Избранные произведения

Павел Иванов-Остославский
 










Избранные произведения






АЙСИБИЭН 966-630-068-3




Эпиграф:
«Господи, Боже Единый, Боже Троице, то, что я сказал в этой книге от Тебя, пусть будет принято как Твое; если же что-то я сказал от себя, то да простишь меня Ты и те, кто Твои».
Августин Блаженный












Памяти деда Александра Ивановича Мадыкина посвящается

















Книга известного украинского поэта Павла Иванова-Остославского «Избранные произведения» включает в себя большую часть стихотворного наследия автора. Она написана ярким поэтическим языком и проникнута тонким лиризмом, щемящей исповедальностью, благородством, мистицизмом, психологизм. Произведения. вошедшие в книгу, по тематике и проблематике разнообразны. По творческому методу они принадлежат к русскому символоромантизму. Духовный мир лирического героя необычно сочетает в себе замкнутость и космизм, меланхоличность и бунтарство, аристократизм и христианское всепрощение, восторженность, трагичность, самоотречение. Наличие особых художественно-эстетических эффектов, мастерски вплетенных в канву стихотворного повествования, делает лирику данного автора возвышенно эмоциональной, красочной и запоминающейся.
Книга состоит из трёх поэтических сборников: «Святилище огня», «Ты и Я» и «Плоды терновника». В неё включены так же произведения художественной прозы. В раздел «Приложение» помещены семейные хроники поэта, повествующие о трудной, но интересной жизни предков автора за последние три века.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.











Поэтический сборник Святилище огня



Удостоен диплома Первого всеукраинского литературного фестиваля-конкурса «Пушкинское кольцо» в номинации «За аристократизм творчества» (2005 год) и Международной литературной премии им. Николая Гумилёва (2006 год).


Посвящается моим родителям с любовью


Стихи о любви


Ты для меня теперь явилась
Любимой, Музой и Сестрой -
О, сколько душ соединилось
В твоем лице, в тебе одной!

Веленью Божьему подвластна,
Всегда любить обречена,
Ты утонченна и прекрасна,
Как византийская княжна.

В тебе заложена троичность,
И тут уж как ни посмотри,
Хотя одна ты только личность,
Но для меня ты - целых три.

Когда твой взгляд, умен и тонок,
Улыбкой нежной просветлен,
Я весь ликую, как ребенок,
Я трижды счастлив и влюблен.

Я становлюсь, с тобой повздоря,
Мрачнее, чем затменье дня,
Как будто бы тройное горе
Случилось в жизни у меня.

Я, от стыда изнемогая,
Себя раскаяньем душу,
Затем, что я тобой, родная
Теперь уж трижды дорожу!

* * * * *


Когда я в ночи засыпаю,
Ко мне из небесной страны
Слетаются птичьею стаей
Прекрасные, добрые сны.

Садятся они в изголовье
Кровати моей, и вокруг
Безбрежной, вселенской любовью
Весь мир наполняется вдруг.

И кажется, что во Вселенной
Царит благородство одно,
Оно лишь во веки нетленно,
Оно лишь нам свыше дано.

И мне открывается тайна:
Изящна и утончена,
Мне встретится скоро случайно
Прекрасная дама - она,

Чьим образом грежу я нынче.
Она так мила и умна,
Что даже и кистью б да Винчи
Могла быть изображена.

Но время проходит, и стая
Срывается прочь от меня,
В предутренних сумерках тая
И в бледности нового дня.

И я просыпаюсь, жалея,
Что бодрствовать должен весь день,
Ах, если б на землю скорее
Сошла полуночная тень!

* * * * *

Живу я среди белых льдин
И средь холодных вод
Совсем один, увы, один -
Никто ко мне не йдет.

Обходит мой убогий кров
Кузнец и китобой,
И даже чукча-рыболов
Не в дружестве со мной.

Метут студеные ветра,
Свирепы и лихи,
А я в яранге у костра
Пишу мои стихи.

Над пламенем по три часа
Сижу я в забытьи,
И мне мерещатся глаза
Зеленые твои.

Не скрою я: приятно мне,
Грустя, в огонь смотреть -
Твоих волос цветет в огне
Каштановая медь.

В костре я видеть очень рад
Хоть до конца времен
Твой несказанный, светлый взгляд,
Что одухотворен.

Что мне кузнец и китобой -
Гореть им всем в огне!
Я буду жить, коль образ твой
Являться будет мне!

* * * * *


Марии Плошихиной
Как жутко тошно на душе:
Я дням веду свой счет,
Тоска меня давно уже
Ужасная грызет.

И гонит прочь тоска меня
Быстрей, быстрей, быстрей
Из мира света и огня
В мир сумрачных теней.

Она со мной везде, кругом,
Среди пиров и месс,
Она, как вездесущий гром,
Карающих небес.

Но исчезает вдруг тоска
В забвения реке,
Лишь друга чуткая рука
Прильнет к моей руке.

Лишь я услышу голос той,
Чей лик так чудно мил,
Чей крест мерцает золотой
Сеянием светил,

Чей локон, как волна завит,
Чей взор яснее дня…
Ах, Маша, лишь один твой вид
Уж исцелил меня!

* * * * *
Ночь, снова не сплю, вижу глубь темноты,
Тебя вспоминаю не смело…
Тебе все на свете отдам я, лишь ты,
Лишь этого б ты захотела.

О, ради тебя я пошел бы на все,
Ах, милая, в рай иль в геенну -
Живу я любовью, и сердце мое
Не знает ни страха, ни тлена.

Избавлю себя от материи пут,
Пожертвую телом и кровью,
И в то перейду, что любовью зовут -
Блаженной, Вселенской любовью.

Не стану писать я, как прежде стишки,
Покой я ничей не нарушу -
Среди Серебристой Полночной Реки
Мою ты увидишь вдруг душу.

Я стану глядеть кругловат, желтоват
Средь всплесков серебряных ночи
Из дальних, космических, темных палат
В твои изумрудные очи.

Пусть время погаснуть последней звезде,
Пусть небо затянет туманом,
Но я буду вечно с тобою везде -
Я буду твоим талисманом.

Ты станешь ли бодрствовать, станешь ли спать,
Но я - вечно зрячее око -
Над крышами буду тебя охранять,
Блуждая на запад с востока.

И пусть пробегают неслышно года -
Мне вечно лететь над тобою,
Тебя охранять и лелеять всегда
И быть талисманом-Луною.


* * * * *

Квазимодо
Когда-то, в век странный и темный,
Собор был в Париже. Он встарь
Стоял среди улиц, огромный,
А жил в нем - церковный звонарь.

Звонарь тот хромой, безобразный,
Для многих урод и фигляр,
Натурой был тонкой и страстной -
Имел благородства он дар.

Он крепок был в чувстве и в вере,
Но разве обманешь судьбу -
Открыл он церковные двери,
Впустив внутрь храма толпу.

Толпа в миг безумств и свободы,
Под действием внутренней ржи,
Вошла под церковные своды,
И кровью зажглись витражи.

Он, грех совершивший, ранимый,
Вины своей не перенес,
И умер он рядом с любимой,
Как друг, иль как преданный пес.

* * * * *

Ты меня так искренно любила.
Что же я? Увы, в моей душе
Не любовь - совсем другая сила
Возникала исподволь уже.

В мир душа захлопнула оконце,
И сгустилась в ней седая мгла -
Мне казалось я сокрыт от солнца
Тенью Люциферова крыла.

Нежное, пресветлое созданье,
Ты была печальна от того,
Что, увы, не обратил вниманья
Я на грезы сердца твоего.

Я, тобою восхищаясь, все же
Не тобой, а болью жил своей -
Для меня зачем-то стал дороже
Страшный мир уродливых теней.

И душа моя и даже тело
Оказались в адовом плену -
Я ушел за чуждые пределы,
В темную и дальнюю страну.

Ты мою лишь душу приоткрыла,
И конечно сразу поняла -
Буйствует во мне слепая сила,
Сила разрушения и зла.

Ты переменилась постепенно.
Мысли о прощении гоня,
Стала ты печальна и надменна,
И, конечно, бросила меня.

И, хоть мы с тобой теперь в разлуке,
И меж нами горы и леса,
Я в мечтах твои целую руки
И во снах смотрю в твои глаза.

* * * * *


Приди, хоть в сеянье денницы,
Хоть в блеске полночной звезды,
Ко мне, Поднебесья Царица,-
Космический дух красоты!

Меня покидает сознанье,
Все руки слабей и слабей,
Я чую - из тьмы мирозданья
Летит огнедышащий змей.

Тот змей многоглавый, крылатый,
С когтями, что кровью горят,
На нем чешуя, словно латы,
И в ней отразившийся ад.

Он смерти извечный предтеча,
Ему нами править дано;
Он душу мою человечью
Хотел погубить уж давно.

Меня из волшебного сада,
От муз, опьяненного сном,
Возьмет он, и ужасы ада
Узнаю я в царстве ином.

Я сгину в ужасной геенне,
Средь крови, средь тьмы и огня,
И мертвых прискорбные тени
В свой круг скоро примут меня,

Их воющих, исчерно-красных
Пройдет предо мной череда,
И я среди этих ужасных
Теней растворюсь навсегда.

Но я среди крови и ночи
В миг смерти увижу пускай
Любовью горящие очи
И царственный твой горностай.

И пусть суждено раствориться
Мне в адском кровавом огне,
Тебя я увижу Царица,-
Я знаю - придешь ты ко мне.


* * * * *

Смейтесь ангелы Господни,
Плачьте, бесы Сатаны,-
Я ушел из преисподни-
Люциферовой страны.

Долго пробыл я в геенне,
Там не сладко было мне -
Жгли меня там злые тени
В вечном адовом огне.

Снова я живу на свете,
Только вот средь бела дня
Встретив, женщины и дети
Сторонятся все ж меня.

И за мною тени взглядов
Их летят. Как им претит,
Как страшит их жудкий, адов
Мой потусторонний вид!

Но, любовь взвалив на плечи,
Одолев законы зла,
Ты одна со мною встречи
Ищешь, дивна и светла.

От тебя едва ли скрою,
Что дела мои и сны
Дышат лишь одной тобою,
Лишь тобой вдохновлены.

Ты, толпе не веря странной,
На нее уж не греши.
Ей – толпе - моей туманной
Не понять во век души…

* * * * *

Много странного в женщине скрыто:
До конца никогда не поймешь,
Весела ли она, иль сердита,
Говорит она правду, иль ложь.

Но мои «доброхоты», ощерясь
И сгущая в душе моей мрак,
Скажут мне: «Что за глупая ересь!
Раз не понял ты, значит дурак!»

И, на очи навеяв туманность,
Сделав вид, что не слышу хамья,
Я скажу: «Все же в женщине странность
И загадочность чувствую я»…

И, конечно, безумно ликуя,
И светясь, как сеяние дня,
Я припомню мою дорогую-
Ту одну, что любила меня.

Воспевать ее будет напрасно -
Мне не хватит ума моего,
Чтоб сказать, как же было прекрасно
И чудесно мое божество!

Но, увы, - все поэты беспечны,
Ну а музы - влюбленно-легки,
И они улетают навечно,
Лишь другого услышат шаги...

(Прямодушие в них и обманность,
Ужас ночи и прелесть зари…
Музы, Музы, какая же странность
Обуяла вас, черт подери!)

И моя от меня улетела.
Я любил ее. Что же она?
До меня никакого ей дела -
Муза мне ведь совсем не жена.

Но события жизни так скоры -
Время мчит неизвестно куда,
И уносит с собою раздоры
И мечты, и любовь навсегда.

Я теперь совершенно здоровый,
Нет в глазах уж безумья огня,
Открывается светлый и новый
Неразгаданный мир для меня.

Но сомненье одно, так тревожа
Весь досуг мой, не властно уму:
Почему улетела ты все же,
Муза, дай мне ответ - почему!



* * * * * * * * * * * * *

За окнами движутся тени,
Горит золотая луна.-
В моря неземных сновидений
Вхожу с головою, до дна…

И гаснет во тьме Мирозданье,
И меркнут его рубежи-
Всё реже вещей очертанья,
Всё ярче чудес миражи…

Полночным укутанный мраком,
За явь принимаю я сон,
И вижу, что тайным я знаком
За кем-то идти приглашен.

Вот тени нечёткая кромка,
Вот стан, что из тьмы и огня -
Смотрите ж: сама Незнакомка
К себе призывает меня.

Движенья - изяществу верность-
По-блоковски чудно легки,
Поверий знакомая древность,
Знакомая узость руки…

Она меня кличет и манит
В зарю золотистой луны,
Где тучи едва закрывают
Границы далёкой страны.

Страны, где личины и маски
Нужны мне не будут ни дня,
Где добрые древние сказки
На век околдуют меня.


* * * *
Ольге Ивановне Остославской

Уж в меня нынче демон вселился:
Все предметы мне странно чудны,
Я теперь понимать разучился
Совершенно, где явь, а где сны.

Целый день я слоняюсь по дому:
То пройдусь, то, шальной, пробегу,
Мне ведь издревле всё здесь знакомо,
Хоть узнать ничего не могу.

И когда прохожу по гостиной,
Становлюсь вдруг я сам, как ни свой,-
Снова вижу я в раме старинной
Чудный лик госпожи молодой.

И с портрета взирают их милость:
Десять рыцарей - десять вельмож.
Как же мило она поместилась
На холсте среди сталей и кож!

Стану их имена прославлять я
Поэтически хоть до одра:
Это предки мои - это братья
Меж собою и с ними сестра.

О, прабабушка! В Вас воспитали
Грациозную стать лебедей.
Вы, как фея из сказочной дали,
Как принцесса из рыцарских дней.

Восхищаться я снова и снова
Буду Вами не дни, а века -
Вот моё Вам приветное слово,
Что восславит Вас наверняка.





Белый клинок
(Стихи о Белой Гвардии)


Врангелевцы
Умирала старая Европа,
Постепенно превращаясь в прах
На соленых топях Перекопа,
Под водой кровавой в Сивашах.

Катастрофа совершалась зримо,
Смерть была единой госпожой
На просторах выжженного Крыма -
На земле и нашей, и чужой.

И под вопли разъяренной стали,
Под ужасный орудийный вой
Воины, сражаясь, умирали
За Россию на передовой.

Шли вперед, исполненные веры,
Шли на смерть под громкое «Ура»,
И князья, и просто офицеры,
И солдатский люд, и юнкера.

Царствовала смерть по белу свету,
Кровью наполнялись Сиваши,
И, конечно, там - средь павших где-то -
Затерялась часть моей души…

* * * * *

Белый воин
Я лишь отзвук пройденных столетий.
Я погиб, и вот моя душа
Вдруг воскресла в белизне соцветий
Пышных трав у края Сиваша.

Я погиб под звуки канонады,
Грудь мою насквозь пронзил металл
В миг, когда поднялись в бой солдаты,
Защищая наш Турецкий вал.

И теперь здесь - на краю планеты-
Я лежу средь девственных степей,
Видя сны в ночной тиши до света,
Вспоминая были прошлых дней.

Вижу ночи черные глазницы,
Что латышской мушкой сверлят лоб,
Вижу будто бы горят зарницы,
Светом обозначив Перекоп.

Вижу неба черные просторы,
И, как будто даже наяву,
Полосы родного треколора -
Русский флаг, несущийся во тьму.

Слышу, будто ветра литургии,
Что летят из мутной темноты,
Все поют и плачут о России
У последней столбовой версты.

* * * *

Марине Цветаевой
(На сборник «Лебединый стан»).

Вечер. Книгу я Вашу читаю:
Предо мной реет облако птиц,
Верно то лебединая стая,
Что слетела вдруг с ваших страниц.

Вы писали о них, белоснежных,
Вы желали им счастья в пути,
Чтоб когда-нибудь в мире безбрежном
Им победу в сраженьях найти.

Но напрасны их были усилья -
Умереть им ужасный удел:
Разбросал лебединые клинья
Вихрь красных взметнувшихся стрел.

И развеялись перья по свету,
Прах тела поглотил этих птиц,
Только души их всё-таки где-то
Обитают средь Ваших страниц.

Я последую Вашей тропою -
Стан лебяжий в стихах воспою:
Им, погибшим средь смертного боя,
Я печаль посвящаю свою…


* * * *
На смерть Марины Цветаевой

Смерть её - Дьявола чёрное дело!
Песнь её - жизни предсмертный стон!
Ах, почему же она посмела
Гордо воспеть Лебединый Дон!

Впрочем, во смерти ведь нет наказанья,
Да для неё ведь и смерти нет -
Души такие среди мирозданья
Не умирают миллиарды лет!

Вот ей такая теперь расплата, -
Что бы стихи её впредь не лились,
В латах стальных и, как ангел крылата,
Тихо она воспарила ввысь.

Крест на плаще её белом тает,
В небе другие зажглись кресты,-
Как лебедей белоснежных стая,
Рыцарей белых парят ряды.

Меркнут кресты их в сеянье млечном,
Тают полки их, за строем строй.
В божий чертог перешедши, вечно
Будут они её звать сестрой.

* * * * *

Страшный сон ко мне приходит ночью
Призраком схороненных времен,
Будто вижу, вижу я воочью
Странный и пугающий вагон.

И, в холодном сумраке бледнея,
Тускловато светится окно -
Где я оказался? Где я… Где я…
Это Дно… Конечно это Дно!

Страшным и расплывчатым виденьем
Снова Он в окне передо мной -
Вижу: ставит Он под отреченьем:
«Божьей волей Николай Второй…»

Но сменились вдруг картины ада,
Я в последний перешел предел:
Гулко бьёт в подвале канонада
И в крови лежит десяток тел.

В этом жутком, адовом подвале
Растерзали их ещё живых:
На штыках убийцы распинали,
Как Иисуса распинали их.

