The ledge /Риф/

Lawrence Sargent Hall, author

часть 1

 Как только босые ноги коснулись холодного пола, и морозный воздух окатил неприкрытое тело, он, возможно, изменил бы свои планы на этот день. Это был сугубо домашний день, когда кажется естественным думать об отдаленных рифах с их утками как о чем-то несущественном. Но он обещал своему сыну, тринадцати лет, и племяннику, пятнадцати, приехавшему с материка, нечто конкретное.  Именно поэтому он выдал каждому из них в качестве презента по автоматическому дробовику в канун Рождества.  Неотесанность вовсе не мешала ему понимать, что означает держать обещания.  И мальчишки, по его разумению, оценили бы такое Рождество, волнительное и деловое.

 Расставив ноги и подняв руки, рыбак потянулся во всю дурь, ограниченную лишь пространством спальни.  Он не слышал протестующего бормотания жены, он слышал ветер в соснах и знал, что это восточный, как и предполагал накануне вечером.  Условия были идеальными настолько, что грех было ими не воспользоваться.  Точняк будут летать утки.  А мальчишки впервые приобщатся к мужскому спорту на дальних рифах.

 Его сын в тринадцать лет был небольшим, но уравновешенным и опытным, прогрессирующим  в охоте, и его школой были берега вдоль внутреннего залива защищенных вод.  Его племянник пятнадцати лет был сугубо фермерским мальчиком из тех, кто влюблен в море, не умел плавать и часто болел.  Его отец предпочел утренний сон  в выходной день в доме своего брата.  Многие из фермерского сословия подвержены морской болезни и не умеют плавать, но, как ни странно, не боятся воды.  И все как один мечтают быть рыбаками.  Рыбак сам может плавать, как тюлень, и никогда не болеет, и скорее умрет, чем будет кем-то иным.

 Он оделся в холоде и темноте, и грубо разбудил мальчиков.  Они попадали с кроватей, их инстинкты мгновенно проснулись, а мысли еще спали.  Жены рыбаков в соседней спальне слышали, как они сонно и счастливо разговаривали друг с другом, пытаясь найти одежду, в то время как рыбак пошел готовить спартанский завтрак.

 Жена рыбака зимой всегда старалась не показывать носу из дому, так как погода была настолько коварной, что в случае какой неприятности, ловить было бы нечего.  Для рыбака это были не более чем женские страхи, которые принимались как данность.  Когда они только поженились, то бились нещадно каждую осень за то, ставить или нет лодку до весны.  Рыболовство зимой было всем, и цены были высокими, но шторма нереально ушатывали рыбака. Тем не менее, ему всегда все удавалось.  Так что поделать с ним она ничего не могла.

 У него была репутация  жесткого человека, склонного хвастаться и быть пренебрежительным.  Но это было только частью правды.  Бывали времена, когда его жена, чувствуя одиночество, стремилась уйти к другому мужчине.  Но это всегда было опасно. Она смирилась с его жесткой хваткой, и научилась извлекать,  возможно, даже некий комфорт. Только один или два раза она мысленно желала быть вдовой.

 Мысль о том, что ее мальчик, возможно потому, что был еще маленький, не был таким бесчувственным, как его отец, и стук посуды и запах жарки бекона внизу, в кухне, отвлекали от остального холодного дома и придавали чувство уюта.  Она слышала, как через некоторое время все  вышли на улицу и закрыли заднюю дверь.

 Под окном она услышала сухой хруст снега под сапогами, и резкий, раздраженный голос мужа,  командовавшего мальчиками.  Она слегка вздрогнула.  Слышала восторженный говор сына и племянника.  

 Дважды увидела  проблески их фонарей на белом потолке над окном, когда они шли по тропинке к берегу.  Там будет иней на лодке и замороженная пена на краю воды.  Она сама ходила охотиться, когда была моложе, но теперь ей казалось, что любой, покидающий дом утром в Рождество, должно быть, больной на всю голову. И никто не  подумает о ней, пока охота не закончится, и подстреленные птицы не будут свалены в раковину для разделки.

 Трясясь от предрассветного холода, она услышала рокот подвесного двигателя.  Несколько минут спустя обнадеживающе забубнил и основной.  У него была лучшая техника, и он содержал ее в надлежащем состоянии.  Она закрыла глаза.  Было слишком долго до собственно Рождества.  Постепенно гул стал удаляться, пока не исчез за ветром в море. Она спала.

