Примерный сын - Глава 13

Подарки

Честно говоря, я ничего не подарил Корине, хоть всё и началось в день ее рождения. Я был счастлив от мысли, что у меня есть женщина, которой можно что-нибудь подарить, а посему быстренько пообедал с мамой и пошел гулять с Паркером, дабы осмотреть витрины. Выбрать подарок было непросто, ведь я не знал вкусов и пристрастий Корины.

В пять часов я вернулся в свои канцтовары с пустыми руками. Впрочем, это неважно. Впереди была уйма времени, чтобы удивить Корину. В сущности, чем дальше от дня рождения, тем более непредсказуемым и эффектным окажется для нее мой подарок. А на открытке я мог бы написать: “Особенный подарок для особенной женщины”. Я уже придумал, как вручить его Корине: пожалуй, спрячу на одной из полок между картриджей и другой сопутки и попрошу Корину их переставить. Вот она и наткнется на подарок, говорящий о моей способности любить и о том, что я могу ей дать.

Несколько дней я думал о подарке и нашел отличный вариант. За это время мы несколько раз целовались в подсобке. Я понимал, что со стороны наше неравное положение работодателя и работника может восприниматься весьма щекотливым, и потому поцелуи были скорее крадеными, чем навязанными. Понятное дело, что инициатором всегда был я. Корина запретила мне провожать ее на работу в то отталкивающее поселение и, признАюсь, я не возражал, потому что ежедневно, в два часа выводить машину из гаража и пилить через весь город в час пик мне было смертельно лень. Кроме того, это означало оставить маму одну в обеденный перерыв, самое тяжкое для нее время, потому что, с одной стороны, ей придется выводить Паркера, а с другой, ей плевать на еду, если тебя нет рядом, чтобы приготовить для нее филе или подогреть тушеную картошку; она съест кекс, выпьет стакан молока и усядется перед телевизором.

Мама привыкла смотреть телевизор. У нас есть платный “Канал Плюс” про футбол, в месяц довольно дорого выходит, но оно того стоит. Я не страстный болельщик, мне гораздо интереснее фильмы и сериалы, но с годами пришлось приобщиться и к этому виду спорта. Ко всей футбольной чепухе – ведь теперь даже женщины обсуждают именитых тренеров и их тактические указания в раздевалке, – и не будь я в курсе футбольных дел, мне стало бы трудно работать. Покупатели говорят о футболе, поставщики говорят о футболе, парень из налоговой говорит о футболе, соседи говорят о футболе, мои зятья, разумеется, фанаты своих клубов (один мой племянник болеет за “Мадрид”, другой за “Барсу”, а младшенькая за “Атлетик”) и лечащий врач, и банковский служащий, и таксист, и газетный киоскер, и продавец рыбы, и ветеринар, и… Словом, если у вас есть магазин, открытый для покупателей, у вас нет другого выбора, кроме как быть в курсе всего, что их волнует. Только так. В противном случае у вас будет магазин канцтоваров XX века, а не XXI, к чему я тогда стремился. Но это уже другая тема, которую я пока оставлю в стороне. Итак, теперь мама много времени проводит перед телевизором. Она все время смотрит фильмы. Испанские. Чешские. Американские. Японские. То, что под руку попадется. При жизни отца мама обожала фильмы. Когда мы с сестрой были детьми, родители почти каждый вечер ходили смотреть какой-нибудь фильм. Потом, когда мама овдовела, круг ее общения сузился, и она перестала ходить в кино. Мы все перестали ходить в кино, это получилось само собой. Казалось, мама, потеряв мужа, утратила интерес к определенным вещам. С женщинами ее поколения такое случается, и не понять, было ли это интересно им самим, или они лишь подстраивались под увлечения своих мужей, стирая свои жизни и желания двумя словами “да, хочу”. Я не намерен толкать пламенные феминистские речи, которые обожает сестра, скажу лишь, что зачастую внутренний мир матери постичь гораздо труднее, чем мир отца, но теперь я ее понимаю, потому что со мной происходит то же самое: мама с такой готовностью приноровилась к мужу и его привычкам, что до недавнего времени мы ее совсем не знали. Но, возможно, узнаем. Как бы то ни было, а приноровиться к отцу было полезно, потому что он водил тебя по разным интересным местам. Речь не только о физическом, но также об интеллекте, потому что отец был человеком прежде всего любознательным, открывающим двери нашего дома самым разным людям, словно это была животноводческая ярмарка. А когда он умер, то ключи от этой ярмарки унес с собой.

