Призрак милого дома в глазах утомленных
Призрак милого дома в глазах утомленных
тринадцатый век, середина годов
в душе с болью ненастных.
Папиросная бумага, прерывистый почерк
загадочные буквы вязью персидской
конверт с полумесяцем пакистанский.
Напиваешься от драки кровавой с тенью
память забытых чувств изломана
негодуют, обижены строчки и судьбы.
Порознь пробегает стремительно время
за три дня каждые сутки к оплате
за чеки много заплачено противно, нудно .
Потом пропитана чалма, порваны сандалии
против диких племен и здравого смысла
рожденные в страхе на Арбате дети.
Твои письма хранить не имею права
пишу, что от рока прибавляются силы
знаю прекрасно - ты совсем не веришь.
Машиной времени - это все давно спето
в начале романа всегда эпиграф в конце
страдание мудрости - постскриптум.
Разноцветные мигают лампочки ШАРПА
юная кисть нашей дочурки на клавишах
сольфеджио не изучал очень грустно.
Одиноко айсбергу, в океане затерянный
должен выжить в пустынях и горах
с жестокими против плоти метелями.
Грущу над строкой о нашем старом кресле
частенько в смущении было, невозмутимо
о мужской радости сильно соскучился.
Joedassin напевал лишь нам, наверное
когда уезжал в неизвестное ты плакала
ходила нервно по комнате – не слушала.
Я читаю, как ты проспала свою станцию
очнулась в ужасе, туз пиковый приснился
не по воле нам выпала к смерти карта.
На холодной броне немного радостей
при взрыве ногу отрывает ту, что в люке
пару раз видел, но снова не верится.
Тридцать три за спиною запряталось
дотянуть бы до сорока непутевому
кабинетными иудами нынче списанному.
Призрак милого дома в глазах утомленных
тринадцатый век, середина годов
в душе с болью ненастных.
Папиросная бумага, прерывистый почерк
загадочные буквы вязью персидской
конверт с полумесяцем пакистанский.
Напиваешься от драки кровавой с тенью
память забытых чувств изломана
негодуют, обижены строчки и судьбы.
Порознь пробегает стремительно время
за три дня каждые сутки к оплате
за чеки много заплачено противно, нудно .
Потом пропитана чалма, порваны сандалии
против диких племен и здравого смысла
рожденные в страхе на Арбате дети.
Твои письма хранить не имею права
пишу, что от рока прибавляются силы
знаю прекрасно - ты совсем не веришь.
Машиной времени - это все давно спето
в начале романа всегда эпиграф в конце
страдание мудрости - постскриптум.
Разноцветные мигают лампочки ШАРПА
юная кисть нашей дочурки на клавишах
сольфеджио не изучал очень грустно.
Одиноко айсбергу, в океане затерянный
должен выжить в пустынях и горах
с жестокими против плоти метелями.
Грущу над строкой о нашем старом кресле
частенько в смущении было, невозмутимо
о мужской радости сильно соскучился.
Joedassin напевал лишь нам, наверное
когда уезжал в неизвестное ты плакала
ходила нервно по комнате – не слушала.
Я читаю, как ты проспала свою станцию
очнулась в ужасе, туз пиковый приснился
не по воле нам выпала к смерти карта.
На холодной броне немного радостей
при взрыве ногу отрывает ту, что в люке
пару раз видел, но снова не верится.
Тридцать три за спиною запряталось
дотянуть бы до сорока непутевому
кабинетными иудами нынче списанному.
Нет комментариев. Ваш будет первым!