Политика в рифму.

Красные числа.

Свирепствует праздник вокруг,
Горланят песни хоры.
Приходит на ум вдруг –
Делят добычу воры!

Певун надрывается глоткой лужёной,
Оркестр духовой паровозно пыхтит.
Я среди них как прокажённый.
Кто же их свинство укротит?

Надежды мало на жизнь иную.
Путём прогрессивным массы идут.
Больше всего люблю весну я –
Время, когда идеи цветут.

* * *

В угаре торжеств и славословий
Празднуют ныне Великий Праздник,
И представители разных сословий
В серой толпе различишь не сразу.

Празднуют праздник, но все трезвы(?!).
Не то, что в прежние времена.
Из кожи сейчас все бы полезли,
Узнав, где можно достать бутылку вина.

Вот и празднуют «под сухую»,
Трамбуя асфальт и брусчатку.
Кто-то утешает женщину не молодую,
Потерявшую в толпе перчатку.

* * *

Власть подавляет, власть учит,
А представляют её хамы.
Хам любого ученьем замучит,
Из водевилей сделает драмы.


Речи докладов с трудом читая,
Плохо владея родным языком,
Он наставляет и поучает,
Ну а потом возвратится в Обком.

Хам, напридумывав много законов,
Сам нарушает их охотно.
В гражданах видя врагов и шпионов,
Окна страны зашторил он плотно.

И развернув лица лопату,
Хам про успехи с трибуны бубнит:
- Встретим достойно Великую дату!
Каждый у нас счастлив и сыт!

Долго он будет бубнить про успехи –
Непробиваемы лжи доспехи!

Великий праздник.

И ветер лют
И лупит салют –
Ноябрь!
И бродит люд
И песни поют –
Нарядно!

Вот бухнул залп.
Колонный зал
Сияет
В сто тысяч ламп!
Мороз ослаб.
Стреляют.

Кричат «ура»,
К столу – икра.
Гуляют!
И до утра
Едят осетра.
Скучают.



* * *

Хамят в магазине –
Классовой борьбы форма.
У доярки Зины
Нет для коров корма.

Хамят в автобусе,
Хамят в кино.
Найди страну на глобусе,
Где все играют в домино.

Хамят на работе,
Хамят на улице.
Трудись себе в поте,
Зарабатывай на пуговицы!

Лубянская ода.

Чеканит ЧеКа шаг
Первого в мире…
Есть ещё классовый враг,
Если взглянуть шире!

И если пока на свете
Есть хоть один богач,
Нету покоя Органам этим.
Нету, хоть ты плач!

Руки чисты,
Сердце горячее
И холодна голова.
У поколения старших учись ты.
Год от года сияют ярче
Дзержинского слова!

* * *

Клубятся над Лубянкой ядовитыми газами
Тайны подвальные жизней недосказанных.
И в чрезвычайности своей,
Поправ все нормы и законы,
Из толстостенья мрачных дней
Встают и лагеря и зоны.

За судьбы тысяч, кто в ответе?
Нюрнберг возможен лишь в Германии?
С чекистом-дедушкой играют дети
И сказку слушают с вниманием.

Но исполнительный палач, укутавшись приказом,
Всё понимал: не автомат он – человек.
На мирной пенсии заканчивая век,
Из гастронома получает к празднику заказы.

В колымской дальней вечной мерзлоте,
Писали, мамонта нашли почти, что целым.
Но не писали, как погибли те,
Кто мерзлоту оттаивал полуголодным телом.

Юбилейное.

Семьдесят лет бестолковщины,
Семьдесят лет тумана.
То воевали с поповщиной,
То выполняли планы.

Семьдесят лет отучали работать,
Семьдесят лет побеждали врагов.
А научились ушами хлопать
Да воспитали толпы рабов.

Семьдесят лет догоняли Запад,
Семьдесят лет улучшали Восток.
А результат: получив зарплату,
Даже не купишь пару носков.

Семьдесят лет развивали Ученье,
Семьдесят лет покоряли Природу.
Ну, а в итоге, одни лишь мученья
Это Ученье дало народу!

* * *

В обществе неравных возможностей
Нужно иметь членский билет.
Членом чего состоять – неважно.
С билетом ступай по жизни отважно.

Билет отворит многие двери,
Накормит, напоит, вызовет доверие.
А раз доверяют, значит, заслужил.
Имеешь билет, и не тужи!

Похороны вождя.

И стынут руки, и вязнут ноги в сугробах,
И строго стоят правители у гроба,
И плачет как баба навзрыд начальник,
И флаги приспущены в знак печали,
И духом упали народа голодные толпы,
И скоро другой придёт, но всё без толку.

Проблема.

Общественная уборная -
Национальный позор!
Но стремлюсь к ней упорно,
Потупив взор.

От одной к другой мечусь,
Натыкаясь на таблички:
«Ремонт» или «Большой засор».
- Как хорошо ей без уборной, -
- завидую я божьей птичке.

* * *

Музыку тихо пиши,
Не лезь ни во что, парниша!
Языку не давай волю,
Укройся в своей нише.

Печальное. (21. 01. 92.)
Оскудели мысли многих,
В головах лишь колбаса.
- Волка кормят ноги, -
- раздаются голоса.

Отзвучала музыка,
Затерялись ноты.
Кругозор стал узок
От тупой работы.
Человек слабеть стал духом,
Стал он «населением»,
Чаще стал чесать за ухом,
Будучи навеселе.

Говорили раньше часто:
- Вон идёт ума палата!
Не прибавишь к суткам часа,
А убавишь лишь по блату.

Льда зимой не выпросишь
У иных людей.
Рай земной не выстроишь
Только из идей.

Богонедоносец (20.01.92).

Семидесяти лет не дотерпев
До праздника Крещенья,
В объятья Сатаны Россия пала.
(Неумолим закон отмщенья.)
Стоит, теперь мужик оторопев.
Продуктов нет и водка – та пропала.

Стоит теперь мужик, раздет и бос.
Один лишь нос краснея кумача.
Уж, где там сапоги – лаптей не сыщешь!
(Рванул с утра он первача.)
До коммунизма так и не дорос,
А в вымерших деревнях ветер свищет.

Для клячи тощей не найти подков
И колосок сыскать не просто в поле –
Зерно пришлёт заокеанский дядя.
(Некрасов плакался всё о народной доле.)
Партком народ оставил без портков,
А в Партии родной одни лишь бляди!

До тысячи лишь семьдесят годков
Не дотерпел мужик -
Хотел быстрее в рай попасть.
(Поверил «богоносец» иноземной лжи.)
Правители есть шайка мудаков.
 Уволокло Россию бесу в пасть!

Доверяй, но проверяй!

Инженеры, врачи и начальники
Слушают детские песенки.
Их развитие в самом начале,
На первых ступенях лесенки.

Инженеры, врачи и начальники
По радио слушают сказки.
Их семьдесят лет отучали
Жить без подсказки.

Инженеры, врачи и начальники
Родной Партии верили,
А теперь все печальны –
Веру ту не проверили.

Про Партию.

Только одну сказку
 партия сделала былью -
Накормила народ под завязку
чернобыльской пылью.
Ей не нужны подсказки
в Коммунизма строительстве.
Речи всегда ласковы
У правительства.

Тринадцатистишие о народе-неудачнике.

1) Отказался он от Бога,
Сам свои разрушил храмы.
- Ишь, какой Бог недотрога! –
- восклицали хамы.
2) Был народ тот богоносцем,
Как сказал нам Достоевский.
Все писатели жалели
Этих пьяниц и лентяев.
3) На парадах шёл в колоннах,
Пил с утра одеколон.
Вот какой народ хороший,
Вместо лиц лишь хари, рожи!


4) Политуру пить и клей
Очень тот народ горазд,
Но его всегда жалели,
а он пьёт всё, пидараст!
5) И в потёмках Бровеносец
Тоже вышел из народа…
6) Восхотел тот богоносец
Коммунизм себе построить,
Чтобы поровну разлить всем
Бормотуху по стаканам.
7) Всех же недовольных строем
Ставил без сомнений к стенке,
И себя держал в застенке,
Выл по тюрьмам волчьим воем.
8) Занимаясь Коммунизмом
Наподобье онанизма,
Он довёл страну до ручки
И завыл голодной сучкой.
9) – Помоги мне, Запад милый, -
Стонет богоносец хилый. –
- Зря тебя я всё клеймил!
Мне ты люб сейчас и мил.
10) – Накорми, капиталист, -
Просит пьяный тракторист. –
- Вот посеял я зерно,
Но не проросло оно.
11) Закупить бы где пшеницы
Да валюты, сука, мало.
- Передохли все синицы, -
Хнычет богоносец вяло.
12) Партию себе завёл родную,
А она и в ус не дует,
Накормить его не может –
Лишь ворует и ворует.
13) Чтобы было неповадно
Ему строить «Коммунизму»,
Сам себе народ поставил
Историческую клизму!





Не культурная революция.

Если носишь очки,
Значит, - классовый враг!
Эй вы, очкастые дурачки,
Вас бы всех в ГУЛАГ!

Пролетарий,
Тот, что гегемон,
Не пойдёт в планетарий,
А поступит в ОМОН.

С презреньем к культуре, испив первача,
- вот он рычаг революции –
Мечутся толпы, свирепо рыча,
По неметеным улицам.

Если увидишь культурный лик,
Значит, идёт еврей.
Народ-гегемон от века безлик –
Брей ты бороду или не брей.

Ярая зависть к господским отпрыскам,
Тем, что учились в гимназиях,
Сделала делом почётным обыски
И узаконила все безобразия.

Как ведь приятно профессора гордого
Послать собирать капусту
Да и хряпнуть очкастого в морду.
То ни беда, что в желудке пусто!

Любой народ гордится культурой –
Русский её презирает.
Ему ни к чему эта дура,
Изжогу она вызывает.

