"В России дьявол обитает..." (из исторического романа в стихах "Одоление")
Из исторического романа в стихах «Одоление»
Апрель 1736 г., С.-Петербург
…Хрустя ужасно, льды жевала
В тот день мятежная Нева,
Твердыню грызла и вбирала
Останки в жадные чрева.
Блестя во мгле, ломались глыбы
Над чёрной вспученной водой
И бились яростно, как рыбы,
Лихой настигнуты бедой.
Повсюду плеск и адский грохот
В промозглом мареве слышны –
Потуги грозные Молоха
И невской крепости страшны! (Петропавловской)
Дракон огромный – недотрога
Воспрянул с рёвом ото сна
И стала зимняя берлога
Постыла зверю и тесна!
И судным днём зимы коварной
Разгул чудовищный нарёк
Угрюмый муж в плаще янтарном, (граф П.И. Ягужинский)
На бойню глядя, словно Бог.
Один стоял он на прибрежном
Граните сером под дождём
И сквозь воднистую мережу
Глядел во мглу на ледолом.
И думал с горечью о давнем
Своём он праведном житье:
«Сокрыл его туман бескрайний –
И жизнь не та, и мы не те!»
Пороков грозный обличитель,
Петрово око и дозор,
Законов доблестный рачитель,
Безвременья узнал позор!
Служа годами за границей,
И там скорбел он, но не так –
Не ведал в доме что творится,
Коль был посажен на чердак!
В Москве ли, Питере, Казани,
В селеньях русских вдоль дорог,-
Везде он пришлых притязанья
На власть в стране увидеть смог.
Повсюду чёрными крылами
Объята русская земля,
Чужими злобными орлами
Побиты соколы Кремля!
И он – строптивец самобытный
В смиренье гадостном живёт
И под эгидой фаворита (Э. Бирон, обер-камергер, фаворит Анны Иоанновны)
Дела имперские ведёт.
А коли так – и он подсуден,
Измаран грязью навсегда,
Души погасшей его студень
Не вспыхнет боле никогда!
И взор очей остекленелых
Безумства искрою сверкнул –
Желанье дикое довлело
Уже над ним и он шагнул!
Всего аршин их разделяет –
Его и Смерть в тисках Невы,
Но страха нет – озноб лишь мает
От самых пят до головы.
Внизу ледовыми костями
Хрустела алчная река
И воду мощными горстями
Бросала в лик издалека.
И тёмной пропастью холодной
Манила хитро глубина:
«Шагни, приятель, и свободным
От мира станешь, как волна!»
Но в этот миг его стреножил
Чуть слышный топот вдалеке –
Персона знатная, похоже,
В карете ехала к реке…
…В сырой, промозглый день апрельский (А.П. Волынский, будущий кабинет-министр Анны Иоанновны)
Волынский, грохот услыхав,
К Неве спешил, покинув светских,
С задором буйным петуха.
До зрелищ дьявольских охотник,
Невольник бешеных страстей –
Он сигануть готов был в ботик
И плыть во льдах до крепостей!
Такие мысли изначально
Над ним довлели поутру,
Душа мятежная вскричала
И жар прошёлся по нутру.
И вот он мчался по проспекту
К Неве восставшей под дождём
И струи крови разогретой
Уже вовсю бурлили в нём!
И треск и грохот приближались,
Прибрежный виделся туман,
Нева где с рёвом обнажаясь,
Ледовый гнала караван.
Во мгле сырой он вдруг заметил
Фигуру в солнечном плаще,
Хлестали дождь её и ветер:
«Пошто он мается вотще?»
Не в силах он проехать мимо,
Вознице рявкнул своему
И взором путника манимый,
Велел приблизиться к нему.
Судьба, как видно, в день ненастный
Свела врагов на берегу,
Коли ловца удачи властно
Остановила на бегу!
Такая мысль в одно мгновенье
Пронзила головы персон,
А посему – и удивленье
Им усмирить было резон.
Узнав лишь только прокурора,
Волынский наземь соскочил
И перед ним живым укором
Предстал, на плахе не почив!
И вперив взор очей колючий
В врага давнишнего, изрёк:
«Судьба свела нас, или случай,
Иль просто тесен наш мирок –
Того не знаю, но былого
Я зла сегодня не держу.
Неужто, граф, во злобе снова
Ты уподобишься ежу?»