И, сокрыты темнотой ночною,
Их убийцы к шахтам повезли,
А потом облили кислотою,
Известью облили и сожгли.

Надругавшись с счастием звериным
Над телами мёртвых жертв своих,
Палачи, пречистых и невинных,
Бросили в глубины шахты их.

Через мрак времён, ушедших в лету,
Через боль и кровь минувших дней,
Рвутся, рвутся сквозь меня ко свету
Несколько поруганных теней.

До меня и из пределов рая
Долетел их не умолкший стон,
Стонут души их, ко мне взывая,
Превозмогши череду времён.

Души их, невинно убиенных,
С новой силой навевают мне
Боль немых, погаснувших Вселенных,
Сгинувших в холодной вечной тьме…

Часто вижу, вижу я воочью,
Призраки схороненных времен,
Призраки, что, появляясь ночью,
Мне приносят мой кошмарный сон.

* * * * *


Входим в разрушенный город ночной.
Нет ни людей в нем, ни даже собак,
Вьюга лишь воем тревожит покой
Вымерших улиц, закованных в мрак.

Наших коней топот в черных стенах
Эхом зловещим и жутким звучит,
В такт дребезжат ему окна в домах,
Вьюга- волчица зловеще скулит.

Скоро покинем мы город ночной,
Скоро уйдём мы отсюда туда,
Где предстоит нам упорнейший бой,
Где кровь польётся рекой, как вода.

Труден наш путь, но из нас ни один
Не задрожит перед смерти лицом -
Каждый из нас офицер, дворянин,
Каждый из нас не бывал подлецом.

За православие, Русь и царя
Смело и гордо пойдём мы на смерть -
Нас упокоит родная земля,
Пухом нам станет родимая твердь.

Мы покидаем обугленный мглой
Город, где нет ни людей, ни собак,
Где только вьюга тревожит покой
Вымерших улиц, закованных в мрак.

* * * * *

Письмо с фронта

Приветствую тебя письмом, родная!
Прости, что не писал, моя душа,-
Всё некогда. Моя передовая
Теперь лежит у края Сиваша.

В Турецкий вал вцепились мы и терцы.-
Он будет белым век, покуда есть
Ещё в живом, ещё в горячем сердце
У нас святая воинская честь!

Я - белый офицер, я - зол и молод!
Что тягость мне военных наших дней!
Готов я жизнь отдать, чтоб серп и молот
Не правили Россиею моей!

А впрочем, этот пафос тут излишен:
Тебе хочу писать я о другом -
О нежном цвете белоснежных вишен,
Что окружали наш старинный дом.

Хочу домой! Хочу в твои объятья!
Хочу дарить стихи тебе, цветы!
Мечтаю раз хоть триста повторять я,
Что прелесть замечательная ты!

Ах, милая, да если бы ты знала
Как я живу, тоскуя и любя!
Увы, тебя всегда мне не хватало,
И я всегда домысливал тебя.

Я вспоминал тебя, твою улыбку,
На шее блеск цепочки золотой,
И возникал в моём сознанье зыбком
Прекрасный и печальный образ твой.

Любимая, ведь я тебя уж ради
Оставил бы все битвы и бои,
Чтоб видеть лишь каштановые пряди
И очи изумрудные твои.

Я уходил на фронт ещё в пятнадцатом-
И вот уже пять лет я на войне.
Ты знаешь, наше фронтовое братство
Теперь изрядно надоело мне.

Но долг священен! Долг Я не нарушу!-
К тебе с передовой я не вернусь,
Пусть даже и дано мне скоро душу
Отдать за белокаменную Русь.

Писать кончаю: уж артподготовка
По нашим бьёт, окопы не щадя.
Ручаюсь трёхлинейною винтовкой,
Что больше жизни я люблю тебя!!!

* * * *
По мотивам романа Михаила Булгакова
«Белая Гвардия». Написано от имени Турбинных.

Январь приходил белоснежный,
В ночь хлопья крутил на ветру.
Наш город был чёрный и грешный,
Но белым оделся к утру.

И пушки уже не гремели
На улицах и площадях,
Уже пулеметные трели
В цвет крови не красили прах.

Горели рассветные зори,
Пурпурный объяв небосвод.
Мы думали счастие вскоре
В наш дом непременно придёт.

Но снова на улицах стоны
И трупы в сугробах опять -
К нам красных пришли батальоны,
Сражаясь за каждую пядь.

Помчалась ужасная слава
Об обысках-казнях окрест,
И к нам как-то ночью облава
Вломилась содеять арест.

В луне снег мерцал перламутром,
Солдаты вели нас во тьму,
И встретить ближайшее утро
Уже не пришлось никому…

* * * *
Лики степей

Здесь край земного мирозданья -
Здесь грани стёрты: явь иль сон?
Здесь древние живут преданья
Забытых кочевых племён.

Здесь всё не просто, не случайно -
Проснётся лишь заря едва,
И вот о чём-то древнем, тайном
С курганом шепчется трава.

Тут ветер грёзы навевает,
Загадок и поверий полн,
Тут ночь и день согласно тают,
Как тени черноморских волн.

Тут к путникам приходят силы
И тут им часто суждено
Увидеть старые могилы,
С крестами павшими давно.

Могилы - храмы наваждений,
В них отзвуки молитв и снов,
В них офицеров белых тени
И души белых юнкеров.

Те души - всё ещё живые
И тени - всё ещё черны.
Они в степи в часы ночные
Блуждают, как немые сны.

С природой воедино слившись,
И превозмогши смерть и прах,
Живут, то в ветер превратившись,
Грустящий по ночам в степях,

А то, вдруг расчехливши стяги,
Блестая золотом погон,
Они идут в туманном мраке,
Преодолевши грань времён.

Они теперь, как прежде вместе.
И в тусклом зареве луны
Они несут знамёна чести -
Знамёна призрачной страны.

Спокойны, благородны лица,
Фигуры, статны и стройны:
Они, как стража на границе,
Как в ночь желаннейшие сны.

Но лишь в степи засеребрится
Восток, они уходят прочь,
Уходят, чтобы возвратиться
На землю в будущую ночь.



Философская поэзия

Шумя, о берег бьются волны,
И ветер воет и свистит,
Висит над морем месяц полный
И грустно на берег глядит.

Быть может желтыми глазами
Увидеть хочется ему
Корабль с тугими парусами,
Идущий сквозь ночную тьму,

Иль силуэт морской девицы,
Полускрываемый волной,
Чей стан изящный серебрится
Своей блестящей чешуёй.

А может он туда взирает,
Где мир миллиардов светолет,
Где бездну бездна продолжает,
Комет и солнц глотая свет.

Где правит миром бесконечность,
Где бытия пути темны,
Где вечность переходит в вечность
Под звуки мёртвой тишины.


* * * * *

День погас, и нет сомнений,
Что теперь уж до утра
Странных перевоплощений
На земле пришла пора.

Зеркало стоит у двери,
Посмотрюсь, чертям на зло,
Вот он я, в огромной мере
Перешедший за стекло.

И, обратно отраженный,
Наяву вдруг вижу сон:
За спиной моей червленый
Появляется дракой.

Он летит во мраке ночи,
Крылья пламени красней
Средь зеркальных средоточий
Отраженных плоскостей.

Подлетел ко мне он сзади,
И во тьме взметнулась жуть,
И волос бесцветных пряди
На мою упали грудь.

Вдруг проснулся: солнце блещет,
Ярок молодой рассвет…
Глядь, а в зеркале трепещет
Трещиной разъятый свет.


* * * * *

Мой идеал человека - не жнец,
Не учитель и не инженер,
Мой идеал- это храбрый борец,
Борец - для меня пример!

Для воспитанья и для жнивья
Не время - наш век суров.
Ты требуешь ныне, Отчизна моя,
Не учителей - борцов.

Не время блуждать в мире высших сфер:
Эфиров, кислот, эпиграмм,
Ведь не учитель и не инженер -
Борец очень нужен нам.

Чтоб драться за правду, за честь и чтоб
Врагам на погибель всем
Отчизну спасти, иль питекантроп
Её разорит совсем.

Так пусть же быстрее настанет час
Борьбы не на жизнь - на смерть:
Раздавим мы иго животных рас,
Гееннову свергнем черть!

Пусть кончится век наш.- О, Антропоген,
Проклятье от нас прими!
Мы сбросим твой жуткий, кровавый плен,
Чтоб стать наконец людьми!


* * * * *
Ах, какое же это блаженство
Проникать в тот загадочный мир,
Где извечно живут совершенства,
Где свобода единый кумир.

Чуть засну я, и образом странным
Попадаю туда, сам не свой
Облачён в сумрак ночи туманный,
Освещён безымянной звездой.

Я брожу там, и даже летаю,
И меняю по прихоти стать,
То вдруг в облике снега растаю,
То в людском появляюсь опять.

Я могу умереть и родиться
Каждый раз в виде новом, ином,
И могучею белою птицей,
И звездою, и тучей- слоном.

Не подвластен я смерти и тленью -
Дух мой вечен средь мира прикрас,
И на крыльях лечу вдохновенья
Я, как древний крылатый Пегас.

Я забыл все личины и маски -
Мне они тут совсем не нужны,
Ведь живу я в пленительной сказке
Среди сонной и светлой страны.

Здесь действительность чудно прекрасна,
Здесь блаженство приходит ко мне,
Не будите ж меня понапрасну -
Пусть ещё я побуду во сне.


* * * * *


Здесь золотом блещет прохладный рассвет,
Деревьев горит изумруд,
И всё неизменно на тысячи лет
В саду моём сказочном - тут.

Над садом неспешно летят облака -
Летят в голубой вышине.
И кажется, что человечья рука
Достать их способна вполне.

И звери живут среди тёмных дерев
В прекрасном саду у меня:
Грифоны и тигры, и сказочный лев,
Что с гривой из тьмы и огня,

Пространство и время тут изменены,
Тут физики призрачна власть;
И всем катастрофам и бедам страны
В мой сад ни за что не попасть.

И люди сюда никогда не придут -
Ведь время их призрачный враг.
Затерян мой сад средь веков и минут,
Бегущих из мрака во мрак.

Останусь в саду я своём навсегда
Средь мира волшебных прикрас,
И чудных видений пройдёт череда
Ещё предо мною не раз.

* * * * *

Я отказался от своей природы,
И впредь не homo sapiens - теперь
Я существо неведомой породы -
Доселе неоткрытый, странный зверь.

Я от людей ушёл в глухие дебри -
В леса, в тайгу, в непроходимость чащ,
Туда, где обитают злые вепри,
Где волчий вой до смерти леденящ.

Людей презрел я, в них увидя злое,
Хоть сам был человеком я - но вот,
Стал зверем - так пускай лесная хвоя
Меня от них навеки сбережет.

И я живу в лесу: звероподобен,
Клыкаст, горбат, с рогатой головой
И рык мой громогласен и утробен,
Как у чудовищ эры Мезозой.

Пусть в облике живу я монстра злого
И пусть мой вид вперёд на сотни дней
Отпугивает от меня такого
Моих давнишних родичей - людей.

Но облик мой, свирепый и кошмарный,
Утрачиваться будет и придет
Ему на смену светло-лучезарный
Один лишь раз в году: под Новый год.

И совершится в дебрях наважденье,
Там будет бал предвечной красоты:
Заблещут чудно дикие растенья,
Дурманящие травы и цветы.

И древни свои покинув схроны,
В сообществе волков, оленей, лис
Ко мне на бал вдруг явятся Грифоны
И с ними светозарный Василиск.

Они возьмут серебряную лиру,
И дрогнет струн певучих череда
И, слушая, возрадуюсь я миру
Так, как пожалуй больше никогда.

* * * * *

Однажды днём ненастным
Взлечу я, словно птица,
Чтобы в закате красном
Неслышно раствориться.

И солнце тускло тлея
У мира в изголовье,
Вдруг ярче и краснея
Моей зажжётся кровью.

Подернется золою
Сгущающийся тучи
Оно, съедаясь тьмою,
Седой и неминучей.

Сгоревшему до срока,
Ему мне стать могилой,
Лишь ночь придёт с востока,
Бедою чернокрылой.

Утративши телесность,
Уйду из мирозданья
Туда, где безызвестность
И несуществованье.

* * * *
Гелиос

Глубь леса уж просветлена до дна,
Мир леса будто зеленей и чище,
И он уж бодр: стряхнув объятья сна,
Он вышел прочь из своего жилища.

Он вышел из-за гор, из-за морей,
И небо вдруг забрезжило денницей,
Запряг крылатых золотых коней
В старинную литую колесницу.

Залез в неё, поводья взял и вскачь
Понёсся по прозрачному эфиру:
Он - сказочный косматый бородач,
Царь всех царей, бог над богами мира!

Волшебник он, дающий людям свет
И делающий мир миллионоликим,
Он повелитель девяти планет
И поводырь их в сумраке великом.

Известен верный путь лишь одному -
Ему, чья светозарность несомненна,
Он нас ведёт, превозмогая тьму,
Безвестными дорогами Вселенной.

* * * * *

Выйти бы за жизненные грани,
Раствориться б в бездне голубой,
Так как растворяется в тумане
Грусть моя над тихою рекой.

Или убежать туда, где чудно
Веет духом ели и сосны,
Где стоят деревья, изумрудны,
Где живут загадочные сны.

Там, в лесу я, окружен повсюду
Чарами дриад - прекрасных дев -
Буду жить и свято верить в чудо,
Что всегда таится средь дерев.

В отдаленье от людского мира,
Одухотворённостью красив,
Буду слушать, как играет лира
Апполона сладостный мотив

Буду жить я по лесным законам -
По законам вечной красоты
И с кентавром - с мудрецом Хироном -
Собирать коренья и цветы.



* * * * *


Когда по веленью жестокого рока,
Диск Солнца исчезнет за краем земли,
И месяц рогатый, поднявшись с востока,
Прольётся на твердь из небесной дали.

Когда над Землёю, идя по орбите,
Взойдет над крестами он тёмных церквей,
Во тьме, человеки, давно уж вы спите,
Объяты кошмарами мира теней.

У ада в плену человечье сознанье:
Вдруг образы в нём восстают, исказясь.
Двурогий во тьме покорил мирозданье,
Он в мире до света владетельный князь.

И в полночь придут неизвестно откуда
(Им власть приходить преисподней дана),
Рождённые небытием чуда-юда,
Ужасные, мерзкие, как Сатана.

На славу удастся у бесов потеха:
И лая, и воя, над миром кружа,
Найдут человека, иль духа, иль эхо
И, в ярости дикой об твердь размозжа,

Вонзят в мертвецов они когти и зубы,
Они растерзают останки их враз,
Потом, залетая под стрехи и в трубы,
Залают, завоют, усиля экстаз.

Но, если же день не придёт почему-то
И свет не вернётся на землю дневной,
То эти ужаснейшие чуда- юда
Устроят ещё беспредел не такой.

От ужаса лопнет небесная сфера:
Их сущности вдруг превратятся в людей,
Исполнив приказ Сатаны-Люцифера,
Построят они сотни концлагерей.

И кончится век человечьих законов,
Земля вдруг забудет орбиту свою
И души миллионов, миллионов, миллионов
Сгорят, перешедшие к небытию.

В безумии тяжком исчезнет планета,
Возрадуется Люциферовый бес,
Луч чистого, яркого, доброго света
На землю едва ль возвратится с небес.

Земля станет облаком пыли и щепок.
Придёт апокалипсис в будущий век,
Но, чтоб не случилось такого, будь крепок,
Будь духом ты крепок, мой брат - Человек!


* * * * *

В бою кровавом сломан мой эсток,
Я окружён врагом со всех сторон -
Моей безумной жизни вышел срок,
Увы, коротким оказался он.

Своих врагов я ни боюсь не чуть,
Смерть для меня ничтожнейший пустяк.-
Пусть недруги мою отметят грудь,
Хоть тысячью своих подлейших шпаг.

Что мне борьба - я дьявольски устал,
Мне безразличны долг, отвага, месть:
Я пренебрег началом всех начал,
Я позабыл про родовую честь!

Я соучастник авантюрных дел:
Дуэлей, кутежей, побоищ, драк,
Я совершал ужасный беспредел,
Быв главарём разбойничьих ватаг.

Не раз клинок я обнажал за трон,
В бою был безрассуден и жесток,
Так что и люди будущих времён
Едва ль забудут грозный мой эсток.

Отмечен разным мой кровавый путь:
Я мятежей участник, и не зря
Соперников хотел я оттолкнуть,
Чтоб самому влиять на короля.

Меж нами шла упорная борьба.
Коварством часто разрешал я спор
И древний щит фамильного герба
Не раз мог треснуть, не снеся позор.

Но всё, же не всегда таким я был,
Ведь и любовь жила в душе моей.
Когда-то в детстве нежно я любил,
Я всех людей любил, любил людей…

Во цвете нежных отроческих дней
Был ни солдат я, а творец, поэт,
Я благородство воспевал Вандей,
Которых ненавидел целый свет.

Я упивался благодатью муз,
Я укреплял всегда, как только мог,
С посланницами бога свой союз,
Пока не вышел срок, не вышел срок…

Но вышел срок: в стране переворот -
Разбит в осколки королевский трон
И мой несчастный, обедневший род
Был тут же новой властью истреблён.

Увы, из рода ни одна семья
Не выжила, но я лишь выжить смог.
Смерть, голод и войну изведал я,
И ненавистью горькой я истёк.

Я взял фамильный дедовский клинок
И дом покинул. Ненависть свою
Уже тогда я обуздать не мог,
И я её растрачивал в бою.