«Партейная» карьера.

Откуда берётся партейная мразь?
Она из деревни берётся.
Работает там мужик, матерясь.
Того и гляди – надорвётся.

За тот вонючий трудодень
Жопу рвал и ночь и день.

Служить призвали парня –
Первый шаг в карьере.
Там-то он и примкнёт
К лживой партейной вере.

Коль от рожденья он глуп и туп,
То и легко ему вверх идти.
И вырастает партейный пуп
Без всяких преград на пути.

После армии он на партейной работе,
Теперь – погоняльщик культурных.
Не нужно богатых ни дяди, ни тёти –
Судьба в избирательных урнах.

Чары Кащея.

Жиром заплывшие хари
И ожиревшие морды
Видим на телеэкране,
Видим их целые орды.

Эти вожди-начальники
Сытость свою икорную
Ни от кого не скрывают,
Зная, что чернь покорна.

Чернь покорялась с ленивой охотой,
Чернь всё терпела, в бутылку ропща.
Сколько же можно тянуть в болото,
А дорогу не замечать?

Кто же развеет чары Кащея,
Кто эти хари и морды изгонит?
Видно, крепка у народа шея –
Тянет и тянет ярмо,
Хоть и стонет.




* * *

Рыщут по улицам толпы унылые,
Ищут продукты пропитания.
Тянутся праздников дни постылые,
Всяческой масли суля увядание.

Лозунги краской красной красуются,
Буквы призывов настойчиво наглы.
Люди не оденутся никак и не обуются,
Пусты, по-прежнему, полки универмагов.

Но голос бодрый мы слышим с детства,
Бодрым призывам внимаем.
Эти надежды даны нам в наследство
И Октябрём и Первомаем!

Самоутверждаемость.
Кто утверждается серпом,
А кто – и молотом.
Кто пишет чистым серебром,
А кто – и золотом.

Кто рубит шашкою с плеча,
Грозя врагам иным…
Похоронили Ильича,
Пошли за Сталиным.

Кто утверждается мечом,
А кто и словом нежным.
Один был тоже Ильичом,
Хотя и Брежневым.

Кто утверждается штыком,
А кто и палкою.
Ведомая большевиком,
Русь стала свалкою.

И утвердясь и так, и эдак,
Всех лавров, почестей отведав,
Тот утвердитель будет свергнут
И поруганию подвергнут
За то, что много обещая,
Оставил он людей без чая!

* * * (10.04.91 – 06.03.99)

Стоят в очередях у винных отделов
Бывшие строители Коммунизма.
Теперь друг другу рожи строят,
Соображают на троих.
Как и раньше,
Занимают очередь с утра пораньше.
Но не в том дело, что Коммунизм не построили –
На это наплевать –
А в том, что управляла стройкой
Партейная блядь!

* * *

Гулливер лилипутам жизнь урегулировал –
Достал огромный нож и всех прооперировал.
Лилипуты пищат,
А он хохочет.
Резал их натощак,
А натощак никто не хочет.
Гулливер создал ГУЛАГ
Лилипутский, значит.
Водрузил над ним и флаг,
Сроки всем назначил.
И теперь сидят они в камерах по двое:
Один делает подкоп, другой волком воет.
Убежать навряд ли сможет кто-то,
Хоть и мал размером.
Гулливер приставил к мини-зэкам роту
Стукачей да мильцонеров.

Розы от Деда Мороза.

От рожденья был он розовый,
Павлик то Морозовый.
Жил он с батей кулаком.
Батя был не ласковый,
Злость скрывал под маскою.

Павлик как-то наш Морозов отморозил себе нос,
Потому что батя скверный не выступил в колхоз.
Покатили на батю баллон большевики –
Батя в бандиты решил идти.
А Павлик наш розовый,
Почуяв угрозу
Новому строю,
Стал бате козни строить.
Строил, строил, а потом и, в-а-а-ще, батю заложил.
Большевики батю хлопнули ночью морозной.
 
А кулаки, народ коварный, -
Чай пьют из самоваров –
Как узнали о беде –
Не притронулись к еде.

Взяли Павлика за жопу,
Да из обрезов хлоп!
… на могилу ему розы
Принесли лишь Дедморозы.

Ёрничество.

Аналитики,
Не смогли бы вы водки налить?
Критики,
Выходите на митинги!
А вот и банщики
Шагают как барабанщики.
Вот солдаты идут,
В ногу топают,
И забыв про еду,
Бодро песню поют.
Напророчили дождь нам синоптики,
А с мартышки очки сняли оптики.

* * *
Пребывает в молитвах
Литва.
А в России культ поллитры!
Шелестит холуйски листва
На улице Димитрова.

* * *
Музыка улиц умолкла,
Занавес ночи опущен.
Блещут снежинок иголки
Глазом голодного волка.

Про военных.

Почему у многих военных бабьи лица?
Потому что часто военный в деревне родится.
Ох, и схалтурил Боже,
Создав деревенские рожи!
Кто мужик, кто баба?
Как две капли похожи.
Если в юбку облачишь,
Да и платок на голову,
То полы их различишь
Лишь по телу голому.

* * *

И без войны военный смел,
Если три бифштекса съел.
Потому и полнотел.

Занимается зарядкой
У жены под пяткой.

Разжиревший генерал
Взял с утра напился.
На солдат вчера орал –
Вот и утомился.

Подполковник под полой
Прячет две бутылки.
- Демократов всех долой! –
- заявляет пылко.

Заполучена по блату
Крупная зарплата.
И краснеют у окошка кассы
Брючины в лампасах.

Войска ПВО.
Воины, уволенные в запас
На Пасху –
Куличи за пазуху!
И по домам,
К мамам!
Не просыхали они днями пасхальными:
Брали яйца,
Ели зайца
Руками сальными.
И были те воины
Не простые, а Пэ-Вэ-Оины!

Егор-Пифагор.

Поредели ряды коммунистов,
Стали жидкими.
Уходили они с постов
Вместе с пожитками.

Гордились многие Лигачёвым
Как полотнищем кумачёвым.
И уход его на пенсию
Был воспринят как диверсия.

Патриот Егор до мозга костей,
Вгоняет в пот врагов всех мастей!

Трубил с трибуны Егор
Всякий вздор,
Не смущаясь
Демократов бил, защищаясь.

А Егоровы штаны
Во все стороны равны –
В креслах отрастил он жопу.
Всё сидел, ушами хлопал.

Ну и горд же наш Егор,
Верный ленинец.
Невзлюбил наш «Пифагор»
«Галильельцина»!

* * *

Развлечения партии: космос, футбол, хоккей.
Скучно от искусства, бедной, ей!



Метро-поэма. (08.04.91).

Лучшее в мире метро,
А пассажиры:
То тупое мурло,
То хари, заплывшие жиром.

А «лица» дам-продавщиц
Винных отделов?
Не отличишь мастериц
От бракоделов!

Многие дам, меж тем, полные телом…
Лишь проститутки у нас заняты делом!

Вон он сидит «джентльмен»,
Матом ругаясь –
Литр засадил бывший спортсмен,
 не напрягаясь.

Лучшее в мире метро!
Рожи у всех свирепы.
Если заглянешь в нутро –
Каждый директор!

Гордый народ разъезжает «метром».
Никого невзначай не толкни!
Ездит народ за вином в гастроном
Даже в рабочие дни.

Этот, наверное, бывший парторг,
Тот, по всему, работяга.
И переполнен районный морг
Жертвами красного стяга.


Сказ про народного академика.

У себя живёт в деревне
Академик Мальцев.
Много высосал идей
Из своих он пальцев.


Тихо он живёт в глубинке,
Сеет, жнёт и пашет.
Прохудилися ботинки,
Давно просят каши.

Кашу варит академик,
Но не для ботинок.
Накопил он много денег,
Стал скупать картины.

Любит он авангардистов стиль,
Любит модернистов.
Маркса сдал давно в утиль,
Сдаст и коммунистов.

Жил когда-то дед Мазай
Со своими зайцами.
Не указ пророк Исайя
Даже Мальцеву.

Лишь Исаич Солженицын
Мальцеву понравился.
Он поймал в саду мокрицу,
На неё уставился.

Критическое (1991).

В апреле родился дедушка Сатана,
Названным в народе Лениным.
Нация, любящая пельмени,
Им измотана сполна.

Нация, любящая также и водку,
Упивалась дедушкой-антихристом в охотку,
А теперь - гола и нага – пред постом
Осеняется крестом.

Поделом пьяницам и лентяям –
Удел их таков!
Поманил их баранками к чаю
Дедушка Хлестаков.



Итоги.

Оплёванное прошлое,
Обосранное настоящее,
Обоссанное будущее
В душах, идеями горящих.

Неисправная канализация (песня).
Эпиграф: «Столько конкуренции кругом развелось, что и куры не клюют».
 (Неизвестный прохожий).

Конкурент японского рабочего
Пьян и в луже корчится.
Конкурент американского –
Любитель шампанского.

Ох, опасно вводить приватизацию,
Не исправив канализацию!

Конкурент рабочего английского
Засадил бутылку виски,
А конкурент южно-корейского
В морду бьёт жида еврейского.

Ох, опасно вводить приватизацию,
Не исправив канализацию!

Конкуренты рабочих-шведов
Водку пьют, не пообедав.
А конкурента бельгийцу
Скорей примешь за убийцу.

Ох, нелегко вводить приватизацию,
Не исправив канализацию!

Конкурент рабочего южно-африканского
Любит песню цыганскую,
А конкурент немецкого
Где-то достал «Стрелецкую».

Ох, нелегко вводить приватизацию,
Не исправив канализацию!

Конкурент рабочего норвежского
Любит только «Беловежскую»,
А конкурент финна
Уже хлебнул керосина.
 
Как тут вводить приватизацию,
Не исправив канализацию?

Конкурент француза
Наполнил пивом пузо,
А конкурент датчанина
Закусывает кирпичами.

