Бояре Рюрика. Глава 2.

Глава 2
 
Всю крепость Велиграда заволокло едким дымом от сгоревшего посада. К этой едкости добавлялся слащавый запах горелого мяса. Уже третий день в воздухе витал этот запах смерти, после того как объединённое войско данов и саксов, а также подошедшие воины лютичей сломили сопротивление жителей города. На высоких стенах крепости столпились немногочисленные её защитники. В основном это была семья князя и приближенные к князю дружинники. Здесь – на стенах хоть как-то можно было вдохнуть желанного чистого воздуха. Все смотрели, как к воротам крепости мимо дымящихся головёшек от былых строений шёл воин, размахивая белой тряпкой.
- Князь ободритов! Тебя Готфрид – предводитель войска данов призывает выйти из крепости и обсудить с ним условия сдачи. – Прокричав это, воин повернулся и ушёл прочь.
- Что делать думаешь? – Обратился к Дражко его брат Годослав.
- О сдаче не может быть и речи. Не бывало того, что мы – бодричи сдавались кому-то. Крепость им не взять, а вскоре должна подойти помощь от варнов. Лютичи – сволочи, нас предали. Мало мы их с франками били. Я жестоко отомщу. – Дражко отвернулся от того, что было городом Велиградом. – Карла франкского попрошу о помощи, и опять пройдём с карающим мечом по их землям. Пощады никому не дам.
Дражко отошёл от края стены крепости и присел на один из деревянных чурбанов, во множестве лежащих на стене, приготовленных для отражения возможного приступа.
- Лютичи – знатные воины. – Промолвил Годослав. – Может много крови пролиться с нашей стороны. И так уже сил мало, что приходится просить помощи у франков. Не боишься, что можем попасть в зависимость от него и стать его слугами?
Стоящий недалеко Траскон внимательно слушал, что говорил Годослав.
- Но он-то всегда просит у нас помощи. – Возразил Дражко.
- Просят помощь у сильного. Нам нужно быть сильными, а для этого нам нужен мир, чтобы окрепнуть. Хотя бы лет пять без войны.
- За пять лет и лютичи сил наберут. – Желчно произнёс Дражко.
- Эй, князь! – Раздалось из-за крепости.
Годослав выглянул. Недалеко от ворот крепости стояли два всадника. Один из них держал верёвку, к которой был привязан побитый человек в изодранной одежде. Траскон пригляделся:
- Раковор это. Гонцом его посылали к варнам.
Всадник продолжил:
- Я – князь черезпенян Милогост. Призываю тебя, князь, сдаться.
- Ваш великий князь лютичей Драговит слово давал жить в мире с нами. – Прокричал в ответ Годослав.
- А Драговит в мире с вами и живёт, но не мы. Вы часто нападали на наши земли, пленили наших людей. Теперь пришёл наш черёд. Выходи из крепости – поговорим. Не заставляй нас ждать. Мы захватили много твоих людей, и если ты не одумаешься, то с каждым разом будем убивать их в два раза больше. А этот будет первым.
Милогост махнул рукой. Воин схватил за волосы пленника и двумя уколами кинжала выколол ему глаза. Стоящие на стене услышали, как вскрикнул Раковор. Затем воин двумя движениями отрезал уши и после этого полоснул кинжалом ему по горлу. Всадники ускакали, оставив лежать труп как напоминание князю.
Годослав повернулся к Дражко:
- Я выйду к ним, брат. Людей надо спасать. Они на этом не остановятся.
- Убить могут… - Ответил Дражко.
- Но они же хотят поговорить. А убьют – что ж, такова воля богов да наша княжья доля. Без народа князь – ничто. На то он и князь, что ответственен за них. За народ он и голову сложить может, и за это народ его любит и в своём сердце хранит, если заслужил. О таком князе своим детям люди будут рассказывать. До сих пор ведь помнят нашего предка Владимира – сына князя Вандала. Если что – позаботься о моей семье, брат. Умила, - шагнул он к жене, - давай попрощаемся на всякий случай.
Вся побледневшая Умила прижалась к мужу, а затем они троекратно расцеловались. Годослав поднял на руки своего трёхлетнего сына Юрия:
- Ну что, Юрик, мамку слушаться будешь? – Тот молча кивнул головой. – Если не вернусь, то отомсти за меня, когда вырастешь.
Годослав прижал родное тельце сына к своей широкой груди и поцеловал его в лоб.
Ворота открылись, и Годослав, высоко держа голову, направился к стану врагов. Все напряжённо смотрели за ним со стены. Умила, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, другой держала сына Юрия. Годослава окружили даны, и он пропал из виду. Затем все увидели, как высоко вверх взлетел один конец бревна, на котором висело тело Годослава. Громко зарыдала Умила и начала оседать вниз. Траскон бросился к ней, стараясь её удержать, а Дражко побледнел от гнева, повернулся и пошёл прочь со стены. С презрением смотря ему вслед, Траскон тихо произнёс:
- Какого человека потеряли! Вот кто был достоин быть князем бодричей. – И уже громче. – Крепись, Умила, у тебя его сын. Юрика надо вырастить, а это теперь нелегко будет – ведь на этого, - он кивнул в сторону ушедшего Дражко, - надёжи нет.
Умила вытерла слёзы и властно, словно это была не просьба, а приказ, произнесла:
- Помоги мне, Траскон. Я хочу вернуться к отцу и там вырастить сына.
- Это будет непросто сделать. Ночью я вас выведу из крепости через подземный ход. Дам в провожатые двоих воинов. Они доведут вас до побережья. Постарайся там найти ладью. Это всё, что в моих силах. Я не могу сейчас оставить князя.
Умила кивнула головой:
- Для меня в моём положении это уже много. Спаси тебя боги за твою доброту. Вот возьми. - Умила сняла с себя тяжелые золотые серьги. – Пусть это будет для тебя память обо мне и моём муже. В трудную минуту для тебя двери нашего дома всегда будут открыты. Я накажу это своему сыну, чтобы он не забывал об этом.
Траскон подозвал воинов:
- Честимысл, Мезислав! Собирайтесь в путь - проводите Умилу с сыном до моря. Из крепости пробирайтесь на княжью пасеку – там есть кони. Пусть наш бог Радегаст поможет вам в пути.
 
