Октябрь 2016-го: тайны концлагеря "единой и кровавой".
11 сентября 2015 -
Денис Три
_______________________________________________________________________
Роман нагнулся и вновь обхватил покрытыми язвами ладонями ящик. Но на этот раз он не смог его даже сдвинуть с места – в руке, искусанной конвойными собаками, силы совсем не было. В начале рабочего дня он еще мог этой рукой что-то делать, потом она немела, переставала слушаться. Если бы нацгвардейцы это увидели, никто не мог знать, чем бы все кончилось.
Любой из них в соответствии со своим настроением мог определить Роману любое наказание за плохую работу: выпороть, подвесить за вывернутые руки часа на три-четыре на столбе или собственноручно дубинкой избить до полусмерти или до смерти. Наконец, каждый нацгвардеец мог просто пристрелить его без всяких слов и объяснений.
Промзону заключенные называли «химией».
Обреченные люди, изможденные, смертельно измученные за длинный каторжный день, вообще ничего не ощущали, кроме вечной усталости и голода. Каждый из них скорей хотел в свой вонючий барак, чтобы доплестись до пищеблока, получить свою порцию скудного ужина, затем кое-как дождаться вечерней переклички на плацу и уж потом упасть на нары и провалиться в сон, как в могилу. Но прежде надо было добраться от промзоны до барака, а это не каждому удавалось без избиения.
Сейчас Роман не смог вынести тяжести ящика и опять уронил его. Тогда стоявший сбоку нацгвардеец в респираторе и с желто-голубой повязкой на рукаве принялся его остервенело избивать. Он свалил его ударом дубинки наземь, затем пинал, топтал ногами, рыча, как зверь.
Потом его потащили в так называемую «экзекуционную комнату»…
__________________________________________________________________________
Теперь перенесемся на несколько дней назад. Первая ночь Романа в концлагере преподнесла ему множество неприятных поводов для размышления.
Тогда весь барак, придя с переклички, сразу погрузился в короткий, тяжкий сон, заключенные храпели, некоторые ворочались, не просыпаясь, в разных углах постанывали, иногда то тот, то другой заключенный дико вскрикивал или что-то испуганно, торопливо бормотал, тоже не просыпаясь. Роман знал, что это людям снятся их сны, такие же кошмарные и тяжкие, как явь.
Скрипнула входная дверь. Роман торопливо натянул на себя лохмотья, отвернулся к стене, закрыл глаза. В такое время в барак могли войти только нацгвардейцы с какой-либо проверкой или обыском. В любом случае надо было лежать, надо было, как положено в это время, спать и лишь по команде вскакивать, не мешкая, строиться в проходе барака, а там делать, что прикажут. Но тот, кто заглядывал, вышел и закрыл дверь.
Скользкая деревянная стена, лицом к которой лежал Роман, пахла плесенью, от этого запаха мутило, голову распирало изнутри чем-то острым.
Он повернулся к соседу, закарпатскому венгру по имени Дьердь, и зашептал:
— Меня еще на работу не выводили, расскажи: здесь что, химия какая-то? Почему все такие желтые?
Дьердь откашлял в кулак сгусток бурой мокроты:
— Особо вредное химпроизводство. Ты пожелтеешь где-то через неделю, это уже в организме необратимые изменения пойдут. С того момента считай, что счет пошел. Даже не на месяцы, а на недели.
— Да, дело швах. И сколько здесь в среднем живут?
— А здесь вовсе не от химии мрут. Просто не успевают до этого дотянуть. Раз в неделю каждый проходит в санчасти медосмотр. Как только выявляют, кто уже почти «двухсотый», того прямо оттуда забирают в «трехэтажку».
Днем Роман уже обратил внимание на зловещего вида здание с заделанными кирпичом окнами. Оно было соединено с санчастью коротким переходом. Вполне подходящее место для завершения жизненного пути.
— И как нас там умерщвляют?
Сосед нервно хихикнул:
— Это главная тайна нашей богадельни. На донорские органы точно не разделывают. После «химии» их даже собаки есть не станут. Версия с опытами на людях тоже не прокатывает – ну не тянет эта гробница на медицинский блок, да и условия здесь не те. Так что гадать не берусь, да и зачем? Все равно каждый из нас в свое время все это узнает, и довольно скоро.
— А как тогда трупы отсюда вывозят?
— А это – тайна номер два. Ни одной труповозки оттуда ни разу не отъезжало. Крематория тоже нет, потому что ни труб, ни дыма.
— Тогда остается одно, — вслух рассуждал Роман. – Подземный переход, который ведет за территорию лагеря. По нему трупы и вывозят. Хм… Значит, есть все же отсюда выход. Пусть даже вперед ногами.
— Хочешь, как Эдмон Дантес? – усмехнулся Дьердь.
— Да я уже не знаю, чего тут хотеть… А вообще, к «трехэтажке» какие машины подъезжают?
— Грузовиков не бывает почти. Зато часто стоят рядом навороченные иномарки. Какие-то вип-персоны туда регулярно наведываются. По-моему, это хунтари, и есть даже самого высокого уровня. Кстати, это уже тайна номер три.
Роман задумался. Каждое новое сообщение о «трехэтажке» только добавляло загадок и ставило в тупик. Он спросил венгра:
— А тебя за что забрали? Кому-то сильно не понравился?
— Дом мой кому-то сильно понравился.
— Понятно. Кстати, промзона здешняя… Это химпроизводство…
— Собственность Коломойского. Как и мы.
Роман присвистнул:
— Вот это поворот событий! Я ведь в его команде… был. Одним из доверенных лиц. До вчерашнего дня, пока в машину не запихали с мешком на голове. А сняли мешок уже здесь.
— Наверное, тебя конкуренты сожрали. Типа в борьбе «за доступ к боссу».
Помолчали. Потом Дьердь спросил:
— А что там на воле?
— Не намного лучше. В Киеве опять боестолкновения, работают даже гранатометами.
— Кто с кем?
— Тебе сильно интересно?
— Да нет. Мне уже все безразлично. Хотя, нет… Хочешь, еще кое-что расскажу?
— Ну? — с интересом выдохнул Роман.
— Рассказывали одну историю. Вроде, привозили сюда с воли электрика, что-то подправить в "трехэтажке". Видимо, по ошибке в самое ненужное время привезли. Что-то он там увидел и свихнулся сразу. Его выводили, а он повторял: "Ад — не после смерти. Ад — перед ней!". Его быстро сунули в машину и — за территорию. Наверное, как из лагеря вывезли, сразу пристрелили. Так что для нас худшее — впереди.
Дьердь натужно откашлялся, повернулся на бок и заснул. Роман еще долго ворочался, переваривая все услышанное.
_______________________________________________________________________________________________
Теперь, направляясь под конвоем в «экзекуционную», он ожидал чего-то несомненно плохого, но, возможно, еще не худшего. Все-таки казарма охраны не была соединена с «трехэтажкой», в которой завершался жизненный путь узников.
В помещении нацгвардии Роман оказался впервые. О нем он знал мало. Слышал, например, что среди заключенных были и женщины, и тех из них, кто помоложе, регулярно водили сюда для обслуживания потребностей нацгвардейцев.
Его пинком втолкнули в захламленную комнату без окон. На продавленных креслах, вольготно развалившись, покуривали бойцы в черной униформе. Романа вывели в центр комнаты, а перед ним поставили детский горшок, накрытый куском мутного стекла. Сквозь стекло было видно, как внутри горшка метался небольшой бурый комок.
— Знаешь, кто там? – спросил главный из охранников.
— Крыса, что ли?
— Не просто крыса. У нее имя есть, она у нас Лариса. Мы ее давно не кормили, сейчас она гвозди готова перегрызать.
— Меня ей хотите скормить?
— Частично. Мы тебе этот горшок к заднице припаяем и прикрутим скотчем. Лариска через анус к тебе в кишечник залезет и там новые лабиринты прогрызет. Настраивайся на острые ощущения.
Роман провалился в ступор. Он не мог произнести ни слова, а от него, похоже, чего-то ждали, так как с любопытством за ним наблюдали. Молчание затянулось, и главный нацгвардеец нарушил его первым:
— Но есть и второй вариант. То есть, ты вот здесь заполняешь и расписываешься.