Я подыскал отличный подарок для Корины и хотел преподнести его в выходные. К примеру, в субботу, после закрытия магазина, пригласить ее на ужин. Хосе Карлос дал мне ключи от своей квартиры на случай, если после ужина нам захочется покувыркаться, а если Корина пожелает, мы сможем остаться там на всю ночь. И почему бы ей не пожелать? Мы – взрослые люди, не связанные никакими обязательствами и родительскими возражениями, поскольку маму, как я говорил, подобные дела не интересуют. Но я не учел религиозные убеждения Корины. Не знаю толком, но она из протестантов или что-то типа того, и ей запрещено есть свинину и морепродукты (мне никогда не понять, что общего у Бога с морепродуктами), а также употреблять алкоголь. Это было серьезным недостатком. Я вовсе не пьяница и во всем предпочитаю умеренность, даже с джин-тоником, но для любовной жизни важно раскрепоститься. Особенно поначалу, чтобы набраться смелости и избавиться от смущения.

- Но мы же пили Ламбруско в день твоего рождения, – заметил я.

- И это было большой ошибкой, – ответила Корина. – Я думала, что Ламбруско безалкогольный напиток. И сегодня не день рождения…

Она не договорила.

- Ладно, значит, мы не будем есть морепродукты и пить вино. Ты все равно мне нравишься. Я уважаю твою веру и отведу туда, куда захочешь, – настаивал я. – Ну же, Корина, скажи, куда пойдем? В итальянскую пиццерию, как в тот раз? В мексиканский ресторанчик? Нет, в японский! Ты когда-нибудь ела в японском ресторане? Очень экзотично. – Я был готов раскошелиться.

- В ресторанах слишком дорого, – ответила она.

- Полагаю, раз в неделю не слишком расточительно, – возразил я. – Из-за денег не волнуйся, я приглашаю.

Корина посмотрела на меня и неожиданно выпалила:

- Я не могу встретиться с тобой ни в субботу, ни в воскресенье. Пойду в церковь.

- В смысле? Ты что, все выходные целиком торчишь в церкви?

- В эти выходные не могу, лучше как-нибудь в другой раз.

В следующие выходные был день рождения невестки, с которой Корина, вроде бы, жила в одной квартире, и они заранее договорились сообща отметить дни рождения, закатив грандиозную вечеринку с присланными из Румынии кушаньями. Эти блюда здесь не найдешь, но, судя по всему, они необычайно вкусны, раз некоторые люди, уехав за границу, тратят массу сил, стараясь воссоздать прошлую жизнь. Я не такой. Если бы я поступил в английский универ и уехал на учебу, как планировал в семнадцать лет, то бежал бы от всего испанского как от чумы. Какой смысл в суррогатной жизни? Это ни к чему. Я знаю, что туризм и эмиграция – разные вещи. Иными словами, добровольно пожить немного в чужой стране, заранее зная дату возвращения, никак не сравнить с тем, что ты вынужден осесть в этой стране бог знает насколько из-за неурядиц в твоей собственной. Впрочем, я обожаю приспосабливаться, и мне нравятся интернациональные пары. К примеру, нравятся англичане, женившиеся на испанках, и француженки, вышедшие замуж за испанцев. У родителей было несколько таких друзей: люди приезжали в страну отдохнуть или на учебу, влюблялись в здешних и оставались в наших краях на сорок лет. Я хотел стать подобным здешним для Корины: ее причиной полюбить Испанию, чувствовать себя своей, а не эмигранткой, и чтобы здесь ей жилось даже лучше, чем в родной стране. С годами рядом со мной ее страна наверняка будет казаться ей чем-то далеким и неузнаваемым, потому что ее домом стану я. Конечно, Корина не сможет есть дорогой хамон. Ни дорогой, ни дешевый. В том смысле, что она воздвигла некие преграды для своей испанизации, что отнюдь не облегчало мою жизнь.