* * *
 
Милогост торжествующе глядел на крепость и радостно сказал подъехавшему к нему Радиму во главе сотни воинов:
- Теперь без князя они долго не продержатся.
Радим мрачно произнёс:
- Неправедно вы с Готфридом поступаете. Зачем пленных мучаете и убиваете? Вятко так никогда не поступал.
- Что ты мне тычешь своим Вятко: Вятко так делал, Вятко – этак… Мне он не указ. Да и где он этот Вятко-то? Я сам знаю, что мне делать. И вы будете делать то, что скажу я.
- Ошибаешься, князь. Мы будем делать то, что способствует спокойствию и процветанию народа.
- Ты, Радим, перечишь своему князю? Да я тебя…
- Не грози, князь. Святовит видит всё. И он покарает того, кто поступает вопреки воле наших богов.
- Теперь ты мне грозишь? – Вскричал Милогост с изменившимся от злобы лицом.
- Не кричи, князь. Я ни кого не боюсь. Мне ли бояться? - Радим усмехнулся. – Я видел в своей жизни многое: был рабом у ромеев, я с Вятко был во многих сражениях – и кого мы только не били! Ты забыл, когда мы с вятичами сражались с франками, ты со своими воинами в крепости отсиживался? А ведь Вятко всех пленных франков не казнил, а отпустил. И только поэтому, что франки от пленных узнали силу вятичей, более пяти лет они не нападали на нас. И если бы они не пронюхали, что вятичи и резане нас покинули, король франков Карл не посмел бы на нас войной пойти. А ты поступаешь не как воин, а как тать последний – убивать пленных не пристало.
- Ну и убирайся к своему Вятко.
Не от таких ли необдуманных слов и поступков правителей приходят в упадок, погибают и исчезают целые народы? Не от таких ли спонтанных порывов и несдержанности властьимущих возникают войны и рушатся уклады жизни? Но в любом случае это отражается на жизни простых людей. Можно не сомневаться, что в большинстве случаев в прошлом именно несправедливость бытия заставляла отдельных людей, их семьи и даже народы бросать родные края и переселяться в другие места.
- Ты подал мне сейчас дельную мысль, Милогост.
Князь заметил, что Радим первый раз не назвал его князем, а просто по имени.
- Я для тебя – князь Милогост. – Процедил он сквозь зубы. – Я с тобой обо всём поговорю дома, когда закончится эта война.
- Не князь ты нам больше. Мы свободные люди, и я со своими воинами покидаю тебя.
- Ты, ты… - В бешенстве Милогост не находил слов. – Схватите его!
Но ни один из воинов князя не осмелился это сделать.
- Не позорь себя, князь черезпенян. – Усмехнулся Радим. - Или ты уже готов проливать и кровь народа своего племени?
Радим привстал на стременах и зычно крикнул:
- Черезпеняне! Вы все видели меня в битвах. Кто из вас считает, что нет доблести в убийстве пленников и безоружных людей – присоединяйтесь к нам. Это уже не наша война. Мы уходим.
Радим неторопливо тронул коня, и вся сотня воинов медленно проехала мимо князя, а за ними пошли внявшие словам Радима и присоединившиеся к нему почти две сотни пешцев. Едва крепость Велиграда скрылась из виду, к Радиму подъехал его младший брат Позвизд:
- Милогост нас не простит этого унижения и будет мстить. Ты понимаешь, что сейчас объявил ему войну? Кого думаешь брать в союзники? Или думаешь, что ратаре и их князь Драговит заступится? Хоть Драговит и великий князь всех велетов, но сейчас он слаб и не в его интересах затевать междоусобицу. И ни одно из племён велетов: ни ратаре, ни хижане, ни доленчане не пойдёт против Милогоста.
Радим спокойно ответил:
- Я не собираюсь ни с кем воевать. Народ устал от войн. Вятко рассказывал, что там далеко, где просыпается наше солнце и затем согревает нас своим теплом, находится малонаселённые земли, которые богаты и рыбой и зверьём. Он увёл туда своих людей. Я собираюсь последовать за ним. Я хочу, чтобы мои внуки не видели этих ужасов войны и росли в мире, и думаю, что многие люди наших племен захотят последовать за мной.
Позвизд ничего не ответил Радиму, а только соглашающее покачал головой.
Кто знает? А может быть и таким образом племя радимичей появилось на обширных просторах восточной Европы.
 