 Двигатель завелся сразу, несмотря на температуру.  Это добавило настроения.  Рыбак гордился своей лодкой.  Вместе с ребятами он загрузил в лодку ялик и закрепил на корме. Посмотрев на компас, качнул лодку вправо и направился в неясный залив.

 К тому времени, как они достигнут мыса, там будет достаточная видимость, а пока он  ориентировался между островами наугад.  Это был единственный неприятный отрезок водного пространства.  Рыбак часто так делал в тумане или ночью, он мог пойти куда угодно с завязанными глазами, но сейчас смысла рисковать не было.  От устья канала он мог проложить курс на Brown Cow Island, поставить лодку за ним на якорь, и с ялика установить колокольчики около Devils Hump /Горба Дьявола/ за триста ярдов до моря.  К тому времени отлив обнажит риф, и они могли бы высадиться и быть готовыми к охоте до половины прилива.

 Было раннее утро, было Рождество, и он был дальше, чем большинство охотников этого сезона, так что он был уверен, что никто не завладеет местом раньше них.  Он добыл тысячи уток там в свое время.  Горб был самым лучшим местом для охоты.  Только одна вещь влияла на планы, поскольку времени было не слишком много.  Около четырех часов было на все про все, и по времени до трех часов дня, когда птицы будут слева и улетят в море перед наступлением темноты.

 План на сегодняшний день был совершенно правильный.  Риф не уйдет под воду ко времени окончания стрельбы, и они будут ужинать дома в срок.  В случае удачи мальчики имели бы не по-детски груженый птицами ялик, что впервые показало бы, на что они способны.  Правда охота предстояла за пределами установленных законом сроков, но это было не важно.  Вы взяли то, что смогли получить в этой жизни, а если бы это не сделали, свято место пусто не бывает.

 У рыбака никогда не было неудачной стрельбы на Devils Hump.  И эта вылазка, он чувствовал, будет лучше обычной.  Восточный ветер будет крепнуть, течение будет справа, на утро намечается шторм, так что птицам по любому раскладу улетать.  Все было идеально.

 Прежняя свирепость была в нем.  Вглядываясь во мрак впереди и управляя  рулем, он протянул руку и отогнал мальчиков от выхлопной трубы. Они кричали, заглушая шум двигателя, как всегда делая ставки, кто добудет больше птиц.  Они имели лучшие стволы, которые можно купить  за деньги, и лучшие охотничьи угодья.  Черный ретривер вилял хвостом и лаял на них.  Он был слишком стар и с артритом, чтобы позволить себе декабрьскую водичку, но достаточно бойкий, чтобы его взяли с собой.

 Нащупывая в кармане курительную трубку, рыбак вдруг обнаружил, что оставил свой табак дома.  Он чертыхнулся.  Предвкушение дня без табака сделало его подозрительным.  Он обыскал одежду, затем стал искать снова, не веря, что не взял.  Когда мальчики спросили, что случилось, он говорил с ними сердито, обвиняя за то, что косяк по их вине.  Они было упали духом и готовы были вертать обратно, но быстро поняли по его раздраженности, что это не вариант. Он резко отказался.  Это означало бы похерить всю затею. А он был человеком, который делал все так, как он намеревался сделать.

Стиснув в зубах трубку, он в течение нескольких минут рылся в одежде.  С одной стороны, можно было расслабиться, положить на все с прибором и охотиться где-то ближе к дому.  Вместо этого он следовал своим курсом и сосал пустую трубку, утешая себя мыслью, что, по крайней мере, было виски в достаточном количестве.  Он поручил мальчикам проверить, действительно ли бутылка была в рюкзаке с обедами.  Когда они заверили его, что она на месте, он малость успокоился.

 Расклады рыбака были, как обычно, точны.  К тому времени, когда они были на траверзе мыса, уже достаточно рассвело, чтобы он мог идти среди рифов без ослабления скорости.  Наконец, он повернул в сторону открытого океана, и, как зимний рассвет проникал вверх сквозь длинные слои дымных облаков на востоке, так и его настроение повышалось вместе с ним.

 Он открыл дроссель, стабилизировал курс и настроился на двухчасовой путь.  Ветер был сильным, но уже не таким холодным.  Мальчики отошли от рыбака и разговаривали друг с другом, поглядывая на небо через окна.  Лодка шла уверенно по слабому волнению.  Лежавший почерневшим подоконником на серой воде мыс быстро удалялся за кормой.  Никаких других лодок не наблюдалось.

