МОРСКИЕ РАССКАЗЫ

ВОКРУГ ЕВРОПЫ НА НЕВЕ

1.КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

Обсуждение в курилках гальюнов учебного корпуса новости о том, что штурманский факультет моего Высшего Военно-Морского училища, весной отправляется в кругосветное плавание, началось где-то в середине зимы.
Я, курсант третьего курса штурманского факультета, полностью подходил под объект этой военно-морской травли, но погрузился в эту новость одним из самых последних.

В отличие от обычной горластой говорильни на всякие обожаемые мужиками темы - от перечня выпитого вчера, до заковыристых капризов знакомых девушек, травля про поход, обсуждалась шёпотом, так как над этим витал гриф совершенной секретности.

Для курсантского устного телеграфа, в те времена, никаких грифов не существовало. Надо было только понижать голос до шёпота и постоянно оглядываться, чтобы вовремя заметить очередного подкрадывающегося «стукача», каждого мы знали не только в лицо, но и по фамилиям.

Как уж случилось, что курсантский телеграф донес эту жгучую и завистливую новость сначала на артиллерийский, а затем и на минно-торпедный факультеты, остается загадкой до сих пор. А вот наш штурманский факультет, который и должен был стать героем похода, был окружен информационным вакуумом.

Мы тридцать пять штурманов, все до одного кандидаты в будущие училищные герои, о грядущих днях нашей славы, а значит и справедливого гнева всех остальных обделённых, ничего не знали. «Подумаешь», думали обделённые – «сподобились загранки!?». Ничего нам не говорили назло.

2. НЕМНОГО ИЗ ШКОЛЬНЫХ ЛЕТ 

Но, по словам директора моей школы Гуревич – «Шила в мешке не утаишь!». Так он объяснял на общем собрании школы нам десятиклассникам, что девочка Лена из соседней школы, забеременела от ученика нашей же школы – «подлеца» Акопяна, моего хорошего приятеля, между прочим.

Так как я оказался последним, кто узнал о героических похождениях «дружбана», то дал сильную обиду на него. А когда я узнал, что на интимные встречи с Леночкой сидеть в шифоньере и подглядывать, этот самый Акопян приглашал Женьку, я обиделся очень – «Почему Женька, а не я?».

Женькино подглядывание, а по современному «ля мур а труа через замочную скважину», закончилось в дальнейшем женитьбой Женьки на Леночке вместе с её ребёночком от «подлеца» Акопяна отца. Возможно это перст судьбы! Кто знает, что было бы со мной и с Леночкой если бы в шифоньере сидел и подглядывал я?

Молодые люди! Подглядывать нельзя, а то, потом возможно, надо будет жениться на объекте подглядывания, а вам, например, не хочется?!
Как оказалось по ходу дальнейшей жизни, мой директор школы, с прозвищем «нос» или «паяльник», был прав, когда говорил, что все тайное обязательно становится явным - поздно или рано! Как в случае со школьницей Леночкой.

Ещё немного о директоре. Прости читатель, накатывают на меня воспоминания далёкой юности. Директор был высокий, страшно худой человек. Ходил он по школьным коридорам, обязательно в черном костюме и черных же туфлях, высоко задрав голову, сверкая своими восточными глазами и часто шмыгая огромным носом. Природа постаралась над ним так, что нос бросался в глаза сразу. Он был огромным, бугристым и, почему-то, всегда мокрым, отсюда и шмыганье.

Как и полагается у учеников школы, директор имел прозвище «Нос». Это прозвище часто красовалось на брюках директора. Делалось это так. На учительском стуле в зеркальном отображении мелом писалось это обидное слово. Директор, учитель истории, входил в класс, садился на стул и оп-ля – сзади на штанах четко отпечатывался «нос». Более того! Школьный хулиган Алик Решетников, по прозвищу «бандит», писал это слово на ладошке и ухитрялся прислонять её к директорскому пиджаку сзади. Эффект получался, как от стула.

В школьном коридоре на перемене начиналось представление. По коридору вышагивал директор, за ним толпой шли школьники, прыская в ладошки. Хождение по коридору, во главе с директором удивленным необычной тишиной на перемене, продолжалось до тех пор, пока эта тишина, не выбрасывала из кабинета женщину завуча. Догадываясь о причинах, она, махнув рукой на субординацию, решительно утаскивала школьного начальника к себе в кабинет. Через мгновение она выскакивала и грозила школьным шалунам кулачком.

Другое прозвище «паяльник» употреблялось учениками для предупреждения опасности.
Когда на перемене, старшеклассники в уборной закуривали папиросы, а младшие стояли возле них и клянчили «оставить зубнуть бычок», если от входной двери раздавался предупреждающий крик «Атанда! Паяльник!», «бычки» немедленно тушились о ладонь, прятались в карман, с целью экономии курева, ширинки на штанах расстегивались, и у всех мальчишек на лицах появлялось выражения страшной озабоченности процессом опорожнения организмов.

Это не помогало. Директор входил быстрым шагом, нос его шмыгал и принюхивался, а руки были расставлены в стороны, чтобы удержать беглецов. Всякое слезливое объяснение – «Да я что …Да я не курил…!» не помогало. Герчиков всех записывал в свой кондуит, а записанного пацана ждала порка папиным ремнем, после беседы родителя в директорском кабинете.

Единственный, кто спокойно избегал этой экзекуции, был Алик, который просто из окна уборной на третьем этаже спрыгивал на землю. Проблемой для него было, как потом опять войти в школу, вход которой охранял сторож азербайджанец, по прозвищу Герасим. Прорваться мимо него не мог никто, а Алик мог. Отчаянный был парень. Потом стал хорошим спортсменом. Помогли прыжки из уборной!

Счастливое школьное детство, прости нас Гуревич!

3. СКРЫТАЯ УЧИЛИЩЕАЯ ВОЗНЯ

Ситуация в училище накалялась. Чтобы было понятно, объясню. На штурманском факультете училось всего тридцать пять человек. Артиллерийский и минный факультеты насчитывали триста курсантов.

Такая диспропорция объясняется тем, что на боевом корабле артиллеристов и минеров – торпедистов тьма - тьмущая. Вся эта корабельная толпа офицеров, измученная процедурой смазки пушечным маслом стволов орудий и густой тавотной смазкой корпусов торпед, не говоря о вереницах мин, с тоской взирала на командирский мостик. Там, в неге и холе, прохаживался в гордом одиночестве штурман боевого корабля. Он на корабле один, максимум бывает два. Как сейчас не знаю.

Лениво взирая с высоты корабельного мостика на палубную суету, штурман изредка, но элегантно протирал ваткой, смоченной спиртиком, штурманскую оптику, как полагается по инструкции. Насчет спиртика это я конечно загнул. Корабельная оптика изначально и всегда, протиралась рукавом кителя, а спиртик, обычно, убирался внутрь персонального шкафчика штурмана.

Вы должны знать, что штурманская протирочная жидкость, всегда была любимым угощением артиллеристов и торпедистов. В трудную и скользкую пору жизни, эта офицерская рабочая косточка, заискивающе скреблась в штурманскую рубку. По своему опыту скажу – не было и, сейчас надеюсь, нет на флоте штурмана, который бы отказал страждущему артиллеристу или там минеру, заветные двадцать грамм, а когда совсем плохо и все тридцать в мензурке.

Выпив эту малость, крякнув и занюхав чем придется, такой бедолага немедленно расправлял крылья и опять готов с криком – «Полундра! Пушки к бою!» – бодро занять свое место в героических рядах защитников Отечества.
Что самое удивительное оптика оторванная таким манером от спирта, российский флот не подвела ни разу. Но зато, сколько было спасено офицерских душ в тоске по берегу и оставшихся там любимых.

Конечно, всем завидно, что штурман ходит по корабельному мостику один. Запросто общается с «батькой» командиром, а тот его внимательно слушает. Корабельное офицерство знает, что в море штурман для них роднее горячей и страстной жены, так как в его руках безопасность их жизни. И зависть уходит, как утренний туман.

Знает свою ответственность и штурман, потому и не спит, несет бессменную вахту весь поход. Носится он козликом между пеленгатором, секстантом, компасом и картой, хлопочет над прокладкой курса корабля. Вдвоем с командиром они стоят на страже безопасности экипажа и корабля.

Поэтому-то штурман на флоте «белая косточка» офицерства. Но до этой «косточки» надо ещё доскрестись, пройти испытания курсантской жизнью в училище.

Вчерашнему школьнику, очень трудно объяснить, почему на каждых десять курсантов других факультетов училища существует только один курсант штурманского факультета. Так как это трудно понять, командование училища и не объясняло. Оно мудро рассуждало – придут «салаги» на флот и там все расставится по своим местам само собой. Что, кстати, всегда в жизни и происходило.

А пока оно так мудрствовало в тиши своих кабинетов, все наши тридцать пять пацанов подвергались гонению и мужской подначке, которая бывает, очень даже обидной.

Продолжать жить в этих условиях штурманам помогали три способа: либо не обращать внимания, либо ржать вместе со всеми над собой же, либо самому жутко «подначить», но после этого надо было «делать ноги» и очень быстро. В последнем способе мы очень даже преуспели. Скажу больше, один из наших по фамилии Чаговец, стал чемпионом училища в беге на долинные дистанции.

4. ЧАГОВЕЦ 

 Странный был этот паренек. Туго думающий в обычной жизни, он блестяще выглядел на семинарах по навигации, астрономии и…беговой дорожке. Он и ещё два парня Дубинин и Бондаренко, по училищной кличке Бон, были выходцами из крестьянских семей на Украине. Поэтому образовали «землячество». Окончили они сельские школы, и попали в училище по республиканскому комсомольскому набору. 

Я то же по этому набору в училище поступил. При этом, в комсомольцы меня принимали одновременно с записью в училище. Налево столик, где записывали в комсомол, а направо - в список кандидатов, для поступления в Военно-морское училище.

Вот так было! А мы все думаем, гадаем, отчего это «перестройка» в нашей стране произошла? А потому что…!
В год моего поступления в училище, все было необычно. Комсомольский набор означал скидку, на приемных экзаменах, в том числе, на уровень качества обучения в сельских школах. Далее. До моего набора, училище выпускало военно-морских офицеров общего профиля. И вот, командование решило ввести специализацию в обучении. Получилось, что, впервые в истории училища в этот год было создано три факультета.

Начальству пришлось попотеть, чтобы рассортировать по факультетам принятых в училище курсантов. Приличия ради, сначала нам предложили – сообщить свои личные пожелания, кто где хочет учиться. Честно скажу – первым моим желанием было пойти в артиллеристы, ну а если не получится, то в минёры. Ни о каких «белых штурманских костях» я и не думал.

Объяснение простое. Ещё в учебном отряде училища, до сдачи экзаменов, образовалась группа «корешей», куда входил и я. Чувство стадности и двигало нашими пожеланиями – хотим в артиллеристы и все тут!

И вдруг, после экзаменов и прочтения фамилий зачисленных в училище, я обнаружил себя в малюсенькой группе курсантов. Удивлению и возмущению не было предела, когда я понял, что меня зачислили в штурмана.

5"ЗАГОВОР" МОИХ ЖЕНЩИН

Базар и «качание прав» на военной службе не допустимы, и пресекаются жестко. Когда я пискнул, что не хочу в штурмана, а хочу в артиллеристы мне строго объяснили, что моего мнения никто и не спрашивает, а за пререкания я вне очереди три раза буду драить гальюн.

Драя гальюн третий раз, я на свежую голову с ужасом догадался, что на штурманский факультет, меня «пристроили» моя мамочка и бабушка.
Все объяснялось очень просто. В моей семье не было крепкой мужской руки, так как родной папаша вместе с этой самой рукой, канул в неизвестность, в моём трехлетнем возрасте. В результате, я вырастал, с младых ногтей без карающего отцовского ремня.

Попытки моих женщин, учить меня по мужски битьём теннисной ракеткой, прерывались моим возмужавшим и окрепшим телом здоровенного оболтуса. Ракетка оказывалась в моей руке, а женщины от бессилия сами рыдали вместо меня. Критический возраст «оболтуса» и следующая вместе с этим дурь в голову, заставили моих любимых женщин найти и призывать на помощь мужчину.

Такая помощь обнаружилась в нашем доме, этажом выше. Семья морского офицера с сыном младше меня, снимала там квартиру. Офицера звали дядя Миша, а сына Славиком. В результате сговора с ним моих женщин меня стал брать на рыбалку. Всё это оказалось для меня судьбоносным, но выяснилось позже.

Рыбалка на Каспийском море принесла мне улов в семь жирненьких селедок, которых мои женщины радостно зажарили. Сын Славик на тесный контакт со мной не шёл, так как сразу же получил от отца – дяди Миши - звонкую оплеуху, после первого же выкуренного со мной папиросного «бычка». До танцев и девочек он ещё не дорос, и поговорить с ним было просто не о чем. Дружба текла вяло и также вяло затухла, тем более, что вскоре семья морского офицера уехала.

Куда они уехали, я не знал, а моя мама знала. Дядя Миша осел всего лишь в пригороде нашего города Баку и стал секретарем парткома училища, в которое я поступал. В самом начале мы с ним там накоротке встретились, поговорили о предстоящих экзаменах, и я о нем забыл.

Но не забывала мама. В один из своих тайных приездов в училище, она с дядей Мишей поговорила как большевик с большевиком, в результате, кроме состоявшейся рыбалки, он взял ещё и шефство над моей судьбой, но теперь уже в училище.

Тогда я ещё не знал, что может секретарь парткома училища. Но после моего попадания в штурмана, кое-что мне стало понятно. Конечно же мудрый дядя Миша знал, что делал! Он выбрал мне блестящую флотскую профессию, за что я ему бесконечно благодарен. К слову говоря, по окончании училища распределение на Балтийский флот, я молоденький лейтенантик, получил не без его совета и участия.

Теперешним умом, я с благодарностью принимаю мамины хлопоты. Мужики! Мамы и женщины в мужицкой жизни сила не мерянная, давайте их любить и холить всегда! Согласны? Тогда вперед!

То, что меня будут учить на штурмана, я вчерашний школьник, не мог оценить своим скудным жизненным опытом.
На поверхности этого события было то, что мои «дружбаны», вошедшие в ряды артиллеристов, дружно меня запрезирали. Мои горячие объяснения, что я не виноват, действия не возымели. И только когда они узнали про три ночных драения гальюна, которые мне достались за героические попытки противоборствовать морскому дисциплинарному уставу, несколько их ко мне приблизило.

Обиженных на флоте, как и в целом по России, жалеют! Но дистанция между нами все равно оставалась, хотя и давала мне некоторое преимущество, в издевательствах артиллеристов над штурманами. Я не убегал, и то хорошо.

Теперь вам понятна обстановка существования маленькой группки пацанов – будущих штурманов, в окружении многочисленных арт – мино – торпедистов. И вдруг, на это хрупкое сосуществование, накатился девятый вал - перспектива заграничного плавания. И для кого? Это же надо такое придумать: – для презренных, штурманюг! Почему такая несправедливость? Куда смотрят адмиралы? Почему? Ну, штурмана держитесь у нас! Прямо знаменитое: «Ну, заяц! Погоди!».

Возмущению минеров совместно с артиллеристами не было предела.
Ехидства ради, они нас и не погружали в эту важную информацию, обсуждением которой, в последнее время, жило всё училище, кроме нас. При приближении штурманов, разговоры стихали, все как-то загадочно смотрели на нас, а мы ничего не понимали и, на всякий случай, готовились к какой-то очень заковыристой каверзе против себя. Предчувствие опасности, нас штурманов сближало и сплачивало. Почти как в старой морской балладе – «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!».

6 МАХОРКА
Но парад все не наступал и не наступал, а мы пока яростно курили махорку и сторожко озирались все время, ожидая подвоха.
Курсанту училища полагается курительное довольствие. Тогда это означало: на месяц три пачки сигарет «Прима» в красной упаковке, без фильтра и пять пачек махорки. Сигареты, для «фасона», курились только на прогулках с девушками, а в обычной жизни народ «палил» эту самую махру.

С курением на флоте строго. Дымить матросам на корабле можно только на полубаке (на корме) возле бачка с забортной водой на четверть емкости. Об эту воду с яростным треском и тушатся огромные цигарки с махрой.

Так же строго обставлялся процесс курения и в училище. Баталеры, при общем нашем согласии, разрывали пачки с махоркой в алюминиевые плошки, которые стояли рядом с бачком водотушения самокрутки – «козья нога». Для сворачивания этой «ноги» каждый курсант в кармане носил аккуратно согнутый огрызок газетного листа. У каждого свой.

В этом заключался потаенный смысл.
При курении махорки, газетная бумага придает специфический привкус дыму, поэтому у каждого было собственное пристрастие к разным газетным издательствам – на вкус и цвет, как известно, товарищей нет! И всё же, по общему мнению, газетный лист «Правды» и «Комсомолки» отдавали запахом горелой шерсти, и использовались редко. Мне, помню, нравился «Советский спорт».

«Козья нога», кто не знает, сворачивается так. От газеты отрывается кусок, размер индивидуальный. Из него сворачивается фунтик, проклеивается собственной слюной, желательно пожирнее, и загибается буквой «Г». В широкую часть фунтика, щедрой рукой – «Чего там махру экономить, вон её сколько!» – засыпается зернистое чудо крестьянской мысли. Всё это поджигается и с обоих концов «ноги» начинает валить вонючий желтый дым.

Принюхаешься с полчаса и ничего, вполне даже можно курить без противогаза. Свойство этого курительного приспособления заключается в том, что оно стреляет жгучими искрами, нанося непоправимый вред штанам, если курить сидя и увлеченно слушать чью-то травлю про любовь.

Курение в учебном корпусе допускалось строго по расписанию в перерывах между лекциями. В гальюнах жилых кубриков – в личное время.

Как только на перерыв звенел звонок, корпус начинал сотрясаться от топота молодецких ног курсантов по коридорам, одетых в бутсы второго срока. Бутсы, или в курсантском наречии «гавнодавы», это ботинки из грубой кожи, на резиновом ходу сшитые по старинному морскому фасону.

«Давами» они назывались потому, что имели очень широкие твёрдые как камень носы. Носы делались специально, чтобы спасти ноги зазевавшегося моряка, от случайно упавшего на ноги якоря или чего нибудь потяжелее, мачты, например.

«Второй срок» означает, что эти ботинки уже носили пару молодцов. Разношенность их не поддаётся описанию. С учетом этого обстоятельства, я каждый раз привыкал к ботинкам и отрабатывал для них способ хождения.

Самым трудным было сделать первый шаг, так как стопа в ботинке болтается как «цветок» в проруби. Разогнав ногу внутри ботинка, надо сильно ею взбрыкнуть. От этого ботинок взлетает вверх, а с ним и нога. Дальше все просто. Не надо сопротивляться и «давы» сами понесут тебя по курсу вперёд. Походка, правда, получается какая-то подпрыгивающая, но ничего обвыкаешь быстро.

6 ЬУТЦЫ
Сложно затормозить. Тут помогает прием конькобежца. Как только ботинок поймет, что ты уже не хочешь идти за ним, он прилипает к палубе и по ней происходит некоторое скольжение до окончательного торможения.

На неопытный взгляд, картина не очень понятна: почему моряки сначала идут подпрыгивая, а потом некоторое время скользят?
Объясняю! Стальная палуба на военном корабле после большой приборки, обязательно смазывается жидким маслом, чтобы не ржавела. Если баталер забыл курсанту поменять ботинки с резинового хода на кожаный, то между корабельной палубой, и ботинком с хозяином, образуется масляная пленка, по которой можно скользить без остановки от носа до кормы.

По всем законам трения в этом случае, человек самостоятельно уже ничего не может сделать и если бы не ограждение из лееров, то на скорости можно уехать и за борт. Хорошо если корабль стоит у стенки. А если в море? А если ещё и штормит…?! В море, опытные боцмана назначают специальных матросов – «ловцов». «Ловец» бросается едущему в ноги, и оба кубарем летят на палубу. «Дав» на резиновом ходу, живет собственной жизнью и его можно остановить только так.

В коридорах учебного корпуса полы были паркетные, хорошо натертые, поэтому разогнавшись можно было за «давом» к гальюну подъехать на скорости. Тормознуть, держась за ручку двери, и на полном ходу влетать во внутрь, чтобы первым оказаться у махорочной бадьи.

