День клонился к концу, мы невольно залюбовались заходом солнца. Закат казался нам зловеще красным, как и все это злополучное место. Компас так и не работал. А Гришины часы… так и мотали время назад. Слава богу, что Гриша сам оставался с нами, а не отправился в прошлое.
У нас было всего три палатки, и все двухместные. Казалось бы, нас шестеро, и на всех хватало бы мест. Но среди нас была одна женщина, и поэтому для нее была выделена отдельная палатка. Из простых расчетов станет ясно, что один был лишним. Тогда и пришло решение, одобренное всеми, что мы сюда приехали не просто на прогулку, и нужно было каждую ночь наблюдать за небом и территорией, прилегающей к месту стоянки. Для этого у нас был спальный мешок, и тот, кто дежурил, мог в нем укрываться от холода и осадков. А лето было жарким с очень теплыми ночами, и даже ночная прохлада имела больше преимуществ, чем недостатков.
Мы потянули жребий, кому дежурить первую ночь, и он выпал Григорию. Но потом, посовещавшись, мы решили, что всю ночь выдержать трудно, и постановили дежурить по ночам вдвоем: первое дежурство с 22.00 до 2.00, а второе с 2.00 до 6.00, а там и подъем, общий сбор. Вторым дежурить в первую ночь выпало Семену. И они договорились, что первый будит второго, а сам ложится спать на его место.
Так было решено, а утром наметили составить график дежурств на остальные дни. После ночного дежурства им полагался отдых до 10.00, а потом хоз. работы в лагере. Единственной, кто освобождался от дежурства, была женщина. Но ей и так хватало забот. На ней целиком лежала кухня и посуда.
Время отбоя 22.00.
Все устали за день, и расползались по палаткам. А мне почему-то не хотелось спать, хотя ноги просто гудели, и голова трещала, от какого-то воздействия извне, что и дало мне повод пока остаться с Гришей под открытым небом.
Нечто подобное, я имею в виду, головные боли, мне приходилось испытывать, работая на острове. Но там это и не было удивительным. Остров Колгуев, по своему, тоже уникальное природное явление. Он располагался юго-западнее о. Новая земля в Баренцевом море. Размеры его, конечно, были гораздо меньшими, чем соседний гигантский остров, 110 км в северо-южном направлении, и 96 км в поперечнике с востока на запад. На картах мира он выглядел настоящим яйцом, острым концом, смотрящим на север, а главная его уникальность заключалась в том, что Колгуев, имел с материком пролив в несколько десятком километров, и горячее течение Гольфстрима имело неосторожность огибать его с севера и пропадать, смешиваясь с течением Печоры, впадающей в Баренцево море. Очевидно, что это течение и приводило к тому, что вокруг острова почти не было настоящего прочного льда. Плотным кольцом от двух до десяти километров остров обнимал сбитый в плотную массу набивной лед.
Набивной лёд – уплотнённый слой мелкобитого и тёртого льда, образующийся в результате многократного торошения и наслоения. В прибрежной зоне и у границы припая толщина слоя набивного льда может достигать 10-20 м. В отдельных случаях он распространяется до дна, и всегда представляет собой значительное препятствие для мореходства.
Гольфстрим, несомненно, своим кружением вокруг острова и положительной температурой создавал особый для сурового севера микроклимат, смягчая крепкие морозы. Но зато движение теплых масс вокруг острова, словно раскручивая по спирали сильные ветра, способствовали возникновению мощных циклонов, бросающих по образующей на материк холодные массы воздуха. Часто в течении суток на острове можно было наблюдать быстрое изменение направления ветра. Иногда по несколько кругов за сутки.
Возможно, эти завихрения также вызывали и электромагнитные бури. И поэтому у меня, в частности там, зачастую возникали адские головные боли, что хоть на стену лезь. И не только у меня.
В буровой бригаде до Гриши работал слесарем Михаил, так вот, у нас с ним очень быстро выявилась одна закономерность: стоило ему обратиться ко мне за помощью вечером, а мы спасались таблеткой «Цитрамона», то на утро другого дня уже у меня начинались головные боли.
Гриша в этом смысле, хоть и был постарше, но ни когда не создавал мне проблем со здоровьем. И больше того, был душой бригады! И ни когда не унывал сам и другим не позволял.
Однажды, мы с бригадой прилетели с острова на перевалочную базу в Нарьян-Маре в поселке Искатели. Там стояла добротная гостиница, вахта-80, только смонтированная одним этажом, теплая, уютная и комфортная, чешского производства. Потом на территории возвели баню с парилками и бассейном, бильярдную с красным уголком. Таким образом, там могли свободно разместиться одновременно до 80 человек. И не только разместиться, но и чем-то развлечься. Наверное, единственным недостатком той базы было отсутствие столовой. Но руководство экспедиции быстро сообразило, что она там и не нужна была. Потому что те, кто прилетел из дома, могли накормить тех, кто уже успел прилететь с острова сюда. Мало того, любая задержка вылетов в ту или иную сторону приводила к массовым попойкам. Тут уж не до еды, водки хватило бы.