 Рыбак привлек внимание мальчиков,  указывая на горизонт.  Они посмотрели в окно и увидели некую черную пену, плавающую на поверхности слегка взволнованной воды.  Она вертелась и наклонялась, колыхалась, сворачивалась, затем поднималась, вытягиваясь в караван и превращаясь в  огромную стаю уток, взлетающую над морем.  Хороший знак.

 Мальчики выбежали и всматривались сквозь ветер и брызги, чтобы увидеть эту стаю у горизонта.  Они надеялись, что утки достаточно глупы и вернутся позже на убой.  

 Точно по расписанию, в середине утра, они встали на якорь с подветренной стороны Brown Cow Island.  Спустили ялик за борт и загрузили его оружием, рюкзаками и колокольчиками-приманками.  Мальчики демонстрировали свое рвение и готовность таким образом компенсировать отсутствие табака.

 Они обогнули остров и направились на  восток в сторону хребта белеющей пены, которая просматривалась на поверхности в трестах ярдах.  Они установили приманки клином, расширяющимся в океан.  Рыбак предупредил, чтобы они старались не мочить  руки.  Но как только последний колокольчик был помещен среди своих собратьев, оживленных и соблазнительных, им пришлось прятать окоченевшие пальцы в штормовки.  В то же время рыбак повернул лодку к клочку пены, где, словно по мановению волшебной палочки, из моря выступил черный глянцевый риф.

 Они вытащили ялик, устроились настолько удобно, насколько смогли, на вершине рифа, и лежали на боку в ожидании, с оружием в руках.

 Время от времени они пили кофе из термоса и ждали, когда кивающие приманки заманят  первых  уток.  В конце концов, мальчики проголодались и потянулись за бутербродами, которыми поделились с собакой.  Рыбак, не имея табака, есть не стал.

 День был относительно мягким, и им было достаточно тепло в  шерстяной одежде и носках под штормовкой и сапогами.  Через некоторое время, однако, мальчикам стало тесно.  Они изнывали от бездействия.  Племянник стал было жаловаться, но  рыбак жестко его оборвал, указав на сидевшую неподвижно собаку в качестве примера настоящего охотника, умеющего ждать.  Но и сам он начинал беспокоиться.  Это мог быть один из тех дней, когда все, казалось бы, необходимые условия маскируют один, заранее не определяемый, недостаток.

 Если бы рыбак был один, как часто и бывало, и было много табаку, он бы не ерзал.  Нервозность мальчиков заставляла нервничать и его.  Он снова на них зарычал.  Когда прилетают утки, а они, скорее всего, прилетают все сразу, все заканчивается через несколько секунд.  Он предупредил ребят, чтобы не расслаблялись и всегда были готовыми.  Под его упреками они пытались держаться, хотя при этом не могли не перемещаться и ворочаться, что выводило его из терпения.  Утка видит даже подергивающееся веко.  Если собака могла сидеть без движения, то могли бы и они.

 Вот они! - сказал, наконец, рыбак.

 Мальчики задрожали.  Стая приближалась по ветру, слегка разделяясь, бесчисленная, черная и быстрая.

 Красиво! - выдохнул сын рыбака.

 All right! - сказал рыбак, настойчиво и четко. - Цельтесь по одиночке в самую толщу стаи.  Ждите моего сигнала, а затем палите, не останавливаясь, пока не кончатся патроны.  Он согнул левый локоть и расставил ноги, подготовив себя для стрельбы.  Стая наваливалась, стреловидная и яркая, затем, за сотню ярдов до приманок, она свернула.

 Они улетают! - закричали мальчики, продолжая целиться.

 Not yet! - отрезал рыбак. - Они делают круг.

 Стая изменила форму, свернулась, и заложила вираж строго по дуге. 

Тысячи! – цедили мальчики сквозь зубы.  Внезапно, свистящий черно-белый шторм устремился к приманкам.

 Now! - заорал рыбак. - Perfect!  И открыл огонь по стае, как только она зависла, приостановив на мгновение хаос над приманками.  Трое палили из стволов, и птицы трепыхались в воде, пока остатки разбитой стаи не рассеялись, уменьшаясь и уменьшаясь в каждом направлении.

часть 2

Ликуя, мальчики опустили оружие, вскочили и вскарабкались на ялик.