* * *
 
У Оскола уже второй день от голода ныло в животе. Последние два дня его пищей была только сваренная на костре похлёбка, состоящая из воды горстки муки. Но теперь кончилась и мука. Как назло поблизости исчезла вся дичь, а далеко он уходить не решался, ожидая появления отца. Несколько дней назад он подстрелил сову, но как не экономил, птицы хватило всего на два дня. Да и мяса-то на ней было мало, причём довольно жёсткое. И Оскол решил вернуться в град.
Град встретил его запустением и разрухой. Все строения вокруг крепости были сожжены. В одном месте деревянная стена крепости прогорела, и из стены осыпалась земля, которая была насыпана между стен. Везде было тихо, даже вездесущие воробьи и голуби, во множестве обитавшие в граде, и те пропали.
Оскол шёл по былым улицам, испуганно озираясь и затыкая нос от невыносимого смрада от неубранных и разлагающихся трупов. У некоторых из тел были вырваны куски мяса и оторваны конечности, видимо пировавшими здесь собаками или волками. В одном месте Оскол увидел неимоверно раздутый труп лошади, на котором сидела ворона. Он потянулся за стрелой, но птица, подпрыгнув два раза, взмахнула крыльями и улетела.
Оскол скорее угадал, чем узнал место своего сгоревшего дома. Вместо него осталась куча золы и пепла. Он упал на колени, и непроизвольные слёзы полились у него из глаз. Наплакавшись, Оскол, испачкав щёки, вытер оставшиеся слезинки с лица грязными от золы руками, поднялся и пошёл в крепость, уже почти не надеясь найти что-нибудь съестное.
Подавленный всем увиденным Оскол осторожно вошёл в открытые ворота крепости. Большой дом, в котором жил воевода, и остальные строения были целы, но казались совершенно безжизненными. Внутри крепости было пустынно и не было видно погибших. Его взгляд привлёк рассыпанный в пыли овёс и на его счастье до сих пор не склёванный птицами. Оскол горстями хватал зёрна овса вместе с пылью и бросал их в подол своей рубашки.
- Ты цево делаешь, а? – Раздался сзади него детский голос.
Оскол обернулся. Перед ним стоял маленький, чисто одетый мальчик в сафьяновых сапожках.
- А цево ты такой глязный? – Шепелявя и не выговаривая букву «р», мальчишка присел перед Осколом на корточки.
- Овёс, вот… - растерялся Оскол.
- Мама, мама! – Закричал малыш. – Здесь мальцик глязный.
Из безжизненного дома выбежала красивая боярыня и два суровых воина. Не заметив опасности, она успокоилась:
- Юрик, иди ко мне!
Но Юрий продолжал сидеть и смотреть на Оскола. Оскол, прижав посильнее подол рубашки, чтобы не просыпать грязные зёрна осторожно встал с земли.
Воины подошли ближе, и один из них спросил:
- Ты один, или ещё взрослые здесь есть?
- Один. Овёс вот… - Не зная зачем, повторил Оскол.
- А что же ты один здесь бродишь? Живешь где?
- Жил там. – Кивнул головой в сторону бывшего дома Оскол. – Да дом даны сожгли. Теперь отца жду – отец должен скоро вернуться. Его воевода Земидар к князю послал с вестью о данах.
- Не Раковором его, случайно, звали?
Оскол молча кивнул головой.
- Не дождёшься ты его, брат. – Воин крепко взялся руками за плечи Оскола. – Убили его даны. Как зовут-то тебя?
- О-оскол. – Задрожал голос у мальчишки, и он не заметил, как из подола его рубашки тонкая струйка собранного вместе с пылью овса посыпалась на землю.
- А люди есть здесь ещё?
У опустошённого от скорбной вести Оскола в горле возник горький ком, он не мог произнести и слова и, поэтому, только молча отрицательно покачал головой.
- Мезислав, дай парню хлеба – голодный он. – Воин тяжело вздохнул. – Значит, ладью здесь мы не найдём.
Мезислав принёс кусок хлеба и протянул его Осколу. Несмотря на голод, он неторопливо начал откусывать и жевать.
- Я говорил тебе, Честимысл, что дальше нужно ладью искать. Два дня зря потеряли…
- Да, - согласился Честимысл, - надо к ваграм пробираться – там точно ладью найдём.
- У меня ладья есть. – Оторвался от куска хлеба Оскол. – Она в камнях спрятана. Ладья небольшая, но всех нас выдержит. И под парусом ходко бежит.
Честимысл и Мезислав переглянулись.
- Сколько серебра возьмёшь за ладью? – Спросил Мезислав.
Оскол помотал головой:
- Я её просто так не продам.
- А как?..
- Возьмите меня с собой. Пропаду я здесь один.
- Чего ж не взять? Возьмём, но только дорога у нас будет долгая и трудная. Выдержишь?
- А Юрик выдержит?
Честимысл усмехнулся:
- Ладно, верю, что сможешь…
Так просто повернулась судьба Оскола. И теперь он сидел в ладье вместе с новыми знакомыми и смотрел на заливисто смеющегося Юрика, для которого плавание по морю было новым впечатлением в познавании мира: качка ладьи на волнах, пролетевшая рядом чайка, случайно попавшие брызги воды от большой волны, ударившей по носу ладьи, хлопки паруса при порывах ветра и даже два корабля появившиеся на горизонте и плывущие им наперерез.
Честимысл и Мезислав напряжённо вглядывались в приближающиеся корабли. Молодое и острое зрение Оскола первым разглядело чудищ на носах кораблей.
- Ладьи данов это! – Воскликнул Оскол.
Умила ахнула и, прижав к себе Юрия, загородила его собой от приближающихся драккаров.
- Не уйдём. – Заметил Мезислав.
- Поворачивай к берегу – там мель! Скомандовал Оскол. - Им там не проплыть.
- Ну, мореход! – Удивлённо помотал головой Честимысл, но ладью повернул к берегу, как сказал Оскол.
Как не ходко бежала по волнам ладья, расстояние между славянами и данами сокращалось. Недалеко от бурунов, указывающих на край отмели, свистнули первые стрелы и пробили парус.
- Держи руль! – Крикнул Честимысл Осколу, а сам начал доставать лук.- Мезислав, рулевого подстрелить надо.
Оскол, осторожно выглядывая из-за края борта, увидел, что метко посланные в ближайший драккар стрелы вызвали у данов суету, и драккар со всего хода налетел на мель.
- Попали! – Радостно воскликнул Мезислав.
Второй драккар сбросил парус и отвернул от мели, и с обоих кораблей данов в сторону ладьи вылетели стрелы.
- Поберегись! – Услышал Оскол, как за его спиной крикнул Честимысл.
Оскол сжался в комочек а как смог прижался к борту ладьи. Он почувствовал, как вздрагивала ладья от попавших в неё стрел. Он слышал, как со стуком они втыкались в её борта. Раздался плач Юрия, но стрел уже больше не было. Оскол осторожно выглянул из-за борта. Драккары остались далеко позади и, судя по всему, не собирались дальше преследовать ладью, а может - просто не могли.
