не в машине был.
   Тимка с Кудовчиным выглянули в окно и увидели Андрея Тимофеевича, неподвижно лежавшего метрах в десяти от того, что ещё недавно было автомобилем Физрука.
- Тем проще будет произвести опознание, - невозмутимо сказал Езерский. – Не тот ли это человек, которого вы собирались вывести на чистую воду, Кузьма Ильич?
   Кудовчин бросился к лифту со словами:
- Быстрее, Тимофей, он может быть еще жив.
- Да уж вы поторопитесь, - всё также невозмутимо вещал Езерский. – Сейчас приедут мои коллеги, начнут место осматривать, принадлежность автомобиля выяснять…
    Тимка на непослушных ногах прошёл мимо него к лифту, посмотрев в спокойно улыбающееся лицо ещё  столь  недавно безобидного милиционера с заячьей губой.
- И радуйтесь, что так быстро добрались сюда, друзья мои, - добавил им вслед Езерский.
     Лифт тронулся, унося вниз ботаника и школяра, стоявших внутри него и следивших за работой невозмутимого электричества, миганием лампочек отсчитывающего этажи.
    Андрей Тимофеевич был ещё  жив. Тимка бросился к нему. Упал рядом на колени, приподнял его голову, заглядывая в глаза:
- Дед, скажи что-нибудь, где болит?
- Уже нигде, Тим. Уже нигде.
- Тимофей, не тормоши его, - Кудовчин присел рядом и начал расстегивать бушлат, одна сторона которого заметно буро набухла.
- Дед, дед, - повторял Тимка, как заведённый. – Скажи что-нибудь. Где болит? Дедушка-а.?..
- Все, Тим, - чуть слышно прошептал отставник, - дедушка теперь ты. Прости..
   Он мог шевелить только веками и губами. Кудовчин беспомощно оглянулся. Надо было что-то делать. Но что?
- Кузьма Ильич, скорую! Надо скорую! Что вы сидите!?
- Не надо скорую, Тим, - едва слышно прошептал его дед. – Не надо.
   Он прикрыл веки и затих. Кудовчин потрогал артерию на его шее и одернул руку. Потрогал ещё раз и встал.
- Всё, Тимофей, надо идти.
- Куда идти?! – огрызнулся Тимка.
- Отсюда, - Кудовчин склонился над ним, - возьми себя в руки. Это уже по любому не твой дедушка. Идём.
   Он силой поставил Тимку на ноги и повлек к ближайшей арке прочь со двора.
 
 
 
 
 
 
 
                                                Эпизод 43
 
        
                                                  « - Если вы не будете заставлять себя
                                                                    делать то, что нужно вам, то другие
                                                                   будут заставлять вас делать то, что
                                                                    нужно им.
                                                                   - Помилуйте, барон. В шлёпанцах
                                                                       не отступают и уж тем более не
                                                                        пятятся. В них можно только
                                                                         идти вперёд.
                                                                       - Вы никак не возьмёте в толк,
                                                                          что именно труд создал из
                                                                                обезьяны человека.
                                                                                  именно поэтому
                                                                                  мои сотрудники –
                                                                                     трудоголики.
                                                                                      - Они что?
                                                                                         До сих
                                                                                            пор
                                                                                             не
                                                                                       перестали
                                                                                быть обезьянами?..
                                                                                      Вот, кстати,
                                                                                     кто-то вошёл;
                                                                                     не ваш, часом?
 
                                                                          - Если с ружьём, то – мой …» 
 
                                                                             из беседы за завтраком барона
                                                                         Мюнхгаузена и Обломова.
 
 
 
 
   Им довольно долго пришлось идти по Наличной, сигналя редким в это время автомобилям. Тимка шёл,  словно в забытьи; мыслей не было. Почти не было. Кузьма Ильич,  оборачиваясь, всё норовил остановить какого-нибудь автомобилиста, и, на конец, ему это удалось.
   Молча забрались на заднее сидение, Кудовчин назвал адрес Никитина, и машина тронулась.
- Почему он сказал, чтобы мы радовались, что быстро добрались? – спросил Тимка.
- Кто? – не понял Кудовчин.
- Этот ваш Василий Николаевич.
..- Наверно, потому.., что мы могли остаться с твоим дедушкой.
- А-а.. – Тимка начал приходить в себя, - дедушка теперь – я, - тихо пробормотал он.
- Угу, - невесело согласился ботаник.
- А если бы он не сразу открыл дверь.., мы бы тоже могли остаться с дедушкой.
- Угу, - снова повторил ботаник.
- Тогда почему же он открыл?
   Кудовчин пожал плечами:
- Шансов мало было, что нас заденет. Далековато, всё-таки.
    Он помолчал и добавил:
- А подраненные мы ему не нужны. Вдруг уйти не смогли бы. Лишний след..
- А какие мы нужны ему?
- Скорее всего мёртвые… На худой конец, живые.
- Ну да, - вздохнул Тимка, - только в этих двух случаях нас никто к беседе не вынудит... Хитрый он...
- Не то слово... Сволочь.
   Водитель подозрительно оглянулся. Ботаник с учеником замолчали. Кудовчин подумал, что зря он, пожалуй, назвал адрес Никитина, и попросил водителя изменить маршрут. Нарочито внятно он обозначил перёкресток за квартал от дома физрука. Тимка глянул на учителя, понял вдруг почему это было сделано, кивнул и уставился в окно. Город спал.
 
     Когда остановились, учитель попросил ученика рассчитаться за дорогу. Водитель повертел купюру в пальцах, хмыкнул, словно обидевшись, и уехал. Прогулявшись в молчании, пришли домой. К Никитину. Кузьма Ильич ключом дверь открыл, показал Тимке где находится туалет и ушёл на кухню. Впервые в жизни Тимка мочился не просто так. Струя была той же, так же звенела об унитаз. Тимка был другой и настолько другой, что и в голове позванивало от пустоты. Застёгивая ширинку, он вдруг отчётливо понял, что стар. Что дедушка теперь действительно он и никто другой. И дедушка – самому себе. Он вымыл руки, вытер их о полотенце с голой девчонкой  и пошёл на кухню, где его учитель ботаники и физрук по совместительству заваривал чай.
- Что полагаешь делать, Тимофей? – встретил его вопросом ботаник.
   Такой вопрос раньше ботаником не задавался. Это был вопрос физрука. Тимка молча взял телефонную трубку и набрал свой домашний номер. Ответила тётка. Почти мгновенно; видимо ждала. Ответила, услышала родной голос и запричитала…:  и племянника нет, и мама умерла: хоронить как? И позвонили только что, что дом сгорел. И брату сообщить обо всём этом сил нет. Тимка начал ругаться в трубку. Кудовчин хмыкнул и разлил чай по чашкам.
   Голосом отца и отеческим тоном Тимка запретил тётке-дочери беспокоить имеющимися проблемами кого бы то ни было.
- Двигай кА лучше в санаторий, - почти орал он в трубку. – Полечись и успокойся. Мужиками займись. Не вздумай никому звонить. В Старую Руссу! Путевку я оплачу. Завтра же.
    И он бросил трубку.
- Почему в Старую Руссу? – осведомился Кудовчин, отхлебывая из чашки.
   Тимка чуть было не послал его в задницу,  но вовремя  выдохнул. А почему, собственно, в Старую Руссу? Действительно... Так ведь привычка. Всем семейством, бывало, отдыхали. Грязи, воздух, процедуры; инъекции; успокаивает. Как-то само собой пришло это в голову в качестве совета для тётки.
   Тётка... А теперь она ещё и дочь. Тимка выругался.
- Неделикатно ты ругаешься, Тимофей, - проговорил Кудовчин, доливая ему чай. – По моему, с женщинами так нельзя.
- Спать пойду. – сообщил Свиридов-Самый Младший и ушёл с кухни, не выпив чаю.
 
                                               
 
 
 
 
                                             Эпизод 44
 
                                                                 «Блюдо из двух букв?»
                                                                                                                       Помнишь?
 
 
     Утром Кудовчина разбудил телефонный звонок. Он поднял трубку и не сразу понял, кто звонит. Голос был знаком и даже давно, но чей?
- Роман Ильич, ты в порядке? – спросил голос.
- Да.
- Говорить можешь?
- Да.
- Не перезанимался с девочками?
- Нет.
- Так почему не узнаешь?
   Кузьма Ильич начал приходить в себя. Это звонил Игорь, бывший муж Оксаны Леонидовны. Ксюши-Ксюшеньки...
- Ты чего? – спросил ботаник по физруковски, - узнал, конечно.
- А я уж подумал, что ты устал от дел физических... Поговорить надо.. Не по телефону.          
- Давай поговорим, - Кудовчин сел на кровати и запустил ноги в тапочки, - я уже к этому начинаю привыкать.
- Не по телефону, Ром, ты слышишь?
- Ты откуда звонишь? – решил определиться в пространстве ботаник.
- От Оксаны.
- От Оксаны?!. – Кудовчин окончательно проснулся, - А где она?
- Вот об этом и надо поговорить. Я сейчас у неё. В смысле – у нас.. В смысле – в её квартире… Давай встретимся.
- Давай, - Кузьма Ильич посмотрел на храпящего на диване Тимку. – Только.., - он замялся
- Что только, Рома? – на  другом  конце провода зазвучало явное раздражение, - у меня жена исчезла, и тёща достала с вопросами.. ты вменяем?
- Да-да, - Кудовчин встал, - Где встретимся? Предлагай.
- На Петроградке в Макдоналдсе.
- Хорошо. Через два часа.
- Через сколько?!?
- Через два.
- Рома, ты в себе?
- Я в себе. Жена исчезла не у меня, и не у меня осталась тёща..
- Хорошо, - через молчание согласился муж Оксаны.
 
    Кудовчин Тимку не будил; тот сам проснулся. Открыл глаза и сразу сел на диване.
     Они не спеша, побрились. По очереди. Кузьма Ильич предложил это сделать первым ученику, весело намекнув на старшинство, и тот согласился.
      Сварили яиц. Всмятку. Как только вода с яйцами закипела, газ выключили и забыли о яйцах на время приготовления бутербродов. О яйцах вспомнили,  посмеялись и обдали их холодной водой из-под крана. Короче, завтракали  не торопясь, и Кузьма Ильич сообщил Тимке, что есть интересная встреча в Макдоналдсе только, когда они  дозавтракали.
- А с кем? – осведомился Тимка.
- С мужем Оксаны.
    Тимка отставил чашку с недопитым чаем и встал.
- Поехали!? – не-то спрашивая, не-то утверждая, сказал Кудовчин.
- Угу, - сказал Тимка, почти стремглав, несоответственно возрасту, начав собираться.
 
   Каменноостровский проспект возле Петроградской встретил обычным  оживлением. Школяр с учителем добирались туда медленно. Очень неторопливо и молча зашли в маккафе. Игорь был уже на месте. Они подсели к нему за столик, и Кудовчин представил Тимку:
- Знакомься, Игорь: это – дедушка Тимофея Свиридова, нашего ученика.
- Помню такого ученика, - Игорь встал, протянув Тимке руку. – Он, кажется, в классе Оксаны учится. Как он кстати?
- Андрей Тимофеевич меня зовут, - представился Тимка, - а внука моего застрелили.
- Извините, - Игорь сел. – Как же это – застрелили? – он перевёл взгляд на Кудовчина.
- Сейчас не об этом, - ботаник махнул рукой, - История долгая и к нашему разговору отношения не имеет.
- Как же так, Рома? – Игорь перевёл непонимающий взгляд с ботаника на школяра.
- Не беспокойся. Ты хотел поговорить об Оксане. Вот давай и поговорим. При Андрее Тимофеевиче ты можешь быть предельно откровенным… Он не менее твоего заинтересован в этом разговоре.
- Ром, я ничего не понимаю. Что у вас там, в школе происходит? Какое отношение дедушка ученика имеет к моей жене?
- Игорь, - Кузьма Ильич провел ладонью по лицу, словно сгоняя непрошенную улыбку, - расслабься. Все тебе будет объяснено, но позже. Сейчас об Оксане. Ты же хотел о ней поговорить?
   Игорь приложился к соломинке в бумажном стаканчике, стоявшем перед ним, и надул щеки.
- Ну так что насчёт Оксаны? – спросил Кудовчин.
- Я её видел, - Игорь оторвался от соломинки.
- Где? – спросили одновременно ботаник с учеником.
- Однако! – Игорь вновь изучающее посмотрел на каждого, - интерес у вас действительно неподдельный.
- Просто, она исчезла внезапно, - заговорил Кудовчин, - и не оставила ни адреса, ни телефона для связи.
- Да уж не мудрено, - Игорь склонился над соломинкой.
- Почему не мудрено?
- Потому что она даже родной маме ничего не сказала, а уж про школу-то и подавно забыла.
- Что ты имеешь ввиду?
- Я говорил с ней, - Игорь отрывался от соломинки только чтобы кинуть очередную фразу и вновь припадал к напитку. Казалось, он не столько пьёт, сколько балуется, пуская пузыри, как, бывает, делают это дети в таких заведениях с подобными приспособлениями  для питья..
   Кудовчин решительно взял у него объемный бумажный стакан, из крышки в котором торчала соломинка, и отставив его в сторону, навалился на столик:
- Игорь, о чём ты с ней говорил, и когда?
- О пирожках, - Игорь вернул себе стакан и приложился к соломинке, на этот раз густо из неё затянувшись.
- О каких пирожках?
- С грибами, с мясом, с рисом и яйцом... С капустой, с картошкой и луком, с брусникой и орехами.
   Кудовчин с Тимкой переглянулись, и ботаник снова отнял у Игоря стакан. Словно заподозрив неладное, он потянул через соломинку жидкость, и почувствовал, что в стакане не кола.
- Да, - Игорь улыбнулся. – Чистой воды коньяк… Она не узнала меня, Рома. Совсем. Для неё я был просто проезжий покупатель пирожков.
     Кудовчин вернул Игорю стакан и с сомнением на него поглядел.
- Торгует она пирожками. Себя не помня. А скорее всего, ничего не помня. Вот так-то, Рома..
- Где торгует?
- На трассе, в Крестцах.
- Это где?
- В Новгородской области.
- Как она туда попала?
- Откуда я знаю.. Приехала, надо полагать.. Или переехала..
     И Игорь сбивчиво рассказал, как он совершенно внезапно встретился со своей бывшей супругой у лотка с пирожками. Прикладываясь к соломинке по ходу рассказа, бывший супруг Оксаны поведал о том, как после окончания своей учительской карьеры он не долго, но счастливо, жил со своею новой подругой на съёмной квартире; как был покинут ею внезапно и без объяснения причин: как продал машину – единственную собственность, взятую им с собой после развода с Оксаной, а на вырученные деньги и взятый кредит приобрёл грузовик и сделался дальнобойщиком. Около полугода возил самые разные и незатейливые грузы между Питером и Москвой, пока однажды не позвонила  бывшая тёща; буквально на днях; и не сообщила, что её дочь исчезла., Тёща искала его с милицией, полагая, что именно он стал причиной исчезновения дочери. Поговорив с бывшей родственницей по телефону, а также перекинувшись парой фраз с милиционером, находившемся рядом с безутешной мамой, Игорь подивился, насколько быстро его нашли. Милиционер сообщил, что они, мол, всегда работают оперативно и разошлись на том, что если Оксана Леонидовна появится в поле зрения бывшего супруга, то он незамедлительно об этом сообщит; как маме; так и в органы.
     И вот Оксана появилась. Однако обстоятельства  её  появления, а так же тот  факт, что супруга  она  не  узнала, сподвигли Игоря не спешить с вестями по обозначенным адресам, а попробовать сначала включить девушке память. А уже потом радовать её маму. С этой-то целью он и названивал периодически  Роману  Ильичу, пока тот сегодня утром, наконец-то не поднял трубку….
- Понимаешь, Ром? Если  она  увидит  коллегу по работе, если с ней об уроках поговорить? У неё  в голове,  глядишь, что-нибудь и встанет на место.
     Кудовчин, переглянувшись с Тимкой, с сомнением пожал плечами.
- Сомневаешься? – Игорь отставил стакан. – Она действительно не в себе.. И похоже сильно, но попытка – не пытка. Давай попробуем. Я  завтра в рейс, вот бы вместе и двинули.
- Когда ты с ней говорил, ты как к ней обращался?
- Как к жене, как же ещё?
- По имени?
- Ну да.
- А она что?
- Да ничего. Ноль эмоций, продала пирожков пакет и озираться давай. Словно даже бояться меня начала.
- То есть на своё имя она не среагировала?
- Ну да.
- А кто-нибудь из тех, кто рядом находился, обращался к ней по имени?
- Нет. Там все своими пирожками да самоварами заняты были.. К тому же всё так неожиданно вышло; эта встреча; я имею в виду; что я  и сам немного растерялся… Ты думаешь, что она имя своё забыла? .. Вполне возможно.. хотя сдачу отсчитала точно, и в пирожках разбирается, - невесело усмехнулся Игорь. – Ну так как? Составишь компанию?
     Кудовчин посмотрел на Тимку, вздохнул и согласно кивнул.
-  Я с вами поеду? – подал голос Свиридов.
- Пожалуй, нет, Тимофей, то есть, Андрей Тимофеевич, - поправился ботаник, - займитесь-ка лучше домашними делами и дождитесь моего возвращения.
     Тимка поочерёдно поглядел на бывших педагогов, пожал плечами, и молча кивнув, вышел из-за стола.
- Позвоните, когда вернётесь, - бросил он напоследок. – Я у тётки буду, в смысле, у дочки.. Да, вот ещё что, - он сунул руку в карман и положил перед Кудовчиным пачку банкнот. - На всякий случай.
     Игорь присвистнул …
- Щедрый у тебя приятель, - сказал он Кудовчину, пока Тимка шёл к выходу.
- Да. У него мало что осталось кроме щедрости…
- Во внуке небось души не чаял?
- Да уж, - пробормотал Кузьма Ильич и тоже поднялся из-за стола. – Где встретимся завтра?
- Подожди-ка! – Игорь вдруг встрепенулся. – Так он подозревает, что Оксана как-то причастна к смерти его внука?
- Успокойся. Ничего такого он не подозревает. И не забивай себе голову его внуком. Лучше скажи где завтра встретимся?
- Я тебе позвоню, как загружусь.. и двинем.
- Хорошо… Договорились.
 
     Они расстались, и Кудовчин, купив по дороге мобильник, отправился домой к Никитину. А куда ещё?
     Дома ждал автоответчик с голосом Стечника-Езерского. Новоиспечённый оперуполномоченный невозмутимо советовал заглянуть в отделение и дать объяснения по автомобилю АЗЛК -2141, взорвавшегося на Наличной улице минувшей ночью. Дружеским тоном голос рекомендовал приехать с заявлением об угоне означенного автомобиля, во избежание лишних вопросов милицейского характера.
   ..Кудовчин выругался, написал заявление, поставил мобильник  на зарядку и отправился на встречу с милицией.
     Освободился он только под вечер. Когда вернулся, позвонил Тимкиной тётке. Трубку поднял Свиридов. Кузьма Ильич сообщил ему номер своего мобильного, на что тот, усмехнувшись, сообщил, что теперь и он на связи и почти всё увидел на дисплее. Договорились о том, что Кузьма Ильич позвонит сразу по возвращении из вояжа, не смотря на то, что Тимка вдруг стал настаивать на звонке из Крестец.
- Прямо от лотка с пирожками? – рассмеялся ботаник. – Тимофей, не торопи события. Дай мне для начала туда доехать.
- Хорошо-хорошо,  Ильич, - Тимка вдруг успокоился. – Тогда до встречи. Вам же действительно нужно собраться.
 
     Собраться действительно не мешало б. Кудовчин вдруг осознал, что впервые за многие годы покидает пределы города и пока не ясно на какое время. Что ему может понадобиться в дороге? Он отчетливо понял, что не имеет об этом ни малейшего представления… Надо спросить у Игоря – осенило ботаника.
     Он набрал номер Оксаны и услышал голос её мужа:
- Аллоэ?
- Это я. Подскажи, пожалуйста, что мне взять с собой в дорогу? Что вообще может понадобиться в пути?
- Ну  ты  даешь,  Ром! Что ты обычно берешь на турбазу? – рассмеялся Игорь. – Смену белья и презервативы. Основное необходимое тебе дедушка уже выдал..
- Ага... ну да, - беспомощно пробормотал ботаник и положил трубку.
    Он рассеяно прошёлся по комнате, сходил на кухню, сел за стол и решил  для начала составить список вещей, которые не помешают в дороге. Однако, взяв ручку с бумагой, понял вдруг, что дело это – бесполезное; написать можно, что угодно, а что на самом деле есть в квартире физрука из полезного за городом?. Кузьма Ильич снова решил более тщательно осмотреть квартиру Никитина, по месту определяясь с полезностью предметов для выезда. Тем более, подумал Кудовчин, что оглядеться здесь внимательнее лишний раз не помешает.
 
     Тем временем Тимка, устав от причитаний тётки, решил с не меньшей пользой провести остаток дня. Мысль о том, что отгадка его перевоплощения находится в руках новоиспеченного оперуполномоченного не давала ему покоя.
     Оставив безутешную родственницу на попечение телевизора, Свиридов-Старший-и-младший отправился на Васильевский Остров по хорошо запомнившемуся ему адресу.
     Оперуполномоченный оказался дома. Тимка представился в домофон просто:
- Дедушка.
- Какой дедушка? – спросил Стечник-Езерский.
- Тот самый, - зло ответил школяр.
- А-а.. ну входи-входи, дедушка.
   Поднявшись на одиннадцатый этаж и выйдя из лифта, Тимка застал ту же картину, что накануне ночью; тот же мент, в той же одежде, в той же позе и с тем же выражением лица; не было только битого стекла под ногами. Хотя, подумал Тимка, оно и тогда появилось позже. Он невольно бросил взгляд на окно; оно было целым; при этом ничем не выдавало того, что только что было заменено…
- Чего молчишь, дед? – буднично спросил опер.
- Я тебе не дед, - Тимка с неудовольствием почувствовал, что начинает злиться, - деда ты убил.
- Я никого не убивал… Просто взорвалась машина,  а рядом оказалась тушка, опознанная как беглец из психушки. Угнал он эту машину или просто шёл мимо – хрен его знает... Эх, дед, дед, - насмешливо вздохнул Езерский, - в манду одет  елдою  подпоясан...
    Тимка почувствовал, что бешенство где-то рядом; оно уже почти было в нём; внутри; и только мысль о том, что ничего ему с этим человеком сейчас  не сделать, остановила волну ярости и вдруг воплотилась в казалось бы глупейший вопрос:
- А где эта психушка?
   Милиционер двинул бровью, словно его осенила какая-то догадка, и поднял палец:
- Подожди, сейчас вернусь...
   Он скрылся в квартире, плотно прикрыв за собой дверь. Опешивший Свиридов остался на площадке один..
   .. За чем он пошёл? За пистолетом?.. Или за ружьем? – мелькнуло в Тимкиной голове; стало страшно. Тимка оглянулся на лифт, потом посмотрел на дверь квартиры, из которой не доносилось ни звука, и начал тихонько пятиться назад..
     Дверь внезапно открылась, и появился Езерский, по стечниковски  улыбаясь, и без пистолета. В руке он держал лист бумаги.
- Держи-ка, - протянул он его Тимке, - здесь подробный план как её найти.
     Он усмехнулся:
- Ты действительно смотайся туда.. Глядишь, тебя там и оприходуют; а передо мной больше не маячь.. Маньяч где-нибудь в стороне; не до тебя теперь мне.
     Тимка, сжав листок в пальцах, тупо смотрел в заячью губу, выпустившую из-под себя улыбку.
- Иди-иди, дорогой, - благосклонно махнул ладонью милиционер.
     Тимка развернулся и вызвал лифт. Не оглядываясь, вошёл в него и нажал кнопку первого этажа. Огонёк привычно пополз по цифрам вниз. 
 
