Помочь сайту
Поздравления
Дом на Меже. Часть первая. На пороге
11 декабря 2019 -
Женя Стрелец
На пороге сижу. В лопатки из сеней холодом тянет, а двор за день набрал пасмурного тепла. Большой дом, старый. До сентябрьских заморозков целиком его не протапливают, кухня в другой стороне.
Облачная августовская хмарь. Вдоль забора трава вровень с яблоньками, за всё лето не кошеная. Под ногами сорные колоски. Мысли такие же: обычные, неважные: «Мне до сих пор одиннадцать лет или уже тринадцать? Или засчитывается только половина?»
Кончается вторая суббота по мёртвой луне, после неё наступит первое воскресенье – по живой. Лягу спать мёртвым, проснусь живым. Норм, привык уже. Туда-сюда, не покидая дома. «Пять столетий он принадлежит нашей семье!» Если так пойдёт и дальше, ещё сто лет мне это от живых слушать, и вечно – от покойников! Характер у наших – железобетон, со смертью не меняется. Люблю родаков, но не понимаю в чём фишка, хотя, ок… – «родовое гнездо» круто, да.
«Не сиди на пороге, не передавай через порог...» Уж не из-за того, что я сидел на нём, всё это случилось. Не говоря про болезнь Ярика. Он привычки такой не имел, а умер прежде меня и по-настоящему.
Вдоль завалинки те же остистые колоски, высохшие до соломенного цвета. Завтра спрошу ма Раю, что за сорняк. Сегодня рвать бесполезно, с мёртвой луны на живую ничегошеньки не пронести.
---------------------
Ярик всегда иронизировал: «Фамильный оплот Межичей! Как-будто речь про замок с башнями! Дом и баня, три сарая. Здорово, конечно, что его не сожги, не отняли. Да и то не удивительно, если со стороны посмотреть». Я не спорил, что он понимает. По крови-то Ярик – не Межич. И не сараи, кстати, а мастерские! Я молчал, но внутри себя не соглашался. Мне наш дом нравится. Он такой… – основательный, без вычурности, балконов, колонн там всяких. Двухэтажный приземистый дом, а главное большущий. Окна маленькие, двор широкий. Пристройки уличные, погреба, всё по уму и в нужную меру. Дед говорит, что я после смерти по-стариковски рассуждать начал. Ну, может быть.
Ярик, он не по крови был Межич. Уж не знаю, как теперь считать кровь. Мать Рая и Сева Вячеславович, мои приёмные родители, забрали его после смерти дядиной первой жены. У той родни силой отняли. Любили как первенца, хоть ему было три года с копейками. А меня взяли у дядиной сестры, из восьми детей младшего. То есть, я – по крови Межич. Потом, через два года Полька, их общая дочь родилась.
Ярик меня всегда по фамилии звал, ревнуя что ли. За ним и другие стали так называть. Ок, я не против. А вот и он...
Из-за сарая, где крытые пристройки:
– Межка, ты на дворе? Подойди, глянь на чертёж, а? Мы с дедом перелаялись уже. Он не видит мелко, я запутался чё-т...
Каравеллу строят, модель. Нашли специалиста по кораблям: жульверна читал...
– Щас иду!
– Правда иди! Темнеется, а там сколько ещё тебя ждать.
Сколько-сколько, четырнадцать дней по живой луне, как будто не знает. Я в ответ:
– Учти, Ярик, когда на воду спустите, я в кругосветку с вами капитаном пойду!
– Чой-то с разбегу?! А я кем тогда?
– Так юнгой же!
Из-за сарая доносится одобрительное кхе-кхе. Я деда не слышу, но точно знаю, какими двумя буквами он этого «юнгу» сейчас перелицевал.
============================================================
2. По мёртвой луне
В городе болтали, что инфекция пришла с румынскими цыганами, с их леденцами на палочках. Народу из каждого утюга объясняли, что это не отрава, что это грипп такой, к которому местный иммунитет не приучен. Да разве переубедишь, бабки-то лучше знают.
До гриппа смерть дважды проходила ко мне впритирку. Или трижды? Как посмотреть: дед и близнецы. Но это была какая-то не настоящая, не страшная смерть. Дед последнюю зиму всё лежал, лежал, да так в гроб и перелёг, лишь немного в чертах заострившись… Ему время настало. Близняшки гостили у нас мимоездом, убежали купаться и запутались в сети. Я мелкий был, выражение «на дно ушли» понял в самом прямом смысле. Пожили на земле, теперь в реке будут жить. Почему бы и нет?