Оскол оглянулся – повсюду в бортах ладьи торчали стрелы, а на дне ладьи, пронзённые стрелами, лежали Честимысл, Мезислав и Умила. Под Умилой раздавался глухой плач Юрия, которая загородила его от смерти своим телом, да так и умерла, прижав сына к ладье.
Оскол проскользнул между погибшими к Умиле и, стараясь не глядеть ей в безжизненные глаза, вытащил Юрия.
- Ну что ты, что ты. – Прижал он Юрия к себе. – Не плачь, ты же будущий воин.
- Ма-амку у-уби-и-или. – Рыдал, не останавливаясь, мальчик.
- Перестань, не плачь. Вот у меня отца даны убили – я ведь не плачу. – А у самого после этих слов задрожали губы и на глазах появились слёзы.
Оскол осторожно, чтобы не видел Юрий, вытер ладонью свои глаза, а тот всхлипывал всё реже и реже. Наконец он совсем перестал рыдать.
- Всё? Не будешь больше плакать? Эх ты, Юрик-Рюрик.
Юрик улыбнулся – видно ему понравилось, как его обозвал Оскол, и поэтому повторил:
- Юлик-Люлик, Юлик-Люлик!
- Что делать-то будем дальше, Юрик-Рюрик, а? Куда тебя везти?
- Туда. – Произвольно махнул рукой Юрий.
- Туда нельзя, там даны.
- Тогда туда. – Показал малец в другую сторону.
- А что там?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. – Вздохнул Оскол. – Солнце вон уже спать собралось. Давай я тебе постель сооружу и прикрою тебя получше, а то ночью на воде холодно. А завтра придумаем чего-нибудь.
От солнца над горизонтом остался один кусочек. Ветер стих, и парус безжизненно повис. Ладья монотонно покачивалась с бока на бок, и под это покачивание Юрий заснул. Оскол, глядя на безмятежно спящего мальца, размышлял о дне завтрашнем: «Если вернуться назад – то там всё разрушили даны, и неизвестно – появились ли там бодричи? А может даны ещё там? А может плыть к другим племенам: ваграм или полабам? С голоду умереть не дадут, но жить с чужими людьми не мёд. А может ладью подать? Да кто же у него её купит – возрастом не вышел. Могут просто отобрать. Не все же такие как Честимысл и Мезислав». Оскол ненароком посмотрел на убитых: «Продать… А что говорил Мезислав про серебро, когда предлагал купить у него ладью?»
Оскол осторожно обшарил Мезислава, но ничего не нашёл. К Умиле он подойти побоялся и начал ощупывать Честимысла. Под рубашкой он нащупал мешочек с серебряными монетами, которые забрал себе – пригодятся.
Солнце уже зашло, и в наступившей темноте у Оскола сами собой начали закрываться глаза – и он заснул.
- Побил их кто-то. Видишь, сколько стрел утыкано. – Услышал Оскол сквозь сон и открыл глаза.
Было уже светло, и в его ладье находились воины, похожие друг на друга. У всех бороды и головы были чисто выбриты, и у всех на макушке торчал длинный клок волос, да свисали длинные усы, концы которых висели ниже подбородка. Одеты они были в белые льняные портки и такую же белую рубашку. Это были не бодричи - ведь бодричи не брились. Среди всех выделялся один своим властным видом и уверенным взглядом. Никаких украшений он не имел кроме массивной золотой серьги в мочке правого уха. Непривычный вид воинов насторожил Оскола и он непроизвольно загородил собой Юрия.
- Чего испугался? Кто это вас?..
- А вы кто?
- Мы-то? – Усмехнулся незнакомец. – Мы руяне, а я их князь Рус. Вот смотрим - ладья посреди моря одна-одинёшенька, стрелами утыканная – решили проверить. Кого ты там загораживаешь?
Князь подошёл ближе и увидел Юрия:
- Брат?
Оскол замотал головой:
- Не-а, вон мать его лежит. Даны за нами гнались.
Рус прошёл к Умиле и нагнулся, рассматривая её:
- Вот это кто!
- Красивая. – Скабрезно хихикнул один из воинов позади князя. – Если бы была живая, то я бы с удовольствием её ноги себе на плечи положил и побаловался бы с ней ночку.
Рус развернулся и одним ударом в ухо сбил паскудника с ног:
- Не сметь охальничать!.. Княжна она, да притом мёртвая. А над мёртвыми – сам знаешь…
Как наяву он вспомнил свою первую встречу с ней. Несколько лет назад его быстроходные ладьи с воинами догнали в море медленно плывущую тяжело гружённую ладью под парусом. На ладье, увидев догоняющих, начали спешно одевать кольчуги и выставили щиты. На некоторых щитах была нарисована голова коня. С щитами с таким изображением воевали бодричи. Рус подождал, пока его ладья приблизилась к ладье чужаков так, что стало возможно различать лица, вышел на нос своей ладьи и громко крикнул:
- Я – князь руян Рус, по прозванию Бравлин. А вы кто? Не бодричи случаем?
На ладье пожилой невысокий мужичонка, выставив вперёд свою седую бороду и расталкивая окружающих его воинов, выкатился вперёд:
- Будь здоров, князь! Моё имя Мошко´. Может помнишь меня? Мы с Вятко у тебя были. А сейчас плывём из Новаграда от Гостомысла с товаром. Есть среди нас и бодричи, но в основном – словене мы с Ильменя.
- Как не помнить – помню. Хороший воевода Вятко. Богатую добычу мы с ним взяли у ромеев. Мои воины часто вспоминают этот поход. Помню и Гостомысла, как привечал он меня с дружиной. Ради Вятко освобождаю вас от подати – плывите дальше с миром.
На ладье опустили щиты, и князь за спинами воинов разглядел красивую девушку. Она без боязни смотрела на руян, и в этом взгляде чувствовалось величие.
- Как зовут тебя, красавица? Оставайся с нами. Любой из нас готов взять тебя в жёны.
Девица горделиво вскинула голову:
- Я дочь князя Гостомысла!
- Поздно уже, князь. – Добавил Мошко. – Сосватана она уже за Годослава из княжеской семьи бодричей.
И вот теперь она лежала у его ног со стрелой в груди, и её голубые глаза безжизненно смотрели в небо.
Он аккуратно ладонью закрыл ей глаза:
- Перенесите погибших на нашу ладью – похороним их с честью.
Князь вернулся к спящему Юрию и взял его – сонного на руки. Малец проснулся и спросонья начал тереть себе глаза кулаками.
- Как зовут-то тебя, княжич?
- Люлик. – Ответил Юрий.
- Люлик? – Удивился Рус.
- Нет, Люлик.
- А-а, Рюрик! – Мальчишка утвердительно кивнул головой. – Ну, Рюрик - так Рюрик. Хочешь воином вырасти и за мать отомстить?
- Да.
- Возьмите и меня. Я тоже хочу воином вырасти. – Взмолился Оскол. – А ладью мою можете себе взять.
- Хорошим воином стать – много пота надо пролить. Не пожалеешь?
Оскол посуровел лицом:
- Мне сказали, что моего отца тоже даны убили. Если не я, то кто за отца отомстит?
Князь внимательно, оценивая, окинул взглядом Оскола:
- Как зовут-то тебя?
- Осколом кличут.
- Тогда перелезай к нам на ладью. – Рус повернулся к воинам. - Привяжите его ладью к нашей.
Так просто решился вопрос о будущем, мучавший вчера Оскола. Он потрогал под рубашкой мешочек с монетами: «А серебро бы спрятать не мешало. И почему отец всегда говорил, что руян нужно опасаться?»
 

