ГлавнаяПрозаЭссе и статьиМемуары → ПТ. Часть вторая. Глава 13. Обывательский бой кинематографу. Кардинал поневоле

ПТ. Часть вторая. Глава 13. Обывательский бой кинематографу. Кардинал поневоле

30 августа 2013 - Елена Сироткина
 
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 13. Обывательский бой кинематографу. Кардинал поневоле
 

Сейчас наши культурные деятели громко сетуют, что в школе никак не пропагандируется такой интересный вид искусства, как кино. Предлагают даже ввести специальные программы. Не знаю, что именно они хотят – боюсь, что многие озабочены маленькими сборами в кинотеатрах от отечественных картин, – но могу сообщить всем любопытствующим по этому поводу, что в начале 1980-х в столице проводился эксперимент по распространению киношедевров в подростковых массах. Я сама попала на курсы Университета усовершенствования учителей в связи с этими задумками.

 

Собственно, идея была простой. В школах-«пентагонах» к актовым залам были пристроены будки для киномехаников. Главная московская киноконтора (не помню уже, как она называлась) включила такие учебные заведения в систему проката. Школьный специалист получал афишу загодя и заказывал для показа определённые ленты. Классные руководители собирали небольшие деньги с учеников и приводили их на эти мероприятия. То есть школьники могли посмотреть фильмы не в больших кинотеатрах, а прямо в учебных стенах после уроков или даже вместо них. На первом этапе всё шло замечательно: воодушевлённые искусствоведы пару месяцев рассказывали учителям о достижениях мирового кинематографа, устраивали специальные показы, особенно напирая на картины, мало участвующие в широком прокате по причине как раз высокой художественности. Я лично очень благодарна этим энтузиастам, ибо они внесли значительный вклад в моё образование. Именно с тех пор люблю умное и красивое кино Бергмана, Феллини, Тарковского. Но и с тех же пор понимаю, что обыватель второй половины нашего столетия должен был неминуемо вытравить таковое из большинства кинотеатров.

 

Почему? Потому что высокая живопись – а кино прорастает из неё, а не литературы, как это ни обидно писателям, – это не дешёвый набор штампов. Посредственность реагирует на довольно пошлые во всех смыслах вещи, особенно в визуальных своих потребностях, и даже весьма талантливые художники частенько шли у неё на поводу, стремясь быть замеченными и обласканными. На курсах вместе со мной в зале сидели во множестве тётеньки, озабоченные исключительно мелкими фразочками персонажей, в крайнем случае, нарядами актрис. Зато совершенно убийственно, например, прошёл парад венгерских фильмов, которые требовали нешуточной эстетической, а значит, мозговой работы. Тётеньки громко недоумевали, искусствоведы хватались за головы и сердца. Не поймите меня превратно: я не против хорошо сработанного мелодраматического или детективного кино – в литературе есть своя беллетристика, подобный добротный уровень есть и здесь, пусть живёт и процветает. Но искусство умирает там, где полностью отсутствуют произведения уникального класса, которых не может быть много.

 

Можно ли действительно развить хороший вкус у так называемого массового зрителя? Если думать о кассовых сборах – ни за что. Нет творчества там, где первая мысль – заработок. А вторая – большой и быстрый заработок. Правда, в советские времена, о которых веду речь, ещё в каком-то виде существовала мысль о воспитании зрителя. Но он был настолько озабочен тем, чего его лишили в «стране-концлагере» и чем «наслаждался свободно» заграничный сосед – в первую очередь видеопошлятиной, – что вовсе не собирался продвигаться в сторону эстетических идеалов. То, что на втором, практическом, этапе эксперимента, стали предлагать подросткам, они смотреть категорически отказывались. Ничего удивительного: ведь родители с удовольствием обменивались кассетами с американским и европейским ширпотребом, дети жаждали приобщиться к взрослой жизни.

 

В общем, затея не удалась. Но скажу вам при этом, что бесполезными никакие знания быть не могут. :) Мне тогда школьные коллеги говорили: столько времени потратила на эти курсы, а всё зря. Нет, не зря. Рано или поздно пригождается всё, чему ты учился, что включил в свой образовательный багаж. Как-то в интервью «Пушкинскому классу» Наталья Нестерова мне сказала, что образование – такая штука, которую нельзя потерять. Вот все иные «ценности» потерять можно, а эту нельзя. Тут она очень права. :) Никогда не жалейте о времени, которое вы отдаёте познанию.