То, что горячий, как котёл в баньке, Ярик может умереть, мне даже в голову не пришло. Я не успел ни поверить в его смерть, ни за себя испугаться, когда проваливался и увязал в ледяной, раскалённой постели.
Злой грипп, стремительный. Озноб и некуда себя девать. Шторм в голове. Когда жар круто пошёл вверх, стало теплей, спокойней.
Гул крови в ушах. Лампа, комната, лица – как рябь на темноте, смотреть неприятно, трудно. Да и зачем? Струнные звуки, которых быть не могло, требовательно заговорили басами. Я потерял руки-ноги: что высунуть из-под одеяла, чем его откинуть? Вдохнул и провалился куда-то.
---------------------
Обычнейшее утро. Голова ясная, тело в порядке.
Я встал и босиком иду-иду вдоль по широким, прохладным половицам… В дальних комнатах разговор.
Помню, как я обиделся слегка, не обнаружив ма Раю у кровати, ни даже в комнате. А полы намыть, значит, важное дело? Когда Ярик болел, в изголовье сидела, не отходя. Всё равно ей на меня?
На кухне, вот где все. Гости к нам приехали. Баб Настя с вечной своей товаркой и её совсем дряхлой матушкой. Дед и Ярик за столом здоровенный пряник уминают. Сколько её помню, баб Настя всегда такой привозит, медовый, глазированный.
Дед:
– Кхе-кхе, здорово по мёртвой луне!
– А то ж.
На лавку кивает:
– Садись.
Ярик подвинулся… – тут меня и прошибло: я же помню, как его хоронили. И деда помню, как… Они – мёртвые. Значит, и я?
Ок, сажусь. От миски с кашей идёт вкусный пар, масло тает. Пряник и чай – совсем настоящие.
Первые дни я не решаюсь выйти за ворота. Потом окажется, что и в этом нет проблемы.
---------------------
Школа для меня – пуста, улицы тоже. Дом – обыкновенен. На компе – полный набор сохранённых вещей, но без интернета. Проходит неделя. В гостевых комнатах звучит пианино из-под мёртвых рук.
Баб Настя ещё живого Ярика музыке учить начинала. Когда по ней годовщину справляли, на могилку ездили, он плакал. Немного вредная бабка. Сама же к нам перебралась, и сама нудела: людно, шумно. Старая дева читала биографии, слушала классические концерты на виниловых пластинках. О себе говорила: «Я среди мёртвых живу». Вот теперь на самом деле.
Ничего нет особенного, чтобы рассказать про эти две недели. Ну, с Яриком больше общаемся, чем при жизни. Смерть сближает.
Вторая неделя кончается. Ночной сон оборачивается горячкой. Каждый раз, прежде чем утратить зрение и сознание, я перестаю слышать то, что рядом, а начинаю – то, что на другой стороне происходит.
Утром я проснусь в своей постели. По живой луне, среди живых.
============================================================
3. По живой луне
– Я так соскучился… Я так люблю тебя…
Мать Рая держала мою руку, гладила по щеке, и я решил, что всё предыдущее было просто горячечным бредом. Через две недели он повторится. Ещё через две я решился заговорить про него. Раньше не смог. Помирать не страшно, а вот обнаружить, что ты умом тронулся, немного ссыкотно.
Отец, Сева Вячеславович, лестницу ремонтировал, ножовку долго искал. Я обмолвился, что дед её позавчера брал в ящике с гвоздями.
– Угу… Ах да, точно, – сказал отец, на секунду не удивившись.
Я открыл было рот… Захлопнул, развернулся и пошёл к ма Рае.
---------------------
Мать Рая по крови, ясное дело, не из Межичей, но мне она всегда была ближе других. Лицо у ма круглое, волосы гладко убраны, брови высокой дугой. Она похожа на новогоднюю булочку, из одного теста с ангелами.
Ма тоже не удивилась и сказала, что не меньше успевает по мне соскучиться.
– То есть… Вы меня тогда не похоронили?
– Межичка, кого хоронить-то было? Никого ж не было.
– Ааа, ок… Значит, я не, типа, в гробу или в коме лежу, а душа блуждает?
– Нет, сынка. Обычно так: если кто из рода при смерти, на всех будто затмение находит. Рассеивается и… – кому дальше жить, те оглядываются вокруг. Для кого время закончилось, тот холодный, неподвижный совсем… А ты вот потерялся.
Ещё вскользь упомянула о призраке девочки моих примерно лет. Своя была, нашего рода. Она то всякий день мелькала в доме, то пропадала. Очень любила танцевать. Закружится, рукой поведёт… и бегом со двора. Её так и звали – Танцующей Девочкой. Однажды ей крикнули вдогонку:
– Эй, когда вернёшься?