 
 
                                                 Эпизод 45
 
    
 
 
     Времени на поиск ушло много. Следуя маршрутом, изложенным Езерским на листке, Тимка скрупулёзно выяснял у прохожих на каком транспорте можно добраться до той или иной точки, обозначенной в плане как ключевой ориентир. Можно было взять такси, и назвав адрес просто туда доехать; тем более, что при его нынешней финансовой состоятельности эти расходы были более чем незначительны; но Тимка упрямо и неторопливо перемещался по городу общественным транспортом. Была ли тому причиной скуповатость Свиридова-старшего или решительная осторожность Свиридова-младшего, Тимка особо не задумывался. Для себя он решил, что необходимо по пути тщательно обдумать то, кого и о чём он будет расспрашивать. И именно поэтому спешить с перемещением в пространстве, как он считал,  не стоило.
   Однако, думать, как оказалось, было особенно не о чем. К тому же подспудно и незаметно стало опять хотеться пива. Организм Андрея Тимофеевича требовал дозы спиртного. Но Тимка твёрдо решил наказать себя жаждой и пива выпить лишь после того, как выяснит хоть что-нибудь о судьбе своего бывшего тела.
 
     Время визитов в больнице, по всему было видно, подходило к концу. Кроме Тимки в небольшом вестибюле были ещё два человека; дама с красивым мужским лицом и уже почти взрослой дочерью спокойно и похоже привычно, сидели у окна на обтянутой дерматином скамье и неведомо чего ожидали. В будке у прохода в недра стационара за стеклом маячила фигура в униформе. Раздался телефонный звонок, охранник приложил трубку к уху и вслушался в неё. Дама с дочерью у окна встрепенулись, и дочь, наверно ровесница прежнего Тимки, встала, нерешительно поглядывая то на охранника, то на мать.
- Проходите, - выглянув из своего поста, сказал охранник.
   Дама поднялась  и вместе с дочерью направилась к турникету рядом с будкой.
     Как она шла! Тимка загляделся. Он вдруг понял, что оба эти создания противоположного ему пола и разного возраста нравятся ему одинаково. Это было неожиданно. Девчонка никогда б не привлекла его внимания, будь он прежним Тимкой, а уж её мамаша и подавно. Но сейчас он смотрел на них другим взглядом и с оторопью понимал, что взгляд этот – не совсем его. Андрей Тимофеевич в нём,  забыв про пиво, наслаждался зрелищем движения женских тел. Таких разных и таких притягательных. Он словно впал в транс, не сводя глаз с удаляющихся фигур. Ему почудилось, что он угадывает даже движение белья под одеждами обеих. Да что там движение, казалось, он чувствует,  нет, знает цвет этого белья. .. Невыносимо захотелось проверить это знание…
     Лицо отставника покрылось испариной; Тимка с удивлением и ужасом ощутил, что взмок сейчас он прежний, а не его дедушка; взгляд его на женщин, такой непривычный и неожиданный для него,  был только для него и неожиданным, а для Андрея Тимофеевича – вполне обычен и даже приятен...
- Вы к кому, папаша? – вернул его к действительности охранник.
- Я.. к главврачу.
- Его сегодня нет. Приходите завтра с утра.
- Мне нужно сегодня.
- Я же говорю вам, папаша, сегодня главврача уже не будет.
- Тогда какой-нибудь другой врач?..
- Вы, собственно, по какому вопросу пожаловали? – охранник насупился.
- Мне нужен кто-нибудь из врачей, - Тимка замялся, - специалист, который  знает… знал моего внука.
- Вашего внука? – охранник повел головой, разминая шею, и слегка коснулся пальцами дубинки, висевшей у него на ремне.
- Ну да, внука, - Тимка заторопился с объяснениями.. – Это мальчик, который сбежал отсюда… не так давно.
- А-а, - охранник расслабился.
- Так может быть, вы поможете увидеться с врачом, который лечил моего внука? – Тимка состроил просительную мину, - он возможно, последний, кто видел его живым..
- Живым?.!
- Да. Живым. Моего внука убили, и я не знаю почему.. Возможно врач что-то знает?.. Врач, наверняка что-то знает.. Не может быть, чтобы не знал... Помогите, пожалуйста. Я вас очень прошу..
     Вид деда, и тон его просьбы, жалостливый до безысходности, были, по видимому, в диковинку стражу, привыкшему видеть совсем иные проявления чувств в этом месте. Он неуверенно помялся на месте, и сказав «хорошо», направился в свою будку. Набрав короткий номер, охранник не долго поговорил в трубку, поглядывая через стекло на Тимку, потом призывно махнул ему рукой, и когда Свиридов подошёл, сунул трубку ему в руку.
     Женщина на другом конце провода отрывисто и бесцеремонно принялась расспрашивать Тимку, как ему показалось, едва ли не обо всём сразу. Когда дошло до описания внука, Тимка сосредоточился и также отрывисто и рублено, как его собеседница, дал описание себя самого прежнего. Женщина, не перебивая, выслушала его и сказала:
- Хорошо. Подождите. Сейчас к вам спустится врач.
     Тимка положил трубку и благодарно кивнул охраннику.
- Ну и чего? – спросил тот.
- Сказала, что сейчас кто-нибудь из врачей придёт.
- Вот и хорошо... Это Сергеевна. Тебе, отец, повезло, что её смена; она и за главврача очень многое может.. А выглядит, я тебе скажу, будьте-нате..
   При этих словах охранник заговорщицки подмигнул Тимке и достал сигареты.
- Закурим? – протянул он пачку.
- Я не курю.
- Бывает.. Да ты присядь, папаша. Сейчас ужин начался. Как докушает народ, так медики и освободятся.
    Тимка собрался было уже пойти к лавке под окном, с которой не так давно снялись мама с дочкой, но в это время раздался звук шагов на лестнице. Шагов женских, в этом не было никакого сомнения. Тимка оглянулся. Спускавшаяся к турникету женщина в пижаме и газетной шапочке была.. Тимка понял, что именно к ней, как ни к кому, подходило определение охранника. Очевидно не обремененная излишествами под пижамой в том числе  и из облачения, женщина только взглядом могла напоминать о том, что она – врач. Всё  остальное; - походка, руки, опущенные в карманы, тапочки с каблучками, стучавшие о ступени и мягко шлёпающиеся о пятки, даже шапочка из газеты, в любом другом месте показавшаяся бы дурацкой; всё это завораживало. Подмышкой она держала свёрток голубоватой ткани.
     Тимка даже рот открыл. Охранник ухмыльнулся, глянув на него, и едва заметно кивнул в сторону женщины.
- Андрей Тимофеевич – это – вы? – обратилась к Тимке женщина, остановившись на нижней ступеньке лестницы.
- Да, - сглотнув слюну, вымолвил Свиридов и подумал, что выпить, все-таки, надо было. Хотя бы минералки.
- Идёмте. Я представлю вас врачу, который занимался вашим внуком.
- Занимался моим внуком? – пересохло спросил Тимка.
   Она молча подождала пока он проходил вертушку турникета, повернулась и стала подниматься по лестнице, ступая исключительно на носки. Тапочки мягко зашлепали по пяткам. Вид подымающейся её сзади показался Тимке не менее завораживающим, чем её  нисхождение. Где-то внизу остался охранник с сигаретой, а впереди виолончельные изгибы под пижамой с каждым мягким шлепком тапочка настраивали на лад, который ему раньше был абсолютно не знаком.
     Дед был маньяком, - мелькнула в голове шальная мысль. – невозможно так смотреть на женщин.. Причем, на каждую... Это – не нормально.. это мешает.. Чему?.?.
     Он ускорил шаг и поравнялся с женщиной, когда они вошли в коридор, пустой и длинный.
     «Но ведь на улице я так не смотрел на женщин», - размышлял Тимка. – «почему?. Я был занят..мне нужно было ехать сюда… хотелось пива.. что-то во всём этом есть не то… чёртов дедушка.. а пива, всё-таки надо будет выпить.. может, это без него всё  так выглядит.. абсолютно типичное не то»..
- Сейчас ужин, - прервала молчание виолончель в пижаме. – Вам придётся немного подождать.
   Они шли по коридору к дверям в его торце, над которыми красовалась надпись «столовая», выполненная большими пенопластовыми буквами.
    Открыв дверь, женщина  приглашающее  кивнула Тимке, и когда они вошли, указала на стул возле массивной ширмы, отгораживающей, по видимому, вход в кухню.
- Накиньте вот это, - протянула она свёрток.
     Тимка развернул ткань, которая оказалась халатом, и набросил его на плечи. В зале за столиками, в однотонных и  разноцветных  пижамах, сидели мужчины и женщины разного возраста и, переговариваясь в полголоса, ели. За каждым столиком на чьей-нибудь голове виднелась газетная шапочка; точно такая же как на Тимкиной провожатой. Тимке показалось это странным. Хотя, подумал он, чему удивляться, такое уж место.
- Побудьте пока здесь. К вам подойдут, - сказала женщина, и уйдя вглубь зала, села за столик, где ни у кого на голове не было газетной шапочки.
     За ближайшим к Тимке столом ели четверо. Человек в газетной шапке сидел к нему спиной. Напротив него девица потерянного вида, молча улыбаясь,  ничего не ела, а похоже, внимательно слушала беседу текущую между восточного вида малым и осанистым толстяком, сидевшими друг напротив  друга  и  уплетавшими нечто, к чему гарниром была гречневая каша.
     Тимке показалось, что толстяк говорит даже больше, чем ест; при этом ему, похоже, было всё равно, слушают ли его.
- Я, понимаешь, чувствую  финансовые потоки, - толстяк набивал рот гречкой по самые губы, и быстро двигая низом лица, старался как можно скорее пропихнуть её  в глотку, чтобы продолжать говорить, словно боясь, что его сейчас перебьют, или, чего доброго, вообще уйдут. – Они у меня в голове, - постукал он пальцем себя по лбу.
- Каша у тебя в голове, - проговорил  человек в шапочке. – Гречневая снизу и ливером накрытая..
- Не перебивай, - толстяк бодливо мотнул головой. – Порядок цифр я сразу схватываю. Я бизнесом занимаюсь  пятнадцать лет. Один раскрутил. Другой. Это знаешь что такое?. Не перебивай!.. – он вновь зачерпнул каши, - это такой выход энергии. Это всё! Ты никогда не поймёшь. Берёшь направление и весь туда. Долбишь его, долбишь. Объём работы – вот он. Перед тобой. Делаешь, чуть не падаешь. Думаешь: вот сейчас можно остановиться. Завтра с этого места начну. А как остановиться, если это деньги?!. А завтра уже с другого места заканчивать можно будет, и денег больше! Не перебивай. А всё  для чего?! Не перебивай!.. Чтоб  человека  можно было пригласить, и чтоб не стыдно было... Чтоб дети, жена радовались... А они...
     Толстяк вдруг прекратил есть, замерев над тарелкой.
- А ночью ты зачем ешь? – спросил человек в шапочке таким тоном, словно не слышал до этого ни слова.
- Мне звук моего голоса нравится, - проглотив очередную дозу каши, сказал толстяк. – А ночью тоже есть охота. Есть пища духовная, а есть вкусная. Везде не успеть.
- Может, потому и ешь ночью, что звукам внутри головы не мешают звуки снаружи?
- Нет. Просто днем некогда..
- Сейчас-то времени навалом..
- Сейчас режим, а я от него отвык.
- Привыкнешь, - человек в шапочке встал. – Отдохнёшь от финансовых потоков. Бизнес-то кто наследует, пока тебя не будет?
    Толстяк задумался, глядя в тарелку, и вдруг скороговоркой проговорил:
- Меня не может не быть. Да я. Кто же ещё? Больше-то не кому.
     Восточного вида малый собрался было что-то сказать толстяку, но человек в шапочке остановил его жестом.
- Не надо, - сказал он. – Ты что? Не видишь? У него снова приступ.
   После этих слов человек в газетной шапке подхватил стул, на котором сидел, и направился к столику виолончелеобразной коллеги, приведшей Тимку сюда.
    Потерянного вида девица вдруг заговорила, обращая к толстяку тоскующие глаза:
- Блажь, это только, всего лишь – блажь, и она, как все из блажей в подлунном мире – хабарик, тонущий под тяжестью говна, смываемого вслед за ним в сортире..
- Я не понимаю, о чём она говорит, - насторожился толстяк, охватывая пятерней компот.
- Где уж тебе понять, ты же не куришь, - восточный малый подался вперёд, согнув в локтях руки и навалившись ими на стол. – Ты же пойми, Попинтомище, - горячо заговорил он. – Ведь он всеми нами говорит с каждым из нас.
- Он? – толстяк поднял указательный палец вверх.
- Он не там, - восточный малый замотал головой. – Он ближе к тебе, чем шейная артерия.
     Толстяк перенаправил палец в лицо своего горячего собеседника:
- Ты?
- Ты хочешь, чтобы я тебе в эту артерию зубами вцепился!?! – взорвался тот.
- Закадычные друзья за кадык не хватают, - вновь подала голос девица.
    Восточный малый выдохнул, посмотрел на девицу и снова переключил внимание на толстяка:
- Почему до тебя не доходит?
- Чего не доходит? – толстяк насупился и хлебнул компоту. – Того, что сидит на облаке дядька с нимбом и всем рулит?
- Какая же ты – собака!.. вот ведь собака!.. Собака! – внезапно радостно воскликнул азиат. – Ты же знаешь собаку, Попинтом?
- Какую собаку?
- Любую. Какую хочешь. Каких ты знаешь собак?
- Ну-у, - толстяк задумался. – Пуделя знаю, ротвейлера...
- Во-от... Теперь допусти, что пудель с ротвейлером имеют понятие о нём; как думаешь, Попинтом, в каком виде они его представят?
     Попинтом пожал плечами.
- Своего собачьего бога? – не унимался восточный малый; и видя, что Попинтом  в  нерешительности,  начал медленно,  раздельно произнося слова, подсказывать:
- Наверно, в виде очень большого пуделя или очень большого ротвейлера, каждый из которых сидит на облаке с нимбом и режиссирует на земле собачью жизнь? Так получается?
- Ну это-то вряд ли, - Попинтом развел руками.
- Вот видишь! – воскликнул азиат. – Пудель уверен, что ротвейлер ошибается, а ротвейлер уверен, что  ошибается пудель, а ты уже знаешь, что они оба ошибаются, или, по крайней мере, это утверждаешь..
- Не понимаю я твоего азиатского юмора, - сказал Попинтом, вылавливая из компота фрукты и складывая их в рот.
- Вам надо просто полюбить друг друга, - снова заговорила потерянная девица. На этот раз нараспев и с придыханием. По видимому, её муза вновь вклинилась ей под череп и начала свою веселую работу.
     Азиат с Попинтомом одновременно посмотрели на неё, потом друг на друга и снова на неё. Попинтом даже перестал поглощать компот.
- О чем это ты, шкидла? – спросил поэтессу азиат.
- Я о любви, я только о любви, - улыбнулась она ему светло и глупо. – Ведь мне её всегда казалось мало.. я на неё почти всегда велась…
     Она начала размахивать рукою над столом, подбирая рифму, чтобы закончить фразу. Взгляд её упал на азиата, и муза сработала:
- Так мусульманин нарезает сало.. Крошечным ножиком. Не торопясь..
- Сергеевна-а! – взвыл человек с востока. – Убери эту малахольную отсюда, или я за себя не ручаюсь.
     «Оно, наверное, и к лучшему», - подумал Тимка, «что Стечника застрелили; вряд ли у него с головой был порядок, если он здесь провёл больше суток... Меня вот только жаль. Тётка сказала, что живого места не осталось»..
   Он поискал глазами две единственные знакомые ему газетные шапочки и нашёл их в дальнем конце столовой, беседующими и поглядывающими в его сторону.
- Сергеевна-а! – зычный голос восточного малого зазвучал снова.
    Виолончель обернулась на крик, что-то быстро сказала коллеге, не так давно покинувшему стол Попинтома и поэтессы с азиатом, и направилась к ним. Её коллега проследовал за ней буквально несколько шагов, а затем, остановившись и почесав затылок, сдвинув при этом шапочку на глаза, пошёл прямо к Тимке.
     Тимка глядел на приближающегося человека и видел, что тот смотрит на него, как на старого знакомого. Так смотрели на него соперники по баскетбольным матчам из других школ. Он постоянно сидел в запасе у кромки поля и встречал их взгляды даже из игры. Спокойные и приветливые, приветливые и беспокойные; чего, мол, сидишь? Когда в игру вступишь? Но старый знакомый-то ты – по любому; вот тебе, типа и привет с физкультом; молчаливый и внимательный; ведь не известно чего от тебя ждать на поле..
     Человек в газетной шапке подошел и, не здороваясь, спросил:
- Каким ветром, Тимофеич?
- Мы знакомы? – Тимка встал.
- А есть другие варианты? – усмехнулся медик.
- Здесь все одинаково одеты, - Тимка решил, что вопрос непонятен и не к месту. – Это уж точно.. в шапочках ходят врачи?
- Да. – Медик сунул руки в карманы. – Специалисты в шапочках, пациенты без... Что тебя сюда привело?
     Обращение на «ты» Тимке было привычно, но этот человек был явно моложе его теперешнего, и такая фамильярность с его стороны говорила о том, что видимо,  они знакомы.
- Значит, мы знакомы, - Тимка сел на место и уставился на тапочки собеседника.
     Мимо потянулся на выход насытившийся народ. Вереница выражений лиц, невообразимо разнообразных над одинаковым фасоном одежд и в сопровождении женщины с отчеством Сергеевна, имени которой Тимка так и не удосужился спросить, протекла, и пошли следующие, отмериваемые газетами на головах. Мимо. На выход. Отрыгивая и посмеиваясь; переговариваясь между собой и не обращая внимания на остальных.
- Как вас зовут? -  Прервал молчание Тимка.
- Инженер, - ответил тот, и повернувшись к столу, за которым только что ужинал, проводил взглядом проходящих мимо Попинтома с азиатом   и девицей.  Взяв стул  и вернувшись  к Тимке, сел рядом. Молча и задумчиво.
- Я о внуке пришёл поговорить, - подал голос Тимка.
- О каком внуке? – повернул к нему лицо Инженер.
- О моём. Об умершем… об убитом.
- Давай поговорим, - Инженер согласно кивнул. Так, словно подобные беседы были его повседневной работой. – И как он?
- Кто? – не понял Тимка.
- Внук.
- А-а.. мертвый… Нет его…
- Перестал быть?
- Ну да..
- Стало быть, о чём говорить?
     Тимка почувствовал, что пива захотелось сильнее.
- Нет. Говорить есть о чём... Мой внук ушёл отсюда с человеком, которого вы знали лучше, чем моего внука. Судя по всему..
     Тимка решил, что с этим медиком говорить сейчас, когда у него слишком мало времени на разговоры, будет лучше нахраписто.
- Кто этот человек, с которым мой внук сбежал из-под вашего надзора?
     Тимка повернул голову и уставился в профиль собеседника.
- Езжай-ка, дед, домой, - проговорил вдруг тот. – Не маячь и не маньячь.
     Медик встал, заломил шапочку на затылок, посмотрел спокойно с тупой отрешённостью сверху на Тимку и добавил:
- Здесь тебе искать нечего, Андрей Тимофеевич. Абсолютно.
     Тимка поднялся со стула, всмотрелся в медицинские глаза, вздохнул и покинул столовую.
     Пройдя по коридору обратным маршрутом, он спустился к выходу, не попрощавшись, проследовал мимо охранника, оставив ему халат,  и вышел на улицу.
     Домой он добрался на такси, купив по пути пива; а выпив его; две банки подряд; лёг спать, не удосужив заплаканную тётку ни словом.  
 

© Copyright: Владимир Провиденский, 2015

Регистрационный номер №0318122

от 24 ноября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0318122 выдан для произведения:                                               Эпизод 36
 
                                                                         «Щи».
                                                                Блюдо из двух букв.
 
                                                                          Из кроссворда.
 