 Я один что ли буду его корячить?- закричал рыбак на них.  Они выпрыгнули.  Схватив ялик  и балансируя с ним, он спустил его в воду кормой вперед и с трудом удерживал нос.  Ты останешься здесь, сказал он своему племяннику.  Нет смысла лезть всем троим.

 Мальчик на рифе смотрел на серую воду, поднимающуюся и опускающуюся вместе с гипнотически блестящими краями.  Она спала примерно на фут со времени их прибытия.  Я хочу пойти с вами, сказал он угрюмо, не сводя глаз с потока воды.

 Вы будете делать то, что я говорю, если хотите охотиться со мной, жестко ответил рыбак.  Мальчик не умел плавать, и ему не хотелось покидать ялик чаще, чем необходимо.  Кроме того, племянник был достаточно крупным.

 Рыбак взял сына в ялик, и они курсировали по кругу среди приманок, поднимая добытых птиц.  Между тем, племянник смотрел неподвижно на них с самой высокой части рифа.  Прежде чем они закончили собирать добычу, рыбак вырубил движок и упал на дно ялика.  Вниз! - завопил он. - Ложись!  Около десятка птиц подлетали к приманкам. Стреляй! Стреляй! - кричал сын рыбака со дна ялика своему двоюродному брату.

 Собака, которая бегала взад и вперед, поскуливая, опустилась на живот, положив морду на передние лапы.  Но мальчик на рифе все проморгал.  Утки просекли смысл умысла, свернули в сторону и вверх и со свистом пронеслись не более чем в пятидесяти футах над головой мальчика, который стоял на рифе, как статуя, без ружа, наблюдая за теми двумя, что забились в ялик.

 Сын рыбака взобрался на риф как художник на натурщицу.  Дно ялика было покрыто черно-белыми телами пернатых.  Он ликовал.  У нас двадцать семь! - сказал он своему двоюродному брату.  Сколько за это? - Девять за штуку.  И добавил – Вот и Рождество!

 Рыбак вытащил ялик на  выступ рифа, и все трое снова залегли в ожидании следующего рейса.  Сын, перезаряжая ствол, похлопал его ласково. - Я собираюсь сделать десять в следующий раз, - сказал он.  Затем он спросил своего двоюродного брата, че за дела, ты разве не видел тех уток?

 Видел, - сказал мальчик.

 Почему не стрелял?

 Не хочется, - ответил мальчик угрюмо.

 Ты что? - сын рыбака был изумлен.

Но рыбак, хотя ничего и не сказал, знал, что у старшего мальчик был приступ лихорадки.

 Cripes! - его сын не сдавался. Я бы, по крайней мере, попытался.

 Заткнись, - сказал рыбак наконец, - оставь его в покое.

 В затишье между приливом и отливом прилетали еще три стаи, одна за другой, и когда все закончилось, ялик был наполовину полон пернатыми.  Во время последующей паузы они пообедали, закончив горячим кофе.  Какое-то время рыбак посасывал холодную трубку. Затем глотнул виски.

 Мальчики удовлетворенно проводили время в болтовне о том, кто выстрелил больше, кому из их друзей они рассказали бы, что самые крутые, и сколько каждый из них может съесть еды.  Время от времени они слышали отдаленную беспорядочную стрельбу на материке, примерно в двух милях к северу от своей точки. Один раз вдали они увидели рыболовное судно, шедшее к берегу.

 Наконец, рыбак сунул руку в штормовку и извлек свои часы.

 Пора уходить? - спросил сын.

 Не сейчас, - ответил он. - Но довольно скоро.  Все было идеально.  Так хорошо, как еще никогда не было.  Устав от болтовни мальчиков, он встал, разминая ноющие суставы, и потянулся. Начинался прилив, небо становилось более пепельным, и ветер свежел так, что гребни волн начинали цвести. Самое время, чтобы покинуть риф и забрать приманки. Однако, ему казалось, что они уедут немного рано. Из-за возрастающего ветра он сомневался, что еще будет какая-либо стрельба. Также немного холодало. Он осторожно прошел на край рифа, чтобы посмотреть на ялик.

Вискарь начал согревать его, но он не был готов к внезапному пламени, которое вспыхнуло в нем вверх от живота до головы. Он стоял, глядя на место, где был ялик. Только дурацкого ялика там не было!