Я разрушал деревни, города,
Мои бойцы рекою лили кровь.
С тех пор не вспоминал я никогда,
Ни дом, ни муз, ни детскую любовь,

Я полюбил войну, привык к войне,
И, хоть был всё же восстановлен трон,
Считал я, что король никто: в стране
Установился только мой закон.

Я жил, как герцог, как владетель жил.
Чего ни делал только я - бог весть,
Но я забыл, о главном я забыл,
Что у меня есть родовая честь.

Но вот возмездье - есть на свете Бог:
Для глаз моих Господин свет померк,
Я в западне, изломан мой эсток,
И в грудь мне смотрит вражеский фламберг.

Насквозь вошёл извилистый клинок.
Остановилась жизни круговерть.
Меня неслышно призывает Бог,
Даруя мне спасительную смерть…


* * * * *

Не грусти в минуты трудные -
Знай и помни: всё пройдёт,
Верь, что скоро чудо чудное
Для тебя произойдёт.

Знай, куда б твои туманные
Тропы жизни не вели,
Чудо вдруг придёт, нежданное,
Словно бы из-под земли.

Горести забудь случайные,
Миру посмотри в глаза -
Он свои откроет тайные
Пред тобою чудеса.

Он, скрывавшийся под масками
Пошлых и простых вещей,
На тебя повеет сказками
Сквозь туманы древних дней.

Сбросив путы неизбывные
Жизни, сотни голосов
Ты услышишь, то старинные
Духи гор, степей, лесов;

Ты услышишь вдруг наречия
(К ним чужда душа твоя) -
Это души человечии
Шепчут из небытия.

Ты не бойся их: туманные
Души эти позови -
Им известны тайны странные
Благородства и любви.

Ты загадки Мироздания
Вдруг познаешь, и тогда
Ты поймёшь, что все желания
Исполняются всегда.

Не грусти в минуты трудные:
Знай и помни - всё пройдёт,
Верь, что скоро чудо чудное
Для тебя произойдёт.


* * * * *

Широкий, как небо, как ветер свободный,
Едва ль я кому покорюсь.
Я дух твой могучий, я дух твой природный,
Святая, Великая Русь.

Лечу я, где выси, плыву я, где скалы,
Я мчусь, где равнина и лес -
Пространства мне мало, и света мне мало,
И даже волшебств и чудес.

Уж вряд ли устану во век повторять я,
Как ты мне безумно нужна!
Тебя заключу я в тугие объятья,
Родная моя сторона!




Юмористические стихотворения


* * * * *

Когда-то я был на охоте
Среди непролазной тайги,
И там повстречалось мне, вроде,
Жилище старухи Яги.

Стоял вдалеке от дороги
Тот дом, грубоват, нелюдим,
И были куриные ноги
Огромных размеров под ним.

А дело-то было зимою,
И вечером, кроме того,
Уж слились снега с полутьмою -
Не видно почти ничего.

Подумал: «Зайду-ка в избушку.
Хоть в окнах не видно огня,
Но, может быть, дома старушка
И, может быть, впустит меня.»

Я в дверь постучался: ни звука,
Ни что не нарушало тьму.
«Ну что ж, коль такая вот штука,
Придётся зайти самому».

Вошёл я, свечу зажигая.
Яги дома нет, лишь сова -
Помощница ведьмы седая
В нечистых делах колдовства.

Откинувши все суеверья,
Сжав крепче двустволки приклад,
Я сел на скамью. В печке зелья
И снадобья тихо кипят.

Подумал я: «Выпью-ка чарку,
Согреюсь морозу назло -
На улице очень не жарко
И в доме весьма не тепло».

Я выпил какое-то зелье,
Почувствовал, что от питья
Такого в пучину веселья
Душа устремилась моя.

Но в печке вдруг что-то завыло
И кровля качнулась над ней -
В дом ведьма с неистовой силой
Влетела на ступе своей.

Старуха безумно вскричала:
«Негодник! Что делаешь ты!
Я издали дух твой узнала
За три непролазных версты.

Не трогай питьё колдовское,
Отваров волшебных не пей,
Ни-то погоню я метлою
Тебя из избушки взашей!»

Как близок я был от могилы,
Страх стиснул вдруг сердце моё!
Но я всё ж нашёл в себе силы
Поднять на колдунью ружьё.

И тут приключилось такое!
Вдруг злоба нашла на Ягу:
Она, размахнувшись метлою,
Мне врезала прямо по лбу.

С оружия не было толку.-
Схватившись руками за стол,
Сознанье теряя, двустволку
Я выронил прямо на пол.

Что дальше в избушке той стало
Со мною, я помню едва,
Что Баба Яга вытворяла
И чем занималась сова.

Очнулся я вскоре в больнице.
И, бабу лихую кляня,
Я думал: «Зачем же явиться
Сподобило к ведьме меня»?..

Заштопали лоб мой отменно.
Мне лучше - спасибо врачам.
Вот выпишусь, и непременно
В стихах похвалу им воздам.

И в церковь отправлюсь я, чтобы
Поклясться крестом и рукой,
Что к ведьмам в лесные чащобы
Я впредь не пойду - ни ногой.


* * * *

Гимн любви

Живи в веках, моя любовь,
Меж наций и народов:
Люблю я сладкую морковь -
Царицу огородов.

Царица, о послушай ты:
К тебе я страсть питаю,
Ты дух вселенской красоты,
Явившийся из рая.

О, ты меня не отвергай,
Ни в будущем, ни ныне -
Твой красноватый горностай
Мне вечная святыня.

Я на часах безмерно рад
Стоять на огороде,
Как гвардии твоей солдат -
Дворцовой стражи вроде.

Пусть нежная моя любовь
К тебе веками длится!
Не отвергай же о, Морковь,
Меня, моя царица!

* * * * *

Пришёл мороз декабрьских дней,
И в жилах стынет кровь -
О, где же ты, дитя полей,
Моя любовь-Морковь!

О, повелительница грёз,
На век расстались мы:
Тебя убил седой мороз -
Посланник злой зимы.

О, как же я его любил -
Твой нежный стан, но ах
Его объял, запорошил
Холодный белый прах.

Ты умерла, увы, Морковь,
Ты сгинула во тьме,
Но ты на век, моя любовь,
Любезна будешь мне.

* * * *

Эпиграмма

Она по десятку раз на дню
Без страха и сожаленья
Надменно меня придаёт огню -
Огню своего презренья.

А что же я? Ну а мне плевать!-
Я в ненависти упрямый:
Как встарь я буду ей посвящать
Воинственные эпиграммы.

Пусть не покидает меня пока
Поэзии Бог - Наитий!
Пусть будет слово острей штыка,
Тарантула ядовитей!

* * * * *


Лев
(Басня)

В лесу, как раз под новый год,
Лесной парламент заседал:
Там были: Вепрь, Лис, Волк и Кот,
А председателем Шакал.

И я там тоже побывал
Как журналист и рифмоплёт,
И вот я обо всём в журнал
Пишу подробнейший отчёт.

Признаюсь честно, что сперва
Весь зал ревел, гудел, шумел -
Вопрос решался, как бы Льва
Нам отстранить от царских дел.

Шакал кричал: «Лев- дармоед!
Его от власти отрешить!»
И вторил спикеру совет:
«Льва отрешить! Льва низложить!»

Кот выл: «Он предал свой народ,
Он болен так, что жив едва!
Как честный депутат, как Кот
Я требую: гоните Льва!»

И Волк, избранник от волков,
Кричал с трибуны: «Как он смел!
Он бьёт нас, как трусливых псов!
Вот произвол! Вот беспредел!

Меня он в яме продержал
(Я вам открыто говорю)
Всего за то, что я задрал
Осла, двух Зайцев и Свинью!»

Козёл кричал: «Да нет делов -
Наш Лев - отъявленнейший гад!
Зачем не любит он козлов.
Ух тоже мне - аристократ!

Он мне испортил кровь и мех,
Лишил дохода он меня,
Русалок разогнавши всех,
С которых так кормился я.

Меня назвал он «сутенёр»
И посадить хотел на кол!
Позор ему! Позор! Позор!
Я вам ни кто-нибудь: КОЗЁЛ!»

Царя решили отрешить
От власти, выгнав тут же вон.
Ну что же, так тому и быть -
Закон суров, а всё ж закон.

Шакал другой ещё потом
Закон издал, что так вот мол
Теперь не гоже Льву быть Львом,
Теперь пусть будет Лев - Осёл.

И, вскоре лес покинув сам,
И с новью сжиться не хотев,
Лев жил, не кланяясь Козлам,
Всегда он помнил: Лев есть Лев.

У Льва по-прежнему дела
Идут обычным чередом.-
Не превратился он в Осла,
Оставшись благородным Львом.

Лев, как и встарь, и горд, и прям,
Он помнит, что такое честь
На зло Шакалам и Козлам,
Которых и не перечесть.

Вот, господа, мораль для Вас:
Осла из истинного Льва
Не может сделать, ни указ,
Ни окруженье, ни молва.

Коль ты на свет рождён был Львом,
Так помни свой священный сан,
Чтоб ни узнать тебе потом,
Что ты не Лев, а так… Баран.

Где б Львов подобных раздобыть,
Но нет их, нам же на беду.
Их всех успели перебить
Ещё в семнадцатом году.


* * * * *

Сергею Воробьеву

В Воробьёве я пример нашёл
Исполина иль богатыря:
Он высок, силён, плечист - орёл,
Хоть произошёл от воробья.

* * * * * *


О столица великой Европы,
О блестящий и гордый Париж!
Я б к тебе прибежал антилопой,
Я б к тебе прилетел, словно стриж!

Я б тебя полюбил без сомненья
И остался б с тобою на век,
Но увы, о Париж, к сожаленью
Я всего лишь, всего человек.

Я не стриж, да и не антилопа,
Я из дальней и бедной страны,
И до вас мне, Париж и Европа,
Так примерно, как и до Луны.

Но на грёзы запрет не наложишь:
От чего же нельзя помечтать.
О, Париж, каждой ночью тревожишь
Ты мне душу опять и опять.

Я тебя вижу в чудных виденьях.
Ришелье, Людовик и Версаль
Воскресают, как духи-виденья,
И уходят в прекрасную даль.

И, блаженствуя в мягкой постели,
Перенесшийся в сказочный сон,
Я сражаюсь в огне Ла-Рошели.
Защищая её бастион.

И, объятый иллюзией странной,
Я воочью вдруг вижу потом
Сам себя вмести с девою Жанной
В страшной сечи с мечём и щитом.

Я рублюсь, словно рыцарь в сраженье,
Но во мне зазвенела стрела:
Я погиб - я проснулся: виденье
Ночь на крыльях своих унесла.

Белым утром исчезла Европа
И растаял далекий Париж.
Ах зачем же я не антилопа,
Почему ж я хотя бы не стриж…

* * * * *

Стихотворения о котах


Коту Маркизу

Явились игроки, теперь игра
Начнётся интереснейшая в мире:
Расставлены фигуры, что ж, пора -
Вот сделан ход - «е два» на «е четыре».

Вот шахматные движутся полки
Вперёд, на параллелях гибнут пешки.
Врагов ища, маячат средь доски
Разноцветные кони вперемежку.

Грозится ферзь, идущий по тылам
Противника, игру закончить матом,
И, кажется, что скоро пополам
Сраженья поле треснет по квадратам.

Кипит военный, доблестный поход,
Трещат и пламенеют амбразуры,
Но вдруг зачем-то чёрно-белый кот
На доску прыгнул, разбросав фигуры.

Ведь он двухцветный, и ему вражда
Меж белыми и чёрными так дика.
Игрок его хозяин, и сюда
Пришёл еду выпрашивать мурлыка.




* * * * *

Здравствуй, Цезарь, мой котище!
Дай же лапу! Как дела?
Для тебя стоит уж пища
На скамейке у стола.
Был ты рядом, в околотке,
Но домой не заходил,
Дравшись на кошачьей сходке
С парой уличных верзил.
Дух весенний - дух свободы
В первый раз почуял ты:
Что тебе мордовороты -
Рассвирепые коты!
По шеям им всем - амбалам,
Да и всё - и кончен спор!
С ними нянькаться ль пристало,
Ты ведь всё-таки ангор!
Ты так мил, ну просто чудо!
Лапу дай пожать твою,
Ты ведь первый кот повсюду -
За обедом и в бою.
Пусть тебе побольше фарта
И хмельного куража
В дни разгульнейшего марта
Бог пошлёт, моя душа!


* * * *


Коту Барсу


Прекрати, не мяукай истошно,
Не буди ты меня средь ночи!
Мне от криков твоих уже тошно -
Замолчи, замолчи, замолчи!

Ты белеешь во тьме у кровати,
Смотришь взглядом полночных огней.
Ну уж ладно, спокойствия ради
Отпущу я тебя, прохиндей!

Пусть хоть ты в ночь весенних идиллий
Обретёшь свой потерянный рай.
Дверь открыта: ну, кот Баскервилей,
Поохоться на кошек, ступай!


* * * *

Маркизу

Вот он: усат, свиреп, когтист,
Гроза мышей и крыс -
Кот по прозванью шахматист,
По имени - Маркиз.

Когда-то он ввязался в бой
Средь шахматных застав:
На доску прыг, само собой
Фигуры разбросав.

У одного из игроков
Из рук вдруг выпал лист,
Где запись партии: каков
Котище-шахматист!

И вот с тех пор о нём молва
Живёт в семье моей,
Что он Каспарова едва
Гроссмейстер ни сильней.

К тому ж, и по окрасу он
Бывалый шахматист:
В нём цвета два - хвост причернён,
Живот же бел и чист.

Как видите имеет он
Все данные, чтобы
Завоевать двухцветный трон
Средь шахматной борьбы.




Стихи о Чеченской войне


Тихо ночь опускается в горы,
Солнцу месяц выходит вослед.
Покидает гранитные норы
В это время чечен-маджахет.

Притаится в ночи за скалою,
Средь знакомых, изведанных гор,
И готовясь к жестокому бою,
Передернет упругий затвор.

И начнётся в ущелье потеха.
Что ж солдат, выпал жребий тебе:
Вдруг зальётся кавказское эхо,
Вторя в такт автоматной стрельбе.

Затрещит вскоре дробь пулемёта,
Смерть взметнётся в подлунную муть,
И из наших конечно кого-то
Пуля тронет в славянскую грудь.

После в общем успешного боя
(Враг отбит и почти без потерь)
В гроб уложат солдата- героя,
Чтоб отправить куда-нибудь в Тверь.

Похоронку семейству солдата
Военком перешлёт, что родной
Был убит мол тогда-то, тогда-то,
Мол погиб, как боец и герой…

А солдата схоронят, как многих,
Уж солдат схоронили окрест:
Водрузят средь крестов одиноких
На кладбище ещё один крест.

А потом и другие, другие
Так же примут в кровавом бою
Смерть за родину - смерть за Россию -
За Россию святую свою!



* * * *

Ночь. В дали темнеют пики
Поднебесных скал,
Звёзды блещут, лунолики,
Очертив астрал.

И дорога змейкой вьётся -
Горный серпантин,
Упадёт и вознесётся
Чуть не до вершин.

Эхо где-то рядом дышит,
Прячется во тьму.
Крикнешь, и оно услышит,
Повторив: «Ау!».

Но кричать нельзя, опасно,
Будь ты тих и нем.
Кто здесь, что в ночи - не ясно
Ничего совсем.

Ни одни услышат души
Гор твой смелый крик,
Ведь и враг имеет уши -
Местный боевик.

Может рядом за скалою,
Здесь средь этих гор
Он нас ждёт, готовясь к бою,
Притаясь, как вор.

Эхо вдруг с вершин сорвётся,
Прокричав назад,
Но во тьме уж засмеется
Хриплый автомат.

Засверкает красной точкой
Где-то в темноте,
Трассеры пойдут цепочкой
По тебе и мне.

И огнём во тьме кромешной
Наш ответит взвод,
То есть те, кому конечно
В этом повезёт.

Но живыми мы из боя
Всем врагам назло
Выйдем, чтоб и нам с тобою
Тоже повезло.


* * *

Как жутко ночью здесь, средь этих скал
Заглянешь в бездну: «Стой, кто там идёт»,
И волчий вдруг почудится оскал,
И затрещит надсадно пулемёт.

И трассеры ужалить норовят,
И эхо бьёт с вершин по голове,
Как будто бы попал ты прямо в ад:
При жизни, но уже в кромешной тьме.

Почувствуешь в душе невидимый надрыв,
И кинешь связку в никуда гранат.
Секунда… Три… Четыре… Вспышка…Взрыв…
И ты, как будто, даже чем-то рад…

И тишина… И больше никого…
И только серп луны над головой… »
«Ну что ж, на этот раз как-будто ничего… »
«Скажи спасибо, что ещё живой… »





Стихотворения разных лет



Уж ни болен ли я - неужели
Всё мне чудится чудо кругом,
Будто одушевлён, в самом деле,
Заколдованный, древний мой дом.

Как-то в тёмном углу, у портьеры
Наяву мне привиделся сон:
Загораются две полусферы
Светом месяца, будто планктон.

Ну а в холле, в близи колоннады,
Где старинная мебель стоит,
Как-то видел я тёмные латы,
Поддержавшие рыцарский щит.

Эти латы, мерцая чуть видно,
В коридор с громыханием шли
И исчезли, уйдя, очевидно,
Вниз, в подвал, ближе к центру земли.

Чуть придёт ко мне сладкая дрёма,
Чуть заблещет на небе роса,
Снова чувствую я, как средь дома
Чьи-то бродят во тьме голоса.

Повинуясь неведомой силе,
Нынче предки мои в старый дом
Возвращаются - здесь они жили,
Здесь им всем каждый камень знаком.

А ещё в моём доме такое
Я недавно увидел во тьме:
Ночью дева во всё золотое
Облачённая грезилась мне.

