Инна это отлично понимала. Её глаза скользили по отличной копии картины Эжена Делакруа - на ней был изображён какой-то придурковатый царёк в окружении своих рабынь. Инна лишь не могла понять, как совершила то, что породнило её с библейской героиней.
Казалось, кто-то невидимый помог ей поднять эту проклятую саблю. Спящий, упившийся вином олигофрен теперь был обезглавлен. И его голова смотрела слепыми веками.
«Что же я наделала. Что теперь, что теперь… А если и мне отрубят голову. Но кто? эти уроды?»
Она припомнила похитителей. Память стала постепенно пробуждаться в её мозгу, она помнила почти всё, что предшествовало столь радикальному её преображению. Помнила, как решила разделить компанию любезных работяг, как пила их подношения, радуясь мнимой свободе и не замечая, как становится их рабыней.
Даже то, что её привезли домой её не удивило. Напротив, она решила блудить до конца, и когда незнакомцы перешагнули порог она чувствовала себя радушной хозяйкой.
А затем, затем… Наверняка они готовились к большему хамству, чем простая игра в цирюльников. Незнайка не сводил глаз с висевших на стене картин, а более молчаливый и спокойный Пьеро разглядывал корешки книг на полках.
Только она тупо по-детски бравировала своей наготой.
«Дура, какая же я дура. Она только теперь подумала о несчастный, оставшихся в неведении родителей. Захлопывая дверь её мучители, наверняка сделали всё, чтобы её считали растаявшим в окружающем воздухе призраком.
Но и этот заколдованный дворец не мог отпустить её просто так – без выкупа. Конечно, мёртвая голова несчастного развратника кое-что стоила, она напоминала голову председателя Массолита Берлиоза. Также была мертва и мерзка.
Инна поспешила стереть с. сабли кровь, проведя ею по чистому постельному белью. Теперь можно было возвращаться в девичью. Инна усмехнулась – она. Несчастная Андромеда, а вовсе не Персей справилась со страшным чудовищем – вид у мёртвого лика Мустафы был по-настоящему горгонистый
Оксане показалось, что она слышала короткий сдавленный вскрик. Она старалась не думать о судьбе новенькой. Та на час залетела в их мир, и тотчас унеслась к сияющей вершине. Было бы жаль так быстро терять её. Изгаженная и почти полоумная Ирина не годилась на свою прежнюю роль, а Оксане не хотелось отбиваться от нападок потерявших страх девчонок.
Они и так смотрели на неё по-волчьи, желая послушать и её рулады. Теперь от мятежа их отделяло совсем немного, какой-нибудь самый короткий миг.
Количество всегда переходит в качество. Среди гнилых фруктов всегда найдётся один свежий. Оксана догадывалась, что вскоре просто не сможет давить на новеньких, вероятно, они сами захотят повелевать – и тогда, тогда.
Она была готова ко всему. Конечно, проще было найти осколок стекла и перерезать себе вены. Жизнь за стенами дома не имела смысла. Она была для всех несчастной обезображенной девушкой – а не всесильной мажордормшей.
В нормальном, не вывернутом наизнанку мире им попросту не было места. Оксана не хотела быть бездомной. Благодаря своей хитрости она сохранила здесь свою честь и не попала в лапы похотливого и мерзкого хозяина. Но возвращаться со щитом было рано, да по сути и некуда.
Родители, что проиграли её в карты, наверняка уже сами стали бомжами. А жить в чьей-то квартире означало оно платить за уют – или деньгами, или работой, или своим ещё крепким и не слишком брезгливым телом. Оксана смущенно улыбалась, представляя, как будет делить ложе с каким-нибудь несуразным мужчинкой, а затем думать о крысиной отраве или о стрихнине.
Мир закачался, как гнилой зуб. Он был навязчив, слишком навязчив. оставалось одно – подчиниться течению времени и плыть по нему, как по реке.
Поруганная Ирина была счастливее. Она думала только о своей иссеченной лозиной заднице. Она, что ещё недавно так отважно сама барабанила лозиной по чужим задам.
Варваре очень хотелось знать судьбу новенькой. Она немного завидовала этой смельчачке. Инна легко и просто повернула всё, взяла судьбу в свои руки, а некогда неприкасаемая Ирина скулила, словно обваренная кипятком молодая собака.
Теперь их мир стал непривычным. Всё двинулось, словно лёд весной. Было страшно думать об этом. Опасно думать, что скоро всё кончится.
Только одно теперь удерживало этот мир от распада – жизнь Мустафы, и если он умрёт, они также станут мертвецами – бежать отсюда не было ни желания, ни сил.