 

В ноябре 1982 года не стало Брежнева. Недавно я читала книгу Алексея Иванова «Географ глобус пропил» и очень была удивлена его описанию этого события. Учителя якобы плакали, какие-то специальные поминальные мероприятия проводили, речёвки для детишек готовили. Может быть, там, где учился писатель, что-то подобное и было, но в школе, где я работала, всё прошло довольно сдержанно. Помню, как подошёл на перемене один из старшеклассников и спросил:

 

- Елена Владимировна, говорят, теперь Андропов будет главным. Вы похороны смотрели?

 

- Да, конечно, смотрела. Видимо, Андропов.

 

- А почему СССР не любят?

 

- Политики никогда не любят тех, кого боятся. Но на похороны слетелись все, ты же видел? Значит, СССР важен.

 

- Видел…

 

Людям казалось, что жизнь должна как-то перемениться. Тоже не удивительно: традиция связывать с личностью руководителя чуть ли не всё-всё в мироздании крепка. На самом деле влияние каждого человека имеет свои пределы, хотя, конечно, пределы у всех разные.

 

Школа наша тем временем разрасталась. Директриса уповала на то, что новостройка, которую возводили неподалёку, заберёт под своё крыло значительную часть «лишних» учеников. Таковые определялись по адресам – у каждой школы была своя территория. Но, как это частенько у нас случается, Н.П. поторопилась включить в списки переселенцев неудобных ей лично «трудных». Я, узнав, что в моём 7 «В» классе переселенцев гораздо больше, чем остающихся, решила тоже перейти в новую школу. И не только я: была группа учителей, не соглашавшихся с методами Н.П. и потому тоже бывших для неё «трудными».

 

Городская школа-новостройка – песня отдельная. Неотмытые классы, заляпанные окна, прорывающиеся трубы, несоответствующие замкам ключи… И молва по микрорайону, что в неё сбросили всех «неправильных» детей. Особенно это было обидно, потому что учительский коллектив подобрался очень умелый. Директрисе этой школы, пришедшей в неё из какого-то интерната для отпрысков дипломатов (как позднее стали поговаривать злые языки, её турнули оттуда за непомерные взятки), повезло несказанно. Не скажу, что каждый учитель был образцово-показательным, но основной костяк составляли люди, свою работу очень любившие.

 

Правда, на педсовете перед самым сентябрём 1984 года нам внезапно представили в качестве руководителя совсем другую женщину, Александру Т. Она была известна как инспектор из руно (районное управление образованием) на нашем участке, а тут вдруг: будет директором, по крайней мере, первое время, а Марго пока потрудится завучем. Сама Марго на все наши вопросы ничего вразумительного не отвечала, только передёргивала плечиками. Знать бы нам, как потом настрадаемся от её административной несостоятельности!

 

Надо сказать, что население Строгина условно делилось на разные части: сотрудники многочисленных НИИ, демобилизованные военные и бывшие жители коммуналок центральной столицы, дождавшиеся, наконец, отдельных квартир. В общем, публика неоднородная. В моём классе были, с одной стороны, ребята из довольно благополучных семей, а с другой, обделённые элементарной заботой старших. Да ещё и судьба подбросила этим детям совсем не детские печали. У одного мальчика, например, пьяная мама выпала из окна, когда его мыла. У другого родители погибли чуть не на его глазах в автокатастрофе, он с маленьким братом перешёл жить к тётке. Девочка осталась без мамы, которую унёс рак, её забрал к себе папа, который несколько лет до того ушёл из семьи. Про папаш, отбывших из семей навсегда в неизвестных направлениях, говорить уже не буду.

 

Задача моя потому в этом классе в большей степени была воспитательной, чем образовательной. Хотя, честно говоря, не люблю такое разделение – воспитание и образование, оно всё-таки больше условное. Ни одному из других своих классов мне не пришлось отдать столь много терпения. И, как это ни странно для кого-то прозвучит, помогли мне в этом те подростки, жизнь которых складывалась без особых заноз. Здесь нужно большую благодарность выразить двум семьям: Купрановым и Апокориным, – которые возились не только с собственными чадами. Два этих дома гостеприимно распахивали двери для наших посиделок, когда отмечались чьи-то дни рождения или просто была необходимость всем собраться. Мамы-папы рассуждали примерно так: лучше пусть они будут у нас на глазах, в цивилизованных условиях, чем где-то по чердакам-подвалам валять дурака.