Где уж тут введёшь приватизацию,
Не изжив алкоголизацию?

Момент истории.

Ленин в Горках,
Горький в Сорренто,
Троцкий скоро в Мексику –
грядёт Сталин!
Эйнштейн в Америке,
Планк в Европе,
А Блок… в жопе!

Частушка.

Сталин Ленина жалеет,
В Мавзолей его кладёт.
И лежит там Ленин преет,
И народ к нему идёт.

Сетование.

Ох, велика аппаратная рать –
Начальник сидит на начальнике!
В шею их жирную надо гнать,
Пусть лучше делают чайники.

«Ох, и богата партейная знать, -
- думаю порою.
Поганой метлой пора их гнать,
Пусть лучше землю роют»!
Судьбы Родины (1992).

Живём в России, не в Китае,
Надежд особых не питаем.

Живём в России, не в Европе,
И посему остались в жопе.

А если б жили мы в Алжире –
Купались бы беспечно в жире.

А если б жили мы в Корее,
То счастье обрели б скорее.

Но не живём мы в Аргентине
И надолго увязли в тине.

Но не живём мы в Пакистане,
Вот и творится пакость с нами!

Частушки (1991).

Жаль Емельку Пугача
Да Степана Разина.
Стали жертвой стукача –
Вот ведь безобразие!

Эх, Емелька Пугачёв,
Был бы лучше циркачом,
Клоуном иль акробатом,
Перестал бы ругаться матом.

А Степан бы наш Разин,
Продавал бы керосин,
Мыло, гвозди, свечки,
Не слезал бы с печки.

Жаль Емельку да Степана –
Вот ведь неудача –
Если б Брежнев жил при них,
Дал бы им по даче!



Предпасхальные частушки (6 апреля 1991).

Партия поганая оставила народ без яиц на Пасху,
А сама меж тем хотела сделать былью сказку.
И теперь полны лишь пылью голые прилавки –
Ни куска не сыщешь мыла, не найдёшь булавки!

* * *

Я купил себе шинель,
Стал похож на Ришелье.
А теперь достать бы шпагу,
Да взаймы – отвагу.

Я купил себе щенка,
Стал его воспитывать.
Мимо шла нищенка –
Стыдно мне, сытому.

Я прочёл у Гоголя
Про шинель Башмачкина…
А ума-то нужно много ли,
Чтоб ругаться смачно?

* * *

Баба Яга и Яго
Родом из Сантьяго,
Что – в Ягославии,
Да и наш Ягода
Оттуда родом.

Стихоплетения.

Древне-историческая печенего-половецкая летопись.

Печальна нега
Печенегов,
Печально небо
Печенежье.
Медвежья нежность
Печенежья
Похуже львиной дружбы.
- Чем дождь, так лучше сушь бы, -
Промолвил печенег,
Не раскрывая век.
Заснул он в неге
Как все другие печенеги.

А половцы тем временем не спали.
Они за день не так чтобы устали.
Они ловцы, и печенежьи овцы – жертвы их.
Давно уж печенежий лагерь стих.
- Нигде не видел я овец, -
Изрёк вернувшийся пловец.
Он из реки как глыбу
Тащил большую рыбу.
- На ужин рыба нам сгодится.
Ух, и холодная водица!

На печенегов половцы в поход отправиться хотят.
Разбить и полонить их как котят.
Зачем вы в неге,
Печенеги,
Объевшись мясом,
Обпившись квасом,
Заснули у костров
И не расставили постов?
Забудьте вы о неге,
Печенеги!
Пора вам защищаться от врагов.

Опасность уж близка,
Ленивая Луна низка.
И вот уже рассвет из солнечного воска лепит день, а вам и защищаться лень.

У Истра
Берега ребристы
От оврагов –
Преграды для врагов.
У Истра
Воды быстры,
Стрелисты,
Лучисты.
И опереньем белым пены
Украсил ветер гребни их.
Да будьте, печенеги, смелы!

Напали половцы внезапно
И, не доев и пол овцы
И печень не дожарив, печенеги с ними в бой вступили.
До этого в усладу пили.
Теперь же стало как в аду:
Тетивы луков взвыли
И в воздух копья взмыли.
- Да мы ли это были? –
Вскричали печенеги,
Стряхнув остатки неги.
Повсюду слышен стон и визг,
Потери неизбежны.
Жестокий «половизм»
Терзает «печенежность»!
(1986)

Вариации на фамилию, услышанную по радио.

Иван Петрович Женаты
(Ну и фамилия, однако!)
Был холостяк.
- Почему вы не женаты,
Наш толстяк?
- Я в женитьбе не нуждаюсь, - отвечал Иван Петрович. –
Как подумаю об этом, так во рту уж сразу горечь!
В жизни я один блуждаю.
Без жены спокойней как-то.
Ведь сначала в ласках тают,
А потом – колючий кактус
Эти жёны,
Что авоськами гружёны.

- Вы, Иван Петрович, циник!
Вы, Иван Петрович, скептик!
Не меняете ботинок,
Ходите всё в строй кепке.

- Это, братцы, не беда, -
Возражал наш холостяк. –
Мне бы сытная еда,
А ботинки, то пустяк.

Уговорам не поддался,
Не женился «циник» тот,
Холостым так и остался
И не ведает забот.

Погоня. (11.04.91)

Иван-царевич на сером волке
Галопом мчится.
За ним не серой «Волге»
Погоня мчится.

О кочку волк споткнулся и подох,
Остановилась «Волга» - двигатель заглох.

Царевич скрылся в чаще,
Разбив очки о кочку.
Спустилась ночь на счастье,
Поставив в гонке точку.

За волком гнались не таксисты,
А ярые «антисемисты».
Они узнали неизвестно от кого,
Что истинное имя: Абрам Евреич у него.

А Брамса любит ли царевич?
Я сильно в этом сомневаюсь.
По духу ему ближе Ходасевич.
Его читает чаще,
Сидя в чаще.



* * *
Апрельского ли выпуска те ЗИСы,
Что по дороге мчатся?
«Апрельские тезисы»
Шофёры тех ЗИСов читают,
Полит-учатся!

* * *

Геракл, задержавшись надолго в гроте Венеры,
Многим подал дурной пример.
Всю силу чувственности почувствовал,
От собственной силы устал, расчувствовался!

* * *

Посвящение М. А. Булгакову.

В дом композиторов как в «Грибоедов»
вход всегда по пропускам.
- Постойте, куда вы? – Я не обедать.
Жаль, что не взял с собой примуса.
- Вы куда, гражданин? Билет предъявите!
- Членский? А как же Чайковский и Бах?
- Вход только «членам». Постойте, вернитесь!
- Жаль, что я примус забыл впопыхах!

* * *

Ни в цене пока в мире
Советский рубль. Почему он стал только внутренним?
Под силу даже греческой «лире»
Оплатить валютный мех нутрии.
Но нутрия не так и ценна!
Имей сертификат группы «А»,
Что из стран «кап» - это престижней!
Группа «Б» из серии «соц» - рангом пониже.

* * *






Гости пришли (шутка-прибаутка)
(1990)

Черней сажи волосы Галки.
- Зажги зажигалку, -
Прошу я Галку.
- Это ты сломал соковыжималку? –
Кричит Галка,
Берясь за скалку.
Я тоже нащупываю палку.
- Чёрт с ней, с выжималкой!
А вот и Алик пришёл с Алкой.
- Пусть катятся на свалку! –
Кричит Галка.
Ей и сажи для гостей жалко.
Вот такая она, Галка!

Происшествие.

Десятого апреля днём
Укушен был я комаром.
Однако, по сезону рановато.
Пожалуй, это слишком уж «комаровато»!

Исторический эскиз.

Изматайлово -
Это Измайлово!
Измаялся
Не в мае,
Зимою.
Отправился в Измайлово, изымая себя из привычного унылообразия.
- О, о, о!
Бразилия так далеко…
- О, о, о!
Уныло пролетело Эн Лэ О,
Но…
Раз я разинул рот,
Услышав Нино Рота!
То из Мая,
Себя изымая,
Мою мою
Машину зимою.
- О, о, о, - устало ною.
Мотаю отсюда, блеснув как олово.
- Ба, ба, ба! А вот и ЗИЛ!
Жаль, что Разин не дожил.

* * *

Неизменно гений
Уходит в «ополчение».
Чужд он окружающим,
Его унижающим.

Одиночество.

Жил в пустыне один
Бедуин.
Попал бедуин в беду –
Украли шакалы еду.

Жил в джунглях Тарзан,
Учил обезьян,
Пил «Нарзан»
И не был пьян.

Жил в горах
Монах.
Полез на скалу и сорвался.
Закричали «ах» аксакалы.

Жил в лесу Берендей,
Жил среди зверей.
Значит, был он еврей.

 Ко Дню Космонавтики (11. 04. 91).
Летела гагара,
Летел Гагарин,
песни пел.

Кричала гагара,
Кричал Гагарин:
- Поехали!

Убили гагару,
Разбился Гагарин.
До смеха ли?

Советы врача.
Езжайте в Гагры,
Лечить подагру!
Билетов нет?

Если у вас радикулит -
Нужно выпить литр.
Если болит голова -
Нужно выпить два.
Если заболело тело –
Хватит и три фужера.
Если стали прихрамывать –
Выпейте двести граммов.
Если заболел живот –
Не берите ни капли в рот.
Вот!

Справка.

Вокруг Новогиреево
Много лагерей.
Шизофреники
Делают там ошейники
И под музыку Глинки
Пляшут лезгинки.

* * *

Развивает инициативу
Пиво,
Развивает смекалку
Палка,
Вызывает гласность
Опасность.
Не зная рабства брода,
Не суйся в свободы воду!

Прогулка.