В этом была некая лихость, которую каждый и старался проявить. В результате ручки дверей частенько отлетали. Мичмана ремонтники с этой проблемой справлялись, сопровождая замену ручки «не злым», но непечатным словом в адрес «салаг» курсантов.

В курилках текла особая жизнь. Здесь можно было обменяться новостями, обругать старшину, отматерить ротного, послушать интересную травлю, самому рассказать что-то, так как заинтересованных слушателей вокруг было много.

Вот именно в курилках «шило», как говорил Гуревич и выглянуло из мешка. В один прекрасный день информационная блокада штурманов прорвалась.

Мы с удивлением и радостью узнали, что:
- мы штурмана отправляемся в поход вокруг Европы, а затем на Север в порт Мурманск;
- поход является штурманской практикой;
- в походе мы будем не одни, а курсанты-штурмана других училищ;
- ориентировочно, поход планируется на май, по спокойному после зимних штормов морю.

Информация была нам «слита» минерами, а потом уже подключились артиллеристы. Все сопровождалось ехидством и насмешками, чтобы скрыть собственную неудовлетворенность и зависть, но это мы поняли потом.

Зависть, являясь плохим чувством, плавно перетекает в заискивание. Нечто подобное стало постепенно проявляться в наших отношениях с арт-мино-торпедистами. Им вдруг прибредилось, что мы будем заходить в порты разных стран. Начали сыпаться заказы, как у грузинских автомехаников из города Телави, которые просили лётчика Бубу Кикобидзе привезти им из-за границы кто презервативы, кто гайки 10 на 5 и другое.

От этих просьб, наши носы и подбородки начали медленно, и незаметно для их владельцев, задираться вверх. Между всеми факультетами училища начали зарождаться новые, но странные межличностные отношения.

7 НАС ЗАУВАЖАЛИ
С удивлением я обнаружил возле себя прежних дружбанов, которые как-то незаметно, стали опять кучковаться вокруг меня. Если раньше меня неизменно окликали «эй, длинный!» или «эй, складной!», то постепенно, и все чаще, я стал слышать свое имя. А один особенно хитрый - Витя Кочкин, вспомнил даже моё отчество, и обращался «слушай Митрич!».

Неизменно дружески обнимал за плечи и уводил куда-нибудь в угол. Там предлагал вместе «завалиться» в очередное увольнение к его девушке, у которой есть красивая подружка. При этом он хитро подмигивал и говорил какие-то сальности.

Вокруг Чаговца, Дубинина и Бондаренко «захороводили» украинцы. Они вместе пели грустные украинские песни, закусывая тоскливые слезы салом – украинским наркотиком.

Остальных штурманов, расхватали другие республиканские землячества и образовалась дружеская идиллия. Все опять дружили с нами.
Училищное начальство поняв, что все училище уже давно рассекретило письмо из Главного управления учебными заведениями Военно-морского флота, решило взять в руки инициативу.

Состоялось построение нашей штурманской роты. Перед строем вышел капитан первого ранга Иванов. Через слово, повторяя «енть», которое он перенял у нашего начальника училища адмирала Рамишвили , также в точности повторяя режущий жест ребром руки по ладони другой, кратко изложил суть предстоящего:

- Товарищи курсанты третьего курса штурманского факультета, енть! Родина, в лице Главного управления учебных заведений ВМФ, енть, доверяет вам, совершить переход из Севастополя в Мурманск под военно морским флагом нашей страны, енть! - после этого он распилил себе руку другой ладошкой, строго посмотрел на строй и продолжил

- Во время перехода состоится штурманская практика, енть! Будете вести штурманскую прокладку, енть! Индивидуальную прокладку, енть, будет сверять с прокладкой штурмана корабля, енть. По результатам, енть, будете получать оценки. Годовые экзамены, енть, будут засчитываться, енть, по этим оценкам, енть. Вопросы есть, енть?

С трудом пробравшись через эти «енть», мы поняли, что вопросов масса и самый главный из них – «Когда?». На этот вопрос, мы получили четкий и понятный ответ – «Когда надо будет, скажем! Рота смирно! Вольно! Разойдись!».

Капраз удалился, оставив нас наедине с ясной мыслью о том, что нам предстоит что-то интересное. Что за этим кроется, было ни хрена не понятно.
В курилке гальюна нашего кубрика было выкурено бесчисленное множество «козьих ног». Все озадаченно смотрели друг на друга. Уточняли, кто как понял. На бесчисленные вопросы о деталях был только один ответ – «Куда – то идем!», а что, как, когда, не понятно.

 8. КАК ГОТОВЯТ ШТУРМАНОВ
Детали стали проявляться на лекциях по навигации.
Надо отдать должное руководству флота, штурманов из нас готовили классно. Денег на это не жалели. Лекционный зал представлял собой штурманский мостик корабля. Даже стены были раскрашены морскими волнами. Над ними летели чайки и альбатросы. Это вечные спутники корабля в море, кормящиеся объедками с камбуза, а потому любимцы коков.

У каждого из нас было рабочее место, до тонкостей повторяющее штурманское место на корабле. На него были выведены приборы: лаг - отсчитывал скорость, гудел гирокомпас, нежно покачивалась картушка магнитного компаса, отсчитывались обороты дизелей, на столах лежали карты и штурманский инструмент для прокладки курса.

Преподаватель с пульта управления вводил команды в показания приборов, что создавало полную иллюзию, что мы плывём на корабле.
Для того чтобы сразу после училища, новоиспеченный штурман мог грамотно включиться в ответственное дело – безопасность плавания корабля и его экипажа - денег не жалели и все было сделано по высшему классу.

Лекции по навигации вел капдва Новокрещёнов. Он трижды ставил мне двойки на экзаменах, а на четвертом, когда я без запинки справился со сложнейшими вопросами навигации, сказал:
- Так курсант! Теперь я могу сказать, что из вас получится хороший штурман! Ставлю пять!

Преподаватель он был классный. С курсантами держался просто, даже по-товарищески. Лекции читал с множеством шуток и прибауток. За это и стал нашим любимцем

Именно Новокрещёнов и стал нас погружать в детали предстоящего учебного похода.
Чтобы понять эти детали, надо рассказать про нашу кафедру навигации, астрономии и гидрометеорологии.
Начну так. Корабельный штурман, чтобы привести корабль из пункта «А» в пункт «Б», должен знать массу совершенно необычных для земного путешественника обстоятельств.

Если корабль идет вдоль берега, надо внимательно следить за поведением птиц – «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду, чайка ходит по песку, моряку несет тоску».

Надо отслеживать закат солнца – «Если солнце село в воду, жди хорошую погоду, если солнце село в тучу, жди моряк назавтра бучу. Если красно по утру моряку не по нутру!». Это так называемые местные признаки.

Между прочим, к морю, моряки обращаются на «вы» и выработали массу правил, чтобы ненароком его не обидеть. В море за борт нельзя плевать! Чтобы не притянуть бурю, на корабле категорически запрещено свистеть. За сотни лет плавания моряки подметили много всяких природных явлений и примет, запомнили их, и передавали из поколения в поколение.

Далее. На берегу стоят маяки. Если видно сразу два, жизнь штурмана прекрасна и удивительна. Достаточно посмотреть сначала на один, а потом на второй через пеленгатор на компасе. Если замерить угол, который при этом получается и потом нанести на карту, точка пересечения линий и есть место корабля в данный момент.

Если корабль идет в открытом море, то днем, как известно, светит солнце, а ночью сияет луна и видны звезды. Если так, то штурман вальяжно выходит на мостик корабля и меряет секстантом угол над горизонтом солнца, луны или звезд. Откорректировав местное время своего часового пояса, со временем на меридиане Гринвича в Англии и полистав слюнявым пальчиком таблицы ежегодного астрономического сборника, штурман наносит на карту место корабля.

Хуже, когда над головой ничего не видно. Тогда надо садиться к специальному – радиопеленгатору и выключив концерт джазовой музыки, прослушать попискивание радиомаяков. Повернув пеленгатор туда-сюда, можно нарисовать линии углов на карте и смело утверждать, что на их пересечении корабль сейчас и плывет на земном шаре.

Если штурман плохой и лекции по астрономии слушал в пол-уха, то место пересечения линий на карте может оказаться прямо в центре Лондона, или Парижа. Выглянув в иллюминатор, такой бедолага увидит бушующее море, а не блондинок с брюнетками. В Лондон, Париж к девушкам корабль под водительством такого штурмана не приплывёт, а вот на мель или на скалы, сесть очень даже может. Садились, садятся и будут садиться!

Про все детали таких катастроф, на флотах всего мира известно и мы дотошно их изучали. Совместно с нашими учителями, разбирали ошибки горемык штурманов, допустивших такое разгильдяйство. Главным в таком разборе было - что должен был сделать штурман, и что он не сделал.

Сейчас конечно штурманам легче, так как вокруг земли летают навигационные космические спутники. Включил прибор, и на шкале компьютера высвечиваются координаты корабля. Можно к нему подключить автопрокладчик и карандаш сам будет рисовать на карте курс, а штурман может в это время спокойно ковырять в носу.

Скукотища, по-моему! В училище, мы про наступление таких времён уже в те годы знали и заранее жалели штурманов – «А что если отключат электричество? А если спутник сковырнётся с орбиты? А штурман от секстанта и пеленгатора уже отвык! А командир кричит – штурман место?!».

Памятуя о коротких замыканиях электричества, наши мудрые учителя, ещё тогда выбивали из наших голов всякую мечтательную дурь про автопрокладчики. Они утверждали секстант, магнитный компас и пеленгатор будут преследовать штурманов всех времён и народов до скончания веков!

Благодаря нашим учителям, из нас делали настоящих морских штурманов. Они же учили, что морской офицер должен быть всегда наглажен, гладко выбрит, крепко надушен и слегка пьян. Шутники были наши каперанги и, видимо, лихие ребята не только в море, но и на берегу!

8. НАШИ УЧИТЕЛЯ
Учиться у них было легко и весело. С их помощью, например, мы очень легко запомнили приметы фаз луны:
- Если вашей правой руке удобно гладить грудь молоденькой девушки, значит это серп молодой фазы луны, а если не удобно – значит луна старая. Понятно? Что? Ещё не держали в руке грудь девушки? Не приходилось или не давали? Ничего, ещё подержите, все у вас впереди.

А пока гладьте лунный серп, за не имением подходящего. Тренируйтесь, тренируйтесь, тренируйтесь, чтобы не оплошать, когда почувствуете под ладонью настоящий женский бюстгальтер. Не знаете, что такое бюстгальтер? Объясняю первый и последний раз – это женская узда, для поддержания «их сисек» в перпендикулярном положении.

Учителя особенно обращали наше внимание на ведение штурманского журнала.
- Штурманский журнал курсанты, это важный документ для военной прокуратуры. Именно его записи будут определять, сколько лет тюряги судьи дадут лично вам или не вам. Чтобы не дали вам, есть три важных закона. Первый – писать только карандашом, чтобы морская вода не съела запись. Закон два – «Вижу то, что наблюдаю, а чего не наблюдаю, того не вижу!» и никаких фантазий. Закон три – «Пишу то, что наблюдаю, а чего не наблюдаю, того не пишу!».

Заставляли хором повторять эти нехитрые законы выживания.
Простенькие вроде запоминаловки, а как они облегчают жизнь моряка! В этом я сам убедился по жизни и не только на флоте. Про фазы луны, особенно!
Все эти премудрости повседневной штурманской жизни, нам и предстояло закрепить во время учебного похода вокруг Европы, а далее - на Север.

Как объяснял капдва Новокрещёнов он нам завидует, так как каждый штурманец может только мечтать о таком учебном походе. Поход будет длиться примерно месяц. За это время мы пересечем несколько часовых поясов, в том числе и нулевой, проходящий через обсерваторию в Гринвиче.

Каждый день будем стоять две вахты – дневную и ночную. При этом во время ночной вахты должно быть обсервовано по звездам, как минимум три местоположения корабля. По окончании каждой вахты, должны быть сданы: карта с прокладкой курса, штурманский журнал и таблицы астрономических расчетов. На следующее утро каждый получит оценку в зачёт экзамена.

Суммарная оценка и станет экзаменационной по результатам года. Это немедленно вызвало наш радостный вопль, так как поход отменял годовые экзамены.
Выяснилось также, что вместе с нами в поход идут ещё четыре училища, в том числе, которое готовит политработников. Зачем политработнику штурманская практика нам тогда было не понятно, пока по флоту не разошлись два анекдотичных случая с замполитом линкора «Севастополь».

Анекдот – первый. Линкор снимается с якоря и выходит в море. Вечером идет командирский разбор у адмирала. Замечаний ни у кого нет. Вдруг поднимается замполит корабля:

- Товарищи! Мы вводим адмирала в заблуждение. Матросы неправильно передают информацию на командирский мостик. Сегодня утром после подъема якоря, что крикнули – «Якорь чист!». Это не правда. Якорь был весь в иле. Матроса, по-моему, надо наказать.

Говорят, что от хохота адмирал свалился под стол, где они с командиром линкора долго и весело ржали. Каждый, мало-мальски считающий себя моряком знает, что – «Якорь чист!» означает, что на поднятом якоре не висит якорная цепь соседа, или подводный кабель. То есть - на якоре ничего постороннего нет.

Анекдот второй. Этот же линкор. Адмирал дает учебную тревогу и вводную – «Пожар на командирском мостике!». По этой команде, молодой матросик хватает огнетушитель и начинает с ним возиться. Нервничает. Ничего не получается. Тогда, стоящий рядом замполит, хватает огнетушитель и хрясь его о палубу. Долбил он этот огнетушитель долго, пока командир у него этот огнетушитель не отнял. Вечером адмирал на разборе учения делает замечание замполиту:

- Товарищ капитан второго ранга! Как это получается - вы не можете отличить пенный огнетушитель от углекислотного. Там просто надо было отвернуть вентиль, а вы его беднягу о палубу! Я не понимаю, как можно учить матросов военному делу, если сами не знаете?

- А я товарищ адмирал если чего не знаю, то матросов учу партийным словом!

В этих анекдотах ещё раз о скрытых пружинах развала СССР.
Этого замполита за «партийное слово» и чистоту морских якорей, конечно же, с флота немедленно отправили в отставку. Политическое управление флота, узнав о том, что анекдоты про замполита уже ходят в матросских курилках и офицерских кают-компаниях, сделало свои выводы.

9. КУРСАНТЫ ПОЛИТУЧИЛИЩА
Первым шагом этих выводов и было участие курсантов политучилища в штурманском походе. Учить политруков морскому делу, решили на штурманской практике.

Как мы выяснили у ребят из этого училища, о штурманском деле они знали только понаслышке. Потому весь поход они, скучая, простояли у бортовых лееров, покуривая хорошие папиросы «Казбек», нам всем на зависть. Вместо махорки и сигарет «Прима» им выдавали эти папиросы.

Сглаживало отношения то, что они под гитару очень хорошо пели и папиросами делились, если попросишь – «Закурить не найдется?». Скучно им было от безделья. Мы их поэтому жалели, но времени на жаление было в обрез, так как надо было выспаться перед следующей вахтой.

И ещё раз! А мы говорим почему «перестройка»? Потому что …!
Итак, цели были поставлены, задачи на предстоящий переход почти ясны, и мы начали подготовку к непонятному, но страшно интересному периоду в нашей курсантской жизни.

Каждый курсант имеет несколько комплектов обмундирования на все времена года. Самая ненавистная команда была по утрам – «Подъем! Форма одежды на физзарядку трусы, берет!» Если в окне моросил дождь, то жизнь казалась с копейку. Синея замерзшими телами, протирая спросонья глаза, спрятав ладони под мышки, для теплоты курсанты, кляня почем зря начальство, разгонял свои «давы» в утренней пробежке вокруг огромного плаца.

Вид у такого воинства по утрам был отвратительный. Главный спортивный командир в училище полковник Горидзе, за акцент прозванный нами «полковник прижки с вишки», бледнел от отчаяния и, морщась от омерзения, гонял эту толпу на утренней пробежке круг за кругом, пытаясь разгорячить кровь у молодежи.

Ничего не помогало. Воинство обреченно трусило за разогнавшимися «давами», тихо матерясь, проклиная эту физзарядку, обещая себе забыть о ней на всю жизнь, как только это обучение в училище закончится.

Я запомнил эти клятвы, и когда вся страна побежала «трусцой» по улицам, эффекту толпы не поддался. Выбрал более спокойный и комфортный способ утреннего «оживления» организма, подглядев в журнале «Наука и жизнь» несколько упражнений индийских йогов.

Очень советую, но только позы, а не философию! Йоги эту философию на жаре придумали, а у нас холодно. Нам бы согреться!

Нам, предстоящий поход нравился ещё и потому, что на корабле этой ненавистной утренней училищной пробежки голышом не будет. Уже одно это вселяло в нас энтузиазм. Знали об этом и арт-минеры-торпедисты, завидовали и, невольно, ненависть к физзарядке переносили и на нас.

Затем утренняя водная процедура. В умывальнике гальюна в это время обязательно присутствовал офицер медицинской службы. В его задачу входило подставлять палец под струю воды и следить, чтобы курсанты чистили зубы и полоскались под ледяной водой. Врача мы не любили.

А вы бы любили? Представьте себе картину: голяком пробежали по утреннему холодку, замерзли как цуцики, кожа вся в гусиных пупырышках, а тут ещё отнимают последнюю возможность погреться под горячим краном и ещё палец суют между мордой лица и водой, а? Представили? Вот!

9УТРЕННИЙ ТУАЛЕТ

Народ возмущался страшно, ругались с медиками почем зря. Пытались вступать в пререкания, тут же получали наряд на мытьё гальюнов. Драили эти гальюны до блеска, бегали в партком жаловаться, там же получали очередную головомойку, но уже «не злым, добрым партийным словом», и все равно пытались чистить зубы тепленькой водой.

Война шла каждое утро, периодически с поля боя выносили очередного занаряженного драить, но не смирялись.
Я оценил эту суровую заботу только потом. За все годы пребывания в училище ни у меня, ни у моих товарищей горло не болело ни разу. Советую внедрить в вашу практику! Не пожалеете!

Теперь о форме одежды. Для обыденной жизни в училище нам выдавали второго срока не только «давы», но и форменку, шкары и бушлаты. Все это требовалось содержать в неизменной чистоте и опрятном виде.

Но как придать опрятный вид штанам, которые не один год уже носили до тебя? Пузыри на коленях доставляли особенные хлопоты.

10. МОРСКИЕ ШКАРЫ
Морские штаны шьются из хорошего сукна, которое держит форму, пока новое. По мере истирания на заднице, а особенно на коленях, стареньким штанам форму стрелок держать не удается. В результате к концу дня они становились пузатыми как спереди, так и сзади.

И если к вечеру, старшины, зная это суконное свойство, стыдливо отводили глаза, то уж на утренней поверке, за каждый такой пузырь от них же можно было получить в руки внеочередную швабру для гальюна.

Пусть вас не коробит, что я часто вспоминаю про гальюн. Всякий моряк меня поймет - гальюн на флоте встречается с моряком очень часто, и совсем не для причинного дела, а в силу большой любви к ним корабельных старшин. Они считают, что для моряка это самое подходящее место обдумывания своей недисциплинированности, плохой выучки военному делу, попыткам пререкаться с начальством.

По окончании службы, моряк чаще вспоминает о времени проведенном в гальюнах, чем тоску по любимой женщине.

Итак, пузыри на штанах второго срока. Борьба с ними должна происходить еже вечерне, перед отбоем. В специальной гладильной комнате образуется живая очередь, при этом происходит обмен мнениями, кто, и что думает о начальстве, вынуждающее бедных курсантов работать ежевечерне утюгом.

Пузырь на суконных штанах опадает если:
- его сильно смочить водой, до лужи;
- наложить на эту лужу газету;
- сверху этой газеты надо приложить утюг, и довести лужу до кипения.

Далее, задыхаясь в поднимающихся клубах пара, зажимая нос от ужасно вонючего амбре, надо постепенно прессовать утюг, сладострастно наблюдая, как под этой процедурой пузырь опадает, и сукно стягивается в идеальную поверхность. Оп ля! Всё! Вы имеете чудесную стрелку на штанах, о которую можно порезаться.