Второй раз в тот день рыбак почувствовал глубокую пустоту неверия. Он уставился, не видя ничего, кроме плоского выступа скалы. Он покружил, вернулся к мальчикам, ускользнул, опомнился, сделал полный круг и снова уставился на невообразимо пустой выступ. Его пустота вызвала чувство, как будто все, что он делал в этот день до этого времени, его жизнь до этого времени, он выдумал. Что могло произойти? Прилив все еще был почти футом ниже. Не было никакого подъема моря. Ялик едва ли соскользнул сам по себе. За всю свою жизнь, сознательно осторожную, поскольку в этом был неисправим, он не мог теперь вспомнить, как буксировал ялик в прошлый раз. Возможно, в пылу охоты, он оставил это мальчику. Возможно, но он не мог вспомнить, как это было в последний раз.

Господи! - воскликнул он громко, не осознавая самого крика, потому что был поражен этим неуловимо невидимым происшествием.

Whats wrong, Dad? – спросил его сын, вставая на ноги.

Рыбак ослеп в безудержной ярости. Вернитесь туда, где вы находитесь! - кричал он. Он почти не заметил, что мальчик опустился назад в изумлении. В безумстве он бежал вдоль рифа, надеясь, что ялик, возможно, был оставлен в другом месте, хотя знал, что не было никакого другого места.

Он споткнулся, почти упав, вернулся к мальчикам, которые таращили на него глаза в испуге, как если бы он сошел с ума. Господи! Черт побери! - вопил он дико, хватая их обоих и дергая за колени. - Встаньте на ноги!

 Whats wrong? - повторил его сын сдавленным голосом.

Не берите в голову whats wrong - рычал он. Ищите ялик по течению! Они озирались вокруг, он хватал их за плечи, грубо поворачивая кругом. По ветру! Он хлопнул себя кулаком по бедру. Господи! - кричал он, пораженный их глупостью.

Наконец он увидел ялик, магически покачивающийся среди мрачного моря, в четверти мили по ветру на прямом курсе до дома. За порывом раздеть себя донага немедленно последовало странное спокойствие. Он просто сел на риф и забыл обо всем, кроме сверхъестественной загадки.

Слегка придя в себя, он поглядел на мальчиков. Они молча наблюдали за яликом. Тогда он вгляделся в ясные юные глаза своего сына.

Папа - спросил мальчик твердо - what do we do now?

Вопрос привел рыбака в чувство. Первая вещь, которую мы должны сделать, - он слышал самого себя, говорящего с бесконечной нежностью, - думать.

Ты мог бы доплыть? - спросил его сын.

Он покачал головой и улыбнулся им. Они быстро улыбнулись в ответ, слишком быстро. Сто ярдов, не меньше, по воде. Мне жаль, что я не могу, - добавил он. Это была самая невыносимая фраза, которую он когда-либо говорил. Он ходил кругами вокруг ребят, силясь разрулить ситуацию, но умом пока не догонял.

Он измерил уровень воды. На глаз он был вроде постоянным, в шести дюймах от выступа на эту секунду. Но ему не следовало измерять этот уровень. Зачем? Быть против течения времени? Или чтобы доказать причину, почему уровень повышается, всегда повышается? Уже одно это было главной причиной, вне границ понимания, бессмысленности измерения. Полное отсутствие смысла.

Всю свою жизнь рыбак старался учитывать фактор времени, вставая раньше и ложась позже, имея более быструю лодку, планируя больше, чем вмещает день, и не пытаясь делать несколько дел сразу. Если, как в случае редких его иллюзий, он когда-либо действительно мог выиграть эту игру, то именно сегодня, здесь и сейчас, ему предстояло обратиться ко всем своим запасам практики и хитрости.

Он пристально смотрел на незначительные, но непростительные триста ярдов до Острова Коричневой Коровы. Еще в сотне ярдов позади него, на якоре стояла его лодка, где он, если бы был на борту, мог включить эхолот, чтобы постичь глубины и тайны морей, или включить ship-to-shore радио, по которому, в бесконечно короткий промежуток времени, он мог услышать голос жены, говорящей с ним сквозь воздух о возвращении домой.

- А не могли бы мы помахать чем-нибудь, чтобы кто-нибудь увидел нас? - предложил его племянник.

Рыбак завертелся волчком. - Зарядите свои стволы! - приказал он. Они зарядили так быстро, как будто воздух внезапно взбесился от птиц. Я стреляю один раз и считаю до пяти. Затем ты стреляешь. Считаешь до пяти. Таким образом, там, на берегу, не будут думать, что кто-то просто тупо стреляет по уткам.