 
 
 
 
    ..- что ты видишь, Анита? – вкрадчивым голосом спросила Елена Сергеевна, сидя в изголовье кресла, и  поглядела на Бурбона, вошедшего в дверь.
- Я вижу женщину, - расслаблено произнесла Анита.
  Она полулежала, держа свою левую руку на запястье Елены Сергеевны.
- Как она выглядит? – спросила Елена Сергеевна, не сводя глаз с Бурбона.
- Это пожилая женщина.. бабушка.
   Бурбон улыбнулся Елене Сергеевне, бесшумно приблизился к ней и склонился, чтобы поцеловать. Она опустила голову, и поцелуй пришелся в бровь.
- Почему некоторые люди не любят ездить заграницу? – произнесла вдруг Анита.
- Из-за незнания языка, возможно, как считаешь? Или из-за чего-то другого? – Из-за непонимания, - Анита зашевелила  губами, будто читая… и вздохнула.
- Из-за непонимания кого кем? – Елена Сергеевна склонилась над девушкой.
- Из-за вашего непонимания их наречия… Это связано скорее всего с тем, что они, будучи носителями языка, редуцируют и проглатывают все звуки, какие только могут. Вам, имеющим мало практики с такой редукцией, сложно всё понять.. Почему?.. Почему в это время года вам не спокойно? Что же всё-таки вас тревожит?. Пытаюсь угадать.. и не удаётся... Расскажите о своих мыслях, я о них никому не скажу.
   Елена Сергеевна переглянулась с Бурбоном.
- Что ты видишь, Анита? – Бурбон присел на табурет по другую сторону Анитиного кресла и посмотрел на Елену Сергеевну.
- Как так я не позволяла себе грустить? Не помню.. Я же видела это.. Стоит мужчина, который расслабился в конце недели.. у него был день рожденья .. у друзей. Он покупает жетоны, и у него хорошее настроение.. он улыбается.. слегка – так, чтоб это было не видно – ведь это его внутренняя гармония.. и вот тут совсем кстати.. подходит женщина и начинает смотреть на мужчину.. он пропускает её к кассе.. женщина приобретает жетон, но не уходит, а продолжает смотреть на мужчину,.. думающего о ..Прекрасной Даме.., которой он никак не может написать письмо.. мужчина заговаривает с женщиной.. и вот.. Да.. она любит стихи.. и мужчина читает стихи любимых поэтов.. сначала её поэтов, потом своих.. и она улыбается ему, наклоняясь так, чтобы вырез блузки был виднее.. нет, она сама не пишет.. да, у неё дома есть замечательный кофе.. и она совсем не против угоститься джин-тоником и да, можно купить коньяк, только читай стихи.. вон там я живу.. коричневый подвесной потолок кухни в тон кофе.. мужчина просит сливки.. наливает.. думая о другой.. вернее, о двух других.. одну из которых он никогда не видел.. он по прежнему читает стихи, но вдруг неожиданно пьёт на брудершафт.. музыка.. они танцуют..
- Что за музыка? – Елена Сергеевна даже оживилась..
- Неизвестно.. неизвестно, что происходит позже.. потом он делает вид, что не замечает её последнюю фразу «у меня еще никогда не было инженера-строителя».. он уходит.. он опять перепутал все чувства...
- Что ты видишь ещё, Анита? – Бурбон посмотрел на Елену Сергеевну и взмахом руки остановил движение в широком зеркале на стене.
- Женщину, - тихо произнесла Анита.
- Ту же женщину? – спросила Елена Сергеевна, не шевелясь.
- Да..
- Что она делает?
- Сидит на крыльце дома.
- Какого дома?
- Это не её дом… Хотя выглядит как её..
- Ты можешь это объяснить? – в голосе Бурбона звучало явное  равнодушие.
- Она очень старая и одновременно молодая… И ещё я вижу вас..
- Меня!? – насторожился Бурбон.
- Да..
- Что я делаю? – спросил он.
- Вы ловите рыбу..
- А женщина? Она рядом? Я с ней знаком?
- Не знаю.. У неё нет никакой личной жизни… но даже это и к лучшему.. вероятно. Она живет в мире с самой собой, и ничего не будет её тревожить… Мне кажется, что ложь она чувствует только  мозгом… Она больше не будет старой и будет радоваться сиюминутному как вечному…
- Ты видишь что-нибудь ещё? – лицо Елены Сергеевны задрожало.
- Мальчика…
- Мальчика?
- Да.. он знаком с женщиной.. и он тоже старый…
- Лена, выводи её из транса, - неожиданно проговорил  Бурбон.
- Боишься, что она расскажет о ваших проделках, рыбаки рыбацкие, с молодыми старушками? – Елена Сергеевна вынула  платок и начала часто моргать.
- Что, соринка в глаз попала? – Бурбон улыбнулся.
- Ты бревно бы лучше разглядел, - она отвернулась в сторону. – Хотя у вас с этим туговато.
-  Не говори чепухи, пожалуйста. Выводи её…
- Как стало всё отчетливо теперь, - произнесла вдруг Анита, и Елена Сергеевна с Бурбоном замерли.
- Нелепой мишурой наполнен дом, - продолжила Анита и опять вздохнула, - несуществующую дверь покинул сказочный грифон…
- Интересно, о чем она? – Бурбон глянул на Елену Сергеевну.
- Погоди.. – та запрокинула  голову, безуспешно пытаясь краешком платка извлечь соринку.
- Нет беспричинных слёз и так смешно, - голос Аниты был  спокоен и тих, - о чём-то связно размышлять.. себе досадовать на то, что время не за чем терять… как странно в зазеркалье убегать дорожками и, возвратясь по ним, как страшно больше не мечтать, не выдумать себя с другим… Иду одна, и словно не одна иду… уносит ветер за собою вдаль от губ моих признанье «я люблю».. как сладко мой любимый... как мне жаль…
   Последние слова звучали с какой-то игривой и, казалось бы неуместной, интонацией.
- Я застала её как-то в Интернет-комнате; она списывала на листик бумаги с монитора стихи…
- Я знаю… Это я их ей подсунул… Они её вставляют, а заодно и прочищают… Она так быстрее вспоминает…
- Почему ты не хочешь подключить её родителей?
- После того, что они с ней сделали?.. Ты же прекрасно видела, что она им не нужна… А Борода без ассистентки работать не сможет; ему, как учёному, дорога любимая лаборантка…
- Ага… Бороде дорога и нужна? А ты уверен, что она снова не вывалится в неадекват, после того, как поассистирует?.. По моему, ты со своим Ходоком совсем потерял ощущение реальности… В новостях показали, в происшествиях; обнаружено тело мужчины без документов. В нём легко узнаётся Ходок...
- Лена, это не имеет никакого отношения к твоим служебным обязанностям…
- Не имеет!?.. Он увел пациента за периметр!.. Мальчишку!.. Чем-то его накачал, что тот с оружием стал бросаться на людей… Скажи, у тебя  действительно всё в порядке? Два пациента покидают периметр и погибают…
- Лена, угомонись. Ходок тебе всё равно не нравился… К тому же, с умалишенными это случается… Я пригласил милиционера, чтобы во всем этом разобраться… Он посидит, послушает… заодно поучаствует в твоих посиделках… нервишки поправит… Кстати, можешь называть его Ходоком, он не обидится… И по жёстче с ним, по жёстче…
- Это тот самый, который девушек  привез?
- Да.
- Ты, наверное, посоветовал ему так назваться?
- А что? Не пропадать же кликухе?... Ходок умер, да здравствует Ходок..
- Скажи, чьи стихи ты подсунул Аните?...
- Представляешь? Родственники Бороды звонили, сказали, что дача, которую они каждое лето снимали, сгорела… А Борода очень любит в тех местах поработать… Плодотворно у него там получается… Теперь придётся другую дачу искать…
- Не заговаривай мне зубы. Ты слышал вопрос…
- Лена! –  глаза Бурбона округлились. – Лена! Что с тобой?
Он еле сдержал улыбку.
 - Не шевелись. Не моргай. Всё. Всё, Лена, выводи её, выводи…
 - Подожди… Она переписывается с ним.
 - И пусть переписывается… Ты посмотрела переписку?
 - Нет. Она попросила этого не делать.
 - Подумать только, какие мы деликатные…
 - Да уж не чета твоему Ходоку..
 - Да забудь ты про Ходока… Нет его… Всё… Выводи уже её. Я жду тебя в рекреации…
 - Бурбон хочет вселиться в тело Призрака, - произнесла вдруг Анита.
 - Выводи её, Лена, выводи; а то она тебе сейчас наговорит, - остановившись в дверях, произнес Бурбон.
   Он закрыл за собой дверь и оставил Елену Сергеевну наедине с Анитой.
 
 
 
 
 
 
                                            Эпизод 37
 
 
 
 
   Когда Елена Сергеевна вошла в «рекреацию№», Бурбон стоял у окна и глядел на улицу.
 - Двигаешь взглядом пейзаж? – усмехнулась она, подходя и вставая рядом.
 - Угу, - не поворачивая головы, буркнул Бурбоон.
 - Скажи пожалуйста, кто этот Призрак, с которым она переписывается?
 - Вот дался тебе этот призрак, Лен?..
 - И всё-таки?
 - Это человек…
 - Что за человек? Ты его  знаешь?
 - Да. Давно… Кстати, именно ему я заказал пьесу…
 - Вот как?... Ты раньше не говорил об этом…
 - Ты раньше об этом не спрашивала…
 - И как давно ты его знаешь?..
 - Очень давно…
 - Скажи, пожалуйста, - в голосе Елены Сергеевны послышалось сомнение, - а я знаю этого человека?
 - Судя по тому, как нерешительно ты об этом спрашиваешь, у тебя есть подозрение, что знаешь? – Бурбон задумчиво поглядел на неё… - Да, ты с ним знакома… Когда-то даже очень хорошо…
   Зависло молчание. Бурбон снова уставился в окно, а Елена Сергеевна какое-то время глядела на него, затем повернулась и направилась к двери. Сделав несколько шагов, она остановилась и, оглянувшись, проговорила:
 - Если ты ведёшь с ним какую-то нечестную игру, мы расстанемся.
 - Кто с кем, Лен? Его посещают мысли о суициде.
 - С чего ты взял это? – напряженно спросила Елена Сергеевна.
 - Поговори об этом с Анитой; она тебе много интересного расскажет на этот счёт… Или почитай о чём они переписываются… он на грани срыва… и во что этот срыв может вылиться никто не знает… Может ты знаешь?
  Бурбон оторвался от пейзажа за окном и спокойно поглядел женщине в глаза:
 - Все ещё любишь его?
 - Не знаю… но если узнаю, что ты впутал его в какие-то сомнительные дела, ты меня больше не увидишь…
 - Может быть, мне действительно вселиться в его тело, - усмехнулся Бурбон, – то-то будет потеха… Может быть, появится шанс завоевать тебя окончательно и бесповоротно… Как думаешь?... Заодно и  самоубийства избежим… Ладно… Шутка.
   Он улыбаясь подошёл к ней  и попытался обнять:
 - Ничем противозаконным и сомнительным я не занимаюсь. Он поможет мне привести в чувство Аниту, а она отвлечёт его от негативных мыслей. Вот и всё… Что скажете про заняться любовью прямо сейчас? Пока никто не отвлекает…
 - Я занята..
 - Ну полноте, Лен. Что за настроение? Так ли все ваши места сильно заняты?
 - У меня нет настроения…
 - Я тебе его создам. Как кстати поживает шоколадный глазик?
 - Прекрати. Мне сейчас не до шуток. И не смей мне улыбаться…
 - Что вдруг? Шоколадный глазик не заслужил массажик? Очень хочется продоминировать над ним… в костюме домино.
 - Прекрати, пожалуйста, - сдерживая улыбку ответила Елена Сергеевна.
   Она отвернулась от Бурбона и, усмехнувшись, покинула «Рекреацию №».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                                 Эпизод 38
 
 
 
                                                                   «У неё улыбка коня»
                                                                       Из разговора у магазинов.
 
 
 
 
   « Что это?
         Сон!?
         Бред?
      Я сплю?..
      Я сплю… Нет», - Тимка смотрел в зеркало, с трудом осознавая, что это – не сон. Глаза, сосредоточенные на отражении, ощущались своими, но ум словно пытался отречься  от этой реальности. Тимка испугался… Он почувствовал всем своим существом, что придёт в ужас, если отражение в зеркале начнет синхронно отвечать его движениям. Он боялся двинуть хотя бы веком, чтобы не вызвать вдруг движения в зеркале.
   «Нужно расслабить лицо» - каким-то смутным усилием приказал он себе, и нижняя челюсть отражения отвисла... Под черепом заметалась мысль: «у меня едет крыша…я схожу с ума». Он закрыл глаза и всем телом отвернулся от зеркала... в голове стало ещё хуже.
   «Сейчас я открою глаза, и всё встанет на свои места… или не встанет?» За мыслью о сумасшествии погналась другая, назойливая и глумливая: «не встанет- не встанет…» Тимка ощутил звон в черепе от их легких и быстрых ударов. Он понял, что через мгновение перестанет понимать вообще чтобы то ни было и словно каким-то внутренним пинком распахнул глаза:
   «Бабушка!..»
   Ядвига Сергеевна сидела на крыльце спиной к открытой двери.
   «Бабушка,..» - подумал Тимка, - «вот – бабушка».
   Радостное успокоение поднялось и наполнило голову.
- Бабушка! – позвал Тимка не своим голосом.
   Ядвига Сергеевна обернулась, грузно опершись рукой о крыльцо и задев свои костыли. Обе клюки лежали рядом, справа от неё.
   «Она никогда их так не кладёт» - подумалось почему-то Тимке, - «Но, ведь – это бабушка!?..»
   Ядвига Сергеевна смотрела на него с отталкивающим равнодушием, чего раньше никогда не было.
- Как я выгляжу, бабушка? – Тимка повернул голову к зеркалу; там оставалось всё по прежнему. – Как дедушка? На него смотрел Андрей Тимофеевич Свиридов его же глазами, которые упрямо не верили в происходящее. На него из зеркала глядел его дед.
   Ядвига Сергеевна тяжело поднялась, опираясь на одну клюку, и уставилась на другую. Нагнулась, подняла её, и снова посмотрев на Тимку тем же взглядом, вздохнула.
- Я не бабушка, - тихо и уверенно произнесла она бабушкиным голосом.
«Бабка спятила!» - мелькнуло в голове у Тимки.
- А кто ты? – с расстановкой спросил он и набычился, как на уроке географии, когда его вызывали к карте.
   Старуха закряхтела, переступила ступенькой выше и остановилась отдохнуть.
- Вам, Андрей Тимофеевич, этого не понять, - в её голосе послышалась досада.
   Жуткая догадка завертелась, всё сильнее раскручиваясь, в Тимкиных мозгах.
- А я – не дедушка. – громко вырвалось у него, - и я ничего не понимаю.
   В глазах Ядвиги Сергеевны мелькнуло удивление. Она открыла рот. Собралась было что-то сказать. И передумала. Двинулась к Тимке. Остановилась перед ним, нависая грузным телом, и с нескрываемой издевкой спросила:
- А кто же ты тогда, старый хрыч?
- Я – твой внук…Тимка, - голос был явно не его, но это ничего не меняло. Он был Тимкой, он это точно знал.
   Ядвига Сергеевна скривила лицо, собираясь не то заплакать, не то засмеяться, посмотрела на свои палки и с какой-то тоскливой обреченностью проговорила:
- Как же ты теперь это докажешь?
   Тимка попятился, соображая, что можно противопоставить этому вопросу, и вдруг заплакал. Бабка с изумлением на него посмотрела и неожиданно сказала такое, отчего слезы  в Тимкиных глазах моментально высохли:
- А я – Оксана Леонидовна и в гробу бы видела такого внука…
   В её голосе послышалась такая невыносимая жалость к себе, что Тимка с ужасом почувствовал, что верит ей.
- Как же это так, Оксана Леонидовна? – выдохнул он несуразный вопрос, понимая, что его классная знает не больше него, если это вообще его классная.
   Слабость, появившаяся в ногах, заставила поискать глазами, куда бы сесть, но ничего кроме ступенек в поле зрения не было. Тимка, пошатываясь, обошел бабку и опустился на крыльцо. Он слышал, как она, шаркая, развернулась и встала за спиной, тяжело дыша.
- Это ты мне объясни, Свиридов, как это всё могло произойти? – раздался её голос. – Это ведь ты звал меня сюда в гости... в этот ералаш…
   Тимке показалось, что его классная сейчас зарыдает.
- Это же ты отнял у меня всё, - сотрясаясь всем телом и всхлипывая, заговорила старуха.
   Тимка опешил. Он вскочил, повернувшись к грузной фигуре, сотрясаемой рыданиями, и ощутил, что сейчас обругает её последними словами.
- Что ты несешь, дура! – вырвалось у него, и обида захлестнула всё его существо по самую макушку. Он здесь и сейчас в таком виде, вместо того, чтобы услышать хоть слово поддержки, должен выслушивать обвинения в беде, в которой они оба равны. И чтобы не заплакать опять, Тимка, отшатнувшись от туловища с костылями, с наслаждением, перемежая матом чуть ли не каждое слово, понёс такое, от чего Ядвига Сергеевна, или кто там она, перестала всхлипывать и вытаращила глаза.
- Свиридов, Свиридов, - задыхаясь от удивления, попыталась прервать она Тимкин монолог, - как ты со мною разговариваешь?
   От этих слов Тимка разозлился ещё  больше. Перед глазами мелькнул класс с доской и картами, постоянные выволочки классной за не дающийся никак дурацкий предмет, и злость переросла в ярость.
- Ты ещё сейчас начни меня отчитывать, старая  карга! – выкрикнул он хриплым дедовым голосом.
- Что ты себе позволяешь, Свиридов? – Оксана Леонидовна с трудом справлялась с желанием ударить очумевшего ученика клюкой по голове и, так и не справившись с этим желанием, резко взмахнула палкой.
   Тимка, отступив и  видя, что находится вне досягаемости костыля, подбоченился и нагло посмотрел в глаза училке…
  .. Как медленно она падала, потеряв равновесие и не достав до его головы совсем немного. Он, не шелохнувшись, следил за её падением до тех пор, пока грузное тело, кувыркнувшись через голову, не распласталось рядом с ним на земле. Он глядел на это тело, ещё недавно бывшее его бабушкой, а теперь классным руководителем, пытавшимся разбить ему череп, и с удивлением понимал, что не испытывает к нему никаких чувств.
   Тимка присел и встретился взглядом со старухой. Она, не мигая смотрела сквозь него. Слезы в её глазах застыли и было видно, как они исчезают, высыхая или впитываясь. С каким-то не свойственным себе спокойствием Тимка глядел в глаза старухи, осознавая, что тело её двигаться больше не будет. Он выпрямился. В голове что-то звякнуло, как в пустом котелке, и захотелось пить… Но, вроде бы, не воды…
   Оглядевшись, он только сейчас заметил стоявший в стороне «Москвич» физрука.
- Папа, - донесся откуда-то знакомый голос, - папа.
   Тимка обернулся на голос и увидел свою тётку. Она стояла, держась за калитку, и не двигалась с места. Лицо её было опухшим. Настолько, что это было заметно даже издалека.
- Папа, - повторила она ещё раз, и Тимка, наконец-то, сообразил, что она обращается к нему.
   Он молча направился к калитке, заметив, что тётка не может её открыть, дергая не в ту сторону. Круги вокруг красных заплаканных глаз, побелевшие пальцы на калитке, никак не поддававшейся, весь вид этой женщины говорил о том, что произошло что-то ужасное.
   Тимка подошел, и посмотрев на свою тётку, принимавшую его за отца, понял, что объяснить ей ничего не сможет.
   Он освободил калитку от её мёртвой хватки и услышал срывающийся голос:
- Папа, Тимки больше нет.
- Я знаю, - неожиданно для себя сказал вдруг «папа».
   Он глядел на заплаканное лицо, соображая, что об этой истории может быть известно ей, и не заметив ничего, кроме удивления, повернулся и пошёл обратно к крыльцу.
- Ты знаешь!? – она последовала за ним. – Живого места на мальчике не осталось.
   Тимка почувствовал, что разговор его новоиспеченной дочери о нём самом начинает раздражать его. Он обернулся к торопящейся следом женщине и спросил:
- Что тебе известно обо всём этом?
   Он ожидал услышать хотя бы намек на отгадку его перевоплощения, однако услышанное лишь добавило вопросов.
- Его застрелили прямо в метро, - проговорила женщина и заплакала, - как же теперь отцу с матерью сообщить?
- Как, застрелили? – до Тимки, наконец-то, дошло, что имела в виду тетка, говоря, что его больше нет.
- Ты же сказал, что знаешь? – неуверенно вымолвила она и уставилась на тело возле крыльца, - а что с мамой?
   Тётка бросилась к неподвижно лежавшей пожилой женщине и вдруг остановилась, резко взмахнув руками, и замерла, глядя на тело матери.
- Её тоже больше нет, - проговорил Тимка так буднично, что у тетки подкосились ноги. Он подхватил её под руки, посадил на крыльцо и, видя, что женщина никак не может прийти в себя, встряхнул её за плечи, окликая по имени.
   Не хватало, чтобы ещё у неё крышу сорвало, - подумал Тимка.
- У тебя деньги есть? – он ещё раз встряхнул с трудом приходящую в себя женщину, - дай мне ключи от квартиры и денег. Я что-нибудь придумаю.
   Она очень медленно, будто во сне, вынула из сумочки бумажник с ключами, передала их Тимке и словно впала в транс. 
   Тимка, роясь в бумажнике  и  стараясь сделать голос спокойным и строгим, приказал ей никуда не уходить и ждать скорую, которую он вызовет по телефону на станции. Мысль сделать это по мобильнику из той же сумочки ему в голову почему-то даже не пришла. 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                           Эпизод 39
 
                                                               «Время-время кружит снеги,
                                                                 Разлетелись печенеги
                                                                   Кто куда…»
 
                                                                По мотивам песен Анжелики.
 
                                                               «Только Одину до тебя есть дело,
                                                                 остальным некогда». 
 
                                                                По мотивам песен Пак Вон Гунна,
                                                                                              Пак Вон Готта и
                                                                                            Пак фон Готтентота.
 
 
   Придя к платформе и купив билет, он подумал, что в таком виде мог бы ехать и бесплатно; всё-таки, пенсионер. Усмехнулся этой мысли и вновь почувствовал  жажду. Купил минералки, выпил целую бутылку, но жажда почему-то не исчезла. Она была какой-то странной – эта жажда. Он огляделся в поисках урны, чтобы выкинуть бутылку и наткнулся взглядом на двух мужчин, о чем-то беседующих покачиваясь и потягивая пиво возле ларька. Ближайшая урна была там же.
   Бросив пустую бутылку в мусорный зев, Тимка присмотрелся к этикеткам за стеклом ларька и, ещё раз глянув на опохмеляющихся рядом, купил такого же пива как у них. Он никогда раньше не пробовал этого напитка и сейчас, освободив шипящее горлышко от пробки, осторожно к нему принюхался.
   Запах был вкусным.
   Сделав глоток, Тимка изумился: насколько лучше минералки оказалось то, что было у него в руке. Отхлебывая из бутылки, он стал присматриваться к другим сортам пива на витрине и не заметил, как допил до дна.
   Покачивающиеся мужики, увидев как он смотрит на опустевшую бутылку в своей руке, и расценив недоумение «деда», как приглашение к беседе, позвали его куда-то третьим.
   Дед задумчиво отказался, бросил бутылку в урну и поплёлся вдоль платформы.
   «Вот чёртов дедушка», - подумал Тимка, - «Так ведь и к алкоголю пристраститься не долго».
   Пришла электричка, собрала в себя желающих ехать и двинулась, гукая, в город.  
 