Я решил по городу пройтись,
По Садовому кольцу пошёл гулять.
Полысели парки и сады –
Осень на носу опять.
К Патриаршим путь держу.
Жаль отчасти Берлиоза.
То восторженно заржу,
То подкатывают слёзы.

Осень гасит рано день.
Вот уже закат кровав.
Ох, какая дребедень –
Думать о своих правах.

Если право есть на труд,
То и хватит нам навек.
- Где тут Патриарший пруд,
Добрый человек?

Солнце село за дома,
В окна, брызнув красным.
В голове лишь кутерьма.
Одним словом – разное.

К Патриаршим путь держу
Долго и упорно.
Нету больше удержу.
- Где же здесь уборная?

Дарёному горшку в днище не смотрят. (1992)
Раз вогнали меня в шок,
Было то недавно,
Подарили мне горшок
С виду очень славный.

Хоть и с дыркой он на днище,
Всё равно мне мил.
Я живу теперь как нищий.
Кто бы накормил?

Тот горшок ни нов, ни стар,
Прочен, хоть и глина.
Я худеть уже устал,
Стал как балерина.

Подарила сей предмет
Милая красотка…
Благодарности слов нет –
ведь охрипла глотка.
Памяти Гумилёва. (1992)

Вот занялся делом новым –
Буквы лепятся в словца…
Зачитался Гумилёвым.
Правда, начал я с конца.

Милый, в шляпе, любит львов,
Многословен он в стихах.
Смел был бравый Гумилёв.
Покорялся ему страх.

Змеи, абиссинский «лёва»,
Бедуины и пустыня
Волновали Гумилёва.
У меня же чайник стынет!

Выпив чаю тёплого, книжку отложил.
Что ещё сказать про это?
Жаль российского поэта.
Мало он пожил.

Плот и «Ра» - двойная игра.

Вначале был плот,
Идеи оплот.
Этот плот – плоть от плоти его.
В нём мечту воплотил –
Много денег заплатил.
За постройку плота Хейердал
Многое отдал.
Чем же он платил себе зарплату?
Платиной иль златом?
Потом заплатами он днище плота латал
За отдельную плату.
Вскоре парус платком над плотом запламенел.
Плотина неверия прорвана.
На «Кон-Тики» поплыл он тихо,
Лишь часы тикали…

А теперь вот «Ра» -
Новая игра.
Играй в «Ра» -
Пришла пора!
Он в путешествие на «Ра»
Отправился с утра.
Уж убран трап у «Ра».
Ура, ура, ура!
У «Ра» парус ветер надул.
До берега подать рукой.
Ротонда на берегу полна народу.
Все глядят на воду.
Дай, Бог, хорошую погоду!
Ротозей разинул рот:
- Куда он прёт?
Тур совершать турне задумал
Как древние, маршрутом тем же,
Но не по Темзе.

Один ум мал.
Ум мал один,
Хотя природы господин…
Зад корабля – корма.
Взял попутчиков не задарма.
Их задор не малый, но раздору – бой!
Всех взял с собой.
Все энергичны,
Подготовлены отлично,
Плавать привычны. Вызвал Тур на турнир
Весь мир!

Было жарко, и Хейердал
На память майку кому-то отдал.
Теперь он без майки
Плывёт до ямайки.
«Чья майка, чья майка»? –
Поют на Ямайке.
Робертино Лоретти
Знал песенки эти…

Доплыл Хейердал до Красного моря,
А там мировой скандал – война.
Вот тебе и на!
В протест против боли и горя
Спалил он «Ра».
Закончилась игра.
Проиграл Хейердал?
- Нет! –
Вот ответ.
Открытия *Золя (поэма-фантазия).

Перед чтением просьба: настройтесь на ноту «ля».

Всем известно, что Эмиль Золя
Любил пирамидальные тополя.
Беспокойный Эмиль,
Отмахав много миль,
Добрался до моря,
Бога моля.

- Тополя, тополя! –
Кричал Золя.
- Мы здесь, Эмиль! –
Кричали из Мелитополя.
Это вам не на Плющихе «три тополя»!

Носился как пух тополиный Золя между Марселем и Неаполем,
Руки-ноги царапая…
Прошёл слух,
Что Золя глух
И ест мух (?!)

Наконец-то Эмиль увидел: стоит красавец-тополь.
Потопал к нему Эмиль, коробку для мух захлопнув.
Взобравшись на тополь,
Увидел в бинокль Акрополь.
Аккры полей под солнцем млеют.
Дождик, полей поля!
Облака алеют, горит земля.

Мысли Золя в облаках витают,
А мимо птицы пролетают.
Эмалью начищенного таза блещет даль.
Дальние дали
Тополя видали.
Раз так миллион
И он
Видел Лион.
Но не он,
Лион,
Неоном люминесцентен…
В кармане ни цента,
Ни франка.
О, милая Франция!
Сцена мира видна стопроцентно:
Это Мексика
На горизонте тонким месяцем
Светится.
Там кактусы
Как китовые усы
Торчат колючками.
Изгибы листьев паучьих
Рассмотреть бы получше.
Ещё дальше горит под солнцем-зонтиком Америка.
У Золя от восторга истерика:
- Ведь Америка
Так далека от Терека!
Ходят по скверику,
Едят мороженое
Негр с индейцем –
Чёрный с краснокожим,
Корчат рожи.
Индейцы Сиу
Выглядят красиво,
А Апачи-бедняги плачут
От неудачи.
Негры-рабы на плантациях
Выкорчёвывают акации.
Гибнет нация!
Чероки длиннорукие
Скальпы снимают от скуки.
У них в руках томагавки,
А под тополем собаки гавкают.
- Зачем забрался на дерево, дядя? –
Кричит ребятня. – Слезай, прыгай, не глядя!
- Отстаньте, несносные дети, -
Ответил Золя. –
- Как много всего на свете!
Хвала тополям!
Затем, посмотрев в направлении нужном,
Увидел Кавказ в облачении южном.
- Открытие! – вскричал Золя. –
- Пишу я романы не зря!

Много позднее Марсель Пруст
Также с тополя
С радостным воплем
Увидит Эльбрус.
А до него Дюма-сын заметил даму с камелиями,
Выходящую из дверей отеля.
Потом уже и Ремарк
Разглядел там и парк.
Арки Аркадии
и Ливадию
раньше всех Овидий
с тополя увидел…

Виднелись всё то виллы, то поля –
Высоки были в древности тополя.
Сто полей
С тополей
Вокруг
Увидел Овидия друг.
Так что не удивил нас открытиями Золя,
Влезая на тополя,
Местных собак зля.
*) Золя – почти «соль-ля».


Древнерусские книжники (былина).

Жили на Руси давно два подвижника,
Чёрно - и – белокнижника.
Белокнижник жил в Белгороде,
Чернокнижник – в Чернигове.
Первый обитал в палатах белокаменных,
Второй ютился на чердаке терема
Или в подвале. Попеременно.
«Прописан» был и там и сям временно.
Белокнижник был блондин,
Не любил он жить один.
Взял он в жёны белолицу,
раскрасавицу-девицу.
Оказалась белоручкой
Та девица, князя внучка.
Притворялась белошвейкой,
Поводила белой шейкой.
- Хоть, ты дева, белокура,
Но на деле просто дура! –
- говорил ей белокнижник. –
- Покорми, пойди, хоть кур!
Вот опять ты в сарафане
Развалилась на диване.
- Ох, какая Белоснежка, -
- говорил народ с усмешкой. –
Белым лебедем плывёт
От крыльца и до ворот.

Чернокнижник был затворник,
Заходил к нему лишь дворник.
Был он старый холостяк,
А фигурою – толстяк.
Чернобров и черноглаз,
И имел недобрый глаз.
Чёрная копна волос.
Белым был лишь только нос.

Белокнижник худощав,
Находил он радость в щах,
И к тому же – сухопар.
Напускал он в бане пар.

Где тонкий пройдёт, замечено,
Там толстому делать нечего!

Часто чернокнижник чёрным хлебом кормил ворона,
Иссиня чёрного.

Белокнижник, тем временем, белым хлебом прикармливал белую ворону
И белых мышей-малышей.

Чернокнижник ценил чёрный юмор,
А белокнижник писал белые стихи.

Чернокнижнику нравился чёрнозём
И зимняя позёмка.
Белокнижник предпочитал белую глину, белый снег,
А также санный бег.
Чернокнижник питался черникой, чёрной смородиной,
(Любил он Родину),
Черешней
Вешней.
А иногда по утру
Ел и чёрную икру (!)
При виде черепах
Восклицал «ах»,
Привидений не видел, не ел и червей –
Было не до них – и стеснялся людей.

Белокнижник обожал белорыбицу, белугу и беляши,
Любил и птицу потрошить
Или рыбу глушить,
Но не любил он шить.
Собирал белые грибы, но белены не ел –
Боялся, не был смел.

Чернокнижник часто на опушке
Собирал грибы чернушки.

Любовался белокнижник белыми берёзами,
Радовался до слёз.

Чернокнижнику берёзы заменял чертополох.
Ходил он всегда в чёрном, выращивал горох.
Всех чернил: чернил не жалел!
А были ли тогда чернила?
В былинные времена всё было!
- Всё он видит в чёрном цвете:
Чёрны для него и дети, -
- говорили все в округе,
Чернокнижника поругивая.
Правда, чёрные очки тогда не носили –
Цвета их не выносили…

Белокнижник, напротив, всех и вся обелял, окрашивал белилами,
Совсем не пользовался чернилами.
Ходил всегда в рубахе белой,
Загар не допускал он к телу.

Чернокнижник носил чёрные сапоги и в детстве был чернорабочим,
Между прочим.

Писали они всегда по-разному:
Один – чёрным по белому,
Другой – белым по красному.

- Чернокнижник, а чернокнижник,
Ты ведь тёмных сил сподвижник, -
- задевал, бывало, коллегу блондин.

- А ты сам-то кто? Тоже мне Белинский нашёлся! – огрызался брюнет.