У нас только две с половиной коробки в запасе, - сказал его сын.

Рыбак кивал, понимая, что с самого начала и до самого конца их ситуация была исключительно математической, как тиканье будильника в его тихой спальне. Затем он начал стрелять. Собака, которая внимательно наблюдала за приманками, прыгнула вперед и завизжала в замешательстве. Они отстреляли каждый первые пять раундов, и перезарядились. Рыбак осмотрел сначала горизонт, затем сокращающиеся границы рифа, который был единственным, казалось, местом, на которое поднималась вода. Скоро это было бы вровень с выступом.

Затем они отстреляли вторые пять раундов. Хорош, придержите на последний раз, - сказал рыбак мальчикам. Он сел и размышлял о том, что за trivial thing этот ялик. Получалось, что он и мальчики, вместе, сшибли этот ялик. Своими дробовиками, произведенными для того, чтобы убить.

Его сын считал оставшиеся патроны, выкладывая их на скале по три штуки из размокшей коробки. На два коротких, - объявил он. Они перезарядились и положили стволы на колени.

часть 3

 За сгущением облаков они не могли видеть, как солнце идет вниз.  Вода, прибывая, становилась чернее.  Рыбак подумал, что, возможно, говорил жене, что они будут дома до наступления темноты, так как было все-же Рождество.  Он понял, что забыл об этом, думая, что сегодня обычный день.  Прилив не будет высоким еще пару часов после захода солнца.  Если они не попадут домой к вечеру, и не смогут воспользоваться радио, может, она пошлет кого-нибудь, чтобы сразу начать их поиски.  Он отверг эту арифметику сразу, вспоминая, что на поисковые работы, на все про все, в лучшем случае, будет лишь два с половиной часа.  Потом ему пришло в голову, что она может послать кого-нибудь на материке, кто был ближе.  Она будет думать, что у них неисправен двигатель.

 Он встал и искал едва заметную береговую линию.  Затем его взгляд упал на край рифа.  Он смотрел как сокращается целый мир от горизонта до горизонта, балансируя на своем сжимающемся ободе. Он проверил уровень и обнаружил, что выступ уже в воде.

 Часть того, что пришло ему на ум, рыбак рассказал мальчикам.  Они восприняли без комментариев.  Он не видел их глаза, они смотрели вдаль, чтобы не пересекаться с ним взглядами, или потому, что еще не были достаточно взрослыми, чтобы воспринять то, что видели.  В основном они смотрели на подъем воды.  Рыбак был не в состоянии найти слова ободрения.  Он хотел, чтобы кто-то из мальчиков спросил его, может ли кто-нибудь добраться до них до прилива?  Он ответил бы, что невозможно сказать да.  Но они не спрашивали.

 Рыбак не был уверен, насколько, по их возрасту, они были в состоянии понимать происходящее.  Оба они видели в доках утонувших людей, выгруженных из лодок.  Иногда ребята улавливали суть, иногда нет.  Он предположил, что им то как раз свойственно стремление к комфорту возле своих матерей, и был удивлен, при всей своей неспособности чему-то еще удивляться, обнаружить это стремление у себя, желание не покидать тёмную и тесную жёнину кровать в то утро.

 Не пора ли пальнуть? - спросил его племянник.

 Довольно скоро, - сказал он,  как будто перекладывая решение на обещание. - Not yet.

 В какой-то момент его сын тихо заплакал, отвернувшись, чтобы не выдавать себя.

 Перед началом школы, - сказал рыбак поразительно бесстрастно, - пойдем в город, и я вам куплю все, что пожелаете.

 С большим трудом, скучным тоном, и как будто хотел это в последнюю очередь, его сын сказал после паузы, - Я бы хотел один из тех новых тридцатисильных подвесных моторов.

 Ладно, - сказал рыбак.  И племяннику, - How about you?

 Племянник лишь потерянно покачал головой.  Я ничего не хочу, - сказал он.

 После очередной паузы сын рыбака сказал, - Да, папа. Он тоже хочет того же.

 All right, - сказал рыбак еще раз и больше не сказал ни слова.

