Помочь сайту
Поздравления
Чужая воля 1
Чужая воля.
Добро твое кому–то отзывается злом –
Пора пришла платить по долгам.
А истина–обманщица всегда за углом –
Бессмысленно "переть напролом".
«Правила боя» С.Никифорова (Алькор)
1
Судебное заседание затянулось. За окнами уже давным-давно осенние сумерки плавно, будто бы незаметно, перешли в темную, беззвездную из-за сплошной облачности ночь, а судья в черной казенной мантии вместо того, чтобы отложить вынесение приговора на следующий день, подозвал кивком утомленного до зевоты молоденького секретаря и бодро шепнул что-то ему на ухо.
– Суд удаляется для вынесения приговора! – с обреченным видом негромко провозгласил явно расстроенный юноша, одетый в темно-синий дешевенький и давно не знавший химчистки и утюга костюмчик, явно предназначенный только для пребывания на работе, видимо, затянувшееся заседание сорвало все его планы на сегодняшний вечер.
Высокий, чуть сутуловатый, худощавый старик в мантии поднялся со своего места, окидывая мимолетным, но очень внимательным взглядом выцветших с годами серо-зеленых глаз пустынный зал заседаний, залитый ярким, болезненно режущем усталые глаза светом люминисцентных ламп. Кроме подсудимого с полицейским конвоем, пары судебных приставов-охранников, устало откинувшегося на спинку стула прокурора в темно-синем мундире с золотыми позументами и яркими звездами в петлицах, с безнадежным вздохом закрывшего лицо руками еще часа два назад энергичного толстячка-адвоката в помятом дорогом костюме и его незаметного, как блеклая тень, помощника, кажется, откровенно задремавшего, подперев голову кулаком – в зале не было ни души. Давно уже разбрелись по домам любопытные посетители из тех, кто ходит на судебные заседания, как в театр, покинули просторное помещение, уставленное старинными жесткими и неудобными скамейками вездесущие репортеры, довольно быстро сообразив, что ничего сенсационного или просто необычного в унылом рутинном процессе они не увидят, а родственники и друзья – видимо, бывшие друзья – подсудимого ни на одно из заседаний не являлись и раньше.
Демонстративно кашлянув и неодобрительно покачав головой, старик-судья бодро, будто и не чувствуя усталости ни от длинного заседания, ни от без малого девяноста лет собственного возраста, прошагал к служебному входу в служебный кабинет и скрылся там, сопровождаемый оглушительной сонной тишиной. Хлопнула дверь, но даже этот резкий звук не смог оживить и хоть как-то взбодрить присутствующих.
И точно такая же дремотно-усталая, равнодушная атмосфера встретила через четверть часа возвратившегося на свое место старика, даже судебный секретарь, явно пренебрегая своими прямыми обязанностями, не скомандовал, как положено, во весь голос: «Встать! Суд идет!», а пробурчал что-то очень тихое, невнятное и, кажется, не очень правильное в адрес судьи, затянувшего это заседание до позднего времени. Но сам старик даже не обратил внимания на такое вопиющее нарушение правил и традиций, хотя, случалось, бывал временами щепетильным и строгим. Легким движением бросив на стол перед собой толстенную папку с приговором, он весело, с каким-то совсем уж не стариковским задором, откровенно игнорируя судебный этикет и сложившиеся традиции, поинтересовался у лениво встрепенувшихся спросонья участников процесса:
– Могу вам зачитать все двести с лишком листов приговора, – хитренько поглядывая из-под седых бровей, предложил противоборствующим сторонам старик. – А могу и результативную часть… а все остальное – получите завтра, после обеда, в канцелярии… как вы на такой вариант посмотрите, господа хорошие?
Оказалось, и прокурор, и адвокат впервые за многие дни слушаний сошлись во мнении – лучше завтра получить письменный, полновесный приговор, чем сегодня, на ночь-то глядя, выслушивать монотонное, усыпляющее и бесконечное чтение двухсот страниц.
– Ладно, – открыто усмехнулся судья, похоже, довольный произведенным эффектом. – Чтобы потом не жаловались, если что… знаю я вашу братию… Итак!
Будто по команде, встрепенулись все присутствующие в этот поздний час в зале: и конвоиры, и приставы, и адвокат с дремлющим помощником, и прокурор, и даже подсудимый, обреченно и лениво, через силу, оторвал зад от полированной скамьи и приподнялся на полусогнутых, затекших ногах.