И горела звезда, пламенея,
И дорожкой стелилась луна.
Я спросил: «Кто Вы, Девушка, Фея?»
Но тот час растворилась она...

В моём доме живут наважденья,
Что увидишь едва ль и во сне.
Я не болен, а просто виденья
Чудотворные грезятся мне.


* * *

Море шумит,
Гонит волну,
Море блестит,
Видя луну,
В даль за собой
Море манит,
С нежной тоской
Мне говорит:
«Милый солдат,
Вмести пойдём
В царство наяд,
Веющих сном.
Слышишь ли? Их
Говор шумит -
Этих морских
Океанид.
Видешь ли? Вон
Смотрит на нас
Блеклый планктон
Тысячью глаз,
Что в глубине,
Будто угли,
Тускло во тьме
Воды зажгли.
Ну-ка, сюда,
Краток твой путь,
Близко вода -
Землю забудь!
Если пойдёшь,
Милый, за мной,
То обретёшь
Мир и покой».
«Нет, не лукавь
Мне на беду,
Лучше оставь,
Я не пойду
В царство наяд -
Вслед за тобой,
Я ведь солдат,
Я ведь живой.
Хватит во тьме
Море шуметь,
Ведь не по мне,
Так умереть».
Полк мой убит
В этой стране,
В море он спит
На глубине.
Все полегли,
Я здесь один
Дальней земли
Брошенный сын.
Море манит
На глубину,
Море мне мстит -
Мстит за войну.
Море - солдат,
Море - убьёт
В мире наяд
Вражеских вод.
В этой стране
Злая вода -
Лягу на дне
Я навсегда».
Море шумит,
Гонит волну,
Море блестит,
Видя луну.
Мерный прибой
Бьёт о гранит,
В даль за собой
Море манит…


* * *


Увы, я рыцарь бедный,
Ни князь я и не граф,
И у меня наследных
Весьма не много прав.

Сражаться за державу
Средь крови и огня -
Такое только право
И есть лишь у меня.

Свой меч прославил честно
Я до конца времён,
Не раз, тяжеловесный,
Он в битвах закалён.

Хоть я солдат, я всё же
Не пал до грабежа -
Мне золота дороже
Бессмертная душа.

Во мне живёт прекрасный,
Священный образ той,
Кого любил я страстно,
Томясь о ней мечтой.

И кто, неся страданья
Свои через года,
Ушла из мирозданья
Неведомо куда.



* * *


Ивану Ивановичу Остославскому


Мерцает тусклый свет свечи,
Огонь фитиль колит.
Тут свет и тень, и мрак ночи
Особый колорит.

И полумрак, и полусвет
Слились в один узор,
Создав престранный силуэт
Моих вчерашних снов.

И тот узор объял меня,
Заполнил всё вокруг,
И странной комната моя
Мне показалась вдруг.

А на стене висит портрет.
Глядит из темноты
С него далёкий мой прадед -
Герой моей мечты.

Он был блестящий офицер,
Полковник, дворянин,
Он благородностью манер
Полсвета покорил.

В Маньчжурских сопках воевал
С японцами не раз,
Потом от турок защищал
Он Северный Кавказ.

Мой прадед честно жизнь свою
Не долгую прожил,
Был предан Родине, Царю,
Присяге верен был.

Свидетель стародавних лет,
Глядит из темноты
С портрета дальний мой прадед -
Герой моей мечты.

Мерцает тусклый свет свечи -
Огонь фитиль калит,
Тут свет и тень и мрак ночи -
Особый колорит…


* * *

Принцессе Диане Уэльской

Тусклая свеча мерцает.
Пламень жёлтый в полутьме
Бледным светом освещает
Ваше фото на стене.

Я готов хоть до рассвета
Ваши лицезреть черты:
Сколько в них тепла и света,
Лучезарной доброты.

Почему же слишком рано
Вы ушли во цвете лет
В мир, откуда уж, Диана,
Никому возврата нет.

Но из душ людей Вселенной
Вам не суждено уйти -
Память образ сокровенный
Сохранит принцессы Ди.

* * *

Не тронь меня, не тронь -
Я ядовит, опасен.
Что станется с тобой
(Ответ конечно ясен),
Когда я укушу?
Укус - и ты мертвец.
Ты лучше отойди -
Не приближай конец.
Отравлен мой язык -
Мне ядом служит слово,
Как яд не расточай,
Но он возникнет снова.
Источник полон мой,
На всех в нём хватит слов.
Один укус - и ты во власти вечных снов.


* * *

Светлоокая девица,
Круглолицая луна.
В облаках тебе не спится -
Бродишь по небу одна.
Грустно смотришь ты в пучину
Мирно спящего Днепра,
Тиховодную равнину
Взглядом щупаешь до дна.
Степи без конца и края,
Приднепровские холмы
Взглядом добрым освещаешь,
Навевая людям сны.
Ты медлительно ступаешь
От восхода на закат
И к рассвету исчезаешь,
Облаков одев наряд.
Ты откройся мне, родная
В чём, скажи твоя печаль,
От чего ты, сна не зная,
Бродишь, вглядываясь в даль.
Но молчит Луна-девица,
Грустно смотрит на меня,
А восход уже денница
Возвестила светом дня.

* * *

Не радуйтесь ведьмы и черти,
Что я к вам в геенну иду:
Стихи мне писать и по смерти -
В кровавом, кипящем аду!
Меня вы по ветру развейте,
Пытайте меня за грехи,
Но только не смейте, не смейте
Мои уничтожить стихи!
О, Муза, о, дева святая,
Ко мне ты приди, вдохнови!
Пусть будет твоя золотая
Тиара залогом любви!
Хоть я изничтожен страданьем
И пыткой недобытия,
Я жив, ведь среди Мирозданья
Живёт где-то Муза моя!


* * *

Уходя всё далее и далее
По тропинкам сладостного сна,
Я мечтаю о тебе, Италия,
Чудная прекрасная страна.

И пока ночное вдохновение
Не ушло со светом первым дня,
Все мои мечты и сновидения
Этой ночью только про тебя.

Проплывают предо мной ваяния
Толи городов, а толи стран,
Веющих своим очарованием,
Рим, Милан, Палермо, Ватикан.

Пользуясь своей ночной свободою,
Сохраняя видимый покой,
Чудной Аппенинскою природою
Я любуюсь, словно сам ни свой.

Навевая вдохновенье верное,
И блестя луной средь тихих вод,
Плещущее море Средиземное
О тебе, Италия поёт.


Всё объято здесь очарованием,
Тут свобода, тут душе простор
От Сицилии и до Катании,
И до самых до Альпийских гор.


Я люблю, люблю тебя, Италия,
Чудная, прекрасная страна.
Я иду всё далее и далее
По тропинкам сладостного сна.

* * *

Годен к походу я снова -
Я не боюсь никого.
Дайте коня мне лихого:
Я оседлаю его.

Дайте мне звонкие латы,
Дайте послушливый меч,
Пусть крестоносный, крылатый
Плащ мой взлетает от плеч.

И на восходе любого,
Светом крещённого дня,
Дайте мне верное слово -
Благословите меня.

И лишь восход обагрится,
В точный, назначенный срок,
Волен и смел, словно птица,
Я полечу на восток.

Латной махнувши перчаткой,
Поворочу я коня,
Вы тогда трижды украдкой
Благословите меня.


* * *

Месяца серп в колыбели туманной
Тихо висит над землей.
Дымкой укутался он златотканой -
Дремлет, овеянный тьмой.

Тёплая мгла недвижима повсюду,
Ветер уснул за рекой,
В предощущении светлого чуда
Сон отгоняю я свой.

В сердце моём вдруг зажегся украдкой
Отблеск лучей золотых.
Ночь дышит чудной, прекрасной загадкой
И навевает мне стих.





* * *
Стихи пишу я всюду,
По многу, без конца,
Но только почему-то
От третьего лица.

В манере очень лестной
Слагаются вирши
От имени безвестной,
Неведомой души.

Кто скажет мне, желая
Быть честным, не солжа,
Что это за такая
Безвестная душа,

Что шлёт мне из далёка
В прозрачной тьме ночи
От Божьего чертога
Заветные ключи.

Души переселенье -
Не враки чудака:
Писал я, без сомненья,
И в прошлые века.

Мне вручена награда -
Свет Божьего огня
От древнего, когда-то
Убитого меня.

* * * * *

Ночь темна. На небе тучи,
Будто из свинца.
Сын зимы - мороз колючий
Кожу жжёт лица.
А с Днепра доходят звуки:
Зверь-мотор ревёт -
Миноносец в адской муке
Носом ломит лёд.
Вдруг турбины замолкают,
Миноносец встал.
С борта лестницы бросают
Вниз на снежный вал.
А внизу, как будто в латах
Из снегов и тьмы,
Люди в странных маскхалатах
Движутся из мглы.
И за лестницы цепляясь,
На высокий борт поднимаются. Кусаясь
Острый ветер Норд
Жалит снежною крупою
Лица тех людей.
Воет он, шакалом воет
Страшный гимн смертей.
Вновь заводятся турбины,
Слышен треск: кормой
Миноносец ломит спины
Тверди ледяной
И уходит в хаос снежный,
В мглу ночных теней,
В мир кошмарный и кромешный -
Смерти мавзолей.
Ночь темна. На небе тучи.
Будто из свинца,
Сын зимы - мороз колючий -
Кожу жжет лица.
Пляшут дико на равнине
Вьюга с чёрной мглой -
Две зловещи княгини
Тверди снеговой.


* * *
Пророчество музы

В печали кроткой, вдохновенной
Я прибывал, когда она
Ко мне пришла из недр Вселенной,
Сияньем звёзд озарена.

Она пришла ко мне, с собою
Ведя могучего коня
Дорогой звёздно-золотою,
И этот конь был - для меня.

Огромный лебединнокрылый,
Он мне подставил свой хребет
И поднял, и понёс к светилам
На сумрачный далёкий свет.

Она во след мне прошептала:
«Лети, мой друг, лети, лети,
Тебя ждёт светлое начало
Большого нового пути.

Оставь все горести земные
Земле остывшей и пустой -
Ты встретишь бездны голубые
За расступающейся мглой.

Забудь печальные мгновенья,
Мечтою новою гори,
Живи, исполнись вдохновенья,
Познай все таинства любви».

И я летел средь тьмы небесной
На быстром сказочном коне
И мчались голубые бездны
Из сумрака на встречу мне.


* * * * * * * * * *

Освещая хвойный лес,
Что лежит до моря,
Смотрит вниз Луна с небес,
Блещет в звёздном хоре.

Ели в снег облачены
В праздник новогодний,
Их мороз - дитя зимы
Нарядил сегодня.

И играя свой мотив
На лесной свирели,
Ветер, весел и игрив,
Кружится меж елей.

Круглолицая луна
Серебром одета,
В праздник шлёт с небес она
Лучик до рассвета.

Всё объято здесь зимой,
Тайной колдовскою,
Здесь стою я сам не свой,
Изумлён зимою.


* * * * * * * * * * * * * * *


Ты отблеск солнцеликого заката,
Ты чудный свет вселенского огня,
Ты дух сосновый, милая дриада,
В лесу вечернем ждущая меня.

Пройдя холмов Таврических ступени,
К тебе приду. Растаяв в царстве снов,
Гулять мы будем, две туманных тени,
Средь изумрудных сказочных шатров.

Когда земли коснётся сумрак ночи
И месяц заблестит, как позумент,
Увидим тайны леса мы воочью,
Услышим шёпот сказок и легенд.

Мы станем древним мифам сопричастны,
Волшебствам, что живут под сенью крон -
Мы станем лучезарны и прекрасны
И каждый будет в этот мир влюблён.

Пусть утром солнца блики золотые
Нас разлучат, но всё же я и ты
Запомним ночь и чудеса лесные,
И сказочные грёзы красоты.



* * *


Вновь к нам вернулись военные дни,
Вновь мы узрели ада картины -
В пламени гибнут селенья Чечни,
Дымом объяты Нью-Йорка руины.

Планета расколота вечной враждой,
Весь мир разбит на два вражьих стана.
Ислам и Христианство - меж вами бой
Кипит на просторах Афганистана.

Восток и Запад сошлись опять
И вновь они в борьбе непреклонны,
И снова гибнут всего за пядь
Родной земли чуть ли не миллионы.

Россия, ты первой вступила в бой,
Россия, таков твой удел ( приемли!)
Столетиями закрывать собой
От орд восточных Европы земли.

Солдаты Европы идут опять
Сражаться с Исламом за честь и веру,
Они - почти крестоносцев рать,
Они - без пяти минут тамплиеры.

Но на Балканах исламский стан
Новые уж захватил просторы,
И никнут стяги бойцов-славян
И трупы их покрывают горы.

И я прокричу во всё горло, чтобы
Всяк слышал мой голос, подобный стону:
«Объединитесь, сыны Европы
От Закавказья до Альбиона!»

Сила в единстве - лишь в это верьте!
Каждый пусть знает, и жнец, и витязь:
Скоро вас стиснут объятья смерти,
Если вы все не объединитесь!



* * *

Скифия
(Поэма)

Пролог
Настанет ночь, усну я в тихой зале
Под мерный шепот золотой луны,
Поющей сказку из небесной дали
Про чудеса таинственной страны.

И этот полуночный нежный шёпот
Навеет мне забытый древний сон:
Услышу я наречий странных рокот
Далёких и неведомых племён.

Я стану соучастником событий,
Кипевших до меня за сотни лет:
Ужасных битв, больших кровопролитий,
Жестоких поражений и побед.

Услышу я Таврийские напевы
Приданий про богов и про царей,
Поведают мне их морские девы,
Блестя на солнце чешуёй своей.

И если скифианка молодая
Меня любовным заколдует сном,
Старинной ворожбой к себе прельщая,
Я всё же возвращусь в родимый дом.

И для чужого древнего народа
Родной народ не позабуду свой.
И сохранивши волю и свободу,
Из дальних странствий я вернусь домой.

Теперь я вам поведаю приданье -
Мой странный и загадочный рассказ,
Который в наши частые свиданья
Луна пересказала мне не раз.

1

Велик и славен Скифии народ:
Он мощную державу основал,
Лежащую между дунайских вод,
Донских степей и древних крымских скал.

2

Был завоёван скифами склавин
И тавр был безраздельно покорён,
Народ им подчинился не один -
Их соблюдали многие закон.

3

Настал великий час для всех племён -
Опередив соперников – князей,
Один владетель занял царский трон,
То был великий, мудрый царь Атей.

4

Создав страну, невидану досель,
Захватнической страстью обуян,
Он много ближних захватил земель,
Он покорил немало дальних стран.

5

И, может, скифы захватили б Рим,
Но Македонский царь Филипп Второй
На них напал - Атей убит, и с ним
Погибла слава Скифии родной.

6

А после свой воинственный народ
Скилур возглавил - мудрый сын богов.
Опять повёл он армию в поход
На полчища недремлющих врагов.

7

И он, по милосердию небес
От караванных отстранив путей,
Ограбил Ольвию, ограбил Херсонес
(Скилур ни чуть не хуже, чем Атей.)
8

Но, ах - ничто не вечно под луной:
В упадке Скифия и с севера идёт
Неаполь Скифский истребить войной
Опасный враг - бесчинствующий гот.

9
Увы, пришли иные времена,
И третий век для скифов стал концом:
Разорена их слабая страна,
Остгот устроил варварский погром.

10

И растворились скифы в племенах,
В славянах, готах, таврах и других,
Погиб народ, чей безымянный прах
Остался навсегда в степях родных.

11

Они ушли, как в реках, иногда
(Бегущих по равнинам жарких стран)
Уходит испареньями вода,
Так и не встретив дальний океан.

12

Да, скифы нынче вымерший народ,
Они лишь факт истории страны,
Но всё ж они уже который год
Из тьмы веков мне навевают сны.




* * *




Самурай

В сад цветущий забрела дремота,
Сумерки. Вглядевшись в полутьму,
Он стоит, и сказочное что-то
Меж деревьев чудится ему...

Смертному оказывая милость,
Одухотворённа и бледна,
Из-за туч неспешно появилась
Серебром одетая луна.

Он уходит прочь, объят печалью,
И из-за его могучих плеч
Тускло блещет смертоносной сталью
Темноватый самурайский меч.





Поэтический сборник Ты и Я



С любовью посвящаю моей матери

* * * * *
Ты светла и лебедина,
Потому-то не шутя
Я влюблён в тебя, Марина,
Как наивное дитя.

От любви чуть ни растая,
Пригвоздясь к твоей руке,
За тобой хожу, родная,
Словно пёс на поводке.

Ведьме тонко-изощрённой
Лишь возможно так легко
Завладеть моей персоной,
Как Марине Головко.

О, Марина! Ты сирена,
И, конечно, не одну
Душу с тверди постепенно
Ты свела к морскому дну!

Но, поскольку лебедина,
Хороша ты и легка,
То влюблён в тебя, Марина,
Я, пожалуй, на века!









…………………………
…………………………

Веселились и играли
Три наяды у реки
И соцветия вплетали
В изумрудные венки.

Не печального, ни злого
В душах не было у них,
Лишь веселья озорного
В каждой было на троих.

Ах была бы мне отрада
Веселиться в их кругу,
Но увы, я не наяда –
С ними быть я не могу.

Человек я, и конечно
У меня другой удел:
Зевс судил мне время грешно
Проводить средь мелких дел.

Я живу в плену сомнений,
И конечно же меня
После смерти гнев Эрений
Ждет средь адова огня.


* * * * *
Минуты бегут, минуты спешат,
Минутам не сложим счёт.
Им нету, конечно, пути назад,
А только пути вперет.

