Эхо...эхо… – год мне напророчила кукушка,
Только год – о большем я ведунью не просил.
Обнял лишь берёзу – за печаль по дням минувшим,
Ты не плачь, родная, видишь, – праздник наступил.
Помнишь, как поила нас в далёком сорок третьем,
Раны заживляла, словно матушка – слезой?
Ароматной влагой изгоняя духов смерти,
Заклинала лиственной, волшебной бирюзой.
День прожить – как чудо, а его нам не хватало,
На полях сражений кровь питала урожай.
И земля стонала, содрогаясь под металлом,
Клочья тел дымились по окопам, в блиндажах.
Степовой и Зотов, Шиленко и Броневицкий,
Сашка Русаков – я помню всех однополчан.
Ежегодным гостем лишь молчу у обелиска,
Душу обнажая, что-то вспомнив, – невзначай.
Исповедью каюсь перед ними, что остался,
Не погиб, не сгинул – выжил в бешеном огне.
Отомстил по совести за них фашистской мрази,
Юшкой – только кровью по завышенной цене.
Ненависть и правда – водрузили флаг Победы,
Алый стяг над Шпрее развевался на ветру.
Вытирая слёзы, я палил из пистолета,
Истерил от радости, казалось, - что умру.
Семьдесят прошло, но я остался в сорок третьем,
Керчь и Севастополь, опалённая Кубань.
А среди берёзок, обнимая их при встрече,
Хороня погибших, материл я месяц май…
[Скрыть]Регистрационный номер 0286556 выдан для произведения:
Эхо...эхо… – год мне напророчила кукушка,
Только год – о большем я ведунью не просил.
Обнял лишь берёзу – за печаль по дням минувшим,
Ты не плачь, родная, видишь, – праздник наступил.
Помнишь, как поила нас в далёком сорок третьем,
Раны заживляла, словно матушка – слезой?
Ароматной влагой изгоняя духов смерти,
Заклинала лиственной, волшебной бирюзой.
День прожить – как чудо, а его нам не хватало,
На полях сражений кровь питала урожай.
И земля стонала, содрогаясь под металлом,
Клочья тел дымились по окопам, в блиндажах.
Степовой и Зотов, Шиленко и Броневицкий,
Сашка Русаков – я помню всех однополчан.
Ежегодным гостем лишь молчу у обелиска,
Душу обнажая, что-то вспомнив, – невзначай.
Исповедью каюсь перед ними, что остался,
Не погиб, не сгинул – выжил в бешеном огне.
Отомстил по совести за них фашистской мрази,
Юшкой – только кровью по завышенной цене.
Ненависть и правда – водрузили флаг Победы,
Алый стяг над Шпрее развевался на ветру.
Вытирая слёзы, я палил из пистолета,
Истерил от радости, казалось, - что умру.
Семьдесят прошло, но я остался в сорок третьем,
Керчь и Севастополь, опалённая Кубань.
А среди берёзок, обнимая их при встрече,
Хороня погибших, материл я месяц май…