Для этой процедуры подходят именно те газеты, которые не годятся на курение махорки. Забыли какие?
Если курсанта каждый вечер тренировать с утюгом, он и в дальнейшей жизни будет прекрасно гладить и не только собственные штаны.

Девушки! С удивлением за долгую жизнь узнал, что все вы любите стирать, но ненавидите гладить.

Советую искать в мужья бывшего моряка. Моряк с утюгом будет всегда на «ты»! А? Какой я секрет спокойствия в семье выдал!

Комплект формы первого срока, отдельная песня. Эту форму моряк холит и лелеет, дабы предстать на берегу под восторженные взгляды знакомых и не знакомых девушек браво и мужественно.
После получения на складе новой формы, моряк уединяется с ней в тихий закуток и начинает над ней колдовать. Сначала надо привести в боевой порядок морские штаны.

Штаны моряка имеют значительное отличие от привычных гражданских. У них нет ширинок. Вместо этого на боковых пуговицах спереди отстегивается и сбрасывается вниз квадратный клапан.

Наши мудрые морские прадеды придумали эту конструкцию для удобного, гигиеничного и быстрого осуществления как малой нужды, так и, если повезет, любви «по быстрому».

Про малую нужду понятно! Когда море штормит, нужно за переборку гальюна держаться обеими руками, третьей руки для ширинки уже не хватает. А тут откинул клапан, привел прибор в рабочее положение, прицелился, а руками схватился за переборку. Очень удобно и устойчиво.

Про другие обстоятельства то же понятно. Мужское устройство взводится в боевое положение при минимальной суете. Времени у моряка на снимание штанов на берегу нет. Все делается быстро: две пуговицы - раз, клапан падает - два, никакой опасности защемления молнией нет - три.

Очень важно знать секрет! В любой ситуации штаны на моряке всегда остаются надетыми! Я сам неоднократно видел, как по боевой тревоге из гальюнов на корабле, из кустов в городе, выбегали взволнованные сигналом боевой тревоги моряки и, не обращая внимания на отстегнутые клапаны морских «шкар», становились к пушкам или лезли на мачты к парусам. Служить Родине отстегнутые морские штаны не мешают.

Боевые товарищи понимающе хихикнут, если в таком виде с берега прибежал, а грозный старшина проходя мимо, без слов ткнет пальцем – «Прикрой, свой срам моряк!». Не моргнув глазом, моряк равнодушно пристегивает клапан и ничего, можно воевать дальше.

Если говорят, «театр начинается с вешалки», то моряк начинается со штанов, точнее с клешей. «Клёш» немецкое слово и переводится как колокол. Только такая форма брючины, закрывает собой носок ботинка.

Сюда надо добавить, острейшие стрелки на брючинах и плотно обтянутые моряцкие ягодицы. Это только недавно сексологи выяснили, что женщины сначала смотрят на мужскую корму, а потом на все остальное. Морячки про этот эффект знали задолго до сегодняшних открытий сексологов. Спасибо нашим дедам мариманам, знали способы, как и чем, валить женский пол штабелями.

Выдаваемые со складов флота «шкары», совсем не выглядят клешами. Довести их до этого состояния, дело чести моряка.

В училище для этого существовала особая технология. Ей обучался каждый молоденький курсантик, сразу же после принятия присяги. Наука такая. Курсант обязан знать: если сукно штанов сильно намочить, а потом с усилием натянуть на фанеру имеющую расширение внизу – «торпеда», то сукно благополучно растянется. Иногда сукно лопается. За такую порчу военного имущества, полагается гауптвахта.

Отсидев положенный срок, горемыка уже знает меру суконной растяжки и передаёт этот опыт новичкам. Трудности возникали у высоких парней с сорок пятым размером ноги. У них носок ботинка не прикрывался никак, ну хоть ты тресни.

В таких случаях обращались к «профи». Среди них были мастера, по растяжке клешей до сорок восьмого размера ботинка.

У малорослых проблем с клешами не было. Таких ребят на флоте называют «шкентеля», так как в строю они последние. Обычно это шустрые, очень хитрые и ловкие ребята. Пытаясь скрыть свою несостоятельность у девушек, рядом с высокими гренадерами, они компенсируют это мелкими «делишками». Особое недовольство у гренадеров они вызывали, когда пятящаяся задом колонна медленно обтекала вытянутый в одну линию обеденный стол.

11. ХЛЕБНЫЕ ГОРБУЩКИ И ШКЕНТЕЛЯ
Проходя вдоль стола первыми, шкентеля хватали с передних мест хлебные горбушки, а иногда и вкусные куски. Протянувшись вдоль стола, они усаживались в конце и устраивали горбушечное пиршество, не обращая внимания на кулаки сердитых гренадеров.

Особенно страдали от отсутствия горбушек высокорослые украинцы Чаговец и Дубинин. Они дома были приучены жирно натирать горбушку чесноком, а потом, уложив на неё куски сала, жмурясь сладострастно, всё это «кушали» на глазах всего нашего «бачка». Делиться не хотели. За это подвергались нашему осмеянию.

«Бачок» – это неизменная группа из шести моряков, которая на все время службы, обречена принимать пищу именно в этой компании. По очереди, назначается дежурный – бочковой, обязанность которого получать пищу на камбузе, раздавать порции, нарезать хлеб и масло. Отвратительное в этой должности, собирать и мыть грязную посуду.

На корабле бочковой моет тарелки забортной морской водой. Представляете, как противно мыть миску после жирного флотского борща, да ещё холодной водой? Представили! А моряки ничего, живут.

Девушки! Муж – бывший моряк, всегда вас подменит на кухне, не сомневайтесь. Это ещё одно «ноу-хау» в вопросе кого брать в мужья!

На флоте полагается все полученные из дому гостинцы делит в бачке поровну. Так все и делали. Особенно, лакомил нас рыбкой Генка Корохов. После возвращения из увольнения за утренним завтраком он клал на хлеб с маслом, кусок жирной солёной сельди, запивал это все сладким чаем. Пытался нас угощать. Мы в ужасе смотрели на это варварство и отказывались. Вот за обедом тогда другое дело.

Каспийская селедка «залом», выловленная Генкиным отцом бакинским рыбаком и засоленная его матушкой была объедением, и мы все ею лакомились, зажмурив глаза.

А вот Чаговец с Дубининым, как я уже говорил выше, так не делали. Из украинских деревень они получали посылки с неизменным салом и чесноком. Поедали это в одиночестве. Некоторое время мы пытались коллективно воздействовать на такую жадность, но потом махнули рукой.

Нежелание делиться объясняли просто. Так как в бачке трое из нас были бакинцами, украинцы апеллировали к этому обстоятельству – « Вам-то хорошо! У вас родители под боком, а у нас …» - и они горестно махали руками вдаль.

Местные старались загладить свою вину, делили поровну домашние гостинцы со снедью, чем и сохраняли мир в «бачке».

Честно говоря, несмотря на приличную училищную еду, «жрать» (именно это слово, а не «есть») мы хотели все время. Особым почетом у нас пользовалась сгущенка, закупаемая в училищном продуктовом ларьке. Можете ли вы за один присест через дырку высосать всю банку? Не можете? А мы могли! Сверху укладывали печенье «Коровка».

Молоко с печеньем оседало в животах густым клейким комом. Организм, долго и с трудом переваривал эту тяжелую смесь. Любой нормальный человек, мучился бы несварением. А мы переваривали! Да так быстро, что к ужину в животах от молока не оставалось ничего, ну ни крошечки. Думаю, этому помогала утренняя физзарядка. Помните – форма одежды трусы – берет! Брр!

«Шкентеля» это особый рассказ. Кроме воровства горбушек они выделялись и своими фамилиями. Один из них, сухумский парень имел очень удобную для дразниловок фамилию Гольцкенер. Фамилия легко трансформировалась в Гольцкекер, Гольцчмукер, Гольцкакер и просто Чмукер. Паренек был шустрый черноглазый и очень хитрый. Обладая маленьким ростом и чудной фамилией, он искал любые способы, чтобы как-то компенсировать дразниловку.

Попытался завоевать наше уважение через гимнастику. Но все его экзерсисы перечеркивались его выходками. Курсанты из высокорослых помнили, как последний раз проходя мимо их хлебниц, он «стырил» все их горбушки.

С гимнастикой не получилось. Тогда Чмукер, для привлечения к себе внимание, стал стрелять из автомата, в карауле. Первая его стрельба, в простенок между картофельным овощехранилищем и забором, подняло по тревоге весь караул и дежурного по училищу.

В соответствии со всеми наставлениями и уставами, караул окружил Гольцкенера. Дежурный по училищу, капитан третьего ранга, после того, как Чмукер умудрился командой: «Стой, кто идет! Стой стрелять буду!» уложил его в грязь лицом, Гольцкакера с поста снял, отобрал автомат и, на всякий случай, арестовал.

Его обещание Гольцчмукеру, посадить его на «губу» суток на десять, было отменено начальником училища. Дело в том, что Чмукер на разборе всего происшедшего доложил ему, что в темноте пытался задержать воришку, потому и стрелял. Капитана третьего ранга, он уложил в грязь, так как тот не сказал пароль.

Результатом всей этой кутерьмы было общее построение училища, на котором курсанту Гольцкенеру за бдительность, проявленную на посту возле важного военного объекта – картофелехранилища, приказом по училищу, была объявлена благодарность.

По общему мнению, Чмукеру благодарность досталась из-за низкого роста нашего адмирала. Начальник училища адмирал Рамишвили имел рост «метр с кепкой», потому отчитывая курсантов, как правило, вынужден смотреть на них задрав голову. От этого он комплексовал и ярился. Чтобы сбить спесь с провинившегося дылды, адмирал придумал игру «Почему я вас спрашиваю?!».

 12. АДМИРАЛ - НАЧАЛЬНИК УЧИЛИЩА, ОПЯТЬ ШКЕНТЕЛЯ НА ПОСТУ
Вся эта игра была им тщательно отработана и проходила по следующему сценарию:
Не давая очухаться бедному курсанту, который и так балдел от вида начальственного кабинета, адмирал набрасывался на него с вопросом:

- Почему вы товарищ курсант спали на посту?
- Да я товарищ адмирал …! Разморило меня после бани…
- Я вас не спрашиваю почему – кричал адмирал, притопывая для убедительности ножкой – Почему я вас спрашиваю?

- Да я …в бане..- лепетал, окончательно струсивший молодец.
- Я вас не спрашиваю почему? Почему, я вас спрашиваю?
Количество «почему» было в прямой зависимости от того, насколько высоко адмиралу, надо было задирать голову.

Загордившийся от благодарности, «шкентель» Гольцкенер ходил героем ровно месяц. Через месяц, его назначили в караул. С учетом героизма и проявляемой им бдительности, назначили на самый дальний пост, до которого надо было идти полчаса. Пост этот был на горе, и охранять там надо было огромную бадью с питьевой водой.

С учетом удаленности, и чтобы сократить хождение разводящего туда – сюда, смена караула на нём происходила через восемь часов. Стоять на этом посту в карауле было самым последним делом и традиционно на этот пост, назначали молодняк или кого не любил начальник караула.

Начальником караула в тот раз был Дубинин. Он навсегда обиделся на Гольцкакера за кражу горбушек, да и благодарность рассматривал как не заслуженную. До него дошло, что Чмукер по секрету рассказывал в курилке, о стрельбе из автомата просто так со скуки. Этот «секрет» стал тут же известен и «шкентель» был покрыт молчаливым и брезгливым курсантским позором.

Чувствуя всеобщее неодобрение, Чмукер крутился как уж на сковородке и ожидал от нахмурившего брови коллектива, разборки за все свои «штучки». Началом такой разборки и стало его назначение часовым перед бадьёй с водой.

В разгар самого сладкого ночного сна, караул был разбужен длинными автоматными очередями. Бой разгорался возле бадьи, с часовым Гольцкенером.
Срочно объявили «полундру», караул был поднят в ружьё и возглавляемый, уже другим капитаном третьего ранга дежурным по училищу, ринулся на выручку товарища. Все горбушки Чмукеру на бегу к посту простили, жалели, думали только об одном – «Жив ли?».

В смутных сумерках рассвета, караул залег в цепь, защелкали затворы автоматов, все чутко вслушивались в тишину. Бледный каптри, вскинув над собой пистолет макарова по пластунски пополз на животе к посту часового. Гольцкенера нигде не было видно. Подобравшись как можно ближе, каптри дрожащим голосом крикнул:

- Часовой! Вы живы?
В ответ раздалось всхлипывание, а потом всполошенный крик:
- Братцы спасите, я тут! Я здесь! Я вот он!
Крик потонул в громком коровьем мычании, а за этим раздалась неразборчивая азербайджанская речь, перемежающаяся русскими матерными словами.

Картина была такой. Гольцкенер лежал в яме, возле него стояла мычащая корова с огромными ветвистыми рогами, а рядом на земле сидел её хозяин азербайджанец. Корова пыталась Гольцкакера боднуть, а он от неё отмахивался автоматом. Азербайджанец, местный житель, увидев толпу вооруженных людей, заканючил:

- Эй, командир! Убери этого сумасшедшего часового, совсем нас чуть с коровой не убил! – при этом азербайджанец руками растирал задницу – Стрелял в нас, понимаешь! Корову перепугал! Ишак ненормальный! Я вот упал, ногу сломал! – горестно жаловался местный житель и почему-то на этой ноге попрыгал.

Часовой Гольцкенер, размазывая по лицу грязь и слезы страха, успевая уворачиваться от рогов коровы, доложил совсем не по военному:
- Ночь, темно, страшно. Вдруг шуршание. Я – Стой, кто идет? – а он все равно идет. Я - Стой, стрелять буду! – а он руки поднял и прет на меня. Я и не выдержал, пальнул. Весь магазин расстрелял. Видите, как она бодается? – канючил часовой.

Курсантские сердца отходчивые. Каждый представил себя на месте этого пацана, когда ночью на тебя прет неизвестный враг, да ещё с поднятыми руками. В этом месте, все внимательно рассматривали ветвистые и огромные коровьи рога. После нескольких затяжек махоркой, испуг прошел, напряжение спало. Спасенный Гольцкенер, размякнув от дружеского внимания, попросил прощения за все утащенные горбушки!

Отныне и до конца учебы в училище наш бачок, получал от Гольцкенера сувенирные горбушки, а Дубинин с Чаговцом уплетали свой чеснок и сало, благодарно поглядывая в сторону шкентелей.

Вернёмся к морским шкарам. Натянутые на «торпеды» штаны должны были сохнуть неделю в укромном, от глаз старшины роты, уголке. Старшина роты, в случае обнаружения «торпеды», мог её изничтожить, а штаны, сильно помочить под краном, в результате все старательная предыдущая работа, шла насмарку – брючины съеживались до размеров «дудочки».

Надо сказать, что такой же эффект наступал, если в торпедированных штанах попасть под дождь. К счастью, дождь в городе Баку событие редкое. Ещё одна неприятность с такими штанами, ожидала курсантов перед строевым осмотром за час до схода на берег. Командир роты и старшина, прохаживаясь перед строем бравых моряков, внимательно оглядывают одежду.

Торпедированные штаны, вместе с хозяином из строя выводили и отправляли мочить их под кран с водой.
Для избежания этой процедуры существовала два способа маскировки.
В первом случае, надо было, встав по стойке смирно, отдернуть штанину над ботинком назад. Брючины зажимались коленками, и надо было невинно и преданно «есть» глазами командиров. Командиры и сами были в свое время курсантами, потому смотрели на это сквозь пальцы. Но были и вредные.

Для них, существовал способ номер два. На момент построения у товарища занимаются не «торпедированные» штаны. После смотра, под предлогом посещения гальюна, быстро производится обмен. Для скорости обмена, он должен стоять за углом в трусах.

12. ГЮЙС
Следующим украшением моряка является гюйс. Гюйс это широкий синий воротник с тремя белыми полосками. Воротники приходили к нам в руки с интендантских складов безобразно темно синего цвета. В таких гюйсах, ходят только «салаги» первокурсники. Старшекурсник после получения у баталера нового гюйса, немедленно отправлялся с ним в гальюн, где в укромном месте спрятана коробочка с хлоркой.


До приемлемого вида, новенький гюйс, погруженный в крепкий раствор хлорки, доходил в течение десяти минут.
Быстро намыленный и ополоснутый водой, гюйс после глажки, являл собой бледно голубым доказательством того, что хозяин за время его ношения, прошел как минимум Бискайский залив и Тихий океан.

Экзекуции подвергается и тельняшка – тельник. Тельник в вырезе форменки, должен выглядывать только на три полоски. Эффект трех полосок придает квадратная тряпочка, прикрепленная на четырех английских булавках.

После всех этих мероприятий, форменная одежда на курсанте выглядит хорошо пригнанной, выглаженной и опрятной, с ослепительно блестящим якорем на бляхе украшающей ремень.

Клеш на штанах, три полоски тельника в вырезе нежно голубого гюйса, сдвинутая на правую бровь бескозырка, надраенные якоря на погонах и на бляхе пояса, золотые нашивки на левом рукаве. Всё! Дело сделано - курсант готов к сходу на берег для покорения женских сердец.

Ослепленные этим блеском и великолепием, женщины со слабым стоном «ах», сыпались в мускулистые ладони моряков. Только успевай подставлять!

Да, а палаш на левом боку! Как же я забыл! Морской палаш это прямая сабля, или в простонародье – «селедка». Цепляясь на ходу между ног, и мешая бегу от опасности, в то же время, является прекрасным холодным оружием в ближнем бою с врагами.

Палаш, повешенный на курсанта, отпугивает хулиганов и притягивает испуганных девушек, нуждающихся в защите.
Если дело доходило до уличных «разборок», курсант с намотанным на руку ремнем с бляхой и палашом в другой, подбадривая себя кличем «полундра» являл собой надежно защищенную крепость. Проорав «полундра», можно было быть уверенным, что из ближайших кустов, даже не успев застегнуть клапана на штанах, на помощь выбегут верные товарищи.

Именно этот морской кличь, приводил в ужас бакинских хулиганов и на субботу и воскресенье, город чувствовал себя спокойно.
Читатель! Если тебе надоели подробности хлопот с подготовкой формы одежды у морского курсанта, посочувствуй хотя бы. Представляешь сколько житейских проблем у военного человека с этими «экзерсисами». Следующий ниже рассказ тебя уже не удивит.

Кроме военных действий адмиралов всегда беспокоило, как выглядят морячки во время атаки. Это подтверждается войной 1941-45 годов, когда перед атакой моряки одевали на голову бескозырки. Уже одно это деморализовывало фашистов в окопах.

13. КАК НАСЁ ПЕРЕОДЕВАЛИ
Итак! Подготовка к длительному морскому вояжу штурманов началась с осмотра полного комплекта курсантской формы.
Выше я долго и нудно рассказывал про форму одежды, чтобы все лучше представили, какая кутерьма при этом началась.

Наше начальство, впервые отправляло курсантов в кругосветное плавание, оттого и нервничало. Командир училища адмирал Рамишвили, отчитывал почем зря баталеров за их скупость и велел все припрятанное на складах новое вытащить на свет и вывалить нам в руки.

Разрезая одной ладошкой другую, перемежая речь бесчисленными «енть» он гонял баталеров на склад, периодически устраивая им свои знаменитые разносы:
- Почему у курсантов нет теплых кальсон с начесом?
- Мы товарищ адмирал…

- Я не спрашиваю почему! Почему я вас спрашиваю?
- Да, мы…
- Я вас не спрашиваю почему! Почему я вас спрашиваю? Немедленно выдать новые кальсоны!
Баталеры всё же довели адмирала до состояния нервного срыва, когда он увидел на наших головах теплые шапки ушанки.

Но все по порядку.
Курсант, имеет определённое количество форм одежды. Кроме знакомой уже формы одежды «трусы берет» ещё есть следующее:
- моряк весь в белом;
- низ черный верх белый;
- моряк весь в черном, но без бушлата, и в бескозырке;
- моряк весь в черном, но в бушлате с бескозыркой;
- моряк в шинели и с треухом на голове;
- моряк в брезентовой рабочей одежде – робе;
- моряк в брезентовой рабочей одежде – робе, и в бушлате;
- курсант без всего, но в кальсонах.