Роман взглянул на протянутый ему лист. Это был новый вариант его собственного завещания, согласно которому все его движимое и недвижимое имущество после смерти переходит к кому-то с совершенно незнакомой фамилией.
— Вообще-то, завещание заверяется у нотариуса.
— А вот это уже не твоя забота. Раз надо, то и будет заверено. Потом.
Косясь на таивший нешуточную угрозу горшок, Роман выполнил все, что от него требовалось. После чего его вывели оттуда. Шел он на ватных ногах и потом приходил в себя очень долго.
Когда он вернулся в барак, то обнаружил отсутствие Дьердя.
— Его днем прямо из санчасти в «трехэтажку» забрали, — шепнул другой сосед. – Отмучился мужик…
А на следующий вечер Романа самого отвели в санчасть.
___________________________________________________________________________________________
Коридор санчасти был пуст. Конвоир почему-то ушел, да и врач, заперев кабинет, тоже ушел, буркнув: «Я скоро».
Роман присел на скамью и вдруг резко вскочил. По коридору лениво брел толстячок-санитар с удивительно знакомой физиономией.
Роман резко шагнул ему навстречу:
— Антоха! Давно не виделись!
Толстяк резко остановился, а Роман продолжил:
— Никогда не наблюдал раньше переквалификацию правосека в санитара. Это ты так надеешься от Белецкого укрыться? Ты ведь у него крупную сумму «смайданил», так он тебя уже заочно приговорил и всюду ищет, чуть ли не ориентировки рассылает.
Глазки Антохи беспокойно забегали, он явно запаниковал. А Роман его добивал:
— Мне все равно уже терять нечего, так что, пожалуй, заложу я тебя здешним нацикам, а они с Белецким мигом свяжутся. Я им еще и мотивацию подкину.
— Какую… мотивацию?
— Ты же, Антоша, бывший «черный риэлтер», на своих махинациях три квартиры себе отжал: в Бердянске, Скадовске и Геническе. Так что у тебя тут же и завещание возьмут, потому что альтернатива – горшок с крысой Ларисой. Ты сильно попал, чувак.
— Чего ты от меня хочешь? – выдавил из себя Антоха.
— Всего две услуги. Первая: организуй мне такой же санитарский прикид, и немедленно. Вторая: проведи меня в «трехэтажку», я знаю, что проход отсюда есть.
— У меня нет возможности туда проходить.
— Тогда мы взаимно бесполезны. Придется тебя заложить.
Санитар начал сдаваться:
— Ну хорошо, допустим, провел. Тебя там все равно быстро выловят. А меня при таком раскладе потом за яйца подвесят.
— А я тебя оглушу, руки и ноги скотчем замотаю, так что будет тебе алиби. Как в лучших шпионских фильмах. Тогда и яйца в целости сохранишь.
Антоха угрюмо кивнул.
Вся их беседа заняла считанные минуты, ни врач, ни конвоир, за это время так и не появились.
Пока Роман быстро переодевался в санитарской комнате, а потом они направлялись в сторону перехода, он даже успел выведать у толстяка, что тот в силу своего недостаточного статуса ничего не знал ни о предназначении «трехэтажки», ни о том, как там убивают, и каким путем из нее вывозят тела убитых.
Они прошли переход, и Антоха набрал код на замке бронированной двери. Роман потянул дверь. Открылась!
— Ладно, теперь я выполню свою часть договора. А поворотись-ка, сын… Ну, с Богом!
Роман обрушил на Антоху град ударов по голове и лицу. Когда тот отключился, Роман перетащил тело обратно в сторону санчасти и запихал в первую попавшуюся кладовку, замотав, как обещал, руки, ноги и рот заблаговременно прихваченным с собой из санитарской скотчем.
Потом беглец вернулся к приоткрытой двери и оказался в «трехэтажке». Дверь за ним захлопнулась, отрезав путь к отступлению.
Он находился в небольшом коридоре, тускло освещаемом лампочками. Коридор заканчивался другой дверью – единственной.
«Если она заперта, то я теперь та же крыса в горшке»
Роман подошел к двери и толкнул.
И – о счастье! – она оказалась не заперта.
Он оказался на большом балконе, нависающим над темной пустотой. Сколько бы он не вглядывался вниз, разобрать что-либо было невозможно.
Куда-то вбок уходила лестница, Роман спустился по ней, прошел вперед всего несколько шагов и увидел тяжелую железную дверь, напоминающую корабельную. Дверь оказалась приоткрыта, но за ней была полная темнота.
Еще какое-то мгновение Роман колебался, а затем подумал, что как раз в темноте ему вряд ли угрожает какая-либо опасность. К тому же он почувствовал слабое движение воздуха, что придало ему уверенности. Беглец прошел вперед, вытянул руки вперед и попытался определить, насколько велико помещение, в котором он оказался.
В какой-то момент ему показалось, что он сошел с широкой и выгнутой полукругом ступеньки на идеально гладкий пол. Он не ощущал под своими подошвами ни шероховатого песка, ни стыков кафельной плитки, ни мусора. Это было что-то необычное. Роман присел и провел по полу ладонью. Похоже, он стоял на отполированном металле. Он сделал еще один шаг и испытал чувство легкой паники. Здесь абсолютно отсутствовал какой-либо свет.
Вдруг с утробным рычанием, переходящим в вой, запустился какой-то ротор, и пол под беглецом дрогнул и стал опускаться. Роман бы немедленно кинулся бежать, если бы знал, куда именно. Ему ничего не оставалось, как присесть и на всякий случай прикрыть голову руками. Что это, лифт, сработавший автоматически под его тяжестью? Или поршень гигантского насоса?
Движение прекратилось так же внезапно, как и началось.
Ослепительно, подобно разорвавшейся бомбе, над ним вспыхнули светильники.
– Извини, что я не сразу включил свет, – сказал кто-то сверху.
Роман медленно оторвал ладони от лица и, щурясь, огляделся. Он стоял на дне огромной цилиндрической емкости, металлического резервуара, этакой гигантской кастрюли. И больше здесь не было ничего, только идеально гладкая, замкнутая кольцом стена. Роман поднял голову. На краю колодца стоял тот, кого он уж точно не ожидал здесь увидеть.
Игорь Валерьевич Коломойский собственной персоной.
— Знаешь, Рома, — в этом помещении голос Коломойского гулко вибрировал. – Уже в лагере я окончательно убедился, что ты «крот» не простой, а прирожденный. Грамотно ты из венгра сведения вытаскивал, а потом санитара вербовал. Пока ты был в моей команде, я поначалу и предположить не мог, что ты враг, который к нам внедриться решил. И ведь не в том главная проблема, что ты секретную информацию антимайдановцам сливал, а в том, что если бы ты на ерунде не спалился, то так бы и карабкался до самых верхов. А потом бы нам удар в спину нанес. Наверняка, ты биографию генерала Монка за пример взять решил?
— А на чем я спалился?
— На Георгии. Когда слушок пошел, что когда-то он был одним из тех, кто в СБУ разрабатывал операцию по малайзийскому "Боингу", ты сразу стал возле Георгия крутиться, в друзья к нему набивался. Хотел на инфу раскрутить. Вот на этом ты и прокололся. А ведь у тебя даже сейчас любопытства не меньше, чем страха. Я угадал?
Роман нервно сглотнул слюну:
— Угадали, Игорь Валерьевич.
— Тогда слушай. Ты сейчас сидишь в «кислотной ванне». Тем, кого приводят сюда — а это судьба каждого заключенного, который уже выработал свой ресурс – предстоит стать «шипучими таблетками». В ванну медленно заливается кислота, которая растворяет «таблетку» не быстро, но полностью. Пациент, конечно, вопит, но стены здесь звуконепроницаемые, зато для тех, кто сверху любуется зрелищем из гостевой ложи, развлечение бесподобное. Ведь это не на экране, а наяву.
— И кто в гостевой ложе?