- Корина, а что еще ты знаешь в Испании кроме Мадрида?

- Сорию, – тут же ответила она.

- Сорию?

- Я работала в одной семье, у них был дом в Сории. Маленький такой городок. Пустой. Людей совсем нет. И очень холодно. Мы часто ездили туда на выходные. Мне нравилось.

- А как же церковь?

- Какая церковь?

- Ну, твоя церковь. Разве ты не должна посещать мессы по субботам и воскресеньям?

- Пастор разрешает не ходить, если я работаю.

- Вот как.

- И совсем другое дело, если не работаю. Тогда это грех. Неуважение к богу. Церковь – его дом.

Пастор? Что это за сан такой? Корина говорила очень серьезно, с определенной долей высокомерия, словно ее немного злило, что приходится объяснять столь очевидные вещи. Ее резкость и надменность, бесившие меня прежде, теперь казались очаровательными. Умение сломить ее серьезность, деловитость, практичность и затащить в пиццерию поесть пиццу (вегетарианскую), а потом провести со мной часть ночи в современном отеле было победой, от которой я не собирался отказываться. Корина была вооружена, но я знал, как ее разоружить. Это был вопрос терпения и умения ждать.

- Ты нетерпелив, – частенько выговаривал мне Хосе Карлос, гуру современной любви. – Сразу берешь девчонок в оборот и подавляешь. Используешь стратегию тряпки, а это не котируется на рынке одиночек. Не котируется и не будет.

По мнению Хосе Карлоса, то, что я называю, быть внимательным и нежным с женщинами, означает позволять им топтать себя, и потому они теряют уважение и интерес ко мне.

- Ты слишком их торопишь.

Но это вовсе не так. Если тебе кто-то нравится, и этот самый кто-то звонит, шлет тебе сообщения, проявляет внимание, хочет встретиться, ты не угнетен, а счастлив. Если же ты не рад этому, значит человек тебе не нравится, и он почти ничего не может сделать, чтобы пробудить твой интерес. Это чистая правда. Какой бы жестокой она ни была. Возможно, история моей любви выстраивалась неверно, и я всегда заглядывался на девушек, которым было на меня плевать, но где-то есть и другие, которые были бы счастливы, предложи я им пообедать в субботу в японском ресторане, а потом вздремнуть вместе со мной. Но я их не знал. Подростком я познакомился с Лурдес. Потом с Патрисией. А затем с Пилар, самой красивой из всех и самой капризной, потому что сама не ела, и мне не давала. Бланка была последней. В перерывах между ними были периоды спокойной жизни и восстановления сил, потому что в конечном счете они или мысли о них выматывали и подавляли меня гораздо сильнее, чем подавлял их я, будучи тряпкой. Как сказал во сне отец: “Они тебе нравятся, но в руки не даются. Как бабочки”.

У меня был подарок для Корины, а вот ее самой не было. Субботний день. Я вышел из магазина, запер дверь и включил сигнализацию. Поскольку Хосе Карлос уехал на выходные со своей девушкой, никаких планов у меня не имелось. Звонить приятелям было до смерти лениво, потому что встречаться с парочками зачастую довольно тяжело, и я знал, что это напомнит мне о том, как я одинок. Это было правдой: после того как я целовался с Кориной и ласкал ее тело, мне стало так одиноко, как никогда прежде. Я собрался уходить, но вспомнил, что нужно зайти на минутку к соседям. По-моему, я уже говорил, что магазин канцтоваров находится на улице не слишком оживленной, в квартале, где некоторые люди еще знают друг друга в лицо.