 
   На вокзале Тимка вспомнил, что не спросил у тётки, где его убили, и выругавшись вслух на эту невероятную по смыслу абракадабру, отправился искать вокзальных милиционеров.
   Сержант, сидевший за столом в опорном пункте, узнав, что маленький престарелый посетитель является дедом убитого недавно в метро мальчика, вздохнул и начал собирать на себе несуществующие пылинки.
- Не знаю, что вам сказать, отец, - он говорил тихо и перешёл уже к пылинкам на столе. – Смотреть надо было за внуком... Наедятся колес, а потом палят по сотрудникам.
- Из чего? – Тимку взяла оторопь.
- Из пистолета, - недовольно буркнул сержант.
- Из какого пистолета?
- Из какого-из какого! – сержант, ворча поднялся, поправляя ремень и касаясь кобуры, словно проверяя: на месте ли его оружие, - из чужого.
- Но... Где он его взял? – Тимка сел к столу напротив сержанта, соображая, что ещё можно узнать у этого человека.
- Он не сказал, где он его взял, - сержант снова опустился на своё место, - по номеру это наш пистолет… Нашего сотрудника.
- Какого?
- Это не ваше дело, отец.
- Это моё дело, - Тимка вскочил, повысив голос. – Вы пристрелили моего внука, как собаку, и говорите, что это не моё дело.
   Сержант испугался:
- Успокойтесь, папаша. Я не это имел в виду…
- Что за сотрудник? Где мне его найти?
- Я не знаю, где он, - сержант торопливо заговорил,  успокаивающе жестикулируя. – Его не могут найти. Нигде.
- Как его фамилия?
- Вам ничего не скажет его фамилия... Стечник.
- Стечник!? – спросил Тимка так ошарашено, что сержант насторожился.
- Стечник. Андрей Андреевич, - милиционер уставился на подозрительно внезапно успокоившегося деда. – Вы что? Знаете его?
- Хотел бы я знать, где он, - тихо проговорил Тимка и опустился на стул.
- Так вы знаете его? –повторил вопрос сержант въедливым голосом.
- Нет... А где он живет?
- Я же вам говорю, его нигде не могут найти. Жена в розыск подала.
- Может быть, он где-то скрывается... У любовницы например?
- Ой, не надо, папаша, - сержант поморщился, - у него семья, он на хорошем счету.
- Но пистолет-то он потерял. Не мог же он его подарить?
   Тимка снова начал злиться. В горле стало сухо и вспомнилось пиво.
- Не мог же он подарить пистолет моему внуку, - с ударением на последнем слове процедил он. – Мой внук что же?.. Совсем ничего не успел сказать?
- Нет, - сержанту беседа надоела, и он снова встал.
- Почему?
- Слишком... Слишком... – милиционер пытался подобрать слова, чтобы ненароком не обидеть маленького деда.
- Что слишком?.. Слишком мёртвый был? – с затаённым ехидством подсказал Тимка.
   Сержант вздохнул и обреченно сел, сложив руки на столе:
- Зря вы так, папаша, - грустно произнес он, - нам всем это дело боком вышло... Он пистолет вынул и стал в сотрудника целиться. Что тому оставалось делать? Сами подумайте... Тут либо – либо…
   Тимка встал и вышел, молча глядя перед собой и соображая, что же теперь предпринять. «Нужно вызвать врачей в Грузино», - он вспомнил, что оставил тётку с бездыханной бабкой одну, - «но сначала надо попить... Пива». Об этом думалось легче, чем обо всём остальном.
   Выпив в вокзальном буфете пива и заев его чуть тёплой куриной ногой, Тимка дозвонился из таксофона до скорой, и не слишком прислушиваясь к тому, что говорят на другом конце провода, поведал в трубку адрес с телом и приблизительное время кончины «своей» половины. Представиться пришлось супругом, а вот возраста бабки Тимка вспомнить не мог, и сказав, что это теперь не важно, он нажал рычаг и стал набирать номер Кудовчина.
   Кузьма Ильич к телефону не подходил. Тимка позвонил ещё раз; результат был тот же. Захмелевшую голову вдруг осенило: сейчас же – день, и надо позвонить в школу.
   Женский голос в трубке принадлежал математичке, Тимка узнал её. Поинтересовавшись, кто спрашивает Кузьму Ильича, математичка всхлипнула, сочувствуя дедушке так нелепо погибшего ученика, и сообщила, что Кузьма Ильич умер. Инфаркт. Скончался прямо на пороге своей квартиры.
   У Тимки чуть было не вырвался вопрос: хоть кто-нибудь остался жив? Но он вовремя осёкся и спросил, можно ли поговорить с физруком. В трубке ответили, что Роман Ильич Никитин, как и Оксана Леонидовна, на днях уволились.
    Номер телефона классной Тимка помнил, а Никитинский  попросил у причитающей математички. Для одного дня плохих новостей оказывалось слишком много…
   Попрощавшись с учительницей, Тимка почувствовал, что устал. В зале ожидания он нашёл свободное место, и присев, задремал.
   Спал он около часа, и проснувшись, ощутил, что бодр необыкновенно. Видимо, дед умел расслабляться в экстремальных ситуациях, и Тимке это очень понравилось. Он встал полный решимости дозвониться, либо до классной, либо до физрука.
   Телефон Оксаны Леонидовны не отозвался. Позвонив Никитину, Тимка выслушал его голос на автоответчике и собрался было наговорить дерзостей  сразу после сигнала, как вдруг двоеборец поднял трубку.
- Кто звонит? – настороженно спросил он.
- Это Свиридов.
- Какой Свиридов?
- Оба, – со злостью сказал Тимка. – Мне нужно с вами поговорить, Роман Ильич.
- О чём? – настороженность в голосе Никитина не исчезла.
- Во-первых, вы забыли у нас свою машину. Она занимает слишком много места. Во-вторых, вы наверняка знаете, почему вы её забыли, и в-третьих, вы понимаете, что это – не телефонный разговор.
- Где встретимся? – голос Никитина стал спокойным.
- Я могу приехать к вам, только скажите адрес.
- Нет. Ко мне ехать не стоит. Давайте выберем какое-нибудь другое место.
   Тимка вспомнил о ключах в кармане:
- Тогда приезжайте вы ко мне.
   Он назвал адрес и повесил трубку.
   «Он приедет. Никуда он не денется. Какой смысл ему скрываться от меня? Что-то он наверняка знает и просто обязан рассказать мне то, что знает», - накручивал себя мысленно Тимка, покидая вокзал.
   Оранжевые женщины неподалеку шевелили гремучий рельс. Задорно попукивая, к ним подрулил тракторишко, притащив в прицепе еще железа. Трамваи, замерев колонною на неисправном пути, проветривали пустые салоны. Горожане, топчась у лотков с прессой, отоваривались развлекухой и торопливо грузились в метро. Суета была в разгаре. 
 
 
 
 
                          
 
 
 
 
 
 
 
 
                                             Эпизод 40
 
 
                                                                                   «-чего делаешь?
                                                                                      - Тренируюсь ушами
                                                                                          шевелить.
                                                                                       - На хрена?
                                                                                       - А вдруг чего-нибудь
                                                                                                  не услышу.
                                                                           - А ты кто?
                                                                           - Вахтанк. На конце К..
                                                                                - Извините, я  ошибся номером..»
 
                                                                                    Из телефонного разговора.
                                                                                      
 
 
 
   Кузьма Ильич захотел в туалет. Он осторожно выбрался из-под халата, надел его, и стараясь не разбудить обитателей купе, открыл дверь. Она всё также бесшумно скользнула в сторону, и окуляры в полу, тускло светившие до этого, вспыхнули ярче.
   Кузьма Ильич направился к туалету, как вдруг цилиндр, скрывавший санузел, утонул в стене и сдвинулся в сторону, не издав ни звука. Открылись ступеньки, ведущие вверх, такие высокие и неудобные, что идти по ним можно было лишь поднося колени едва не к подбородку. Появление ступенек вместо туалета выглядело явным приглашением подняться. Кудовчин двинулся наверх и упёрся в потолок. В недоумении он положил руку на последнюю перед потолком ступень, и над ним плавно и быстро открылся прямоугольник яркого солнечного света. Далёкое глубокое небо не оставляло никаких сомнений в том, что свет солнечный.
   Ботаник взобрался на последнюю ступень и от неожиданности замер на ней. Ошарашенный зрелищем, он не сразу почувствовал, что солнце печёт очень сильно, и жарко даже в халате на голое тело.
   Он стоял перед океаном. Откуда взялась уверенность в том, что это океан, Кудовчин не мог себе объяснить, но почему-то был убежден, что это может быть только океан. Треугольная площадь, из люка в которой он вышел, в сотне шагов перед его глазами острым углом смотрела в горизонт, по бокам, за глянцевыми границами треугольника также плескалась вода, и не было ничего, кроме неё, неба и солнца, висящего где-то рядом над затылком. Поверхность площади была такой гладкой и блестящей, что Кузьме Ильичу захотелось её потрогать. Он скинул с ноги тапочек и коснулся ступней этой невероятной опоры, под которой, совсем рядом, спали его коллеги и милиционер, даже не подозревающие, среди какой красоты они находятся.
   На удивление, поверхность не была раскалена солнечными лучами. Она была даже прохладной. Кузьма Ильич скинул второй тапок и обеими ногами встал на прохладный глянец.
- Хорошая погода, Кузьма Ильич, - раздался голос за спиной.
   Ботаник оглянулся и увидел в десятке метров по другую сторону люка кресло-качалку, из-за спинки которого торчала лысина. По следу на воде, простирающейся и с той стороны до самого горизонта, Кудовчин понял, что глянцевая площадь едва заметно движется. Человек в кресле, похоже, любовался водоворотами и разводами, оставляемыми на воде этим движением.
   Кузьма Ильич подошел к креслу-качалке, не сводя с лысины глаз, и узнал в человеке, сидевшем в одних трусах, своего рокового знакомца, поившего его коньяком в обществе Езерского, и дьявольски похожего на персонажа из комиксов Оксаны. Перед креслом на крупных резиновых блинах, присосавшихся к глянцу площади, стоял замысловатый штатив с укрепленным на нём спиннингом. Шнур, протянувшийся от бочкообразной катушки, согнул упругой дугой удилище, уходя куда-то в глубины среди бесчисленных водоворотов за кормой.
- Припекает всё сильнее, - проговорил человек в кресле, и вытащив из-под себя белую панамку, нахлобучил её на голову.
   Кузьма Ильич, вспомнив, что хотел в туалет, отошел к кромке площади и, раздвинув полы халата, начал молча мочиться в океан.
- Не боитесь рыбу потравить, господин естественник? – усмехнулся лысый в панаме.
- Буду только рад, если вы её поймаете и съедите, - Кудовчин  доделал своё дело и повернулся к рыбаку в кресле. – К тому же туалет вы спрятали, и справлять нужду негде не только мне.
   Лысый улыбнулся, взял спиннинг и стал сматывать шнур.
- Туалет уже на месте, Кузьма Ильич; а спрятать его было единственной возможностью пригласить вас сюда незаметно для других.
- Кто вы всё-таки? – Кудовчин сунул руки в карманы, сжав ладони в кулаки, - что вам нужно от меня и моих коллег?
- Я вам всё объясню, Кузьма Ильич, - лысый снова забросил блесну и закрепил удилище на штативе. – Только не делайте вид, будто судьба ваших коллег волнует вас больше, чем ваша собственная.
   Ботаник промолчал. Человек в кресле поправил панаму, слегка надвинув её на глаза, и  глянул на Кудовчина.
- Для начала нам нужно договориться о терминологии, - проговорил он, - и поскольку мне известно кто вы, и как вас зовут, давайте  выберем имя и мне. Я предлагаю сделать это вам. Только постарайтесь, - лысый  улыбнулся, - чтобы имя было не слишком обидным, иначе у нас не получится конструктивной беседы.
   Кудовчин посмотрел на трусы, скрывавшие тело рыбака от живота до колен, перевёл взгляд на панамку и произнёс:
- Я буду называть вас Шляпой. Идёт?
- Идёт, - лысый кивнул, - Будь по вашему.
  Он вытянул ноги, и скрестив их, положил на штатив рядом с рукоятью удилища.
- Далее, - лысый качнулся в кресле, - мы находимся, как вы уже наверно заметили, в океане, это касательно географии, и, если хотите, можете искупаться. В следующий раз такая возможность представится вам не скоро. Акул в этих местах нет, - он весело глянул на ботаника, - я бы не советовал вам поплавать, если бы был заинтересован в вашем съедении.
- Я не умею плавать.
- Не беда. Скоро научитесь, и плавать будете долго.
- Вы считаете, что для меня ещё возможно какое-то «скоро»?
- Конечно, Кузьма Ильич. Именно об этом я и собирался с вами поговорить.
   Кудовчин разжал в карманах вспотевшие ладони и подвигал взмокшими под халатом плечами.
- Да вы снимите халат, Кузьма Ильич. Не мучайтесь. Дам здесь нет, а меня ваш обнаженный вид в трепет не приведет; я – махровый натурал, или опасаетесь распугать рыбу размерами гениталий?
   Ботаник, проигнорировав колкость, снял халат и обмотал его вокруг пояса.
   Спиннинг кивнул воде своим кончиком, и рыболов в трусах подался вперёд, азартно крутя ручку катушки.
- Вы не боитесь, Шляпа, что я столкну вас в воду? – спросил Кузьма Ильич, наблюдая как лысый манипулирует удилищем,  прислушиваясь  к  поведению  шнура.
- Вы достаточно пожили, Кузьма Ильич, чтобы понимать, что это не будет решением ни вашей проблемы, ни проблем тех, кто остался внутри. На решение проблем, которые стоят передо мной, это тоже никак не повлияет. К тому же, в отличие от вас, я умею плавать.
- Но ведь здесь везде океан. Куда же вы поплывете?
- Здесь не только океан, Кузьма Ильич, - собеседник Кудовчина выдернул из воды блесну и откинулся в кресле, - странный вы человек, -  произнес он, настраивая  спиннинг для заброса. – Вам хватает воображения допустить существование волн, которые невидимы глазом, но, тем не менее, способны оживить всю эту машинерию, - он кивнул в сторону люка за спиной, - а тому, что гораздо старше и больше этого, вы почему-то в существовании отказываете...
-  О чем это вы?
- Это я в том числе и об океане, среди которого мы с вами сейчас находимся... Возможно, вашей знакомой именно поэтому так удался мой портрет... не находите?.. Это витало в воздухе, - он покрутил пальцем над головой, - где-то рядом с ней... Только с треугольными зрачками, по моему, всё-таки, перебор... Ну да ладно.
   Лысый забросил блесну и добавил:
- Но обсудить нам предстоит не это...
   Он устроился в кресле поудобнее, и положив руку на подлокотник, подпер ладонью подбородок, словно прикидывая с чего начать.
   Кудовчин молча на него глядел, пытаясь понять, как ему относиться к этому человеку.
- Ваша работа с Езерским, Кузьма Ильич, - заговорил лысый, - зашла в тупик… Однако от этого она не стала менее актуальной...
-  Мне надоела эта работа. Я больше не хочу ею заниматься.
- Да? – лысый без удивления посмотрел на ботаника. – Вас больше не интересует судьба мутаций внутри и снаружи всего этого? – он повел рукою вдоль линии горизонта.
- Да, - повторил ботаник, - вынужден вас огорчить.
- Ну-у... меня огорчить крайне сложно. А вот для вас, к сожалению, есть действительно огорчающие новости.
- Это какие же?.. Езерский заставит меня  проводить эксперименты с младенцами?
- Не-ет, - отмахнулся лысый. – История с младенцем произошла целиком по инициативе Езерского, и он будет за это наказан. Речь идёт именно о вас, Кузьма Ильич... Вам грозит опасность... От собственного организма.
-  То есть?
- То и есть, - панамчатый рыбак вскочил, схватив согнувшийся в дугу спиннинг, и мельком глянув на ботаника, стал стремительно сматывать шнур.
-  Что же это за опасность? – спросил Кудовчин.
- Я не знаю, Кузьма Ильич, - лысый поставил удилище вертикально, и на конце шнура, разбрызгивая океан, завертелась рыбина.
  Осторожно подтянув её к краю площади, рыболов в трусах неуловимо и ловко сыграл концом спиннинга, и серебристый трофей, описав дугу, шлёпнулся недалеко от люка.
- Как же так, - заговорил Кузьма Ильич, наблюдая, как рыбина, подпрыгивая и колотя хвостом, так и норовит свалиться в открытый люк, - вы знаете, что существует опасность, знаете даже, что опасность от организма, - он скептически усмехнулся, - и не знаете, что это за опасность?.. Если вы так обо всём этом осведомлены, то почему же не знаете конкретно?.. Это же ваша стихия, насколько я понял..
- Про стихию вы очень точно заметили, - лысый вздохнул,  и забросив блесну, кивнул в сторону бьющейся о глянец палубы рыбы, - она вот живёт в воде, казалось бы, постоянно…
   Он сел в кресло, качнулся, и снова вытянув скрещенные ноги на штатив, добавил:
- Но что она знает о рыбалке?
- Послушайте, - Кузьма Ильич начал раздражаться, - философ хренов...
- Мы договорились, что вы будете называть меня Шляпой, - поправил ботаника лысый.
- Да-да, Шляпа... Не знаю, что вы взяли себе в голову относительно угрожающей мне опасности, но работать я больше не буду. Ни с вами, ни с Езерским, ни с какими другими обезьянами.
   Лысый засмеялся.
- Вы зря горячитесь, Кузьма Ильич, - он вдруг посерьёзнел. – Должен огорчить вас окончательно; у вас не останется ничего, кроме вашей работы. И делать вам её придется. Вам даже станет интереснее её делать. Потому что делать её или не делать – решать не вам и не мне. Я должен был вас просто предупредить и только. Неужели вы не понимаете? Вы, потративший большую часть своей жизни на то, чтобы в ней легче было разобраться не только вам, в одночасье хотите отречься от всего лишь потому, что вам не нравлюсь я или методы моей работы?.. У вас не получится, Кузьма Ильич, и вы увидите это сами.
   Кудовчин заметил, что в голосе Шляпы появилась даже горячность. Развязав рукава халата, Кузьма Ильич набросил его на плечи и запахнулся полами. Солнце заметно напекло голову и торс.
- Смотрю я на вас и диву даюсь, - продолжал лысый. – Миллионы таких как вы, с руками и ногами, носят на своих плечах, каждый, автономную планету, совсем забыв; словно голова и дана для того лишь, чтоб забывать; что под ногами несравнимо большая голова, с которой тоже надо считаться.
- Я, вообще-то, просто пописать вышел, и эта беседа, господин эколог, мне начинает изрядно надоедать.
- Я не собирался читать вам нравоучений, Кузьма Ильич, хотя вы упорно меня на это провоцируете. Я должен был вас предупредить, и я это сделал... Как думаете, не плохо было бы скинуть годков эдак тридцать, и с тем опытом, что у вас, окунуться в работу?.. – он помолчал, - она ведь долгая, эта работа.
- Всего хорошего, Шляпа. Считаю, что мы поговорили достаточно.
   Кудовчин повернулся и направился к люку.
- Конечно, конечно, Кузьма Ильич, - лысый погрустнел, - скоро мы приедем... Пните рыбку в мою сторону. Она вам, всё равно, ни к чему, - крикнул он вслед ботанику. 
 
 
 
                                                  Эпизод 41
 
 
                                                           «Жили-были трое троллей
                                                            На вершинах дальних гор
                                                             Жили тролли не скучали,
                                                           Хоть молчали с давних пор.
                                                            Как-то раз (никто не знает
                                                             От каких-таких причин)
                                                         В той стране раздался грохот.
                                                            - Что за шум? – спросил один.
                                                              Но затих ужасный грохот,
                                                                 И опять настал покой.
                                                          Двести лет прошло в молчанье;
                                                            - Это мышь, - сказал другой,
                                                            А когда ещё столетье протекло
                                                                    Над краем вновь,
                                                              Третий тролль сказал: - Прощайте;
                                                                       Ненавижу болтунов».
 
                                                                        Из диафильма.
 
 
 
   Тимка ждал физрука больше часа. Позвонил ещё раз в скорую помощь, чтобы напомнить о бабке с теткой. Ему сообщили, что бригада выехала. Сидя в своей комнате, он с каким-то новым чувством смотрел на стол, за которым делал уроки, учебники, тетради, рисовально-чертильные принадлежности. Компьютер, каталоги рядом, склеенный когда-то пластмассовый самолётик на подставке; всем этим предметам, Тимка сейчас это остро ощутил, в его нынешней жизни места больше не было. Они стали вдруг такими бессмысленными. Вспомнилась сказка из детства; в ней мальчики и девочки превратились в стариков и старух, потому что транжирили время безоглядно. Теперь таким стариком был он сам. Но кто был тем злым волшебником, так всё устроившим, оставалось по прежнему не ясно. Преподаватель физкультуры  казался  единственной  надеждой. Возможно,  он прояснит хоть что-нибудь. Так думалось Тимке.
   В дверь позвонили. Тимка открыл и впустил Никитина. Роман Ильич вошёл, очень внимательно посмотрел на деда, и не поздоровавшись, прошёл на кухню. Тимка проследовал за ним. Они сели возле стола, и двоеборец с пытливым спокойствием глянул в глаза старика, собираясь слушать, что тот скажет.
   Тимка молчал. Физрук показался ему каким-то усталым. Он провёл ладонью по лицу, задержав её на мгновенье на уровне глаз, и потер виски. Жест показался Тимке знакомым, но он был готов поклясться, что за физруком этого жеста ранее не водилось.
- Что значит «оба Свиридовых»? – проговорил, наконец, Никитин.
- Это значит, Роман Ильич, - Тимка был спокоен и сосредоточен, - что меня зовут Тимофеем Свиридовым, а то, что вы видите, выглядит как мой дедушка.
   Никитин молча смотрел на него некоторое время, и  казалось, что физрук нисколько не удивился ни сообщению, ни метаморфозе, произошедшей со школяром. Вдруг Никитин спросил:
- Зачем ты звал Оксану Леонидовну в гости?
- Дед попросил меня пригласить в гости классного руководителя. Сказал, что это очень важно... Сказал, что вместе с бабушкой они готовят мне подарок.
- И как тебе подарок?
- Что вы имеете в виду, Роман Ильич?
- То, что с тобой произошло.
- Но, они хотели, просто, - Тимка запнулся, сообразив, что физрук подозревает виновными в произошедшем его деда с бабушкой, - просто узнать о моей успеваемости... Вы думаете, что это они все устроили?
- Нет, Тимофей, - двоеборец снова потер лоб. – Устроили это не они. Но они к этому приложили руку... Вспомни, пожалуйста, что тебе говорили дед или бабушка накануне всего этого?
   Тимка заерзал на месте, снова почувствовав себя учеником на уроке.
- Дед сказал, что было бы не плохо, если бы вместе с классной приехал кто-нибудь ещё из учителей.
- Он не говорил, кто конкретно должен приехать?
- Н-нет. Сказал лишь, что лучше бы кто-нибудь не старый… Со стариками говорить, мол, не о чем, и так всё ясно. А с молодыми интереснее... Дед собирался поговорить о моей учёбе... Скоро родители должны в отпуск приехать.
- Откуда?
- Они в Иране электростанцию строят. Моя сестра с ними... А что?
- Да так... – Роман Ильич неопределенно кивнул головой. – Факты, Тимофей, к сожалению, таковы: в гости к твоим прародителям приехали Оксана Леонидовна со своей подругой и Роман Ильич со своим приятелем.
- Стечником? Я его видел. Он на зайца похож, - вырвалось у Тимки почему-то радостно.
- Вот-вот, - Никитин вздохнул. – Теперь Оксана Леонидовна исчезла в неизвестном направлении, ты оказался собственным дедушкой, а я преподавателем физкультуры...
- А кем же вы были до этого? – изумился Тимка.
- Тоже Ильичом, - двоеборец усмехнулся. – Только Кузьмой Кудовчиным, учившим тебя естествознанию.
- Вот это номер! – Тимка обалдело посмотрел на физрука, затем на холодильник, и вспомнил, что там с очень давних пор стоит у тётки початая бутылка водки. Из неё она изредка, вместе с какой-нибудь заскочившей на огонёк подругой, отпивает буквально по рюмочке.
   Он встал, открыл холодильник и увидел, что водки в бутылке осталось меньше половины.
   «Наверно, тётка пыталась прийти в себя после моего расстрела», - подумал он,  и выставив бутылку на стол, поставил рядом с ней две крошечные рюмки.
- А я, оказывается, - Тимка на миг задумался, соображая, как теперь называть своего собеседника, - убит, - проговорил он, решив, что ботаник в облике физрука не обидится, если к нему обращаться просто как к Ильичу. – Вот так-то, Ильич. Ничего, если я вас буду называть Ильичом?
   Он наполнил рюмки:
- Мой возраст, я думаю, теперь это позволяет.
- Застрелили не тебя, Тимофей. Убили Стечника, - Кудовчин посмотрел на неумело наполненные рюмки и грустно улыбнулся. – Теперь его жена обрывает телефон, полагая, что я знаю, где её муж.
- А ботаник? То есть… вы? – Тимка сел за стол, и глянув на рюмки, вспомнил, что не подумал о закуске. – Я звонил в школу. Математичка сказала, что у него случился инфаркт.
   Кудовчин взял рюмку и осушил её. Не спрашивая Тимкиного разрешения, он забрался в холодильник и соорудил на столе нехитрую закуску из того, что нашел в нём, мимоходом рассказывая, как очнулся в своей квартире от звонка в дверь в одном халате...
- Ты случайно не помнишь, в каком халате  оказался  ты? – спросил он Тимку.
- На мне никакого халата не было, - Свиридов пожал плечами. – Я очнулся уже готовым дедушкой... Спустился вниз, а там – зеркало и бабка... Она оказалась Оксаной Леонидовной.
- О-о, - протянул Кудовчин, - это… кое-что проясняет. И что же рассказывает Оксана Леонидовна?
- Она уже ничего не рассказывает, - Тимка виновато склонил голову. – Накинулась на меня, хотела костылем ударить, да шею сломала.
- Как сломала? – Кудовчин прекратил закусывать.
- Упала с крыльца... Потом тётка моя приехала... и давай меня папой называть... я им обеим скорую вызвал... Кстати, что-то долго она не возвращается. Позвонила бы, что ли...
   Кудовчин задумался..
- Н-да-а, - протянул он через некоторое время, - совсем плохая история... А я ведь искал Оксану Леонидовну. Она уволилась из школы за день до меня... Звонил ей... потом домой даже решил заехать... Я забрался к ней в квартиру.
- Зачем? – удивился Тимка.
- Мне показалось ещё  тогда,  в  капсуле, что это была уже не Оксана... Как-то не очень…  она себя вела.
- В какой капсуле? – Тимка снова наполнил рюмки и вопросительно уставился на Ильича.
- Я почему тебя про халат-то спросил, - начал опять Кудовчин и рассказал Тимке вкратце и о своей работе, и о Езерском,  и о комиксах Оксаны, и о том, как познакомился с живым персонажем этих комиксов. Как после известия об Оксанином увольнении забрался к ней в квартиру и устроил обыск, надеясь найти хоть какую-нибудь отгадку. Это «вкратце» он рассказывал долго, неторопливо, видимо, по ходу анализируя про себя случившееся.
- Ну и как? Нашли что-нибудь? – Тимка внимательно слушал, забыв и про бабку, и про тётку, от которой всё ещё не было никаких вестей.
- Ничего, - Кудовчин отрицательно покачал головой. – Ни одного намёка. Все украшения, деньги, даже рисунки; всё не тронутое. Такое впечатление, что она не появлялась там с тех пор, как уехала к тебе в гости... Пока изучал квартиру, пару раз звонил телефон. Номер определился на дисплее, и я выяснил потом откуда звонили. Это была её подруга, Света. Я по телефону вычислил адрес и навестил её. Она меня сразу узнала, а я её до этого видел лишь однажды на вечеринке у Оксаны. Представляешь, какая была встреча? Набросилась на меня с ходу. Она, видать, с Никитиным очень близко знакома. Выяснить у неё толком ничего не удалось. Сказала, что проснулась в доме одна. Спросила деда, куда, мол, все подевались? Он, якобы, сказал, что уехали в город вместе с тобой, а машина не завелась, и поехали на электричке...
- Неужели, дедушка действительно во всем этом замешан? – с сомнением проговорил Тимка.
- Конечно замешан, - уверенно сказал Кудовчин. – К тому же, он наверняка знает больше нас с тобой.
- Где же его теперь искать?
- Не знаю... Когда я был у этой Светланы, к ней приходил Езерский. Я узнал его голос. Он сделал вид, что ошибся квартирой, а Светлана, судя по всему, его не знает. По крайней мере, было слышно, что вела она себя именно так... Ну, ошибся человек квартирой и – ошибся; она вернулась и давай нести околесицу про какой-то каток, сауну... Заигрывать со мной пыталась. А я уж и отвык, что женщина может на меня так смотреть.
- Думаете, она совсем ничего об этом не знает? – Тимка подпер голову рукой и грустно смотрел на учителя.
- Думаю, что вряд ли она поможет. Если кто-то и знает больше всех, то это – Езерский. Оксану Леонидовну искать, скорее всего, бесполезно. Возможно, твоя бабушка в её обличье подалась в одной ей известном направлении. И может быть, именно этого она и хотела. Стечник  убит, он оказывается, сбежал из психушки.
- Вот это да! – Тимка оживился. – А как же он туда попал?
- Это можно будет выяснить только там... Остается твой дед, - Кудовчин задумался. – И Езерский.
- А Роман Ильич? Физкультурник? – напомнил Свиридов.
- Роман Ильич, Тима, вместе с моим прежним телом и получил инфаркт. Прямо в дверях. Как увидел себя самого в синем халате, так и рухнул; только всего и успел, что удивиться. Мы с ним даже сказать друг другу толком ничего не успели. Он, видимо, очнулся возле двери, как ты у зеркала, и решил звонок нажать. Мне пришлось срочно переодевать нас обоих в мои вещи; хорошо, что спортивный костюм был, хоть и старым,  но единственным  из  моего гардероба,  в чем я тогда не смешно выглядел; потом объяснял милиции, что это я пришел в гости к коллеге, а он открыл мне дверь и упал...
- Вот так позвонил Роман Ильич! – присвистнул Тимка и разлил водку по рюмкам опять неправильно.
   Они выпили, и Тимка захмелевшим голосом спросил:
- Что же нам делать, Ильич?
- Не знаю, Тимофей... Можно съездить в психушку, можно к Оксаниной подруге. У нас только две зацепки.
- Тогда, может быть, лучше сначала к этой Светлане, а уже потом в психушку..? 
 