Уф, кажется все. Представьте себе, что все это мы должны были демонстрировать адмиралу. Он терпеливо ждал наше переодевание. Задумчиво обходил наш, запаренный строй.
Вспоминая то время и глядя девушек-моделей сейчас, я думаю, что мы тогда занимались тем же. Выходили из строя пред очи строгого адмирала. Торпедированные шкары, накануне вечером были тщательно под «кранами» промочены и проглажены.

Адмирал как строгая мамка перед смотринами невесты крутил нас и, так, и эдак. Баталерам отдавались его команды заменить истрепанные вещи «сей секунд» новыми. В результате, нам удалось под шумок, поменять всю свою форму на первый срок. Баталеры были в ужасе, так как вся их «заначка» со складов ушла безвозвратно на наше переодевание. Но это был ещё не тот ужас!

Ужас у них наступил тогда, когда адмирал увидел у нас на головах зимние шапки – ушанки. Надо сказать, что на Каспийском море зимний треух, как форма одежды курсанта, не применялся никогда. В основном, этими шапками мы отрабатывали футбольные приемы на паркетном полу кубрика в спальном корпусе. Вид этих шапок был столь затрапезный, что когда по команде старшины мы разом водрузили их на голову, адмирал остолбенел.

На наших головах, эти заменители футбольных мячей, выглядели безобразно на столько, что командир роты, немедленно вызвал медиков с валерианой. Попив валерианы, адмирал отдышался и сначала тихим, а потом уже во весь голос стал выкрикивать слово «енть» в развернутом виде и ещё ряд других непечатных, задавая главному интенданту один и тот же вопрос «Почему? Почему я вас спрашиваю…? Мои курсанты должны выглядеть в этом походе на ять!».

После таких слов адмирал превратился для нас в «батю»! Он по отечески волновался, отправляя нас пред очи курсантов других училищ и их командиров. Своего желания он добился! В походе мы выглядели как новенькие ложки на праздничном столе!

Интендант долго и нудно втолковывал адмиралу: «Недавно в училище прибыла новая модель зимней шапки с кожанным верхом, но она положена только зеленым первогодкам». Это интендантское «положено-не положено», привело адмирала в бешенство. Срочно по боевой тревоге первокурсники были отозваны с занятий.

Адмирал приказал им всем надеть на головы новые шапки и выстроиться по ранжиру лицом к нашему строю. Эти два строя надо было видеть.

Первокурсники, ничего не понимая в происходящем, гордо стояли красуясь перед нами в своих новеньких, черных меховых шапках с кожанным верхом. Глядя на наши затрапезные шапки, с серым суконным верхом и клоками бараньей шерсти треухов, они улыбались с видом превосходства. Но не долго «бились они в злодея опытных руках!».

Когда раздалась команда адмирала: «Шапками меняйсь!», улыбки с лиц пацанов слетели мигом. Один даже испуганно пискнул «мама» и зарыдал в голос.

До сих пор вижу лицо того курсантика первокурсника и его тоскливый взгляд, которым он провожал любимую шапку, исчезающую в моих руках. Насадив на его голову свой малахай, я дружески потрепал его торчащие уши и успокоил его: «Не боись, все равно эту шапку носить в 20 градусную жару не придется!». Но все равно, стоя передо мной, он с тоской смотрел на шапку теперь уже не свою, и слезы стояли в его глазах.

Обмен шапками был последней точкой в экстазе нашей подготовки к загранпоходу. Конечно же все эти хлопоты с переодеваниями и демонстрацией нас в новеньком обмундировании, энтузиазма в наши сердца не прибавляла и мы поругивались, но тихо. И только когда начался поход, мы оценили все непонятные тогда хлопоты адмирала-бати.

Скажу больше! Когда нас закачало на крутой и холодной волне Северного моря, на подходе к Полярному кругу, и мы водрузили эти шапки на головы, наша штурманская группа на зависть курсантам других училищ резко выделилась. Видимо ихние адмиралы не скомандовали вовремя: «Шапками меняйсь!». А когда мы влезли в теплые кальсоны с начесом, в наши сердца, тихо заползла теплая благодарность к отческой заботе адмирала Рамишвили.

Суета в училище была не только с одеждой. Главная суета происходила в учебном корпусе. Мы аккуратно складывали и упаковывали морские карты, секстанты, циркули и линейки, готовясь к навигационным экзерсисам, ночным астрономическим наблюдениям и расчетам. Успешная штурманская практика, означала автоматический зачет экзаменов, а значит наступление раннего летнего отпуска. Конечно же, мы по ребячьи радовались неожиданной «лафе», свалившейся нам на голову.

14. ПОРЯДЛК ЖИЗНИ В ПОХОДЕ
Профессора кафедры навигации и астрономии, заранее объявили нам порядок вылавливания разных курсантских хитростей, чтобы удалось избежать ночное бдение на палубе. Курсант всегда ищет возможность дать себе поспать, вместо попыток «словить» ночью на секстант какую-нибудь звезду Альдебаран, поеживаясь на палубе от ночного холодного ветра.

Лукаво улыбаясь, наш любимец капраз Новокрещёнов, предупредил, что на астрономических расчетах хитрецов он будет ставить красивую пометку «ЖП», что будет означать попытку курсанта достичь конечного результата расчетов, применяя хитрость «заднего хода». Одновременно он объявил, что для провинившегося это означает оценку «два» и сдачу экзамена осенью. Так и предупредил жестко – «Не придумывайте, как слукавить! Будет больно!».

Лучше бы он нас не предупреждал! Умница, но хитрец Бондаренко, он же Бон, немедленно сел за разгадывание возможностей избежать «ЖП». Через пару дней, хитро ухмыляясь, он поведал моему приятелю Юрке Басину и мне, что он все разгадал и изобрел противоядие и маскировку. Его способ гарантировал нам спокойный сон, вместо беготни ночью по палубе. Единственное условие было - узнать по утру у не выспавшихся бедолаг, были ли вообще видны звезды или луна этой ночью.

Расскажу про Юрку Басина. Свою странную фамилию он получил от папы еврея, а национальность в паспорт от русской мамы. Если бы не эта мамина уловка, не видать бы Юрке нашего училища. Подобное произошло в Одесском училище связи, где на мандатной комиссии, он проговорился, что его папа главбух водочного завода в Сухуми.

Какой-то ушлый член комиссии, немедленно предположил, что на таком заводе главбухом должен быть обязательно еврей. В результате его каверзных вопросов, Юрка признался, что одна его половина личности еврейская и только другая - русская. Несмотря на все пятерки на приемных экзаменах, Юрку в военный институт связи не приняли. Не пропустила мандатная комиссия.

Это раздвоение личности по национальному признаку и привела его в наше училище. Отлично сдав экзамены, он как нож в масло, проскочил в училище и …вскоре понял, что попал не туда! Он то думал, что тут готовят, в том числе, связистов. Оказалось – нет. И Юрка Басин загрустил и заскучал, так как учиться на штурмана ему было не интересно.

Обладая феноменальной памятью, он запоминал все лекции, слушая их в пол-уха, но запоминал дословно. Поэтому, на экзаменах просто цитировал тезисы лекторов. За это он, неизменно получал пятерки. Все свободное время он чертил схемы радиопередатчиков. Из училища отправлялся в Бакинский радио клуб и сидел там ночи напролет, ловя связь с радиолюбителями в разных странах.

Неоднократно становился чемпионом в этих играх, получал открытки с подтверждением связи из разных уголков земного шара, тем и жил. Жизнь училища его не интересовала и проходила как-бы мимо него.

Как уж мы с ним познакомились, не помню. А как стали друзьями, мне вообще не понятно. Возможно, я как-то рассказал ему о своем неудачном опыте посещения радио кружка в Доме пионеров, где мне было поручено собрать детекторный радиоприемник. Все кончилось плачевно. Главная деталь приемника катушка с намотанным проводом, у меня никак не получалась.

В результате интерес к радиоделу я потерял и записался в кружок бальных танцев. В этом кружке меня приставили к красивой блондинке с косой по имени Инга, и я немедленно и думать перестал про детекторный приемник.

Возможно, этот рассказ как-то меня к Юрке и приблизил – все же я катушку радиоприемника спаять пытался. Басину надо было как-то общаться с внешним миром, вот он меня для этого и выбрал.

Я всегда восхищался его природными талантами, и в этом состоянии чувств был им приглашён на лето в Сухуми, покупаться в Черном море. Там мы с ним оккупировали первый этаж родительского дома. К моему изумлению, туда же, в скорости, приехала Юркина пассия из Москвы. Пассия привезла с собой подружку, с которой они учились на математическом факультете МГУ.

Сухая математика, никак не отразилась на их девичьем облике, стройных, привлекательных фигурках и характерах. Поселение их в соседней комнате на этом же этаже дома, превратила наш летний отдых в романтическое время провождение.
При этом обе девушки были натуральные блондинки!

Рассказ об этом лете отдельно. Скажу только, что Юрка забыл на время про свои радиопередатчики, превратился в нормального парня и влюбился. К сожалению, моя влюбленность привела в дальнейшем к женитьбе, а у него нет. Видимо сказывалось отсутствие опыта общения с внешним миром у Юрки, в котором, оказывается, есть ещё и девушки, требующие особого подхода.

15. КАК СПИСАТЬСЯ ИЗ УЧИЛИЩА
Зря он в свое время не записался в кружок бальных танцев!
Покрутились они с зазнобой, покрутились, пока зазноба не сообщила, что вышла за муж с пропиской в Москве, на том все и кончилось. Басин погрустил, погрустил, а потом про девушку забыл и опять притулился к своим любимым радиопередатчикам.

То ли несчастная любовь, то ли астрономия, но Басин вдруг «забузил», как говорится, на ровном месте. После нашего возвращения из загранпохода, отдыха в Сухуми, последовавшей несчастной летней любви, в один из дней нового учебного года, он написал рапорт по начальству. В рапорте он коротко просил из училища его отчислить на флот в матросы.

Начальство тихо упало в обморок. Курсант учился на все пятерки. Был кандидатом на золотую медаль, ни одного дисциплинарного проступка и вдруг на последнем курсе выкидывает такой фортель.

Юрку вызвали, извинились за то, что у них нет повода его отчислить, а собственное его желание не в счет. Так как он упорствовал, решили, что он должен совершить семь дисциплинарных проступков, тогда это будет поводом отчисления из училища в матросы. Басин на это легко согласился, и на все семь проступков прописался драить гальюн после отбоя.

Очень скоро его на флот списали, но не далеко от училища. Он стал служить на торпедном катере, пришвартованном прямо в центре бульвара города Баку. Каспийский флот про этот катер как-то забыл, и он хорошо вписался в коллектив местного яхт клуба. Юрка – матрос, от скуки стал брать халтурку – ремонтировать радиоприемники гражданскому населению.

Со всего города Баку на его торпедный катер несли поломанные трофейные «Телефункены». Из каждого он выпаивал лишние детали и образовывал свой собственный маленький складик запчастей. «Телефункены» им упрощались до схемы утюга, но работали отлично и клиенты были довольны.

Рассказывая об этом, Юрка сильно ругал немецких радиоконструктров, которые впихивали почем зря дорогущие радиолампы. Юрка их за ненадобностью под свою конструкцию, из приемников выпаивал.

После этой процедуры, приемник ловил Австралию и Новую Зеландию, а из запчастей Юра спаял себе мощнейшую радиостанцию. Зарегистрировал её в любимом радио клубе и вселился в мировой эфир. Тем и жил, пока не демобилизовался

Далее жизнь его увела, почему-то, возделывать сельхозцелину в Казахстане. Последнее, что мне про него стало известно через Московскую зазнобу, теперь уже подружку моей жены, что он женился в Казахстане на тетке с уже готовыми тремя детьми. С ними он и вернулся в отчий Сухумский дом. Вот какая странная история про несчастную любовь!

Но все это будет потом, а пока ничего этого с Басиным не происходило и мы, теперь уже втроем, включая Бона, готовились облапошивать дошлого капраза Новокрещенова.

Откуда у паренька из украинской деревни мог развиться мощнейший математический интеллект? То, что он был хитрец, так все деревенские такие. А то, что был талантливым математиком, наверное, это исключение из правил.

16. АСТРОНОМИЧЕСКИЙ РАСЧЁТ
Астрономический расчет обсервованного места корабля в морском пространстве по звездам и луне, это длинный расчет математических формул. При этом надо учитывать показания часов, приведенных к нулевому часовому поясу Гринвича. Надо отмерить секстантом угол между горизонтом и звездой, а также учесть разные коэффициенты и поправки.

Сами понимаете, что корабль в это время не стоит, а накручивает морские мили. Более того, он немного вихляет по курсу, как женщина, которая, проделывая это бедрами, хочет придать себе загадочности.

В результате такого вихляния, у штурмана на карте получается не точка, а треугольник. Чем медленнее он работает с секстантом и ведёт расчёты, тем больше получается площадь треугольника, отсюда и загадочность –«А, где же всё таки точное место корабля?».

Чтобы учесть все эти переменные, штурман носится козликом по мостику заглядывая, то в секстант, то в компас, то в показатель скорости корабля, то в специальные корабельные часы, то в секундомер.
Можете представить себе, как не хочется курсанту тратить драгоценные ночные часы на всю эту беготню.

Не буду раскрывать секрет, так как боюсь, что молодые штурмана училищ могут взять это безобразие на свое вооружение. Скажу только, что мы трое балбесов, в результате групповой мозговой атаки изобрели, теперь говорят свое «ноу-хау», как объегорить нашего преподавателя с его страшной отметкой «ЖП».

Наша мозговая атака выдала «на-гора» некий планшет для ускоренных астрономических расчетов. Именно этот планшет и должен был продлить наш сон, вместо свежего морского ночного воздуха. Главный автор идеи Бон клялся и божился, что отныне и навсегда мы имеем защиту от пометки «ЖП».

Жизнь доказала, что он был просто астрономический гений. С благодарностью вспоминаю те ночные сны в походе, которые подарил нам его планшет, а также пятерки в зачет экзамена по астрономии. Наш треугольник расчета места корабля на карте получался совсем малюсенький, что приводило в восторг проверяющего Новокрещёнова.

Пришло время подводить итоги сборов.
Вся форменная одежда, включая кальсоны, носки и трусы, была упакована в морские чемоданы. Морской чемодан это брезентовый цилиндр с ручками на торцах. Набитый битком, он расправляет свои бока и становится удобным приспособлением не только для его переноски, но и для сидения, лежания и ещё какого-нибудь дуракаваляния. На его боках, остается только нарисовать своё «фамилиё» и все! Моряк к дальним странствиям готов.

Вся навигационно–астрономическая хурда-мурда, была упакована в огромные деревянные ящики. Их пронумеровали и к каждому номеру приставили курсанта. Он становился ответственным за его наличие, он же и носильщик.

17. ПРОЩАНИЕ С ДЕВУШКАМИ

Все родственники были оповещены, оставалось прощание со знакомыми девушками, и не обязательно блондинками. Не скажу, что они были у всех, но у многих они были даже у Чаговца.

Я был в группе имевших, так как у меня лихо раскручивался роман с дочкой моей школьной учительницы.
Наденька не была блондинкой! На её лице явно проявлялся сложный армяно-русский генофонд. Этот генофонд делал её очень красивой, особенно он постарался с глазами – они были серыми. Серые глаза на смуглом и красивом личике.

Его не портила даже армянская форма носа. Все сразу вспомнят нос армянского артиста Фрунзика из кинофильма «Мимино», который любил фразу: «Я тебе сейчас скажу одну умную вещь, но ты не обижайся!».

«Таки нет», как говорил мой школьный учитель математики Цилевич, форма носа Наденьки была «таки да», но не в размер Фрунзика. Он аккуратно пристроился на её личике и придавал ему таинственность восточной царевны. Все остальное, было от русской мамы. Фигурка закачаешься, несмотря на то, что она уже имела сынишку Бетика. Но вот не блондинка и без косы!

Вы мои читатели уже догадались, что Наденька была старше меня аж на восемь лет. Она к этому времени уже успела «сбегать» за муж, родить сына, а так как мужа посадили за бандитизм на очень долгий срок, была с ним в разводе. Мужнины кореша на воле продолжали за ней следить, отпугивая возможных ухажеров, что Наденьку приводило в уныние. В момент нашего знакомства ухажёров у неё не было, и она была студенткой старших курсов мединститута.

Судьба бросила меня к ней, в вихре танцев и веселья моего школьного выпускного вечера. Кружок бальных танцев и моя партнерша Инга, вывели меня в число первых танцоров школы. Как и бывает в таких случаях, я был избалован девичьим вниманием и немного даже от него подустал.

Отдыхая от этого, увидел в дверном проеме танцевального зала, скромно притулившуюся за спинами взволнованных родителей, красивую молодую женщину. Она явно не была десятиклассницей из соседней школы, и это сразу придавало ей таинственный шарм.

К окончанию школы, я уже был приучен жизнью, как обращаться с девочками. Если в кружке бальных танцев возле моей первой партнерши Инги, которую мне назначила руководительница, и рядом с которой я обмирал от её неземной красоты, то в дальнейшем, обмирание при виде красивых девочек, как-то не заметно испарилось. Этим я хочу сказать, что детство закончилось, и началась пора гормонального мужания.

Дружба с уличными Бакинскими хулиганами, стала придавать мне мужества и нахальства.
Я побывал в разных компаниях, участвовал в драках, уже был научен курить и целоваться, но мое женское домашнее воспитание оставляло меня целомудренным до не приличия. Это не мешало мне знакомиться с девочками легко и, через очень короткое время, нахально лезть целоваться. Более того, мне это стало нравиться, и я пускался во все тяжкие, для увеличения списка уже целованных девочек.

И все же мой опыт распространялся только на категорию девочек, молоденьких и бестолковых, которые не были готовы восточным воспитанием к переходу на высшие ступени игры полов. Да и я мало смыслил в этих вопросах. Поэтому мы оба с целованной девочкой, всегда оставались удовлетворенными на сто процентов, в ужасе от всего совершенного.

Времена легкого ныряния в постель мальчиков с девочками как сейчас, ещё не наступили. Мы, по тем временам, находились под воздействием строгого родительского воспитания, основанном на жестких кавказских правилах – «Или женись или башка отрежем!».

Девочка, после поцелуя сразу убегала под мамин подол, как испуганная лань. Для повторения совершенного мальчику надо было выполнить массу условий. Скучно перечислять.

Пообещав обдумать эти условия, удавалось ещё пару раз сорвать сладкие плоды с девичьих губ, а потом под благовидным предлогом ретироваться, и искать новых претенденток. Это, с одной стороны, приводило к увеличению списка имен, но с другой стороны, вокруг тебя начинает создаваться обиженная женская молва, безответственного шалуна, что и приводило к торможению появления в списке новых Карин, Марин, Соф и Лейл. И так далее.

Кто может понять женский любопытный характер? Молва, молвой, а другим девочкам хотелось узнать лично, что это за шалун такой в городе появился! Сами понимаете, на расширение списка это любопытство и работало.

На современный взгляд, всё это детские шалости на городской лужайке. Нет, конечно же …, изредка на этой лужайке случались и проколы, как с «шилом, которое в мешке не утаишь» мерзавца Акопяна в неосторожной игре со школьницей Леночкой.

Город долго обсуждал этот прокол Акопяна, гудел, жужжал, а потом тихо забыл. Школьница Леночка этому мерзавцу Акопяну предварительные условия оговаривала, но заигрались, забылись, потеряли бдительность и … как говорил артист Райкин – «Шутки, шутками, но могут быть и дети!».

Ребеночка Леночка рожала в другом городе, а женился на ней, как вы помните, Женька Луньков, вместо скрывшегося в тумане своего товарища Акопяна!

А на школьном выпускном вечере передо мной стояла женщина, и это было не привычно, даже как-то страшновато, если честно. Но женщина посмотрела на меня и улыбнулась. Это мгновенно придало мне привычное нахальства и бесшабашность.

- А хотите потанцевать? – сам себе, удивляясь, спросил я и я оказался в обнимку с настоящей женщиной. Только с ней и протанцевал весь вечер, вызывая ехидный шепоток в мою сторону, как девочек, так и их мама.