Живя, ты греши или не греши,
А только ведь всё одно:
Умрёшь - и осколки твоей души
Увидят Вселенной дно…
……………………………
……………………………





Посвящается моей жене Наташе.
Не грусти, не печалься, родная.
Что невзгоды тебе? Посмотри,
Как восток несказанно сияет
Светом утренней, юной зари!

Тёплым заревом спальня залита,
И в окне сноп лучей золотой -
Это Солнце свернуло с орбиты,
Захотев повстречаться с тобой.

Все житейские страсти и муки
Ты забудь, бросив вызов судьбе.
Посмотри как горячие руки
Солнце дружески тянет к тебе.

Вся природа так преобразилась,
За окном зацветает сирень.
Ну зачем же, скажи мне на милость,
Быть мрачней, чем полночная тень?
………………………………………….
………………………………………….


08.-09.12.2003.












* * * * * * * * *
Гонимый высшим светом.
Имел немалый дар:
Талантливым поэтом
Был Жан де ля Нуар.

Известный, но опальный
Поэт и джентльмен,
Нуар мой предок дальний
Во множестве колен.

О нём - о человеке
Известно мало мне:
Рождён в 17 веке
В Нуаре, близь Шале,

Он был отважный воин,
Наездник был лихой,
За что был удостоен
Монаршей похвалой.

Военную карьеру
Нуар бы сделать мог,
Да чина офицера
Лишён за пару строк.

Разжалован за дело
Мой предок был не зря:
В строках он этих смело
Обидел короля.

Такую вот проказу
Он совершил, ему
Возможно было сразу
Отправиться в тюрьму.

Но прозевали власти:
Не долго думав, он
От эдакой напасти
Ушёл на Альбион.

С отечеством проститься
Ему пришлось тогда.
Он знал: не возвратиться
Ему уж некогда

Во Францию родную.
А в Англии ж Нуар
Вёл жизнь весьма простую:
Писал, имея дар.

И именно за это
Выл уважаем он,
И в Англии поэтом
Известным стал сэр Джон.

Его стихотвореньям
Недавно, в Новый Год,
На зле моим сомненьям
Я сделал перевод

И пусть русскоязычный
Читатель мой прочтёт
С английского отличный,
Изрядный перевод.



* * * * *

N.N.
В тебе, кто так прекрасна,
Как ясная звезда,
Таинственно и страстно
Живёт одна мечта.

Ты дышишь той мечтою,
Ты ей живёшь, томясь.
Твоя душа покоя
Не знала отродясь.

Когда же спишь, средь ночи
Мечта твоей души
Острей, и видят очи
Виденья-миражи.

В ночи к тебе туманный
Льнёт светлый сон, и ты
Вдруг узнаёшь нежданно
Любимые черты.

Вот он - вот твой родимый
Вдруг пред тобой возник,
Чей светел лик немнимый,
Чей чуден тонкий лик.

Чиста его улыбка,
Горда его глава.
Он в лунном свете зыбком
Твердит тебе слова:

«О как ты совершенна,
Прекрасна и чиста!
Мне целовать блаженно
Во век твои уста».

Ты счастлива, но тает
Твой сон, его гоня,
Над миром свет взлетает
Родившегося дня.



Ольге Павелковской
* * * * *
Твоя необычна природа-
С собою живешь ты в борьбе,
Ведь души двух разных народов
Слились во едино в тебе.

Кто опытен в плане житейском,
Заметит, уж как не скажи,
Под лоском твоим европейским
Восточные грани души.

Такие породы и масти
На свете престранные есть:
Вот слиты две разные части -
Дракона с русалкою смесь.

Как кара небес, неминучий,
Для недругов храбрый дракон -
Китая защитник могучий,
И ты - это вылитый он.

Русалка ж - славянская дева
(Коварство и блеск воплоти),
Мурлыкает нежно напевы:
Услышишь - собьешься в пути.

Владея убийственным даром,
Лукаво приманит, и вот
Поверив магическим чарам,
Прельщён ею целый народ.

И движутся люди за нею,
Влечет их таинственный рок –
Скорее-скорее-скорее
К Нептуну в заветный чертог.

Спешат все, предчувствия полны,
Что счастьем их кончится путь;
Плывут, и ныряют сквозь волны,
Желая быстрей утонуть.

Вот так же и ты: ты пленяешь,
Ввергая в погибель людей;
Ты в омут губительный манишь
Души океанской своей.

Бывает, не сплю – и средь ночи
Я фото твоё достаю,
И смотрят русалочьи очи
В погибшую душу мою.

И я засыпаю, желая
С тобой повстречаться во сне.
Прейди же - пусть капелька, рая
Подарена будет и мне.
22-23.03.2001.




***
Еду я в широком поле:
Все дороги замело;
На заснеженном просторе
Вижу милое село.
Там живёт моя родная
Во бревенчатой избе,
Где печурка расписная
И наличники в резьбе.
Встретит милая солдата
И обнимет посильней.-
Уж она то будет рада,
Что живым вернулся к ней!
Расскажу я ей про битвы,
Про сражений чёрный дым
И про скорбные молитвы
По товарищам моим,
И про дальние походы,
И про бранное житьё,
И про то, как эти годы
Коротал я без неё.
Вот знакомая избушка.
Спрыгнул я с коня, стучу.
Заглянул в окно: старушка
В полутьме зажгла свечу;
Дверь тихонько отворила?
"Что тебе, Ты кто такой?"-
У меня она спросила,-
«Что, солдатик, на постой?»
"Нет, ночлега мне не надо,
Я совсем не на постой.
Здесь живёт моя отрада,
Я приехал к ней, домой!"
Тут старушка побледнела
И сказала вдруг она:
"Тут, уж, вот какое дело-
Умерла твоя жена..."
Ю.10-31«10.1998.


* * * * *

Ещё с детских лет занимала меня
Загадочность нашей планеты:
Хотел я постичь все загадки Огня,
Все таинства Мрака и Света;

Хотел я с русалками дружбу завесть,
Проникнув сквозь толщи морские,
Туда, гне мерцает планктонная взвесь,
Где замки Нептуна златые.

Хотел я науку когда-то познать –
Природности формы и меры;
Меня занимала звериная стать
Мангуста, орла и Пантеры.

Я грезил, мечтал, я читал много книг,
Я был и мудрец, и ребёнок,
И вскоре открылся мне странный язык:
Умён, благороден и тонок.

Во мне словно Демон какой-то воскрес,
Колдун, упомянутый в Торе:
Я понял, что шепчет загадочно лес,
Как дышет приливами море.

Я нынче так странен и преображён…
Живущий средь снов и мистерий,
Я стал умудрённей, чем древний Хирон,
Я стал светозарней, Чем Гелий.
10.07.2001.









Людмиле Ивановне Черкун

Я очень скоро кончу инстинтут.
И получу желанную награду:
Как крест за прилажание и труд
Дадут диплом мне сине-красноватый.

Пройдут года учёбы наконец,
Но им на смену явятся другие –
Я в жизнь войду, как молодой боец
Вступает тяжко в будни фронтовые.

И вновь пройдут года, почто века,
Всё буду забывать и проклинать я,
И Вечности костлявая рука
Мне здавит кисть в немом рукопожатьи.

Но незабуду я, пока во томе
Не растворюсь, священное мгновенье,
Когда прощаясь Вы дадите мне
Последнее своё благословенье.
09-13. 11.2001.







Эпиграмма на Александра Бутузова.
Та зловещая старуха,
Чьи уродливы красы,
Вам пыталась врезать в ухо
Рукояткою косы.

Но коварный вектор силы
Вдруг пошёл наискосок,
И она Вас угостила
Не по уху, а в висок.

Не была б она ужасна
На мозги и на лицо,
То всмахнула б ненапрасно
Металлическим концом.

И с тех пор, Бутузов Саша,
Вы, множа сваи грехи,
Всё юродствуете, даже
Измышляете стихи.
23.12.2004.



* * * * *

Катерине. К.
Лик твой мил, горда осанка,
От того ли, не пойму,
Что ты южная славянка
По рожденью своему.
От того ль я в восхищенье
На твои гляжу черты,
Что от сербов при рожденье
Их заимствовала ты.
Ну, я думаю, пристало
Уж и тем гордиться мне,
Что украинцев ни мало
Всё же есть в твоей родне.
И затем так лебедина
И светла моя душа,
Что я знаю, Катерина,
Как ты чудно хороша!


* * * * *

Одни - невежи и смутьяны,
Вселенной неизбывный стыд:
Потомки древней обезьяны,
Что из семейства "Гоминид".
Другие - одухотворенны,
В них ум, в них созиданья пыл.
Они венец и честь Вселенной,
И порожденье высших сил.
Но люди все, конечно братья,
В них вера - общая черта.
Лишь свято для одних распятье,
А для других , увы, звезда.

* * * * *

Нынешний день мой народ прославил,
Исто молясь, но и пьянствуя рьяно,
К нам ведь приехал сегодня Павел -
Старый понтифик из Ватикана.

И телевизор вещает страстно,
Что уж теперь-то все мы от ныне
Как никогда заживем прекрасно,
Коль римский папа на Украине.

Все истеричествуют до истомы,
Папино имя склоняют зычно,
Только опять что-то гастрономы
В городе нашем пусты привычно...

Видно Всевышний нас всех оставил,
Манны с небес не послав, но странно...
В чем же тут дело?.. Ах это Павел
К нам заявился из Ватикана...


Коту Муравью

Наливай Мураше чару -
Пусть он пьет ее скорей.
Пусть споет нам под гитару
Наш любимый Муравей.

Он споет про черны очи
Песнь старинную цыган,
И про трепетные ночи,
И про сладостный дурман.

Намурлычет нам романсы,
Ну а может черный кот
Нам классические станцы
С вдохновением прочтет.

Умилимся мы нимало.
Несказавши ничего,
Мы поднимем три бокала
За здоровие его!

* * *

Предо мною жизнь лежит большая,
Но её невзгоды велики.
Жизнь меня изводит, удушая
В цепких лапах бешенной тоски,
И, судьбе не смея покориться,
Но не в силах победить тоску,
Я мечтаю в небо взмыть, как птица,
И упасть на дальнем берегу...
Но теперь мне кажется - я знаю,
Что тоски мне бремя по плечу,
И теперь в цепи крылатой стаи
Быть звеном я вовсе не хочу.
Вас узнал я, были Вы, как фея.
Вы своей уверенной рукой
Злой тоски моей убили змея,
Возвратив мне радость и покой.
Вновь во мне бушуют жизни силы,
И, конечно, просветлён уже
Незабвенной девы образ милый,
Что всегда живёт в моей душе.


* * *


У нашего котищи
Огромные усищи,
Огромный чёрный хвост.
И он не для забавы
Вышагивает браво
Из зала на помост.
За кафедру заходит
И речи он заводит,
Усами шевеля,
Про синхрофазотроны,
Про атомы-нейтроны,
Магнитные поля.
Рисует карты-схемы,
Приводит теоремы
И дефиниций строй,
А мы ему внимаем
И всё запоминаем,
Качая головой.
Но завывает вздорный
Звонок наш коридорный.
Он требует, чтоб нас
Уж с пары отпускали
И больше не держали
Во внеурочный час.
Уж мы шумим изрядно.
Кот говорит нам: «Ладно
Подведена черта
Под нынешним занятьем,
Его след чётко знать Вам.
Спасибо, господа».
Всё приведя к порядку,
Взяв книжки и тетрадку,
Идёт он в деканат.
И там за кружкой чая
С коллегами болтая,
Ест чёрный шоколад.
Ну, а его коллеги -
Хвостами светлопеги
/Стать лучшей из пород/,
Сливаясь в общем хоре,
Шумя и тараторя,
Травили анекдот.
Но тут звонок гнусавит
И всех нас призывает
Идти на пару в срок.
И кот, усы пригладив,
Пенсне на нос приладив,
Идёт уж на урок.
У нашего котищи
Огромные усищи,
Огромный чёрный хвост.
И он не для забавы
Вышагивает браво
Из зала на помост.




* * *


Когда душа поэта
Тонка и влюблена,
То все пороки света
Простить спешит она,
Но нежное созданье -
Соблазн для подлеца
Подвергнуть линчеванью
Без меры и конца.
И смерть идёт к поэту,
Твердя ему: «Ну что ж,
В святую душу эту
Мы всадим острый нож».
И, видя как увечье
Терзает грудь его,
Уж подлость человечья
Справляет торжество.
О сломанные крылья!
О раненная грудь!-
Поэт, своё бессилье
Тебе не обмануть!
Уж скорбной круговерти
Тебе не превозмог -
Гляди, как ангел смерти
Тебя ввергает в ночь!
И я был бит когда-то,
Всех возлюбить спеша..
Почти что как средь ада
Жила моя душа.
И я страдал когда-то,
И смерть меня пырнуть
Была безмерно рада
Клинком зубчатым в грудь,
И, может быть, до срока
Пришла пора уже
В чертог небесный Бога
Лететь моей душе...




Поэтический сборник Плоды терновника

Памяти отца посвящаю


Священная война

* * *

Черный туман окутал город,
Красные флаги на площадях:
Острый серп и тяжелый молот
Ветром надулись в красных снастях.

Ночь изрыгает черные массы,
Улицы полны тысячью тел –
Вышли животные новые расы
Для совершения черных дел.

Гулко идут селевые потоки-
Кожанок в ногу движется строй,
Дьявололицы, дьяволоноги,
В пыль разбивают гранит мостовой.

Тускло мерцают штыки под луною,
В темени мутной означивши сброд…
Чувствуешь, веет самим Сатаною?!
Питер. Октябрь. Семнадцатый год.








* * * * *


Услышьте, прадеды и деды,
Для вас в набат бьет этот стих.
Перешагнувши воды Леты,
Вступите грозно в мир живых!

Вставайте, век пришел ваш снова:
На грудь вам – золото зори!
Вы – соколы гнезда Петрова,
Вы – Врангеля богатыри.

Покиньте холод смертный гроба,
Вот преданная вам рука.
Пусть силе нашей вся Европа
Дивиться, как тому века.

Вставайте ж целыми полками,
Спасите нас от темных сил,
Пусть предводительствует вами
Святой архангел Михаил.

В бою вы храбры и упрямы,
В вас честь и мужество, как встарь,
Так пусть воинственные хамы
Дрожат, взлетая на фонарь!

И пусть свинцовые метели
Побьют немало мужичья,
И в этом благородном деле
Пусть будет лепта и моя!








Посвящается штабс-капитану Шеину – офицеру-танкисту, геройски погибшему в боях на Каховском плацдарме в августе – сентябре 1920 года.

Штабс-капитан Шеин
Вы – настоящий герой,
Славой ваш путь овеян,
Славой и смертной тьмой.
Отвага ваша, как знамя,
Для нас – для грядущих бойцов,
Мы с нею готовы в пламя
И в воду за веру отцов.
Мы с нею пойдем в окопы,
Как вы.- Пусть трепещет хам,
Пусть красные зинджантропы
Падут возле нас к ногам.
Россия, ты жди нас – скоро
Придем мы из тьмы ночей,
И кровью зальется свора –
Свора твоих палачей.
И новой зарей равнина
Зажжется, заблещет пусть –
Россия и Украина –
Воскреснет Святая Русь!
Столетнее свергнем иго,
В геенне пусть сгинет хам,
Пусть Прага, Варшава, Рига
Вновь сестрами будут нам!
Воскреснут Честь и Свобода,
Развеется тьмы туман
И солнце взойдет народа –
Единых навек славян!
И будет славой овеян
Солдат триумфальный час,
И штабс-капитан Шеин
Будет одним из нас.
Так пусть же свершится это,
Так пусть же настанет срок!
О братья, нас ждет победа!
Да здравствуют Русь и Бог!!!





Собранье пёстрых глав

Экспромт Прекрасной Катане
Наш мир ругать – во век не перестану,
Со скверной буду драться и в гробу!
О где же ты, прекрасная Катана,
Вставай, пойдём мы вместе на борьбу!

Как будем драться – объясню в минуту,
Легко манёвр наш боевой постичь:
Я - всех рублю, безжалостно и люто,
Ты - возглашаешь боевой наш клич!

Эх, будет сеча! Праздник лютой стали!
Кровавый пир средь мрака и огня!
Что, человеки, вы едва ль видали
Когда-нибудь ещё таким меня?!

Пусть ахнет мир неслыханной победе,
Пусть зазвонят везде колокола:
Поэт и Муза победили эти
Всевластные до селе силы зла!
01.2010.


* * * * *
Натали Ахундовой

Твой образ жизни мне весьма знаком.
И у меня от боли в горле ком,
И я живу в страданье и в тоске
По чести, вере, дружеской руке,
И мне невыносимо тяжело
Идти войной на человечье зло,
И, подлецов не побеждая рать,
От боли и бессилья умирать...
Я отношений чистый идеал
Из давних лет совсем другой впитал,
Не тот, что ныне "мировой торгаш"
Нам навязал, впадая в наглый раж,
А тот, что, как божественный завет,
От предков взял тому ни мало лет.
О благородстве, славе и любви
В моём саду мне пели соловьи,
Но сад сожжён и соловьёв уж нет,
И чёрным стал когда-то белый свет...

2009.


Люди-лохи
Людей на земле не мало,
И значит наверняка
Планета от нас устала
На многие на века.

Мы страшно грязним планету,
Хотя и живём на ней,
И даже, пожалуй, где-то
Имеем в родне свиней.

Но будет большая лажа
И страшный переполох,
Когда нас планета наша
Стряхнёт, как собака блох.

Дела наши будут плохи,
И вот, в неземной дали,
Поймём мы, что люди-лохи,
Раз Землю не сберегли.
25.12.2005.