 
 
 
 
                                             Эпизод 42
 
 
 
                                                               «Отринь от себя ненависть, это то,
                                                                     чем располагает твой враг.
                                                                        Отринь от себя зависть,
                                                                       Это то, чем располагает
                                                                                   Твой враг.
                                                                              Отринь от себя страх,
                                                                                Он на вооружении
                                                                                   У твоего врага,
                                                                                    Оставляй себе
                                                                                   Только любовь,
                                                                                       Потому что
                                                                                     Если это то, чем
                                                                                       Располагает
                                                                                          Твой враг,
                                                                                           То он тебе
                                                                                          Уже не враг.
                                                                                           Не забудь,
                                                                                     Что у настоящего
                                                                                         Воина всегда**
                                                                                             В запасе
                                                                                               Океан
                                                                                              Любви.»
 
                                                                              Из предупреждений Мацууры. 
 
 
    До вечера ещё  оставалось время, и Ильич с Тимкой решили начать поиск ответов все-таки со Светланы. Необходимо было окончательно прояснить, что ей известно о перевоплощениях. Если она что-либо знает, то не исключено, что ей может прийти в голову мысль исчезнуть, как это сделали Оксана и Тимкин дед. Если же она не причастна ко всей этой истории, то в этом необходимо убедиться раз и навсегда, и постараться выяснить, как Стечник оказался в больнице, и почему был убит.
   Автобус довёз ученика с учителем до Ленской улицы, и Кудовчин, показав Тимке на красную кирпичную высотку, вдруг подобрался, словно что-то заметил за окном, и заторопился к выходу.
- Что случилось? – спросил Тимка, когда они вышли.
- Знакомая фигура, - Кузьма Ильич заспешил к дому. – Мне показалось, что из парадной вышел Езерский.
   Они поднялись по ступенькам к двери, и она открылась, выпуская девочку с маленьким ротвейлером на поводке. Учитель с учеником вошли в лифт, и Кудовчин нажал кнопку десятого этажа.
- Ильич, как это всё  получилось? – Тимка глядел на физрука трезвеющими глазами, - почему это оказалось возможным?
   Ильич молчал, уставившись в створки дверей.
- Почему мы вляпались в эту историю?.. У нас есть шанс вернуть всё обратно? Как думаете? – Тимка продолжал задавать вопросы, на которые у Кудовчина ответов не было.
   Лифт остановился. Кудовчин, так и не проронив ни слова, уверенно направился к уже знакомой ему двери и нажал кнопку звонка. Из квартиры  донеслось пиликанье мелодии. С минуту они стояли в ожидании, затем ещё раз послушали эту мелодию, и Тимка, решив постучать, хлопнул по двери ладонью. Она приоткрылась. Физрук с учеником переглянулись, и Кудовчин собрался  было  ещё  раз позвонить, однако Тимка толкнул дверь и со словами «есть кто живой?» вошёл в квартиру.
   Никто не отозвался. Кузьма Ильич, войдя вслед за Свиридовым, обернулся, чтобы закрыть дверь, а Тимка еще раз позвал хозяйку, теперь уже по имени. Кудовчин глянул на барашек  на замке  и  вспомнил  про пожелание хорошего многоборья от Светланы в его первый и, как казалось тогда, последний  визит сюда. И словно почувствовав неладное, проговорил:
  - Осторожнее, Тимофей... Кажется дело плохо.
   Тимка, вытянув шею, заглянул на кухню, сделал несколько шагов и остановился перед дверью в комнату. То, что он увидел, целиком подтверждало предположение ботаника и физрука. Кузьма Ильич подошёл к своему престарелому ученику и остановился рядом.
   Светлана лежала на тахте, укрытая одеялом до подбородка, и если бы не мухи, бесцеремонно прогуливающиеся по её лицу, можно было подумать, что она спит. Тимка посмотрел на Кудовчина и судорожно сглотнул.
- Кажется, мы опоздали? – тихо сказал он.
- Пойдём отсюда быстрее, Тимофей, - Кузьма Ильич повернулся к выходу, - значит,,.. это точно был Езерский.
   Он вынул носовой платок, собираясь  протереть барашек замка, потом вдруг зло сплюнул, и убрал платок  в карман.
   Они вышли, и в полном молчании, стараясь не торопиться, по лестнице спустились на первый этаж.
   Остановив маршрутку, педагог с учеником пробрались на задние сиденья и по прежнему молча уставившись в окно, задумались каждый о своём. Подумать же, казалось, было о чём; вот только с какого конца за размышление  браться ни одному, ни другому ясно не было. Маршрутка везла их к «Ладожской».
   По дороге Кузьма Ильич в какой-то момент резко отвлёкся на пейзаж за окном, и Тимка, покрутив головой и не заметив в этом пейзаже ничего подозрительного, толкнул физрука в бок и шепотом спросил, что случилось. Кузьма Ильич посмотрел на ученика и задвигал губами, как он делал это обычно, когда хотел что-либо сказать, но не решался. Такую мимику на лице физрука Тимка видел впервые, и она показалась ему забавной.
- Чего вы гримасничаете, Ильич?
- Езерский, - проговорил Кудовчин, - это точно он. .. шёл сейчас по тротуару вдоль дороги...
   Кузьма Ильич зычно попросил водителя остановиться, но тот наотрез отказался перестраиваться  в правый ряд, сказав, что конечная уже почти рядом, и сейчас все выйдут. Конечная рядом была условно. Маршрутка свернула к метро спустя пять минут, и Тимка с ботаником, наступая на ноги пассажиров и хватаясь за их плечи, стали первыми пробираться к выходу. Выслушав  несколько нелестных замечаний в свой адрес, они выпрыгнули из микроавтобуса, и Кудовчин бросился к кромке проезжей части со всей прытью  молодого  двоеборца. Тимка,  задыхаясь, едва мог держать его в поле зрения. Они миновали  автобусную  остановку  с  трамвайным кольцом, и ботаник остановился возле павильонов автосервиса. Пустырь за этими павильонами с трамвайной линией на нём уходил клином под железнодорожный мост, становясь узеньким тротуаром, вплотную прилегающим к проезжей части. Кудовчин подождал запыхавшегося ученика, и когда тот, переводя дух, остановился рядом, проговорил, всматриваясь под мост:
- Он шёл по этой стороне дороги... и если он идёт к метро, то кроме как из-под моста ему выйти  неоткуда.
- Чего же он пешком? – Тимка наконец отдышался.
- Не знаю, Тимофей, не знаю, - ботаник не сводил глаз с моста, - лишь бы он перед мостом не сошёл на нет.
  Однако тот, кого с таким нетерпением ждал Кудовчин, не стал переходить улицу, тем более, что сделать это было невозможно из-за плотного потока машин, стремящихся с Заневского проспекта на Ржевку. Кузьма Ильич, вглядываясь в приближающегося невысокого крепыша в армейском бушлате, положил руку на плечо Тимке и тихо сказал:
- Пошли в магазин. Он не должен нас заметить... Посмотрим, куда он направится.
  Они вошли в магазин, пристроенный  к автосервису, и Кудовчин встал у двери, глядя  сквозь её стекло наружу. Уступая дорогу входящим и выходящим посетителям, он не сводил глаз с тротуара, на котором вот-вот должен был появиться Езерский.
   «Ну и одет же этот Езерский», - подумал Тимка, - «по виду не скажешь, что это – ученый-естественник, да ещё  и  монстр, в придачу».
- Это, действительно, виновник всех наших бед? – Тимка с сомнением посмотрел на Кудовчина.
- Не только он, - ответил Кузьма Ильич и открыл дверь, жестом предлагая своему пожилому ученику выйти первым.
- Спасибо, - нарочито по-стариковски прокряхтел Тимка  и  вышел на улицу. – Кто же ещё  наш неведомый враг?
- Может быть, Езерский нас к нему и приведёт.
   Они двинулись за крепышом в бушлате, стараясь быть от него на таком расстоянии, чтобы не терять из виду и не быть узнанными, если тот обернётся.
- Твоего дедушку... то есть, тебя, он наверняка знает в лицо. Не исключаю, что и с Никитиным он встречался, - на ходу говорил Кудовчин, - поэтому на глаза ему попадаться нельзя.
   Езерский шёл к метро. В вестибюле станции он в нерешительности помялся, озираясь, глянул на милиционера возле турникета и направился к женщине в стеклянной будке.
   Кудовчин чертыхнулся:
- У нас же нет жетонов!.. Давай, пенсионер, - он подтолкнул Тимку в направлении касс. – Лезь без очереди, иначе мы его упустим.
   Тимка бросился отпихивать от окошка людей, а Кудовчин продолжал наблюдать за Езерским. Тот о чём-то  недолго  поговорил с женщиной в будке и затем, даже не вынув  рук  из  карманов, прошёл мимо неё  и  скрылся на эскалаторе.
   Очередь у кассы не долго отбивалась от напористого старичка, и вскоре Тимка вернулся к ботанику с жетонами. Они встали на эскалатор, и Кудовчин пошёл было вперёд, но через несколько шагов остановился, и оглянувшись, кивнул Тимке, предлагая спуститься ниже. Свиридов спустился и встал рядом с ботаником, перекрывая движение торопыг. Напирающий сзади народ завозмущался, и Тимке пришлось втиснуться на ступеньку перед Кудовчиным, чтобы не привлечь внимания Езерского, стоявшего метрах в пяти ниже. Тот даже обернулся на шум, возникший за спиной, и ботаник с Тимофеем поспешили обернуться тоже.
- Ты, дед, в очереди достал, теперь ещё здесь кобенишься, - проворчал молодой парень, протискиваясь мимо Тимки.
- Торопись-торопись, ворчун, - пробормотал ему вслед Тимка. – Не опоздай к пенсии.
 
   Следить за Езерским оказалось не сложно; погруженный, в свои мысли, он почти не оглядывался. Тимка с Кудовчиным держались от него на достаточном расстоянии, чтобы не быть замеченными в те редкие моменты, когда Езерский, словно выйдя из забытья, начинал озираться по сторонам.
   Он привёл их на Финляндский вокзал, где сел в электричку, идущую в Приозерск. Педагог с учеником вошли в тамбур, и заметив, что их подопечный сидит в вагоне лицом в их сторону, переместились по платформе в другой тамбур, чтобы быть у Езерского за спиной.
   В Грузино крепыш в бушлате вышел. Кроме него и неразлучных соглядатаев вагон покинули ещё несколько человек, и Кудовчин со Свиридовым легко затерялись за их спинами, продолжая следить, куда на этот раз направит свой путь Езерский.
   Он подошел к ларьку, возле которого Тимка сегодня впервые пробовал пиво, и роясь в карманах бушлата, уставился на витрину.
- Никак у Василия Николаевича горло пересохло, - в полголоса проговорил Кудовчин и остановился. – Душное, по видимому, дело – приканчивать на дому одиноких дам...
- Не смотря на то, что – мокрое, - добавил Тимка. – Судя по всему, у него нет денег, и значит, пива он не хочет.
   Езерский, похоже, действительно был на мели и в карманах рылся, наверное, по привычке; просто потому, что в поле зрения попал ларь с напитками.
- Он, часом, не алкаш? – спросил Кудовчина Тимка.
- Пьянства я за ним не замечал... Может, он вовсе и не пить хочет... Чего это ты вдруг..
- Да так.. пиво вспомнилось... Дедушке оно очень нравится; я это уже понял.
   Ботаник улыбнулся, и тронув Тимку за локоть, кивнул в сторону Езерского:
- Идём. Он уже насмотрелся на витрину.
   Крепыш в бушлате, так ничего и не обнаружив в карманах, поёжился, скорее от недовольства, чем от холода, и уверенным шагом направился к тропинке, вьющейся вдоль железнодорожного полотна.
- К дому деда по этой тропке самый короткий путь, - сказал Тимка и уставился на Кудовчина.
- Вот как? – Кузьма Ильич передёрнул плечами. – Если идти за ним, то ему будет достаточно оглянуться, чтобы заметить нас.
- Пойдём другой дорогой, - предложил Тимка. – Если он идет туда, то мы  его всё равно там увидим.
- А если он не туда идет?
- Да куда он из Грузина  денется?.. Пойдём быстрее. Ничего другого всё равно не остается.
   Как назло, в попутчики  к Езерскому никто не собирался, и одинокая фигура  в  бушлате  неумолимо  удалялась. Тропка за его спиной по прежнему оставалась  пустой,  и  Тимка,  торопя  Кудовчина,  заспешил к дому своих предков другой дорогой.
   Они шли около десяти минут. Сумерки, наполненные совсем не городскими звуками, сгустились на столько, что когда педагог и дедушка-школьник подошли к дому Свиридовых, во дворе сорок первый москвич лишь угадывался смутным пепельным силуэтом. Тимка с Кудовчиным остановились возле калитки и посмотрели на тёмные окна дома. Возле крыльца, на котором Тимка оставил свою тётку, уже никто не лежал. За теплицей  неподалёку  раздался какой-то звук, и из-за дома выскочила собака. Она гавкнула в сторону калитки и со всех ног бросилась туда, откуда продолжал доноситься странный звук. Так  могла  звучать  только вонзаемая в  землю лопата. Послышалось рычанье, звякнул металл; бдительный пёс явно отвлёк неведомого земледельца от его занятия. Возня с рычанием заставили Тимку с Кудовчиным поторопиться к месту событий. Прыгая по грядкам, они пришли туда,  где  схватка человека с собакой уже складывалась  явно не в пользу пса.
   Мужчина в бушлате,  придавив  дворнягу Тимкиного деда к земле, душил её  окровавленными пальцами.
   Подняв небольшую штыковую лопату,  Кузьма Ильич взвесил её  в руке, как  копье  перед  броском, и ловко перехватив лезвием назад, нанёс короткий удар черенком в затылок крепыша в бушлате. Тот повалился, но горло собаки из пальцев не выпустил. Пёс, хрипя, забился сильнее и выскользнул-таки из рук.
- Ну вот и встретились, Василий Николаевич, - сказал Кудовчин, втыкая лопату в землю.
   Человек в бушлате  взялся  окровавленной рукой за голову и застонал, глядя вслед убегающему с поля боя псу. Затем он тяжёло повернулся и сел рядом с недокопаной ямой. Взгляд его на миг задержался на лопате, воткнутой в землю, и перешёл на Кудовчина.
- Рома!? – удивленно простонал Езерский, - ты зачем же меня черенком-то по балде?..
- А ты, Вася, никак на обнимашечки рассчитывал?
- Обнимашечки, они бы лучше были, - проговорил Езерский и начал вставать.
- Сиди, - приказал ботаник и взялся за лопату.
- Ты чего, Ром? – крепыш с удивлением осел, - косорыловки обожрался?
- Ничего я не обожрался, - Кудовчин выдернул лопату из земли и покачал её лезвие перед лицом крепыша. – Как там твой босс говорил: можно стать удобрением и быть запаханным в землю?.. Шляпа хренов...
- Какой босс? Ты чего несёшь? – крепыш смотрел на ботаника  с  недоумением, и было видно, что он не на шутку испуган. Глянув на Тимку, он вдруг перекрестился:
- Матерь Божья... Это же – я...
  Тимка с Кудовчиным переглянулись. Кузьма Ильич присел на корточки, и по прежнему держа лопату на весу, уставился в глаза Езерскому:
- Что значит:  это -- ты! Вася?
- Я – не Вася, Рома, - крепыш замахал рукой перед своим лицом, словно прогонял нехорошее видение. – Я – это он, - ткнул он пальцем в сторону Тимки, - а теперь ты говоришь, что я – Вася?
   Удивление в его голосе было таким неподдельным, что ботаник встал и снова воткнул лопату в землю.
- Так я теперь – Вася?! - пробормотал Езерский, удивляясь и утверждая одновременно. – А кто он? – кивнул он в Тимкину сторону и уставился на Кудовчина.
- Я – Свиридов, - спокойно сказал Тимка. – И зовут меня Тимофеем.
- Ти-им?! – ошарашено протянул крепыш и поднялся с земли. – Вот ведь сволочь, а?
- Ты это о ком? – спросил Тимка нехорошим голосом.
- Тим, прости, - с внезапным надрывом проговорил крепыш. – Это я во всем виноват... Я же только хотел стать моложе...
   Ученик с педагогом снова переглянулись и непонимающе уставились на крепыша.
- Рома, что всё это значит? – запричитал тот. – Объясни мне; я ничего не понимаю?
- Это ты объясни, что всё это значит, - заговорил Кудовчин. – К тому же я совсем не Рома.
- А кто ты? – глаза Езерского округлились.
- Это не важно. Покамест. – Кузьма Ильич взялся опять за черенок. – Лучше расскажи нам, что тебе известно... По хорошему.
- Я ничего плохого не сделал, - Езерский был явно обескуражен. – Он пообещал, что мы с Ядей станем моложе...
- Кто – он?
- Человек, - крепыш пожал плечами и посмотрел на недокопанную  ямку. – Сказал, что можно омолодиться... Только нужно, чтоб кто-нибудь из молодых присутствовал... Энергия рядом, сказал, должна быть молодая...
   Тимка с Кудовчиным молча слушали.
- Для Яди лучше будет, сказал, чтобы рядом женщина была не старая... – продолжал крепыш. – Я внука позвал, а когда он приехал, попросил его пригласить классную руководительницу... Этот... такое вытворял. Собаку вон омолодил так, что на людей бросаться стала... Не узнала меня; в руку вцепилась... Мерзавка.
   Езерский посмотрел на окровавленные пальцы и вытер их о бушлат. Во всём его облике появилась какая-то пришибленность. Кудовчин  отметил, что это, всё-таки, был не тот человек, которого он знал прежде.
- Этот... человек как-нибудь назвался? – спросил он.
- Нет. Сказал только, что ещё  и денег заплатит за эксперимент.
- За эксперимент?. Какой эксперимент?
- Если молодость не удастся, - «Езерский» поёжился, точно так же, как совсем недавно возле ларька на платформе, - то мы с Ядей, по его словам, ничего не теряем, а только ещё  и денег получим... Кормил нас этой зелёной дрянью, а толку не было...Люди, говорил, нужны рядом...и чтоб молодые люди...
- Значит, игрунки молодели... – промолвил ботаник так, словно высказал мысль вслух.
- Чего?
- Обезьяны...
- Какие обезьяны?
- Не путай дедушку, Ильич, - вмешался Тимка. – Где деньги, дед? – обратился он к своему пращуру, действительно помолодевшему, но, не так, как ожидалось. – И куда ты бабку дел? Настоящую, помолодевшую?
- Тим, в доме её нет. Я посмотрел, - ответил Андрей Тимофеевич ненавистным  Кудовчину  голосом. – А деньги здесь, - он кивнул на ямку. – Я их закопал. Их тут много.
   Тимка взял лопату и принялся копать в том месте, где пёс прервал  его деда. Через некоторое время показалась крышка алюминиевого бидона, прикрученная шпагатом к ручке. Когда-то, по каникулам, Тимка хаживал с этим бидоном за молоком. Он прицелился лезвием лопаты и резким движением перерубил шпагат.
- Осторожнее, Тим! – вскрикнул дед.
- Боишься, что деньги лопатой испорчу? – Тимка недовольно глянул на Андрея Тимофеевича.
- Нет...бидончик.. – Свиридов-старший сконфужено осёкся.
   Тимка, усмехнувшись, оторвал  крышку  от  горловины  бидона и посмотрел на Кудовчина.
- Что, Ильич? Всё не укладывается в голове, что обезьяны моложе стали? – весело спросил он ботаника.
- Да нет, Тимофей... Обезьяны теперь не актуальны...
   Кудовчин  присел  рядом  с  ямкой  и в раздумье уставился в открытое горло бидона, в котором были видны торцы пачек банкнот, перехваченные по банковски полосками бумаги.
- Сколько здесь, дед? – спросил Тимка.
- Целый бидон, - ответил дед. – Я истратил лишь сорок семь тысяч сто шестьдесят рублей.
- А сдачу мелочью здесь же закопал? – усмехнулся внук. – На что же ты их истратил?
- На пиво и... – дед замялся, - девочек.
- Девочек!? – Тимка захохотал. – Каких девочек?
- На дороге которые, возле кафе...
- В твоём-то возрасте, дед!? Ты о чем?
- Дык, они ж такие гладкие... а пока дождёшься, когда помолодеешь, так всё время и уйдёт... А они хорошие... Смешливые и ласковые.
- Ну ты, дед, даёшь, - Тимка по стариковски закашлялся, а Кудовчин невесело усмехнулся, - А бабка-то где? Признавайся.
- Бабки есть, а бабка исчезла...
   Со стороны дома донесся треск, и зазвенели осыпающиеся из окон стекла.
   Все трое повернули головы на шум и увидели, как из лопнувших окон хлынули жирные языки пламени...
   Дом вспыхнул изнутри всеми своими отверстиями так, словно был начинён затаившимся огнем.
- Горим, - прошептал отставной энкавэдэшник. – Тимка, горим!! – завопил он голосом Езерского, и Кудовчину показалось, что настоящий Василий Николаевич вряд ли бы расстроился по этому поводу.
- Там же документы, - прокричал Андрей Тимофеевич и бросился к дому.
- Какие документы? – крикнул вдогонку ему внук, - зачем тебе документы, если ты сам не свой?!
- На машину документы, - завыл Свиридов-старший и заметался перед  крыльцом.
- На «Москвич» что ли? – спросил Тимка, подходя к деду и спокойно глядя, как пожар уничтожает его наследство.
- Жигули, - простонал дед.
- Какие еще «Жигули»? – старый школяр недоумённо смотрел на беснующегося родственника.
- Троечка моя, лапочка, - стенающий Андрей Тимофеевич присел и исступленно закачался из стороны в сторону.
- Он нам не всё рассказал, - промолвил подошедший ботаник.
- В доме точно никого не было? – обратился Тимка к одуревшему от неведомого горя деду.
- Точно, точно... Только документы, - продолжал стонать Андрей Тимофеевич.
-  Какими-то Жигулями бредит, - сказал Тимка, обращаясь к Кудовчину.
- Сорок первый опасно стоит, - констатировал ботаник и направился к москвичу физрука.
   Машина оказалась не запертой, и Кудовчин, открыв дверцу, крикнул Тимке:
- Тимофей, бери бидон и дедушку и поедем. Роман Ильич любезно оставил ключи в замке зажигания... Интересно, куда он так торопился?
   Тимка похлопал расстроенного деда по плечу. Дом разгорался, и надо было поспешить со спасением единственного транспортного средства, оставшегося в распоряжении педагога и ученика с дедушкой.
 