Голые тела исходили похотливым и мерзким страхом. Он вонял, как воняет протухшее мясо. Им было, что терять. Никто не хотел чужой наигранной жалости, никто не желал мёрзнуть на неприветливых улицах и молить о спасении от вечно спешащих по делам обывателей.
Варвара это хорошо знала. Теперь вряд ли в ней увидят Василису Прекрасную. Вряд ли станут аплодировать и радоваться. Ведь плевали же на эту сказочную героиню, когда она тупо квакала у себя на болоте.
Проходя мимо большого настенного зеркала Варвара остановилась. Она смотрела на своё отражение и находила всё больше и больше сходства с милой, почти что очеловеченной лягушкой. Эти голенастые ноги, эти руки. Даже торчащие груди – всё было каким-то ненастоящим, не живым.
Однако тишина в кабинете хозяина настораживала. Обычно она была столь редкой. Тем более, когда Мустафе попадала в руки новая податливая куколка. Обычно верещали они, чувствуя у своих ворот несгибаемый и безжалостный таран. Таран, который мог сделать их носителями большой и страшной тайны.
Мустафа любил эту разновидность русской рулетки. Он был уверен, что однажды ему повезёт, и он станет счастливым отцом. Надоело терять драгоценное семя во сне или во время не частых оргий, тех самых оргий, которые он называл «судными днями».
Но теперь там была тишина. Мёртвая тишина.
Вдруг дверь открылась и из дверей вышла довольная, но в то же время серьёзная новенькая.
Её лицо говорило о многом, не похоже, что она плакала – ни от боли, ни от страха. Наоборот, эта странная радость настораживала.
- Что с Хозяином?
- Он спит. Очень крепко спит.
- А ты? Что он сделал с тобой?
- Ничего особенного. Просто потерял от любви голову. Разве ты не знаешь, что такое бывает?
Варвара замолчала. Новенькая явно что-то не договаривала. Она играла с ней в «кошки-мышки» - такая не похожая на других, как не похожа хищная пантера на избалованную домашнюю кошку.
Инне не хотелось, чтобы эта красотка запаниковала. Страх мог поглотить любопытство на этом круглом лице. Особенно нелеп был этот дурацкий кокошник. Девушка, вероятно не до конца вышла из образа сказочной красавицы.
В таком виде она могла позировать для картины современного художника «Василиса Прекрасная в плену у бабы Яги». Бритоголовая, голенькая с глуповатой улыбочкой на смазливом лице. Именно такая она и представлялась лишенной сантиментов Инне.
«Интересно, почему её не опустили? Ведь она ничем не лучше Людочки?!» - подумала Инна.
Варвара была уверена, что этот вопрос пришёл в голову новенькой. Она сама удивлялась своему счастью. Видимо, её позор в хозяйской спальне охладил пыл этой четвёрки и они решили не доканчивать её сразу. Квохтанья и позорной работы она бы не перенесла.
Инна медленно пошла к девичьей. Было бы конечно лучше нести и свой трофей, небрежно помахивая им, словно узелком с едой.
Варвара скользнула по аккуратным ягодицам своим взглядом маленькой девочки. Скользнула и, словно в мамину спальню, скользнула в эту такую страшную, но, в то же время, притягательную комнату.
Инна догадывалась, что тишина вот-вот взорвётся отчаянным девичьим вскриком. Она только считала мгновения до этого вскрика. Как кольщик свиней ожидает предсмертного вскрика свиньи.
Девушки были готовы начать опорожнение своих переполненных калом кишечников. Они стали животными и были озабочены лишь физиологией, им не чего было желать кроме сытной еды и во время опорожненных кишок.
Даже в этом приятном для них занятии они были смешны, словно спорящие о местничестве бояр. Старательно выстраивали очередь, изгоняя из привычной линии зареванную и несчастную Ирину.
А та привыкла испражняться третьей. И её кишечник вот-вот готовился предать её, извергнуться раньше времени, словно бы уставший спать вулкан. Оксана и Рита были невозмутимы. Они были удивлены спокойствию новенькой.
От любопытства они едва не позабыли о свое долгожданной дефекации.
«Ну, как? Он сделал тебе больно?
- Чем? Своим огрызком? Похоже он однажды перепутал п… с точилкой для карандашей …
Матерное определение влагалище спрыгнуло с языка как бы само собой. Некоторые из задних девчонок улыбнулись.
Эти улыбки не предвещали ничего хорошего. Они были готовы выйти из подчинения. Оксана была рада, что они не видят её насквозь, страх в её душе запузырился лёгким родничком.
И вдруг в этот момент раздался истошный девичий крик.