Девочка остановилась:
– Позовут – приду.
С того дня её не видели. Очень мне эта девочка запала, словно всегда знал её.
---------------------
Казалось бы – живой… Бегай, прыгай, радуйся. Я всё время нагонял школьную программу.
Дни плоские, тихие. Понимания не прибывает. Как бы расширить возможности? К чему сложно приноровится: штук, сделанных по мёртвой луне, в обычной жизни не будет.
Вещами пользоваться можно, изменить – нет. Досадно это. Ни починить, ни уничтожить. Я мог взять газетёнку, смять, жечь. По возвращении она будет лежать на том же месте. Но если живой человек отправил её в растопку, то не будет. В любом случае, по мёртвой луне газета не исчезнет у меня в руках. Я обнаружу её отсутствие не раньше, чем вернусь. То есть вещи не подскажут, что происходит по живой луне. Это был бы канал связи, а так – всего лишь двухнедельный стоп кадр последней секунды.
---------------------
Я подумал: а как для Ярика и деда? Оказалось, уничтоженная или вынесенная за порог вещь проживает ровно такой же срок по мёртвой луне, что и я. Затем ломается или теряется.
За пределами дома ещё интересней. Там – безлюдный город, чем угодно пользуйся, но… Ты сам не проскитаешься дольше четырнадцати дней в полной силе и памяти. Начинается хаос в мыслях, в движениях… Такой вот предел всему положен.
Зато в доме Ярик с дедом над моделью корабля упорствуют до победного конца. Соберут, и она никуда не денется, если, конечно, по мёртвой реке не уплывёт.
Почему город безлюдный? Нет способа мертвецу завести новых приятелей. Он не видит покойников, которых не знал при жизни. А сколько таких для меня?
Я это всё мало-помалу и наугад выяснял.
---------------------
Чему довелось удивиться… Сижу, ворон считаю, об ногу Бася широким лбом трётся и бодается. Кот наш, Баскервиль. Я погладил и, осознав, жуть огорчился! Котя погиб? Так нет же! По живой луне он опять лез мне под руку и мурчал. Ишь, какой!
Я поставил эксперимент. Повязал бант ему на шею вечером субботы по мёртвой луне, утром глянул по живой… Не прокатило. Банта на коте не оказалось. Может, снял? Я у ма Раи попросил заглянуть в шкатулку. Лента рулончиком лежит, как и лежала.
По мёртвой луне комната ма пустует. Я заглядывал, но не заходил, как-то грустно было.
============================================================
4. Между двух лун
Межичи на вид: собранные, жилистые. Черноволосые, с фамильными хмурыми бровями, спокойные очень. Кто улыбнётся, то разом и нахмурится. Не нарочное действие, а улыбка такая. Межичи клёвые, дикая порода!
Покидать родину для нас поступок достойный… упрёка. Что-то типа временного помешательства. Надо лишь подождать, и образумившийся Межич вернётся. Все до одного, когда придёт срок.
А ведь где только ни раскидало нашей родни!
Есть Межичи богатые, такие, что по пять, по десять особняков за границей имеют. Вроде Славы Румына. Есть обычные, что всю жизнь на родине живут, даже к морю не выезжали. Не суть, равно всех наш дом на улице Меже – главный.
Женщины в род приходят со стороны, у них разные имена, а у мужчин схожие. Типичная шутка: «Дядь Слава приезжает!» И начинается игра – угадай какой. Только мои дядья: Боря, Сева, Слава, Влад, Тихон, Стас – это двоюродный. На самом деле – Борислав, Всеслав, Владислав, Тихослав, Станислав. Ярик – Ярослав. Отец, как только его забрал, одним днём прежнее имя сменил. В честь того, что как бы перевёз на другой берег Межи.
---------------------
Наш дом стоит на улице Меже, а давным-давно это было название речного рукава, и строился он на берегу. Когда половодье, нас чуть затопляет, вода с льдинками плещется у порога. Улица идёт вдоль сухого русла к Баронскому Парку и там огибает пансион, став глубоким оврагом. Это у Барона защитный ров был, отведённый с Межи. Не помогло ему. Теперь весной по склонам ландыши цветут, летом сплошной папоротник.
Если честно: дом и род у нас крутые, а городишко – захолустный. Железка одноколейка, нового шоссе и того не дождались. Фиг-то с ним, и не надо. Из наших я не самая большая консерва, Ярик ежистей меня ко всему постороннему.
Он говорит как-то:
– Я ветер не люблю.