 

А чердачно-подвальная подростковая жизнь в московских районах била бодрым ключом – привлекательная своей таинственностью как будто, но прививающая стойкую зависимость от разного рода мусора. Она только усугубляла ужасную оторванность поколений друг от друга и дала впоследствии горькие плоды. Когда дети замкнуты в своём маленьком гетто и лишь подглядывают за родителями, не имея возможности содержательного общения с ними – пусть даже пятиминутного ежедневно, – стОит ли возмущаться их потребительским, бездушным отношением к старшим в будущем?

 

Конечно, я не посвящала всё свободное время ученикам – это и не нужно. :) Но если они приходили в кабинет после уроков, не гнала. Кто-то приносил гитару с просьбой настроить, кто-то просто тихо сидел в углу и рисовал, кто-то ждал, когда же все уйдут и можно будет показать своё робкое стихосложение. А то и разворачивалась дискуссия о том о сём. У меня тоже была причина задерживаться: таскать с собой больше сотни тетрадей (сосчитайте их для трёх классов из 35 учеников) – удовольствие небольшое.

 

Марго на кабинет мой         косилась. Да и на меня тоже. Это была весьма противоречивая женщина и, что особенно плохо для педагога, мало в себе уверенная (имею в виду не тупую самонадеянность, а умение видеть себя и других достаточно объективно). Преподавала она математику, но при этом отличалась крайней несобранностью. То и дело я во время «окон» (пустой урок в расписании – пояснялка для неучителей) встречала в коридоре девятиклассников.

 

- Вы чего здесь болтаетесь? Какой у вас урок?

 

- Ну, Елена Владимировна, математика. Подумаешь!

 

- Не подумаешь! Живо в класс!

 

- Да она пургу гонит…

 

- Живо, говорю!

 

Нехотя уходят. Такой вот завуч в школе: захотим – придём на урок, не захотим – не придём. В начале каждой четверти чехарда с расписанием: никто не может понять, почему совпадают в одном классе уроки истории и географии, когда вообще временные однодневные листочки заменят на полноценную недельную сетку. Дети привыкают к этой мешанине, учителя раздражаются, родители верят в сказку о неправильной в целом школе. Дисциплинарный формализм, конечно, человеческую жизнь только портит. Но вообще отсутствие дисциплины любое дело угробит в две секунды. Такую угрозу быстро ощутили все учителя нашей школы. И нам, что называется, пришлось взять власть в свои руки. :)

 

Нам – это группе молодых преподавателей-единомышленников, волею судеб оказавшихся под одной трудовой крышей. Пока приводили свои кабинеты в порядок после строителей, ездили вместе за учебными пособиями, уточняли списки подопечных, сдружились. А тут ещё непонятка с руководством. :) Уже в первый год коллеги привыкли собираться у меня: англичанка Екатерина Кладько, физик Александр Горячев, историк Михаил Серёжкин, математичка Елена Юрченко. Забредали на огонёк и другие. Фактически эти встречи превратились в малые педсоветы. Марго нервничала, пыталась портить нам «карту будней», но мы только посмеивались.

 

Александра Т. как-то вызвала меня к себе:

 

- Елена Владимировна, я, конечно, вернусь в руно – Марго всё равно станет директором. Меня просто просили здесь побыть, пока её дело разбирают.

 

- Какое дело?

 

- Это неважно. Я лично не думаю, что она подходящий человек для этой должности, но у неё там свои связи. Вас же здесь уважают, несмотря на молодость… В общем, я дам вам некоторые адреса – на случай, если будут проблемы в коллективе.

 

- Почему мне?

 

- Потому что вы реально что-то можете. Горячев называет вас «серым кардиналом», – засмеялась.

 

- Скорее, кардиналихой. Это шутка.

 

Ещё через несколько дней посекретничать ко мне пришла учительница из началки, с которой приятельствовала Марго. Когда-то она сама была директором, но теперь уже пенсионеркой не спеша работала с малышами.

 

- Пожалейте Марго. Хотите, я рекомендую вас в другую школу руководителем? Правда, тоже новостройка, но у вас всё получится.

 

- Я не стремлюсь в руководители. Просто здесь сложилась бесконтрольная ситуация, по возможности мы с друзьями её устраняем. Если бы Марго сделала это сама, никто бы слова не сказал, мы бы только радовались.

 

Переговорщица вздохнула и удалилась.