Хорошо поставленным за долгое время казенной службы – настолько долгое, что даже самому старику оно с недавних пор стало казаться бесконечным – судья быстро и внятно огласил признание подсудимого виновным по целому ряду статей Уложения о наказаниях уголовных и уже чуть медленнее, будто смакую каждое слово, огласил свое решение:
– …четыре с половиной года лишения свободы с отбыванием наказания в лагере общего режима!
В ответ синхронно поморщились, одинаково качая головами, недовольные приговором и прокурор, и адвокат. Первый рассчитывал на более серьезный срок и в своей речи просил аж семь лет, а вот второй, не надеясь на оправдание, все-таки в глубине души уверял себя, что его подзащитный более, чем на два года изоляции от общества не набаловался с законом. Но и тот, и другой промолчали, втягиваться сейчас в ненужную дискуссию со стариком или друг с другом у них уже не было ни сил, ни желания.
Откровенно потирая заспанные глаза, помощник адвоката принялся собирать до сих пор разложенные на столе перед шефом бумаги; оживший, будто вынырнувший из глубин полудремы прокурор, прощаясь, быстро пожал руки старику и своему противнику по процессу и скорым шагом выскочил за дверь, вон из помещения; оживившиеся конвоиры растолкали теперь уже осужденного, как положено, заковали его в наручники и повели к спецвыходу из зала, а организовавший всю эту суматоху судья негромко прокомментировал уже практически в пустоту:
– Ну, про апелляции вы и без меня все всё знаете…
И сам, оставив на столе толстенную папку, еще какие-то документы, относящиеся к закрытому для него текущему делу – секретарь приберет – неторопливо направился в свой кабинет, из которого только что вышел для оглашения приговора.
Такое нарушение всех правил, традиций и регламента судебных заседаний случались со стариком временами, но в последние годы судья все чаще и чаще испытывал это молодое и задорное желание – сделать что-нибудь противоречащее букве – но не духу! – устоявшихся обычаев Городского федерального суда. Подумав об этом, старик незаметно усмехнулся: «Старею… или уже впадаю в детство?» Однако связно додумать едва оформившуюся мысль не удалось, проследовавший за судьей в его кабинет крепкий и бодрый пристав – казалось, это не он вовсе несколько десятков минут назад придремывал, скорчившись на жестком стуле за высокой решеткой скамьи подсудимых, поинтересовался:
– На сегодня мы свободны, Иван Кузьмич?
– Да, ребятки, – отозвался старик, развешивая на спинке кресла мантию и оставшись в простом сером костюме и бордовом тонком свитерке под ним. – Зал замкните и ступайте, а с кабинетом я уж сам справлюсь.
– Слушаюсь, – почтительно склонив голову, ответил пристав, тут же, пока судья не передумал, покидая помещение.
Повесив во встроенный шкаф с огромным блистающим в ярком освещении зеркалом казенную мантию, старик, названный Иваном Кузьмичом, мельком глянув на свое отражение, присел за рабочий стол – новехонький, из серии самых модных и дорогих, позволить себе который мог только самый старый по возрасту и стажу работник судейского корпуса – бессмысленно переложил с одного угла на другой толстенный томик комментариев Верховного Суда к Уложению о наказаниях уголовных, покатал по ровной блестящей поверхности простой, остро заточенный карандаш и откинулся на спинку кресла. Нет, он не устал за сегодняшний напряженный день – шутка ли сказать, четыре заседания, последнее вот только-только завершилось, но – привык старик к такому ритму и утомленным, вымотанным себя не чувствовал. Просто он дожидался, пока судебные приставы, оберегавшие зал заседаний, проверят и само помещение, и коридоры основного и специального выходов из него, спустятся на первый этаж, накоротке переговорят с ночными дежурными, желая им спокойствия и тишины, и покинут здание суда.
Лишь через четверть часа Иван Кузьмич не по-стариковски легко поднял со своего места, достал из шкафа и быстро набросил на плечи широкий и длинный по последней моде серый плащ, выключил свет в кабинете и покинул его через вторую, запасную дверь, выводящую в длинный, широкий и просторный коридор, опоясывающий по периметру всё здание. Здесь уже несколько часов назад отключили из экономии освещение, только уличный свет большого города причудливыми тенями заполнял сумрачное пространство, врываясь в него через огромные – от пола до потолка – окна, разделенные между собой не широкими, но объемными псевдоколоннами.