 
   Кузьма Ильич никогда не водил машину, но сев за руль и повернув ключ, заметил, что память в конечностях физрука работает не плохо. Ноги и руки привычно зашевелились, и он, найдя заднюю передачу, без особых затруднений подогнал машину к воротам. Тимка распахнул створки, и «Москвич» покинул пожарище.
   Андрея Тимофеевича Тимка посадил рядом с учителем, а сам вместе с бидоном сел сзади и стал перекладывать из него пачки денег в свои карманы. Карманы вскоре наполнились, а бидон опустел на две трети. Тимка поставил его за водительское кресло, и вместе с Кудовчиным они устроили деду допрос.
   Пока добирались до города, выяснить удалось не многое. По словам Андрея Тимофеевича, некто лысый и не старый разговорился с ним как-то  возле ларька на станции, куда отставник хаживал отведать пивка. Называть себя лысый требовал не иначе, как Синопец. Объяснил он это большим пристрастием к одноименной водке. Андрей Тимофеевич был не против, тем более что этой самой водкой лысый угощал его без ограничения. Поначалу они изредка виделись на станции, и Синопец затаскивал отставника в шалман, где за рюмкой-другой беседовал с ним «за жисть», а потом Андрей Тимофеевич пригласил его в гости.
   Синопец никогда не позволял Свиридову-старшему оплачивать их возлияния в вокзальном шалмане, чем завоевал у последнего неизъяснимое уважение. Однажды он даже предложил посетить единственный в Грузино приличный кабачок, где был, по его словам, хороший стол, и иногда под вечер бренчал инструментами доморощенный «бэнд». «У кого хороший стол, у того хороший стул», -  приговаривал Синопец, разливая по рюмкам напиток. Нагрузившись же им по самые брови, собутыльники обычно переходили на разговор об уважении, и Синопец,  хмельно задумавшись, как бы про себя, рассуждал о том, что, вообще-то, не стоит ходить в пивные без денег. Музыка в кабаке, в такие моменты, переставала ему нравиться; она,  по его словам,  начинала звучать на каком-то жаргоне. Этим жаргоном, говаривал он, страдают все кабацкие оркестрики, и что им с Тимофеичем было бы не плохо однажды вырваться в Питер и посетить действительно нажористый  кабак. Андрей Тимофеевич соглашался, однако сетовал, что здоровье уже не то, да и за бабкой присмотр нужен. Синопец предлагал взять бабку с собой, утверждая, что здоровье можно поправить даже ей; но только зачем она здоровая нужна будет в Питере, когда её в таком случае в самый раз оставить на хозяйстве?
   Когда Синопец  оказался  в  гостях у Андрея Тимофеевича и познакомился с его женой Ядвигой, они с отставником, шлифуя выпитое на станции «косорыловкой», обсуждали опять-таки жизнь вообще и женское здоровье в частности. Тогда-то Синопец и предложил Андрею Тимофеевичу чудесное избавление от старости. Свиридов-старший, не взирая на пьяную дружбу, послал Синопца подальше с такими шутками, однако тот не обиделся и взялся доказать свои слова делом. Буквально на следующий день он явился в дом Свиридовых с двумя палками, увенчанными стальными набалдашниками. Отвинтив на одной из палок набалдашник, оказавшийся крышкой,  Синопец  предложил  Андрею Тимофеевичу омолодить для начала его старого пса. Пёс, который действительно доживал последние месяцы, с удовольствием отведал жидкости из таинственной палки и стал чувствовать себя лучше. Когда за неделю животному было скормлено две таких емкости, Андрей Тимофеевич воочию убедился в том, что омоложение возможно.
- А мне сказал, что собака сдохла, и ты взял другую, - перебил рассказчика Тимка.
- А что я должен был тебе сказать?.. Что собака стала моложе?
- А посторонние-то для чего нужны, если надо людей молодить, а не животных? – осведомился Кудовчин.
   Он никак не мог смириться с тем, что такая простая мысль, как омоложение организма не пришла ему в голову, когда он работал с биомассой дома. «А всё Езерский со своим спресовыванием эволюции», - подумал ботаник и повторил вопрос:
- Для чего этому Синопцу понадобились молодые люди, если с собакой всё прошло нормально?
- Он сказал, что это ускорит процесс, - ответил Андрей Тимофеевич. – Сказал, что не надо будет много пить...
- Чего? Водки?
- Нет. Этой зелёной жижи из черенка... Якобы в людях энергия есть, которой животные не обладают. К тому же, для нашего спокойствия лучше будет, если поприсутствуют свидетели. Мол, при свидетелях и нам с Ядей спокойнее будет, и ему. Ещё он сказал, что это не он придумал; и ему за это деньги платят... Процент от суммы, за которую мы с Ядей согласимся на участие в эксперименте. Говорил, что мы ничего не теряем; важно, мол, согласие. Деньги, всё равно, у нас останутся, даже если не удастся моложе стать.
- И сколько же там денег, Тимофей? – оглянулся Кудовчин назад.
- Пачки из тысячных купюр, - ответил Тимка, - сколько пачек: не считал.
- Сорок восемь штук было, - тихо проговорил Андрей Тимофеевич. – Одну я распечатал; ту, которую тратить начал... Она в доме осталась... Бабка ничего о сумме не знает. Я ей только половину пачки показал.
- Жаль, карманов мало, - вздохнул Тимка. – С бидончиком разгуливать не очень-то... – он на миг задумался, подбирая слово. – А вообще, почему не очень-то? Очень даже весело и удобно... Бабулю-то ты куда дел? – потряс Тимка за плечо деда.
- Никуда я её не девал, Тим. Ты как уснул наверху, так мы и стали готовиться к приезду твоей учительницы. Синопец посоветовал стол накрыть побольше; мало ли, вдруг училка не одна приедет. Сказал, что это ещё лучше, ежели так. Больше свидетелей – больше спокойствия.
- А меня грузил про подарки, - Тимка положил локти на спинки передних сидений и покачал головой. – Мотоцикл, а то и машину купить сможешь... Классную зови, успеваемость смотреть будем... Эх, дед-дед... С кроликами-то твоими что теперь будет?
- Да ничего. Отпустил я их.
- Куда!?
- На волю.
- На волю!?.. Они же домашние.
- Не беда, - вмешался Кудовчин. – Если они жили под лозунгом «каждому кролику по лобному месту», то на воле им точно хуже не станет.
- В борщ-то мне чего подмешали, чтоб я уснул?.. Или не в борщ? – Тимка снова встряхнул деда за плечо.
- В щи, - понуро ответил тот. – Синопец сказал, что тебе надо отдохнуть перед... перед всем этим... Вот и переборщили...
- А Синопец в этот день был у вас дома? – снова подал голос ботаник.
- Да-а, - грустно протянул отставник. – Он ушёл незадолго до твоего приезда.
- Это не я приезжал.
- Ну, не ты, так не ты, - покорно согласился дед.
- А что произошло,  когда приехали учителя? – продолжал допытываться Кудовчин.
- Да ничего особенного... Посидели, выпили, поужинали. Девки наверх пошли. Спать, наверно. А мы с тобой и ментом твоим внизу остались... вы так надрались с приятелем, что попадали оба, - дед покосился на ботаника. – Может быть, поэтому ничего не помнишь? Уж очень сильно ты затылком стукнулся. О пол.
   Тимка засмеялся:
- Дед, это – не Роман Ильич. Это совсем другой Ильич. Ты с ним не знаком.
- Он тоже омолаживался? – обернулся дед к внуку.
- Да. Ему-то как раз омолодиться удалось на всю катушку. Ни одного старого места не осталось.
   Тимка перестал смеяться и посмотрел в окно.
- Давайте купим пива, - предложил он.
- Я не против, - буркнул дед и глянул на профиль физрука.
   Кудовчин остановил машину возле ближайшего магазина.
   У прилавка Тимка, не вынимая руку из кармана, надорвал бумагу на одной из пачек и вынул купюру. Обилие разнокалиберных бутылок за спиной продавщицы повергло его в задумчивость, и он нерешительно помял в пальцах похрустывающую банктоту.
-  Нам, пожалуйста, пива, - приступил он к покупке.
- Какого, дедушка? – осведомилась продавщица, совсем недавно бывшая вдвое старше Тимки.
- Разного, и самого хорошего, - ответил «дедушка».
- Сколько? – продавщица остановила взор на пальцах покупателя.
   Тимка поднёс к глазам бумажку и вгляделся в памятник Ярославу Мудрому:
- Столько, сколько сможет выпить этот дяденька.
- Шутите, папаша? – усмехнулась продавщица.
- Нет... – начал было оправдываться Тимка, но Кудовчин его перебил:
- Только бутылок чтоб было поменьше, девушка.
- Девушка, - мечтательно повторил Тимка.
- И еды какой-нибудь, - вставил Свиридов-старший, двинувшись вдоль прилавка-холодильника  и рассматривая  мясные изощрения внутри него. – Вот эту хреновину порубите нам покрупнее, - ткнул он пальцем в стекло.
   Продавщица вынула из холодильника обтянутый сеткой предмет, ободрала с него ажурную упаковку, и напластав на доске большими кусками, сложила его в пакет, бросив на весы.
- И синопской ещё, - сказал отставник. – Одну бутылочку... Вместе с хлебом и солью.
- Солью? – переспросила продавщица, глянув на окровавленные пальцы Андрея Тимофеевича.
- Да. Раны надо залечить.
- Солью?! – вскинула бровь продавщица.
- Синопской, матушка, синопской.
- Ностальгия мучает, дед? – спросил Тимка.
- Нет. Просто, не привычно как-то.
- Пиво какое будете брать? – повторила продавщица.
- Разное, - ответил Тимка. – Начните с легкого, и дорогого, и складывайте его в пакет.
   Кузьма Ильич заказал минералки и несколько яблок, и было похоже, что хотелось  ему их больше, чем обоим Свиридовым пива.
   Они покинули магазин, позвякивая пакетами, и погрузились в «сорок первый». Андрей Тимофеевич, разложив на коленях мясо, вспомнил, что не купили стаканчики. Он аккуратно переложил мясо на панель перед собой, и обернувшись, протянул руку к бидону. Вскрыв одну из пачек, весело глянул на внука с учителем и отправился за стаканчиками.
- Что будем делать, Ильич? – спросил Тимка ботаника, когда его дед скрылся в магазине.
- Когда выпьем? – в голосе Ильича послышалась ирония.
- Когда в город въедем, - в тон ему ответил ученик. – Выпьем-то мы прямо сейчас; есть у меня подозрение.
   Вернулся Свиридов-старший с  пластиковыми стаканчиками. Довольно улыбаясь, он уселся на своё место и начал вскрывать бутылку.
- А ты говорил, что Езерский – не пьяница, - усмехнулся  Кудовчину Тимка, кивнув на деда.
- Это, скорее всего, привычка тела, а не мозгов, - сказал ботаник, заводя машину.
   Он отхлебнул минералки, завинтил на горлышке пробку, и жуя яблоко, осторожно тронулся с места.
- А где же мент-то этот? – заговорил Андрей Тимофеевич, плеснув из бутылки в стаканчик и протянув его внуку. – Держи, Тим. Это к пиву в самый раз.
- Или наоборот, - пробурчал Кудовчин, добавляя газу.
   Тимка от водки не отказался. Легко осушив стакан, он запил из бутылки с затейливой пробкой, и ощутив удовольствие, выругался. Дед хохотнул, Кудовчин хмыкнул, и ехать стало веселее.
   Тимке стало всё равно, где и в каком обличии сейчас находится его бабка. Тётка, наверно, уже дома, а кто разгуливает в облике Стечника и того не важнее. «Ведь сам-то мент хлопнут своими же», - подумал он, почему-то с сарказмом, а вслух сказал:
- Давайте наведаемся к его жене. Вдруг, она что-нибудь знает. Как думаешь, Ильич?
- Поздно уже, - сказал Ильич. – В город въедем за полночь.
- На мосты все равно успеваем, - продолжал рассуждать захмелевший школяр. – Вдруг жена его знает всё, и всё нам расскажет.
- Жена мента не может знать всего, - подал голос Свиридов-старший.
- Тебе, дед, конечно, виднее, - отхлебнув из бутылки, проговорил Тимка. – Но я устал быть тобою... мне очень хочется во внуки... вернуться... Ильич, - толкнул он в плечо ботаника, - в эту психушку ехать сейчас ещё  позднее, чем на Васильевский... а времени мало...
   Тимка посмотрел на деда, затем на Кудовчина, и откинулся на спинку сидения.
- У меня, по крайней мере... в отличие от вас обоих, - проговорил он и полез в пакет за следующей бутылкой.   
   Некоторое время ехали молча. Вынутая бутылка оказалась с безалкагольным пивом, по поводу чего была обругана продавщица.
- Пиво возврату и обмену не подлежит, - произнёс отставной энкавэдэшник, и отобрав у внука бутылку, шумно из неё охлебнул.
  Убедившись, что напиток и впрямь без градусов, он прицельно сдобрил его водкой  и вернул Тимке.
   Кузьма Ильич старательно рулил. Правил дорожного движения он не знал и на перекрестках уступал дорогу всем подряд, отчего езда получалась неспешной и может быть, излишне вежливой, чем не вызвала почему-то подозрений у гаишников, когда проезжали пост.
- Как ты у Светланы оказался? – прервал молчание Кудовчин, обращаясь к Свиридову-старшему.
- У какой Светланы? – не понял дед.
- От которой ты к метро шел.
- А-а... подружка Тимкиной  классной, - он сноровисто наполнил стаканчик и передал его внуку. – Баба-то она, наверно, была хорошей, да только неживой оказалась, когда я рядом с ней проснулся.
- Раньше ты у неё бывал? – спросил ботаник. – Накануне, случайно, не наведывался?
- Не-а, - дед принял порцию водки и выдохнул. – Не наведывался.
   Он закусил, и вспомнив о Тимке, сунул ему через плечо бутерброд.
- Уснул-то я в доме, - жуя, проговорил он, - а проснулся хрен знает где, да ещё в постели с холодной бабой.
- Значит, как ты к ней в койку попал, ты не знаешь? – спросил Тимка. – Или не помнишь?
- Все я помню, - дед обиженно оглянулся. – Только до того, как уснул, и после того, как проснулся... А что было пока я спал, мне не известно.
   Снова повисло молчанье. Они въехали в город,  и  Кудовчин, подкрадываясь к мигающим светофорам, повел машину никуда не сворачивая до Большого Сампсониевского проспекта.
   Пересекли Светлановскую площадь, и дорога стала уже.
- Вот же дела! – пробурчал Андрей Тимофеевич, вглядываясь непривычно зоркими глазами в название улицы на домах. – Был себе, значит, Карлом Марксом, и стал вдруг Большим Сампсонием..
- Ты о чем? – спросил Тимка.
- Да так.. о странностях вождей, - Андрей Тимофеевич вновь плеснул в стаканчик. – Веришь в них, веришь, а они в одно прекрасное время бац! – и в Сампсонии, и ничего с них уже не спросишь...
- Едем на Васильевский, - вдруг сказал, как отрезал Кудовчин. – Наведаемся к жене Стечника.
- К жене, так к жене, - согласился Андрей Тимофеевич. – К чужой жене чего ж не наведаться.. это – к своей, как правило, не спешишь.
   Ботаник поглядел на него и  скривил в усмешке тонкие губы.
- Ты бы дед, поменьше острил, и без твоих шуток тошно, - проворчал Тимка. – И водки больше не наливай.
- Тебе-то?
- И себе тоже.
- Себе-то уже налил.
   Он опрокинул в себя стаканчик и шумно втянул воздух:
- Себя-то хрен разлюбишь, как говорится.
- Разлюбишь-не разлюбишь, - возмутился Тимка. – Нагрузишься сейчас, а ну как остановит гаишник. Теряй потом из-за тебя остатки времени.
- Ну остановит, ну и что?..... Спросим, почему он не в лосинах ...и почём любовь в автомобиле...и вообще. Чего это ты на дедушку голос повышаешь?
   Тимка двинулся вперед, и сжав пальцами плечо предка, с расстановкой проговорил:
- Дедушка – теперь – я!?
- Хватит ссориться, -  вмешался ботаник, - не хватало нам еще гаишника.
   Андрей Тимофеевич недовольно насупился и притих.
   Однако гаишники в это время заняты были, похоже, настоящими автомобилистами, и троица странных родственников добралась до дома Стечника без приключений.
- Позвонить было бы не плохо для начала, - сказал Тимка. – Да жаль телефона нет.
- Ничего страшного, - подал голос Андрей Тимофеевич. – Завтра же купим каждому по мобиле и будем как путние, всегда на связи.
- Мы приехали, - Кузьма Ильич хлопнул дверцей. – А звонить не стоит в любом случае. Прямо сейчас. Что-то мне подсказывает, что важна внезапность.
- Не стОит, так не стОит, - Свиридов-старший снова был в хорошем расположении духа, и по видимому даже жаждал приключений. – Только ментовские жёны к внезапностям завсегда готовы.
- А ты никуда не пойдешь, - сказал Тимка.
- Как это!? – удивился его дед.
- А вот так. Машину вместе с бидоном останешься караулить.
- Да уж, Андрей Тимофеевич, ты уж останься здесь, - поддержал ученика ботаник. – Многовато будет троих для позднего визита к даме.
- Ну вот! – весело возмутился отставник. – Как налей, так давай, Андрей Тимофеевич, а как по бабам, так в караул списывают.
   Он поставил недопитую бутылку на крышку капота и задиристо посмотрел на Кудовчина с Тимкой:
- А вы не боитесь, что я исчезну куда-нибудь с бидончиком, и ищи меня потом свищи?
- Большую часть бидончика я по карманам рассовал, - сказал Тимка. – Так что искать тебя никто не собирается... Да и кому ты нужен?
- Разве что Езерскому или его хозяевам, - вставил Кудовчин... – Хотя, вряд ли. То, что им от нас было нужно, они получили...
- Да что они получили?
- Теперь наша очередь искать их.
- Да в жопу ваши салочки... – возмутился дед.
- Поэтому вы лучше всё-таки подождите нас возле машины. Не думаю, что мы надолго.
   Кузьма Ильич сделал ударение на слове «вы», как бы призывая Свиридова-старшего не делать глупостей.
   Андрей Тимофеевич хмыкнул и отвернулся.
   Ботаник с Тимкой направились в сторону подъезда и оглянулись только когда подошли к двери. Отставник смотрел им вслед, держа в руке бутылку. Ботаник прошёлся пальцами по кнопкам домофона, а Тимкин дед демонстративно отхлебнул из горлышка и отвернулся.
   Мужской голос из панели на двери спросил «кто там?»
   Тимка с Кудовчиным переглянулись.
- Это Никитин, - сказал Кузьма Ильич.
- Открываю, - сообщил голос, и замок в двери щёлкнул.
   Сопровождаемые пиликаньем домофона, они подошли к лифту, который гостеприимно развел створки, как только Кудовчин нажал кнопку вызова.
- Нас словно ждали, - пробурчал Тимка, входя вслед за ботаником в лифт.
- Не исключено, - отозвался Кузьма Ильич,...
   Он нажал кнопку одиннадцатого этажа и задумчиво добавил:
- Кажется, я догадываюсь, кто нас встретит.
- Кто? – Тимка, поёжившись, уставился на ботаника.
- Сейчас-сейчас, Тимофей, - Кудовчин успокаивающе закивал. – Думаю, кое-что мы сегодня проясним.
   Лифт остановился, двери разъехались в стороны, и на лестничной площадке они увидели Стечника Андрея Андреевича собственной персоной. Он глядел приветливо и без удивления.
- Ну что? Обнимашечки!? – Стечник картинно развёл руки и хохотнул, как показалось ботанику, знакомо и гаденько. – Ходоки вы мои несусветные... в квартиру не приглашаю, потому как жена с дочками уже спят, а разговор, судя по вашим лицам, предстоит громкий.. хотя и короткий.
   Он перестал улыбаться и спокойно поглядел Кудовчину в глаза.
- Обзавелись семьей, Василий Николаевич? – выдержав его взгляд, спросил ботаник.
- Вы чертовски проницательны, Кузьма Ильич.
- Василий Николаевич?! – проговорил Тимка и непонимающе уставился на Кудовчина.
- Да, Тимофей. Рекомендую: Василий Николаевич Езерский, бывший естествоиспытатель, а теперь простой питерский мент.
- Во-первых, не простой мент, а старший оперуполномоченный, - с сарказмом заговорил Езерский.. – один мент упал замоченный, и кому же как не мне его заменить.. Ведь мы с ним так похожи; а во-вторых, Кузьма Ильич, естествоиспытания – такая штука, которую сразу так просто не забросишь. Уж вы-то знаете.
- Вы..... – заговорил Кудовчин и двинулся на Езерского..
- Полноте, Кузьма Ильич, - махнул тот рукой на ботаника, как на болтливого малыша, - ведь есть еще и в-третьих…
- Никакого в-третьих не будет. – Ботаник неожиданно для себя начал свирепеть, - я выведу вас на чистую воду…
    Звон осыпающегося стекла и грохот снаружи раздались почти одновременно. Осколки брызнули прямо к ногам Езерского, но он даже в лице не изменился, в отличие от Тимки с ботаником, которые от неожиданности вздрогнули.
   Езерский, улыбаясь, сделал приглашающий жест, и похрустывая битым стеклом, направился к оконному проёму.
- А вот и в-третьих подоспело, - сказал он, выглядывая наружу и приглашая собеседников сделать то же.
   Во дворе стоял гвалт от работающих автосигнализаций, а в окнах домов хаотично, как в калейдоскопе, начал вспыхивать свет.
- Вот видите, - почти шёпотом, абсолютно без эмоций сказал Езерский, кивнув вниз, - некого выводить на чистую воду, ребята.
   Искореженный «сорок первый» полыхал, казалось, каждым болтиком в колесе, вздымая над собой черный дымовой столб.
- О! – воскликнул Езерский, - да он, кажется, не в машине был.
   Тимка с Кудовчиным выглянули в окно и увидели Андрея Тимофеевича, неподвижно лежавшего метрах в десяти от того, что ещё недавно было автомобилем Физрука.
- Тем проще будет произвести опознание, - невозмутимо сказал Езерский. – Не тот ли это человек, которого вы собирались вывести на чистую воду, Кузьма Ильич?
   Кудовчин бросился к лифту со словами:
- Быстрее, Тимофей, он может быть еще жив.
- Да уж вы поторопитесь, - всё также невозмутимо вещал Езерский. – Сейчас приедут мои коллеги, начнут место осматривать, принадлежность автомобиля выяснять…
    Тимка на непослушных ногах прошёл мимо него к лифту, посмотрев в спокойно улыбающееся лицо ещё  столь  недавно безобидного милиционера с заячьей губой.
- И радуйтесь, что так быстро добрались сюда, друзья мои, - добавил им вслед Езерский.
     Лифт тронулся, унося вниз ботаника и школяра, стоявших внутри него и следивших за работой невозмутимого электричества, миганием лампочек отсчитывающего этажи.
    Андрей Тимофеевич был ещё  жив. Тимка бросился к нему. Упал рядом на колени, приподнял его голову, заглядывая в глаза:
- Дед, скажи что-нибудь, где болит?
- Уже нигде, Тим. Уже нигде.
- Тимофей, не тормоши его, - Кудовчин присел рядом и начал расстегивать бушлат, одна сторона которого заметно буро набухла.
- Дед, дед, - повторял Тимка, как заведённый. – Скажи что-нибудь. Где болит? Дедушка-а.?..
- Все, Тим, - чуть слышно прошептал отставник, - дедушка теперь ты. Прости..
   Он мог шевелить только веками и губами. Кудовчин беспомощно оглянулся. Надо было что-то делать. Но что?
- Кузьма Ильич, скорую! Надо скорую! Что вы сидите!?
- Не надо скорую, Тим, - едва слышно прошептал его дед. – Не надо.
   Он прикрыл веки и затих. Кудовчин потрогал артерию на его шее и одернул руку. Потрогал ещё раз и встал.
- Всё, Тимофей, надо идти.
- Куда идти?! – огрызнулся Тимка.
- Отсюда, - Кудовчин склонился над ним, - возьми себя в руки. Это уже по любому не твой дедушка. Идём.
   Он силой поставил Тимку на ноги и повлек к ближайшей арке прочь со двора.
 