 

29 августа 2013 года

 

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

 

 Глава 14. С кем можно драться? Союз дома и школы


© Copyright: Елена Сироткина, 2013

Регистрационный номер №0155554

от 30 августа 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0155554 выдан для произведения:
 
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 13. Обывательский бой кинематографу. Кардинал поневоле
 

Сейчас наши культурные деятели громко сетуют, что в школе никак не пропагандируется такой интересный вид искусства, как кино. Предлагают даже ввести специальные программы. Не знаю, что именно они хотят – боюсь, что многие озабочены маленькими сборами в кинотеатрах от отечественных картин, – но могу сообщить всем любопытствующим по этому поводу, что в начале 1980-х в столице проводился эксперимент по распространению киношедевров в подростковых массах. Я сама попала на курсы Университета усовершенствования учителей в связи с этими задумками.

 

Собственно, идея была простой. В школах-«пентагонах» к актовым залам были пристроены будки для киномехаников. Главная московская киноконтора (не помню уже, как она называлась) включила такие учебные заведения в систему проката. Школьный специалист получал афишу загодя и заказывал для показа определённые ленты. Классные руководители собирали небольшие деньги с учеников и приводили их на эти мероприятия. То есть школьники могли посмотреть фильмы не в больших кинотеатрах, а прямо в учебных стенах после уроков или даже вместо них. На первом этапе всё шло замечательно: воодушевлённые искусствоведы пару месяцев рассказывали учителям о достижениях мирового кинематографа, устраивали специальные показы, особенно напирая на картины, мало участвующие в широком прокате по причине как раз высокой художественности. Я лично очень благодарна этим энтузиастам, ибо они внесли значительный вклад в моё образование. Именно с тех пор люблю умное и красивое кино Бергмана, Феллини, Тарковского. Но и с тех же пор понимаю, что обыватель второй половины нашего столетия должен был неминуемо вытравить таковое из большинства кинотеатров.

 

Почему? Потому что высокая живопись – а кино прорастает из неё, а не литературы, как это ни обидно писателям, – это не дешёвый набор штампов. Посредственность реагирует на довольно пошлые во всех смыслах вещи, особенно в визуальных своих потребностях, и даже весьма талантливые художники частенько шли у неё на поводу, стремясь быть замеченными и обласканными. На курсах вместе со мной в зале сидели во множестве тётеньки, озабоченные исключительно мелкими фразочками персонажей, в крайнем случае, нарядами актрис. Зато совершенно убийственно, например, прошёл парад венгерских фильмов, которые требовали нешуточной эстетической, а значит, мозговой работы. Тётеньки громко недоумевали, искусствоведы хватались за головы и сердца. Не поймите меня превратно: я не против хорошо сработанного мелодраматического или детективного кино – в литературе есть своя беллетристика, подобный добротный уровень есть и здесь, пусть живёт и процветает. Но искусство умирает там, где полностью отсутствуют произведения уникального класса, которых не может быть много.

 

Можно ли действительно развить хороший вкус у так называемого массового зрителя? Если думать о кассовых сборах – ни за что. Нет творчества там, где первая мысль – заработок. А вторая – большой и быстрый заработок. Правда, в советские времена, о которых веду речь, ещё в каком-то виде существовала мысль о воспитании зрителя. Но он был настолько озабочен тем, чего его лишили в «стране-концлагере» и чем «наслаждался свободно» заграничный сосед – в первую очередь видеопошлятиной, – что вовсе не собирался продвигаться в сторону эстетических идеалов. То, что на втором, практическом, этапе эксперимента, стали предлагать подросткам, они смотреть категорически отказывались. Ничего удивительного: ведь родители с удовольствием обменивались кассетами с американским и европейским ширпотребом, дети жаждали приобщиться к взрослой жизни.

 

В общем, затея не удалась. Но скажу вам при этом, что бесполезными никакие знания быть не могут. :) Мне тогда школьные коллеги говорили: столько времени потратила на эти курсы, а всё зря. Нет, не зря. Рано или поздно пригождается всё, чему ты учился, что включил в свой образовательный багаж. Как-то в интервью «Пушкинскому классу» Наталья Нестерова мне сказала, что образование – такая штука, которую нельзя потерять. Вот все иные «ценности» потерять можно, а эту нельзя. Тут она очень права. :) Никогда не жалейте о времени, которое вы отдаёте познанию.