— Большие люди, верхушка страны – из правительства, депутаты Рады, генералитет, и так далее. Мы, новая украинская элита, которая два с половиной года назад свергла Януковича, по сути своей – древние римляне. Те тоже грызли друг друга, убивали, но было место, где все раздоры на несколько часов забывались, и они на время становились единым целым. Это место – Колизей. Когда лев разматывал по арене кишки гладиатора, римляне черпали из этого зрелища силу и волю к борьбе. И мы – те же римляне. Иногда на здешнюю мистерию даже женщины приезжают. Ты, наверное, не знаешь, что националистки по темпераменту – самые взрывные. Когда внизу «таблетка» растворяется и орет, они одежду с себя срывают, мастурбируют и в экстазе по полу катаются. Но основные зрители здесь – мужчины. А они от этого зрелища просто рычат. Становятся самими собой. Аппетит у них появляется зверский, потом от лагеря не успевают толком отъехать, как велят своей обслуге выставлять мангал и шашлык жарить. Вот так. Ну и правило тут есть железное. Зрители здесь ничего не снимают, и их здесь никто не снимает.
— И большие с них деньги берете за диснейлэнд?
— С наших – не беру. У нас другие расчеты. Но приезжают еще американцы, поляки, шведы. Вот они огромные суммы платят. У себя им такого зрелища не увидеть.
Невозможно описать то, что испытал Роман, услышав эти откровения. Только сейчас он понял, что страна оказалась во власти людей с тяжелыми психическими расстройствами. Тех, кем двигала не логика, не здравый смысл, а что-то темное и страшное в подсознании, выплеснутое наружу при первой удачной возможности.
– Что-то заговорились мы. Пора завершать твою бессмысленную жизнь, Роман, – сказал Коломойский и стал надевать на рот респиратор. – Сейчас я самолично открою кран и наполню эту бочку кислотой.
Он все дальше отходил от края резервуара, и Роман уже видел только его голову. Раздался щелчок, и в стене открылся люк, из которого тотчас хлынула маслянистая жидкость с едким запахом.
Емкость наполнялась кислотой, желтая лужа уже быстро растекалась по полу. Волна ужаса прокатилась по спине Романа. Он поднял голову и завыл от бессилия и отчаянья.
Кислота захватывала последние сухие пятна на полу и подбиралась к его ботинкам.
И тут что-то случилось. Коломойский вдруг дернулся, раскрыл рот и повалился на бок. Его голова повисла над резервуаром, и на Романа полетели крупные, тяжелые капли крови.
Через минуту кислота перестала литься.
Над чашей склонился незнакомый парень в форме нацгвардии. Он крикнул:
— Держи!
По лицу Романа хлестнул конец веревки Он схватил ее, намотал на руку и потянул веревку на себя. Парень, раскрасневшись от напряжения, тащил его вверх. Наконец, Роману удалось достичь края чаши и ухватиться. Он подтянулся и перекатился на пол, а рядом в изнеможении свалился его спаситель.
Несколько минут оба судорожно глотали ртом воздух, как вытащенные из воды рыбы.
— Так ты не нацик? – отдышавшись, спросил Роман.
— Работал под нацика. Как и ты. Нас много, куда больше, чем они думают. В позапрошлом году фашисты у меня семью убили: отца, мать и маленького брата. Я несколько месяцев пытался до этой гниды добраться, вот только сейчас удалось.
— Ты знаешь, как нам отсюда выбраться?
— Само собой, только я сначала дело довершу.
Парень подтащил безвольное тело Коломойского к краю резервуара и сильно толкнул его. Олигарх упал в кислоту головой вниз, гулко ударился о дно, завалился на бок, страшно раскинув в сторону руки и ноги. Роману показалось, что Коломойский дернулся в агонии от непостижимой боли, когда кислота стала пожирать его тело.
Парень потянул Романа к выходу:
— Скорее!
Они бросились к двери.
«И пришёл день и пришёл час конца и воспели трубы пришествие их и спустились с небес Ангелы Апокалипсиса ведомые десницей Господа… И устрашатся лика их слабые и падут ниц пред ними цари земные и их рабы… И не будет силы что могла бы им противостоять ибо они есть конец всего сущего… И во главе их был Ангел с крыльями из огня и плащаница на нём была из крови и плоти человеческой а в руке его зажато было копьё из чистого света и имя его Гнев Божий… И возвестил Ангел по всей земле пришёл гнев твой и время судить и дать возмездие рабам твоим пророка и святым и боящимся имени твоего малым и великим и погубить губящих землю… И открыл Ангел печати и излил чашу гнева Божьего на землю и вода стала кровью и всё живое страдало от жажды… И открыл Ангел вторую печать и излил чашу на землю и упали с неба звёзды и сожгли треть живого на земле… И открыл Ангел третью печать и излил чашу на землю и поразила болезнь до сели невиданная треть живого на земле и люди покрытые язвами гноеточащими возроптали на Волю Божью… И открыл Ангел четвёртую печать и излил чашу на землю и пришла саранча и числа ей не было и пожрала все посевы и сады людские и наступил голод великий… И открыл Ангел пятую печать и излил чашу на землю и погасло солнце и погрузился мир в хаос… И открыл Ангел шесту печать и излил чашу на землю и явились демоны во главе с хозяином своим Зверем лютым и началась эра Зверя… Люди приклонялись пред ним а те что отказались присягнуть ему были люто убиенны и стояли города погружённые во тьму а на площадях их лежали трупы человеческие и некому было похоронить их ибо каждый думал только о своём теле… И собрал Зверь армию невиданную из демонов и прислужников человеческих и вышел он против неба…. И открыл Ангел седьмую печать и излил чашу Возмездия Божьего и повёл своё воинства Ангелов Апокалипсиса протии легионов Зверя и грянула Битва Конца всего сущего на земли и вышли моря из берегов и опали горы и вздыбилась земля от стона сгораемая от огня гнева Ангелов Апокалипсиса…»
[Скрыть]
Регистрационный номер 0307106 выдан для произведения:
ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РАССКАЗ
_______________________________________________________________________
Роман нагнулся и вновь обхватил покрытыми язвами ладонями ящик. Но на этот раз он не смог его даже сдвинуть с места – в руке, искусанной конвойными собаками, силы совсем не было. В начале рабочего дня он еще мог этой рукой что-то делать, потом она немела, переставала слушаться. Если бы нацгвардейцы это увидели, никто не мог знать, чем бы все кончилось.
Любой из них в соответствии со своим настроением мог определить Роману любое наказание за плохую работу: выпороть, подвесить за вывернутые руки часа на три-четыре на столбе или собственноручно дубинкой избить до полусмерти или до смерти. Наконец, каждый нацгвардеец мог просто пристрелить его без всяких слов и объяснений.
Промзону заключенные называли «химией».
Обреченные люди, изможденные, смертельно измученные за длинный каторжный день, вообще ничего не ощущали, кроме вечной усталости и голода. Каждый из них скорей хотел в свой вонючий барак, чтобы доплестись до пищеблока, получить свою порцию скудного ужина, затем кое-как дождаться вечерней переклички на плацу и уж потом упасть на нары и провалиться в сон, как в могилу. Но прежде надо было добраться от промзоны до барака, а это не каждому удавалось без избиения.
Сейчас Роман не смог вынести тяжести ящика и опять уронил его. Тогда стоявший сбоку нацгвардеец в респираторе и с желто-голубой повязкой на рукаве принялся его остервенело избивать. Он свалил его ударом дубинки наземь, затем пинал, топтал ногами, рыча, как зверь.
Потом его потащили в так называемую «экзекуционную комнату»…
__________________________________________________________________________
Теперь перенесемся на несколько дней назад. Первая ночь Романа в концлагере преподнесла ему множество неприятных поводов для размышления.
Тогда весь барак, придя с переклички, сразу погрузился в короткий, тяжкий сон, заключенные храпели, некоторые ворочались, не просыпаясь, в разных углах постанывали, иногда то тот, то другой заключенный дико вскрикивал или что-то испуганно, торопливо бормотал, тоже не просыпаясь. Роман знал, что это людям снятся их сны, такие же кошмарные и тяжкие, как явь.
Скрипнула входная дверь. Роман торопливо натянул на себя лохмотья, отвернулся к стене, закрыл глаза. В такое время в барак могли войти только нацгвардейцы с какой-либо проверкой или обыском. В любом случае надо было лежать, надо было, как положено в это время, спать и лишь по команде вскакивать, не мешкая, строиться в проходе барака, а там делать, что прикажут. Но тот, кто заглядывал, вышел и закрыл дверь.