Рядом с нами располагался салон красоты. Небольшой частный салончик, не входящий в сеть компаний какого-либо акционерного общества, но имеющий свое лицо и руки. Его владелицы – сестры, Лаура и Ева, приблизительно моего возраста, но в данном случае мне важны руки, потому что работа в салоне физическая. Я в жизни не заглядывал в подобные места, но знаю. В наш уличный салончик я заходил исключительно по делу, я не из тех парней, что бреют волосы. Хосе Карлос, к примеру, избавляется от волос на спине, поскольку это, похоже, не нравится его любимой подружке, вот он и делает, что велит Эстер, чтобы потом читать мне нотации о подкаблучниках. Поскольку лишних волос у меня нет, к соседкам-косметологам я отношусь исключительно как к коллегам, не больше. Мы никогда особо не сближались – “привет-пока”, – но часто по-соседски выручали друга друга, так, по мелочи: разменивали деньги на сдачу, оставляли чеки для поставщиков, а недавно вместе смотрели протечку сверху. Как раз по поводу этой протечки мне и нужно было зайти к ним в субботу. Жилец со второго этажа залил нас в двух местах. Мне нужно было передать им заключение эксперта и уточнить, когда придет маляр, чтобы покрасить потолок по страховке. Сестры тоже закрывались в это время, и одна из них заканчивала делать маникюр женщине, а вторая была уже в куртке. Та, что в куртке, понятия не имею, то ли Ева, то ли Лаура, я вечно путаю их по именам, взяла у меня заключение.

- Что скажешь, если маляр придет в понедельник? – вежливо, но торопливо, спросила она и наклонилась, чтобы попрощаться с сестрой.

В дутой, тесно облегающей куртке, с увесистым пакетом с покупками и заключением эксперта в руках ей было неудобно наклоняться и целовать сидящую сестру, движения которой, в свою очередь, тоже были ограничены: одной рукой она держала кисточку, а другой – пальцы клиентки. Единственное, что она могла сделать, облегчая задачу, это немного повернуть голову и вытянуть шею, не выпуская из виду ногти, на которые наносила лак. Обеим было чертовски неудобно, и они вполне могли бы отложить поцелуй на потом, поскольку виделись каждый день и много времени проводили вместе, но в ту же секунду я отчетливо понял, сколь важен был для них этот поцелуй. Несмотря на спешку, уходившая не могла не передать что-то свое оставшейся в одиночестве сестре, словно поцелуй в щеку был не просто поцелуем, а заключал в себе некую сургучную печать, магическое заклинание, помогавшее идти вперед. Не помню, чтобы моя сестра когда-нибудь прикладывала такие усилия, чтобы наклониться и поцеловать меня. Речь не о том, что Нурия меня не любит. Любит, и я целиком и полностью могу на нее положиться: попроси ее о чем-то, и она в любую минуту будет рядом, пусть неумело и бестолково, но будет. И все же сестра меня не целует. Я, естественно, тоже. Это не наш стиль. Не наше воспитание. В нашей семье целоваться все равно, что практиковаться в иностранном языке, в котором кое-что сечешь и вроде изъясняешься, но он не родной. К примеру, я не поцеловал отца, когда видел его в последний раз на лестничной площадке дома. Тогда мы вместе поели, и он шел работать в типографию, как ходил каждый день, но тот раз был последним. Последний раз. До сих пор мне кажутся странными эти слова, хотя их трудно назвать по-другому. Трудно, чтобы они не угнетали тебя.

Увидев тот случайный сестринский жест, я подумал; “Есть люди, которые любят друг друга, и у которых есть воинственная решимость регулярно обмениваться звонкими нежностями. Этой нежности так много, что за нее можно крепко держаться почти что физически”. Я мигом осознал, что не принадлежу к этому содружеству, но понял, что хотел бы вступить в него.