Фамилия блондина была Белоглазов,
А брюнета – Черномазов.
С глазу на глаз
Они встречались много раз.
Как-то раз встретились снова, оказавшись вместе
В одном месте.
Столкнулись нос к носу на площади.
Один ехал на лошади,
Другой шёл пешком
С большим мешком.
Пеший белокнижник
Поднял с земли булыжник.
- Брось булыжник! –
- потребовал чернокнижник.

- Ты, к какому ближе классу?

- Пойдём лучше выпьем квасу!
На меня ты не серчай,
Коли хочешь, выпьем чай.

- Не хочу с тобою пить.
Будешь ты опять юлить.
Не забуду сей момент –
Ты мой злейший оппонент!

Разгорелся давний спор.
Кто же прав, кто мелит вздор?
Тут на шум дружина вышла, забрала обоих,
Повела в покои.
Не взирая на лица,
Как милиция,
Доставила в светлицу
К князю Зюзе –
Пусть рассудит.

Князь Зюзя,
Глаза сузив,
Выслушав показанья,
Вынес наказанья:
- Часто, коли, вы спорите –
Место вам на частоколе!
Но я добрый – видят все.
Вас сажать на кол не буду, выпороть велю.
Свой приказ не отменю!
«Обрушились гроздьями
Розги грозные
На спины,
Впились гвоздями,
Зазебрились спины синеполосьем
У тех негодяев», -
- так писал очевидец.
Очевидцу, очевидно,
Отлично было спины видно.
После порки
Пошли толки.
Говорили разное,
Несусветообразное:
«Несёт свет нам Белоглазов,
Сажей мажет нас Черномазов!»
«Кто-то кому-то, будто бы, выбил глаз», -
- слышалось не раз.
Нарастал ропот –
Дело требовало пересмотра.
Вызвало общественное мнение
У князя изумление.
Идя навстречу людям,
Зюзя
Пересмотрел дело,
Рассудил уже умело:
- Чернокнижника – вон! Выслать за пределы княжества
За клевету и бродяжничество,
А белокнижнику в награду дать грамоту из бересты
И пергамента листы!
На четыре версты в округе
Засуетились Зюзины слуги.

Лишь спустя много лет всем стало ясно,
что не всё чёрное плохо
и не всё белое прекрасно.
Стало жить хорошо.
Былое стёрлось в порошок.
Оказалось, что во многом был прав и чернокнижник,
А белокнижник быстро был предан забвению
По общему мнению.
Истекло
Как жидкое стекло
Былинное время.
Беспокойным было оно
И черным-черно было княжье бремя.

Да здравствует да Винчи!

Эпиграф: «Чем с большим числом людей ты будешь делиться своими трудами, тем меньше ты будешь принадлежать себе».
Леонардо да Винчи.

В вечность да Винчи
Крепко ввинчен,
Интерес к да Винчи
Взрывно взвинчен.
Мастерство его рук многоразово
Было алмазным.
Унизан успехами путь его,
Но слава пришла не сразу.
Успех Леонардо –
Прыжок леопарда!
Его труд
Равен добыче руд.
Краски тёр
Как полотёр.
Тогда ведь всё делали сами
Как теперь в Универсаме.
Картины писал, чертил, изобретал
Под звуки лютни и гитар.
Под звуки эти
Ел и спагетти.
Гремели обвалами
Карнавалы,
Трескались стелы
От тарантеллы.
Башня Пизанская, -
В буйстве танцев –
Наклонись, но не падай,
Пляши до упаду!
Фресок
Блеск,
Темпера и масло.
Свежи и ласковы,
Векам неподвластны,
Его краски!
Ум был остёр как хребет осетра!
Мона Лиза не его ли сестра?
Лукавством пронизана
Улыбка монализына.
Ах ты, Лиза,
Подлиза,
Опусти глаза,
Егоза,
Мужчинам гроза!
«Тайная вечеря» -
Тайна и теперь.
Я в это верю ежевечерне!
Я за Леонардо
 Грохну петардой,
Петраркой портрета его назову,
Данте-педанта в свидетели призову.
Много бы теперь дали ему призов:
От самого верха до самых низов,
Увешали бы стены до карнизов,
Засыпали бы много тазов.
Ни в ком из нас Эпоха Возрожденья
Не вызывает возраженья.
История дала нам чудный шанс,
Он назывался Ренессанс.
И не повторится тот сеанс,
Прошла эпоха наслажденья,
Была прекрасной та пора.
То не эпоха топора,
Но нам заканчивать пора.
Да здравствует да Винчи
И нынче!

Про Шаляпина.

Как многим казалось, Шаляпин,
Шаля, исполнял свои роли.
Сегодня на сцене - крестьянин,
А завтра на сцене - король он.

Шалил и шутил он часто,
менял часто гнев на милость.
Но был справедлив ежечасно,
Чего бы с ним не случилось.

Шалью таланта, укутав зал,
Стены он голосом мощным пронзал.
На сером песке человеческих толп
Высился он как базальтовый столб.

Славы лава через край
Из кратеров-критериев хлынула,
Затопила Помпеи и Геркуланумы,
Взбудоражила умы баранами…

Скульптор бюст Шаляпина лепит.
Как певец великолепен!

Про комаров (шутка).

Комарьё –
Тоже зверьё!
Кусают псами
Тело моё.
Комаров камарилья
Кружит как эскадрилья,
Пляшет кадрили
И сегидильи.
Над ухом мерзкие трели
Как «пенье» электродрели.
Горит огнём место укуса.
Не помогает даже уксус.
- Дайте мне спать,
Туды вашу мать!

По Пушкину (пародия).

«Мой дядя самых честных правил…»
Он лошадьми свободно правил,
Но ездил он, увы, без правил
И экипаж в кювет направил.
Свою ошибку он исправил:
Чинил он колесо, рессору,
И из избы не вынес сору.
Всё было тихо, шито-крыто,
Глубокой тайною покрыто.
Лишь Пушкин обо всём проведал,
В своих стихах про то поведал.
Он в доме Лариных обедал
И лакомств разных там отведал.
Пришёл и дядя «честных правил»,
Который лошадьми-то правил.
Возьми тут Пушкин и спроси:
 «Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Карета, что досталась даром,
Французом сожжена»?
Вспылил тут дядя ненароком,
Поклялся, чуть ли не пророком:
«Не я твой лиходей!
 Спроси, хоть у людей».
А люди что?
Послушны, робки.
«Народ безмолвствует» опять…
Им, грешным, лишь бы водки.
Тогда весь мир вращайся вспять!
«А что стряслось с рессорой, дядя?» -
- племянник вдруг спросил.
И дядя наш, в глаза не глядя,
Понуро затвердил:
«Тому не я виною буду,
То кучер, обпившись вином…
Ему я это не забуду,
Иль буду я говном!»
«Чем будешь, дядя?» - не расслышав,
Поэт схватился за перо.
Потом ведь драму он напишет,
А было то давно.
Чело склонил покорно дядя,
Устало посмотрел,
Тряхнул густой когда-то прядью:
«Ты у меня пострел!
Пиши поэму про карету,
Коль любопытен ты,
Упомяни рессору эту,
Колёса и болты».
Поэт, нимало утомлённый,
Застрекотал пером:
«У лукоморья дуб зелёный»
И колесо при нём.
И кот, и кучер там учёный
Всё ходят попусту вокруг.
И дядя с ними удручённый –
Вот и замкнулся круг».





Такой вот он, Чехов (вольная версия).

Короткие рассказы чехов
Писал всем людям на потеху,
Пером своей сатиры
Играл на струнах лиры.
Чехов любил смех,
Смех любил Чехова.
Смех
Принёс ему успех!
Голову, укутав мехом,
На прогулку вышел Чехов.
К чехам был он не причастен,
Был он беден и несчастен.
Чехов русским был насквозь…
Мех покрыла изморозь.

Было холодно на даче.
«Дядю Ваню» только начал.
Утомился он немного,
Вышел молча на дорогу.
В голове сверлит сюжет.
От него спасенья нет.
Диалоги,
Монологи,
Эпилоги
И прологи
Бороздят извилины мозга,
Стегают слова как розги!
- О Чехов, эх Чехов, ах чехов! – вздыхает толпа.
Утирая платком капли пота со лба,
Расстегнул он доху.
Охи-вздохи кругом. Не дадут отдохнуть.
Одиночества нет и покоя ему.
Как он пишет, не важно ведь людям.
Часто снимал с глаз людских пелену.
Кой-кому он казался и скучен и нуден.

Усадьба «Мелехово».
Мелит мельница невдалеке.
Лето.
Все одеты налегке.
Степь описал он в рассказе,
Весь Сахалин облазил.
А теперь он пишет драму…
Стукнула окошка рама.
Снова гости, снова дамы.
Воздвигнуть бы стены,
Выкопать дамбы
И дом обнести крепостною стеною,
Поставить бы пушки – гостей всех долой!
Но это мечты, а в жизни иначе.
Гостям не откажешь, хоть плачь ты.
Отдаться им, что ли на съеденье, коль не найти уединенья?
- Ох, какой он недотрога,
Этот тип из Таганрога, -
- восклицает дама томно. –
- Пишет длинно, многотомно…
А вот и Лика Мизинова,
Невообразимая
Образина,
Вышла из магазина.
Несёт покупки,
Надула губки.
Письмами её наполнен стол…
Лишь на сто дней Наполеон
Вернул себе свободы престол!
Но я не полководец,
Хотя холостяки лихой народец.
Не «Эльбу» бы мне, а «Святую Елену»!
Сам бы уехал туда непременно.

