Он  полз 
один  среди  бездушных 
гор,
 Комбата  тело 
на  себе  тащил.
 Он  крался 
тихо,  словно  подлый 
вор.
 Дышал  майор? 
да,  вроде,  еще 
жил...
  
 Лицо  давно 
залил  холодный  пот,
 Не  утереться 
и  не  промакнуть.
 Средь  мертвых 
скал  его  остался 
взвод...
 Один...  не 
отдышаться,  не  уснуть.
  
 Костлявая  все 
рядышком  плелась...
 Устала  ведь 
не  менее  его.
 К  живым 
ребятам  -  у 
старухи  страсть,
 У  жизни  вырвать 
-  только  и 
всего.
  
 Но  нет, 
он  ей  комбата 
не  отдаст.
 Не  даром 
столько  верст  его 
тащил.
 Ночь  темной 
шалью  в  горах 
расползлась,
 «Афганец»,  как 
шакал,  тихонько  выл.
  
То 
затихал,  в  ущельях 
гор,  скуля,
 Внезапно  вырываясь 
на  простор,
 Он 
громко  выл...  Дыханье 
затая,
 Солдатик  замирал 
средь  мертвых  гор.
  
 В  душе 
зайчишкой  серым  трепетал
 Давно  забытый, 
но  живучий,  страх.
 Упорно  полз... 
но  до  смерти 
устал...
 И  вдруг 
из-под скалы   возник  монах.
  
 В  глазах 
круги...  опять  ночной 
мираж?
 Откуда  взялся 
он  в  горах 
чужих?
 Славянских  душ 
пропащих  верный  страж?
 Пришелец  чёрный 
из  миров  иных?
  
 Прохладну  руку 
на  чело  взложил,
 На  чистом 
русском: «Потерпи!»,  сказал.
 Не  обвинил 
его,  не  укорил:
 «Ты  сильный 
духом,  хотя  телом 
мал!»
  
 Солдатик  встрепенулся: 
«Не  один!»
 Вдруг  страх 
исчез  бесследно  просто 
вмиг.
 Он  этих 
гор  сегодня  властелин!
 Хоть  мал, 
да  ценен  нынче 
золотник.
  
 Комбата  на 
себя  взвалил  рывком,
 И  двинул 
в  направлении  норд-ост.
 Во  след 
монах  лишь  осенил 
крестом,
 И  за 
лощиной  вдруг  возник 
блокпост.
  
 
 Остался  жив 
солдат,  комбата  спас.
 Не  сразу 
о  монахе  рассказал.
 А  тот 
монах  спасал  ребят 
не  раз,
 Из  рук 
костлявой  смерти  вырывал.