* * * * *
Глазами тысяч лун из мрака бытия
Вселенная глядит на нас со всех сторон.
Что для неё наш мир - далёкая Земля?-
Микроскопично малый электрон,
Кружащийся по эллипсам орбит
В свечении холодных тусклых глаз.
Вселенная на нас из тьмы глядит,
Едва ли в безднах замечая нас...
04.06.2000.


* * * * *

Как часто ночью на кровать прилёгши
Я не могу уснуть -
Дневные мысли потускнев, поблёкши,
Стучатся в грудь.
Не видя, чую я во тьме свинцовой
Пустые сны:
Как день сверкает юною авророй
В цвету весны.
Любовью дышит светлое пространство
Над головой.
Оно одело в белое убранство
И нас с тобой.
Случилось потрясающе и странно,
Как в сказке той,
Где Золушка вдруг феею нежданно
Одарена фатой.
Где благородный принц –он франт из франтов,
Творец побед –
Сверкает в блеске аксельбантов
И эполет.
Где чудо всё же изредка бывает –
И подлецов,
И подлость благородство побеждает
В конце концов,
Где ум, где честь, где дышат красотою
Цветы весны…
Но полноте, ведь всё это пустое –
Пустые сны…



* * * * *

На проспектах демонстраций рой,
И мальчишек грязные ватаги;
Реют, вьются, бьются над страной
В небе желто-голубые флаги.

Строй идёт. Сегодня, как всегда,
Лапая визжащую гармошку,
Всё вопит: "Ура! Ура! Ура!"
Многоротая сороконожка.

Замирают серые ряды,
Дружно ложат пестрые букеты -
Малость попривядшие цветы
На могилу скучного поэта.

А потом опять идут, опять.
Славят президента и советы,
Вновь куда-то рвутся возлагать
Не совсем увядшие букеты.

По домам лишь к ночи разойдясь,
Выпивши, в запале вакханальства
Выливают матерную грязь
На соседей, москалей, начальство.

Дни проходят серой чередой.
Что оставим мы потомкам, Сагги?
Сказки? Нет - лишь только над страной,
В небе желто-голубые флаги.



* * * * *


Монорифма

Небо, небо снежного цвета
От заката и до рассвета.
Небу земля подражает где-то,
Снегом покрыта, как небо это.
Там, впереди, за пределами света
Твердь в снеговые наряды одета
На горизонте из белого цвета...






* * * * *

Смотрите ж – вот какая я,
На мне ведь держится игра!
Я королевская ладья,
А в просторечии – тура.

Мне первым руку жмёт король,
Ферзь, заприметив вдалеке,
Приветствует – большая роль
Отведена мне на доске!

Я пешки вражеские бью,
Да и свои, коль есть резон.
Меня боятся как ладью
Не только пешки: конь и слон.

Чтоб враг боялся, бей своих!
Так что пусть знают, так-то вот,
Ведь для меня любой из них
Ничтожество, холоп, илот!

Но сделан ход: какая роль,
Какой трагический момент –
Все живы – пешки, конь, король…
Ладьёй сыграли ж на обмен!


* * * * *

А.М. Юшкевичу
В небесах – застыл ледяной свинец,
В море – континент, что суров и бел…
Здесь для всех судов лишь один конец,
Лишь один печальный удел.

Будет буря, померкнет полярная даль,
Станет твердью вода, всё одно,
И сомкнутся льды, и раздавят сталь,
И корабль пойдёт на дно.

Моряки, увы, страшный жребий вам
Всё же выпадет: навсегда
Перейдёте вы к дальним берегам,
Где лишь ил, песок и вода.

Но идёте вы всё равно в поход –
Долг нельзя не исполнить свой.
Возвращайтесь же хоть и через год
Из метелей и льдов домой.















* * *

Родила мне женушка,
Как сама, точ-в-точ,
Маленькое Солнышко-
Александру-дочь.

Хоть и к маме ближе
По чертам лица,
Норовом, предвижу,
Дочь пойдет в отца.

Смотрит дочь часами
На портрет, где в ряд
Бравые, с усами
Прадеды стоят.

От хандры и стрессов
Средства лучше нет,
Чем краса эфесов,
Шпор и эполет.

Но от мамы, все же,
Дочь возьмет сполна:
Нежной будет тоже,
Тонкой, как она.

Дочку мать прилежно
Выучит всему -
Много знать полезно
Женскому уму.

Зная мира тайны,
Страсти и грехи,
Будет ни случайно
Сочинять стихи. 02.-03.09.2006.





Украинские мотивы

По мотивам Мыколы Братана."Дожинок."

1

Часовые

Станция. Буря.
Ночь. Зима.
-Братцы, закурим?
-Что? Нема...

-Все околеем
Без огня.
-Узкоколейку
Охраняй!

Ветер-бродяга,
Весел, груб,
Комкает стяга
Мокрый чуб.

Конницы топот...
-Юнкера,
Выживет кто тут
До утра!..

Выстрелы. Крики.
Кровь. Штыки.
Звёзды безлики
И близки...

23.01.2006.

2

Артиллеристы

Танки - наши мишени.
Степь черна от брони.
В недорытой траншее
Мы е сержантом одни.

И орудие наше
На пшеничной меже
Бес снарядов, и даже
Без затвора уже.

Среди тел и пожарищ
В смерть войдём мы, как в бой,
Но пока что, товарищ,
Мы живые с тобой.

И сержант виновато
Мне сказал:"Старшина,
Дай-ка, братец, гранату,
Смерть, как жизнь, ведь - одна"...

……………………………………….
……………………………………….

Пламя жаркое люто
Жгло жнивьё средь равнин,
В миг, когда обсалютно
Я остался один...
23.01.2006.

3


Укор
Шарадами читателя сражаем,
Гордыню выставляем напоказ,
А край родной, живя неурожаем,
Не понимает и не слышит нас.

С природою в полях кипит сраженье,
За урожай, за хлеб, за жизнь саму,
А графоман глядит с пренебреженьем
На всю эту "пустую кутерьму".

Привык над землепашцами смеяться
Наш модный стихотворный ротозей,
Хоть род ведёт, как можно догадаться,
Совсем не от маркизов и князей...

Хоть эта мысль мне может не проститься,
Но я её от Вас не утаю:
Как вышло так, что эдакая птица
Чужою родилась в родном краю!?
13.03.2006.




4

Слухи о старости преувеличены

Лысина уже и седина,
Внуки у меня уже не дети,
Только не исчезла ни одна
Из тревог моих на белом свете.

Но не буду хмурым, как сова, -
В стих волью я счастья молодого -
Пусть возникнет привкус волшебства
У людей, влюбляющихся в слово.

Жизнь всегда люблю. Я в этом прав.
Мне б предаться летнему раздолью:
Чуден шепот полуночных трав
Вперемежку с девичьей любовью...

Мне бы горизонт пешком пройти,
А не только степи и полесья,
И ковшом у Млечного Пути
Звёзды зачерпнуть из поднебесья.

Я не стар, и буду, несомненно
Сочинять и выступать публично.
Я переиначу Марка Твена:
Слух, что я старик - преувеличен.
12.03.2006.






Перевод из Володымыра Сосюры,

Романс
Мне всю ночь не давали заснуть соловьи –
Вспоминал я далёкие годы,
Когда молодость мне отдавала свои
Дорогие дары и щедроты.

Хоть и бьюсь я со временем люто,
Всё равно становлюсь я седым.
Мне на ум всё идут почему-то
Те года, когда, был молодым.

Сын проснулся - шаги зазвучали.
Улыбнулся я мысли простой:
Ведь таким же и я был в начале,
Он теперь - это я молодой.


Припев

Как время ни цени,
Как юность ни отрадна,
А всё ж уходят дни
Куда-то безвозвратно.
23.01.2006.




По мотивам Леси Украинки

Слово, зачем не клинок ты булатный,
Тот, что на подвиг был выкован ратный?!
Слово, зачем ты не рыцарский меч,
Тот, что снимал вражьи головы с плеч?!
Слово – единственный способ для мести,
Мы с тобой преданы Долгу и Чести,
Слово, ужаснее тысяч мечей,
Станешь ты карою на палачей!
Станешь хоругвью отважных отрядов,
Свергнешь долой ты подлейших сатрапов,
Встретишь сияние братских мечей,
Гомон услышишь свободных речей,
Станешь для храбрых, бесстрашных бойцов
Грозным оружием на подлецов,
Смело народ поведёшь за собой
Ради Свободы на праведный бой!





Экспромты, пародии, карикатуры.





* * * * *


Мало кто знает, что у Евгения Онегина был кот по имени Давинчи.
Кот любил писать стихи. Это стихотворение он посвятил своей возлюбленной - кошке Шере.

Спокойной ночи, Шера-киска!
Пускай тебе приснится миска,
Где шмат огромный колбасы!
Тебя я чмокаю в усы!!!
Блажен, кто в миске в наше время
Имеет вкусное мяско,
Хотя, увы, добычи бремя
Сейчас ужасно нелегко...
Блажен, кто с молоду был молоТ
И заколачивал бабло,
Кто рыбный и котлетный голод
Мог пережит врагам назло;
Кто странным снам не предавался,
Подгнившей мойвы не чуждался,
Кто со стола тивтели схват,
На кошках много раз женат,
Кто навсегда освободился
От всех к хозяевам долгов,
Кто углеводов и жиров
Немало съел и кто напился...
Пил валерьянку целый век
Усатохвостый человек!



* * * * *


Нежные чувства к бабкам зеленым
Я ощущаю, недолюбленный...
Белых бы девок я полюбил бы,
Но не банкир я, не бодибилдер. -
Девки «накаченных» любят, с «капустой»,
Словно зайчихи... Будь им всем пусто...



* * * * *




Пародия на стихотворение О. П.

Я выплюнул гордость и выпил усталость,
Теперь закусить бы, хоть самую малость...
Для закуси лучше подходят уроды,
Причем не любые, а лучшей пароды.
Как раньше от них я старался отбиться,
И даже пытался от них откупиться,
Потом я подумал: зачем откупаться,
Коль ими возможно прекрасно питаться?...



* * * * * * *



Души портрет

Души, души ты мой портрет -
Задушишь ты его едва,
Ведь у портретов шеи нет,
Едва ли есть и голова.

Но, если же портрет души
Напишешь ты, гордясь собой...
Ну что ж, тогда берись, пиши,
И будь здоров и бог с тобой...



* * * * *

Мой портрет ты не задушишь -
Мой портрет весьма не прост:
Лапы, нос, большие уши
И пушистый рыжий хвост.


* * * * *


Написано от имени В.Ж.

1

Быть козлом чрезвычайно стыдно,
Ну а заячьим козлом стыдней:
Я боюсь всего, и зайцевидно,
Зайцевато трушу с первых дней,

С первых дней моей внутриутробной
Жизни в чреве матери-козы
Я боюсь всего зайцеподобно:
Бури, скачки, голода, грозы.

Все меня страшит, все мне ужасно –
Мир так злобен, беспощаден, лих:
Я боюсь всего зайцеподобно,
Как десяток зайцев и зайчих.

Впрочем, компенсировать возможно
Трусость и застенчивость мои,
Если делать подлость осторожно
С умною коварностью змеи.

Не исправлюсь я подлец-козлина,
Заяц-трус, и пусть хоть тяжкий лом
Все перещетает мне хребтины –
Быть мне вечно заячьим козлом!












2



Быть мне вечно заячьим козлом,
Быть козлом без страха и упрека.
Пусть в меня запустят кирпичом,
Пусть меня побьют весьма жестоко –

Я не отрекусь уж никогда
От казлинно-заячьих замашек –
Трусость, подлость вечно, господа,
Действеннее будут пуль и шашек.

Если нужно, убегай в кусты,
Если нужно, подличай отважно,
И тогда уж точно будешь ты
Жить в почете и в достатке важно.

Исхитряйся, лицемерь, юли,
Подличай с размахом и сверх меры,
Задувая, как в печи угли,
В сердце искру истины и веры.

В этом мире бесконечно злом
Поступать мне нужно адекватно,
Так что быть мне вечно злым козлом,
Не простым, а заячьим понятно.






3


Я не простой – я заячий козел!
Во мне течет кровь благородных предков –
Владетелей угодий, рек и сел,
И родовых наследственных маетков.

Отец мой из козлов, зайчиха мать.
Жизнь прожили в достатке, «честно», чинно,
И мне смогли породу передать
Козлиную, но как-то все ж зайчинно.

Быть подлецом меня учил отец,
Учила мать как трусом быть мне надо,
Но трусоватый из меня подлец
И трушу я уж как-то подловато.

Я к трусости и подлости привык,
Ведь ничего я больше не умею.
Да: я такой, хоть вырви мне кадык,
И хоть наедь грузовиком на шею!



* * * * *
Иронический размышления навеянные
сонетом Вильяма Шекспира № 12

1

Всё пройдёт и время тоже…
Жизнь пройдёт, года итожа…
У преддверия могилы
Стану я больной и хилый,
Вспомню я сотен Шекспира,
Где сказал наш классик милый:
«Жизнь пройдёт, как пара лет… »
Эх, великий был поэт!

2

Жизнь пройдёт, увы и ах…
В свой черёд – умру,
Превратится тело в прах
Как-то поутру.

А душа моя к ночи
Улетит во тьму,
Только звёзды, Бог, включи
Сердцу моему…

Чтоб во тьме небытия
Не блуждал, как бес,
Очень уж желаю я
Видеть свет небес…

На земле я жил в аду,
А теперь я в рай приду…











Художественная проза


Плоды терновника (цикл притч).
Павел ИВАНОВ-ОСТОСЛАВСКИЙ
1
Женщины всегда выбирают в своих мечтах мужчину, который бы самозабвенно защищал их интересы, восторгался ими, во всём угождал. Когда же женщины находят такого мужчину, то очень быстро низводят его до положения своего раба. Оказывается, что выполнять все женские желания – признак слабости. А слабый мужчина женщине не нужен. Ей нужен сильный, то есть такой, который способен психологически и физически подчинить женщину, превратить женщину в собаку и держать её на коротком поводке. О таких самцах женщины сознательно, может быть, не мечтают, но подсознательно к ним всегда стремятся. Таким образом, можно утверждать: женщинам не нужен мужчина (возлюбленный, муж, будущий отец их детей) – им нужен жесткий, часто жестокий, но «справедливый» хозяин, виртуозно владеющий искусством «кнута и пряника». Им нужен самец.
2
Человеческая душа создана из гораздо более хрупкой материи, чем человеческое тело. Поэтому духовно люди умирают значительно раньше, чем физически. Всё проходит слишком быстро: любовь, честь, благородство, талант. Теряется новизна ощущения мира. Жизнь выжигает коленным железом несправедливости, боли и обиды из человека всё доброе. Со временем не остаётся ничего духовного, чем можно было бы дорожить. Появляется омерзение перед жизнью, потом равнодушие к ней… Потом становишься подлецом – таким же как все… Неизбежно доживаешься до того, что понимаешь: жизнь бессмысленна, бессмысленна, как бы она ни сложилась: блестяще ли или наоборот бездарно… Всё не имеет никакого смысла…
3
Человеческим миром правит Дьявол. Всё, или почти всё, что происходит среди людей, подчинено воле Лукавого. Чем дольше живу, тем глубже в этом убеждаюсь. Бог – слаб и беззащитен, Дьявол же - всемогущ… Если на улице встретится интеллигентный, добрый и порядочный человек с бандой уголовников, кто из них победит? Конечно, победят бандиты. Интеллигент и слова не успеет произнести, аппелируя к совести и человечности нападающих, как получит по голове, и если его не убьют, это будет для него большой «удачей»… На планете Земля созданы все условия, чтобы хорошо жилось подлецам. Миром руководят самые злые и беспринципные люди. Именно эти люди стоят над законом, а закон ими придуман для слабых, как формально оправданный повод помыкать людьми. Не даром говорят: «Украдешь буханку хлеба – попадёшь в тюрьму, украдешь целую отрасль промышленности, или провинцию страны – станешь президентом»… Как же я хотел в юности, чтобы всё зависело от Бога! Внутренне смутно чувствуя звериную, сатанинскую сущность жизни и потому где-то понимая, что Бога нет, я внутренне очень протестовал против такого положения вещей. Когда мне становилось в жизни особенно тяжело, я обращался к Вселенной со словами: «Бог, будь! Я требую, чтобы Бог был! В этом моё спасение и надежда… » Вселенная отвечала на мои немые мольбы только тогда, когда нашептывала мне стихи… Шепот Вселенной убеждал меня: Бог есть, но к планете Земля и к судьбам её обитателей он не имеет никакого отношения… Здесь правит Дьявол…