Регистрационный номер №0532613

от Вчера в 14:29

[Скрыть] Регистрационный номер 0532613 выдан для произведения:

Подарки

Честно говоря, я ничего не подарил Корине, хоть всё и началось в день ее рождения. Я был счастлив от мысли, что у меня есть женщина, которой можно что-нибудь подарить, а посему быстренько пообедал с мамой и пошел гулять с Паркером, дабы осмотреть витрины. Выбрать подарок было непросто, ведь я не знал вкусов и пристрастий Корины.
В пять часов я вернулся в свои канцтовары с пустыми руками. Впрочем, это неважно. Впереди была уйма времени, чтобы удивить Корину. В сущности, чем дальше от дня рождения, тем более непредсказуемым и эффектным окажется для нее мой подарок. А на открытке я мог бы написать: “Особенный подарок для особенной женщины”. Я уже придумал, как вручить его Корине: пожалуй, спрячу на одной из полок между картриджей и другой сопутки и попрошу Корину их переставить. Вот она и наткнется на подарок, говорящий о моей способности любить и о том, что я могу ей дать.

Несколько дней я думал о подарке и нашел отличный вариант. За это время мы несколько раз целовались в подсобке. Я понимал, что со стороны наше неравное положение работодателя и работника может восприниматься весьма щекотливым, и потому поцелуи были скорее крадеными, чем навязанными. Понятное дело, что инициатором всегда был я. Корина запретила мне провожать ее на работу в то отталкивающее поселение и, признАюсь, я не возражал, потому что ежедневно, в два часа выводить машину из гаража и пилить через весь город в час пик мне было смертельно лень. Кроме того, это означало оставить маму одну в обеденный перерыв, самое тяжкое для нее время, потому что, с одной стороны, ей придется выводить Паркера, а с другой, ей плевать на еду, если тебя нет рядом, чтобы приготовить для нее филе или подогреть тушеную картошку; она съест кекс, выпьет стакан молока и усядется перед телевизором.
Мама привыкла смотреть телевизор. У нас есть платный “Канал Плюс” про футбол, в месяц довольно дорого выходит, но оно того стоит. Я не страстный болельщик, мне гораздо интереснее фильмы и сериалы, но с годами пришлось приобщиться и к этому виду спорта. Ко всей футбольной чепухе – ведь теперь даже женщины обсуждают именитых тренеров и их тактические указания в раздевалке, – и не будь я в курсе футбольных дел, мне стало бы трудно работать. Покупатели говорят о футболе, поставщики говорят о футболе, парень из налоговой говорит о футболе, соседи говорят о футболе, мои зятья, разумеется, фанаты своих клубов (один мой племянник болеет за “Мадрид”, другой за “Барсу”, а младшенькая за “Атлетик”) и лечащий врач, и банковский служащий, и таксист, и газетный киоскер, и продавец рыбы, и ветеринар, и… Словом, если у вас есть магазин, открытый для покупателей, у вас нет другого выбора, кроме как быть в курсе всего, что их волнует. Только так. В противном случае у вас будет магазин канцтоваров XX века, а не XXI, к чему я тогда стремился. Но это уже другая тема, которую я пока оставлю в стороне. Итак, теперь мама много времени проводит перед телевизором. Она все время смотрит фильмы. Испанские. Чешские. Американские. Японские. То, что под руку попадется. При жизни отца мама обожала фильмы. Когда мы с сестрой были детьми, родители почти каждый вечер ходили смотреть какой-нибудь фильм. Потом, когда мама овдовела, круг ее общения сузился, и она перестала ходить в кино. Мы все перестали ходить в кино, это получилось само собой. Казалось, мама, потеряв мужа, утратила интерес к определенным вещам. С женщинами ее поколения такое случается, и не понять, было ли это интересно им самим, или они лишь подстраивались под увлечения своих мужей, стирая свои жизни и желания двумя словами “да, хочу”. Я не намерен толкать пламенные феминистские речи, которые обожает сестра, скажу лишь, что зачастую внутренний мир матери постичь гораздо труднее, чем мир отца, но теперь я ее понимаю, потому что со мной происходит то же самое: мама с такой готовностью приноровилась к мужу и его привычкам, что до недавнего времени мы ее совсем не знали. Но, возможно, узнаем. Как бы то ни было, а приноровиться к отцу было полезно, потому что он водил тебя по разным интересным местам. Речь не только о физическом, но также об интеллекте, потому что отец был человеком прежде всего любознательным, открывающим двери нашего дома самым разным людям, словно это была животноводческая ярмарка. А когда он умер, то ключи от этой ярмарки унес с собой.