 

В ноябре 1982 года не стало Брежнева. Недавно я читала книгу Алексея Иванова «Географ глобус пропил» и очень была удивлена его описанию этого события. Учителя якобы плакали, какие-то специальные поминальные мероприятия проводили, речёвки для детишек готовили. Может быть, там, где учился писатель, что-то подобное и было, но в школе, где я работала, всё прошло довольно сдержанно. Помню, как подошёл на перемене один из старшеклассников и спросил:

 

- Елена Владимировна, говорят, теперь Андропов будет главным. Вы похороны смотрели?

 

- Да, конечно, смотрела. Видимо, Андропов.

 

- А почему СССР не любят?

 

- Политики никогда не любят тех, кого боятся. Но на похороны слетелись все, ты же видел? Значит, СССР важен.

 

- Видел…

 

Людям казалось, что жизнь должна как-то перемениться. Тоже не удивительно: традиция связывать с личностью руководителя чуть ли не всё-всё в мироздании крепка. На самом деле влияние каждого человека имеет свои пределы, хотя, конечно, пределы у всех разные.

 

Школа наша тем временем разрасталась. Директриса уповала на то, что новостройка, которую возводили неподалёку, заберёт под своё крыло значительную часть «лишних» учеников. Таковые определялись по адресам – у каждой школы была своя территория. Но, как это частенько у нас случается, Н.П. поторопилась включить в списки переселенцев неудобных ей лично «трудных». Я, узнав, что в моём 7 «В» классе переселенцев гораздо больше, чем остающихся, решила тоже перейти в новую школу. И не только я: была группа учителей, не соглашавшихся с методами Н.П. и потому тоже бывших для неё «трудными».

 

Городская школа-новостройка – песня отдельная. Неотмытые классы, заляпанные окна, прорывающиеся трубы, несоответствующие замкам ключи… И молва по микрорайону, что в неё сбросили всех «неправильных» детей. Особенно это было обидно, потому что учительский коллектив подобрался очень умелый. Директрисе этой школы, пришедшей в неё из какого-то интерната для отпрысков дипломатов (как позднее стали поговаривать злые языки, её турнули оттуда за непомерные взятки), повезло несказанно. Не скажу, что каждый учитель был образцово-показательным, но основной костяк составляли люди, свою работу очень любившие.

 

Правда, на педсовете перед самым сентябрём 1984 года нам внезапно представили в качестве руководителя совсем другую женщину, Александру Т. Она была известна как инспектор из руно (районное управление образованием) на нашем участке, а тут вдруг: будет директором, по крайней мере, первое время, а Марго пока потрудится завучем. Сама Марго на все наши вопросы ничего вразумительного не отвечала, только передёргивала плечиками. Знать бы нам, как потом настрадаемся от её административной несостоятельности!

 

Надо сказать, что население Строгина условно делилось на разные части: сотрудники многочисленных НИИ, демобилизованные военные и бывшие жители коммуналок центральной столицы, дождавшиеся, наконец, отдельных квартир. В общем, публика неоднородная. В моём классе были, с одной стороны, ребята из довольно благополучных семей, а с другой, обделённые элементарной заботой старших. Да ещё и судьба подбросила этим детям совсем не детские печали. У одного мальчика, например, пьяная мама выпала из окна, когда его мыла. У другого родители погибли чуть не на его глазах в автокатастрофе, он с маленьким братом перешёл жить к тётке. Девочка осталась без мамы, которую унёс рак, её забрал к себе папа, который несколько лет до того ушёл из семьи. Про папаш, отбывших из семей навсегда в неизвестных направлениях, говорить уже не буду.

 

Задача моя потому в этом классе в большей степени была воспитательной, чем образовательной. Хотя, честно говоря, не люблю такое разделение – воспитание и образование, оно всё-таки больше условное. Ни одному из других своих классов мне не пришлось отдать столь много терпения. И, как это ни странно для кого-то прозвучит, помогли мне в этом те подростки, жизнь которых складывалась без особых заноз. Здесь нужно большую благодарность выразить двум семьям: Купрановым и Апокориным, – которые возились не только с собственными чадами. Два этих дома гостеприимно распахивали двери для наших посиделок, когда отмечались чьи-то дни рождения или просто была необходимость всем собраться. Мамы-папы рассуждали примерно так: лучше пусть они будут у нас на глазах, в цивилизованных условиях, чем где-то по чердакам-подвалам валять дурака.