Скользкая деревянная стена, лицом к которой лежал Роман, пахла плесенью, от этого запаха мутило, голову распирало изнутри чем-то острым.
Он повернулся к соседу, закарпатскому венгру по имени Дьердь, и зашептал:
— Меня еще на работу не выводили, расскажи: здесь что, химия какая-то? Почему все такие желтые?
Дьердь откашлял в кулак сгусток бурой мокроты:
— Особо вредное химпроизводство. Ты пожелтеешь где-то через неделю, это уже в организме необратимые изменения пойдут. С того момента считай, что счет пошел. Даже не на месяцы, а на недели.
— Да, дело швах. И сколько здесь в среднем живут?
— А здесь вовсе не от химии мрут. Просто не успевают до этого дотянуть. Раз в неделю каждый проходит в санчасти медосмотр. Как только выявляют, кто уже почти «двухсотый», того прямо оттуда забирают в «трехэтажку».
Днем Роман уже обратил внимание на зловещего вида здание с заделанными кирпичом окнами. Оно было соединено с санчастью коротким переходом. Вполне подходящее место для завершения жизненного пути.
— И как нас там умерщвляют?
Сосед нервно хихикнул:
— Это главная тайна нашей богадельни. На донорские органы точно не разделывают. После «химии» их даже собаки есть не станут. Версия с опытами на людях тоже не прокатывает – ну не тянет эта гробница на медицинский блок, да и условия здесь не те. Так что гадать не берусь, да и зачем? Все равно каждый из нас в свое время все это узнает, и довольно скоро.
— А как тогда трупы отсюда вывозят?
— А это – тайна номер два. Ни одной труповозки оттуда ни разу не отъезжало. Крематория тоже нет, потому что ни труб, ни дыма.
— Тогда остается одно, — вслух рассуждал Роман. – Подземный переход, который ведет за территорию лагеря. По нему трупы и вывозят. Хм… Значит, есть все же отсюда выход. Пусть даже вперед ногами.
— Хочешь, как Эдмон Дантес? – усмехнулся Дьердь.
— Да я уже не знаю, чего тут хотеть… А вообще, к «трехэтажке» какие машины подъезжают?
— Грузовиков не бывает почти. Зато часто стоят рядом навороченные иномарки. Какие-то вип-персоны туда регулярно наведываются. По-моему, это хунтари, и есть даже самого высокого уровня. Кстати, это уже тайна номер три.
Роман задумался. Каждое новое сообщение о «трехэтажке» только добавляло загадок и ставило в тупик. Он спросил венгра:
— А тебя за что забрали? Кому-то сильно не понравился?
— Дом мой кому-то сильно понравился.
— Понятно. Кстати, промзона здешняя… Это химпроизводство…
— Собственность Коломойского. Как и мы.
Роман присвистнул:
— Вот это поворот событий! Я ведь в его команде… был. Одним из доверенных лиц. До вчерашнего дня, пока в машину не запихали с мешком на голове. А сняли мешок уже здесь.
— Наверное, тебя конкуренты сожрали. Типа в борьбе «за доступ к боссу».
Помолчали. Потом Дьердь спросил:
— А что там на воле?
— Не намного лучше. В Киеве опять боестолкновения, работают даже гранатометами.
— Кто с кем?
— Тебе сильно интересно?
— Да нет. Мне уже все безразлично. Хотя, нет… Хочешь, еще кое-что расскажу?
— Ну? — с интересом выдохнул Роман.
— Рассказывали одну историю. Вроде, привозили сюда с воли электрика, что-то подправить в "трехэтажке". Видимо, по ошибке в самое ненужное время привезли. Что-то он там увидел и свихнулся сразу. Его выводили, а он повторял: "Ад — не после смерти. Ад — перед ней!". Его быстро сунули в машину и — за территорию. Наверное, как из лагеря вывезли, сразу пристрелили. Так что для нас худшее — впереди.
Дьердь натужно откашлялся, повернулся на бок и заснул. Роман еще долго ворочался, переваривая все услышанное.
_______________________________________________________________________________________________
Теперь, направляясь под конвоем в «экзекуционную», он ожидал чего-то несомненно плохого, но, возможно, еще не худшего. Все-таки казарма охраны не была соединена с «трехэтажкой», в которой завершался жизненный путь узников.
В помещении нацгвардии Роман оказался впервые. О нем он знал мало. Слышал, например, что среди заключенных были и женщины, и тех из них, кто помоложе, регулярно водили сюда для обслуживания потребностей нацгвардейцев.
Его пинком втолкнули в захламленную комнату без окон. На продавленных креслах, вольготно развалившись, покуривали бойцы в черной униформе. Романа вывели в центр комнаты, а перед ним поставили детский горшок, накрытый куском мутного стекла. Сквозь стекло было видно, как внутри горшка метался небольшой бурый комок.
— Знаешь, кто там? – спросил главный из охранников.
— Крыса, что ли?
— Не просто крыса. У нее имя есть, она у нас Лариса. Мы ее давно не кормили, сейчас она гвозди готова перегрызать.
— Меня ей хотите скормить?
— Частично. Мы тебе этот горшок к заднице припаяем и прикрутим скотчем. Лариска через анус к тебе в кишечник залезет и там новые лабиринты прогрызет. Настраивайся на острые ощущения.
Роман провалился в ступор. Он не мог произнести ни слова, а от него, похоже, чего-то ждали, так как с любопытством за ним наблюдали. Молчание затянулось, и главный нацгвардеец нарушил его первым:
— Но есть и второй вариант. То есть, ты вот здесь заполняешь и расписываешься.
Роман взглянул на протянутый ему лист. Это был новый вариант его собственного завещания, согласно которому все его движимое и недвижимое имущество после смерти переходит к кому-то с совершенно незнакомой фамилией.
— Вообще-то, завещание заверяется у нотариуса.
— А вот это уже не твоя забота. Раз надо, то и будет заверено. Потом.
Косясь на таивший нешуточную угрозу горшок, Роман выполнил все, что от него требовалось. После чего его вывели оттуда. Шел он на ватных ногах и потом приходил в себя очень долго.
Когда он вернулся в барак, то обнаружил отсутствие Дьердя.
— Его днем прямо из санчасти в «трехэтажку» забрали, — шепнул другой сосед. – Отмучился мужик…
А на следующий вечер Романа самого отвели в санчасть.
___________________________________________________________________________________________
Коридор санчасти был пуст. Конвоир почему-то ушел, да и врач, заперев кабинет, тоже ушел, буркнув: «Я скоро».
Роман присел на скамью и вдруг резко вскочил. По коридору лениво брел толстячок-санитар с удивительно знакомой физиономией.
Роман резко шагнул ему навстречу:
— Антоха! Давно не виделись!
Толстяк резко остановился, а Роман продолжил:
— Никогда не наблюдал раньше переквалификацию правосека в санитара. Это ты так надеешься от Белецкого укрыться? Ты ведь у него крупную сумму «смайданил», так он тебя уже заочно приговорил и всюду ищет, чуть ли не ориентировки рассылает.
Глазки Антохи беспокойно забегали, он явно запаниковал. А Роман его добивал:
— Мне все равно уже терять нечего, так что, пожалуй, заложу я тебя здешним нацикам, а они с Белецким мигом свяжутся. Я им еще и мотивацию подкину.
— Какую… мотивацию?
— Ты же, Антоша, бывший «черный риэлтер», на своих махинациях три квартиры себе отжал: в Бердянске, Скадовске и Геническе. Так что у тебя тут же и завещание возьмут, потому что альтернатива – горшок с крысой Ларисой. Ты сильно попал, чувак.
— Чего ты от меня хочешь? – выдавил из себя Антоха.
— Всего две услуги. Первая: организуй мне такой же санитарский прикид, и немедленно. Вторая: проведи меня в «трехэтажку», я знаю, что проход отсюда есть.
— У меня нет возможности туда проходить.
— Тогда мы взаимно бесполезны. Придется тебя заложить.
Санитар начал сдаваться:
— Ну хорошо, допустим, провел. Тебя там все равно быстро выловят. А меня при таком раскладе потом за яйца подвесят.
— А я тебя оглушу, руки и ноги скотчем замотаю, так что будет тебе алиби. Как в лучших шпионских фильмах. Тогда и яйца в целости сохранишь.