С этого вечера все и началось. Год я проходил с Наденькой рядом, боясь перейти к решительным действиям. А вы что подумали? Даже под ручку брал эту драгоценность изредка. Представляете, какая была идиллия. Удивительно, что это меня устраивало полностью, но не Наденьку, как потом выяснилось.

Проваландавшись со мной целый год, она взяла решительно в свои руки бразды правления оболтусом, который не понимает как надо вести себя с женщиной. Именно под её руководством, меня пригласили её пожалеть, поцеловать, и потрогать для начала, а потом случилось странное.

В один из субботних вечеров, я, как уже много раз до этого, был лишён командиром роты берега, для того чтобы обдумать его загадку: – «Вы товарищ курсант внутренне не дисциплинированы! Останьтесь и подумайте, как исправиться!». С утра я сообщил по телефону эту грустную новость Наденьке, сидел в курилке, готовясь драить гальюн, и обдумывал как это «внутренне», да ещё «исправиться».

Неожиданно меня вызвали на проходную. В проходной стояла, кто бы вы думали? Ну да, зареванная Наденька. Иногда, для таких плачущих девушек, размягченный женскими слезами дежурный по училищу, разрешал курсанту свидеться с ней для выяснения причин рыданий. Это означало, что два-три часа можно с девушкой общаться, прогуливаясь возле стен училища до отбоя на сон.

Слёзы Наденьки требовали уединения и выяснения причин.
Взяв Наденьку за талию, я двинулся на задворки училища, в темноту. На этих задворках рос саксаул. Это верблюжья колючка, которая очень редко проглядывает из мягкого песка. Вот в окружении этих колючек, мы и устроились на моем бушлате прямо поверх этой гадости. Кое-как, успокоив девушку, я приступил к расспросам.

- Сегодня я была у врача, – грустно сказала Наденька
- Что ни будь серьезное со здоровьем? – заинтересованно спросил я.
- Не очень серьезное, – сказала она загадочно – Но всё же. У меня реактивный невроз.
Может кто-то и знал тогда, что это такое, но не я. Про реактивный двигатель самолета, или ракеты я знал, а про нечто реактивное в живом организме у женщины не догадывался.

Наденька, ободрённая моим полным не пониманием медицины, прочитала мне на эту тему подробную лекцию. Из неё я понял, что реактивный невроз бывает у женщин, когда они долго не встречаются с мужчинами. У женщин рожавших поэтому, наступает гормональный дисбаланс. В качестве лекарства для них подходит любой мужчина, не важно блондин он или брюнет. Я был блондином, а про остальное не знал, так как был девственник.

- Ну и что нам теперь делать? – глупо спросил я.
- А ты разве не понял, глупенький? - сказала Наденька.
С этими словами она крепко прильнула ко мне, и как-то само собой все и произошло. С учетом своего медицинского образования и опыта замужней женщины, она вывела меня из тягостного состояния девственности. Судя по её счастливому виду, с реактивным неврозом было покончено, и наступил момент романтических вздохов и разговоров.

Выяснилось, что вот так под звездным небом, среди пучков саксаула быть с мужчиной ей ещё не приходилось. Ей это очень нравится! А мне?
В эти минуты я не мог быть настроен на одну волну романтической тональности разговора с женщиной. Девственность покинула меня как-то оглушительно и я только тряс головой, пытаясь понять, что со мной совершилось, вернее – сделали. К тому же, выяснилось, что я темпераментный и, стыдно сказать «горячий», по определению Наденьки.

Все, что в первый раз бывает удивительно, прекрасно, незабываемо и …! Я теперь понимаю молодых девушек-невест – почему на следующее утро, после первой брачной ночи: они томны и молчаливы. Вот и я был такой!

Томность томностью, а к отбою, как велел дежурный офицер, я не опоздал. Гальюн в ту ночь драился легко, и быстро. Мысленно я злорадно показывал язык командиру роты с его дурацкой фразой «Вы внутренне не дисциплинированы!».

Лежание на песке среди кустов саксаула с Наденькой, приобрело некий смысловой оттенок. Появились кровати. Их было много. И в её доме, и в доме подружек, и ещё в каких-то квартирах.

18. ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР
Не могу сказать, что мои ночные отсутствия, во время увольнения в город приводили, в восторг маму и бабушку. Они страшно переживали за мою нравственность. При этом мои милые женщины старались меня понять, а я их. Досыпать ночи, я всегда приходил к ним домой, как в финском романе «Когда деревья были большими!» – «Мужчины Нискавуори от любовниц, всегда возвращаются и ночуют дома!». Эта уверенность финских жён моих маму и бабушку успокаивала.

Прощальный вечер перед походом, мы проводили с Наденькой в квартире её подружки. Помню, что из квартиры, я, цепляясь и гремя палашом, эвакуировался через окно, так как чужой дверной замок заело, а мы допращались до такой минуты, после которой следовало опоздание из увольнения и неприятные нотации командира роты – «Я же говорил, что вы внутренне не дисциплинированы!».

Сцена была театральная. Рыдающая Наденька, сквозь слезы и прощальные объятия, помогает мне пропихнуть палаш в окно, после чего я сваливаюсь на землю. Умоляюще протягиваю к ней руку и шепчу прощальные слова, незаметно растирая ушибленную задницу. Падение хоть и было с первого этажа, но моя кормовая часть все же пострадала.

Воспоминания о Надечкиных теплых и нежных руках, а также всего округлого остального, сильно согревало душу во время передряг нашего не простого похода вокруг Европы. С помощью её милых округлостей, как и обещал преподаватель Новокрещёнов, у меня появилась практика в определении фазы луны.

Когда я как-то рассказал об этом способе Надечке, она долго хохотала, затем посмотрела на луну, что-то пощупала под своей кофточкой и удовлетворенно сказала – «Молодая луна!». Потом, мы уже вдвоем убеждались в правоте опытных училищных навигаторов. Ей это так понравилось, что она частенько сама предлагала потренироваться, что мы и делали к взаимному удовольствию.

После моего возвращения из похода мы продолжали встречаться с этой красивой, умной и очень доброй женщиной вплоть до окончания училища.
«Сэ ля ви!» говорят французы – «Такова жизнь!». Когда я уже молодой офицер, приехал в отпуск через три месяца после начала моей службы на Балтике и забежал к ней «на огонек», меня ждало разочарование.

Окрыленный романтическими воспоминаниями и такими же намерениями, на «огонек» я прибыл без палаша и офицерского кортика, но с бутылкой коньяка и цветами. В доме Нади меня ожидал сюрприз. Когда она открыла мне дверь, я по старой памяти хотел её обнять, но она как-то легко отстранилась и попросила меня ничему не удивляться.

Я и не удивлялся, видя как она спокойно скидывает халатик и ложится в ночной рубашке в кровать, в которой уже лежал молодой кавказский паренёк. Ничуть не стесняясь, он прижался к Надечкиной спинке и уверенно взял в руку то, на чём мы отрабатывали определение фаз луны.

Это выглядело странно и вызывающе, но я уже привык преодолевать удары штормового ветра и накатывающийся девятый вал. В этом девятом вале угадывалась чисто женское коварство, как-то зрительно наказать мужчину за то, что он так и не удосужился определить перспективу дальнейшей совместной жизни – «Подумаешь, укатил и ничего не предложил! Пусть теперь и смотрит, какую я нашла замену! Ну, как, нравится?».

Скажу честно, что мне это не понравилось и даже очень! Глядя на эту сцену, я вспомнил про Надин реактивный невроз и наше пребывание в кустах саксаула. Паренька в её кровати я оправдывал: – «Нужно же ей как-то лечиться! Если у неё, что-то серьезное с этим парнем, вряд ли меня пригласили «на огонек»!».

Встреча прошла в рамках дипломатического протокола. Мы лениво беседовали в странной обстановке. Когда я слышу знаменитую фразу бравого солдата Сухова – «Восток дело тонкое!» мне тут же вспоминается лежащая в кровати Надя в обнимку с юношей, симпатичным, к стати говоря, и я, глупо распивающий с ними свой коньяк.

После посещения этого дома, я не мог отделаться от мысли, что все очень смахивало на диалог сменяющихся с дежурства морских офицеров – «На корабле никаких происшествий не произошло! Вахту принял! Вахту сдал! Желаю спокойного дежурства!». А может быть Надя, мне что-то другое хотела сказать? Могу только предполагать!

И все же, благодарен я Наденьке бесконечно за те прекрасные мгновения, которые она мне подарила. Наверное, каждому юноше можно пожелать встречу с такой милой, обаятельной и тактичной женщиной, которая своими нежными ручками вылепит из него мужчину. Двойственные чувства вызывают эти воспоминания.

Ау, Наденька! Как-то сложилась твоя жизнь?

19. ПРОВОДЫ УЧИЛИЩА
Мудрый адмирал Рамишвили, устроил трогательные проводы училища с отбывающими в загранплавние. На плацу все курсанты были выстроены в каре. На правом фланге играл оркестр, лицом перед этим строем стояли мы.

Тридцать пять курсантов штурманского факультета, подобрав животы и выпятив грудь, изо всех сил старались своим видом походить на героический образ, который в своей речи проникновенно описал перед строем адмирал. Грянуло дружное «Ура!» остающихся в училище. Под звуки торжественного марша «Гей славяне», чётко печатая строевой шаг, мы двинулись на железнодорожный вокзал.

Не знаю почему, но из Баку в Севастополь нас везли через Москву. Благодаря усилиям адмирала, в Москву мы ехали в купированных вагонах. Это было для нас необычно, удивительно и очень комфортно.

Чтобы было понятно объясню. Каждый год, после весенней экзаменационной сессии, все училище в полном составе погружалось в железнодорожные вагоны-теплушки и нас везли на Черное море на практику.

Теплушка, это вагон, приспособленный для перевозки сыпучих и живых грузов. Под живыми грузами подразумеваются бараны, коровы, лошади. Курсант под этот перечень не подходил, так как ему надо спать, есть, и оправлять надобности. О последнем специально!

20. КАК ЕЗДЯТ В ТОВАРНОМ ВАГОНЕ
Если животное делает прямо под себя на подстилку из сена, то курсант существо нежное и брезгливое. С учетом этого, железнодорожники оборудуют вагон бадьёй, объёмом как раз на двадцать человек.

Перспектива выносить эту бадью, опорожнять её на редких остановках, а потом она все равно будет излучать такое амбре, что на него можно вешать тельняшку.

Жмурясь от встречного ветра, оправление малой нужды, происходило прямо в открытую дверь вагона. Становилось понятно народное выражение: «Сходить до ветра!». Более серьезное мероприятие, осуществлялось в ту же дверь, но с подстраховкой товарища. Как мы убедились на практике, одного держащего оказывалось мало. Во избежание вываливания обоих из вагона при крутых поворотах поезда, на это мероприятие приглашался третий.

Чтобы не скучать, всю процедуру можно было расцветить различными шуточками и прибауточками. Проблемы были только с двумя украинцами - Чаговцом и Дубининым.

Оба они, во-первых, почему-то боялись выдвигать корму из вагона, а во-вторых, от них всегда противно разило чесноком. Держать их никто не хотел, а бадья была нами глухо задраена. На совете коллектива вагона, было решено: держать их только раз в два дня. Двух держащих выделять - морским счетом.

Какие там два дня. Оба в крик просились держать их вообще два раза в день. Не знаю! Может быть, у них такой режим деревенских желудков, а может там буянили чеснок с салом, но не успевали мы отдышаться от держания одного, как подозрительно начинал суетиться другой.

Все наши предположения, что в сутки всего должно быть только шестьдесят «человекопосадок», они нам сбивали. Вместо прекрасного, расслабляющего дневного отдыха, весь вагон по очереди держал Дубинина и Чаговца под мышки.

В конечном пункте Батуми, где уже были стационарные туалеты, весь коллектив вагона с облегчением вздыхал и сторонился этих двух изгоев.
В Батуми я родился. В нем жили мои родственники. Оповещенные письмом бабушки, окружали меня на железнодорожных путях теплом и заботой. Свидания бывали короткими, так как нас уже ждали грузовики, но и этого времени хватало, чтобы обвешать меня связками сладких сухофруктов, а в карман положить приличную сумму денег «на сигареты».

Расцелованный, разгоряченный любовью и родственными чувствами этих милых кавказских родственников, я залезал в грузовик, где сухофрукты и другие гостинцы, немедленно распределялись по голодным желудкам моих товарищей.

Щедрая сумма денег, дарованная родственниками, «жгла карман» и просилась на волю. «Воля», представляла собой белоснежный теплоход, где было много мест для траты денег. Кроме того, по прогулочным палубам, прохаживались, а вернее порхали девушки.

21. ЧЕРНОМОРСКИЕ ТЕПЛОХОДЫ
В те годы, пассажирские теплоходы плавали по Черному морю только днем, из-за минной опасности. Немецкие фашисты утыкали море донными минами, как суп с клёцками. Иногда, оставшиеся после войны донные мины всплывали прямо по курсу теплоходов. Днем их можно было увидеть, затормозить или обойти. Ночью, оберегая жизнь пассажиров, теплоход заходил в очередной порт на ночевку.

Вся эта прогулка из Батуми до Севастополя, в результате, занимала пять дней. Представьте себе белый теплоход, плывущий по Черному морю в самом начале лета. Он битком набит пассажирами, перед отдыхом на морских пляжах. Настроение весёлое и беззаботное, все в поисках развлечений.

И вот среди этой праздной публики, гуляют морячки в черных клешах, белых форменках, с голубыми гюйсами на плечах. Прибавьте сюда сияющие золотом надраенные ременные бляхи, сверкающие якоря на погонах и золотые шевроны на рукаве.

Из-под лихо надвинутых на брови бескозырок сверкают озорные и ищущие приключения глаза, которые ловко и быстро раздевают, проходящих мимо блондинок. Раздетые, они зябко укрываются руками, призывно хихикают и бросают томные взоры на этих «безобразников».

«Безобразникам» в эти пять суток командование разрешало все, кроме «распития» алкогольных напитков. Командиры знали, издревле «На Руси, веселье – это питие»! Пиво на их взгляд было не в счет. Пользуясь молчаливым одобрением начальства, оно заливалось в курсантские желудки широкой, пенной струей.

Трехразовое питание, лежало на плечах командиров и за счет Военно морского флота, что в свою очередь экономило скудную курсантскую стипендию, из которой и оплачивалось пиво.

Вот тут-то финансовое вливание моих батумских родственников и облегчало мне пребывание за столиками множества баров, буфетов, ресторанов. Сидеть за столиком бара один моряк не может. Вокруг него немедленно образуется дружественный кружок. К этому кружку, как-то незаметно прилипали, готовящиеся к отдыху девочки, девушки и женщины, как блондинки, так и брюнетки.

Молодецки бравируя знаменитой формулой одного нашего преподавателя: «Морской офицер всегда должен быть наглажен, гладко выбрит, крепко надушен и слегка пьян!», пиво к столику заказывалось ящиками. Большие количества пива как раз и помогают дойти до кондиции «слегка!».

Гальюны на теплоходе встречались очень часто, поэтому, на освободившееся место в желудке, доливалось свежая порция «Жигулевского». Других марок пива тогда не было.

Развалившись в шезлонгах, подставив лицо июньскому солнышку, мы лениво опускали руку в стоящий рядом ящик с пивом. Рассказами о страшных морских бурях и пенном девятом вале приводили в ужас боязливую девичью душу. В таком безобразно расслабленном состоянии мы и двигались в Севастополь.

А там…! Командами боцманов крейсеров и эсминцев в этой военно морской базе, «расслабуха» с нас мгновенно слетала, и начиналась морская практика. Теплоходное пиво быстро из нас выжималось в процессе драения палуб, гальюнов, вязания морских узлов, изготовления новых швабр.

Вот за эти летние переходы на белоснежных теплоходах, свою дозу пива, на всю оставшуюся жизнь, я и выпил.

22. ШВАБРА
Возможно, вас раздражает не привычное в гражданской жизни, слово «Швабра». Моряки употребляют это слово с большой буквы, так как швабра живет рядом с моряком, как жена. На корабле, кроме большой субботней приборки шваброй существуют ещё приборки утром и вечером. После морского перехода палуба обязательно «швабрится». Теперь вам становится понятно сказанное выше. Скажу так - швабра для моряка, роднее жены!

Делают конструкции швабры так. Берется пеньковый канат и разделяется на длинные тонкие веревки - шкерты. Шкерты крепятся к деревянной ручке и получается «мотня».. Новая швабра палубу драит плохо. Опытный боцман, некоторое время мочит «мотню» швабры за бортом, желательно на скорости корабля в шесть узлов. Не больше!

Попытки курсантов, вымачивать мотню новой швабры за бортом на скорости двадцать узлов, заканчивались потерей мотни за бортом. За этим следовало стояние по стойке «смирно» под укоряющий боцманский мат-выволочку и заканчивалось внеочередным нарядом драить гальюн.

Мотня грамотно вымоченной швабры, прилипает к палубе, как рука матери к младенцу и нежно её драит. После такой швабры, палуба лопатится досуха. Морская «лопата» очень похожа на щётку автомобиля, но размер в пятьдесят раз больше. Заморочил я вам голову «мотнёй»? Да!

Тогда самое время вернуться к основной теме. Ехали мы из Баку в Москву в купированных вагонах весело. Часто вспоминали теплушки и приходили к выводу, что и в них ездить по железным дорогам страны можно! В вагон были только мы, за исключением одного православного священника.

Разгоряченный молодым нахальством, наш ротный комсомольский секретарь, со скуки, пытался батюшку опутать атеистической пропагандой. Но батюшка, быстро его устыдил цитатами по памяти из трудов Карла Маркса, Ленина и других основателей. Так как наш комсомолец, трудов этих руководителей в жизни не читал, то оказался в дурацком положении.

Православный батюшка, назидательно указал молодцу, что если зовешь людей «куда-то», то надо хоть знать про это из первоисточников своих идейных руководителей.

Ещё раз повторюсь - « И чего это у нас «перестройка» произошла?». А потому что! Не устаю повторять это, как живой участник всего безобразия учинённого над страной и народом.

Москва встретила нас хмурым апрельским утром. С одного вокзала, на другой, мы проехали на метро, так и не увидев Москву. До отхода поезда было несколько часов и, слоняясь по ближним окрестностям, мы набрели на табачный магазин.

23. КУРИТЕЛЬНЫЕ ТРУБКИ
В магазине, нам бросились в глаза курительные трубки. В результате эффекта толпы, все мы накупили трубок и табак. По тем временам в продавали только отечественный трубочный табак «Трубка мира» , «Золотое руно» и «Капитанский». Все этого мы и накупили, решив, что в дальнем морском переходе, трубка в зубах очень украшает маримана.

Трубки для нас были в диковинку. Обкуривать их по всем правилам мы не умели. «Отдыхать» трубке от курения мы не давали. Приходилось изводить коробки спичек для поджога табака в трубке вновь и вновь. Фактически получалось, что мы курим не табак, а спички.

В результате, многие ребята трубки убрали подальше, а табак – «Не пропадать же добру!» - закручивали в козьи ножки. Некоторые, в том числе и я, трубочками в походе баловались. Оказывается, дым «Капитанского» табака очень хорошо смешивается с запахом Средиземного моря. Для Северного и Норвежского морей подходит «Золотое руно», а в Баренцевом море и в Североморске, лучше курить табак «Трубку мира».

Но вот в Бискайском заливе лучше курить родные сигареты «Приму» или, в крайнем случае, ядреную махорку. Это хорошо снимает страх. Почему? Расскажу потом.

Курение трубки с хорошим табаком, как показала дальнейшая жизнь доставляет удовольствие не только курящему, но и окружающим. Много позже в Париже, за курение трубки в герметически закрытом офисе закупочной комиссии по КАМАЗ’у, я получил замечание от нашей инокорреспондентки. Это была старая дева, а от того страшно раздражительная и нервная.

В ответ на её резкое замечание «И так дышать нечем, а вы ещё эту гадость курите!», я хотел завести шутливый разговор о реактивном неврозе у женщин, но во время спохватился. Мысль эта старой деве в головку чудесным образом передалась и понравилась. Представляете себе моё удивление, когда по прошествии многих лет я с ней повстречался.