И бледным став, ответил тихо
Ему угрюмый человек:
«Иное мне, Петрович, лихо
Страшно отныне и вовек.
Чужая воля душу мает
И спать ночами не даёт –
В России дьявол обитает
И душу каждую гнетёт!
Неужто сам того не знаешь?
В одно мы времечко живём!»
«Меня ты сударь, удивляешь
И благо то, что мы вдвоём!
Речей опасных откровенье
Уместно лишь перед концом.
Угроза чья иль оскорбленье
Скорёжили твоё лицо?
Коль выше снобов родовитых
Министром сел ты в Кабинет –
Уняв вестфальского бандита, (вице-канцлер А.И. Остерман)
И власть его сведёщь на нет!
И фаворит того же хочет,
Узнавши нрав твой на себе,
Годами нож на старца точит,
И Отдал ведь его тебе!»
Опять ожгла его обида
Недавних ещё зимних дней,
Когда он мнил себя Кронидом –
Могучим самым их людей,
Когда он мудростью всесильной
Дела имперские объял
И образ будущей России
В проекте дельном изваял.
Но несмотря на все старанья
Заслуги его, мудреца,
Обещанное ему званье (звание кабинет-министра)
У Пашки нынче, стервеца!
Вздохнул тягуче Ягужинский:
«Ослаб я нынче – не боец,
Да и конец свой чую близкий –
Другой тут нужен удалец.
Я знаю – ты в министры метил
И будешь им ты через год,
Но вижу я в кровавом свете
И твой закат, и эшафот».
И очи серые министра
Блеснули влажно на ветру,
Но он оправился и быстро
Покинул слабости черту.
Взъярился враг его давнишний
И гнев с натугой укрощал:
«Не быть тому – мне голос вышний
Звездой светиться завещал!
Я сам казню, кого захочешь,
Когда настанет мой черёд.
В одном ты прав – что мне пророчишь
Министра званье через год!»
Потом они у парапета
Стояли долго в забытьи,
Внимая дьявольским куплетам
И к водам взоры обратив.
Но если с грустным отрешеньем
Глядел на бойню прокурор,
То наш боритель с упоеньем
Бойца выказывал задор…
Из исторического романа в стихах «Одоление»
Апрель 1736 г., С.-Петербург
…Хрустя ужасно, льды жевала
В тот день мятежная Нева,
Твердыню грызла и вбирала
Останки в жадные чрева.
Блестя во мгле, ломались глыбы
Над чёрной вспученной водой
И бились яростно, как рыбы,
Лихой настигнуты бедой.
Повсюду плеск и адский грохот
В промозглом мареве слышны –
Потуги грозные Молоха
И невской крепости страшны! (Петропавловской)
Дракон огромный – недотрога
Воспрянул с рёвом ото сна
И стала зимняя берлога
Постыла зверю и тесна!
И судным днём зимы коварной
Разгул чудовищный нарёк
Угрюмый муж в плаще янтарном, (граф П.И. Ягужинский)
На бойню глядя, словно Бог.
Один стоял он на прибрежном
Граните сером под дождём
И сквозь воднистую мережу
Глядел во мглу на ледолом.
И думал с горечью о давнем
Своём он праведном житье:
«Сокрыл его туман бескрайний –
И жизнь не та, и мы не те!»
Пороков грозный обличитель,
Петрово око и дозор,
Законов доблестный рачитель,
Безвременья узнал позор!
Служа годами за границей,
И там скорбел он, но не так –
Не ведал в доме что творится,
Коль был посажен на чердак!
В Москве ли, Питере, Казани,
В селеньях русских вдоль дорог,-
Везде он пришлых притязанья
На власть в стране увидеть смог.
Повсюду чёрными крылами
Объята русская земля,
Чужими злобными орлами
Побиты соколы Кремля!
И он – строптивец самобытный
В смиренье гадостном живёт
И под эгидой фаворита (Э. Бирон, обер-камергер, фаворит Анны Иоанновны)
Дела имперские ведёт.
А коли так – и он подсуден,
Измаран грязью навсегда,
Души погасшей его студень
Не вспыхнет боле никогда!
И взор очей остекленелых
Безумства искрою сверкнул –
Желанье дикое довлело
Уже над ним и он шагнул!
Всего аршин их разделяет –
Его и Смерть в тисках Невы,
Но страха нет – озноб лишь мает
От самых пят до головы.