Я подыскал отличный подарок для Корины и хотел преподнести его в выходные. К примеру, в субботу, после закрытия магазина, пригласить ее на ужин. Хосе Карлос дал мне ключи от своей квартиры на случай, если после ужина нам захочется покувыркаться, а если Корина пожелает, мы сможем остаться там на всю ночь. И почему бы ей не пожелать? Мы – взрослые люди, не связанные никакими обязательствами и родительскими возражениями, поскольку маму, как я говорил, подобные дела не интересуют. Но я не учел религиозные убеждения Корины. Не знаю толком, но она из протестантов или что-то типа того, и ей запрещено есть свинину и морепродукты (мне никогда не понять, что общего у Бога с морепродуктами), а также употреблять алкоголь. Это было серьезным недостатком. Я вовсе не пьяница и во всем предпочитаю умеренность, даже с джин-тоником, но для любовной жизни важно раскрепоститься. Особенно поначалу, чтобы набраться смелости и избавиться от смущения.
- Но мы же пили Ламбруско в день твоего рождения, – заметил я.
- И это было большой ошибкой, – ответила Корина. – Я думала, что Ламбруско безалкогольный напиток. И сегодня не день рождения…
Она не договорила.
- Ладно, значит, мы не будем есть морепродукты и пить вино. Ты все равно мне нравишься. Я уважаю твою веру и отведу туда, куда захочешь, – настаивал я. – Ну же, Корина, скажи, куда пойдем? В итальянскую пиццерию, как в тот раз? В мексиканский ресторанчик? Нет, в японский! Ты когда-нибудь ела в японском ресторане? Очень экзотично. – Я был готов раскошелиться.
- В ресторанах слишком дорого, – ответила она.
- Полагаю, раз в неделю не слишком расточительно, – возразил я. – Из-за денег не волнуйся, я приглашаю.
Корина посмотрела на меня и неожиданно выпалила:
- Я не могу встретиться с тобой ни в субботу, ни в воскресенье. Пойду в церковь.
- В смысле? Ты что, все выходные целиком торчишь в церкви?
- В эти выходные не могу, лучше как-нибудь в другой раз.
В следующие выходные был день рождения невестки, с которой Корина, вроде бы, жила в одной квартире, и они заранее договорились сообща отметить дни рождения, закатив грандиозную вечеринку с присланными из Румынии кушаньями. Эти блюда здесь не найдешь, но, судя по всему, они необычайно вкусны, раз некоторые люди, уехав за границу, тратят массу сил, стараясь воссоздать прошлую жизнь. Я не такой. Если бы я поступил в английский универ и уехал на учебу, как планировал в семнадцать лет, то бежал бы от всего испанского как от чумы. Какой смысл в суррогатной жизни? Это ни к чему. Я знаю, что туризм и эмиграция – разные вещи. Иными словами, добровольно пожить немного в чужой стране, заранее зная дату возвращения, никак не сравнить с тем, что ты вынужден осесть в этой стране бог знает насколько из-за неурядиц в твоей собственной. Впрочем, я обожаю приспосабливаться, и мне нравятся интернациональные пары. К примеру, нравятся англичане, женившиеся на испанках, и француженки, вышедшие замуж за испанцев. У родителей было несколько таких друзей: люди приезжали в страну отдохнуть или на учебу, влюблялись в здешних и оставались в наших краях на сорок лет. Я хотел стать подобным здешним для Корины: ее причиной полюбить Испанию, чувствовать себя своей, а не эмигранткой, и чтобы здесь ей жилось даже лучше, чем в родной стране. С годами рядом со мной ее страна наверняка будет казаться ей чем-то далеким и неузнаваемым, потому что ее домом стану я. Конечно, Корина не сможет есть дорогой хамон. Ни дорогой, ни дешевый. В том смысле, что она воздвигла некие преграды для своей испанизации, что отнюдь не облегчало мою жизнь.