Встреча состоялась в горах Армении. Сижу я себе вечерком в коридоре горнолыжной базы Цахкадзор, отдыхаю после лыж, сауны и бассейна. С интересом наблюдаю за чемпионом мира штангистом, который играет в биллиард и фонтанирует шуточками.

Играл он хорошо и в тот раз обыгрывал главного тренера сборной страны по плаванию. Тренер накануне сильно «погудел», с утра опохмелился и оттого часто мазал. Загоняя с треском очередной шар в лузу, штангист с удовольствием его наставлял на путь истинный – «Не за то отец сына бил, что пил. А зато отец сына бил, что опохмелялся!».

Рядом со мной в кресле сидела его жена. Это была миниатюрная, очень милая женщина, которая добрыми глазами смотрела на мужа и двух их сыновей. Главную задачу, которую я в это время решал был вопрос – «Как ?». Не поняли, что «Как?»? Сейчас объясню.

Чемпион мира по штанге, представлял собою огромную тушу, весом под двести килограмм. Впереди себя он нес огромный живот и очень походил на японских борцов Сумо. На любопытные вопросы зевак, он охотно отвечал – «А чем вы думаете я тяну вверх штангу в 400 килограмм? Мышцей! А где мышца? В животе!».

Так вот его жена, по своим объемам еле, еле тянула на двадцать процентов от габаритов своего мужа. Глядя на них, я невольно вспомнил, что когда жарят цыпленка табака, то сверху для его расплющивания и прожаривания, кладут тяжелый камень. У меня получалось, что в этой паре в лучшем случае получилась бы поджаристая корочка, но не два сына.

Окончательное решение пришло, когда я вспомнил жеребца Марципана, который испугался и сбросил меня на землю, когда из кустов выбежала моя младшая дочь с криком – «Папочка, папочка, а я здесь!».

Вспомнив это падение, и рефлекторно потирая ушибленные в тот раз места, я покосился на жену штангиста и, поблагодарив Марципана за подсказку, нашел ответ – «Амазонка! Ну, конечно же, амазонка! Вполне подходит под результат в два пацана. Неожиданные ассоциации, правда?».

Только я это решил для себя и успокоился, как коридор наполнился громкими не трезвыми голосами. В мужском хоре выделялось женское хихиканье и повизгивание. Компания, повергла меня в шок.
Два молоденьких армянина, обнимали и тискали, кого бы вы думали? Ту самую старую деву из парижского офиса!

Спортивная база Цахкадзор имела три назначения. Во-первых, это была спортивная база олимпийских сборных СССР. Во-вторых, это была горнолыжная база. В-третьих, это было место исправления гормонального дисбаланса мужчин и женщин из соседнего Еревана, Москвы и других городов нашей необъятной страны.

Мужской части желающих полечиться, обычно ничего не светило. Спортсменки сборных страны были, с одной стороны, сильно закомплексованы предстоящими им рекордами, а с другой – их так пичкали различными витаминами, для достижения скоростей, что ни на что больше они не годились. И все! Только рекорды, и только спортивная дорожка. Какие там вздохи при луне!

Приезжающие для лечения женщины, тут же получали в пользование местных армян – горцев. Ребята были хорошо проветрены на ветрах горных вершин и нашпигованы бараниной. Для мыслительных способностей в голове у них была только одна извилина, все остальное уходило вниз…под гору! После двух недель, в окружении этих джигитов, про свой гормональный баланс на ближайший год, женщина могла не беспокоится.

Прости меня читатель, что я вожу тебя с собой по закоулкам моей памяти. Ничего не могу с собой поделать. Заговорил о «трубке» и тут же на меня навалился «штангист» и «старая дева». Если неинтересно, ты пропускай глазами эти строчки.

Про гормоны ты то же не сильно ругай меня. Врачи сексологи подсчитали, что каждые десять минут своей жизни разнополая человеческая особь думает «про это». Я с ними согласен. Очень мощный инстинкт продолжения рода в нас заложен!!!

Опять о курительной трубке. Курительная трубка в руках курсанта несет в себе две информации. Одна информация говорит о приближенности к высшей морской касте. Вторая информация - трубкой может пользоваться только один.

Второму места нет. Это не то, что сигарета. Всегда можно присоседится, и поклянчить – «Оставь покурить сороковочку!». Сам проверял – замусоленный «бычок» позволяет второму куряки сделать сорок затяжек, если постараться.

Когда мы покупали в Москве трубки, мы и думать не могли, что они будут нас спасать в конце похода. А произошло вот что. Когда все сигаретные запасы курсантами были исчерпаны, стали курить махорку. Страдальцы кучковались вокруг наших трубок, чтобы хоть понюхать аромат классного табачка, а значит и красивой жизни. Владельцы трубок не возражали, и всем было хорошо.

А пока в Москве мы старались обеспечить себе «красивую жизнь» в походе.
Заботы адмирала Рамишвили, до московских железнодорожных касс, дотянуться не могли. В результате, в Севастополь мы ехали в обычном плацкартном вагоне.

24. В СЕВАСТОПОЛЬ В ПЛАЦКАРТНОМ ВАГОНЕ

Все равно это было лучше теплушек если говорить о туалетах. Так как нам удалось оккупировать все третьи полки, то внизу открылась возможность обозрения, молодых девушек и женщин. Обозначив цель сверху, можно было соколом слететь с третьей полки и присоседится к приглянувшейся молодухе.

Плацкартный вагон для такого наскока очень хорошо сконструирован. Сидящие внизу, без звука и протеста отодвигаются, давая место третьеполочнику. Как правило, человека, лежащего на третьей полке, сидящим внизу всегда, жалко. С учетом нашей моряцкой формы, а значит неуемного молодецкого аппетита, жалость этих людей плавно перетекала в угощение домашней снедью.

Коллектив плацкартного вагона более демократичен, дружелюбен и услужлив. В результате, за короткое время, все тридцать пять штурманов, стали любимцами вагона, а некоторые удачливые и молоденьких пассажирок.

Как ни странно, в этом преуспели Чаговец и Дубинин. Секрет был прост. Девушки, с которыми они задружили, были доярками колхозов под Севастополем. «Дружение» было скромным и заключалось в постоянном жевании челюстей наших украинских парней. Простодушных девчонок из колхозов, это радовало. Подперев ручкой головки они, добрым взглядом смотрели на жующих Чаговца и Дубинина. Жевание закончилось в пригородах Севастополя. Этим все для доярок и закончилось.

25. МОРСКАЯ БАЗА - СЕВАСТОПОЛЬ
Военно-морская база Севастополя встретила нас, строго нахмурив брови. Когда для военного глаза безобразной толпой, мы появились на пирсе, с мостика стоящего у причала огромного парохода раздался недовольный голос в мегафон; – «Это что военные моряки или профсоюз? Прекратить этот бардак! Встать в строй и ждать приказ!».

Должен сказать, что в мое время, самым стыдным ругательством на флоте было упоминание слова «профсоюз». Услышав: «Это военно-морской корабль или профсоюз?!», морякам немедленно становилось стыдно, что у них на корабле палуба со следами ржавчины. Почему это слово вызывало стыд, не знаю! Не любили наши адмиралы «профсоюз» и все тут!

Упоминание в командном голосе «профсоюз» немедленно привело нас в чувство и мы аккуратно сложив морские чемоданы встали в строй.
С мостика нам командовал командир плавучей военно-морской базы «Нева». Гражданские должны знать, что в автономном плавании, командир корабля становится полновластным судьей и «батькой» для экипажа. Так как мы прибыли в состав экипажа, командир «Невы», требовал установить морскую дисциплину с первых же наших шагов.

Присмирели окончательно когда увидели на погонах офицера три звезды капитана первого ранга, то. Перед нами стоял настоящий морской волк. То ли его усищи на обветренном лице, то ли огромный рост, то ли громкий командный голос, но эффект настоящего командира и при том строгого, на нас он произвел немедленно.

Командир корабля в море, это не завод и его директор. Директора можно не слушаться и не любить, но не командира. Командира корабля надо любить всегда и слушаться беспрекословно! Чем строже командир, тем больше уверенность у экипажа, что корабль вернется на базу в целости и сохранности.

С морем шутить нельзя и относиться к нему надо с большим уважением. Поэтому старые моряки, жестко наказывают матросиков плюющих за борт. За борт можно только травить и выплескивать остатки еды чайкам. Это море терпит!

Такое же отношение вырабатывается и к командиру корабля. Даже в курилках и гальюнах, во время интимных бесед, включая обиженную ругань на несправедливость в адрес своих командиров боевых постов, боцманов, старших матросов, про командира ничего плохого не говорят никогда!

Командир корабля всегда прав! И ещё! Моряков он не обижает никогда!
В нас это чувство уже было воспитано в училище, поэтому мы стали преданно «есть глазами» нового батьку. Командиру это понравилось. Прибывшее пополнение «салаг» морские правила знает, и подчинилось ему беспрекословно.

Построились. Командир «Невы» поздравил нас с прибытием «под его флаг». Кратко информировал, что с якоря снимаемся через неделю, а пока должны осваивать корабль и свои рабочие места.

Корабль, на который мы поднялись по трапу, был огромный пассажирский теплоход, построенный в Германии. В войну в открытом море он стал плавучей базой отдыха экипажей немецких подводных лодок. Однако прогулочные палубы и коридоры сохранили былую роскошь пассажирского лайнера.

Венецианские зеркала, подсвечники с затейливыми канделябрами, не совсем вписывались в суровую обстановку военного корабля. Чтобы нам особенно не расслабляться от роскоши этой части бывших пассажирских палуб, нам было разрешено появляться там только в крайнем случае и то бегом.

По военному кораблю матросы не ходят вразвалочку, а бегают!
История корабля такая. Когда после войны, этот шикарный немецкий лайнер отошел к русским победителям, командование флота не стало умничать и использовало его для тех же целей, что и немецкие подводники – для отдыха экипажей в море. Но подводный флот размещался в основном на Севере, потому и приняли решение «Неву» отправить туда.

Чтобы использовать этот переход с практической пользой, начальство решило потренировать на нём будущих штурманов. На корабль должны были прибыть курсанты четырех училищ. Нам повезло, мы оказались первыми.
«Первым» на флоте всегда достаются лучшие места в кубриках и на камбузе. Поэтому в зале для ведения штурманских прокладок, мы выбрали удобные места.

Зал для штурманских учебных прокладок оборудовали прекрасно. Это был бывший танцзал, где в вальсах немецкие фрау пассажирки в своё время грациозно порхали. На полу прекрасный паркет с подсвеченным кругом в центре. Так было.

Теперь весь зал был уставлен штурманскими столами. За ними стоят, а не сидят. Экипаж «Невы» постарался, и на каждый рабочий стол курсанта - штурмана, были выведены репитеры гирокомпасов корабля, счетчики пройденных узлов, креномеры и другие, необходимые для прокладки курса приборы. Фактически, каждый из нас, располагал тем же объемом информации, что и главный штурман «Невы». Именно с его картой и будут сверять наши преподаватели, прокладки пройденного курса вычерченные курсантами на учебных столах, во время плавания корабля.

В нас уже говорил голос профессионалов, и мы с удовольствием потирали руки в преддверии начала похода.
У каждого моряка на корабле есть четыре заветных места: боевой пост, кубрик, камбуз и гальюн. Свой боевой пост мы обследовали и были удовлетворены его комфортом.

26. КУБРИК
На очереди был кубрик. На правах «первого», нам достался кубрик с нормальными двухэтажными койками. А вот курсанты политучилища, которые прибудут последними, будут спать на парусиновых койках, которые подвешиваются к потолку.

Что такое парусиновая койка мы знали! С ними мы намучились, на летней практике после первого курса. Для испытания в полной мере трудностей морской жизни, нас отправили на линкор «Новороссийск». Этот линкор во время войны 1941-45 годов был у итальянцев флагманом и назывался он броненосцем. Его как раз кончили строить к концу войны и вооружили самым современным оружием.

Для того чтобы спать прямо на боевом посту, не отходя от любимой пушки, экипаж «Новориссийска» ложился спать в подвесные койки. Поспал моряк, свернул койку в аккуратный комочек и опять стреляй себе из пушки по команде «Пли!», ничего не мешает.

С историей появления этого броненосца на Черноморском флоте было связано много легенд. Несмотря на решение стран победителей, итальянское правительство тянуло резину с передачей СССР как военный трофей эту гордость своего флота. Российская команда для перегона броненосца на Чёрное море маялась на берегу несколько месяцев - итальянцы их на борт судна не пускали.

Злились наши ребята страшно, да и после войны ещё не поостыли. Помнили, как били итальянских вояк в пух и прах – «А тут, видишь ли, они нас не пускают на наш трофей!». Сердились, сердились, а потом решили, как при адмирале Нахимове брать судно на абордаж. В одну из ночей, подкрались наши морячки ночью на шлюпках к этому броненосцу и с криком «полундра» бросились в атаку. Конечно же, не обошлось без драки. Оружие не применяли и остервенело били кулаками друг друга. Наши победили, хотя и сами были в синяках!

Победить то победили и на абордаж взяли, а что делать дальше не знали. Турбины броненосца стоят холодные, документация на итальянском языке, а обслугу всей этой махины повыбрасывали за борт, где они и плавали матерясь по-своему. Думали, думали русские морячки что делать, и решили действовать методом матросского «тыка». Нажмут кнопку и ждут, что будет.

В общем, ходовые турбины с грехом по полам запустили, чуток прогрели и на самых малых оборотах вывели броненосец на рейд. Там его уже ждал наш эсминец, подцепились к нему на буксир и, подрабатывая малым ходом, «почапали» в Севастополь. Встали внутри бухты на «бочки» и тогда только немного отдышались.

Когда мы появились на линкоре «Новороссийск», главной нашей задачей было ползать на брюхе по трюмам и наносить на кальку схему водонепроницаемых переборок и шпангоутов. В длину эта махина была 300 метров, а в ширину 50. Представляете себе это утюг? Поползали мы по трюмам вдоволь.

Этим помогли старшему механику понять этот корабль – где и что у него есть. За одно сами поудивлялись этому чуду итальянской инженерной мысли. Автоматики там было на каждом шагу очень много. Мы всё время боялись, проползая задеть какую-нибудь кнопку.

Другой проблемой на этом линкоре для нас, были подвесные матросские койки. Мест на койках в матросских кубриках для нас не нашлось. Командование линкора приняло решение – курсантам вместе с матросами спать на боевых постах.

У итальянцев для подобного случая внутри артиллерийских башен на переборках были приделаны крюки. За эти крюки и подвешиваются морские койки как гамаки. Вместо матраса и для придания койке определенной формы, внутрь кладут пробковый спасательный пояс. Для комфорта можно постелить сверху простыню и повертевшись на пробковом поясе заснуть.

Проблема заключалась в том, что по сигналу «подъем» эту кровать надо быстро свернуть в специальный мешок, зашнуровать, расправить и уложить в красивый цилиндрик. Все они укладывается в штабеля. При этом важно, чтобы каждый курсант спросонья не забыл правильно этот мешок зашнуровать и расправить.

Если по выражению боцмана штабель был похож на «военно-морской кабак», вся укладка кроватей им разваливалась, и все надо было начинать снова. Поэтому материли мы, какого-нибудь неряху остервенело всем коллективом, так как опаздывать к подъему флага на корабле нельзя «ни на секунд!».

А ведь надо ещё успеть посетить гальюн. Если повезет то и умыться. Затем спешить позавтракать, чтобы бочковой не выдернул изо рта кружку с чаем – ему ведь то же надо к подъему флага, а тут ещё посуду мыть. Кутерьма утром была первостатейная.

Постепенно мы к таким скоростям привыкали, придумывая всякие ухищрения. Так, сидя на толчке в гальюне, можно было уже начинать чистить зубы. Кусок хлеба с маслом за утренним чаем не жевался, а проглатывался. Чай сливали в бачок, остужать и пить его времени уже не было. Форменная брезентовая роба с вечера укладывалась особым образом.

Это помогало одновременно засовывать ноги в штаны, а голову и руки в рубаху. Затем, дернул одно вверх, а второе вниз и всё, курсант к подъему флага готов!
На «Неве» мы дружно вспомнили эти наши мучения на линкоре и «вежливо» уступили место курсантам политучилища, осваивать конструкцию подвесных коек и спать в них.

Оказались, что они мастера обходить корабельные традиции и после побудки, койки не сворачивали. Весь кубрик «политических» был увешан этими гамаками, придавая ему вид мерзопакостный и неопрятный.
Боцман «Невы» почему-то, обходил этот кубрик стороной, как бы не замечая этот «морской кабак», а мы не переставали удивляться его мягкости к нарушителям морских традиций.

Линкор «Новороссийск» утонул в Севастопольской бухте, смешно сказать, в ста метрах от берега. На самом деле в этой трагедии ничего смешного не было.

Трагедия с линкором, на котором я ползал на пузе в трюмных отсеках, произошла через несколько месяцев, после нашей кругосветки. До этого линкор два года стоял в сухом доке Севастополя, и в него «впихнули» все самые последние достижения военной морской мысли. Заменили стволы орудий главного калибра.

Снаряд высотой в один метр и диаметром в 320 миллиметров вылетал из пушки, после взрыва пяти таких же по размеру картузов пороха.
Я только однажды стоял на палубе, когда «Новороссийск» пальнул из шести своих орудий главного калибра. Бескозырки с наших голов улетели бы за борт, если бы старослужащие не посоветовали держать ленточки в зубах. Грохот был такой, что мы ещё час оглохшие приходили в себя.

Модернизировали этот линкор долго. Наконец он вышел из дока в море на ходовые испытания. В ночь, после его возвращения, раздался страшный взрыв в носовой части. Пробоина получилась в 120 квадратных метров и внутрь корабля хлынула вода.

Линкор стоял на якорях и швартовых бочках внутри Севастопольской бухты в ста метрах от берега. Прибывший с берега командир, принял решение запустить турбины и выброситься на берег. Как было признано потом на тот момент это было самым оптимальным решением. Но тут вмешался начальник. Прибывший на борт командующий Черноморским флотом, командира линкора отстранил от управления спасением.

Адмирал спасал линкор долго и бестолково. Пробоина была такой огромной, что стальные водонепроницаемые переборки от прибывающей забортной воды лопались как фанерные. Корабль начал крениться. Стоящие на палубе по стойке смирно молодые матросы, начали сыпаться в воду как горох. Вместо команды к эвакуации, всем было приказано сидеть в трюмах на боевых постах.

Кренился линкор быстро, а потом кувыркнулся и ушел под воду, как камень. При этом он накрыл пятидесятиметровым бортом барахтающихся в воде людей и потащил их на дно. Спаслись только те, кто прыгнул в другую сторону. Туда же прыгнул один из наших курсантов, который потом в красках и подробно рассказал нам об этой трагедии.

Растерянность главного начальника, продолжали делать свое дело. Над водой немного выступала кормовая часть дна линкора. И что вы себе думаете? Командующий велел вырезать в дне дырку. Как только дырку прорубили, воздух из трюмов стал выходить. Вода начала заполнять все пространство внутри корабля. Огромное количество матросов внутри, просто захлебнулось. Спаслись единицы.

То что у человека жажда выжить может сделать невозможное, доказал трюмный старшина. Он, во главе четырех матросов, пробрался к люку донного кингстона и вместе с ними отвинтил шестьдесят болтов крышки. Когда их вытащили на берег, вместо пальцев на руках оголились костяшки – отвинчивали руками!

Ещё несколько человек спасли водолазы. И все! В этой страшной катастрофе погибло около 1500 человек. Траур в Севастополе был долгий. Доставали трупы и хоронили, доставали и хоронили. Флот, этого горе командующего потом «растер в порошок», но жизней утонувших матросов не вернешь.

Когда пишу об этом, идут споры – доставать тела погибших на Севере из подводной лодки «Курск» сейчас, или дождаться её подъема на поверхность. Баренцево море это не Черное море. В сентябре там штормит и вода ледяная.

Представляю душевные переживания водолазов, которые в темноте, на глубине сто метров, должны пропихивать через отверстия метр на шестьдесят сантиметров раздувшиеся тела мертвецов. Вспоминаю слезы и горе не только женщин, но и мужиков, которые из дырки в днище «Новороссийска» вытаскивали на поверхность тела погибших. Месяц вытаскивали и то не всех нашли, а тут сто метров?! Пусть погибшие ребята побудут все вместе в братской морской могиле!

