Начальники

       Агатыч не сразу, но довольно давно привык к тому, что в его ведомстве на разнообразные должности начальников назначали никому не понятных кандидатов.
      Никому – это в первую очередь Агатычу, а во вторую – тем людям, которым Агатыч доверял или думал, что доверял.
      Сперва такие события пролетали довольно близко от сердца Агатыча, а ещё ближе – от его трудовой книжки. Ибо желание жестоко нахамить кому повыше с криками типа «Доколе!» было соизмеримо…  Ну, в общем, это было сильное чувство.  Но со временем несправедливые назначения  приелись своей монотонностью и вызывали у него лишь лениво-сонную брезгливость.
      Редко, очень редко в конторе Агатыча мало-мальски значимый пост занимал человек стоящий. Но это был не Агатыч.
      Нет, Агатыч никогда не хотел быть начальником. Он был просто достоин звания руководителя. Особенно в юности.
      Однако Агатыч переживал несправедливость не только по отношению к себе. Уже на заре своей бесперспективной деятельности он отличал от серого контингента «за зарплату» действительных профессионалов. Но последних сокращали в первую очередь, а поумневшие выжившие, как и Агатыч, надевали со временем панцирь всеобщего пофигизма. А Агатыча… то ли его берегла судьба, то ли он сам был хитёр до осторожности, но покинул он свою конторку вместе с последними трудоголиками лишь двадцать лет спустя безупречной службы в связи с "ликвидацией в целях оптимизации". Но это уже совсем другая история…
   
      Непонятность же вышеозначенных назначенцев начиналась с выбора новоиспеченных  боссов и уходила в глубь их, довольно часто вульгарной, сути.
      Это были и совершенно чужие, пришлые персонажи, как правило, бывшие недополицейские и еже с ними, влекомые, как казалось Агатычу, чьей-то нечистой рукой и затуманенным разумом на должность ради должности и удовлетворения той части своего тщеславия, которая отвечает за комплекс всемогущества.
      Зачастую это был кладезь злости на подчиненных и ушат подобострастной злости к вышесидящему элементу. Эдакий гибрид вспылившего цыплёнка и испуганной рыбы-шара. По сему в отношении Агатыча и прочих подчиненных сотрясание воздуха такими экземплярами производилось соответствующей смесью писка и бульканья. Однако при виде себе подобного, но более крупного гибрида, писк срывался на  тишину, а рыба-шар превращалась в обезумевшего малька в тесном аквариуме, а затем и вовсе во вспотевшую, но дохлую сельдь. Подвид сей как нельзя больше подходил к тому, что называют новой метлой. Метлой с часовым механизмом неизвестной системы. Основная сложность совместного бытия с таким начальником заключалась в неопределенности временного периода сотрясений, разрушений и прочего мозголомства, исходившего от виновника торжества. Неоспоримым же плюсом такого поворота судьбы являлся тот факт, что любая смута, сопровождавшая приход нового самодура, неминуемо заканчивалась периодом застоя, который прекращался лишь с очередным назначением.

       Но были и другие «пришельцы». Доморощенные. Причём двух видов.
       Первые – откровенные идиоты, уже готовые мамой и, как правило, высшей школой, для непритязательного восприятия своих обязанностей. После многих лет службы и незаметного  внесения некоторых поправок на ветер в голове оных, с такими было легче всего. Главное - не мешать шефу сосать свой кулачок и, время от времени, самому создавать вид умиленного восхищения слюнями на его, с позволения слова, лице. Совместная деятельность в этом случае, как правило, не омрачалась, как и фотокарточка начальника на доске Почёта. Тотемом такого начальника мог бы стать ленивец, не один год распивающий крепкие спиртные напитки на одной из самых высоких пальм некоего заповедника, доступ в который людям не то что запрещен, а  просто физически не возможен. Продолжительность же золотого века в основном зависела от здоровья и настроения ленивца с более высокой пальмы.
      Второй же тип своих выдвиженцев-выскочек был много хуже, что являлось следствием их расщеплённого характера и долгого пребывания в низших чинах.  Самые трудно перевариваемые личности. По правде сказать, Агатыч так и не смог их переварить. Это были глубоко закомплексованные, мстительные и трусливые части своих коллективов. И хотя они обладали некоторой толикой служебного соответствия, капли сии невозможно было расплескать, настолько глубоко они были сконденсированы в млечном мозгу несчастного.  За данным подвидом сослуживцев с чьей-то подачи надежно закрепился термин «дикарь». Сумеречное сознание «дикаря» скрывало от подчиненных время и предмет попадания в какое-либо из его пораженных полушарий. Продолжая аналогии, такой начальник был сущей бешеной обезьянкой, выедающей разум у подчиненной фауны. Устойчивость положения «дикарей» не могла не раздражать. Они настолько изящно владели языком, что речь об их истреблении на высших заседаниях ведомственных оргий практически никогда не заводилась. Вот такой начальник был настоящим пожизненным приговором, сменить которого могла лишь отмена моратория на  его казнь. А убить его очень хотелось…

     Редко, очень редко в конторе Агатыча мало-мальски значимый пост занимал человек стоящий. Но это был не Агатыч…