- Корина, а что еще ты знаешь в Испании кроме Мадрида?
- Сорию, – тут же ответила она.
- Сорию?
- Я работала в одной семье, у них был дом в Сории. Маленький такой городок. Пустой. Людей совсем нет. И очень холодно. Мы часто ездили туда на выходные. Мне нравилось.
- А как же церковь?
- Какая церковь?
- Ну, твоя церковь. Разве ты не должна посещать мессы по субботам и воскресеньям?
- Пастор разрешает не ходить, если я работаю.
- Вот как.
- И совсем другое дело, если не работаю. Тогда это грех. Неуважение к богу. Церковь – его дом.
Пастор? Что это за сан такой? Корина говорила очень серьезно, с определенной долей высокомерия, словно ее немного злило, что приходится объяснять столь очевидные вещи. Ее резкость и надменность, бесившие меня прежде, теперь казались очаровательными. Умение сломить ее серьезность, деловитость, практичность и затащить в пиццерию поесть пиццу (вегетарианскую), а потом провести со мной часть ночи в современном отеле было победой, от которой я не собирался отказываться. Корина была вооружена, но я знал, как ее разоружить. Это был вопрос терпения и умения ждать.
- Ты нетерпелив, – частенько выговаривал мне Хосе Карлос, гуру современной любви. – Сразу берешь девчонок в оборот и подавляешь. Используешь стратегию тряпки, а это не котируется на рынке одиночек. Не котируется и не будет.
По мнению Хосе Карлоса, то, что я называю, быть внимательным и нежным с женщинами, означает позволять им топтать себя, и потому они теряют уважение и интерес ко мне.
- Ты слишком их торопишь.
Но это вовсе не так. Если тебе кто-то нравится, и этот самый кто-то звонит, шлет тебе сообщения, проявляет внимание, хочет встретиться, ты не угнетен, а счастлив. Если же ты не рад этому, значит человек тебе не нравится, и он почти ничего не может сделать, чтобы пробудить твой интерес. Это чистая правда. Какой бы жестокой она ни была. Возможно, история моей любви выстраивалась неверно, и я всегда заглядывался на девушек, которым было на меня плевать, но где-то есть и другие, которые были бы счастливы, предложи я им пообедать в субботу в японском ресторане, а потом вздремнуть вместе со мной. Но я их не знал. Подростком я познакомился с Лурдес. Потом с Патрисией. А затем с Пилар, самой красивой из всех и самой капризной, потому что сама не ела, и мне не давала. Бланка была последней. В перерывах между ними были периоды спокойной жизни и восстановления сил, потому что в конечном счете они или мысли о них выматывали и подавляли меня гораздо сильнее, чем подавлял их я, будучи тряпкой. Как сказал во сне отец: “Они тебе нравятся, но в руки не даются. Как бабочки”.
У меня был подарок для Корины, а вот ее самой не было. Субботний день. Я вышел из магазина, запер дверь и включил сигнализацию. Поскольку Хосе Карлос уехал на выходные со своей девушкой, никаких планов у меня не имелось. Звонить приятелям было до смерти лениво, потому что встречаться с парочками зачастую довольно тяжело, и я знал, что это напомнит мне о том, как я одинок. Это было правдой: после того как я целовался с Кориной и ласкал ее тело, мне стало так одиноко, как никогда прежде. Я собрался уходить, но вспомнил, что нужно зайти на минутку к соседям. По-моему, я уже говорил, что магазин канцтоваров находится на улице не слишком оживленной, в квартале, где некоторые люди еще знают друг друга в лицо.