Потом был Крым и Книппер-Чехова,
И телефон-помеха.
Врывались к нему как в хату
Мхатовцы
Как в стаде овцы,
Ловцы ролей.
Раньше играл всё принцев да королей.
А теперь «Чайку» по-чеховски отведали,
Рвут её на части, точно не обедали.
«Чайку»
Только почитай-ка,
Замечтай-ка
над «Чайкой»,
все тонкости подмечай-ка!
Чай,
Остынет твой чай!
Читай
И времени не замечай!
Парят чайки над Ривьерой,
Провалилась «Чайки» премьера.
Построить бы клипер
И вместе с Книппер
Махнуть бы в море,
Развеять горе!
Но не построил клипер малотонный
Антон,
Придав словам лишь бодрый тон,
Отвечал в телефон «пардон».

Вырублен «Вишнёвый сад» (Врубель сад не вырубал!),
Уехали и «Три сестры».
На берегу горят костры –
Дворники сжигают сухую листву:
Листок к листу…
Листок к листу
Он пишет повесть ту,
Что нам завещано читать,
Любить и свято почитать.

Таков ли был Чехов?
Трактуем мы вольно здесь образ его.
Разве был он безвольным?
Нет. Воля была у него непреклонной.
Среди литераторов мощной колонной
Возвысился он.
Его гениальность
В расчёте на дальность.
Как в море маяк, излучающий свет,
Пронзает пространство он множество лет.

«Харикрюшон».
Душевные раны
Лечит прана.
Расслабляйся, расслабляйся.
Согрешил? Кайся!
Если ослабла душа,
Вылей не тело воды ушат.
Бодрость духа
Не от сытого брюха.
Дождь пошёл – надень капюшон.
Выпить хочешь? Пей крюшон.
Будь весел, но не смешон!

Рифмования. (Советский период).

Окна на запад, к воротам заката,
В доме моём обращены.
Яйца на завтрак и рубль до зарплаты.
Песни поём и нет нам цены!

* * *

Телеигра власти глумящейся,
Телеикра для голодных трудящихся!

* * *
Будильник звякнул и запел противно –
Пора вставать и работать активно.
И сон, смахнув демонстративно,
Решил вступить я в брак фиктивно.

* * *

От правды у всех аллергия страха,
Страх от рожденья у нас в крови.
Сбросить бы это сразу с размаху,
Но смелость у нас одна на троих!

* * *
За что схлопотать можно срок?
За музыку вряд ли дадут.
Если же правду сказать впрок –
Сразу придут.

* * *

Если не тюрьма, то лестничная клетка.
Если не концлагерь, то соц. или пионерлагерь.
Если не управление культурой, то «Управление культуры».
Всё это есть непременные символы «передового» общества и неотъемлемые признаки свободы в нём.

* * *
Добрый совет «не в свои сани…»
Пропустил легкомысленно мимо ушей.
А не пойти ли в Универсаме
Купить на обед вермишель?
Вместо занятий поэзией
Сделал бы нечто полезное!
Например, что-то по дому
Или сходил к управдому.

Стихописание – дело серьёзное.
Занят теперь часами.
Слов разгребать кучи навозные
Попробуйте сами.

* * * (08.04.91)

Рифмоизвержение – ещё не поэзия,
Смысл – главное в стихах.
В жизни унижение многополезнее –
Не надо писать впопыхах.

 Рифмоизвержение (на полях сражение)
Многих книг.
Как известно, вдохновения
Краток миг.

Не иди на поводу у рифмы.
Главное – о чём писать стихи.
И, что толку в логарифмах,
Если дохнут петухи?

Перо-курица несётся
Яйцами-словами.
Кто-то весело смеётся
Про себя над нами.

Сократ и конокрад (басня).

Гуляя как-то, конокрад
Увидел вдруг: сидит Сократ.
К Сократу тотчас подошёл,
Слова любезные нашёл.

И обратился конокрад:
- Ответь мне, мудрый наш Сократ,
Зачем сидишь ты тут в пыли
Иль брезжит истина вдали?

И отвечал ему Сократ:
- Сижу в пыли я, конокрад,
Но пыль не пачкает меня –
Она лишь мелкая земля.

А ты, смотрю я, очень рад,
Что в жизни сей лишь конокрад.
Крадёшь коней и продаёшь.
Богато, стало быть, живёшь.

- Да я богат, умею жить!
А ты в лохмотьях вечно ходишь.
Мне не приходится тужить.
Но в чём ты истину находишь?

- Ищу я истину, ты прав,
А ты её уже нашёл!
Желаешь ты теперь забав,
А я от них давно ушёл.

- Какая истина моя?
Ответь, мудрец лукавый!
- Смарагды, слитки, соболя…
Коль ты богат, то правый.

- А разве плохо жить в достатке?
Ты станешь отрицать?
И о минутах, что так сладки,
Лишь можешь ты мечтать.

- Я о другом мечтать намерен.
Тебе ли то понять?
Во всём желаю быть умерен.
Тебе тому не внять.

Как много есть вещей на свете,
В которых не нуждаюсь я.
И можешь ты теперь заметить,
Что в этом истина моя.

- Мудрей меня ты во сто крат!
Так и сиди в пыли, Сократ.

* * *

Заподозрил кого-то в неискренности,
Искры сыпались гневно из глаз!
Тяжесть быта сложно вынести -
Отключили в квартире газ.

Заподозрил кого-то в неверности,
Злобно всё рвал и метал!
Не владея искусством словесности,
Дворник наш двор подметал.

Заподозрил кого-то в лукавстве,
На душе заскребло уныло.
Даже в тридевятом царстве
Не достать теперь детского мыла!

* * *

Вот и ноябрь незаметно подкрался,
Снегом присыпав уснувшую землю.
Кто-то совет мне дать пытался.
Чужим советам не внемлю.

Более резво теперь за окошком
Хлебные крошки клюют воробьи.
А что, если только мёда ложку
В бочку дёгтя положить?

И отрывая у дня минуты,
Ночь распласталась на ложе суток.
Недостаёт нам тепла и уюта
И не хватает шуток.

Вечернее.

Потухший снег вечерний
Укутал тротуар.
Быть признанным у черни –
Прискорбный ритуал.

Струится свет из окон,
Желтея на снегу.
Подвешен меч дамоклов,
Мгновения бегут.

Фонарный столб упёрся
В унылый полумрак.
Душою вдруг замёрз я.
Согреться бы, но как?

* * *

Прозренья хочешь? Падай ниц,
Усердно Бога моля.
Зачем ловить на страницах «синиц»,
Если нет в голове «журавля»?

* * *

Тёмная сущность ночная
Понятна ли, станет кому?
Дня суета уличная
Завидует ночи покою великому.

Самооценка.

Стоит ли со стороны на себя смотреть?
В зеркале увидишь не всего, а треть.
Стоит ли покладистым быть в угоду многим?
Истина откроется каждому лишь в Боге.
Петь с чужого голоса, стоит ли пытаться,
Даже, если песня та вызовет овации?

* * *

За окном темно и туманно,
Звёзды плавают в блюдце ночи.
Почитайте Томаса Манна –
Интересно очень.

И с рябиной черноплодной
Чай я пью из чашки синей.
Быть опять зиме холодной,
Длительной, невыносимой.

Бабы на рынке спорили рьяно,
Вспомнив какой-то случай.
- Пропустите ветерана, -
Кто-то сказал, совестью мучась.
Эх вы, надежды детства!
Эх вы, мечты юности!
Лишь получил я в наследство
Право свой Крест нести!

* * *

Нищим быть нелегко, но почётно.
Быть оборванцем – быть избранным.
По чётным дням и нечётным
Клеймит радио язвы капитализма.

Если ботинкам цена «шестьдесят»
И аванс у тебя столько же,
То купи приусадебный сад
И цветов разводи побольше.

Слава моя – гордость,
А бедность – моё богатство.
В братство и равенство веря,
Всегда попадаем в рабство.

* * *

Зашёл в камыши,
Кругом ни души,
Тишь…
Порывы души
Душить не спеши,
Вечность услышь!

* * *

От марксизма до пароксизма – один шаг.

Учёт, ремонт и большой засор – технические причины отставания «передового» общества.

* * *





(18 ноября 1987 года, 4 часа утра.)

Видимость мыслей, в себе обнаружив,
Не спеши с другими делиться.
Можешь правды собор разрушить,
Быль тогда назовут небылицей.

Видимость мыслей обманно-прекрасна.
Кажется, будто поймал Жар-птицу.
Но всколыхнулась болотная ряска
И утонула чего-то крупица…

Чего-то чистого и настоящего,
Того, что надо хранить беззаветно.
Часто не видим мы мыслью парящего,
Живущего рядом так незаметно.

* * *

Важные мысли сном глубоким
Спят в нас годами в тепле и неге.
Мчаться бы им по жизни дороге,
А не ползти на скрипучей телеге.

Как нелегко ото сна пробудить их,
крикнуть: - Вставайте, валяться не гоже!
Но важные мысли в гаванях тихих
Спят у причалов и мы – тоже.
 
О Дружбе. (19. 01. 92)

От дружбы устав, отпустил я друзей.
Остался как прежде один в тишине.
И часто теперь вспоминаются мне
Мгновенья совместно погубленных дней.
Хвалу и восторги, явно не в меру,
Охотно всегда принимал я на веру.

И снова друзей я себе выбираю:
Моложе меня и не знающих жизни.
В подборе значительно стал я капризней –
Не сразу на шею себе их сажаю.
Теперь похвалу принимать я не стану,
Иначе от новых скоро устану!
Весенняя пытка. (1992)

Застенчивый мастер застенков
Застенчиво жертву пытает.
Блистая соцветьем оттенков,
Сосулька под крышею тает.

Застенчивый мастер в погонцах
Над жертвой глумится упорно.
Под пыткой весеннего солнца
Зима отступает покорно.

Застенчивый мастер тюремный
Заботливо жертвой играет.
Весны пробудилась царевна,
И зимнее иго истает.

Ничто не вечно (1992).

В прах распалась статуя,
Краски стали пылью…
Часто вспоминаю я
То, что все забыли.

