Зинаида Ороскина, сельсоветская уборщица, с самого утра принялась за уборку в кабинете секретаря парткома Рваного.
Невзрачная, щуплая, с лошадиной челюстью она была в своём неизменном не по размеру большом синем халате. После окон, она стала протирать шваброй пол и, к своему удивлению, из-за стола вытянула лифчик. Зинаида усмешливо хмыкнула: во, даёт барин, какую-то сисястую харит прямо на рабочем месте! и повесила лифчик на стоящий на краю стола бюст Ленина. Одна чашечка пришлась ему как раз по голове, остальное свесилось шлейфом по спине.
О неизвестной ей вертижопке Зинаида гадала недолго. У неё были свои заботы: прокормить, одеть единственную дочь Ксению и уберечь её от обманщиков парней.
Подоткнув полы халата она волозила мокрой тряпкой по полу и думала о жизни и вздыхала.
ОХЛАМОНОВ ГНЕВАЕТСЯ
Охламонов решил провести совещание с ответственными лицами, а именно, с Шубайсом, Зайонц, Пемадоровым, Рваным и Пыжиковым и коллегиально принять решение, что делать с кладом, неожиданно свалившимся им на голову. Мешки с золотом лежат готовые к отправке. Вопрос: куда их отправлять?
Рваный, забежав вперёд высокого начальства, распахнул перед ним дверь в свой кабинет.
Охламонов сделал шаг и застыл на пороге: - Что это? - воскликнул он. - Как можно?
Рваный через его плечо заглянул в кабинет, и его душа рухнула в пятки. Он увидел знакомый бюст Вождя мирового пролетариата в розовом чепчике, отчего тот стал походить на доброго дедушку. Дрожь забарабанила по всему испуганному партийному тела Юрия Давыдовича, и он промычал нечто нечленораздельное: -М-м-м...ик...ик...
Кинувшись к столу, он снял с головы Вождя чепчик, оказавшийся лифчиком. Зинаида Зайонц коротко хихикнула, но тут же замолчала, живо осознав о неуместности своего смешка. У Пыжикова пересохло в горле. Он узнал его, розовый лифчик с зелёными пуговками. Но как он попал в кабинет Рваного? Рваному же было не до смеха. Он пробормотал: - Простите, простите, Жорес Кузьмич. Не досмотрел. Это уборщица...
- Вот как, - усмехнулся Охламонов. - Ты, значит, прямо здесь харишь её? Хорош гусь. И красива она, твоя... уборщица?
- Страшнее смерти, - ответил Рваный.
- И ты не испугался её? - насмешливо спросил его Охламонов.
- Нет, нет, - продолжал бормотать обеспамятвовавший Юрий Давыдович. - Больше не повторится...
- Это грубейшее оскорбление Вождя. Вы понимаете, Рваный?
- Мы её уволим... сегодня же, - пообещал Рваный.
Дунину, довольному тем, что его взбунтовавшийся было живот успокоился,почему-то стало жаль неизвестную ему уборщицу и он спросил Рваного официальным прокурорским голосом: - Какие у вас имеются основания для её увольнения? Вы кого-то сношаете перед лицом Вождя, а виновата уборщица? Да и она ли осмелилась сделать это? Может, вы сами надели этот предмет на бюст?
Рваный, чуть не плача, ответил: - Я здесь ни с кем... никогда... Спросите Ивана Ивановича.
- Откуда я знаю, Юрий Давыдович, чем вы занимаетесь за закрытой дверью, - неприязненно ответил Пыжиков. Он был зол на Рваного за Катерину.
- Довольно, - оборвал Охламонов. - Коммуниста Рваного райком обсудит позднее. Сейчас перед нами стоит иной вопрос: что делать с обнаруженным золотом? Его слишком много. Придётся связываться с обкомом. А вам, майор, я приказываю обеспечить его охрану, чтобы никто не мог из-под вашего носа утащить не то что мешок, но даже грамм золота. Все мешки пересчитать, взвесить и опечатать. Это ваша задача, товарищи Пыжиков и Пемадоров.
- Нужно решить вопрос с людьми, Жорес Кузьмич, - сказал Шубайс. - Мне нужно ещё хотя бы пяток крепких мужиков.