 Собака скулила в нерешительности и лизала лица мальчиков. Они обняли ее и сидели вместе. Прилетели три заблудших утки и сели внизу, среди упрямых приманок.  Хорошо обученная собака присела.  Мальчики без энтузиазма наблюдали за ними.  Вскоре, почувствовав неладное, утки взлетели, поднимая крыльями брызги, и унеслись в сумрачное пространство.

 Море начало подниматься, усилился ветер, который нес новый, смертельный холод.  Рыбак, отыскивая мрачную, истощающуюся тень материка как ориентир, надеялся, что не будет снега.  Но он пошел.  Сначала несколько хлопьев, затем снегопад, затем горизонтальный шторм. Рыбак озадаченно посмотрел на Brown Cow Island, до которого триста ярдов смерти с подветра, и поднялся на ноги.

Стало темно так, как будто то, что происходило на рифе, было слишком частным делом даже для последнего бледного света истекающего дня.

 Последний раунд, - сказал рыбак сурово.

 Мальчики поднялись и молча взяли свои ружья.  Рыбак выстрелил в летящий снег.  Отсчитал методично до пяти.  Затем выстрелил его сын и отсчитал до пяти.  Затем племянник.  Все трое выстрелили и отсчитали. 

 У тебя есть еще на один раз, папа, - сказал его сын.

 Поколебавшись секунду, рыбак выстрелил последний патрон.  Его жалостный звук, словно треск пугача, унесся прочь с ветром за пелену падающего снега.

 Через мгновение наступила ночь, встречая поднимающееся море. Теперь они едва различали друг друга сквозь снежный хоровод, три тусклых призрака в желтых дождевиках. Рыбак услышал шелест моря и мельком глянул вниз, где были его ноги. Они, казалось, были раной на снежном полотне. Он осторожно взял мальчиков за плечи и подтолкнул их перед собой, аккуратно переступая ногами, к месту с остроконечной расщелиной,  в самой высокой точке рифа.

Лицом вперед, - сказал он им. - Положите оружие вниз.

Я хотел бы держать его, папа, - попросил его сын.

Положи вниз, - сказал рыбак. - Прилив не повредит его. Обхвати ногами и стой так.

Они чувствовали собаку, черную как смоль, бегающую взад и вперед в недоумении между ними.

Папа, - сказал его сын, - а как же собака?

Если бы рыбак назвал собаку по имени, то это было бы слишком лично. Он бы заплакал. Поэтому сделал все, чтобы не рассмеяться. Он согнул колени, и когда коснулся собаки, взял ее под мышку. Живот собаки был мокрый.

Таким образом, они ждали, брошенные в их сознании, в окружении чудовищного приливного пространства, которое медленно, медленно накрывало их. В этом пространстве барвинок под сапогом рыбака выглядел королем.

 Пока воздух парил в его сознинии, он мельком увидел свой дом, но странным образом отделённый, как июньский мираж.

 Всю свою жизнь рыбак жил среди снегов, скал, моря и ветра. Теперь он думал, что никогда не понимал, чем они были, и ненавидел их. Хотя они не изменились. Он был смертельно переохлажден. Он хотел спросить мальчиков, холодно ли им. Но не было никакого смысла. Он подумал о виски, шагнул украдкой назад и, все еще неуклюже держа собаку, нащупал носком сапога бутылку под водой. Он поднял ее брезгливо, словно боясь замочить рукав, шагнул вперед и склонился над сыном. Пей, - сказал он, держа бутылку перед ним. Он приподнял голову, выпил, горячо закашлялся, и его вырвало.

 Я не могу, - сказал он отцу несчастно.

Попробуй попытаться, - умолял рыбак, как будто это был вопрос жизни и смерти.

Мальчик покорно выпил, и его снова вырвало. Он покачал головой и передал бутылку своему двоюродному брату, который также выпил и также вырвал.  Возвращая бутылку назад, он уронил ее в ледяную воду.

Когда волны достигли его коленей, рыбак выпустил теплую собаку и сказал сыну, чтобы тот развернулся и сел ему на плечи. Мальчик подчинился. Рыбак раскрыл свою клеенчатую куртку и сцепил свои руки позади себя через свои подтяжки, зажимая локтями лодыжки сына.

What about the dog? - спросил мальчик.

 У него своя дорога, все в порядке, - сказал рыбак. - Он может терпеть холодную воду. У самого дрожали колени. Вопил каждый инстинкт. Он скрежетал зубами и стоял, как колосс, на краях затопленной расщелины.