А тогда вторые сутки бушевал ураган, грозы одна за другой шли. По комнатам выло и задувало. Мы на дворе бесились, змеев воздушных запускали. Полька в восторге. Ярик наоборот:
– Это вторжение. Кто его звал сюда?
Я удивился и вдруг подумал: тоже так чувствую. Когда молча возле дома сидишь, тишина внутри как синяя туча растёт. Поэтому я люблю сидеть на пороге. Это чувство маревом забирает под брюхо улицу, город, парк, небо до горизонта. Правильно Ярик сказал, а ведь он даже не тут родился, он издалека… Ярик с Полькой – совершенные противоположности.
---------------------
Буря не утихает, на дворе Полька кружится. Ей ленты купили, она ещё мелкая, чтобы самой косы плести. Мать Рая к вечеру освободится, тогда. Ждать Полька не любит! По-своему играется с ними, улететь мечтает… Сбежать, уехать – её обычная игра.
– Куда? – спрашиваю.
Она ладошкой:
– Туда!
– Чего ж там есть, Полька, хорошего-то, чего у нас нет?
– Всё! – говорит и руками большое-огромное показывает.
Предательница какая! А ведь она-то из Межичей, чёрненькая, как все мы.
– Оставайся, Полька, давай тебе сами причёску сделаем и корону! Пойдёшь на балу танцевать!
В детстве я на полном серьёзе верил, что сеструху в магазине купили. Даже помню, как отец и ма в соседний город поехали, не одним днём, а на свадьбе погулять. Вернулись с черноволосой девочкой: кукольное личико. Не пупс, на своих ногах бегающая малышка. «Смотрите, – говорит, – полька!» И скачет козочкой в сарафане. Память, это что-то!
---------------------
Я продумывал технологичные варианты нарушения границы между двумя лунами, когда вдруг осознал, что узко мыслю. Не обязательно взламывать. Как насчёт подкопа? Крыльев? Я понял, что уже давно перемещаю с мёртвой луны на живую кое-что, но не рейки со шпоном, а слова.
Дед посмеялся над моим открытием:
– Из пустого в порожнее – оно и есть! Без настоящей причины, «вескомой», – так он говорит, – дела не будет. Здесь слова, там тоже пустые слова.
Мать Рая наоборот, вовсе не посмеялась.
---------------------
Я ей про каравеллу рассказывал, сто приветов от Ярика передавал...
– Что, милый?
– Ничего, ма...
– Ты вдруг осёкся.
– Да я подумал... Ты её не увидишь, эту модельку, а чуть-чуть всё-таки видишь, когда я говорю. Получается, смерть не самая сильная штука.
Мать Рая так улыбнулась, как будто она именинница, а я угадал с подарком.
– Ты вырос, Межка! Ты всех нас дальше пойдёшь! Если на политику замахнёшься, то и поважней чем…
– Теперь ты осеклась.
– …чем Слава Румын. Дело не в нём, я…
– Сразу засомневалась?
– Не в тебе! А как обычно: сказанёшь и боишься сглазить. Много было примеров. Дурных, вообще безнадёжных, страшных примеров. Дверь всегда на обе стороны, Межка. Я про слова. У бесноватого тоже всё на месте: лужёная глотка и острый язык. Нет лишь ума. Глаз нет, ушей нет, а нож во рту есть.
– Фигня! Он у всех есть. Значит, будет нож против ножа!
Этим я, конечно, подтвердил, что «повзрослел», ага… Мать Рая говорила не образно, а до ужаса конкретно. Я не знал, о ком. Тогда я их ещё не видел.
============================================================
5. Род Межичей
Интернет йокнулся снова. Хорошая привычка: тырить и не доверять. На диске скачана целая библиотека. Мифы, легенды о воскрешении, анабиоз у животных, биохимия на, увы, недоступном уровне. Всё, что хоть отдалённо по теме. Я не всерьёз рассчитывал найти ответ, а тупил в них, чтобы меня оставили в покое, наедине с моим недоумением. Как же, оставят…
– Что сиднем-то сидеть? Не дров наколоть, так хоть прогулялся бы, – Сева Вячеславович облокотился на край стола. – Посмотри на меня, сын. Я тебе скажу, как есть. Мы не знаем причины, но всё так и пойдёт дальше: то по мёртвой, то по живой луне. И не вздумай! Жизнь и смерть – всё проходит. А что это значит? Что местами меняется, но чур... Чур – тот, кто стоит на меже, остаётся на ней. Без него их тоже не будет. И ты не вздумай! Не имеешь права.