Антоха угрюмо кивнул.
Вся их беседа заняла считанные минуты, ни врач, ни конвоир, за это время так и не появились.
Пока Роман быстро переодевался в санитарской комнате, а потом они направлялись в сторону перехода, он даже успел выведать у толстяка, что тот в силу своего недостаточного статуса ничего не знал ни о предназначении «трехэтажки», ни о том, как там убивают, и каким путем из нее вывозят тела убитых.
Они прошли переход, и Антоха набрал код на замке бронированной двери. Роман потянул дверь. Открылась!
— Ладно, теперь я выполню свою часть договора. А поворотись-ка, сын… Ну, с Богом!
Роман обрушил на Антоху град ударов по голове и лицу. Когда тот отключился, Роман перетащил тело обратно в сторону санчасти и запихал в первую попавшуюся кладовку, замотав, как обещал, руки, ноги и рот заблаговременно прихваченным с собой из санитарской скотчем.
Потом беглец вернулся к приоткрытой двери и оказался в «трехэтажке». Дверь за ним захлопнулась, отрезав путь к отступлению.
Он находился в небольшом коридоре, тускло освещаемом лампочками. Коридор заканчивался другой дверью – единственной.
«Если она заперта, то я теперь та же крыса в горшке»
Роман подошел к двери и толкнул.
И – о счастье! – она оказалась не заперта.
Он оказался на большом балконе, нависающим над темной пустотой. Сколько бы он не вглядывался вниз, разобрать что-либо было невозможно.
Куда-то вбок уходила лестница, Роман спустился по ней, прошел вперед всего несколько шагов и увидел тяжелую железную дверь, напоминающую корабельную. Дверь оказалась приоткрыта, но за ней была полная темнота.
Еще какое-то мгновение Роман колебался, а затем подумал, что как раз в темноте ему вряд ли угрожает какая-либо опасность. К тому же он почувствовал слабое движение воздуха, что придало ему уверенности. Беглец прошел вперед, вытянул руки вперед и попытался определить, насколько велико помещение, в котором он оказался.
В какой-то момент ему показалось, что он сошел с широкой и выгнутой полукругом ступеньки на идеально гладкий пол. Он не ощущал под своими подошвами ни шероховатого песка, ни стыков кафельной плитки, ни мусора. Это было что-то необычное. Роман присел и провел по полу ладонью. Похоже, он стоял на отполированном металле. Он сделал еще один шаг и испытал чувство легкой паники. Здесь абсолютно отсутствовал какой-либо свет.
Вдруг с утробным рычанием, переходящим в вой, запустился какой-то ротор, и пол под беглецом дрогнул и стал опускаться. Роман бы немедленно кинулся бежать, если бы знал, куда именно. Ему ничего не оставалось, как присесть и на всякий случай прикрыть голову руками. Что это, лифт, сработавший автоматически под его тяжестью? Или поршень гигантского насоса?
Движение прекратилось так же внезапно, как и началось.
Ослепительно, подобно разорвавшейся бомбе, над ним вспыхнули светильники.
– Извини, что я не сразу включил свет, – сказал кто-то сверху.
Роман медленно оторвал ладони от лица и, щурясь, огляделся. Он стоял на дне огромной цилиндрической емкости, металлического резервуара, этакой гигантской кастрюли. И больше здесь не было ничего, только идеально гладкая, замкнутая кольцом стена. Роман поднял голову. На краю колодца стоял тот, кого он уж точно не ожидал здесь увидеть.
Игорь Валерьевич Коломойский собственной персоной.
— Знаешь, Рома, — в этом помещении голос Коломойского гулко вибрировал. – Уже в лагере я окончательно убедился, что ты «крот» не простой, а прирожденный. Грамотно ты из венгра сведения вытаскивал, а потом санитара вербовал. Пока ты был в моей команде, я поначалу и предположить не мог, что ты враг, который к нам внедриться решил. И ведь не в том главная проблема, что ты секретную информацию антимайдановцам сливал, а в том, что если бы ты на ерунде не спалился, то так бы и карабкался до самых верхов. А потом бы нам удар в спину нанес. Наверняка, ты биографию генерала Монка за пример взять решил?
— А на чем я спалился?
— На Георгии. Когда слушок пошел, что когда-то он был одним из тех, кто в СБУ разрабатывал операцию по малайзийскому "Боингу", ты сразу стал возле Георгия крутиться, в друзья к нему набивался. Хотел на инфу раскрутить. Вот на этом ты и прокололся. А ведь у тебя даже сейчас любопытства не меньше, чем страха. Я угадал?
Роман нервно сглотнул слюну:
— Угадали, Игорь Валерьевич.
— Тогда слушай. Ты сейчас сидишь в «кислотной ванне». Тем, кого приводят сюда — а это судьба каждого заключенного, который уже выработал свой ресурс – предстоит стать «шипучими таблетками». В ванну медленно заливается кислота, которая растворяет «таблетку» не быстро, но полностью. Пациент, конечно, вопит, но стены здесь звуконепроницаемые, зато для тех, кто сверху любуется зрелищем из гостевой ложи, развлечение бесподобное. Ведь это не на экране, а наяву.
— И кто в гостевой ложе?
— Большие люди, верхушка страны – из правительства, депутаты Рады, генералитет, и так далее. Мы, новая украинская элита, которая два с половиной года назад свергла Януковича, по сути своей – древние римляне. Те тоже грызли друг друга, убивали, но было место, где все раздоры на несколько часов забывались, и они на время становились единым целым. Это место – Колизей. Когда лев разматывал по арене кишки гладиатора, римляне черпали из этого зрелища силу и волю к борьбе. И мы – те же римляне. Иногда на здешнюю мистерию даже женщины приезжают. Ты, наверное, не знаешь, что националистки по темпераменту – самые взрывные. Когда внизу «таблетка» растворяется и орет, они одежду с себя срывают, мастурбируют и в экстазе по полу катаются. Но основные зрители здесь – мужчины. А они от этого зрелища просто рычат. Становятся самими собой. Аппетит у них появляется зверский, потом от лагеря не успевают толком отъехать, как велят своей обслуге выставлять мангал и шашлык жарить. Вот так. Ну и правило тут есть железное. Зрители здесь ничего не снимают, и их здесь никто не снимает.
— И большие с них деньги берете за диснейлэнд?
— С наших – не беру. У нас другие расчеты. Но приезжают еще американцы, поляки, шведы. Вот они огромные суммы платят. У себя им такого зрелища не увидеть.
Невозможно описать то, что испытал Роман, услышав эти откровения. Только сейчас он понял, что страна оказалась во власти людей с тяжелыми психическими расстройствами. Тех, кем двигала не логика, не здравый смысл, а что-то темное и страшное в подсознании, выплеснутое наружу при первой удачной возможности.
– Что-то заговорились мы. Пора завершать твою бессмысленную жизнь, Роман, – сказал Коломойский и стал надевать на рот респиратор. – Сейчас я самолично открою кран и наполню эту бочку кислотой.
Он все дальше отходил от края резервуара, и Роман уже видел только его голову. Раздался щелчок, и в стене открылся люк, из которого тотчас хлынула маслянистая жидкость с едким запахом.
Емкость наполнялась кислотой, желтая лужа уже быстро растекалась по полу. Волна ужаса прокатилась по спине Романа. Он поднял голову и завыл от бессилия и отчаянья.
Кислота захватывала последние сухие пятна на полу и подбиралась к его ботинкам.
И тут что-то случилось. Коломойский вдруг дернулся, раскрыл рот и повалился на бок. Его голова повисла над резервуаром, и на Романа полетели крупные, тяжелые капли крови.
Через минуту кислота перестала литься.
Над чашей склонился незнакомый парень в форме нацгвардии. Он крикнул:
— Держи!
По лицу Романа хлестнул конец веревки Он схватил ее, намотал на руку и потянул веревку на себя. Парень, раскрасневшись от напряжения, тащил его вверх. Наконец, Роману удалось достичь края чаши и ухватиться. Он подтянулся и перекатился на пол, а рядом в изнеможении свалился его спаситель.
Несколько минут оба судорожно глотали ртом воздух, как вытащенные из воды рыбы.
— Так ты не нацик? – отдышавшись, спросил Роман.