Варвара не помнила, как выскользнула из кабинета. Она бежала, бежала. Бежала, но коридоры были похожи на бесконечную карусель. Наконец, она заметил знакомую дверь и ударилась об неё всем телом.
- Она, она убила его. Убила. Отрезала ему голову.
- Что?
Оксана не верила своим ушам. Она была бы рада поверить, но что делать теперь, когда последняя скрепа этого мира лопнула, когда остальные девчонки могут взбунтоваться.
«Это – правда?»
- Правда. Я не хотела портить вам утро. Но это – правда. Ваш хозяин мёртв. Я не понимаю, как это мне удалось. Но я убила его. Убила, чтобы спасти вам жизнь.
* * *
Обезглавленное тело Мустафы постепенно превращалось ни во что. Девчонки долго спорили, облить ли этот проклятый труп соляркой и поджечь, или погрузить в бочку с гашеной известью.
Да, тело нельзя было оставлять, нельзя было закапывать, нельзя было топить в реке. Это было слишком почётно для этого двуногого шакала. Для этого подлого быдла.
Тело умирало, становилось прахом, разлагалось на атомы. Всё было позади.
Обычно таким путём отправлялись те, кто послужил вместилищем его похоти, в чьи потроха и поруганные вагины просочилось то, что давало возможность на земное бессмертие.
Он и так подарил миру своё продолжение. И теперь было неясно, что делать с Артуром.
«Надо убить его! Убить!» - завопила Ирина. – Я сама снесу ему голову, сама. Я… я…
- Цыц… - остановил её Евсей. – Молчать. Дети не отвечают за отцов. Мустафа мёртв, и его дух не вернётся на землю. Но мы не станем убивать ребёнка. Не будем марать свои руки его кровью. А вот ты, ты можешь заплатить за всё. Ты ведь ненавидела своих подруг?
Ирина заплакала. Она чувствовала, как позорное слово жжёт ей живот, как слёзы, вытекая из глаз прочерчивают на коже лица жгучие дорожки. Она плакала впервые в жизни, плакала, чувствуя себя маленьким и подлым червячком, даже не червяком, а глистом.
Теперь было ни к чему решать, кому кричать курицей на лукошке, а кому быть подле хозяев. Их не было, они ушли, как уходят страшные сны, уступая место яви и светлому дню. И всё, что было до этого мгновения было таким же дьявольским сном.
- Я думаю, что этот урод решил всех нас превратить в пепел. Он говорил что-то о всесожжении. О Холокосте для всех нас.
Инна говорила. Она вспоминала пошлые поглаживания Мустафы. Тот гладил её и хвастал своими сказочными возможностями, своим миром, в котором он занимался удовлетворением всех своих фантазий.
- А что же ждёт всех этих девчонок? – спросила она, прикидываясь тупой тинэйджеркой.
- Я сожгу их. Сожгу вместе с домом. Дам им обезболивающее и сожгу. Они и так слишком долго жили. А ты, ты… ты будешь моей новой женой. Руфина мне надоела, да она вряд ли выйдет из тюрьмы. Это была её идея, собрать тут, что-то вроде гарема. И ещё она меня называла Черномором. Это было забавно.
Инна презирала этого похотливого человека. Он был нагл, вонюч и легкомысленен. Дорогое оружие висело на ковре, и им легко, очень легко было воспользоваться.
Пока это урод ходил отливать, она незаметно поменяла их бокалы с вином. И опьяненный ожиданиями Мустафа стал пить вино первым. Он смотрел на свою визави и ждал удобного момента для вторжения.
Но он не рассчитал свои силы и скоро крепко уснул. Инне удалось избавиться от его любовного захвата, избавиться и сделать то, что она мечтала сделать давно.
Кажется, самка богомола отрывает голову самцу в порыве страсти. Инне давно хотелось убить хоть одного похотливого гада, она устала от их тупых движений, слов, смеха. Они были все на одно лицо, даже предавший её Рахман. Она так и не простила ему блядства с сестрой и с собой. Особенно того момента, когда она почему-то стояла на коленях и лизала его член наперегонки с этой милой десятилетней развратницей.
Возможно, она сама развратила эту маленькую псевдоскромницу. Роксана ходила за ней по пятам, не сводя глаз с тщательно вымытой и выбритой срамной щелки. Ей хотелось подражать, хотелось ускорить бег времени и стать такой же умелой и наглой, как и подруга её родного брата.
А теперь она готовилась стать порнозвездой сама не ведая об этом. Мустафа говорил об этом с легкостью телевизионного диктора.
Помочь сайту
Поздравления