Умерло творение
Человечьих рук,
Уплыло во времени
Как старинный струг.

Умиротворение
И кругом покой.
Тишины струение
Трогаешь рукой.

Замер заоконный
Щебет воробьиный.
Не умрёт иконы
Образ дивный!

Совет.
Не пугайся вечности, братец,
Она и тебя захватит.
На всех в ней хватит места.
В ней не тесно,
В ней просторно,
Хотя до краёв наполнена
порой хламом.
В вечности
Многим живётся в беспечности,
Без печек.
Отопление паровое.
Дровами-трудами лишь себя обеспечь
Втрое!
Быть в ней и нам,
Но не серебром или золотом,
А треснутым колоколом
Или металлоломом.

Совет.

Пирог из рифм – стихотворенье.
Разрежь – внутри варенье.
«Варенье» - суть стихотворенья.
Умея варить варенье, пеки пирог!

Сценка.

Он: - Чую какой-то запах. Чем пахнет?
Она: - Злаком.
Он: - Знаком мне этот запах.
Это пахнет лаком.
- Запахни окно! – командует он.
Она: - Дует?
(прикрывает окно)
- Всё равно пахнет лаком! –
- он негодует.
Она: - Пахнет не лаком,
А злаком!
А он опять показывает знаком,
Мол, совсем закрой окно.
Она покорно закрывает,
Но пахнет всё равно…

Наблюдение.
Свежему глазу
Многое видится сразу.
Видится то, что уставший глаз умельца
Заметить не осмелится.
Жернова умельца привычное мелят,
А глаз-новичок
Подметит и сучок.
Любит умелец устойчивости «вату».
Не надо ему шероховатости!
Тогда, как бойкий неофит
Лучше на жёстком поспит,
И уснёт сразу,
Не повернувшись ни разу.
Умелец мается в постели, не может уснуть.
Преследует его бессонница –
Привычных штампов конница!

Поиски смысла.
Жизнь свою соизмерив
С запросами мелкой сошки,
Я аппетит умерил –
Ем из собачьей плошки.

И научившись у кошки
Хитро-коварным уловкам,
Впору ловить «мышей»
«Опером» на Петровке.

Пить бы микстуру мудрости
В час нам по чайной ложке,
Жить хорошо бы в избушке
Той, что на курьей ножке.

Всё это шутки шутками!
А не заняться ль Ушу?
Так, размышляя сутками,
В жизни всё смысл ищу.
«Болдинская» осень.
Восемь часов, а уже темно –
Осень!
Зонты и плащи давно
Носим.
Стало от инея всё по утрам
Белым.
Стало подвластно холодным ветрам
Тело.
Надо плотнее закрыть оконную раму.
Самое время садиться писать драму.
Нечто о поэзии.

В стихию стиха лихую,
Ликуя,
Окунулся я!
Носом в словесную твердь уткнулся.
«Стихую»
Теперь стихи я.
Иногда психую
От неумения!
Но не покидает рвение
«гения».
Вот моё мнение,
И не нуждаюсь в прениях.

* * *

Я к вам из Астрахани с вобельным поклоном,
С распростостёртыми
Руками-корками
Арбузными
Баклажаном явлюсь синим,
Но икры не обещаю – достать бессилен!

* * *

Пишешь и дрожишь –
Свобода слова.
От себя бежишь
Снова и снова.

* * *

Тело отпадёт как ступень ракеты.
Дух устремится к Вечному Свету!

* * *

«Платон мне друг,
Но истина дороже».
Я, получив по роже,
Вспомнил вдруг.


Платон мне враг,
И истина не важна.
Погода влажна
И на пути овраг.

О, враг, дороже ты порою друга,
И если не верна подруга,
Дорогу выбирай другую.
И если не отыщешь рая,
Располагайся в жизни с краю.

В Плутона царство
Ты ещё успеешь.
Люби мытарства
И сажай на шею
Лишь тех,
Кто истины дороже.
И, отказавшись от утех,
Имеешь право лишь на слёзы -
И то сквозь спех.

* * *

Опоздав на поезд осени
И без билета,
Ворвалось в вагон октября
Бабье лето.

* * *

В лес войду как в сказку,
Лягу в траву под дубом.
Сложно остаться ласковым
В мире этом грубом.

Птиц услышу пенье,
Шишки упавшей шорох.
Надо иметь терпенье –
Сбудется всё не скоро.

Вот и избушку,
Ту, что на курьих ножках.
Я суету ненавижу –
По тихой пойду дорожке.

* * *
Стали дни короткими,
Стали ночи длинными.
Видно, выпьем водки мы,
Зажуём маслинами.

Стали мысли ртутью быстрой,
Стали ноги ватой.
В том, что много выстрадал,
Кто же виноват?

Не вини вино поспешно –
То напиток Божий.
Пьяною усмешкою
Люди все похожи.

Парадоксальность.

Жить, как и все, в мире
Но быть не от мира сего.
Время раздвинуть шире,
Но не иметь ничего.

Быть должником мира –
Быть рабом суеты!
Лишь бы играла Лира
И не угасли мечты.

Мир не для всех сладок,
Чаще он горек для многих.
Светом морщинистых складок
Светятся лица убогих.

Увидеть в малом большое,
Увидеть в чёрном белое –
До этого не дошёл ещё,
Не так я смел.

Услышать тишину в шуме,
Услышать в миноре мажор…
Счастье есть в безумии?
Или это вздор?


Почувствовать силу в слабости,
Почувствовать радость в тоске…
Нужно много иметь храбрости,
Строя дом на песке!

Чтобы назвать толстое тонким,
А грязное – чистым,
Нужно быть оголтелым подонком
Или марксистом!

* * *

Побывав рифмоплётом и краскомазом,
К звукам вернулся, и стал нотописцем.
Ради идеи, не по заказам,
Жил и работал в столице.

Свободный в полёте художника разум
Нового много может предвидеть,
Но в переплётах томов не сразу
Суждено себя увидеть.

* * *

Зачем себя пропагандировать?
Среди кого и перед кем
Я должен потрясать делами,
Желать признанья, утверждаться, ловчить, лавировать?

Без пропаганды обойдусь,
Всё станет на свои места.
Бороться надо с жаждой славы.
В пол голоса по жизни я пройдусь
И, не дожив чуть-чуть до ста,
Закончу творчества забавы.

Не остриё копья,
Всего лишь жало утвержденья,
Вонзил бы скромно я
В брюхатость бытия.




Мой мир (30 сентября 1984 года).

В мой мир, на этот непохожий,
Любой прохожий с улицы не вхож.
Мой мир забором огорожен
И пустозвону он не гож.

Мой мир, сознаньем сотворённый,
Не виден глазом, чужаку незрим.
Мой мир, глубоко затаённый,
Неограничен и необозрим.

Мой мир внутри меня вместился
И измереньям не подвластен он.
Мой мир от мерзостей не изменился –
Он на терпенья глыбах водружён.

Мой мир и на ладони б уместился,
Но той руки, что простирается как Млечный Путь.
Мой мир в другой бы мир не влился,
Чтоб раствориться, сгинуть, утонуть.

Мой мир не узок и не тесен.
Я сам живу в нём – он во мне.
Мы вместе – сила и в огне.
Мой мир – мой Третий Рим.

Ноктюрн.
Ночь в полнолунье –
вечная лгунья.
Обман её тих и вкрадчив.
Как ни вертелся, не сплю я.
Лает пружиной диван по-собачьи.

Ночи звёздная лестница –
Миру ровесница.
Вселенских ступенек сварлив шёпот старушечий.
Старой Луне предпочёл бы я молодость месяца
И, сдав Луну в архив, заснул бы получше!

Ночь в окнах огни погасила
И холод с собой принесла.
Прощения не просил я,
Так как не делал зла.
Ночь звёздами бледными светит
В пути одиноким прохожим.
Вряд ли кто заметит,
Как мы с тобой непохожи.

Ночь бессердечно прогнала
Всё то, что осталось от дня.
Если бы ты знала,
в чём для нас западня?

Жизненная позиция.

Реальность внутри меня,
А не вне.
Жизнь обычного дня –
Валянье в говне.

Мир окружающий
Ждёт от тебя поступков.
Сытный обещает мне
Пакет куриного супа!

Тем, кто стремится к успеху
В жизни этой краткой,
Надо ковать доспехи
Тёмной ночью украдкой.

Если стремишься к цели
На жизненном пути,
Лезь в любые щели,
С реальностью не шути.

Странно глядеть не удачу
Иного молодца.
Он за казённую дачу
Продаст и родного отца!

И, исцарапав кожу
О жизни реальной угол,
Набей кому-нибудь рожу
Да ремень затяни туго.



Кредо.

Искусство – реальность, а жизнь – абсурд!
Так для себя я решил.
Цель жизни многих – достать колбасу
И жевать её в тиши.

Возможна ли бытность без колбасы?
А сытость в искусстве возможна?
Фальшивят о Родине гулко басы,
А вроде бы песня не сложна.

Абсурдна реальность колбасная эта!
Очки подойдут ли мартышке?
Не плохо бы вспомнить басню поэта
Да не достать его книжки.

* * *

Затрепыхалась в небе заря,
Утра глаза заморгали.
Ночью не спал я не зря,
Слышал – соседи ругались.

А за окном и холод, и лёд –
Заиндевелый пейзаж.
Вот уже третий день напролёт
Пьянствует дворник наш.

Очень застенчиво солнце зимой,
Скупо на радостный луч.
Чувствую недруга взгляд за спиной –
Взгляд его злобен и жгуч.

* * *
Что толку, сняв с плеча автомат,
Стрелять вокруг наобум?
Толк лишь, когда сквозь отборный мат
Всегда проступает ум.

Что толку на танке ворваться в курятник
И распугать петухов?
Лучше одевайся опрятней,
Но не носи сюртуков.