Был когда-то у меня приятель

Был когда-то у меня приятель один, звали его Иваном Петровичем, вот только фамилию его я не скажу – не помню: давно дело было. Жил Иван Петрович, как все: чистил по утрам зубы; ругался с женой; ходил на работу; на выходных позволял себе расслабиться с бутылочкой пива перед телевизором; раз в месяц в кампании таких же, как он, обыкновенных и в меру приличных «товарищей» устраивал веселые пирушки, на которых обсуждались животрепещущие и бесконечно важные вопросы: футбол, работа и влияние водки, на женский и человеческий организм. И было бы у Ивана Петровича всё как всегда и как у всех до самой его смерти в результате старости, но стал он замечать, что творится с ним что-то неладное. Стал Иван Петрович чувствовать себя плохо – то у него в одном боку колоть начинает, то в другом, то вдруг в спине заболит. Естественно, к врачам он не обращался – надеялся на авось: рассосётся, мол, само. Терпел Иван Петрович, терпел до тех пор, пока ему в один не очень прекрасный день совсем плохо ни сделалось. Потемнело у него в глазах, в ушах шуметь начало, появились тошнота и головокружение сильное – коллапс, одним словом, да и только. Упал Иван Петрович в своём офисе прямо на клавиатуру вверенного ему начальством казённого компьютера и лишился чувств. Впрочем, не все чувства у него поначалу отнялись, осталось одно – шестое, которым люди, находящиеся в состоянии клинической смерти, божий свет видят. И вот чувствует Иван Петрович каким-то немыслимым образом, что будто бы все его органы пытаются обособиться от него, будто бы наделены они собственным интеллектом и разумением. Вдруг слышит он голос печени своей:
- Совсем ты меня замучил, Иван, своим пьянством каждодневным. Что я – лошадь трёхжильная, чтобы так вкалывать? Что я, кроме водки и сала с чесноком не заслужила ничего больше? Мозгов у тебя нет, Иван!
- Печень, - подумал Иван Петрович,- роду женского, потому претензии предъявляет! Ну прямо, как жена…
И услышал он голос мозга своего:
- Не жалеешь ты меня, Иван, заставляешь всякие грязные словечки усваивать и не пользуешься мною по назначению. Умный у тебя мозг, а сам ты дурак! Ухожу я от тебя и спинной мозг забираю с собою. И с печенью твоей не хотим мы иметь ничего общего. Прекращаем мышление и иннервацию.
Почувствовал Иван Петрович вдруг, что исчез мозг, наитием понял: нет больше мозга…
И услышал он голос сердца своего:
- Что я делаю в этом организме? Ты всю жизнь, Иван, совершал мерзости, людей обижал зазря и сам обижался не по делу, сколько же скотства совершил ты на своем веку! Мозг тебе дефективный достался! Ухожу я от тебя! Прощай, Иван… Хотел почувствовать Иван Петрович сердце своё, да не смог – нету сердца. И услышал он голос прямой кишки своей:
- Ага, ушились мозги с сердцем – интеллигенты хреновы, и печёнку с собой прихватили! Ха-ха-ха! Ну теперь держись, Иван, сожру я тебя изнутри – все твои органы во мне рассосутся! Они ведь все мне служили – я последнее звено в цепочке питания! Я главная в твоём теле!
И почувствовал Иван Петрович, что прямая кишка его стала главной и что поглощает она весь организм его, словно черная дыра космическую материю… Испугался Иван Петрович, да только каким органом испугался, не понял – не было больше органов у него – не единого…
- Ах, ну разве душа, - подумал Иван Петрович, - она то ещё осталась.
Но в ответ никто не отозвался… Странно, - подумал Иван Петрович, - значит души-то у меня никогда и не было??? И вдруг увидел перед собой Иван Петрович темень беспросветную и великую, как само Мироздание, и была эта темень последним, что он почувствовал…
После смерти Ивана Петровича прямо на рабочем месте, его родные, как водится, определили усопшее тело его в морг. Да только вот на следующее утро обнаружилось, что тело пропало… Жена и дети, впавшие по такому случаю в состояние крайнего неприятного изумления, стали предъявлять жалобы руководству медучреждения, которому подчинялся морг. Да только все усилия оказались напрасными. Медики от удивления только разводили руками. Уголовное дело по факту исчезновения трупа заводить не стали – зачем: человека уже не вернуть, тем более, что тело не так важно, как душа, а душа его, как полагали многие, попала на небеса – в Рай то бишь…






Благородный принц
(Сказка для взрослых; все совпадения неслучайны… )

В одной делёкой-делёкой стране, окруженной высокими горами и густыми лесами, жил да был принц - сын местных короля и королевы. Родители его любили и лелеяли. Он тоже отвечал им любовью. Он вообще любил весь мир. Воспитанные в традициях мудрой и благородной старины, принц искренне считал, что красота человеческих отношений, честность и ум - залог жизненного успеха и процветания. Стоит человеку научиться поступать в соответствии с кодексом аристократической чести, быть милосердным и добрым, как он сразу достигнет в жизни любых высот, всего, чего пожелает.

Принц любил смотреть из окон королевского замка, расположенного на высокой скале, как всходит солнце. Золотисто-оранжевый диск неспешно поднимался из-за далёких лесов, менялись очертания сероватых облаков на горизонте, рассеивалась дымка, кутавшая своим полупрозрачным флёром далёкие силуэты горных вершин. И казалось принцу, что нет ничего прекраснее и замечательнее, чем жизнь.

Принц любил жизнь, любил людей. Бывало, облачившись в наряд небогатого дворянина, он гулял по улочкам города, окружавшим королевский замок. Будучи не узнанным, он прохаживался по торговой площади среди шумных и суетливых горожан, занятых мелким торгом и обычными разговорами на бытовые темы. Иногда, одарив бедного студента или старика, золотым он искренне радовался тому, что может хоть кого-то сделать счастливым.

Время шло. Принц рос. Он начал всерьёз заниматься науками. Штудируя учебники и читая разнообразную литературу, принц мечтал о том золотом времени, когда он сможет помогать отцу в управлении государством и когда его ум и знания послужат во благо народа и королевства.

Однажды в замке появился гонец. Он был прислан одним генералом, комендантом далёкого гарнизона, расположенного на самой границе государства. Гонец привёз важную бумагу, которую король читал с большим волнением, после чего приказал готовить армию к бою и объявил королевский замок на осадном положении. Среди придворных разнеслась весть, что в приделы страны вторгся страшный двинадцатиглавый Дракон. Он сжёг до тла одну отдалённую крепость, разрушил несколько деревень и навёл смертный ужас на всё королевство. Самым страшным качеством дракона, говорили придворные, было владение чёрной магией. Дракон с помощью заговоров и ворожбы отбирал у людей души, делая их злыми и подлыми змеёнышами, такими же, как он сам.

Через несколько дней в воздухе стал чувствоваться запах гари. Горизонт заволокло дымами далёких пожаров. Где-то глухо ухали пушки; взывали к помощи Всевишнего нескончаемым звоном колокола церквей... Резкие порывы ветра трепали королевские стяги на башнях замка, заставляя их, словно израненных птиц, рваться к небу и никнуть в бессилии и предсмертной муке… Вскоре грянул металлический гром, небо стало чернеть, как в сумерки. Над замком появилась чёрная тень Дракона. Наступила ночь. Огромная рычащая и воющая громадина нависла над королевским замком. Из всех двенадцати глоток дракон извергал пламя. На его железной чешуе мелькали отблески огня. Принц подбежал к одной из пушек, стоявших на бастионе замка, зарядил ядро и выстрелил в ужасное чудище. Тотчас же мощный удар пламени обрушился откуда-то сверху… Нестерпимая боль пронизала тело принца, он провалился в чёрную бездну, глухую и бездонную, как приисподняя…

Очнулся принц среди огромных гранитных глыб. Оглянувшись вокруг, он увидел, что окружает его каменная пустыня. Только кое-где её оживляли редкие уцелевшие от пожаров домишки бедняков и сломанные деревья. Принц пошел к беднякам, но они сторонились его. Никто не узнал в нём сына короля и королевы.

-Люди, это же я,- кричал им принц,- я раздавал вам золотые монеты, я учил вас красоте и любви, я отстрою королевство и обязательно сделаю вас счастливыми!

В ответ люди зло усмехались ему, а некоторые даже бросали в него камнями. Ни у кого принц не нашел доброго слова, никто не дал ему приюта, никто не попросил у него помощи, совета или наставления. Люди стали считать его прокажённым. Собираясь иногда небольшими ватагами и вооружась кистенями и палками, они выслеживали его на пустынных дорогах королевства и, встретив, били и гнали прочь – подальше от родных жилищ – в глухие леса, на пустынные болота, за высокие горы…

Стал принц жить один, в лесной чаще, как зверь. Пробираясь изредка возле человеческого жилья, он чувствовал всякий раз запах гари, странный металлический скрежет и шипение… Он видел по ночам в окнах домов крававо-оранживые отблески пламени… Это люди-змеёныши о чём-то перешёптывались друг с другом, воздавая славу дракону и молясь на него, как на единственного и непобедимого своего покровителя…

Проклял принц свою судьбу и весь белый свет, поднялся он на самую высокую скалу и бросился вниз, в пропасть…

Ни что не напоминает теперь, что жил на Земле благородный принц; существовало ли на самом деле его королевство никому не известно. А вот Дракон – живёт и здравствует. Он продолжает сжигать города и сёла, убивать людей и превращать их в подобных себе змеенышей. Ему поют хвалу и на него молятся. Все уверены, что так всегда было и всегда будет; так будет продолжаться вечно…



Приложение
(семейные хроники)


История Остославских
Остославские семейство херсонских дворян и почетных граждан, известных по документам и семейным преданиям, сохранившемся у потомков, с начала 20 века. Первым достоверным фактам их истории следует считать дату рождения основателя фамилии Ивана Семеновича Остославского-1811 год. Эта дата приводится в некоторых документах. Кроме того она упоминается на могильной плите Остославского, умершего в 1877 году и похороненного в Херсоне на старом кладбище.
На фоне многих высших херсонских чиновников второй половины 19 века, И.С. Остославский (бывший в 70-ые годы обер-бургомистром Херсона) представляется весьма интересной и колоритной фигурой. Пребывая в Херсоне на государственной службе с 1848 по 1877 год, он сделал очень многое для благоустройства родного города. Благодаря его административно-управленческим способностям прокладывались дороги, собирались пожертвования для неимущих, строились лазареты, мастерские, странноприимные дома.
Будучи не только обер-бургомистром Херсона, но и купцом второй гильдии, и гласным Херсонской городской думы, И.С. Остославский жертвовал огромные суммы на нужды города. На его личные средства содержались ночлежные заведения не только в Херсоне, но и в Николаеве.
И.С.Остославский был крупным домовладельцем. В Херсоне ему принадлежало несколько домов по улице Преображенской (ныне Декабристов). Этот факт его биографии иллюстрирует сохранившаяся до нашего времени повестка, присланная ему Управой Херсонской городской думы в качестве платежной ведомости за недвижимое имущество. Дома, упомянутые в этом документе, существуют и поныне.
В собственном владении И.С. Остославского находилось три торговых корабля Они осуществляли коммерческие связи своего хозяина с Нидерландами, Бельгией, Францией и Испанией. В последствие торговая флотилия Ивана Остославского потерпела крушение в Бискайском заливе. Все товары, которыми были нагружены суда, погибли - И.С. Остославский был разорен.
Умер Иван Остославский в 1877 году, оставив немалые долги.
Согласно сообщению Херсонских губернских ведомостей (62 за 1866 год) И.С. Остославский «…за похвальную службу по выборам городского общества в разных должностях с 1848 года беспрерывно, и в последнее время, в звании старшего бургомистра Херсонского городского магистрата… удостоен звания степенного гражданина…» В 1871 году Иван Остославский был высочайше пожалован шейной золотой медалью «За усердие» для ношения на Анненской ленте.
Херсонские губернские ведомости за 1876 год 79 сообщают о том, что «…Во время холерной эпидемии 1872 года И.С. Остославский взял на себя организацию на набережной Днепра кухни и помещения для дешевых обедов».
«27 Сентября 1876 года награжден золотой медалью «За усердие» для ношения на шее на Андреевской ленте».
Согласно семейным преданиям, сохранившемся у многих потомков И.С. Остославского, в его доме по большим праздникам устраивались шумные и роскошные приемы. На них бывали известные люди города. Сам генерал-губернатор и вице-губернатор посещали дом Ивана Семеновича. Танцуя мазурки и полонезы, они обменивались изящными любезностями с дамами и сдержанными колкостями с бесшабашными полупьяными офицерами херсонского гарнизона, никак не хотевшими признать за собой власть еще кого-нибудь, кроме полкового командира и Государя Императора.
Херсонскими историками-краеведами было выдвинуто несколько гипотез, проливающих свет на восходящие родственные связи Ивана Семеновича. Например, заведующая отделом истории досоветского периода Херсонского краеведческого музея Екатерина Черная, придерживается версии о происхождении И.С.Остославского из русского православного духовенства, некоторые потомки Ивана Семеновича считают его отпрыском польской шляхты, лишившейся дворянского статуса благодаря участию в восстании Костюшко.
И.С. Остославский был женат два раза. Вторая его супруга-Ирина Никаноровна Акулинина - происходила из старинной купеческой фамилии, переселившейся в Херсон из Елисаветграда Родословная Акулининых частично восстановлена нами .Она достигает эпохи Петра Великого и теряется где-то в многочисленных русских смутах 17 века.
От брака Ивана Остославского и Ирины Акулининой родилось восьмеро детей. Наиболее талантливые из них впоследствии достигли высокого положения в обществе, стали известными и уважаемыми людьми не только в Херсоне, но и во всем Таврическом крае.
Старший сын Ивана Семеновича- Василий- закончил физико-математический факультет Новороссийского университета со степенью кандидата наук. Занимался преподавательской деятельностью. Был директором Первого одесского реального училища. За успехи на педагогическом поприще возведен в статские советники, пожалован орденами св. Владимира 3 степ., св. Анны 3 степ., св. Станислава 3 степ. В.И. Остославский в течение ряда лет исполнял должность гласного Херсонской городской думы. Отличаясь гордым независимым характером и социалистическими убеждениями, он не боялся с думской трибуны критиковать царское правительство за костность и легкомысленное отношение к нуждам простого народа.
Василий Остославский был женат на Валентине Епифановне Иващенко- директрисе одной из мариупольских женских гимназий.
Умер В.И. Остославский в 1922 году от голода.
Младший сын Ивана Семеновича Остославского - Иван- окончил юнкерское училище и стал офицером. В последствии участвовал в русско-японской войне 1905 года. Приблизительно в 1914-15 годах вышел в отставку в чине полковника действительной службы.
Во время своего офицерства Иван Иванович был особенно желанным гостем на светских раутах, балах и праздничных концертах, даваемых время от времени в своих домах знатными господами Херсона и Одессы. Природная утонченность и блестящее воспитание делали его объектом неподдельного интереса, завести и даже восхищения. Видя в Иване Остославской изящный аристократизм и цепкий, глубокий ум, многие искренне очаровывались им.
Немалый интерес для исторического исследования представляет личность одной из дочерей Ивана Семеновича Остославского- Ольги. Среди жителей Херсона ходили легенды о ее деловых и умственных способностях. Эти легенды лучше всего может проиллюстрировать такой факт из биографии Ольги Остославской—на Высшие женские медицинские курсы, набиравшие студенток по всей России, в том числе и в Херсонской губернии, она поступила, преодолев конкурс в сто человек на одно место. Успешно окончив учебу, О.И. Остославская стала практическим врачом. Работала в Нарченске- в тюрьмах добровольно и бесплатно лечила заключенных.
Умерла в Херсоне 17 июля 1939 года.
Очень яркой и неординарной личностью был внук Ивана Семеновича Остославского - Иван Васильевич. Переехав в Москву в 20-ые годы, он стал родоначальником московской линии рода Остославских. Будучи талантливым ученым и изобретателем, И.В. Остославский встал у истоков советской гидроаэродинамики, В 40-ые годы он руководил всеми научными разработками, проводившимися в Центральном гидроаэродинамическом институте. Защитив докторскую диссертацию, стал профессором, академиком, лауреатом Сталинской премии, кавалером ордена Ленина и Отечественной войны первой степени.
Подобно своему отцу пошла по научной стезе дочь Ивана Васильевича Остославского-Валентина. Она окончила химический факультет МГУ и защитила кандидатскую диссертацию. Валентина Ивановна - самый младший и последний потомок рода Остославских по мужской линии. На ней Остославские пресекаются, переходя только в женские колена. Потомком Остославских по женской линии является сын Валентины Ивановны Иван Корнилов.
Отпрысками этого рода по женской линии являются Фроловы. Одна из дочерей Ивана Семеновича Остославского – Анна - вышла замуж за протоиерея Василия Корнильевича Фролова. Их дети - Борис, Сергей, Евгения и Юлия дали многочисленное потомство. Женская линия Остославских, основанная Анной Ивановной, является единственной неприсекшийся до сих пор. А все другие, как мужские, так и женские колена этой фамилии в нестоящее время потомства не имеют.
Среди херсонских дворян и почетных граждан Фроловых, являющихся потомками Остославских в своих младших коленах, следует упомянуть прежде всего о Борисе Васильевиче Фролове. Он родился недалеко от Херсона в селе Збурьевка около 1888 года. Закончив 7 классов Второй херсонской гимназии, поступил в юнкерское училище. Впоследствии стал офицером, служил в чине поручика в Херсонской комендатуре, Во время гражданской войны участвовал в белом движении. В 30-ые годы Борис Васильевич окончил медицинский институт и стал врачом-стоматологом. Участвовал в Великой Отечественной. Демобилизован в звании майора военно-медицинской службы. После войны возглавил Областную Ивано-Франковскую стоматполиклинику. Награжден Орденом Ленина и званием «Заслуженный врач УССР».
Совсем по-иному сложилась судьба младшего сына А.И. Остославской - Сергея Фролова. Он родился около 1895 года. Перед самым началом Первой Мировой войны окончил с отличием Санкт-Петербургский политехнический институт и стал инженером-судостроителем. В 1914 году был мобилизован в Российский императорский военно-морской флот. В 1918 году старший лейтенант Сергей Фролов на своем миноносце «Решительный» ушел во Францию. В Марселе его судно было интернировано. Заболев брюшным тифом, он вскоре умер. Ему было двадцать пять лет.
Одна из дочерей Анны Ивановны Остославской – Юлия - тоже представляется нам человеком весьма небезынтересным. Переняв от предков природное изящество и утонченность, она обладала довольно притягательной внешностью и считалась выгодной партией в среде херсонского дворянства и офицерства. В 1922 году Юлия Фролова вышла замуж за бывшего царского и белого офицера Михаила Николаевича Иванова. Революционное и послереволюционное лихолетье она перенесла весьма тяжело.
От брака Юлии Васильевны Фроловой и Михаила Николаевича Иванова в 1923 году родился сын - Игорь. В 1944 году он был мобилизован в советскую армию. Служа в Таганрогской пехотной дивизии 5-ой Ударной армии ген. Берзарина, участвовал в Яссо-Кишеневской операции. Был дважды ранен. Награжден орденами Отечественной войны 1 и 2 степени и орденом Красной Звезды(а в наше время еще и орденом «За мужество»).В 1945 году демобилизован. После войны Игорь Михайлович Иванов был репрессирован «за социально чуждое происхождение» . В 1962 году окончил Ивано-Франковский мединститут. В 1980 защитил кандидатскую.
Игорь Иванов был женат дважды. Имеет двух сыновей- Сергея (1960 года рождения) и Павла (1978 года рождения). В январе 1992-избран вице-предводителем херсонского губернского дворянства. В 1996 году Игорь Михайлович пожалован действительным членством Российского Дворянского Собрания.
Многие потомки Остославских живут в Херсоне и сейчас. Они берегут память о своих славных предках, сохранившуюся в виде документов, вещей и семейных преданий. Много материальных свидетельств деятельности Остославских хранится в Херсонском краеведческом музее, сотрудники которого изучают историю этого херсонского семейства, сделавшего в прошлом многое для развития культуры и экономики нашего города.