Внизу ледовыми костями
Хрустела алчная река
И воду мощными горстями
Бросала в лик издалека.
И тёмной пропастью холодной
Манила хитро глубина:
«Шагни, приятель, и свободным
От мира станешь, как волна!»
Но в этот миг его стреножил
Чуть слышный топот вдалеке –
Персона знатная, похоже,
В карете ехала к реке…
…В сырой, промозглый день апрельский (А.П. Волынский, будущий кабинет-министр Анны Иоанновны)
Волынский, грохот услыхав,
К Неве спешил, покинув светских,
С задором буйным петуха.
До зрелищ дьявольских охотник,
Невольник бешеных страстей –
Он сигануть готов был в ботик
И плыть во льдах до крепостей!
Такие мысли изначально
Над ним довлели поутру,
Душа мятежная вскричала
И жар прошёлся по нутру.
И вот он мчался по проспекту
К Неве восставшей под дождём
И струи крови разогретой
Уже вовсю бурлили в нём!
И треск и грохот приближались,
Прибрежный виделся туман,
Нева где с рёвом обнажаясь,
Ледовый гнала караван.
Во мгле сырой он вдруг заметил
Фигуру в солнечном плаще,
Хлестали дождь её и ветер:
«Пошто он мается вотще?»
Не в силах он проехать мимо,
Вознице рявкнул своему
И взором путника манимый,
Велел приблизиться к нему.
Судьба, как видно, в день ненастный
Свела врагов на берегу,
Коли ловца удачи властно
Остановила на бегу!
Такая мысль в одно мгновенье
Пронзила головы персон,
А посему – и удивленье
Им усмирить было резон.
Узнав лишь только прокурора,
Волынский наземь соскочил
И перед ним живым укором
Предстал, на плахе не почив!
И вперив взор очей колючий
В врага давнишнего, изрёк:
«Судьба свела нас, или случай,
Иль просто тесен наш мирок –
Того не знаю, но былого
Я зла сегодня не держу.
Неужто, граф, во злобе снова
Ты уподобишься ежу?»
И бледным став, ответил тихо
Ему угрюмый человек:
«Иное мне, Петрович, лихо
Страшно отныне и вовек.
Чужая воля душу мает
И спать ночами не даёт –
В России дьявол обитает
И душу каждую гнетёт!
Неужто сам того не знаешь?
В одно мы времечко живём!»
«Меня ты сударь, удивляешь
И благо то, что мы вдвоём!
Речей опасных откровенье
Уместно лишь перед концом.
Угроза чья иль оскорбленье
Скорёжили твоё лицо?
Коль выше снобов родовитых
Министром сел ты в Кабинет –
Уняв вестфальского бандита, (вице-канцлер А.И. Остерман)
И власть его сведёщь на нет!
И фаворит того же хочет,
Узнавши нрав твой на себе,
Годами нож на старца точит,
И Отдал ведь его тебе!»
Опять ожгла его обида
Недавних ещё зимних дней,
Когда он мнил себя Кронидом –
Могучим самым их людей,
Когда он мудростью всесильной
Дела имперские объял
И образ будущей России
В проекте дельном изваял.
Но несмотря на все старанья
Заслуги его, мудреца,
Обещанное ему званье (звание кабинет-министра)
У Пашки нынче, стервеца!
Вздохнул тягуче Ягужинский:
«Ослаб я нынче – не боец,
Да и конец свой чую близкий –
Другой тут нужен удалец.
Я знаю – ты в министры метил
И будешь им ты через год,
Но вижу я в кровавом свете
И твой закат, и эшафот».
И очи серые министра
Блеснули влажно на ветру,
Но он оправился и быстро
Покинул слабости черту.
Взъярился враг его давнишний
И гнев с натугой укрощал:
«Не быть тому – мне голос вышний
Звездой светиться завещал!
Я сам казню, кого захочешь,
Когда настанет мой черёд.
В одном ты прав – что мне пророчишь
Министра званье через год!»
Потом они у парапета
Стояли долго в забытьи,
Внимая дьявольским куплетам
И к водам взоры обратив.
Но если с грустным отрешеньем
Глядел на бойню прокурор,
То наш боритель с упоеньем
Бойца выказывал задор…
Нет комментариев. Ваш будет первым!