© Copyright: М.Лютый, 2015

Регистрационный номер №0292418

от 7 июня 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0292418 выдан для произведения: Глава 2
 
Всю крепость Велиграда заволокло едким дымом от сгоревшего посада. К этой едкости добавлялся слащавый запах горелого мяса. Уже третий день в воздухе витал этот запах смерти, после того как объединённое войско данов и саксов, а также подошедшие воины лютичей сломили сопротивление жителей города. На высоких стенах крепости столпились немногочисленные её защитники. В основном это была семья князя и приближенные к князю дружинники. Здесь – на стенах хоть как-то можно было вдохнуть желанного чистого воздуха. Все смотрели, как к воротам крепости мимо дымящихся головёшек от былых строений шёл воин, размахивая белой тряпкой.
- Князь ободритов! Тебя Готфрид – предводитель войска данов призывает выйти из крепости и обсудить с ним условия сдачи. – Прокричав это, воин повернулся и ушёл прочь.
- Что делать думаешь? – Обратился к Дражко его брат Годослав.
- О сдаче не может быть и речи. Не бывало того, что мы – бодричи сдавались кому-то. Крепость им не взять, а вскоре должна подойти помощь от варнов. Лютичи – сволочи, нас предали. Мало мы их с франками били. Я жестоко отомщу. – Дражко отвернулся от того, что было городом Велиградом. – Карла франкского попрошу о помощи, и опять пройдём с карающим мечом по их землям. Пощады никому не дам.
Дражко отошёл от края стены крепости и присел на один из деревянных чурбанов, во множестве лежащих на стене, приготовленных для отражения возможного приступа.
- Лютичи – знатные воины. – Промолвил Годослав. – Может много крови пролиться с нашей стороны. И так уже сил мало, что приходится просить помощи у франков. Не боишься, что можем попасть в зависимость от него и стать его слугами?
Стоящий недалеко Траскон внимательно слушал, что говорил Годослав.
- Но он-то всегда просит у нас помощи. – Возразил Дражко.
- Просят помощь у сильного. Нам нужно быть сильными, а для этого нам нужен мир, чтобы окрепнуть. Хотя бы лет пять без войны.
- За пять лет и лютичи сил наберут. – Желчно произнёс Дражко.
- Эй, князь! – Раздалось из-за крепости.
Годослав выглянул. Недалеко от ворот крепости стояли два всадника. Один из них держал верёвку, к которой был привязан побитый человек в изодранной одежде. Траскон пригляделся:
- Раковор это. Гонцом его посылали к варнам.
Всадник продолжил:
- Я – князь черезпенян Милогост. Призываю тебя, князь, сдаться.
- Ваш великий князь лютичей Драговит слово давал жить в мире с нами. – Прокричал в ответ Годослав.
- А Драговит в мире с вами и живёт, но не мы. Вы часто нападали на наши земли, пленили наших людей. Теперь пришёл наш черёд. Выходи из крепости – поговорим. Не заставляй нас ждать. Мы захватили много твоих людей, и если ты не одумаешься, то с каждым разом будем убивать их в два раза больше. А этот будет первым.
Милогост махнул рукой. Воин схватил за волосы пленника и двумя уколами кинжала выколол ему глаза. Стоящие на стене услышали, как вскрикнул Раковор. Затем воин двумя движениями отрезал уши и после этого полоснул кинжалом ему по горлу. Всадники ускакали, оставив лежать труп как напоминание князю.
Годослав повернулся к Дражко:
- Я выйду к ним, брат. Людей надо спасать. Они на этом не остановятся.
- Убить могут… - Ответил Дражко.
- Но они же хотят поговорить. А убьют – что ж, такова воля богов да наша княжья доля. Без народа князь – ничто. На то он и князь, что ответственен за них. За народ он и голову сложить может, и за это народ его любит и в своём сердце хранит, если заслужил. О таком князе своим детям люди будут рассказывать. До сих пор ведь помнят нашего предка Владимира – сына князя Вандала. Если что – позаботься о моей семье, брат. Умила, - шагнул он к жене, - давай попрощаемся на всякий случай.
Вся побледневшая Умила прижалась к мужу, а затем они троекратно расцеловались. Годослав поднял на руки своего трёхлетнего сына Юрия:
- Ну что, Юрик, мамку слушаться будешь? – Тот молча кивнул головой. – Если не вернусь, то отомсти за меня, когда вырастешь.
Годослав прижал родное тельце сына к своей широкой груди и поцеловал его в лоб.
Ворота открылись, и Годослав, высоко держа голову, направился к стану врагов. Все напряжённо смотрели за ним со стены. Умила, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться, другой держала сына Юрия. Годослава окружили даны, и он пропал из виду. Затем все увидели, как высоко вверх взлетел один конец бревна, на котором висело тело Годослава. Громко зарыдала Умила и начала оседать вниз. Траскон бросился к ней, стараясь её удержать, а Дражко побледнел от гнева, повернулся и пошёл прочь со стены. С презрением смотря ему вслед, Траскон тихо произнёс:
- Какого человека потеряли! Вот кто был достоин быть князем бодричей. – И уже громче. – Крепись, Умила, у тебя его сын. Юрика надо вырастить, а это теперь нелегко будет – ведь на этого, - он кивнул в сторону ушедшего Дражко, - надёжи нет.
Умила вытерла слёзы и властно, словно это была не просьба, а приказ, произнесла:
- Помоги мне, Траскон. Я хочу вернуться к отцу и там вырастить сына.
- Это будет непросто сделать. Ночью я вас выведу из крепости через подземный ход. Дам в провожатые двоих воинов. Они доведут вас до побережья. Постарайся там найти ладью. Это всё, что в моих силах. Я не могу сейчас оставить князя.
Умила кивнула головой:
- Для меня в моём положении это уже много. Спаси тебя боги за твою доброту. Вот возьми. - Умила сняла с себя тяжелые золотые серьги. – Пусть это будет для тебя память обо мне и моём муже. В трудную минуту для тебя двери нашего дома всегда будут открыты. Я накажу это своему сыну, чтобы он не забывал об этом.
Траскон подозвал воинов:
- Честимысл, Мезислав! Собирайтесь в путь - проводите Умилу с сыном до моря. Из крепости пробирайтесь на княжью пасеку – там есть кони. Пусть наш бог Радегаст поможет вам в пути.
 