- Наши не пойдут, - проговорил Пыжиков. - Сельчане убеждены, что здесь не обошлось без нечистой силы.
- Мобилизуйте коммунистов и комсомольцев, - отрезал Охламонов. - Кто откажется, поставим вопрос об исключении из партии. А сейчас свяжите меня с обкомом партии.
Ответил Охламонову важный баритон помощника первого секретаря обкома. Он приказал звонившему изложить причину обращения.
- Это я доложу лично Николаю Ивановичу, - осмелился поперечить ему Жорес Кузьмич. - Речь идёт о нескольких миллионах рублей.
Цифра не сломила цербера, но голос его сделался учтивее. Он пообещал Охламонову передать "Первому" о его звонке, как только тот вернётся с объекта и добавил: - Но это ближе к вечеру. Ждите. Мы свяжемся с вами сами.
НУ, МИЛАЯ, ДАВАЙ...
Дочка Аганьки никак не могла разродиться. Она лежала на родовом столе враскорячку. Горой вздымался её вспученный живот. Врата жизни, через которые должен был появиться новый человечек, то широко распахивались, словно раковина моллюска, то смыкались посиневшими створками, исторгая из себя остро пахнущую слизь.
Любка утробно взвывала, вздымая кверху бугрящийся живот - в чреве её бился плод, отчаянно борющийся за свою начинающуюся жизнь. Временами Любка затихала, жалобно, по-щенячьи, скуля. В её чёрных зрачках застыла смертельная мука.
- Тужься, тужься, - то идело твердила Елизавета Ниловна.
- Постарайся, бабонька, - вторила ей санитарка Люба, сама родившая трёх сорванцов. - Делай так, будто ты срёшь... Ну, милая, давай...
- А-а-а!.. А-а-а!..
Никита Эрнестович старался не выдать своей растерянности. Он выслушал колотящееся сердце плода и понял: тот находится в поперечном положении.
Роженицу следовало транспортировать в районный роддом, но не на таратайке же это делать. Да и время... Его не было, решали минуты.
- Кислород, - распорядился Никита Эрнестович.
Ему нужно было подумать, собраться с мыслями, заглянуть в книги. Он понимал, что вопрос стоит о кесаревом сечении. До этого ему только дважды удалось ассистировать при кесарении.
Покинув родовую, Никита Эрнестович поспешил к себе в кабинет к стопке книг, лежащей на письменном столе.
ВИДЕНИЕ
Она, встреченная ночью на улице и увиденная утром на больничном крыльце, возникла в мозгу следователя Дунина неожиданно посреди совещания - стройная и красивая. Она явилась к нему ни с того, ни с сего. Прекрасное видение увлекло его.
...- А вам, товарищи Шубайс и Дунин, нужно оперативнее расследовать кражу золота Лаптевыми, - вклинился в чудесное видение голос Охламонова. - Нужно найти их сообщников.
Совещание закончилось. Охламонов поспешил к "волге". Ему нужно было успеть вернуться в райком до звонка Пирдюкова.
Полыхающее жаром солнце подбиралось к полудню.
РИСКУЙТЕ, ДОКТОР
Пробежав наскоро страницы пособия по акушерству, Никита Эрнестович вернулся в родовую.
Роженица в изнеможении постанывала.
- Дело худо, Никита Эрнестович, - тихо сказал Жуков. - Нужно бабу немедленно кесарить или извлекать плод частями... Сумеете?
- Нет, я только ассистировал, - ответил Никита Эрнестович. - Но я постараюсь повернуть плод. Не получится, буду резать.
Надев резиновую перчатку, он ввёл руку в жаркое влагалище. Зев шейки матки был раскрыт. В него легко вошёл сначала один палец, за ним проник второй, затем Никите Эрнестовичу удалось впихнуть в чрево и остальные. Матка сглотнула всю кисть, горячим браслетом, охватив запястье.
У Любки снова начались схватки, и она завопила диким, животным криком.
Плод спинкой напирал на ладонь Никиты Эрнестовича.
Не обращая внимания на Любкины вопли, он нащупал ножки плода, надавил на его ягодички. Попытка оказалась успешной. Головка плода переместилась к выходу.
Никита Эрнестович медленно вытащил руку, и почти сразу за нею, растянув половые губы матери, показалась головка нового человечка.
Помочь сайту
Поздравления