Что толку ракетой взмыть в стратосферу
И пялить глаза с орбиты?
Будет толк, если страдая за веру,
Будешь гонимым и битым.

* * *

Делать боль ближнему -
В натуре холуя.
Часто третьему лишнему
Уподобляюсь я.

В адрес кого-то злословить –
Дело, любимое мрази.
Помню одно условие:
Не допускать безобразий!

Чёрной краской мазать
Нравится друг друга?
Выполнять приказы –
Тоже не заслуга.

Точка отсчёта.

Глас прозвенел петушиный
В той роковой тиши.
В узкое чрево кувшина
Спряталась слабость души.

Стоит ли нам ругать петуха
За то, что пропел три раза?
Ночь к милосердию тоже глуха.
Воин послушен приказу.

Рассвет апрельского неба
Гасит звёзды той ночи.
И, в преломивших с ним хлеба,
Раны его кровоточат.

Времени тучная туша
Лениво веками ворочает.
Каждый, имеющий уши,
Услышит, если захочет.
Крик тот петуший истошный –
Молния в мраке вселенной!
Каждому светит окошко
Исповеди откровенной.

Да, разбежались апостолы
Лишь заалела заря.
Но Слово раз во сто
Стальнее стало клинков Кесаря!

Точка отсчёта (вариант).
Глас прозвенел петуший
В той роковой ночи.
Кто-то, заткнув себе уши,
Крикнет: - Петух, замолчи!

И разбегутся апостолы
И спрячутся под столы.
Римлян клинки остры ли?
И вздрогнут маслин стволы.

И загалдят в безопасности:
- Он жив, он жив!
В мире не станет ясности,
Всё погрязнет во лжи.

Все понимали Учителя,
Пока не звенел металл.
Но вот пришли мучители,
И он непонятен стал.

Он не бежал заграницу,
А дал себя распять.
Времени колесницу
Не повернуть вспять.

Он не отрёкся от Слова,
Не уступил никому.
Всё повторяется снова,
И не подвластно уму.

И рассудительность чья-то
Снова спасает себя.
Циники судят предвзято –
Вас ненавидят, любя!
Бессонница.

Свет ночника устал быть свидетелем
Бессонных мытарств пружин дивана.
Плач за стеной. Не дети ли?
Да, это дети дяди Ивана.

Свет-свидетель своей неяркостью
Лишь оттеняет подобье покоя.
Плохо кому-то быть в горле костью.
Свет погашу и окошко открою.

* * *

Жаром полдень город подавил –
Даже собаки роют землю.
Зелёный чай себе налил,
Сижу и что-то ем я.

Мне очень нравится жара!
Известно: пар костей не ломит.
А вот и вырыта нора,
И пёс прохладу в ней уловит.

Тоскую по жаре весь год
В московских северных краях.
«Какой выносливый народ», -
- в морозы удивляюсь я.

Но так недолго длится лето,
Простуду стужа вновь готовит.
На зиму наложить бы «вето»,
А жар, пускай – костей не ломит!

Призывы.(1984)
Лирикуйте,
Лирики слезливые,
Лирой пойте,
Тополя и ивы!

Трагикуйте,
Трагики невзрачные,
Травы жуйте
Горькие и злачные!
Комикуйте,
Комики весёлые,
Коней куйте
И скачите в сёла вы!

Физикуйте,
Физики учёные,
Измышляйте
Формулы кручёные!

Критикуйте,
Критики критичные,
Навостряйте
Клювы птичьи вы!

Бойтесь данайцев! (1984)

Бойтесь данайцев, дары приносящих!
Бойтесь всегда
Хитрых как лисы,
Трусливых как зайцы.
Бойтесь данайцев, о чём-то просящих
Пусть иногда!
Слов дружелюбных, надежду сулящих,
Бойтесь всегда.
Сладкоголосых, скрывающих зубы,
Бойтесь данайцев, вас веселящих –
Это игра!
Их заверений, соблазном манящих,
С пути уводящих,
Восторженных мнений,
Притворством разящих,
Улыбок скверных,
Клятв их «верных»,
Душу томящих,
Бойтесь!

О друге.

Непонятлив как камень друг у меня,
Объясняю ему любой пустяк.
Ветер играет, листвою шумя,
Трепещет надвратный стяг.

Мягок характером друг мой,
Мягок как летом мороженое.
Вольтовой вспыхнув дугой,
Трамвай прогремел пустопороженно.

Чтобы сказать ещё о друге?
Всё, что сказал, критично.
Вымерло всё как будто в округе,
Гомон утих птичий.

Бывает и резок мой друг и груб.
Опять я плохое вспомнил.
Вон, как из дальних фабричных труб
Дым выползает чёрный…

Топор палача.

В кипящей воде несуразицы дней
Варятся наши надежды.
Стало на улице холодней,
Но нет в магазинах одежды.

На сковородке гражданского долга
Жарятся наши желанья.
Как опустели книжные полки –
Мало писателей по призванью.

В банях натопленных нашего мозга
Парятся мысли подолгу.
- Не хулигань! – призывают подростка,
Зная, что мало толку.

Варятся, жарятся блюда судеб
В печке жизни, нещадно чадя.
Всех справедливей обычно судит
Острый топор палача!

Этюд. (Поезд «Лотос» Астрахань – Москва. 20 августа 1983).

Северное небо голубобледно,
Южное – синеглубинно.
Солнце севера бледнолуче,
Солнце юга палюче-лучедлинно.

Тени севера ползут паучьи,
Тени юга – тенты над окнами.
Вглядись в небо получше!
Волнятся облака волокнами.

Ели севера серы, серебры,
Хмелем хвойным опьянёны.
Пальмы юга пламенно зелены,
Сочистосочны ночью и днём.

Самовнушение.

Будь непокорен ударам судьбы,
Не отступай, не меняй решений,
Не уставай от извечной борьбы,
Не подставляй под топор шею!

* * *

Боюсь кому-то причинить зло –
Всех жалко.
А что порой говорят мне вслед?
Услышишь – станет жарко.

Отец, помоги,
Наставь на путь истинный!
Отец помоги!
Прошу искренне.

А жалко ли было Герасиму Му-Му?
А жалко ли было кого Сталину?
Доступно ли понять уму?
Не до жалости было – все трепетали.

Отец, помоги, надоумь, научи!
Что толку уныло думать в ночи?
Одному решать –
Голова трещит.

Многим согражданам всё нипочём,
Они ничего не боятся.
Нет сомнений у них ни в чём.
Им прикажут – и рады стараться.

И у Отца совет не спрашивали –
Был у них Отец народов –
Души людей парашами запорашивали
И везли по снегу на подводах.

А тут постоянно сомненья.
Муху убил – раскаянье.
В каком же жить измерении?
Наставь, Отец, в незнанье!

* * *

Я натёр ботинки мазью
И пошёл гулять по городу,
Встретился с какой-то мразью,
Дал ей в морду.

Натерев ботинки кремом,
Поступил на службу,
Стал я сторожем тюремным,
С зэками наладил дружбу.

Карьера.

Луч солнца коснулся пыльной шторы
И в складках тяжёлых поник.
В тайны науки пытливый учёный
Давно и надолго проник.

В окна стекле отражается день,
В немытость оконную входит.
Писали вилами на воде:
«Растёт бузина в огороде».

Как форточку, ухо своё распахнув
Навстречу летящей идее,
Впустил лишь научно-навозных мух,
А потом выгонял их неделями.

Упорный как подоконник в науке труженик,
С потолка нахватав понятий,
Идёт потом на отдых заслуженный,
Согнулся и голос невнятен.

Стоик стоек.

Женская ласка прельщающе лжива,
Дружба мужская расчётлива.
Мысли Иисуса и Будды живы!
Помню их отчётливо.

Если препятствием к совершенству
Есть, как известно, женщина,
То и мужчины в семье главенство
Призрачно и изменчиво.

И отвращение к женскому телу,
Как и к мужскому тоже,
Не позволяет себя сделать
Рабом брачного ложа.

Страсть и влеченье служат приманкой
В тайной игре природы.
Ну, а потом зазвучат шарманкой
Склоки, скандалы, разводы.

* * *

Какая кругом гнусь!
Но пред нею не согнусь!
Мразь какая везде,
Но укроюсь я в гнезде
Терпения.
Теперь стоек как пень я.
Твари вокруг лукавые,
Знаниями многоглавые,
Драконствующие хитрецы,
Хищно-пакостные птицы!
Но с амии же не состязаться мне,
Признанные «таланты»?
И так тяжело держать на себе
Свод атлантов.

Нечто лирическое (?!). 1992.
Женщина дышит мне в плечо,
Вручив вначале подарки.
Чувство её ко мне горячо,
Ласки достаточно жарки.
Она уверяет, что любит,
Терзает мой телефон –
Любовный напиток пригубит
И страсти бегут марафон.

Знаю, кто любит, сам в кайфе!
Чувства другого не в счёт.
Приятель живёт в Хайфе,
Соки под тентами пьёт.

А я здесь, в мрачной столице,
Вместо любви к подружке,
Нищих увидев лица,
Брошу монеты в кружки.

Женщина дышит мне в плечо,
Стоим мы с ней под аркой.
Видно, не знает она ещё,
Кто есть такой Маркин…

Муки редакторские (отрывок).

… по поводу точек и запятых
Спорить нету мочи. Выноси, хоть святых!
Автор упрям и неповоротлив,
Хотя малограмотен, но словоохотлив.

Вот такой автор-хам
Принесёт свой хлам,
А ты ему втолковывай
Со ссылками на Михалкова!
А он как бык глазища выпучит
И мучит тебя, и мучит:
Тут, мол, тире мне слышится,
А тут многоточие…
Здесь ему муха слоном кажется.
Как привяжется!
Ему, хоть на голове кол,
А он кулаком об стол.

Стихи – ахинея
(видно воочию).
Вот и поставим мы здесь
Многоточие…