Однажды, проснувшись среди ночи, я с удивлением и тревогой осознал, что боюсь того, к чему в некотором смысле стремлюсь, боюсь смерти. Я не помню того, что предшествовало этому осознанию, только странное ощущение, боязнь снова уснуть… Вероятно, прежде страх смерти представлялся мне чуть более поверхностным, - подвластным, например, юмору, оптимизму, духу творчества, но в ту ночь я узнал, каков он на самом деле – глубок и неодолим. Как можно его недооценивать, или, вернее, не знать, тоже, впрочем, стало понятно – днём его нет, он появляется ближе к ночи, а для того, кто не одинок, он может не появляться вообще. То есть, для бодрствующего сознания его как бы и не существует; он являет собой власть бессознательного. Чем дольше мы всматриваемся в самое себя, отбросив иллюзию, что мы не одиноки, тем реальнее для нас смерть. Тогда мы понимаем: невозможно жить, не стремясь разгадать её тайну. А тайна смерти, как и тайна жизни, как и понимание смысла последней уводят нас от всех известных определений. Придёт и время, когда остающийся без ответа один единственный вопрос вынудит нас отказаться от философствования над ним.
Между идеализмом и материализмом… Между теизмом и атеизмом… Между различными противоположными друг другу научными теориями и философскими концепциями…
Мой вопрос: может ли быть такое, что что-то одно из них истинно, а другое ложно? На мой взгляд, это почти то же самое, что утверждать: оптимистом быть правильно, пессимистом – нет, или наоборот. Очевидно же: одно дополняет другое, красота есть и в том и в другом.
Между новыми сегодняшними определениями и устаревшими вчерашними… Между диаметрально противоположными взглядами на историю…
Может ли то, во что мы верили, чем жили вчера, быть полностью отвергнуто нами сегодня? Должна ли какая-то конкретная история быть истолкована только так и никак иначе. Прошлое и настоящее – как сестры, или как братья – между ними возможна как самая жестокая вражда, так и невероятная дружба. Часто мы не хотим признавать того, что наше настоящее есть существующее в настоящем прошлое, часто власть прошлого раздражает нас. Так происходит только потому, что мы не вполне живём в настоящем, если бы мы вполне жили в настоящем, существующее в нём прошлое не мешало бы нам, оно бы, наоборот, расширяло границы нашего восприятия. Нам бы не пришлось одно отрицать, а другое отстаивать, нам достаточно было бы просто слушать самих себя. Прошлое и настоящее – как сестры, или как братья – как бы хорошо не знали друг друга, всё равно остаются друг для друга тайной.
Зная о том, что наш мир – это мир противоположностей, мы не знаем об этом, - иначе мы бы не стали возвышать одну противоположность над другой, иначе мы бы не стали верить в противоположность добра и зла. Для человеческих умов мир – это ожесточённая битва противоположностей – в то время как это вовсе не битва, а скорее игра. Однако, что из этого верно, а что ложно – слова «Битва всюду вокруг всего» или слова «Нет никакой битвы»? Разумеется, Истина и в том, и в другом. Сможете ли вы отрицать очевидное, что всюду вокруг нас и в нас самих ежечасно, ежеминутно происходит битва? Сможете ли вы отрицать неочевидное, что на самом деле никакой битвы нет?
Неужели кто-то поделил всё на «Да» и «Нет», на верное и неверное? Неужели Истина так мала, что поместилась в каких-то наших утверждениях и определениях?
Между «Бог существует» и «Нет никакого Бога»… Как будто одно из этих утверждений что-то проясняет… Между «Есть душа, и она вечна» и «Нет никакой души, и мы смертны»… Как будто первое что-то говорит о природе души и вечности, как будто исчерпывает вопрос второе.