* * *
 
Милогост торжествующе глядел на крепость и радостно сказал подъехавшему к нему Радиму во главе сотни воинов:
- Теперь без князя они долго не продержатся.
Радим мрачно произнёс:
- Неправедно вы с Готфридом поступаете. Зачем пленных мучаете и убиваете? Вятко так никогда не поступал.
- Что ты мне тычешь своим Вятко: Вятко так делал, Вятко – этак… Мне он не указ. Да и где он этот Вятко-то? Я сам знаю, что мне делать. И вы будете делать то, что скажу я.
- Ошибаешься, князь. Мы будем делать то, что способствует спокойствию и процветанию народа.
- Ты, Радим, перечишь своему князю? Да я тебя…
- Не грози, князь. Святовит видит всё. И он покарает того, кто поступает вопреки воле наших богов.
- Теперь ты мне грозишь? – Вскричал Милогост с изменившимся от злобы лицом.
- Не кричи, князь. Я ни кого не боюсь. Мне ли бояться? - Радим усмехнулся. – Я видел в своей жизни многое: был рабом у ромеев, я с Вятко был во многих сражениях – и кого мы только не били! Ты забыл, когда мы с вятичами сражались с франками, ты со своими воинами в крепости отсиживался? А ведь Вятко всех пленных франков не казнил, а отпустил. И только поэтому, что франки от пленных узнали силу вятичей, более пяти лет они не нападали на нас. И если бы они не пронюхали, что вятичи и резане нас покинули, король франков Карл не посмел бы на нас войной пойти. А ты поступаешь не как воин, а как тать последний – убивать пленных не пристало.
- Ну и убирайся к своему Вятко.
Не от таких ли необдуманных слов и поступков правителей приходят в упадок, погибают и исчезают целые народы? Не от таких ли спонтанных порывов и несдержанности властьимущих возникают войны и рушатся уклады жизни? Но в любом случае это отражается на жизни простых людей. Можно не сомневаться, что в большинстве случаев в прошлом именно несправедливость бытия заставляла отдельных людей, их семьи и даже народы бросать родные края и переселяться в другие места.
- Ты подал мне сейчас дельную мысль, Милогост.
Князь заметил, что Радим первый раз не назвал его князем, а просто по имени.
- Я для тебя – князь Милогост. – Процедил он сквозь зубы. – Я с тобой обо всём поговорю дома, когда закончится эта война.
- Не князь ты нам больше. Мы свободные люди, и я со своими воинами покидаю тебя.
- Ты, ты… - В бешенстве Милогост не находил слов. – Схватите его!
Но ни один из воинов князя не осмелился это сделать.
- Не позорь себя, князь черезпенян. – Усмехнулся Радим. - Или ты уже готов проливать и кровь народа своего племени?
Радим привстал на стременах и зычно крикнул:
- Черезпеняне! Вы все видели меня в битвах. Кто из вас считает, что нет доблести в убийстве пленников и безоружных людей – присоединяйтесь к нам. Это уже не наша война. Мы уходим.
Радим неторопливо тронул коня, и вся сотня воинов медленно проехала мимо князя, а за ними пошли внявшие словам Радима и присоединившиеся к нему почти две сотни пешцев. Едва крепость Велиграда скрылась из виду, к Радиму подъехал его младший брат Позвизд:
- Милогост нас не простит этого унижения и будет мстить. Ты понимаешь, что сейчас объявил ему войну? Кого думаешь брать в союзники? Или думаешь, что ратаре и их князь Драговит заступится? Хоть Драговит и великий князь всех велетов, но сейчас он слаб и не в его интересах затевать междоусобицу. И ни одно из племён велетов: ни ратаре, ни хижане, ни доленчане не пойдёт против Милогоста.
Радим спокойно ответил:
- Я не собираюсь ни с кем воевать. Народ устал от войн. Вятко рассказывал, что там далеко, где просыпается наше солнце и затем согревает нас своим теплом, находится малонаселённые земли, которые богаты и рыбой и зверьём. Он увёл туда своих людей. Я собираюсь последовать за ним. Я хочу, чтобы мои внуки не видели этих ужасов войны и росли в мире, и думаю, что многие люди наших племен захотят последовать за мной.
Позвизд ничего не ответил Радиму, а только соглашающее покачал головой.
Кто знает? А может быть и таким образом племя радимичей появилось на обширных просторах восточной Европы.
 