Деловито и внимательно, как обычно, старик запер на ключ дверь и направился в дальний, едва видимый конец коридора, оттуда было удобнее выйти прямо во двор, где его ждала служебная машина с казенным же водителем, дремавшим за рулем. Чести такой удостаивались немногие, а из простых судей, пожалуй, Иван Кузьмич был единственным, но – заслужил, ей-ей, заслужил старик своей долгой, пусть и небезупречной службой во имя закона, чуть больше пятидесяти лет отдал он Городскому федеральному суду.
По коридору старый судья успел пройти, пожалуй, половину потребного расстояния, когда от одной из псевдоколонн отделились две фигурки – невысокие, щупленькие, под стать игре света и тени, создаваемой слабеньким внешним городским освещением – и как-то плавно, но быстро и ловко переместились к Ивану Кузьмичу, взяв того в профессиональные «клещи». Остановившаяся слева от старика фигурка оказалась совсем молоденькой девчушкой, дай бог, лет девятнадцати, а то и меньше, с короткой стрижкой блеклых блондинистых волос, не красавица, но и не дурнушка, одетая в короткую темно-серую кожаную куртку и похожего цвета узкие брючки. А справа, ближе к бесконечному ряду запертых дверей – юноша слегка постарше, росточком чуть выше своей спутницы, в курточке чуть подлиннее, в брюках пошире, да и волосы у него, на взгляд старика, были погуще и ниспадали на воротник ухоженной русой волной.
– Ну, и чего вам, ребятки? – чуть насмешливо поинтересовался судья, сбив своим вопросом подготовленные слова неожиданных гостей, которые хотя и не рассчитывали напугать своим появлением Ивана Кузьмича, но ошарашить, выбить из колеи и взять инициативу в разговоре в свои руки явно готовились.
Впрочем, напугать старика было трудно, с возрастом, пережив и трудности предыдущего правления военных, и непонятные радости внезапной демократизации, и парочку не подстроенных, реальных покушений на свою жизнь, и с десяток истеричных инсценировок, он давно перестал бояться и смерти, и боли, тем более, первую дожидаться – старик это отлично осознавал – оставалось не так уж и долго. А на внезапных, будто вырастающих из стен в запертой и охраняемой комнате, визитеров судья насмотрелся пару десятков лет назад, в самом начале демократических перемен, в избытке. А вот для молодой парочки, перехватившей старика в ночном пустынном коридоре здания суда, его реакция оказалась неожиданной, нарушающий где-то и кем-то заранее прописанный сценарий. Впрочем, зачем грешить, может, и сценария-то никакого не было?..
Демонстративно отпрянув от старика на полшага, девчушка задумчиво почесала в затылке, будто обдумывая его неожиданный вопрос, и, отвечая, задала свой, не менее интересный:
– А я что же – на девушку по вызову не похожа?
Вот тут и судья несколько оторопел, присматриваясь насколько возможно это сделать было в коридорном полумраке к нежданной гостье. Правда, пауза не затянулась, старик умел быстро соображать и за словом в карман не лазил.
– Нет, не похожа, – покачал головой Иван Кузьмич. – Тебя это огорчает?
– Ну, вот, – совсем, было, расстроилась девчушка, с укоризной обращаясь к своему спутнику: – А ты говорил – прокатит, прокатит… а прокатили нас с тобой, Валерик.
– Он – Валерик, – поддержал тему знакомства старик. – А ты?
– По документам – Марина, – вздохнула девчушка. – Но обычно меня называют – Некта, и к этому имени я давно привыкла.
– Так все ж таки – чего вам нужно, мои юные друзья? – переспросил судья, для которого с высоты почти девяноста лет все люди моложе шестидесяти вполне подходили под определение «юные».
– Откровенно говоря, мы всего лишь хотели вас проводить, – огорошила старика Некта и тут же уточнила: – До дома.
– Однако я еду довольно далеко, за город, – удивился Иван Кузьмич. – Вы собирались туда меня провожать?
– Именно, – наконец-то подал голос Валерик, но этим словечком и ограничивший свое участие в разговоре.
На несколько секунд старик задумался, но, видимо, совершенное совсем недавно нарушение судейских обычаев настроило его на авантюрный лад.