 
 
 
 
 
 
                                                Эпизод 43
 
        
                                                  « - Если вы не будете заставлять себя
                                                                    делать то, что нужно вам, то другие
                                                                   будут заставлять вас делать то, что
                                                                    нужно им.
                                                                   - Помилуйте, барон. В шлёпанцах
                                                                       не отступают и уж тем более не
                                                                        пятятся. В них можно только
                                                                         идти вперёд.
                                                                       - Вы никак не возьмёте в толк,
                                                                          что именно труд создал из
                                                                                обезьяны человека.
                                                                                  именно поэтому
                                                                                  мои сотрудники –
                                                                                     трудоголики.
                                                                                      - Они что?
                                                                                         До сих
                                                                                            пор
                                                                                             не
                                                                                       перестали
                                                                                быть обезьянами?..
                                                                                      Вот, кстати,
                                                                                     кто-то вошёл;
                                                                                     не ваш, часом?
 
                                                                          - Если с ружьём, то – мой …» 
 
                                                                             из беседы за завтраком барона
                                                                         Мюнхгаузена и Обломова.
 
 
 
 
   Им довольно долго пришлось идти по Наличной, сигналя редким в это время автомобилям. Тимка шёл,  словно в забытьи; мыслей не было. Почти не было. Кузьма Ильич,  оборачиваясь, всё норовил остановить какого-нибудь автомобилиста, и, на конец, ему это удалось.
   Молча забрались на заднее сидение, Кудовчин назвал адрес Никитина, и машина тронулась.
- Почему он сказал, чтобы мы радовались, что быстро добрались? – спросил Тимка.
- Кто? – не понял Кудовчин.
- Этот ваш Василий Николаевич.
..- Наверно, потому.., что мы могли остаться с твоим дедушкой.
- А-а.. – Тимка начал приходить в себя, - дедушка теперь – я, - тихо пробормотал он.
- Угу, - невесело согласился ботаник.
- А если бы он не сразу открыл дверь.., мы бы тоже могли остаться с дедушкой.
- Угу, - снова повторил ботаник.
- Тогда почему же он открыл?
   Кудовчин пожал плечами:
- Шансов мало было, что нас заденет. Далековато, всё-таки.
    Он помолчал и добавил:
- А подраненные мы ему не нужны. Вдруг уйти не смогли бы. Лишний след..
- А какие мы нужны ему?
- Скорее всего мёртвые… На худой конец, живые.
- Ну да, - вздохнул Тимка, - только в этих двух случаях нас никто к беседе не вынудит... Хитрый он...
- Не то слово... Сволочь.
   Водитель подозрительно оглянулся. Ботаник с учеником замолчали. Кудовчин подумал, что зря он, пожалуй, назвал адрес Никитина, и попросил водителя изменить маршрут. Нарочито внятно он обозначил перёкресток за квартал от дома физрука. Тимка глянул на учителя, понял вдруг почему это было сделано, кивнул и уставился в окно. Город спал.
 
     Когда остановились, учитель попросил ученика рассчитаться за дорогу. Водитель повертел купюру в пальцах, хмыкнул, словно обидевшись, и уехал. Прогулявшись в молчании, пришли домой. К Никитину. Кузьма Ильич ключом дверь открыл, показал Тимке где находится туалет и ушёл на кухню. Впервые в жизни Тимка мочился не просто так. Струя была той же, так же звенела об унитаз. Тимка был другой и настолько другой, что и в голове позванивало от пустоты. Застёгивая ширинку, он вдруг отчётливо понял, что стар. Что дедушка теперь действительно он и никто другой. И дедушка – самому себе. Он вымыл руки, вытер их о полотенце с голой девчонкой  и пошёл на кухню, где его учитель ботаники и физрук по совместительству заваривал чай.
- Что полагаешь делать, Тимофей? – встретил его вопросом ботаник.
   Такой вопрос раньше ботаником не задавался. Это был вопрос физрука. Тимка молча взял телефонную трубку и набрал свой домашний номер. Ответила тётка. Почти мгновенно; видимо ждала. Ответила, услышала родной голос и запричитала…:  и племянника нет, и мама умерла: хоронить как? И позвонили только что, что дом сгорел. И брату сообщить обо всём этом сил нет. Тимка начал ругаться в трубку. Кудовчин хмыкнул и разлил чай по чашкам.
   Голосом отца и отеческим тоном Тимка запретил тётке-дочери беспокоить имеющимися проблемами кого бы то ни было.
- Двигай кА лучше в санаторий, - почти орал он в трубку. – Полечись и успокойся. Мужиками займись. Не вздумай никому звонить. В Старую Руссу! Путевку я оплачу. Завтра же.
    И он бросил трубку.
- Почему в Старую Руссу? – осведомился Кудовчин, отхлебывая из чашки.
   Тимка чуть было не послал его в задницу,  но вовремя  выдохнул. А почему, собственно, в Старую Руссу? Действительно... Так ведь привычка. Всем семейством, бывало, отдыхали. Грязи, воздух, процедуры; инъекции; успокаивает. Как-то само собой пришло это в голову в качестве совета для тётки.
   Тётка... А теперь она ещё и дочь. Тимка выругался.
- Неделикатно ты ругаешься, Тимофей, - проговорил Кудовчин, доливая ему чай. – По моему, с женщинами так нельзя.
- Спать пойду. – сообщил Свиридов-Самый Младший и ушёл с кухни, не выпив чаю.
 
                                               
 
 
 
 
                                             Эпизод 44
 
                                                                 «Блюдо из двух букв?»
                                                                                                                       Помнишь?
 
 
     Утром Кудовчина разбудил телефонный звонок. Он поднял трубку и не сразу понял, кто звонит. Голос был знаком и даже давно, но чей?
- Роман Ильич, ты в порядке? – спросил голос.
- Да.
- Говорить можешь?
- Да.
- Не перезанимался с девочками?
- Нет.
- Так почему не узнаешь?
   Кузьма Ильич начал приходить в себя. Это звонил Игорь, бывший муж Оксаны Леонидовны. Ксюши-Ксюшеньки...
- Ты чего? – спросил ботаник по физруковски, - узнал, конечно.
- А я уж подумал, что ты устал от дел физических... Поговорить надо.. Не по телефону.          
- Давай поговорим, - Кудовчин сел на кровати и запустил ноги в тапочки, - я уже к этому начинаю привыкать.
- Не по телефону, Ром, ты слышишь?
- Ты откуда звонишь? – решил определиться в пространстве ботаник.
- От Оксаны.
- От Оксаны?!. – Кудовчин окончательно проснулся, - А где она?
- Вот об этом и надо поговорить. Я сейчас у неё. В смысле – у нас.. В смысле – в её квартире… Давай встретимся.
- Давай, - Кузьма Ильич посмотрел на храпящего на диване Тимку. – Только.., - он замялся
- Что только, Рома? – на  другом  конце провода зазвучало явное раздражение, - у меня жена исчезла, и тёща достала с вопросами.. ты вменяем?
- Да-да, - Кудовчин встал, - Где встретимся? Предлагай.
- На Петроградке в Макдоналдсе.
- Хорошо. Через два часа.
- Через сколько?!?
- Через два.
- Рома, ты в себе?
- Я в себе. Жена исчезла не у меня, и не у меня осталась тёща..
- Хорошо, - через молчание согласился муж Оксаны.
 
    Кудовчин Тимку не будил; тот сам проснулся. Открыл глаза и сразу сел на диване.
     Они не спеша, побрились. По очереди. Кузьма Ильич предложил это сделать первым ученику, весело намекнув на старшинство, и тот согласился.
      Сварили яиц. Всмятку. Как только вода с яйцами закипела, газ выключили и забыли о яйцах на время приготовления бутербродов. О яйцах вспомнили,  посмеялись и обдали их холодной водой из-под крана. Короче, завтракали  не торопясь, и Кузьма Ильич сообщил Тимке, что есть интересная встреча в Макдоналдсе только, когда они  дозавтракали.
- А с кем? – осведомился Тимка.
- С мужем Оксаны.
    Тимка отставил чашку с недопитым чаем и встал.
- Поехали!? – не-то спрашивая, не-то утверждая, сказал Кудовчин.
- Угу, - сказал Тимка, почти стремглав, несоответственно возрасту, начав собираться.
 
   Каменноостровский проспект возле Петроградской встретил обычным  оживлением. Школяр с учителем добирались туда медленно. Очень неторопливо и молча зашли в маккафе. Игорь был уже на месте. Они подсели к нему за столик, и Кудовчин представил Тимку:
- Знакомься, Игорь: это – дедушка Тимофея Свиридова, нашего ученика.
- Помню такого ученика, - Игорь встал, протянув Тимке руку. – Он, кажется, в классе Оксаны учится. Как он кстати?
- Андрей Тимофеевич меня зовут, - представился Тимка, - а внука моего застрелили.
- Извините, - Игорь сел. – Как же это – застрелили? – он перевёл взгляд на Кудовчина.
- Сейчас не об этом, - ботаник махнул рукой, - История долгая и к нашему разговору отношения не имеет.
- Как же так, Рома? – Игорь перевёл непонимающий взгляд с ботаника на школяра.
- Не беспокойся. Ты хотел поговорить об Оксане. Вот давай и поговорим. При Андрее Тимофеевиче ты можешь быть предельно откровенным… Он не менее твоего заинтересован в этом разговоре.
- Ром, я ничего не понимаю. Что у вас там, в школе происходит? Какое отношение дедушка ученика имеет к моей жене?
- Игорь, - Кузьма Ильич провел ладонью по лицу, словно сгоняя непрошенную улыбку, - расслабься. Все тебе будет объяснено, но позже. Сейчас об Оксане. Ты же хотел о ней поговорить?
   Игорь приложился к соломинке в бумажном стаканчике, стоявшем перед ним, и надул щеки.
- Ну так что насчёт Оксаны? – спросил Кудовчин.
- Я её видел, - Игорь оторвался от соломинки.
- Где? – спросили одновременно ботаник с учеником.
- Однако! – Игорь вновь изучающее посмотрел на каждого, - интерес у вас действительно неподдельный.
- Просто, она исчезла внезапно, - заговорил Кудовчин, - и не оставила ни адреса, ни телефона для связи.
- Да уж не мудрено, - Игорь склонился над соломинкой.
- Почему не мудрено?
- Потому что она даже родной маме ничего не сказала, а уж про школу-то и подавно забыла.
- Что ты имеешь ввиду?
- Я говорил с ней, - Игорь отрывался от соломинки только чтобы кинуть очередную фразу и вновь припадал к напитку. Казалось, он не столько пьёт, сколько балуется, пуская пузыри, как, бывает, делают это дети в таких заведениях с подобными приспособлениями  для питья..
   Кудовчин решительно взял у него объемный бумажный стакан, из крышки в котором торчала соломинка, и отставив его в сторону, навалился на столик:
- Игорь, о чём ты с ней говорил, и когда?
- О пирожках, - Игорь вернул себе стакан и приложился к соломинке, на этот раз густо из неё затянувшись.
- О каких пирожках?
- С грибами, с мясом, с рисом и яйцом... С капустой, с картошкой и луком, с брусникой и орехами.
   Кудовчин с Тимкой переглянулись, и ботаник снова отнял у Игоря стакан. Словно заподозрив неладное, он потянул через соломинку жидкость, и почувствовал, что в стакане не кола.
- Да, - Игорь улыбнулся. – Чистой воды коньяк… Она не узнала меня, Рома. Совсем. Для неё я был просто проезжий покупатель пирожков.
     Кудовчин вернул Игорю стакан и с сомнением на него поглядел.
- Торгует она пирожками. Себя не помня. А скорее всего, ничего не помня. Вот так-то, Рома..
- Где торгует?
- На трассе, в Крестцах.
- Это где?
- В Новгородской области.
- Как она туда попала?
- Откуда я знаю.. Приехала, надо полагать.. Или переехала..
     И Игорь сбивчиво рассказал, как он совершенно внезапно встретился со своей бывшей супругой у лотка с пирожками. Прикладываясь к соломинке по ходу рассказа, бывший супруг Оксаны поведал о том, как после окончания своей учительской карьеры он не долго, но счастливо, жил со своею новой подругой на съёмной квартире; как был покинут ею внезапно и без объяснения причин: как продал машину – единственную собственность, взятую им с собой после развода с Оксаной, а на вырученные деньги и взятый кредит приобрёл грузовик и сделался дальнобойщиком. Около полугода возил самые разные и незатейливые грузы между Питером и Москвой, пока однажды не позвонила  бывшая тёща; буквально на днях; и не сообщила, что её дочь исчезла., Тёща искала его с милицией, полагая, что именно он стал причиной исчезновения дочери. Поговорив с бывшей родственницей по телефону, а также перекинувшись парой фраз с милиционером, находившемся рядом с безутешной мамой, Игорь подивился, насколько быстро его нашли. Милиционер сообщил, что они, мол, всегда работают оперативно и разошлись на том, что если Оксана Леонидовна появится в поле зрения бывшего супруга, то он незамедлительно об этом сообщит; как маме; так и в органы.
     И вот Оксана появилась. Однако обстоятельства  её  появления, а так же тот  факт, что супруга  она  не  узнала, сподвигли Игоря не спешить с вестями по обозначенным адресам, а попробовать сначала включить девушке память. А уже потом радовать её маму. С этой-то целью он и названивал периодически  Роману  Ильичу, пока тот сегодня утром, наконец-то не поднял трубку….
- Понимаешь, Ром? Если  она  увидит  коллегу по работе, если с ней об уроках поговорить? У неё  в голове,  глядишь, что-нибудь и встанет на место.
     Кудовчин, переглянувшись с Тимкой, с сомнением пожал плечами.
- Сомневаешься? – Игорь отставил стакан. – Она действительно не в себе.. И похоже сильно, но попытка – не пытка. Давай попробуем. Я  завтра в рейс, вот бы вместе и двинули.
- Когда ты с ней говорил, ты как к ней обращался?
- Как к жене, как же ещё?
- По имени?
- Ну да.
- А она что?
- Да ничего. Ноль эмоций, продала пирожков пакет и озираться давай. Словно даже бояться меня начала.
- То есть на своё имя она не среагировала?
- Ну да.
- А кто-нибудь из тех, кто рядом находился, обращался к ней по имени?
- Нет. Там все своими пирожками да самоварами заняты были.. К тому же всё так неожиданно вышло; эта встреча; я имею в виду; что я  и сам немного растерялся… Ты думаешь, что она имя своё забыла? .. Вполне возможно.. хотя сдачу отсчитала точно, и в пирожках разбирается, - невесело усмехнулся Игорь. – Ну так как? Составишь компанию?
     Кудовчин посмотрел на Тимку, вздохнул и согласно кивнул.
-  Я с вами поеду? – подал голос Свиридов.
- Пожалуй, нет, Тимофей, то есть, Андрей Тимофеевич, - поправился ботаник, - займитесь-ка лучше домашними делами и дождитесь моего возвращения.
     Тимка поочерёдно поглядел на бывших педагогов, пожал плечами, и молча кивнув, вышел из-за стола.
- Позвоните, когда вернётесь, - бросил он напоследок. – Я у тётки буду, в смысле, у дочки.. Да, вот ещё что, - он сунул руку в карман и положил перед Кудовчиным пачку банкнот. - На всякий случай.
     Игорь присвистнул …
- Щедрый у тебя приятель, - сказал он Кудовчину, пока Тимка шёл к выходу.
- Да. У него мало что осталось кроме щедрости…
- Во внуке небось души не чаял?
- Да уж, - пробормотал Кузьма Ильич и тоже поднялся из-за стола. – Где встретимся завтра?
- Подожди-ка! – Игорь вдруг встрепенулся. – Так он подозревает, что Оксана как-то причастна к смерти его внука?
- Успокойся. Ничего такого он не подозревает. И не забивай себе голову его внуком. Лучше скажи где завтра встретимся?
- Я тебе позвоню, как загружусь.. и двинем.
- Хорошо… Договорились.
 
     Они расстались, и Кудовчин, купив по дороге мобильник, отправился домой к Никитину. А куда ещё?
     Дома ждал автоответчик с голосом Стечника-Езерского. Новоиспечённый оперуполномоченный невозмутимо советовал заглянуть в отделение и дать объяснения по автомобилю АЗЛК -2141, взорвавшегося на Наличной улице минувшей ночью. Дружеским тоном голос рекомендовал приехать с заявлением об угоне означенного автомобиля, во избежание лишних вопросов милицейского характера.
   ..Кудовчин выругался, написал заявление, поставил мобильник  на зарядку и отправился на встречу с милицией.
     Освободился он только под вечер. Когда вернулся, позвонил Тимкиной тётке. Трубку поднял Свиридов. Кузьма Ильич сообщил ему номер своего мобильного, на что тот, усмехнувшись, сообщил, что теперь и он на связи и почти всё увидел на дисплее. Договорились о том, что Кузьма Ильич позвонит сразу по возвращении из вояжа, не смотря на то, что Тимка вдруг стал настаивать на звонке из Крестец.
- Прямо от лотка с пирожками? – рассмеялся ботаник. – Тимофей, не торопи события. Дай мне для начала туда доехать.
- Хорошо-хорошо,  Ильич, - Тимка вдруг успокоился. – Тогда до встречи. Вам же действительно нужно собраться.
 
     Собраться действительно не мешало б. Кудовчин вдруг осознал, что впервые за многие годы покидает пределы города и пока не ясно на какое время. Что ему может понадобиться в дороге? Он отчетливо понял, что не имеет об этом ни малейшего представления… Надо спросить у Игоря – осенило ботаника.
     Он набрал номер Оксаны и услышал голос её мужа:
- Аллоэ?
- Это я. Подскажи, пожалуйста, что мне взять с собой в дорогу? Что вообще может понадобиться в пути?
- Ну  ты  даешь,  Ром! Что ты обычно берешь на турбазу? – рассмеялся Игорь. – Смену белья и презервативы. Основное необходимое тебе дедушка уже выдал..
- Ага... ну да, - беспомощно пробормотал ботаник и положил трубку.
    Он рассеяно прошёлся по комнате, сходил на кухню, сел за стол и решил  для начала составить список вещей, которые не помешают в дороге. Однако, взяв ручку с бумагой, понял вдруг, что дело это – бесполезное; написать можно, что угодно, а что на самом деле есть в квартире физрука из полезного за городом?. Кузьма Ильич снова решил более тщательно осмотреть квартиру Никитина, по месту определяясь с полезностью предметов для выезда. Тем более, подумал Кудовчин, что оглядеться здесь внимательнее лишний раз не помешает.
 