— Работал под нацика. Как и ты. Нас много, куда больше, чем они думают. В позапрошлом году фашисты у меня семью убили: отца, мать и маленького брата. Я несколько месяцев пытался до этой гниды добраться, вот только сейчас удалось.
— Ты знаешь, как нам отсюда выбраться?
— Само собой, только я сначала дело довершу.
Парень подтащил безвольное тело Коломойского к краю резервуара и сильно толкнул его. Олигарх упал в кислоту головой вниз, гулко ударился о дно, завалился на бок, страшно раскинув в сторону руки и ноги. Роману показалось, что Коломойский дернулся в агонии от непостижимой боли, когда кислота стала пожирать его тело.
Парень потянул Романа к выходу:
— Скорее!
Они бросились к двери.
«И пришёл день и пришёл час конца и воспели трубы пришествие их и спустились с небес Ангелы Апокалипсиса ведомые десницей Господа… И устрашатся лика их слабые и падут ниц пред ними цари земные и их рабы… И не будет силы что могла бы им противостоять ибо они есть конец всего сущего… И во главе их был Ангел с крыльями из огня и плащаница на нём была из крови и плоти человеческой а в руке его зажато было копьё из чистого света и имя его Гнев Божий… И возвестил Ангел по всей земле пришёл гнев твой и время судить и дать возмездие рабам твоим пророка и святым и боящимся имени твоего малым и великим и погубить губящих землю… И открыл Ангел печати и излил чашу гнева Божьего на землю и вода стала кровью и всё живое страдало от жажды… И открыл Ангел вторую печать и излил чашу на землю и упали с неба звёзды и сожгли треть живого на земле… И открыл Ангел третью печать и излил чашу на землю и поразила болезнь до сели невиданная треть живого на земле и люди покрытые язвами гноеточащими возроптали на Волю Божью… И открыл Ангел четвёртую печать и излил чашу на землю и пришла саранча и числа ей не было и пожрала все посевы и сады людские и наступил голод великий… И открыл Ангел пятую печать и излил чашу на землю и погасло солнце и погрузился мир в хаос… И открыл Ангел шесту печать и излил чашу на землю и явились демоны во главе с хозяином своим Зверем лютым и началась эра Зверя… Люди приклонялись пред ним а те что отказались присягнуть ему были люто убиенны и стояли города погружённые во тьму а на площадях их лежали трупы человеческие и некому было похоронить их ибо каждый думал только о своём теле… И собрал Зверь армию невиданную из демонов и прислужников человеческих и вышел он против неба…. И открыл Ангел седьмую печать и излил чашу Возмездия Божьего и повёл своё воинства Ангелов Апокалипсиса протии легионов Зверя и грянула Битва Конца всего сущего на земли и вышли моря из берегов и опали горы и вздыбилась земля от стона сгораемая от огня гнева Ангелов Апокалипсиса…»
_______________________________________________________________________
Роман нагнулся и вновь обхватил покрытыми язвами ладонями ящик. Но на этот раз он не смог его даже сдвинуть с места – в руке, искусанной конвойными собаками, силы совсем не было. В начале рабочего дня он еще мог этой рукой что-то делать, потом она немела, переставала слушаться. Если бы нацгвардейцы это увидели, никто не мог знать, чем бы все кончилось.
Любой из них в соответствии со своим настроением мог определить Роману любое наказание за плохую работу: выпороть, подвесить за вывернутые руки часа на три-четыре на столбе или собственноручно дубинкой избить до полусмерти или до смерти. Наконец, каждый нацгвардеец мог просто пристрелить его без всяких слов и объяснений.
Промзону заключенные называли «химией».
Обреченные люди, изможденные, смертельно измученные за длинный каторжный день, вообще ничего не ощущали, кроме вечной усталости и голода. Каждый из них скорей хотел в свой вонючий барак, чтобы доплестись до пищеблока, получить свою порцию скудного ужина, затем кое-как дождаться вечерней переклички на плацу и уж потом упасть на нары и провалиться в сон, как в могилу. Но прежде надо было добраться от промзоны до барака, а это не каждому удавалось без избиения.
Сейчас Роман не смог вынести тяжести ящика и опять уронил его. Тогда стоявший сбоку нацгвардеец в респираторе и с желто-голубой повязкой на рукаве принялся его остервенело избивать. Он свалил его ударом дубинки наземь, затем пинал, топтал ногами, рыча, как зверь.
Потом его потащили в так называемую «экзекуционную комнату»…
__________________________________________________________________________
Теперь перенесемся на несколько дней назад. Первая ночь Романа в концлагере преподнесла ему множество неприятных поводов для размышления.
Тогда весь барак, придя с переклички, сразу погрузился в короткий, тяжкий сон, заключенные храпели, некоторые ворочались, не просыпаясь, в разных углах постанывали, иногда то тот, то другой заключенный дико вскрикивал или что-то испуганно, торопливо бормотал, тоже не просыпаясь. Роман знал, что это людям снятся их сны, такие же кошмарные и тяжкие, как явь.
Скрипнула входная дверь. Роман торопливо натянул на себя лохмотья, отвернулся к стене, закрыл глаза. В такое время в барак могли войти только нацгвардейцы с какой-либо проверкой или обыском. В любом случае надо было лежать, надо было, как положено в это время, спать и лишь по команде вскакивать, не мешкая, строиться в проходе барака, а там делать, что прикажут. Но тот, кто заглядывал, вышел и закрыл дверь.
Скользкая деревянная стена, лицом к которой лежал Роман, пахла плесенью, от этого запаха мутило, голову распирало изнутри чем-то острым.
Он повернулся к соседу, закарпатскому венгру по имени Дьердь, и зашептал:
— Меня еще на работу не выводили, расскажи: здесь что, химия какая-то? Почему все такие желтые?
Дьердь откашлял в кулак сгусток бурой мокроты:
— Особо вредное химпроизводство. Ты пожелтеешь где-то через неделю, это уже в организме необратимые изменения пойдут. С того момента считай, что счет пошел. Даже не на месяцы, а на недели.
— Да, дело швах. И сколько здесь в среднем живут?
— А здесь вовсе не от химии мрут. Просто не успевают до этого дотянуть. Раз в неделю каждый проходит в санчасти медосмотр. Как только выявляют, кто уже почти «двухсотый», того прямо оттуда забирают в «трехэтажку».
Днем Роман уже обратил внимание на зловещего вида здание с заделанными кирпичом окнами. Оно было соединено с санчастью коротким переходом. Вполне подходящее место для завершения жизненного пути.
— И как нас там умерщвляют?
Сосед нервно хихикнул:
— Это главная тайна нашей богадельни. На донорские органы точно не разделывают. После «химии» их даже собаки есть не станут. Версия с опытами на людях тоже не прокатывает – ну не тянет эта гробница на медицинский блок, да и условия здесь не те. Так что гадать не берусь, да и зачем? Все равно каждый из нас в свое время все это узнает, и довольно скоро.
— А как тогда трупы отсюда вывозят?
— А это – тайна номер два. Ни одной труповозки оттуда ни разу не отъезжало. Крематория тоже нет, потому что ни труб, ни дыма.
— Тогда остается одно, — вслух рассуждал Роман. – Подземный переход, который ведет за территорию лагеря. По нему трупы и вывозят. Хм… Значит, есть все же отсюда выход. Пусть даже вперед ногами.
— Хочешь, как Эдмон Дантес? – усмехнулся Дьердь.
— Да я уже не знаю, чего тут хотеть… А вообще, к «трехэтажке» какие машины подъезжают?
— Грузовиков не бывает почти. Зато часто стоят рядом навороченные иномарки. Какие-то вип-персоны туда регулярно наведываются. По-моему, это хунтари, и есть даже самого высокого уровня. Кстати, это уже тайна номер три.
Роман задумался. Каждое новое сообщение о «трехэтажке» только добавляло загадок и ставило в тупик. Он спросил венгра:
— А тебя за что забрали? Кому-то сильно не понравился?
— Дом мой кому-то сильно понравился.
— Понятно. Кстати, промзона здешняя… Это химпроизводство…
— Собственность Коломойского. Как и мы.
Роман присвистнул:
— Вот это поворот событий! Я ведь в его команде… был. Одним из доверенных лиц. До вчерашнего дня, пока в машину не запихали с мешком на голове. А сняли мешок уже здесь.