Когда мы смотрим на вещь из себя, мы придерживаемся того или иного мнения о ней, мы тяготеем к «Да» или к «Нет», мы склоняемся к определённому утверждению. Когда же мы смотрим как на вещи, так и на себя со стороны, всё немного иначе: определения начинают рассыпаться, мы можем утверждать только то, что ничего не знаем, - и мир в целом, и каждая вещь в нём независимо от наших познаний остаются для нас тайной. Когда мы смотрим как на вещи, так и на себя со стороны, мы оказываемся в странном положении: сомнение не менее действенно, чем вера, поле нашего отрицания сужается, и, может быть, единственное, что ведёт нас дальше по тонкой грани – «Смысл, возможно, намного больше, чем нам казалось».
Мы живём на маленьком островке посреди бескрайнего океана. Каждый, кто хотя бы чуть-чуть прикасался к последнему, что-то знает о нём, и вправе поделиться своим знанием, и в то же время не знает ничего. Нужно действительно отдалится от берега, чтобы узнать, что нас окружает. Но те, кто возвращались из дальнего странствия, ничего не могли рассказать нам, они молчали – потому что истинное знание не может быть передано словами. Единственная возможность получить опыт – это получить опыт; это значит, что любому из нас рано или поздно предстоит самому отправиться в дальнее странствие.
Мы живём на маленьком островке посреди бескрайнего океана, но правда и в том, что этот островок огромен, по сути он тоже бескрайний. Просто посмотрите вокруг: сколько всего вокруг себя Вы видите?! Сколько жизни Вас окружает?! Сколько разных людей живёт в одном только городе?! Сколько разных людей живёт на одной только улице?! В одном только доме?! Сколько тайны в одном только даже самом маленьком человеке?! Забудьте про людей, - просто, сколько всего вокруг Вас?! Сколько всего Вы видите?! А как много того, чего Вы не видите?! Должно быть, в миллионы раз больше! Помните слова «Как мал человек! И как он огромен!»? Но даже маленькому камешку мы не сможем отказать в месте под солнцем! Даже если измельчим его и затем растворим… то, что было камнем, будет дальше существовать, только в другом виде.
Мы можем считать, что жизнь длится долго, можно много чего себе позволить, много успеть, и мы может считать, что жизнь длится мгновение, нет времени на то, чтобы блуждать, нужно торопится, чтобы что-то успеть. У нас есть право и на то, и на другое. Жизнь и вправду проходит не за одну минуту, и вместе с тем жизнь – это мгновение. Думаю, сложно представить себе, каково это было бы жить в таком мире, где одни определения считались бы исключительно истинными, а другие исключительно ложными, где бы право на жизнь одного отменяло бы право на жизнь другого. Впрочем, люди зачастую бывают не так уж далеки от того, чтобы создать такую реальность, в которой живут, к примеру, герои Оруэлла или Кафки. Рецепт изготовления такой реальности, вероятно, не столь уж и сложный. Абсолютизировать свои идеалы и принципы, свято уверовать в исключительность какой-то идеи, и вот… отдельная комната в мире, пугающем своей безграничностью, готова, и теперь только остаётся убеждать всех и самого себя в отсутствии в ней стен.
Вера в Бога не приносит людям покой, не даёт им желанного прибежища, равно как и безверие. Просто, если мы ищем убежища, значит не найдём его, ведь какие бы стены с помощью той или иной идеологии мы вокруг себя не возвели, они станут для нас и убежищем и помехой одновременно. Превознесение какой-то идеи, каких-то идеалов и принципов над другими разделяет людей на своих и чужих, на верующих и безверных, на хороших и плохих, на правильных и неправильных, разделяет мир, порождает битву противоположностей. Последней нет до тех пор, пока её не начинает видеть человеческий ум, которому свойственно принимать игру всерьёз.
Я назвал это маленькое Эссе «За пределами философии» не потому, что философия ограничена, а потому что человек может ограничивать себя той или иной философией. По мне так у философии нет границ, даже в те прекрасные минуты, когда мы расстаёмся со словами… наше молчание не пусто, в нём есть смысл, а значит и философия.
Помочь сайту
Поздравления