– А – поехали, – улыбнувшись, решительно тряхнул седой головой судья. – Вот только как же вас водителю-то представить? Он у меня парень дотошный, похоже, в судейском департаменте лишь по совместительству служит, а на самом деле – кое-где посерьезнее…
– А чего беспокоиться? Мы оба – практиканты при Городском суде, – весело отозвалась Некта, чрезвычайно довольная, что все сложилось так, как и хотелось, да при этом еще – без нервотрепки, длительных уговоров, каких-то невнятных доказательств, что именно сегодня ночью она и Валерик должны быть в судейской машине. – Даже документы имеются… настоящие. Ну, совсем, как настоящие.
– Ох, кажется мне, лихие вы ребята, – откровенно подмигнул девчушке старик, и ей в этот момент показалось, что он сбросил лет сорок.
– Какие есть… – в тон собеседнику отозвалась Некта.
… в машине – просторном новеньком лимузине еще вкусно попахивающем свежей кожей сидений – устроились, как и было задумано: Валерик впереди, рядом с водителем, в самом деле достаточно серьезным, кажется, даже озабоченным безопасностью старика крепким парнем лет тридцати в просторном пиджаке, под которым можно было спрятать не только скрытую кобуру револьвера, но и небольшой пистолет-пулемет. А вот Некта устроилась позади, рядом с Иваном Кузьмичом, и сразу же начала легкий, ни к чему не обязывающий треп про нудность судебных заседаний, про дотошность и буквоедство секретарей, про излишнюю строгость приставов. Досталось от нее и горожанам, уже несколько десятилетий, как избавившихся от звания столичных жителей, но до сих пор остающимися ими в душе.
«Артистка, – с долей сдержанного восхищения подумал старик. – Ведь вся – на нервах, чего-то ждет, чего-то плохого, а как изображает из себя беззаботную веселость…» Обмануть судью наигрышем, притворством было практически невозможно, колоссальный жизненный опыт на пару с врожденной интуицией позволяли ему легко отличать искренность от актерской игры – даже гениальной. Но вот эта самая интуиция ничего не говорила про возможные опасности на ночной дороге. Молчала и даже успокаивала старика, мол, всё это, затеянное новыми юными знакомцами, лишнее беспокойство и простая перестраховка. Чья и зачем – судья почему-то предпочел не думать, побаиваясь утонуть запутанном клубке вариантов и догадок.
Вот так – под легкий разговор в сущности ни о чем мощный автомобиль быстро преодолел городские улицы, по ночному времени избавившиеся от большинства машин, так досаждающих горожанам в дневное время, и вырвался на загородную, ухоженную и пустынную трассу, по которой лишь изредка, да и то в основном в попутном направлении, проносились гораздо более роскошные и дорогие представители класса четырехколесных – местечко, в котором располагался загородный дом судьи, уже давным-давно облюбовала местная элита, начиная от градоначальника и заканчивая руководителями департаментов-синекур, как-то, природоохранного, санитарно-эпидемиологического, по связям с религиозными структурами и еще бог ведает каких, придуманных для заслуженных людей, радеющих о благе демократических перемен, их детей и многочисленных родственников. Сильные, белесые огни фар то и дело выхватывали ровную, чистенькую ленту ухоженной трассы, темную стену хвойного леса, подступающую практически вплотную к дороге, километровые столбики на обочине, слабенько светящиеся в темноте желто-оранжевыми «шляпками». Машина разогналась далеко за сотню километров в час, но уверенное поведение за рулем серьезного и собранного охранника-водителя, получающего основную зарплату в какой-то из многочисленных спецслужб, не давало никаких поводов для беспокойства до той самой секунды… которая обещала стать роковой…
…время, казалось, ощутимо замедлило свой бег… Некта, в очередной раз глянув в глаза старика, уловила их неожиданную неподвижную остекленелость и поняла – он в предвкушении смерти. Такое состояние в случайном разговоре кто-то из бесов назвал «отсроченной гибелью». В этот момент человек впадает в подобие прострации и охотно идет навстречу предначертанному окончанию жизни, как бы, не сознавая очевидного будущего. И лишь метафизические способности не живой, а живущей позволили девчушке уловить этот момент, обыкновенно длящийся доли секунды.
– Валерик! Memento mori!!!