     Тем временем Тимка, устав от причитаний тётки, решил с не меньшей пользой провести остаток дня. Мысль о том, что отгадка его перевоплощения находится в руках новоиспеченного оперуполномоченного не давала ему покоя.
     Оставив безутешную родственницу на попечение телевизора, Свиридов-Старший-и-младший отправился на Васильевский Остров по хорошо запомнившемуся ему адресу.
     Оперуполномоченный оказался дома. Тимка представился в домофон просто:
- Дедушка.
- Какой дедушка? – спросил Стечник-Езерский.
- Тот самый, - зло ответил школяр.
- А-а.. ну входи-входи, дедушка.
   Поднявшись на одиннадцатый этаж и выйдя из лифта, Тимка застал ту же картину, что накануне ночью; тот же мент, в той же одежде, в той же позе и с тем же выражением лица; не было только битого стекла под ногами. Хотя, подумал Тимка, оно и тогда появилось позже. Он невольно бросил взгляд на окно; оно было целым; при этом ничем не выдавало того, что только что было заменено…
- Чего молчишь, дед? – буднично спросил опер.
- Я тебе не дед, - Тимка с неудовольствием почувствовал, что начинает злиться, - деда ты убил.
- Я никого не убивал… Просто взорвалась машина,  а рядом оказалась тушка, опознанная как беглец из психушки. Угнал он эту машину или просто шёл мимо – хрен его знает... Эх, дед, дед, - насмешливо вздохнул Езерский, - в манду одет  елдою  подпоясан...
    Тимка почувствовал, что бешенство где-то рядом; оно уже почти было в нём; внутри; и только мысль о том, что ничего ему с этим человеком сейчас  не сделать, остановила волну ярости и вдруг воплотилась в казалось бы глупейший вопрос:
- А где эта психушка?
   Милиционер двинул бровью, словно его осенила какая-то догадка, и поднял палец:
- Подожди, сейчас вернусь...
   Он скрылся в квартире, плотно прикрыв за собой дверь. Опешивший Свиридов остался на площадке один..
   .. За чем он пошёл? За пистолетом?.. Или за ружьем? – мелькнуло в Тимкиной голове; стало страшно. Тимка оглянулся на лифт, потом посмотрел на дверь квартиры, из которой не доносилось ни звука, и начал тихонько пятиться назад..
     Дверь внезапно открылась, и появился Езерский, по стечниковски  улыбаясь, и без пистолета. В руке он держал лист бумаги.
- Держи-ка, - протянул он его Тимке, - здесь подробный план как её найти.
     Он усмехнулся:
- Ты действительно смотайся туда.. Глядишь, тебя там и оприходуют; а передо мной больше не маячь.. Маньяч где-нибудь в стороне; не до тебя теперь мне.
     Тимка, сжав листок в пальцах, тупо смотрел в заячью губу, выпустившую из-под себя улыбку.
- Иди-иди, дорогой, - благосклонно махнул ладонью милиционер.
     Тимка развернулся и вызвал лифт. Не оглядываясь, вошёл в него и нажал кнопку первого этажа. Огонёк привычно пополз по цифрам вниз. 
 
 
 
                                                 Эпизод 45
 
    
 
 
     Времени на поиск ушло много. Следуя маршрутом, изложенным Езерским на листке, Тимка скрупулёзно выяснял у прохожих на каком транспорте можно добраться до той или иной точки, обозначенной в плане как ключевой ориентир. Можно было взять такси, и назвав адрес просто туда доехать; тем более, что при его нынешней финансовой состоятельности эти расходы были более чем незначительны; но Тимка упрямо и неторопливо перемещался по городу общественным транспортом. Была ли тому причиной скуповатость Свиридова-старшего или решительная осторожность Свиридова-младшего, Тимка особо не задумывался. Для себя он решил, что необходимо по пути тщательно обдумать то, кого и о чём он будет расспрашивать. И именно поэтому спешить с перемещением в пространстве, как он считал,  не стоило.
   Однако, думать, как оказалось, было особенно не о чем. К тому же подспудно и незаметно стало опять хотеться пива. Организм Андрея Тимофеевича требовал дозы спиртного. Но Тимка твёрдо решил наказать себя жаждой и пива выпить лишь после того, как выяснит хоть что-нибудь о судьбе своего бывшего тела.
 
     Время визитов в больнице, по всему было видно, подходило к концу. Кроме Тимки в небольшом вестибюле были ещё два человека; дама с красивым мужским лицом и уже почти взрослой дочерью спокойно и похоже привычно, сидели у окна на обтянутой дерматином скамье и неведомо чего ожидали. В будке у прохода в недра стационара за стеклом маячила фигура в униформе. Раздался телефонный звонок, охранник приложил трубку к уху и вслушался в неё. Дама с дочерью у окна встрепенулись, и дочь, наверно ровесница прежнего Тимки, встала, нерешительно поглядывая то на охранника, то на мать.
- Проходите, - выглянув из своего поста, сказал охранник.
   Дама поднялась  и вместе с дочерью направилась к турникету рядом с будкой.
     Как она шла! Тимка загляделся. Он вдруг понял, что оба эти создания противоположного ему пола и разного возраста нравятся ему одинаково. Это было неожиданно. Девчонка никогда б не привлекла его внимания, будь он прежним Тимкой, а уж её мамаша и подавно. Но сейчас он смотрел на них другим взглядом и с оторопью понимал, что взгляд этот – не совсем его. Андрей Тимофеевич в нём,  забыв про пиво, наслаждался зрелищем движения женских тел. Таких разных и таких притягательных. Он словно впал в транс, не сводя глаз с удаляющихся фигур. Ему почудилось, что он угадывает даже движение белья под одеждами обеих. Да что там движение, казалось, он чувствует,  нет, знает цвет этого белья. .. Невыносимо захотелось проверить это знание…
     Лицо отставника покрылось испариной; Тимка с удивлением и ужасом ощутил, что взмок сейчас он прежний, а не его дедушка; взгляд его на женщин, такой непривычный и неожиданный для него,  был только для него и неожиданным, а для Андрея Тимофеевича – вполне обычен и даже приятен...
- Вы к кому, папаша? – вернул его к действительности охранник.
- Я.. к главврачу.
- Его сегодня нет. Приходите завтра с утра.
- Мне нужно сегодня.
- Я же говорю вам, папаша, сегодня главврача уже не будет.
- Тогда какой-нибудь другой врач?..
- Вы, собственно, по какому вопросу пожаловали? – охранник насупился.
- Мне нужен кто-нибудь из врачей, - Тимка замялся, - специалист, который  знает… знал моего внука.
- Вашего внука? – охранник повел головой, разминая шею, и слегка коснулся пальцами дубинки, висевшей у него на ремне.
- Ну да, внука, - Тимка заторопился с объяснениями.. – Это мальчик, который сбежал отсюда… не так давно.
- А-а, - охранник расслабился.
- Так может быть, вы поможете увидеться с врачом, который лечил моего внука? – Тимка состроил просительную мину, - он возможно, последний, кто видел его живым..
- Живым?.!
- Да. Живым. Моего внука убили, и я не знаю почему.. Возможно врач что-то знает?.. Врач, наверняка что-то знает.. Не может быть, чтобы не знал... Помогите, пожалуйста. Я вас очень прошу..
     Вид деда, и тон его просьбы, жалостливый до безысходности, были, по видимому, в диковинку стражу, привыкшему видеть совсем иные проявления чувств в этом месте. Он неуверенно помялся на месте, и сказав «хорошо», направился в свою будку. Набрав короткий номер, охранник не долго поговорил в трубку, поглядывая через стекло на Тимку, потом призывно махнул ему рукой, и когда Свиридов подошёл, сунул трубку ему в руку.
     Женщина на другом конце провода отрывисто и бесцеремонно принялась расспрашивать Тимку, как ему показалось, едва ли не обо всём сразу. Когда дошло до описания внука, Тимка сосредоточился и также отрывисто и рублено, как его собеседница, дал описание себя самого прежнего. Женщина, не перебивая, выслушала его и сказала:
- Хорошо. Подождите. Сейчас к вам спустится врач.
     Тимка положил трубку и благодарно кивнул охраннику.
- Ну и чего? – спросил тот.
- Сказала, что сейчас кто-нибудь из врачей придёт.
- Вот и хорошо... Это Сергеевна. Тебе, отец, повезло, что её смена; она и за главврача очень многое может.. А выглядит, я тебе скажу, будьте-нате..
   При этих словах охранник заговорщицки подмигнул Тимке и достал сигареты.
- Закурим? – протянул он пачку.
- Я не курю.
- Бывает.. Да ты присядь, папаша. Сейчас ужин начался. Как докушает народ, так медики и освободятся.
    Тимка собрался было уже пойти к лавке под окном, с которой не так давно снялись мама с дочкой, но в это время раздался звук шагов на лестнице. Шагов женских, в этом не было никакого сомнения. Тимка оглянулся. Спускавшаяся к турникету женщина в пижаме и газетной шапочке была.. Тимка понял, что именно к ней, как ни к кому, подходило определение охранника. Очевидно не обремененная излишествами под пижамой в том числе  и из облачения, женщина только взглядом могла напоминать о том, что она – врач. Всё  остальное; - походка, руки, опущенные в карманы, тапочки с каблучками, стучавшие о ступени и мягко шлёпающиеся о пятки, даже шапочка из газеты, в любом другом месте показавшаяся бы дурацкой; всё это завораживало. Подмышкой она держала свёрток голубоватой ткани.
     Тимка даже рот открыл. Охранник ухмыльнулся, глянув на него, и едва заметно кивнул в сторону женщины.
- Андрей Тимофеевич – это – вы? – обратилась к Тимке женщина, остановившись на нижней ступеньке лестницы.
- Да, - сглотнув слюну, вымолвил Свиридов и подумал, что выпить, все-таки, надо было. Хотя бы минералки.
- Идёмте. Я представлю вас врачу, который занимался вашим внуком.
- Занимался моим внуком? – пересохло спросил Тимка.
   Она молча подождала пока он проходил вертушку турникета, повернулась и стала подниматься по лестнице, ступая исключительно на носки. Тапочки мягко зашлепали по пяткам. Вид подымающейся её сзади показался Тимке не менее завораживающим, чем её  нисхождение. Где-то внизу остался охранник с сигаретой, а впереди виолончельные изгибы под пижамой с каждым мягким шлепком тапочка настраивали на лад, который ему раньше был абсолютно не знаком.
     Дед был маньяком, - мелькнула в голове шальная мысль. – невозможно так смотреть на женщин.. Причем, на каждую... Это – не нормально.. это мешает.. Чему?.?.
     Он ускорил шаг и поравнялся с женщиной, когда они вошли в коридор, пустой и длинный.
     «Но ведь на улице я так не смотрел на женщин», - размышлял Тимка. – «почему?. Я был занят..мне нужно было ехать сюда… хотелось пива.. что-то во всём этом есть не то… чёртов дедушка.. а пива, всё-таки надо будет выпить.. может, это без него всё  так выглядит.. абсолютно типичное не то»..
- Сейчас ужин, - прервала молчание виолончель в пижаме. – Вам придётся немного подождать.
   Они шли по коридору к дверям в его торце, над которыми красовалась надпись «столовая», выполненная большими пенопластовыми буквами.
    Открыв дверь, женщина  приглашающее  кивнула Тимке, и когда они вошли, указала на стул возле массивной ширмы, отгораживающей, по видимому, вход в кухню.
- Накиньте вот это, - протянула она свёрток.
     Тимка развернул ткань, которая оказалась халатом, и набросил его на плечи. В зале за столиками, в однотонных и  разноцветных  пижамах, сидели мужчины и женщины разного возраста и, переговариваясь в полголоса, ели. За каждым столиком на чьей-нибудь голове виднелась газетная шапочка; точно такая же как на Тимкиной провожатой. Тимке показалось это странным. Хотя, подумал он, чему удивляться, такое уж место.
- Побудьте пока здесь. К вам подойдут, - сказала женщина, и уйдя вглубь зала, села за столик, где ни у кого на голове не было газетной шапочки.
     За ближайшим к Тимке столом ели четверо. Человек в газетной шапке сидел к нему спиной. Напротив него девица потерянного вида, молча улыбаясь,  ничего не ела, а похоже, внимательно слушала беседу текущую между восточного вида малым и осанистым толстяком, сидевшими друг напротив  друга  и  уплетавшими нечто, к чему гарниром была гречневая каша.
     Тимке показалось, что толстяк говорит даже больше, чем ест; при этом ему, похоже, было всё равно, слушают ли его.
- Я, понимаешь, чувствую  финансовые потоки, - толстяк набивал рот гречкой по самые губы, и быстро двигая низом лица, старался как можно скорее пропихнуть её  в глотку, чтобы продолжать говорить, словно боясь, что его сейчас перебьют, или, чего доброго, вообще уйдут. – Они у меня в голове, - постукал он пальцем себя по лбу.
- Каша у тебя в голове, - проговорил  человек в шапочке. – Гречневая снизу и ливером накрытая..
- Не перебивай, - толстяк бодливо мотнул головой. – Порядок цифр я сразу схватываю. Я бизнесом занимаюсь  пятнадцать лет. Один раскрутил. Другой. Это знаешь что такое?. Не перебивай!.. – он вновь зачерпнул каши, - это такой выход энергии. Это всё! Ты никогда не поймёшь. Берёшь направление и весь туда. Долбишь его, долбишь. Объём работы – вот он. Перед тобой. Делаешь, чуть не падаешь. Думаешь: вот сейчас можно остановиться. Завтра с этого места начну. А как остановиться, если это деньги?!. А завтра уже с другого места заканчивать можно будет, и денег больше! Не перебивай. А всё  для чего?! Не перебивай!.. Чтоб  человека  можно было пригласить, и чтоб не стыдно было... Чтоб дети, жена радовались... А они...
     Толстяк вдруг прекратил есть, замерев над тарелкой.
- А ночью ты зачем ешь? – спросил человек в шапочке таким тоном, словно не слышал до этого ни слова.
- Мне звук моего голоса нравится, - проглотив очередную дозу каши, сказал толстяк. – А ночью тоже есть охота. Есть пища духовная, а есть вкусная. Везде не успеть.
- Может, потому и ешь ночью, что звукам внутри головы не мешают звуки снаружи?
- Нет. Просто днем некогда..
- Сейчас-то времени навалом..
- Сейчас режим, а я от него отвык.
- Привыкнешь, - человек в шапочке встал. – Отдохнёшь от финансовых потоков. Бизнес-то кто наследует, пока тебя не будет?
    Толстяк задумался, глядя в тарелку, и вдруг скороговоркой проговорил:
- Меня не может не быть. Да я. Кто же ещё? Больше-то не кому.
     Восточного вида малый собрался было что-то сказать толстяку, но человек в шапочке остановил его жестом.
- Не надо, - сказал он. – Ты что? Не видишь? У него снова приступ.
   После этих слов человек в газетной шапке подхватил стул, на котором сидел, и направился к столику виолончелеобразной коллеги, приведшей Тимку сюда.
    Потерянного вида девица вдруг заговорила, обращая к толстяку тоскующие глаза:
- Блажь, это только, всего лишь – блажь, и она, как все из блажей в подлунном мире – хабарик, тонущий под тяжестью говна, смываемого вслед за ним в сортире..
- Я не понимаю, о чём она говорит, - насторожился толстяк, охватывая пятерней компот.
- Где уж тебе понять, ты же не куришь, - восточный малый подался вперёд, согнув в локтях руки и навалившись ими на стол. – Ты же пойми, Попинтомище, - горячо заговорил он. – Ведь он всеми нами говорит с каждым из нас.
- Он? – толстяк поднял указательный палец вверх.
- Он не там, - восточный малый замотал головой. – Он ближе к тебе, чем шейная артерия.
     Толстяк перенаправил палец в лицо своего горячего собеседника:
- Ты?
- Ты хочешь, чтобы я тебе в эту артерию зубами вцепился!?! – взорвался тот.
- Закадычные друзья за кадык не хватают, - вновь подала голос девица.
    Восточный малый выдохнул, посмотрел на девицу и снова переключил внимание на толстяка:
- Почему до тебя не доходит?
- Чего не доходит? – толстяк насупился и хлебнул компоту. – Того, что сидит на облаке дядька с нимбом и всем рулит?
- Какая же ты – собака!.. вот ведь собака!.. Собака! – внезапно радостно воскликнул азиат. – Ты же знаешь собаку, Попинтом?
- Какую собаку?
- Любую. Какую хочешь. Каких ты знаешь собак?
- Ну-у, - толстяк задумался. – Пуделя знаю, ротвейлера...
- Во-от... Теперь допусти, что пудель с ротвейлером имеют понятие о нём; как думаешь, Попинтом, в каком виде они его представят?
     Попинтом пожал плечами.
- Своего собачьего бога? – не унимался восточный малый; и видя, что Попинтом  в  нерешительности,  начал медленно,  раздельно произнося слова, подсказывать:
- Наверно, в виде очень большого пуделя или очень большого ротвейлера, каждый из которых сидит на облаке с нимбом и режиссирует на земле собачью жизнь? Так получается?
- Ну это-то вряд ли, - Попинтом развел руками.
- Вот видишь! – воскликнул азиат. – Пудель уверен, что ротвейлер ошибается, а ротвейлер уверен, что  ошибается пудель, а ты уже знаешь, что они оба ошибаются, или, по крайней мере, это утверждаешь..
- Не понимаю я твоего азиатского юмора, - сказал Попинтом, вылавливая из компота фрукты и складывая их в рот.
- Вам надо просто полюбить друг друга, - снова заговорила потерянная девица. На этот раз нараспев и с придыханием. По видимому, её муза вновь вклинилась ей под череп и начала свою веселую работу.
     Азиат с Попинтомом одновременно посмотрели на неё, потом друг на друга и снова на неё. Попинтом даже перестал поглощать компот.
- О чем это ты, шкидла? – спросил поэтессу азиат.
- Я о любви, я только о любви, - улыбнулась она ему светло и глупо. – Ведь мне её всегда казалось мало.. я на неё почти всегда велась…
     Она начала размахивать рукою над столом, подбирая рифму, чтобы закончить фразу. Взгляд её упал на азиата, и муза сработала:
- Так мусульманин нарезает сало.. Крошечным ножиком. Не торопясь..
- Сергеевна-а! – взвыл человек с востока. – Убери эту малахольную отсюда, или я за себя не ручаюсь.
     «Оно, наверное, и к лучшему», - подумал Тимка, «что Стечника застрелили; вряд ли у него с головой был порядок, если он здесь провёл больше суток... Меня вот только жаль. Тётка сказала, что живого места не осталось»..
   Он поискал глазами две единственные знакомые ему газетные шапочки и нашёл их в дальнем конце столовой, беседующими и поглядывающими в его сторону.
- Сергеевна-а! – зычный голос восточного малого зазвучал снова.
    Виолончель обернулась на крик, что-то быстро сказала коллеге, не так давно покинувшему стол Попинтома и поэтессы с азиатом, и направилась к ним. Её коллега проследовал за ней буквально несколько шагов, а затем, остановившись и почесав затылок, сдвинув при этом шапочку на глаза, пошёл прямо к Тимке.
     Тимка глядел на приближающегося человека и видел, что тот смотрит на него, как на старого знакомого. Так смотрели на него соперники по баскетбольным матчам из других школ. Он постоянно сидел в запасе у кромки поля и встречал их взгляды даже из игры. Спокойные и приветливые, приветливые и беспокойные; чего, мол, сидишь? Когда в игру вступишь? Но старый знакомый-то ты – по любому; вот тебе, типа и привет с физкультом; молчаливый и внимательный; ведь не известно чего от тебя ждать на поле..
     Человек в газетной шапке подошел и, не здороваясь, спросил:
- Каким ветром, Тимофеич?
- Мы знакомы? – Тимка встал.
- А есть другие варианты? – усмехнулся медик.
- Здесь все одинаково одеты, - Тимка решил, что вопрос непонятен и не к месту. – Это уж точно.. в шапочках ходят врачи?
- Да. – Медик сунул руки в карманы. – Специалисты в шапочках, пациенты без... Что тебя сюда привело?
     Обращение на «ты» Тимке было привычно, но этот человек был явно моложе его теперешнего, и такая фамильярность с его стороны говорила о том, что видимо,  они знакомы.
- Значит, мы знакомы, - Тимка сел на место и уставился на тапочки собеседника.
     Мимо потянулся на выход насытившийся народ. Вереница выражений лиц, невообразимо разнообразных над одинаковым фасоном одежд и в сопровождении женщины с отчеством Сергеевна, имени которой Тимка так и не удосужился спросить, протекла, и пошли следующие, отмериваемые газетами на головах. Мимо. На выход. Отрыгивая и посмеиваясь; переговариваясь между собой и не обращая внимания на остальных.
- Как вас зовут? -  Прервал молчание Тимка.
- Инженер, - ответил тот, и повернувшись к столу, за которым только что ужинал, проводил взглядом проходящих мимо Попинтома с азиатом   и девицей.  Взяв стул  и вернувшись  к Тимке, сел рядом. Молча и задумчиво.
- Я о внуке пришёл поговорить, - подал голос Тимка.
- О каком внуке? – повернул к нему лицо Инженер.
- О моём. Об умершем… об убитом.
- Давай поговорим, - Инженер согласно кивнул. Так, словно подобные беседы были его повседневной работой. – И как он?
- Кто? – не понял Тимка.
- Внук.
- А-а.. мертвый… Нет его…
- Перестал быть?
- Ну да..
- Стало быть, о чём говорить?
     Тимка почувствовал, что пива захотелось сильнее.
- Нет. Говорить есть о чём... Мой внук ушёл отсюда с человеком, которого вы знали лучше, чем моего внука. Судя по всему..
     Тимка решил, что с этим медиком говорить сейчас, когда у него слишком мало времени на разговоры, будет лучше нахраписто.
- Кто этот человек, с которым мой внук сбежал из-под вашего надзора?
     Тимка повернул голову и уставился в профиль собеседника.
- Езжай-ка, дед, домой, - проговорил вдруг тот. – Не маячь и не маньячь.
     Медик встал, заломил шапочку на затылок, посмотрел спокойно с тупой отрешённостью сверху на Тимку и добавил:
- Здесь тебе искать нечего, Андрей Тимофеевич. Абсолютно.
     Тимка поднялся со стула, всмотрелся в медицинские глаза, вздохнул и покинул столовую.
     Пройдя по коридору обратным маршрутом, он спустился к выходу, не попрощавшись, проследовал мимо охранника, оставив ему халат,  и вышел на улицу.
     Домой он добрался на такси, купив по пути пива; а выпив его; две банки подряд; лёг спать, не удосужив заплаканную тётку ни словом.  
 

 

Фрагменты ЙЕТИ (эпизоды с 32 по 35)

Индейские напевы от Д.Г.