Про «Новороссийск» много было версий о причинах взрыва, в основном говорили о немецких минах. Но я помню, свое ползание в его трюмах и рассказ трюмного боцмана, который лично участвовал в драке с итальянской командой. Он вспоминал, как итальянцы из воды грозили кулаками и обещали отомстить.

Очень даже возможно - отомстили! В ночь взрыва, боновое заграждение на входе в бухту Севастополь, головотяпы забыли закрыть. Через много лет один наш морской офицер вспоминал об итальянском судне далеко на рейде. Итальянские боевые подводные пловцы, считались по тем временам самыми лихими. Обида, которую наши морячки нанесли им, умыкнув броненосец с итальянского рейда, возможно, аукнулось через много лет!

Море, к сожалению, требует своих жертв! Морские катастрофы, тонущие корабли как гражданские, так и военные. Причины этого не всегда понятны и разгаданы. Вечная память этим жертвам! Не зря морячки мистики и очень бережно к морю относятся. За борт не плюют!

27. НАЧАЛО ПОХОДА
Теперь о походе.
Камбуз на «Неве» оказался местом очень привлекательным и хорошо оборудованным. Все сверкало, блестело и шипело. Харч в нём коки готовили отменный. Не надо забывать, что «Нева» в прошлом был комфортабельный пассажирский теплоход и рестораны на нем были наверняка очень хорошие.

Кок, увидев нас, очень обрадовался. Он радостно потирал руки, при виде дармовых помощников чистить картошку, драить кастрюли и сковороды. Внутренне содрогаясь от «радости» получить наряд для работы на камбузе, все же с коком мы подружились и отныне все наши шесть бочковых были обеспечены наваристым харчем.

Перекурив с коком, выяснили, что на корабле есть собственная пекарня, а когда отведали испечённый в ней хлеб, то поняли, что жизнь на этом корабле будет прекрасной и удивительной. Как вспомню эти хрустящие белые корочки, до сих пор слюна гонится в рот!

К нашей радости во время похода, штурманов от нарядов на камбуз освободили, но пока мы загружались возле Севастопольской стенки, я умудрился там поработать.

Досталась мне работа мыть посуду из офицерской кают компании. Братцы, количество посуды на кухне после обеда вашей семьи, это детская песенка. Мне до сих пор смешно слушать женщин, жалующихся на свою загубленную жизнь возле посудомойки. Чтобы они сказали, когда на камбуз «Невы» приносили гору грязных тарелок, ложек, ножей и вилок из офицерской кают компании?

Кроме того, что господ офицеров было в количестве пятьдесят, они ещё оставляли в тарелках массу объедков. По секрету скажу, если грамотно отсепарировать эту вкуснятину её можно есть второй раз. Помните, как артистка Гурченко в кинофильме «Вокзал на двоих» потчевала своего ухажера остатками из своего ресторана? Ели за миленькую душу и ещё нахваливали. Так и мы. Все остальное вываливалось за борт, на радость галдящим чайкам. В один миг поверхность моря очищалась ими бесследно.

Вспоминая свои наряды на камбуз мыть посуду, я с жалостью смотрю на рекламу моющих средств по телевизору. Помните, как грустят одни итальянцы и веселятся другие из деревни Лолобаджи. Мы на камбузе с горой грязных тарелок не грустили!

Скажу секрет военно-морских средств для мойки посуды на камбузе! Берётся хозяйственное мыло. Мыло в правой руке, а железная терка в левой. Ошметки мыла из тёрки падают в котел с кипятком и растворяется. Туда же ссыпается пару пакетов с горчицей. Эта гремучая смесь перемешивается половником и туда опускается грязная посуда.

Далее! Вы берете сигаретку и спокойно стоите на палубе, глядя вдаль и наслаждаясь морским бризом. Когда надоест, возвращаетесь на камбуз и специальными щипцами вытаскиваете отмытые хрустящие тарелки и бросаете их в чан с теплой водой, но уже чистой – для ополаскивания.

Девушки! Не виснете на руке мужчины, бывшего моряка, когда он берется мыть посуду. Не советуйте ему всякие там патентованные моющие средства, это обман трудящихся. Российское хозяйственное мыло с горчицей, отдраят посуду почище чем в Лолобадже или в модных посудомоечных машинах. Запашок конечно будет. Если он действует на нервы надо просто выйти. Когда вернётесь, все будет сверкать, услаждая женский взгляд!

Главное подруги, это не мешать морякам мыть посуду по-своему!
Гальюны на «Неве» были такие огромные, что это наводило нас на грустные размышления о продолжительности и трудоёмкости работы там со шваброй. Напрашивался справедливый вопрос: «Зачем гражданским пассажирам надо так много места?». Ответа у нас не было.

.27. МЕДВЕЖОНОК И СОБАЧКА НА КОРАБЛЕ
Забавными пассажирами «Невы» был медвежонок Федя и собака Катька.
Федя очень любил бороться. К нашему удивлению, лучшим его другом стал наш Генка Корохов. Отъевшийся на отцовской рыбке в городе Баку, Генка славился своей силой. Федя распознал в Генке достойного противника и радостно ревел, увидев друга. Встав на задние лапы, Федя шел на Генку, который торопливо докуривал жирный махорочный чинарик и начинал готовится к схватке.

На эту возню немедленно стекался зритель из свободных от вахты курсантов и матросов. Медвежонок был ростом мал, но силушка в нем была неимоверная, потому с ним справлялся только Генка. Боролись они долго, со всхлипываниями, рёвом смешными позами. Веселили они нас отменно.

Собачонка Катька, была обыкновенной дворняжкой, смышленой и хитренькой, как бы олицетворяя в себе всё женское, оставшееся на берегу. Любимым её мужчиной на корабле был, естественно, кок. Для своей подружки он приберегал самые лучшие мозговые косточки, холил её и лелеял. Но Катька по женски знала, что дружить надо, ещё и со всей командой и трудолюбиво выполняла свои обязанности, срывая у матросов ласковые поглаживания и щекотания.

Катька в походе проявила уникальные способности обнаруживать американские разведывательные самолеты раньше сигнальщиков. Громкий заливистый лай Катьки, безошибочно говорил о приближении самолетов. Удивительно, что она лаяла на борту со стороны летящего самолёта.

Катька и Федя были прекрасным успокаивающим средством для снятия стрессов с команды и курсантов.
Моряк в море подвергается сильным стрессам, которые не очень понятны сухопутным жителям земли. В море, как известно, качает. Качка, в вестибулярном аппарате ушей моряка перекатывает шарики. Если кто не знает, объясняю. С помощью этих шариков, человек определяет стоит он вертикально или лежит.

Так вот. Корабль качает, шарики перекатываются и в зависимости от особенностей организма, некоторых моряков тянет выбрасывать из желудка обед за борт, а у некоторых, наоборот, развивается аппетит. Есть, конечно, и третьи, на которых внешне, качка не влияет. Но это только внешне.

При качке в мозг моряка все время поступают нервные сигналы, что незаметно накапливает стресс. Это необъяснимая сухопутным гражданам усталость, моряками всего мира снимается в портовых пивных. После этого объяснения вы должны понять моряков. Специфика профессии!

Это в порту можно выпить рюмку, другую, а в море для снятия стресса, очень хорошо помогает возня с животными. Вот и заводят на кораблях собачек, кошек, а на «Неве» медвежонка – лекарства против стресса.

Неожиданный совет водителям автомобилей! Не тормозите очень резко. Чем плавней будете ездить, тем меньше будете уставать. Не забывайте про свои шарики в ушах. Берегите себя и сидящую рядом красавицу. Понимаю, что трудно удержаться и не показать ей как вы лихо ездите, но старайтесь.

Осмотрев четыре главных корабельных места, мы почувствовали себя старослужащими. Когда стали прибывать наши товарищи шурмана из других училищ, мы водили их по заветным местам корабля на экскурсии. Это выдвинуло нас в ряды «бывалых». А когда в курилке на полубаке мы закурили наши трубки, за нами прочно укрепилось почётное на флоте прозвище «мариманы».

Непременный атрибут любых воинских курилок, наличие ребят «стрелков» окурков или «бычков». Вновь прибывшие «стрелки» страшно расстроились, разглядев наши трубки. Это их не остановило и всё равно пытались «стрельнуть». Кинулись к нам новички с просьбами: – «Эй, мариманы! Оставь покурить сороковочку!».

Разговор с попрошайками был коротким. На вопрос: – «Дай пару раз потянуть!», немедленно следовал отработанный ответ: – «Одна такая потянула и родила!». Далее следовала лекция, с разъяснением, что курение трубки рассчитано только на одного, так же как и велосипед, на котором «второго места нет».

Про «одну такую…» и велосипед действовало убедительно. Попрошайки от нас отстали. К нашему удивлению, запах хорошего трубочного табака, неожиданно привлек журналиста Гайдара. Это был отец, нынешнего Гайдара, автора экономического «чуда» России после перестройки.

Папа Гайдар был не лысый, имел чин старшего лейтенанта, курил очень дорогую трубку и был задумчив. Посмотрев, как варварски мы обращаемся с не простым курительным инструментом, он вежливо перечислил нам особые «секреты» такого курения. Выяснилось, что трубке надо давать «отдохнуть», как набивать табак и другие премудрости про трубку. Затем рассказал, что имеет задание от газеты, сделать серию репортажей и для сбора материала на время похода. Напрашивался на дружбу.

Так как мы все помнили книжку отца «Тимур и его команда», то рассказали ему пару анекдотов из курсантской жизни, чтобы он вставил в свою статью. Пока мы шли по глади Средиземного моря мы с ним встречались на палубе. Как только «Неву» качнуло в Бискайском заливе он с наших глаз исчез, и больше мы его до конца похода не видели. То ли его укачала океанская волна, то ли ещё что, но интервью весь поход он у нас больше не брал.

28. ДРУГИЕ УЧАСТНИКИ ПОХОДА

Кроме курсантов, на «Неву» прибыло много морских офицеров. Некоторые среди них были очень хмурые, за ними вносили огромные ящики. Они скрывались в глухой надстройке и на палубе почти не показывались.

Офицеры, которые «не хмурые», оказались штурманами с флотов. Для них это была просто экскурсия по морям, в которые до этого похода Российский флот пока не выходил. Догадываюсь теперь, что их взяли в тот поход с дальним прицелом.

Была ещё одна интересная группа – морские летчики. Ребята они были весёлые и свойски с нами в курилках травили разную баланду.
Команда на переход собиралась разношерстная, интересная и …прожорливая! Пока «Нева» стояла у пирса Севастополя, мы на камбузе, замучились мыть за ними тарелки, ложки и стаканы. На нашу беду, у коков со старых времен фашисткой Германии остались огромные ресторанные сервизы саксонского фарфора, которые, чтобы они не пылились на полках, выставляли на столы офицерской кают-компании.

Когда все эти бесчисленные испачканные тарелки, миски, чашки, соусники и всякая другая дребедень, оказывалась в мойке, нам мойщикам, становилось не по себе и материли мы гитлеровцев страшно вспомнить. Хорошо, что с выходом в море, нас у мойки заменили матросы.

Начало нашего похода было обставлено очень торжественно. Сначала мы все выстроились на палубах. Хоть и холодновато было, приказали одеться в форму номер один. Эта значит – белый верх и белый низ. В строю стояли строго по училищам. С каждой группой по отдельности, попрощался командующий Черноморским флотом со свитой.

При прощании в тот раз он выглядел эффектно. Сверкал погонами, «крабом» на фуражке, говорил теплые прощальные слова, желал счастливого плавания. Мы все растрогались, «ели» адмирала глазами, кричали Ура! В очередной раз, прониклись доверием Родины и чувством ответственности за этот поход.

Из Севастополя в открытое море «Нева» вышла, в окружении эскадры эсминцев с крейсером во главе колонны. Вскоре они помигали семафорами и вернулись на базу. Дальше мы шли в сопровождении крейсера. Видя всю эту катавасию смены торжественной охраны, мы невольно проникались важностью события для флота страны – впервые за многие годы русский военно-морской флаг объявится в заморских морях и океанах!

Этой торжественностью моряки хотели сказать: «Полундра братцы! Не подкачайте, раз вас выбрали! Честь имеем!». И правая рука невольно тянулась к бескозырке, чтобы в ответ отдать воинскую честь провожатым – «Не подкачаем!».

В нейтральных водах, крейсер на прощание помигал семафором, поднял сигнальные флаги «Счастливого плавания» и трижды гукнул сиреной. Собачка Катька, крейсер не зло облаяла, и мы остались один на один перед лицом надвигающихся морских приключений.

.20.В ПОХОДЕ
Приключения начались сразу же. Отработав штурманскую вахту, наша троица: Басин, я и Бон, вышли в четыре ночи покурить и подышать воздухом на палубу. Забыл сказать. Так как мы все откликались на имя «Юра», товарищи дали нам прозвище «три Юра три». Прозвище было похоже на предложение, что-то потереть.

Оно не прижилось, так как было длинным, нескладным и не обидным. Связанные узами дружбы, а также «хитрым» астрономическим планшетом для обмана преподавателей, мы так и ходили неразлучно втроем.

Первым на палубу высунулся Бон, но вдруг, как ужаленный отскочил обратно. То, что он был холериком и всегда как-то дергался от распиравшей его энергии, мы такой реакции не удивились. Но, увидев его испуганное лицо, мы насторожились. «Мужики! А палуба-то живая!» – возбуждённо тараторил Бон. Мы осторожно выглянули и увидели, что палуба шевелится от несметного количества птичек.

Они были величиной с воробья, с желтой грудкой. Птички усеяли не только палубу, но и ванты, мачты, все вокруг. Стая уставших птичек решила нашу «Неву» использовать для отдыха. Вели они себя очень тихо и вежливо. Даже чирикали в полголоса. Когда мы шли по палубе уступали нам дорогу, а мы старались, ненароком, их не задавить.

Полюбовавшись этим зрелищем, мы вспомнили, что утром будем проходить пролив Босфор, а значит надо успеть часок поспать.
Выйдя на палубу поутру, мы залюбовались зрелищем Стамбула, по-гречески Константинополь.

Пролив Босфор как выход из Черного моря в океан, принадлежит Турции. По старинному договору с Россией существовал особый режим его прохода. Он касался прохода только гражданских судов, а мы шли под военно-морским флагом. Пропускать – не пропускать! Дипломатический казус! Много лет спустя, знакомый который тогда был сотрудником нашего Посольства в Тарции вспоминал, сколько сложных переговоров они провели, прежде чем турецкие власти согласились «Неву» пропустить.

30. СТАМБУЛ

На виду турецких минаретов Стамбула, командир дизеля нашего корабля застопорил. К «Неве» бойко шел пограничный катер. Командир долго препирался с турками, отказываясь взять на борт лоцмана. С одной стороны лоцман - это оплата услуг в валюте, а с другой, «Нева» военный корабль, с пушками между прочим, а значит с секретами, которые лоцман видеть не должен.

Пушки это конечно громко сказано. Просто на носу и корме «Невы» стояли две зачехленные зенитки. Под чехлами тихо, тихо, чтобы турки не заметили, по боевой тревоге сидели «на товсь» матросики артиллеристы. Нельзя сказать, что мы струхнули, но зенитки были заряжены, на всякий провокационный случай.

Мы боялись их, а турки боялись нас. На подмогу, турецкие пограничники вызвали два торпедных катера. Пока вызывали катера, вокруг нас сгрудились турецкие фелюги. Не обращая внимания на грозные окрики пограничников, люди в фелюгах пытались с нами торговать.

Гвалт стоял страшный. Они с нами по-турецки, а мы с ними по-русски. Денег у нас не было, но все моряки «базарили» для собственного удовольствия. Я вспомнил азербайджанский язык и кое как объяснил туркам в фелюгах, что мы военные моряки и покупать у них не можем, так как денег у нас нет – «Пулум йохтур!» - Денег нет!

Эта новость турецкий торговый люд, почему-то привело в неописуемый восторг, и они стали нам забрасывать через борт бесплатно – виноград, яблоки, груши, инжир. Русско-турецкое братание было прекращено грозным окриком боцмана, который боялся, что вместе с фруктами «эти» ненароком могут на палубу и гранату забросить.

Боевые гранаты турки с фелюг не бросали, но галдели страшно. Думаю, что в результате этого не санкционированного «братания», дипломатические переговоры пошли намного быстрее. Просто турецкие пограничники, в свою очередь то же боялись, что на фелюги нашими разведчиками «под шумок» будут переданы шпионские донесения.

Долго ли, коротко ли вся эта кутерьма продолжалось не помню. Подошло турецкое подкрепление и мы выстроились в кильватер одному торпедному катеру, а другой пристроился нам за кормой. Этой живописной колонной мы и двинули в Босфор.

Этот пролив имеет неприятное свойство. Сверху из Черного моря идет сильное течение в Мраморное море. Из Мраморного, наоборот, в Черное, но по дну. Этим верхним течением нас понесло и очень быстро.

Вероятно, наш командир взмок до нитки, пытаясь этому течению противостоять, отдавая команды подрабатывать задним ходом. В одном очень узком месте, нас чуть было не прижало к Стамбулу. Только бурун за кормой по команде «полный вперед», выправил опасную ситуацию. Мы как пробка из шампанского влетели в Мраморное море и только тут, командир смог отдышаться.

Пока командир боролся с течением, а мы глазели на проплывающие городские постройки, рядом с нами на мостике стояли весёлые летчики. Они с помощью авиационных фотоаппаратов фотографировали берега, с американскими солдатами на военных базах. Объектив у аппаратов был величиной с половник нашего кока.

Сам фотоаппарат представляет собой огромный ящик, который отваливался и хлопал фотографа по животу, автоматически перезаряжаясь. Тут уж летчикам было не до шуток. Весёлость с них с каждым «хуком» в живот выбивалась.

Изменить избиение животов летчики не могли, такая конструкция фотоаппарата, понимаешь! Процедура была такой. Сначала раздавался щелчок кнопки затвора. Затем эта неуклюжая коробка фотоаппарата со скрежетом падала на живот летчика. В конце фотографирования раздавался тяжкий стон «Ой!» лётчика. Эти вскрики «Ой!», сопровождали нас весь переход по Босфору.

Потом уже в душевых, ребята фотографы показывали нам синяки на животах, удовлетворенно и загадочно улыбались. Один из них проговорился и сказал, что снимки у них получились великолепные – все американские секреты баз на них были видны как на ладони.

31. МРАМОРНОЕ МОРЕ
В Мраморном море был штиль. Вся турецкая группа пограничников и катерников, выразила восторг умению нашего командира лихо пройти морскую узкость с бешенным течением. Поаплодировав и помахав нам ручкой, вся троица ушли восвояси.

Особенно развешивать уши и наслаждаться красотами Мраморного моря, нам не приходилось, так как началась наша штурманская вахта перед входом в пролив Дарданеллы. Профессионально нас интересовали не столько берега, сколько мели и маяки на картах.

Надо было прицелиться, обойти мели и зайти в этот пролив. Задача эта оказалась на удивление простой. К нашей радости вход в пролив был обставлен маяками, створами и буями.
Дарданеллы пролив очень узкий и мы плыли рядом с берегами, но рассмотреть было нечего. Разве что овец щиплющих травку на пустынных берегах. Налюбовавшись овцами, мы углубились в прокладку курса и записи в штурманский журнал – «Пишу, что вижу, а чего не вижу, не пишу!».

32. ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ
В Эгейском море мы попотели. Вернее потел штурман корабля, а мы потели за компанию. Это море всё утыкано островами и островками. Нашу троицу радостно потряс остров с названием «Юра». Собственно не сам островок, а то, что он назван нашими именами. Ничего себе островок. Маленький, уютненький, симпатичный. Мы очень этому своему тёзке обрадовались. Никаких там Сереж, Петь, Лёнь, а вот остров «Юра» в Эгейском море есть!