Впрочем, растянувшийся во времени на пару секунд крик Некты был излишним. Её напарник явно прозевал нужный миг и теперь изо всех сил тянул на себя рулевое колесо, преодолевая серьезное сопротивление железных мышц водителя, успевшего также, как старик, впасть в «отсроченную погибель», застывшего и невидящим взглядом буровившего лобовое стекло. При этом левой ногой Валерик зачем-то отчаянно старался дотянуться до педали тормоза, будто не понимая, что может последовать за этим…
… летящую по трассе на огромной скорости машину занесло, развернуло и продолжило по инерции тащить вперед… навстречу яркому пронзительному свету других фар, который в одном из вариантов развития текущих событий должен был ослепить водителя-охранника судьи… но сейчас разгоняющий осеннюю темноту свет остался где-то рядом, лишь в доли мгновения мазнув по салону пронизывающим ощущением безысходности…
…под тяжелый грузовик, с неотвратимостью судьбы на огромной скорости движущийся едва ли не по самой посередине дороги, судейский лимузин подставился задом-наперед – правой передней стороной, по касательной, вскользь… и все-таки могучий удар полудесятка тонн разогнавшегося горячего металла еще раз развернул тяжелый автомобиль, и будто детскую юлу, крутанул вокруг своей оси несколько раз и отбросил к огражденному невысоким бордюром кювету…
Длилось это все, максимум, пару секунд, но Некта, успевшая изо всех сил вцепиться в бесчувственного старика и даже подложить ему под шею свою худенькую, но крепкую руку, ощутила с полдесятка вполне весомых ударов о толстую внутреннюю ручку блокированной дверцы автомобиля, спинку переднего сидения, еще обо что-то непонятное. Но в эти секунды ей было не столько больно, сколько обидно, да еще с каждым метафизическим мгновением нарастала дикая, изощренная злость на так бездарно прозевавшего нужный момент Валерика.
…и тут время вернулось к привычной человеческой скорости. Девчушка отпрянула от бледного, потерявшего сознание судьи, привычным жестом тронула пульсирующую жилку на шее – жив! – и покосилась на переднее сидение. От промахнувшегося Валерика, раздавленного скомканной от удара дверцей, сейчас наличествовало нечто кровавое, остро и неприятно пахнущее. Водитель сохранился лучше, но неестественно вывернутая шея говорила о том, что и он окончил свой земной путь.
– Говорила же тебе – memento mori, – со злостью то ли прошептала, то ли прошипела разозленная Некта, пытаясь открыть слегка перекошенную дверцу и отряхивая с себя мелкую крошку разбитых закаленных стекол. – Вот теперь тебе Иерарх вставит большую ведерную клизму с нашатырным спиртом и патефонными иголками… и прав будет, чуть все дело не угробил, педик несчастный.
Перекошенная дверца автомобиля категорически отказывалась открываться, и тогда девчушка ловко, будто только этим всю жизнь и занималась, выкарабкалась из разбитой машины через окно. Оказавшись на краю дороги, она огляделась… тяжеловоза давно уже след простыл, на сером полотне трассы даже в ночном мраке резкими черными полосами выделялись следы торможения судейского лимузина. Практически совсем рядом, в двух десятков шагов, тускло поблескивал светоотражающим покрытием невысокий, с полметра, но толстенький километровый столбик, выкрашенный в черно-белый цвет с мерцающей желтым светом шляпкой-наконечником. Если Некта правильно помнила подробнейший и нуднейший инструктаж местного беса-куратора, в таких столбиках – в пригороде в каждом, а на далеких трассах через десяток – обязательно находились армейского образца аптечки, вода и – телефон. «Ну, хоть в чем-то повезло, – подумала девчушка. – А то пришлось бы полкилометра шагать, чтобы позвонить…»
– Скорая? Авария на Большаковской трассе, примерно сороковой километр от города. Большегруз столкнулся с легковушкой судьи Старикова. Есть жертвы.
Вернув черную трубку на место в ответ на нелепые вопросы диспетчера: «Кто звонит?» «Вы нас дождетесь?», Некта опять ругнулась на ушедшего обратно в Преисподнюю напарника, из-за его беспечности добираться обратно в город придется пешком и хорошо еще, что напрямую здесь до ближайших домов было не сорок, а едва ли пятнадцать километров. Но все-таки – осенью, в темноте, по малознакомой местности… прогулка обещала быть не из приятных.
Впрочем, все неприятные ощущения и злость агентессы перекрывало приятное чувство удовлетворения от спасения, как и было приказано Иерархом, судьи Ивана Кузьмича Старикова. Задание выполнено, и Некта бросила, казалось, прощальный взгляд на разбитую машину и тут – будто кто-то могущественный и беспощадный сильно и резко перенаправил её мысли в нужное ему русло – поняла, что ей придется еще на какое-то время задержаться в этом Отражении.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