Тут я потерял нить разговора и молча прослушал краткий экскурс в родовые суеверия. Если честно, таким тоном рассказывают страшилки у костра. Впрочем, ок: мне ли сомневаться?
---------------------
Сева Вячеславович был предельно серьёзен:
– …когда Межичи поднялись до царской службы, глава семейства получил должность – землеустроитель, межеватель.
Я кивнул, знаю.
– Герба и девиза у Межичей не было, но всегда были принципы. Ты слышишь меня? Первый и главный: не отворачиваться от рода. Не покидать свой род! Например, самоубийство… Это – страшный грех. Неискупимая вина против рода. Покончившие с собой тоже здесь, они рядом по мёртвой луне, но спиной ко всем… Голодные не как люди, а как звери. Человек, наложивший на себя руки, не может брать им еду.
Век диджитал тотал, и мы над заставкой винды лбом ко лбу...
– …руками не может взять. Зубами рвёт… Наклоняется и лакает… Молчит… У него нет лица, потому что сам отвернулся… Но если его не кормить, он не уйдёт, Межка! Он обернётся. Хуже зверя оголодает и бросится на своих. Кто ему ближе всех, на того и бросится…
– Сожрёт?
– Да. И не важно, по какой луне. Самоубийце всё равно, мёртв или жив тот, кто его предал... Набросится и будет грызть: рот, горло, внутренности, до костного мозга. Он хочет согреться, успокоиться, попасть обратно в дом… Трясётся всё сильней и вгрызается сильней. Его дрожь, как тепло жизни – не проходит.
– Э? Тепло-то как раз проходит. Или ты про вечные адские муки? Это чудовище однажды прекратит существовать?
– Я не скажу. Дед считал, что любой мертвец исчезает, забыв своё имя, не знаю. Слава Румын разложил бы тебе по полочкам…
---------------------
Смысл дальнейшего повествования был тот, что, покончив с первым блюдом, зверь озирается вокруг. Кто ещё есть рядом?
– А рядом всегда свой род, Межка. Вот какое это преступление: худшее против рода! Если зверь стал пожирать людей, насытить его обычной пищей невозможно. Он больше не верит!
– Во что?
– Никому! Вера это самое главное Межка… Ты не видел, а мне довелось: когда весь род собирается за столом, звери тоже за столом… Затылки, опущенные головы… Исподлобья посматривают, из-за плеча… Сами-то они не слепые! Это страшно, Межка. Я видел их…
Отец не хотел рассказывать. Он сделал явное усилие над собой.
---------------------
– Было так. Однажды я надерзил деду, моему бате, и пригрозил... Ну да, что удавлюсь. Он не отлупил меня, а запер в подполе. Усмехнулся: «Гляди, раскаешься. Повиниться как собака на брюхе приползёшь… Решил, что тебе под землю пора? В подполе живи. Пожалуй в свой новый дом! Там и родня твоя – ближе некуда».
Отец смотрел вниз немигающими глазами.
– Был зимний солнцеворот, день поминовения Сильвана Межича. Что в доме, то и в подполе темень. Буря столбы повалила, электричества нет. Я посмеялся этому, лёг на пустые мешки и слушал, как вверху топают гости. Открываю глаза – рядом со мной тоже гости… На коленях, на четвереньках стоят, без рук едят из высокой кучи выбирают куски мяса. Над ней – чёрная луна, как остывший уголь в золе, в пепельном свете. Один мертвец с земли ест. Опускает голову в переломанное что-то… наподобие дерева без коры. Но не дерево. Голые согнутые колени, острые локти торчат, лицо закрывают, волосы затоптаны в тёмной луже. Странно пахнет: карамелью, гнилой и свежей кровью, не то речной водой. Зверь в три погибели. Хруст… Я вижу его трясущийся затылок. Из-под его спины: «Нет, нет…» Зверь грызёт и лакает. Он захлёбывается, тогда слышно: «Нет, нет…» Тихо, слабо. И это жутче хруста, что тихо-тихо, прямо нутро вспарывает, это страшней всего… На месте луны открывается подпол, и сверху кидают еды вдвое, втрое больше, чем готовят на праздничный стол!
Брр, ну и зрелище…
– Как ты сбежал, па?
– Никак. Я оцепенел, ни крикнуть, ни пальцем пошевелить. До лестницы шаг – я не могу. Я даже на брюхе не мог ползти! Батя утром за мной спустился, на руках вынес, и я покаялся перед ним… С тех пор даже в шутку – никогда. И ты не смей!
Ахаха, так вот он к чему! Не, суицид это не моё! Я слушал, кивал. Чего тут возразишь.
Рейтинг: +1
262 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