— Наверное, тебя конкуренты сожрали. Типа в борьбе «за доступ к боссу».
Помолчали. Потом Дьердь спросил:
— А что там на воле?
— Не намного лучше. В Киеве опять боестолкновения, работают даже гранатометами.
— Кто с кем?
— Тебе сильно интересно?
— Да нет. Мне уже все безразлично. Хотя, нет… Хочешь, еще кое-что расскажу?
— Ну? — с интересом выдохнул Роман.
— Рассказывали одну историю. Вроде, привозили сюда с воли электрика, что-то подправить в "трехэтажке". Видимо, по ошибке в самое ненужное время привезли. Что-то он там увидел и свихнулся сразу. Его выводили, а он повторял: "Ад — не после смерти. Ад — перед ней!". Его быстро сунули в машину и — за территорию. Наверное, как из лагеря вывезли, сразу пристрелили. Так что для нас худшее — впереди.
Дьердь натужно откашлялся, повернулся на бок и заснул. Роман еще долго ворочался, переваривая все услышанное.
_______________________________________________________________________________________________
Теперь, направляясь под конвоем в «экзекуционную», он ожидал чего-то несомненно плохого, но, возможно, еще не худшего. Все-таки казарма охраны не была соединена с «трехэтажкой», в которой завершался жизненный путь узников.
В помещении нацгвардии Роман оказался впервые. О нем он знал мало. Слышал, например, что среди заключенных были и женщины, и тех из них, кто помоложе, регулярно водили сюда для обслуживания потребностей нацгвардейцев.
Его пинком втолкнули в захламленную комнату без окон. На продавленных креслах, вольготно развалившись, покуривали бойцы в черной униформе. Романа вывели в центр комнаты, а перед ним поставили детский горшок, накрытый куском мутного стекла. Сквозь стекло было видно, как внутри горшка метался небольшой бурый комок.
— Знаешь, кто там? – спросил главный из охранников.
— Крыса, что ли?
— Не просто крыса. У нее имя есть, она у нас Лариса. Мы ее давно не кормили, сейчас она гвозди готова перегрызать.
— Меня ей хотите скормить?
— Частично. Мы тебе этот горшок к заднице припаяем и прикрутим скотчем. Лариска через анус к тебе в кишечник залезет и там новые лабиринты прогрызет. Настраивайся на острые ощущения.
Роман провалился в ступор. Он не мог произнести ни слова, а от него, похоже, чего-то ждали, так как с любопытством за ним наблюдали. Молчание затянулось, и главный нацгвардеец нарушил его первым:
— Но есть и второй вариант. То есть, ты вот здесь заполняешь и расписываешься.
Роман взглянул на протянутый ему лист. Это был новый вариант его собственного завещания, согласно которому все его движимое и недвижимое имущество после смерти переходит к кому-то с совершенно незнакомой фамилией.
— Вообще-то, завещание заверяется у нотариуса.
— А вот это уже не твоя забота. Раз надо, то и будет заверено. Потом.
Косясь на таивший нешуточную угрозу горшок, Роман выполнил все, что от него требовалось. После чего его вывели оттуда. Шел он на ватных ногах и потом приходил в себя очень долго.
Когда он вернулся в барак, то обнаружил отсутствие Дьердя.
— Его днем прямо из санчасти в «трехэтажку» забрали, — шепнул другой сосед. – Отмучился мужик…
А на следующий вечер Романа самого отвели в санчасть.
___________________________________________________________________________________________
Коридор санчасти был пуст. Конвоир почему-то ушел, да и врач, заперев кабинет, тоже ушел, буркнув: «Я скоро».
Роман присел на скамью и вдруг резко вскочил. По коридору лениво брел толстячок-санитар с удивительно знакомой физиономией.
Роман резко шагнул ему навстречу:
— Антоха! Давно не виделись!
Толстяк резко остановился, а Роман продолжил:
— Никогда не наблюдал раньше переквалификацию правосека в санитара. Это ты так надеешься от Белецкого укрыться? Ты ведь у него крупную сумму «смайданил», так он тебя уже заочно приговорил и всюду ищет, чуть ли не ориентировки рассылает.
Глазки Антохи беспокойно забегали, он явно запаниковал. А Роман его добивал:
— Мне все равно уже терять нечего, так что, пожалуй, заложу я тебя здешним нацикам, а они с Белецким мигом свяжутся. Я им еще и мотивацию подкину.
— Какую… мотивацию?
— Ты же, Антоша, бывший «черный риэлтер», на своих махинациях три квартиры себе отжал: в Бердянске, Скадовске и Геническе. Так что у тебя тут же и завещание возьмут, потому что альтернатива – горшок с крысой Ларисой. Ты сильно попал, чувак.
— Чего ты от меня хочешь? – выдавил из себя Антоха.
— Всего две услуги. Первая: организуй мне такой же санитарский прикид, и немедленно. Вторая: проведи меня в «трехэтажку», я знаю, что проход отсюда есть.
— У меня нет возможности туда проходить.
— Тогда мы взаимно бесполезны. Придется тебя заложить.
Санитар начал сдаваться:
— Ну хорошо, допустим, провел. Тебя там все равно быстро выловят. А меня при таком раскладе потом за яйца подвесят.
— А я тебя оглушу, руки и ноги скотчем замотаю, так что будет тебе алиби. Как в лучших шпионских фильмах. Тогда и яйца в целости сохранишь.
Антоха угрюмо кивнул.
Вся их беседа заняла считанные минуты, ни врач, ни конвоир, за это время так и не появились.
Пока Роман быстро переодевался в санитарской комнате, а потом они направлялись в сторону перехода, он даже успел выведать у толстяка, что тот в силу своего недостаточного статуса ничего не знал ни о предназначении «трехэтажки», ни о том, как там убивают, и каким путем из нее вывозят тела убитых.
Они прошли переход, и Антоха набрал код на замке бронированной двери. Роман потянул дверь. Открылась!
— Ладно, теперь я выполню свою часть договора. А поворотись-ка, сын… Ну, с Богом!
Роман обрушил на Антоху град ударов по голове и лицу. Когда тот отключился, Роман перетащил тело обратно в сторону санчасти и запихал в первую попавшуюся кладовку, замотав, как обещал, руки, ноги и рот заблаговременно прихваченным с собой из санитарской скотчем.
Потом беглец вернулся к приоткрытой двери и оказался в «трехэтажке». Дверь за ним захлопнулась, отрезав путь к отступлению.
Он находился в небольшом коридоре, тускло освещаемом лампочками. Коридор заканчивался другой дверью – единственной.
«Если она заперта, то я теперь та же крыса в горшке»
Роман подошел к двери и толкнул.
И – о счастье! – она оказалась не заперта.
Он оказался на большом балконе, нависающим над темной пустотой. Сколько бы он не вглядывался вниз, разобрать что-либо было невозможно.
Куда-то вбок уходила лестница, Роман спустился по ней, прошел вперед всего несколько шагов и увидел тяжелую железную дверь, напоминающую корабельную. Дверь оказалась приоткрыта, но за ней была полная темнота.
Еще какое-то мгновение Роман колебался, а затем подумал, что как раз в темноте ему вряд ли угрожает какая-либо опасность. К тому же он почувствовал слабое движение воздуха, что придало ему уверенности. Беглец прошел вперед, вытянул руки вперед и попытался определить, насколько велико помещение, в котором он оказался.
В какой-то момент ему показалось, что он сошел с широкой и выгнутой полукругом ступеньки на идеально гладкий пол. Он не ощущал под своими подошвами ни шероховатого песка, ни стыков кафельной плитки, ни мусора. Это было что-то необычное. Роман присел и провел по полу ладонью. Похоже, он стоял на отполированном металле. Он сделал еще один шаг и испытал чувство легкой паники. Здесь абсолютно отсутствовал какой-либо свет.
Вдруг с утробным рычанием, переходящим в вой, запустился какой-то ротор, и пол под беглецом дрогнул и стал опускаться. Роман бы немедленно кинулся бежать, если бы знал, куда именно. Ему ничего не оставалось, как присесть и на всякий случай прикрыть голову руками. Что это, лифт, сработавший автоматически под его тяжестью? Или поршень гигантского насоса?