* * *
 
У Оскола уже второй день от голода ныло в животе. Последние два дня его пищей была только сваренная на костре похлёбка, состоящая из воды горстки муки. Но теперь кончилась и мука. Как назло поблизости исчезла вся дичь, а далеко он уходить не решался, ожидая появления отца. Несколько дней назад он подстрелил сову, но как не экономил, птицы хватило всего на два дня. Да и мяса-то на ней было мало, причём довольно жёсткое. И Оскол решил вернуться в град.
Град встретил его запустением и разрухой. Все строения вокруг крепости были сожжены. В одном месте деревянная стена крепости прогорела, и из стены осыпалась земля, которая была насыпана между стен. Везде было тихо, даже вездесущие воробьи и голуби, во множестве обитавшие в граде, и те пропали.
Оскол шёл по былым улицам, испуганно озираясь и затыкая нос от невыносимого смрада от неубранных и разлагающихся трупов. У некоторых из тел были вырваны куски мяса и оторваны конечности, видимо пировавшими здесь собаками или волками. В одном месте Оскол увидел неимоверно раздутый труп лошади, на котором сидела ворона. Он потянулся за стрелой, но птица, подпрыгнув два раза, взмахнула крыльями и улетела.
Оскол скорее угадал, чем узнал место своего сгоревшего дома. Вместо него осталась куча золы и пепла. Он упал на колени, и непроизвольные слёзы полились у него из глаз. Наплакавшись, Оскол, испачкав щёки, вытер оставшиеся слезинки с лица грязными от золы руками, поднялся и пошёл в крепость, уже почти не надеясь найти что-нибудь съестное.
Подавленный всем увиденным Оскол осторожно вошёл в открытые ворота крепости. Большой дом, в котором жил воевода, и остальные строения были целы, но казались совершенно безжизненными. Внутри крепости было пустынно и не было видно погибших. Его взгляд привлёк рассыпанный в пыли овёс и на его счастье до сих пор не склёванный птицами. Оскол горстями хватал зёрна овса вместе с пылью и бросал их в подол своей рубашки.
- Ты цево делаешь, а? – Раздался сзади него детский голос.
Оскол обернулся. Перед ним стоял маленький, чисто одетый мальчик в сафьяновых сапожках.
- А цево ты такой глязный? – Шепелявя и не выговаривая букву «р», мальчишка присел перед Осколом на корточки.
- Овёс, вот… - растерялся Оскол.
- Мама, мама! – Закричал малыш. – Здесь мальцик глязный.
Из безжизненного дома выбежала красивая боярыня и два суровых воина. Не заметив опасности, она успокоилась:
- Юрик, иди ко мне!
Но Юрий продолжал сидеть и смотреть на Оскола. Оскол, прижав посильнее подол рубашки, чтобы не просыпать грязные зёрна осторожно встал с земли.
Воины подошли ближе, и один из них спросил:
- Ты один, или ещё взрослые здесь есть?
- Один. Овёс вот… - Не зная зачем, повторил Оскол.
- А что же ты один здесь бродишь? Живешь где?
- Жил там. – Кивнул головой в сторону бывшего дома Оскол. – Да дом даны сожгли. Теперь отца жду – отец должен скоро вернуться. Его воевода Земидар к князю послал с вестью о данах.
- Не Раковором его, случайно, звали?
Оскол молча кивнул головой.
- Не дождёшься ты его, брат. – Воин крепко взялся руками за плечи Оскола. – Убили его даны. Как зовут-то тебя?
- О-оскол. – Задрожал голос у мальчишки, и он не заметил, как из подола его рубашки тонкая струйка собранного вместе с пылью овса посыпалась на землю.
- А люди есть здесь ещё?
У опустошённого от скорбной вести Оскола в горле возник горький ком, он не мог произнести и слова и, поэтому, только молча отрицательно покачал головой.
- Мезислав, дай парню хлеба – голодный он. – Воин тяжело вздохнул. – Значит, ладью здесь мы не найдём.
Мезислав принёс кусок хлеба и протянул его Осколу. Несмотря на голод, он неторопливо начал откусывать и жевать.
- Я говорил тебе, Честимысл, что дальше нужно ладью искать. Два дня зря потеряли…
- Да, - согласился Честимысл, - надо к ваграм пробираться – там точно ладью найдём.
- У меня ладья есть. – Оторвался от куска хлеба Оскол. – Она в камнях спрятана. Ладья небольшая, но всех нас выдержит. И под парусом ходко бежит.
Честимысл и Мезислав переглянулись.
- Сколько серебра возьмёшь за ладью? – Спросил Мезислав.
Оскол помотал головой:
- Я её просто так не продам.
- А как?..
- Возьмите меня с собой. Пропаду я здесь один.
- Чего ж не взять? Возьмём, но только дорога у нас будет долгая и трудная. Выдержишь?
- А Юрик выдержит?
Честимысл усмехнулся:
- Ладно, верю, что сможешь…
Так просто повернулась судьба Оскола. И теперь он сидел в ладье вместе с новыми знакомыми и смотрел на заливисто смеющегося Юрика, для которого плавание по морю было новым впечатлением в познавании мира: качка ладьи на волнах, пролетевшая рядом чайка, случайно попавшие брызги воды от большой волны, ударившей по носу ладьи, хлопки паруса при порывах ветра и даже два корабля появившиеся на горизонте и плывущие им наперерез.
Честимысл и Мезислав напряжённо вглядывались в приближающиеся корабли. Молодое и острое зрение Оскола первым разглядело чудищ на носах кораблей.
- Ладьи данов это! – Воскликнул Оскол.
Умила ахнула и, прижав к себе Юрия, загородила его собой от приближающихся драккаров.
- Не уйдём. – Заметил Мезислав.
- Поворачивай к берегу – там мель! Скомандовал Оскол. - Им там не проплыть.
- Ну, мореход! – Удивлённо помотал головой Честимысл, но ладью повернул к берегу, как сказал Оскол.
Как не ходко бежала по волнам ладья, расстояние между славянами и данами сокращалось. Недалеко от бурунов, указывающих на край отмели, свистнули первые стрелы и пробили парус.
- Держи руль! – Крикнул Честимысл Осколу, а сам начал доставать лук.- Мезислав, рулевого подстрелить надо.
Оскол, осторожно выглядывая из-за края борта, увидел, что метко посланные в ближайший драккар стрелы вызвали у данов суету, и драккар со всего хода налетел на мель.
- Попали! – Радостно воскликнул Мезислав.
Второй драккар сбросил парус и отвернул от мели, и с обоих кораблей данов в сторону ладьи вылетели стрелы.
- Поберегись! – Услышал Оскол, как за его спиной крикнул Честимысл.
Оскол сжался в комочек а как смог прижался к борту ладьи. Он почувствовал, как вздрагивала ладья от попавших в неё стрел. Он слышал, как со стуком они втыкались в её борта. Раздался плач Юрия, но стрел уже больше не было. Оскол осторожно выглянул из-за борта. Драккары остались далеко позади и, судя по всему, не собирались дальше преследовать ладью, а может - просто не могли.
Оскол оглянулся – повсюду в бортах ладьи торчали стрелы, а на дне ладьи, пронзённые стрелами, лежали Честимысл, Мезислав и Умила. Под Умилой раздавался глухой плач Юрия, которая загородила его от смерти своим телом, да так и умерла, прижав сына к ладье.