И вот в такой чертополох мы и попали тогда с Гришей. Потому что рейс на Калининград отменили из-за метели в Нарьян-Маре. И мы с Гришей тоже весь день пили, пока водка у нас не закончилась. На улице мело, наступила уже ночь, а там полярные ночи сокращают день до нескольких часов, Гриша, собирался идти в магазин, но я не мог его отпустить одного. И мы отправились с ним через пустырь с редким полярным ельником, в тот самый поселок Искателей, до которого было всего несколько километров, если брать напрямую.
Туда мы шли по твердому насту снега, метель ослабевала и лишь поземка с колючим снегом встречали нас в лицо. Но уже можно было шагать по звездам, так как сверху поземки виднелось клочками небо. А мой Гриша, бывший моряк очень хорошо ориентировался по звездам. Так мы и преодолели снежную преграду, двигаясь, порой наугад. Благополучно купили полную авоську водки на всех, и отправились обратно. Думали попасть на свои следы. Но поземка все замела. Перед нами была стена неизвестности и ночь. Правда, единственная радость подстерегла нас, так как метель совсем стихла и на ясном звездном небосводе еще и Луна взошла, освещая нам дорогу. Мороз еще окреп. И мой не унывающий Гриша, обняв меня за плечи, подбадривающим тенором произнес,
- Не дрейфь, старина! – и, ударив уверенно себя кулаком в грудь, добавил, - Перед тобой матрос первой статьи, и ни когда со мной, ни кого не бойся! Корабли проводил в шторма, а тут такая благодать на небе, все звездочки можно пересчитать! Идем, я тебя доведу в лучшем виде, и братишкам нашим, - он потряс воздух звоном стекла посуды, - вот это донесем! Чтобы губы у них там не пересохли….
И тут я впервые услышал, как он поет!
Его голос чем-то походил на Лучано Паваротти. Кто не знает, я кратко напомню, что это был итальянский тенор, один из самых популярных у публики и, безусловно, признаваемых критикой оперных теноров в эпоху после Э. Карузо. Среди достоинств пения Паваротти – превосходная высокая постановка голоса, солнечный полетный тембр, на редкость совершенное вокальное мастерство, и как следствие легкость звука извлечения. Сочетание подобных качеств с невероятно сильной индивидуальностью, излучающей тепло и жизнерадостность, сделали бы Гришу не менее знаменитым, подайся он в оперный театр.
Но он запел не в опере, а прямо на морозе, примерно в 30 градусов. И еще неизвестно, кто сильнее дрожал на морозе – его тембр или сотрясаемый его вибрациями морозный воздух. И сколько я его не просил, чтобы он угомонился, Григорий только отмахивался от меня, как от назойливой мухи, и пел в свое удовольствие. И песни он знал, какие-то, абсолютно мне не знакомые. Но не эстрадные, и не оперные, а скорее всего народные….
И только один раз, когда я его подначивал,
- Гриша, да тебе в оперу нужно было идти петь! – он и правда запел отрывок их оперы «Бизе» из партии Камарилио.
Вот столько воспоминаний о Грише, вдруг возникло в моей памяти. Веселый, добрый и чувственный был, во истину настоящий, хоть и из бывших, матрос. Главное, что он мог постоять за себя в любой ситуации, но и за других, заступиться.
А ночь сгустилось. Последние отсветы ушедшего на запад солнца сгустили темное небо. Но, даже не дожидаясь этого времени, весь небосвод загорелся мириадами звезд и звездочек! Они мерцали, вспыхивали ярче, иногда гасли… и вновь возгорались…. Я зевнул, взглянул на свои механические часы,
- Ну, вот пора идти спать, - механические часы показывали ровно полночь.
- Оставь мне свои часы, а то мои ведь так и не ходят, крутят цифрами назад…
Я снял с руки свою «Победу», подарок отца, и отдал Грише,
- Может быть, ты намагнитился, и мои часы сейчас тоже закрутят стрелками назад?
Но, Гриша надел их на левую руку, а свои убрал в карман, и мы склонились над циферблатом. Они шли нормально, и мы успокоились. Значит, с Гришей моим на самом деле ни чего не происходило.
Я похлопал его по плечу и зевнул еще сильнее,
- Спокойной ночи! Удачного дежурства.
Я забрался в спальный мешок и тут же уснул….
И почти сразу проснулся…. Меня кто-то толкал и тряс, вокруг гудел возмущенный улей…. Я открыл глаза спросонья, пытаясь понять, что происходит? Но, кажется, было уже утро. Свет из открытого полога палатки был ярким и дневным. Неужели я так крепко спал? Но меня быстро привели в чувство крики возле палатки. И я выскочил к возмущенным членам экспедиции. Кажется, все были уже на ногах…. И только моего Гриши со всеми не оказалось,
- А где Григорий? – уже предчувствуя беду, спросил я у всех.
Семен, заступивший после Гриши, начал сильно заикаться и ни чего не мог сказать, хотя и вроде бы пытался….
- Гриша наш пропал! – как будто серпом по горлу, полоснул по моему горлу, ее звенящий голос.
- Как это пропал? – не укладывалось у меня в голове.
- А вот так… - наконец смог выговорить Семен, - я проснулся сам уже под утро. Еще подумал, а почему же Гриша меня не разбудил? Выхожу из палатки, а его мешок пуст, и рядом ни кого нет! Я стал осматриваться вокруг и даже звал его по имени, но в ответ – тишина.
Помочь сайту
Поздравления