Движение прекратилось так же внезапно, как и началось.
Ослепительно, подобно разорвавшейся бомбе, над ним вспыхнули светильники.
– Извини, что я не сразу включил свет, – сказал кто-то сверху.
Роман медленно оторвал ладони от лица и, щурясь, огляделся. Он стоял на дне огромной цилиндрической емкости, металлического резервуара, этакой гигантской кастрюли. И больше здесь не было ничего, только идеально гладкая, замкнутая кольцом стена. Роман поднял голову. На краю колодца стоял тот, кого он уж точно не ожидал здесь увидеть.
Игорь Валерьевич Коломойский собственной персоной.
— Знаешь, Рома, — в этом помещении голос Коломойского гулко вибрировал. – Уже в лагере я окончательно убедился, что ты «крот» не простой, а прирожденный. Грамотно ты из венгра сведения вытаскивал, а потом санитара вербовал. Пока ты был в моей команде, я поначалу и предположить не мог, что ты враг, который к нам внедриться решил. И ведь не в том главная проблема, что ты секретную информацию антимайдановцам сливал, а в том, что если бы ты на ерунде не спалился, то так бы и карабкался до самых верхов. А потом бы нам удар в спину нанес. Наверняка, ты биографию генерала Монка за пример взять решил?
— А на чем я спалился?
— На Георгии. Когда слушок пошел, что когда-то он был одним из тех, кто в СБУ разрабатывал операцию по малайзийскому "Боингу", ты сразу стал возле Георгия крутиться, в друзья к нему набивался. Хотел на инфу раскрутить. Вот на этом ты и прокололся. А ведь у тебя даже сейчас любопытства не меньше, чем страха. Я угадал?
Роман нервно сглотнул слюну:
— Угадали, Игорь Валерьевич.
— Тогда слушай. Ты сейчас сидишь в «кислотной ванне». Тем, кого приводят сюда — а это судьба каждого заключенного, который уже выработал свой ресурс – предстоит стать «шипучими таблетками». В ванну медленно заливается кислота, которая растворяет «таблетку» не быстро, но полностью. Пациент, конечно, вопит, но стены здесь звуконепроницаемые, зато для тех, кто сверху любуется зрелищем из гостевой ложи, развлечение бесподобное. Ведь это не на экране, а наяву.
— И кто в гостевой ложе?
— Большие люди, верхушка страны – из правительства, депутаты Рады, генералитет, и так далее. Мы, новая украинская элита, которая два с половиной года назад свергла Януковича, по сути своей – древние римляне. Те тоже грызли друг друга, убивали, но было место, где все раздоры на несколько часов забывались, и они на время становились единым целым. Это место – Колизей. Когда лев разматывал по арене кишки гладиатора, римляне черпали из этого зрелища силу и волю к борьбе. И мы – те же римляне. Иногда на здешнюю мистерию даже женщины приезжают. Ты, наверное, не знаешь, что националистки по темпераменту – самые взрывные. Когда внизу «таблетка» растворяется и орет, они одежду с себя срывают, мастурбируют и в экстазе по полу катаются. Но основные зрители здесь – мужчины. А они от этого зрелища просто рычат. Становятся самими собой. Аппетит у них появляется зверский, потом от лагеря не успевают толком отъехать, как велят своей обслуге выставлять мангал и шашлык жарить. Вот так. Ну и правило тут есть железное. Зрители здесь ничего не снимают, и их здесь никто не снимает.
— И большие с них деньги берете за диснейлэнд?
— С наших – не беру. У нас другие расчеты. Но приезжают еще американцы, поляки, шведы. Вот они огромные суммы платят. У себя им такого зрелища не увидеть.
Невозможно описать то, что испытал Роман, услышав эти откровения. Только сейчас он понял, что страна оказалась во власти людей с тяжелыми психическими расстройствами. Тех, кем двигала не логика, не здравый смысл, а что-то темное и страшное в подсознании, выплеснутое наружу при первой удачной возможности.
– Что-то заговорились мы. Пора завершать твою бессмысленную жизнь, Роман, – сказал Коломойский и стал надевать на рот респиратор. – Сейчас я самолично открою кран и наполню эту бочку кислотой.
Он все дальше отходил от края резервуара, и Роман уже видел только его голову. Раздался щелчок, и в стене открылся люк, из которого тотчас хлынула маслянистая жидкость с едким запахом.
Емкость наполнялась кислотой, желтая лужа уже быстро растекалась по полу. Волна ужаса прокатилась по спине Романа. Он поднял голову и завыл от бессилия и отчаянья.
Кислота захватывала последние сухие пятна на полу и подбиралась к его ботинкам.
И тут что-то случилось. Коломойский вдруг дернулся, раскрыл рот и повалился на бок. Его голова повисла над резервуаром, и на Романа полетели крупные, тяжелые капли крови.
Через минуту кислота перестала литься.
Над чашей склонился незнакомый парень в форме нацгвардии. Он крикнул:
— Держи!
По лицу Романа хлестнул конец веревки Он схватил ее, намотал на руку и потянул веревку на себя. Парень, раскрасневшись от напряжения, тащил его вверх. Наконец, Роману удалось достичь края чаши и ухватиться. Он подтянулся и перекатился на пол, а рядом в изнеможении свалился его спаситель.
Несколько минут оба судорожно глотали ртом воздух, как вытащенные из воды рыбы.
— Так ты не нацик? – отдышавшись, спросил Роман.
— Работал под нацика. Как и ты. Нас много, куда больше, чем они думают. В позапрошлом году фашисты у меня семью убили: отца, мать и маленького брата. Я несколько месяцев пытался до этой гниды добраться, вот только сейчас удалось.
— Ты знаешь, как нам отсюда выбраться?
— Само собой, только я сначала дело довершу.
Парень подтащил безвольное тело Коломойского к краю резервуара и сильно толкнул его. Олигарх упал в кислоту головой вниз, гулко ударился о дно, завалился на бок, страшно раскинув в сторону руки и ноги. Роману показалось, что Коломойский дернулся в агонии от непостижимой боли, когда кислота стала пожирать его тело.
Парень потянул Романа к выходу:
— Скорее!
Они бросились к двери.
«И пришёл день и пришёл час конца и воспели трубы пришествие их и спустились с небес Ангелы Апокалипсиса ведомые десницей Господа… И устрашатся лика их слабые и падут ниц пред ними цари земные и их рабы… И не будет силы что могла бы им противостоять ибо они есть конец всего сущего… И во главе их был Ангел с крыльями из огня и плащаница на нём была из крови и плоти человеческой а в руке его зажато было копьё из чистого света и имя его Гнев Божий… И возвестил Ангел по всей земле пришёл гнев твой и время судить и дать возмездие рабам твоим пророка и святым и боящимся имени твоего малым и великим и погубить губящих землю… И открыл Ангел печати и излил чашу гнева Божьего на землю и вода стала кровью и всё живое страдало от жажды… И открыл Ангел вторую печать и излил чашу на землю и упали с неба звёзды и сожгли треть живого на земле… И открыл Ангел третью печать и излил чашу на землю и поразила болезнь до сели невиданная треть живого на земле и люди покрытые язвами гноеточащими возроптали на Волю Божью… И открыл Ангел четвёртую печать и излил чашу на землю и пришла саранча и числа ей не было и пожрала все посевы и сады людские и наступил голод великий… И открыл Ангел пятую печать и излил чашу на землю и погасло солнце и погрузился мир в хаос… И открыл Ангел шесту печать и излил чашу на землю и явились демоны во главе с хозяином своим Зверем лютым и началась эра Зверя… Люди приклонялись пред ним а те что отказались присягнуть ему были люто убиенны и стояли города погружённые во тьму а на площадях их лежали трупы человеческие и некому было похоронить их ибо каждый думал только о своём теле… И собрал Зверь армию невиданную из демонов и прислужников человеческих и вышел он против неба…. И открыл Ангел седьмую печать и излил чашу Возмездия Божьего и повёл своё воинства Ангелов Апокалипсиса протии легионов Зверя и грянула Битва Конца всего сущего на земли и вышли моря из берегов и опали горы и вздыбилась земля от стона сгораемая от огня гнева Ангелов Апокалипсиса…»
Рейтинг: 0
602 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!