Когда «Нева» проходила мимо этого островка, мы втроём выстроились вдоль борта и проорали, что-то радостное и нечленораздельное.
В штурманской суете с островами, как-то не заметили, что уже можно ходить по палубе в форме «трусы – берет». Солнышко пригревало и даже очень. Средиземное море приняло нас в свои объятия нежно не по-весеннему тепло. Бегая по палубе в синих сатиновых курсантских трусах, мы чувствовали себя отдыхающими мимо проплывающих курортов Греции, Италии, Лазурного побережья Франции.

Во время нашего пребывания, на штурманском мостике, нам разрешалось пользоваться мощной оптикой объективов дальномеров, пеленгаторов, биноклей. Желающих поглазеть в них было много. Протиснуться к оптике было не возможно. Отстояв очередь, прилипали к оптике, разглядывая и громко комментируя стати пляжниц. В результате появились проблемы с выполнением учебной программы штурманской практики.

Закончилось всё просто. Боцман лично и персонально выматюкав ротозеев от оптических приборов их с мостика выгнал. Украдкой огляделся вокруг и самолично направил на ближайший пляж дальномер. Долго там что-то разглядывал, затем напряженно крякнул, разгладил усы и, пробормотав – «Чего глазели? Смотреть не на что! Тощие очень!» - с мостика ушел. Штурманскую практику мы продолжили.

Всё побережье этих стран, было утыкано маяками, створами. Поэтому, особенно не отвлекаясь на разглядывание красоток на пляжах, для нас было одно удовольствие брать пеленг, наносить место корабля на карте и заниматься разной штурманской суетой.

32. ОБЛЁСТ НАС АМЕРИКАНСКИМИ САМОЛЁТАМИ
Рассказывать о ней не буду, так как читателю это будет скучно. Перейду сразу к нападениям на наш корабль американских самолётов. Слух о странном Российском корабле, под военно-морским флагом дошёл до наших тогдашних противников – американцев. Они забеспокоились и стали проявлять к нам любопытство.

Американский военный самолет - разведчик, появился для нашей команды неожиданно. Для нас, но не для собачки Катьки. Сигнальщики сначала недоумевали, что это Катька яростно лает, задрав голову в небо. Пока они с собачкой разбирались, из-за туч вывалился двухмоторный самолет.
На бреющем полете, он несся на таран нашей «Невы». Командир, вжав голову в плечи, жестко скомандовал – «Свистать всех наверх! Боевая тревога! Пушки к бою!».

Честно говоря, было немного жутковато. Ну, конечно же, в лекционных аудиториях мы чистенькие курсантики понимали, что нас готовят именно к такой команде, а не к «тёще на блины». Но когда дело дошло до дела, мы сначала растерялись, а потом решили стоять до конца, как в песне: «Наверх вы товарищи все по местам. Последний парад наступает. Врагу не сдается …наша гордая «Нева»!». Челюсти сжаты, глаза глядят хмуро и жестко. Все ждали, когда командир рявкнет «Полундра!» и мы дружно начнем рвать на себе тельняшки.

Что вы почувствуете, если над вами, всего в нескольких метрах от клотика мачты пролетит двухмоторный самолет? Испугаетесь! Вот и мы испугались. Наш Чаговец, пригнув голову, мяукнул – «Ой маму ридна! Рятуйте!»- и после этого стона под рёв самолёта страшно сказать …описался.

Что-то в этом роде для разрядки и было нужно всему экипажу. Нервное напряжение спало мгновенно и все мы, тыча пальцем в Чаговца, ржали как полоумные. Бледный украинец, чемпион училища по бегу на длинные дистанции, любитель сала и чеснока, представлял собой уморительное зрелище. Разведя в удивлении руки в стороны, и пригнув вниз голову, он с удивлением рассматривал лужу под собой, пытаясь понять, что это натворил его организм в страшную минуту.

Организм натворил лужу, которая медленно растекалась по палубе. Больше всего зрителей поразил странный эффект – трусы Чаговца оставались сухими. Со всех сторон сыпались всякие предположения, в том числе и о длине его шланга...?! На какие темы может шутить компания из одних мужчин? Подобные мужицкие шуточки, не для стыдливых женских ушек.

Первым пришёл в себя боцман. Он согнал улыбку с лица и сыграл на своей боцманской дудке команду: «Курсанту Чаговцу объявляется большая приборка палубы!». Смех, смехом, организм с его не контролируемыми функциями - организмом, а чистота палубы первооснова боевой готовности военно-морского корабля!

Когда американский летчик, под оглушительный лай собачки Катьки снова подлетел на своем самолете посмотреть, как сильно он перепугал русских моряков, радоваться ему было нечему.
Экипаж стоял у лееров и дымил сигаретами, трубками и махоркой, а один из русских драил шваброй палубу. Зрелище было мирным, и раздосадованный летчик улетел.

Видно всё это он передал своим командирам, и за нас принялись всерьез! Американцы налетали на нас и по одному, и вдвоем, и целым звеном. С нашей стороны, ноль внимания, фунт презрения. Американские летчики обозлились не на шутку и однажды с самолета сбросили какой-то плавающий предмет прямо по курсу корабля.

Командир курс не изменил, и корабль шёл на что-то плавающее впереди. По бортам выстроилось с десяток матросиков с баграми. Они были готовы оттолкнуть мину или какую-то взрывающуюся гадость.

Когда приблизились поближе, оказалось, что это пустая бочка из-под горючего. Разозлившись, командир велел этот плавпредмет расстрелять. Истомившиеся под брезентом кормовой зенитки артиллеристы, в миг сбросили маскировочные чехлы и с первой очереди утопили бочку. Знай наших! Если надо будет, и по самолету врежем!

Летчиков это не испугало и они продолжали хулиганить. Старались пролетать как можно ниже над палубой нашего корабля.
Тогда командир приняло решение, в свою очередь потрепать нервы американским летчикам. Суровые и молчаливые ребята, которые прибыли на корабль с огромными зелёными ящиками, оказались классными радистами. Они быстро вычислили радиоволну самолетов и начали работу по придумыванию «гадостей».

Сначала гадили вежливо. Настраивались на радиоволну самолётов и включали на полную громкость весёлую Утесовскую песню – «Как настанет над Москвою утро ранее…» – про кобылу, которая заменяла раньше в городе такси. Американцы ничего не поняли и стали радоваться веселью в эфире. Подлетали на бреющем полете к борту и в кабине показывали большой палец – мол, отличная музыка, нам нравится.

«Ах, так!», сказали ребята радисты и, особенно не церемонясь, рядом с микрофоном врубили дрель. Говорят, что от неожиданности один самолет оглушённых американцев, чуть не упал в воду. Радисты злорадно радовались, полностью засорив шумами волну радиосвязи американских самолетов с базой.

Не знаю, как уж американские летчики летали без связи, но летать они продолжали. Весь путь по Средиземному морю мы так и шли: Самолеты бросались на нас на бреющем полете, собачка Катька от них брехала, артиллеристы сидели возле зениток под брезентом, а в эфире гремела дрель. В такой боеготовности и протекали наши будни.

33. НОЧНОЕ ОПРЕЕЛЕНИЕИ МЕСТА КОРАБЛЯ

Ночью наступил час – «Юра три Юр». Помните? На утро нам надо было капразу Новокрещёнову представлять ночные астрономические наблюдения и расчеты места корабля. Вот мы три Юры и высыпали на палубу под звездное ночное небо.

На нем было все: и звезды, и созвездия, и Луна, но нам все это было не нужно. Мы работали с нашим хитрым планшетом. Дело было не в том, что нам было лень отыскать звезду, замерить секстантом её угол над горизонтом, а потом сесть за вычисления. Нет. Конечно же, всё это мы производили, но одновременно хотелось понять, сможем ли мы надуть преподавателя или получим на наших работах жуткую надпись «ЖП».

Фактически мы делали двойную работу и с секстантом работали, и с планшетом. Штурманская нарождающаяся душа, требовала честно поработать с ночными небесными светилами, невидимые в наших морях. Я уж не говорю о часовых поясах, которые мы периодически пересекали, приближаясь к Гринвичу. Ребята мы были толковые, все делали классно. Капраз Новокрещёнов нас хвалил и ставил в пример.

Уже перед самым концом похода по Средиземному морю, мы все же решились один расчет сделать по планшету и обмануть Новокрещёнова. Но нашего умницу навигатора мы недооценили.
Вся наша троица утром была вызвана к нему в каюту на ковер. Перепуганные предстоящим «фитилём» со взбучкой мы поскреблись в дверь каюты и предстали перед навигатором. Первое, что мы увидели, были наши предыдущие расчеты, а сверху лежали расчеты по планшету:

- Что сачки, «фитиля» ждёте? – неожиданно весело сказал Новокрещёнов - Ну и работу вы мне задали! Всю ночь сидел, разбирался в вашем изобретении. То, что последний расчет это типичная «ЖП», я разобрался. Но вот как вы это сделали, сейчас мне расскажете. Обещаю, не наказывать!

Известие, что «фитиля» не будет, нас успокоило и мы увлеченно всё рассказали. В конце объяснений Бон, как самый быстрый, притащил знаменитый планшет. Новокрещёнов долго его рассматривал, расспрашивал, а потом неожиданно нас обнял и поздравил с изобретением.

Он собрал всю группу и сказал, что трудолюбивая курсантская борьба с учебной дисциплиной приводит к блестящим результатам. Он продемонстрировал и похвалил наш планшет. Сказал, что будет докладывать штурманским начальникам флота и предлагать внедрить его в практику работы корабельных штурманов.

За «изобретение» он вкатил нам пятерку за всю практику, не дожидаясь окончания похода. Но мы все равно штурманили. Теперь уже не за страх, а за личный интерес.
Перед выходом в океан Средиземное море упирается в мыс Гибралтар. Это огромный черный утес без единого деревца, весь испещренный продольными и вертикальными полосами. В лоции мы прочитали, что местные жители, таким образом, собирают пресную воду утренней росы на камнях этого утёса.

Теперь в Гибралтаре, русские богатеи прячут свои сомнительные капиталы в тамошней офшорной зоне. Местная экономика там настолько бедная, что жители хотя и пьют чистую утреннюю росу, но не брезгуют банковскими процентами с «грязных» денег.

Гибралтарский пролив это узкость между Европой и Африкой. Пройдя его мы, стали медленно надевать на себя тёплую одежду и с замиранием сердца ждали, когда «Нева» войдет в Бискайский залив. Этот залив, давно пользуется у моряков дурной славой. Страшные штормы и гибель там моряков, вошли в легенды и в морские лоции. Старинная морская байка гласит: «Моряк прошедший Бискай невредимым, может класть ноги на стол!».

34. БИСКАЙСКИЙ ЗАЛИВ, АНГЛИЙСКИЙ КАНАЛ

Но нам повезло. Когда мы вошли в Бискайский залив, был штиль, но с мёртвой зыбью. Вот когда нас качнуло, впервые и по настоящему.
Океанская мертвая зыбь это совершенно гладкая поверхность воды, по которой как в судорогах проходят огромные валы. Хорошо если идти курсом поперек волн, но нам надо было идти курсом вдоль них, и нас качало с борта на борт.

Представьте себе тишину безветрия, светит солнце, а корабль валяет с борта на борт, с креном в сорок пять градусов. Орать на корабле, в том числе и от страха, вообще не принято, а в такой ситуации тем более. Самое лучшее в это время взять чистящую жидкость асидол и тихо, тихо старательно драить медяшку магнитного компаса. Если обнять компас как девушку, ухватиться покрепче, то не страшно когда он сначала нависает над тобой, а потом ты оказываешься на нём лежа на животе. Похоже на японскую борьбу «сумо», без победителя.

Можно ещё что-то придумать. Главное при качке занять себя работой, чтобы не мутило и не тянуло травить за борт.
Оба украинца в нашем бачке оказались «УКЧ», то есть их укачивало до потери аппетита. На еду они и смотреть не могли, что нас вполне устраивало. Более того, в нашу пользу они отказались от собственного чеснока и сала – не пропадать же добру!

Генка Корохов, я уже говорил, был сыном Каспийского рыбака, а я родился и вырос на Черном море, поэтому мы «оба два» качку хорошо переносили и чувствовали себя прекрасно. Ещё два парня в нашем бачке, тоже на качку не реагировали. В результате, начиная с Бискайского залива и до конца перехода, вместо шести человек, в «бачке» нас осталось только четыре едока. Вот когда мы повеселились и спокойно покушали!

Так, вопрос о горбушках внутри бачка решался мирно и без морского счета – кому достанется? Чеснок и сало с Украины, мы стрескали в несколько приемов. Зачем экономить! Печень трески, это любимая еда курсанта в открытом Океане, а в Атлантическом тем более. Шесть коробок консервов были разделаны только на четверых.

На наше вежливое предложение Чаговцу и Дубинину, откушать с нами жирненькой печеночки, они в ужасе отнекивались, слабо, слабо отмахиваясь от нас ручками. Единственное, на что они претендовали, это на неизменный военно-морской компот. Рассказав коку про наших украинцев, тот сжалился и наш бачковой получал у него увеличенную порцию компота, которую мы и спаивали нашим ослабевшим товарищам.

Укачивание или морская болезнь непременный атрибут флотской жизни, я уже об этом говорил, но ещё пару слов. Физиология человека такова, что каждый переносит её индивидуально.

Когда корабль качает многих людей, говоря сухопутным языком, тошнит. Моряков иногда, то же. Более того, я сам знал мариманов, которые так и проплавали всю свою жизнь с этой слабостью организма. Качнуло раз, качнуло два, такой мариман на секундочку приникает к планширю, траванул за борт, и все! Опять стоит на мостике ясным соколом!

Совет! Главное при качке что-то делать. Мутит обычно от безделья. Именно от безделья висят пассажиры вдоль бортов, перегнувшись через планширь. А матросик он ничего, драит себе палубу рядышком и хоть бы что.

Вы думаете, что Чаговец и Дубинин из-за укачивания своих организмов на штурманскую вахту не выходили. Выходили! А как же? Очень им хотелось после похода поехать домой в отпуск. Выходили на вахту. Стояли за штурманскими столами с зелеными лицами и вели прокладочку курса «Невы» за милую душу.

А вот от печеночки трески и других жирных, мясных вкусностей отказывались, что неизменно вызывало дружное ликование коллектива бачка. Их тоскливые взгляды на то, как в наших ртах исчезают их доли «вкуснятины», я запомнил на всю жизнь. Долго это зрелище они выносить не могли и бежали к любимому планширю, травить за борт.

Единственный раз им удалось сытно поесть, пока «Нева» шла в густом тумане английского канала в проливе Ла-Манш. Движение кораблей там как по улице Тверская в Москве. Иногда наш локатор обнаруживал цель не ближе кабельтова - около двухсот метров. Приходилось расходиться на встречных курсах почти впритирку. Толкаться как в толпе людей кораблям в море нельзя. Поэтому на носу, корме и вдоль бортов стояли сигнальщики, стараясь разглядеть в тумане встречное судно.

Если нас не увидят, так хоть услышат. Поэтому «Нева» периодически гудела басом. Погудит, мы замолчим, и слушаем. Спасибо нашему командиру. Он прекрасно справился с кораблевождением в этой узкости. Так, гудя и сверкая прожекторами, мы с трудом протиснулись в Северное море. И тут нас так качнуло, что в бачке нас опять стало четверо.

35. ШТОРМ В СЕВЕРНОМ МОРЕ

В Северном и Норвежском морях штормило сильно. Застегнув наглухо шинели и натянув на уши новенькие ушанки со сверкающим кожаным верхом, на зависть не только других курсантов, но даже офицеров, мы все прекрасно переносили холод. Поэтому не уставали мысленно благодарить нашего адмирала!

Помогало то, что волна шла прямо с Севера, и мы качались с носа на корму. Это переносилось хорошо, и было не страшно. И всё бы ничего, плыли бы себе и плыли, но нам надо было не на Север, а завернуть направо в Баренцево море. И вот тогда то и началась бортовая качка.

Качка была такой силы, что коки сдались и подняли руки. Они проявляли чудеса эквилибристики, но борщ из кастрюль на камбузе всё равно выливался. Если бы только борщ. Бегать за котлетами из конца в конец камбуза, было и неудобно и неприлично. Старший кок лично поднялся на мостик и, доложил командиру о поджаренных на раскаленных камбузных плитах тощих задницах своих помощников. В результате получил приказ кормить экипаж сухим пайком.

Милый мой читатель! Ты уже понял, что шторм не шторм, качает, не качает, а «харч» матросу вынь да положи. Моряка надо накормить, а курсанта будущего офицера тем более. Все свои права мы знали уже тогда!

Поэтому, на кораблях возле камбуза, жизнь никогда не замирает. Бачковые, балансируя невообразимо, стараются спасти, от выплёскивания за борт еду своей голодной шестёрки из бачка. Самым опасным при этом, оказывается огромный чайник с кипятком. А на морозе, ой как чайку хочется попить!

Поэтому, бочковой по просьбе замёрзших товарищей, преодолевая лень, бегает несколько раз к камбузу, удерживая этот чайник двумя руками. Чайник в кубрике на весу держит специальный человек. Он балансирует телом, как акробат, пока на столе идет делёж, принесенного «харча. Ждёт когда все будет съедено, и к нему протянут кружки.

Каждый подходит со своей кружкой к держащему чайник и он наливает кипяток. Теперь возникает проблема у человека с кружкой. Чай при качке можно пить только стоя. При этом надо приноровиться к амплитуде качки не только корабля, но и поверхности чая. При питье, как известно, в кружку опускается нос. При качке, надо рассчитывать её амплитуду так, чтобы в нос не хлестнуло кипятком.

Удавалось это не всегда. Потому, многие ходили с обваренными носами. Над ними никто не шутил, хотя вид у человека с обваренным носом, весьма потешный.
На редкий отдых собирались с подветренного борта, где курили и обменивались свежими новостями. К этому времени табак кончился почти у всех. За неимением табака в трубки сыпали махорку. Но быстро от этого отказались.

Наши предки давным, давно прошли этот путь. Уверен, что и они пробовали сыпать махорку в трубки, но им не понравилось. Махорку испокон веку на Руси курят, завернув её в газетный обрывок.

Хорошая самокрутка дает не только дым, но и тепло, что помогает курильщику согреваться на резком морозном дыхании Северного Полюса.

Лучше всего качку переносили курсанты политучилища. Ихние подвесные койки, как в люльке оставляли тела будущих политработников в спокойном состоянии, пока вокруг них качался кубрик вместе с «пароходом». Это они наш славный боевой корабль «Нева» так безобразно называли. Ух, и невзлюбили же мы их все дружно за этот самый «пароход».

36. МЕВЕРОМОРСК
В Североморск мы прибыли без приключений. Это был конечный пункт нашего похода. За сорок дней пути мы обжились и сроднились на этой прекрасной плавучей базе отдыха экипажей подлодок.

Потолкавшись ещё сутки на «Неве», собрав пожитки и тепло распрощавшись с командиром, боцманом, коком и командой матросов, мы отбыли на пассажирском судне в Мурманск.

Когда мы загрузились в пассажирский вагон Мурманск-Ленинград-Москва, выяснилось, что мы отвыкли от гражданских людей. Даже на девушек смотрели равнодушно, хотя и ловили на себе их заинтересованные взгляды.

Ожили мы для представительниц женского пола только на Московском вокзале. Скучающим пассажиркам были рассказаны массы страшных историй о девятом океанском вале, скале в Гибралтаре, Бискайском заливе, Норвежском маяке Ставангер и про другие морские страсти-мордасти.

Как у бывалых моряков брови у нас при этом хмурились, взгляд становился суровым и загадочным, Слушательницы были благодарными. В результате наша адаптация к женскому полу на железнодорожном вокзале в Москве произошла быстро. А вот становление из нас мужчин, как показали дальнейшие события, продолжалось!

«Неву» через год раздавило во льдах, где то в Море Лаптевых. Кому-то из военных командиров пришла идея протащить колонну боевых кораблей Северным морским путем. Один ледокол с этой задачей справлялся плохо.

В результате, небольшие корабли льдами были раздавлены и ушли на дно. Их экипажи с льдин эвакуированы. «Нева» не утонула, но когда она пришли во Владивосток, все её шпангоуты, обжатые льдами, торчали из корпуса, как ребра худого осла.

Дальнейшая её судьба мне не известна. Жаль! Хороший был корабль!

Пос.Развилка
19 Сентября 2000 г.
Ю.Елистратов