 

А чердачно-подвальная подростковая жизнь в московских районах била бодрым ключом – привлекательная своей таинственностью как будто, но прививающая стойкую зависимость от разного рода мусора. Она только усугубляла ужасную оторванность поколений друг от друга и дала впоследствии горькие плоды. Когда дети замкнуты в своём маленьком гетто и лишь подглядывают за родителями, не имея возможности содержательного общения с ними – пусть даже пятиминутного ежедневно, – стОит ли возмущаться их потребительским, бездушным отношением к старшим в будущем?

 

Конечно, я не посвящала всё свободное время ученикам – это и не нужно. :) Но если они приходили в кабинет после уроков, не гнала. Кто-то приносил гитару с просьбой настроить, кто-то просто тихо сидел в углу и рисовал, кто-то ждал, когда же все уйдут и можно будет показать своё робкое стихосложение. А то и разворачивалась дискуссия о том о сём. У меня тоже была причина задерживаться: таскать с собой больше сотни тетрадей (сосчитайте их для трёх классов из 35 учеников) – удовольствие небольшое.

 

Марго на кабинет мой         косилась. Да и на меня тоже. Это была весьма противоречивая женщина и, что особенно плохо для педагога, мало в себе уверенная (имею в виду не тупую самонадеянность, а умение видеть себя и других достаточно объективно). Преподавала она математику, но при этом отличалась крайней несобранностью. То и дело я во время «окон» (пустой урок в расписании – пояснялка для неучителей) встречала в коридоре девятиклассников.

 

- Вы чего здесь болтаетесь? Какой у вас урок?

 

- Ну, Елена Владимировна, математика. Подумаешь!

 

- Не подумаешь! Живо в класс!

 

- Да она пургу гонит…

 

- Живо, говорю!

 

Нехотя уходят. Такой вот завуч в школе: захотим – придём на урок, не захотим – не придём. В начале каждой четверти чехарда с расписанием: никто не может понять, почему совпадают в одном классе уроки истории и географии, когда вообще временные однодневные листочки заменят на полноценную недельную сетку. Дети привыкают к этой мешанине, учителя раздражаются, родители верят в сказку о неправильной в целом школе. Дисциплинарный формализм, конечно, человеческую жизнь только портит. Но вообще отсутствие дисциплины любое дело угробит в две секунды. Такую угрозу быстро ощутили все учителя нашей школы. И нам, что называется, пришлось взять власть в свои руки. :)

 

Нам – это группе молодых преподавателей-единомышленников, волею судеб оказавшихся под одной трудовой крышей. Пока приводили свои кабинеты в порядок после строителей, ездили вместе за учебными пособиями, уточняли списки подопечных, сдружились. А тут ещё непонятка с руководством. :) Уже в первый год коллеги привыкли собираться у меня: англичанка Екатерина Кладько, физик Александр Горячев, историк Михаил Серёжкин, математичка Елена Юрченко. Забредали на огонёк и другие. Фактически эти встречи превратились в малые педсоветы. Марго нервничала, пыталась портить нам «карту будней», но мы только посмеивались.

 

Александра Т. как-то вызвала меня к себе:

 

- Елена Владимировна, я, конечно, вернусь в руно – Марго всё равно станет директором. Меня просто просили здесь побыть, пока её дело разбирают.

 

- Какое дело?

 

- Это неважно. Я лично не думаю, что она подходящий человек для этой должности, но у неё там свои связи. Вас же здесь уважают, несмотря на молодость… В общем, я дам вам некоторые адреса – на случай, если будут проблемы в коллективе.

 

- Почему мне?

 

- Потому что вы реально что-то можете. Горячев называет вас «серым кардиналом», – засмеялась.

 

- Скорее, кардиналихой. Это шутка.

 

Ещё через несколько дней посекретничать ко мне пришла учительница из началки, с которой приятельствовала Марго. Когда-то она сама была директором, но теперь уже пенсионеркой не спеша работала с малышами.

 

- Пожалейте Марго. Хотите, я рекомендую вас в другую школу руководителем? Правда, тоже новостройка, но у вас всё получится.

 

- Я не стремлюсь в руководители. Просто здесь сложилась бесконтрольная ситуация, по возможности мы с друзьями её устраняем. Если бы Марго сделала это сама, никто бы слова не сказал, мы бы только радовались.

 

Переговорщица вздохнула и удалилась.

 

29 августа 2013 года

 

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

 

Продолжение следует.

 
Рейтинг: +1 620 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!