Оскол проскользнул между погибшими к Умиле и, стараясь не глядеть ей в безжизненные глаза, вытащил Юрия.
- Ну что ты, что ты. – Прижал он Юрия к себе. – Не плачь, ты же будущий воин.
- Ма-амку у-уби-и-или. – Рыдал, не останавливаясь, мальчик.
- Перестань, не плачь. Вот у меня отца даны убили – я ведь не плачу. – А у самого после этих слов задрожали губы и на глазах появились слёзы.
Оскол осторожно, чтобы не видел Юрий, вытер ладонью свои глаза, а тот всхлипывал всё реже и реже. Наконец он совсем перестал рыдать.
- Всё? Не будешь больше плакать? Эх ты, Юрик-Рюрик.
Юрик улыбнулся – видно ему понравилось, как его обозвал Оскол, и поэтому повторил:
- Юлик-Люлик, Юлик-Люлик!
- Что делать-то будем дальше, Юрик-Рюрик, а? Куда тебя везти?
- Туда. – Произвольно махнул рукой Юрий.
- Туда нельзя, там даны.
- Тогда туда. – Показал малец в другую сторону.
- А что там?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. – Вздохнул Оскол. – Солнце вон уже спать собралось. Давай я тебе постель сооружу и прикрою тебя получше, а то ночью на воде холодно. А завтра придумаем чего-нибудь.
От солнца над горизонтом остался один кусочек. Ветер стих, и парус безжизненно повис. Ладья монотонно покачивалась с бока на бок, и под это покачивание Юрий заснул. Оскол, глядя на безмятежно спящего мальца, размышлял о дне завтрашнем: «Если вернуться назад – то там всё разрушили даны, и неизвестно – появились ли там бодричи? А может даны ещё там? А может плыть к другим племенам: ваграм или полабам? С голоду умереть не дадут, но жить с чужими людьми не мёд. А может ладью подать? Да кто же у него её купит – возрастом не вышел. Могут просто отобрать. Не все же такие как Честимысл и Мезислав». Оскол ненароком посмотрел на убитых: «Продать… А что говорил Мезислав про серебро, когда предлагал купить у него ладью?»
Оскол осторожно обшарил Мезислава, но ничего не нашёл. К Умиле он подойти побоялся и начал ощупывать Честимысла. Под рубашкой он нащупал мешочек с серебряными монетами, которые забрал себе – пригодятся.
Солнце уже зашло, и в наступившей темноте у Оскола сами собой начали закрываться глаза – и он заснул.
- Побил их кто-то. Видишь, сколько стрел утыкано. – Услышал Оскол сквозь сон и открыл глаза.
Было уже светло, и в его ладье находились воины, похожие друг на друга. У всех бороды и головы были чисто выбриты, и у всех на макушке торчал длинный клок волос, да свисали длинные усы, концы которых висели ниже подбородка. Одеты они были в белые льняные портки и такую же белую рубашку. Это были не бодричи - ведь бодричи не брились. Среди всех выделялся один своим властным видом и уверенным взглядом. Никаких украшений он не имел кроме массивной золотой серьги в мочке правого уха. Непривычный вид воинов насторожил Оскола и он непроизвольно загородил собой Юрия.
- Чего испугался? Кто это вас?..
- А вы кто?
- Мы-то? – Усмехнулся незнакомец. – Мы руяне, а я их князь Рус. Вот смотрим - ладья посреди моря одна-одинёшенька, стрелами утыканная – решили проверить. Кого ты там загораживаешь?
Князь подошёл ближе и увидел Юрия:
- Брат?
Оскол замотал головой:
- Не-а, вон мать его лежит. Даны за нами гнались.
Рус прошёл к Умиле и нагнулся, рассматривая её:
- Вот это кто!
- Красивая. – Скабрезно хихикнул один из воинов позади князя. – Если бы была живая, то я бы с удовольствием её ноги себе на плечи положил и побаловался бы с ней ночку.
Рус развернулся и одним ударом в ухо сбил паскудника с ног:
- Не сметь охальничать!.. Княжна она, да притом мёртвая. А над мёртвыми – сам знаешь…
Как наяву он вспомнил свою первую встречу с ней. Несколько лет назад его быстроходные ладьи с воинами догнали в море медленно плывущую тяжело гружённую ладью под парусом. На ладье, увидев догоняющих, начали спешно одевать кольчуги и выставили щиты. На некоторых щитах была нарисована голова коня. С щитами с таким изображением воевали бодричи. Рус подождал, пока его ладья приблизилась к ладье чужаков так, что стало возможно различать лица, вышел на нос своей ладьи и громко крикнул:
- Я – князь руян Рус, по прозванию Бравлин. А вы кто? Не бодричи случаем?
На ладье пожилой невысокий мужичонка, выставив вперёд свою седую бороду и расталкивая окружающих его воинов, выкатился вперёд:
- Будь здоров, князь! Моё имя Мошко´. Может помнишь меня? Мы с Вятко у тебя были. А сейчас плывём из Новаграда от Гостомысла с товаром. Есть среди нас и бодричи, но в основном – словене мы с Ильменя.
- Как не помнить – помню. Хороший воевода Вятко. Богатую добычу мы с ним взяли у ромеев. Мои воины часто вспоминают этот поход. Помню и Гостомысла, как привечал он меня с дружиной. Ради Вятко освобождаю вас от подати – плывите дальше с миром.
На ладье опустили щиты, и князь за спинами воинов разглядел красивую девушку. Она без боязни смотрела на руян, и в этом взгляде чувствовалось величие.
- Как зовут тебя, красавица? Оставайся с нами. Любой из нас готов взять тебя в жёны.
Девица горделиво вскинула голову:
- Я дочь князя Гостомысла!
- Поздно уже, князь. – Добавил Мошко. – Сосватана она уже за Годослава из княжеской семьи бодричей.
И вот теперь она лежала у его ног со стрелой в груди, и её голубые глаза безжизненно смотрели в небо.
Он аккуратно ладонью закрыл ей глаза:
- Перенесите погибших на нашу ладью – похороним их с честью.
Князь вернулся к спящему Юрию и взял его – сонного на руки. Малец проснулся и спросонья начал тереть себе глаза кулаками.
- Как зовут-то тебя, княжич?
- Люлик. – Ответил Юрий.
- Люлик? – Удивился Рус.
- Нет, Люлик.
- А-а, Рюрик! – Мальчишка утвердительно кивнул головой. – Ну, Рюрик - так Рюрик. Хочешь воином вырасти и за мать отомстить?
- Да.
- Возьмите и меня. Я тоже хочу воином вырасти. – Взмолился Оскол. – А ладью мою можете себе взять.
- Хорошим воином стать – много пота надо пролить. Не пожалеешь?
Оскол посуровел лицом:
- Мне сказали, что моего отца тоже даны убили. Если не я, то кто за отца отомстит?
Князь внимательно, оценивая, окинул взглядом Оскола:
- Как зовут-то тебя?
- Осколом кличут.
- Тогда перелезай к нам на ладью. – Рус повернулся к воинам. - Привяжите его ладью к нашей.
Так просто решился вопрос о будущем, мучавший вчера Оскола. Он потрогал под рубашкой мешочек с монетами: «А серебро бы спрятать не мешало. И почему отец всегда говорил, что руян нужно опасаться?»
 

 

Вятичи. Глава 6(отрывок)

Вятичи.Предисловие.