Рядом с нами располагался салон красоты. Небольшой частный салончик, не входящий в сеть компаний какого-либо акционерного общества, но имеющий свое лицо и руки. Его владелицы – сестры, Лаура и Ева, приблизительно моего возраста, но в данном случае мне важны руки, потому что работа в салоне физическая. Я в жизни не заглядывал в подобные места, но знаю. В наш уличный салончик я заходил исключительно по делу, я не из тех парней, что бреют волосы. Хосе Карлос, к примеру, избавляется от волос на спине, поскольку это, похоже, не нравится его любимой подружке, вот он и делает, что велит Эстер, чтобы потом читать мне нотации о подкаблучниках. Поскольку лишних волос у меня нет, к соседкам-косметологам я отношусь исключительно как к коллегам, не больше. Мы никогда особо не сближались – “привет-пока”, – но часто по-соседски выручали друга друга, так, по мелочи: разменивали деньги на сдачу, оставляли чеки для поставщиков, а недавно вместе смотрели протечку сверху. Как раз по поводу этой протечки мне и нужно было зайти к ним в субботу. Жилец со второго этажа залил нас в двух местах. Мне нужно было передать им заключение эксперта и уточнить, когда придет маляр, чтобы покрасить потолок по страховке. Сестры тоже закрывались в это время, и одна из них заканчивала делать маникюр женщине, а вторая была уже в куртке. Та, что в куртке, понятия не имею, то ли Ева, то ли Лаура, я вечно путаю их по именам, взяла у меня заключение.
- Что скажешь, если маляр придет в понедельник? – вежливо, но торопливо, спросила она и наклонилась, чтобы попрощаться с сестрой.
В дутой, тесно облегающей куртке, с увесистым пакетом с покупками и заключением эксперта в руках ей было неудобно наклоняться и целовать сидящую сестру, движения которой, в свою очередь, тоже были ограничены: одной рукой она держала кисточку, а другой – пальцы клиентки. Единственное, что она могла сделать, облегчая задачу, это немного повернуть голову и вытянуть шею, не выпуская из виду ногти, на которые наносила лак. Обеим было чертовски неудобно, и они вполне могли бы отложить поцелуй на потом, поскольку виделись каждый день и много времени проводили вместе, но в ту же секунду я отчетливо понял, сколь важен был для них этот поцелуй. Несмотря на спешку, уходившая не могла не передать что-то свое оставшейся в одиночестве сестре, словно поцелуй в щеку был не просто поцелуем, а заключал в себе некую сургучную печать, магическое заклинание, помогавшее идти вперед. Не помню, чтобы моя сестра когда-нибудь прикладывала такие усилия, чтобы наклониться и поцеловать меня. Речь не о том, что Нурия меня не любит. Любит, и я целиком и полностью могу на нее положиться: попроси ее о чем-то, и она в любую минуту будет рядом, пусть неумело и бестолково, но будет. И все же сестра меня не целует. Я, естественно, тоже. Это не наш стиль. Не наше воспитание. В нашей семье целоваться все равно, что практиковаться в иностранном языке, в котором кое-что сечешь и вроде изъясняешься, но он не родной. К примеру, я не поцеловал отца, когда видел его в последний раз на лестничной площадке дома. Тогда мы вместе поели, и он шел работать в типографию, как ходил каждый день, но тот раз был последним. Последний раз. До сих пор мне кажутся странными эти слова, хотя их трудно назвать по-другому. Трудно, чтобы они не угнетали тебя.
Увидев тот случайный сестринский жест, я подумал; “Есть люди, которые любят друг друга, и у которых есть воинственная решимость регулярно обмениваться звонкими нежностями. Этой нежности так много, что за нее можно крепко держаться почти что физически”. Я мигом осознал, что не принадлежу к этому содружеству, но понял, что хотел бы вступить в него.

Примерный сын - Глава 12

Рейтинг: 0 18 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!