Собака, искренне прожив свои одиннадцать лет, плавала несколько минут вокруг ног рыбака, не зная, что происходит, и затем беззвучно удалилась. Она будет плыть и плыть одна наугад, ослепленная ночью со всех сторон, а когда плывешь в парализующей ледяной воде, то все, что можно сделать, это просто, в один непостижимый момент, утонуть.  Рыбак, пережидая бесконечность, почти завидовал такой картине.

Охваченная замерзающим морем, неумолимо идущим вверх, земля незаметно тонула  под ними. Мальчик позвал своего двоюродного брата. Ответа не последовало. Рыбак, удивляясь своей молчаливой жестокости, был рад, когда мальчик не позвал снова. Его собственные сапоги были полны воды. Не ощущая ног, он не осмеливался передвигать их. Пока от стоял боком к прибывающему морю, охватывавшему сначала бедра, и затем и плечи, он мог бы держать равновесие, но не знал, как долго.  Он чувствовал, что  верхняя часть его заморожена, а ноги "просто ушли" от его нервов и воли. Они были абсурдной, сомнительной осью, вокруг которой раскачивалось и росло всемирное смятение.  Волны придут еще и еще; он не мог представить, сколько таких подкреплений скрывалось в ночи в их неистощимой бесчисленности, и он плакал в бессильной ярости, потому что они были сильнее; пока, наконец, преодолев ненависть, не стал принимать их, раскачиваясь как новообращённый, одну за одной, когда они набрасывались на него и убегали бесцельно в свою дикую реальность.

Рыбак вытягивался вверх на все от него зависящее, как человек, чей дух вытягивает рукой из мертвого сна. Голова мальчика не слишком высоко, должно быть, по крайней мере, на семь футов выше рифа. Хотя прилив рос каждую минуту, это была все же маленькая светлая жизнь. Рыбак хотел держаться так, если потребуется, хоть через тысячу приливов.

Вскоре мальчик, склонившись к голове отца, спросил: сапоги уже полны, папа?

Еще нет, - сказал рыбак. Потом добавил сквозь зубы: Если я упаду, твои сапоги поплывут по ветру к этому острову.

Ты? Упадешь? – спросил, наконец, мальчик.

Рыбак кивнул. - Привычка видеть друг друга, - сказал он зачем-то.

Мальчик сделал для рыбака самое большее, что мог сделать.  Возможно, он был слишком молод для подобного ужаса, но достаточно стар, чтобы знать, что есть вещи, не подвластные никому.  Все, что он мог сделать, он сделал, доверяя своему отцу делать все, что тот мог, ничего не прося более.

Рыбак, душу которого качало море, закрыл глаза перед бесконечной ночью.

Is it time now? - спросил мальчик.

Рыбак едва мог говорить. Еще нет, - сказал он. Not just yet…

Как суша поворачивается к солнечному свету, так и крошечный флот рыбацких лодок сходился на следующий день после Рождества от берега к рифу, как железные опилки к магниту.

На рассвете они нашли ялик, плавающий у мыса, заполненный наполовину утками и снегом. Стрельба была хороша, предположил кто-то, слышавший ее на ближайшем материке днем ранее. Еще через два часа они нашли невредимой лодку, дрейфующую в пяти милях в море.

В полдень, при отливе, они нашли рыбака, его правая нога застряла в ледниковой расщелине рифа рядом с тремя дробовиками, руки запутались за ним в его подтяжках, а под правым локтем торчал резиновый сапог с носком и живой морской звездой в нем.

После продолжавшихся весь день поисков мальчиков, они отбуксировали рыбака домой в его собственной лодке на закате, и морозным вечером, безмолвным с открытием чистилища, положили на пристань, чтобы могла видеть жена.

Она же, глядя пристально на рыбака, чистого как кристалл льда, на маленький резиновый сапог, все еще замороженный под сжатой рукой, видела, почему-то, только его пренебрежение, без раскаяния или скорби, оправданное лишь зримым итогом.

© 1959

First Prize O. Henry Award in 1960

Included by John Updike in The Best American Short Stories of the 20th Century anthology

p.s.

Рассказ основан на реальных событиях 27 декабря 1956 года в водах Harpswell Neck, Brown Cow Island, Casco Bay, Portland, ME, US 

Рыбак: lobsterman Lawrence C. Estes - 34 

Сын: Steven Estes - 13

Племянник: Harry Jewel – 16

(литературный перевод с английского языка Valeri9999)