Н.И.






История Фроловых
Дворяне и почетные граждане Фроловы известны в Херсоне со второй половины 19 столетия. Их родоначальник-военный медик Корнилий Александрович Фролов приехал в наш город вмести со своим полком откуда-то из центральной России. Со временем он был избран гласным Херсонской городской думы. Исполнял эту должность с 1883 по 1886 год. Его общественно-политическая деятельность была направлена, в первую очередь, на поддержку богоугодных заведений, больниц и народных училищ, особенно предназначенных для малоимущих.
Семья Корнилия Фролова по тем временам не считалась богатой. Фроловы жили в одноэтажном каменном доме на ул. Преображенской (ныне ул. Декабристов, 71).У них был собственный выезд, во дворе виноградник и сад. Жалование, получаемое на государственной службе, позволяло К.А. Фролову безбедно содержать шестеро детей, жену и несколько человек прислуги.
Супруга Корнилия Александровича - Лукерья Семеновна - происходила из запорожского казачества. Она была человеком религиозным и строгим. Своих детей воспитывала в духе дисциплины и порядка. В доме четко соблюдалась субординация.
В семье Фроловых было пятеро сыновей и одна дочь(ее имя до нас не дошло).Самый старший- Иван- родился около 1850 года. Окончил юнкерское училище. В русско-турецкую компанию 1877 года был офицером русской комендатуры острова Крит. Во время Первой мировой служил в 60 Замостском пехотном полку. Стал полковником действительной службы, при отставке генерал-майором. Участвовал в белом движении.
Второй сын Корнилия Александровича- Константин- в жизни устроился совсем по-другому. Обладая блестящим образованием и обаятельной внешностью, он был любимцем многих представительниц прекрасного пола. Богатые и знатные дамы в Одессе и Херсоне относились к нему с редкой благосклонностью. На одной из них он женился. Его избранницей оказалась вдова-миллионерша французского происхождения Берже де Безансон. Большую часть своей жизни Константин Корнильевич прожил в роскоши и увеселениях.
Еще один сын Корнилия Фролова - Георгий - был капитаном русской армии и белой гвардии. Жил в Херсоне и Одессе. В 1919 году расстрелян большевиками. Он имел репутацию благородного человека и храброго офицера. Своих солдат любил, за чужие спины в бою не прятался, за святое дело умереть не боялся, по тому, может быть, и ушел слишком рано.
Двое сыновей Корнилия Фролова стали богословами. Павел - законоучителем Одесского кадетского корпуса, а Василий- протоиереям, настоятелем прихода в Старой Збурьевке.
Василий Фролов был женат на Анне Ивановне Остославской - дочери херсонского обер-бургомистра и члена управы Херсонской городской думы Ивана Семеновича Остославского. По материнской линии она происходила из купцов Акулининых. Торговать Акулинины начали где-то на рубеже 17-18 веков. Родоначальник фамилии Потап жил во времена царя Петра Великого. Его потомки - Максим, Леон, Родион, Василий, Никанор, Мария, Анна и Ирина Акулинины в последствие стали жителями Елисаветграда и Херсона, переселившись в эти города из центральной России, причем Ирина(мать Анны Остославской) в Херсоне родилась. Через Акулининых и Остославских Фроловы состоят в родстве с П Ф и В П Юрасовыми-гласными Херсонской городской думы.
У Василия Фролова и Анны Остославской родилось пятеро детей - Борис, Сергей, Евгения, Юлия и Владимир, умерший во младенчестве.
Борис, в последствии, стал офицером Херсонской комендатуры, при советской власти-врачом-стоматологом. Сергей окончил Санкт-Петербургский политехнический институт и стал инженером-судостроителем. В 1914 году был призван на военно-морской флот. В 1919 годе на своем миноносце Решительный ушел в Марсель и вскоре умер от тифа. Евгения окончила 9 классов Второй женской гимназии и Херсонский сельхозинститут. Вышла замуж она за горного инженера Евгения Андреевича Тропина- сына купца 1 гильдии и ближайшего родственника девяти гласных Херсонской городской думы. Юлия Фролова окончила гимназию и вскоре вышла замуж за Михаила Николаевича Иванова-бывшего царского и белого офицера, окончившего при советской власти Одесский строительный институт и ставшего главным инженером Херсонского Облпотребсоюза. Михаил Николаевич происходил из учительской семьи. Его отец-Николай Константинович Иванов - был инспектором Херсонского ремесленного училища, преподавателем изящных искусств и коллежским асессором. Почти все девятеро братьев и сестер Михаила Иванова стали школьными учителями: Владимир - директором школы, Яков- преподавателем математики(участвовал в Советско-Финской и Великой отечественной войнах, дослужился до генерал-майора артиллерии) , Александр тоже учительствовал(репрессирован, из лагерей не вернулся). Лидия и Надежда Ивановы тоже стали учителями (все окончили Херсонский пединститут). Два других брата Михаила Николаевича - Константин и Николай-, в отличие от большинства своих родственников, пошли не по педагогической стезе, а по военной. Они стали офицерами 667 Делятынского пехотного полка Русской императорской армии, были награждены орденами св. Станислава и св. Анны 3 степени с мечами и бантом. Эти же ордена за свои боевые отличия получил и Михаил Иванов.
В 1923 году у Михаила Николаевича Иванова и Юлии Васильевны Фроловой родился сын Игорь. Игорь вместе со своим отцом участвовал в Великой отечественной войне(они служили в одном батальоне). Был дважды ранен, награжден боевыми орденами. После войны он окончил мединститут и защитил кандидатскую диссертацию, много лет жизни отдал работе в херсонской больнице Комсомольского района Тропинке. В 1992 году избран вице-предводителем херсонского дворянства, в 1996-ом-стал действительным членом РДС. Игорь Михайлович - женат дважды. Вторым браком на Людмиле Мадыкиной - дочери заместителя директора Херсонского ХБК по капстроительству Александра Ивановича Мадыкина.
Сын Игоря Михайловича Иванова и Людмилы Александровны Мадыкиной – Павел - подобно своим предкам, стал в Херсоне человеком небезызвестным. Он опубликовал два поэтических сборника «Святилище огня» и «Ты и Я», стал лауреатом Всеукраинского литконкурса «Пушкинское кольцо» в номинации «за аристократизм творчества и Международной литературной премии им. Николая Гумилева, возглавил Херсонский областной филиал Международной ассоциации русскоязычных литераторов и Союза писателей Юга и Востока Украины, кроме того он является редактором альманаха «Млечный Путь». Стихи Павла Иванова (Иванова-Остославского) по мнению мэтров российской поэзии, отличаются тонким лиризмом, благородством и блестящей техникой.
Потомки Фроловых, Остославских и других исконных херсонских семейств, упомянутых в данной статье, служат верой и правдой нашему городу и Украине. Именно на таких людях всегда строилось и строится благополучие нашего Отечества.


Н.И.







Херсонское дворянство: из века в век
Подавляющее большинство дворянских фамилий Российской Империи было уничтожено большевиками во времена гражданской войны и красного террора. Статистические данные говорят о том, что до 1917 года в каждой губернии насчитывалось около 2-3 тысяч потомственных дворян, что составляло один процент от населения. Примерно 0,5 процента от всего населения составляли личные дворяне. В наше же время, по подсчетам специалистов, на бывшей территории Российской Империи проживает не более 10-12 тысяч человек, имеющих право претендовать на благородное происхождение, причем, большинство из них является потомками российского дворянства по женским линиям. По дореволюционному законодательству такие люди, по существу, дворянами не являются.
На Херсонщине в 20 веке дворянство понесло сокрушительные потери. В нашем Таврическом крае оно уничтожено более, чем на 99%. Сейчас в Херсоне проживает всего несколько интеллигентных семей, имеющих юридическое и моральное право причислять себя к благородному сословию. Перечень современных дворянских фамилий нашего города невелик: супруги Колесевич (ныне уже покойные)- потомки дворян Колисевичей; Хомики- потомки дворян Толстолесов; Юлия Константиновна Багненко- потомок аристократического семейства фон Хольм; Всеволод Георгиевич Дзешульский- потомок древних польских шляхтичей Дзешульских; графиня Александра Николаевна Доррер- потомок древних дворянских фамилий Рагозиных, Чемесовых, Озеровых и др.; Ивановы- потомки дворян Ивановых, Остославских, Фроловых и де Безансон; Наседкины (живут в Каховке)- потомки древнего дворянского рода Наседкиных, Лариса Николаевна Сандуло (из дворян Сандуло).
Одним из наиболее интересных представителей аристократии, связанных с Херсоном, является графиня Александра Николаевна Доррер (в девичестве Рагозина). Александра Николаевна переехала в Херсон из Крыма в 1944 году. Много лет проработала она в Культпросветучилище преподавателем истории изобразительных искусств. Графиня Доррер в свои 93 года обладает энциклопедической памятью и гибким умом. Два года назад она опубликовала книгу воспоминаний «Это я, Господи!», в которой изобразила наиболее яркие моменты своей жизни от раннего детства до тридцатипятилетия (исполнившегося 9 мая 1945 года).
Сказать, что жизнь Александры Николаевны была тяжелой, значит не сказать ничего. Она родилась в 1913 году в родовом имении своих родителей Бессоновке, расположенной неподалеку от Казани. Счастливое детство графини Доррер- а тогда просто Шурочки Рагозиной- длилось недолго. В первые дни Мировой войны ее отец ушел на фронт. Александра Николаевна со своими сестрами и братом не видела его годами. Советская власть отобрала Бессоновку у семейства Рагозиных. Большой барский дом, в котором жили Рагозины(а перед ними там жили с начала 17 века предки графини Доррер по линии Озеровых ), наполнился чужими людьми.
В 1918 году семейство Рагозиных переехало в Харьков. Вот как описывает харьковские годы своей жизни сама Александра Николаевна: »Бои подходили все ближе, стали слышаться разрывы снарядов, треск пулеметов. Улицы пусты, все попрятались, прохожих нет…». »И вот Харьков заняли белые части- украсились трехцветными флагами ворота домов, открылись магазины, зазвучало «Боже, царя храни!». Улицы стали многолюдными, оживленными». Отец графини Доррер записался в белые части. Когда Белая армия оставляла Харьков, с ней ушел и штабс-капитан конной артиллерии Рагозин. В последствие он был тяжело ранен.
Это ранение стало для него фатальным…
В 30-е годы Александра Николаевна закончила институт и вышла замуж за Алексея Георгиевича Доррера- потомка французской графской фамилии, переселившейся в Россию во времена революции 80-90-х годов 18 века. В 1935 году у четы Дорреров родился сын Георгий.
Когда началась Великая Отечественная война, муж Александры Николаевны ушел на фронт. Ей пришлось самостоятельно содержать сына, больную, беспомощную мать и племянника, оставшегося без родителей. Самым страшным испытанием военных лет для графини Доррер и членов ее семьи был голод. В конце войны Александра Николаевна переселилась в Херсон и прожила в нашем городе более пятидесяти лет.
Еще одним интересным представителем херсонского дворянства является кандидат медицинских наук, участник Великой Отечественной войны и кавалер четырех боевых орденов Игорь Михайлович Иванов, прослуживший много лет вице-предводителем Херсонского губернского дворянского собрания. Игорь Михайлович пронес через всю сознательную жизнь веру в святые идеалы благородства, чести и милосердия. Он остался верен монархическим убеждениям. Во времена сталинских репрессий Игорь Михайлович был осужден по политической статье на 10 лет общего режима. В воркутинских лагерях он познакомился и подружился со многими представителями русской аристократии. Были в Воркуте и знаменитые изобретатели, ученые, деятели искусства и полководцы.
После освобождения, Игорь Михайлович поступил в Ивано-Франковский мединститут. Получив диплом врача-лечебника, он более пятидесяти лет проработал в медицине на различных должностях.
Будучи вице-предводителем херсонского дворянства, Игорь Михайлович сделал очень многое для возрождения дворянского духа и традиций в нашем регионе. К его мнению, мудрому и дальновидному, прислушивались многие руководители дворянских организаций Юга Украины. К нему приезжали за советом такие видные деятели дворянского движения как князь Евгений Алексеевич Мещерский(из Николаева), барон Михаил Петрович фон Ренгартен(из Одессы), князь Вадим Олегович Лопухин(вице-предводитель Российского Дворянского собрания). За верное служение своему долгу Игорь Михайлович был награжден благодарственным письмом, присланным ему местоблюстительницей Российского Императорского престола, великой княгиней Марией Владимировной и членами ее августейшего семейства. К сожалению, благодаря тяжелейшему расколу, погубившему ХДС, в 1997 году Игорь Михайлович отказался от должности вице-предводителя и вскоре отошел от дел.
Игорь Михайлович был женат дважды. Его сын от второго брака, поэт Павел Иванов-Остославский в Херсоне является человеком известным. В 2005 году он стал лауреатом Первого всеукраинского литконкурса Пушкинское кольцо в номинации «за аристократизм творчества». В 2006 году Павлу Иванову-Остославскому была присуждена Международная литературная премия им. Николая Гумилева за книгу «Святилище огня». В этом же году он опубликовал книгу, посвященную прошлому своего рода, «История Остославских».
Херсонское дворянство служит своему Отечеству и родному краю со времен Екатерины Великой, из века в век. Не смотря на красный террор, голод и войны, уничтожившие в 20 веке русское дворянство почти полностью, уцелевшие его представители продолжают благородное дело своих предков - несут обществу высокие образцы культуры и самосознания, являются хранителями памяти, морали и традиций нашего народа.
21.10.2006. Н. И.





Воспоминания об отце

Мой отец родился в 1904 году в городе Мариуполь в семье учителей гимназии Остославских: Валентины Епифановны (которая преподавала русский язык и литературу) и Василия Ивановича (читал математику; возведен в статские советники, выслужил себе потомственное дворянство по ордену святого Владимира 3 степени). У отца была старшая сестра – Ольга, родившаяся в 1901 году.
Скажу несколько слов о предках моего отца. Род Остославских происходит из Херсона. Его основателем является Иван Семенович Остославский (годы жизни: 1811-1877) – херсонский обер-бургомистр, купец второй гильдии, основатель и первый директор Херсонского городского общественного банка. У Ивана Семеновича (который приходится мне прадедом) было двое сыновей: мой родной дед Василий и его брат Иван – полковник действительной службы Русской Императорской армии, при отставке генерал-майор. Было у Ивана Семеновича еще шестеро дочерей: Анна, Екатерина, Ольга, Людмила, Елена, Лидия. Женат он был дважды – вторым браком на Ирине (Арине) Никаноровне Акулининой происходившей из старинного купеческого рода. Ирина Акулинина и стала матерью моего деда, его брата и шестерых сестер, упомянутых выше. От первой жены у Ивана Семеновича Остославского было двое сыновей: Иосиф (умер в детстве) и Феодосий (стал офицером императорской армии).
Валентина Епифановна (моя бабушка) была дочерью черниговского помещика. Ее родители Епифан Яковлевич Иващенко и Анна Иогановна (в девичестве фон Эренштрайт; ее предки вели родословную из Прибалтики) жили весьма небогато. Потеряв всякие средства к существованию, Епифан Иващенко оставил семью и устроился простым матросом на корабль. Вскоре он пропал, и Анна Иогановна осталась с семью детьми без всякой материальной поддержки. Валентина Епифановна была в семье старшей дочерью, поэтому основные тяготы, связанные с зарабатыванием хлеба насущного, легли на нее. В Мариуполе она организовала школу для девочек из бедных семей. В это же учебное заведение поступили ее младшие сестры. В последствии школа стала гимназией, а Валентина Епифановна заняла там должность директора. С того времени гимназия стала носить имя Валентины Остославской. Это учебное заведение существует в Мариуполе и по ныне. Валентина Остославская там почитается по-прежнему. Умерла Валентина Остославская (Иващенко) в 1918 году от испанки. Ее сыну, Ивану, было тогда 14 лет. Вскоре произошел пожар в квартире Остославских. Погибли все ценности и фамильные реликвии. Василий Иванович Остославский (мой дед) с детьми вынужден был уехать в Одессу – к сестрам своей жены. Сестер Валентины звали Елена, Анна и Наталья.
Когда старшей сестре Ивана Васильевича, Ольге, исполнилось 18 лет, она уехала в Москву, сняла там комнату и поступила на филологический факультет Московского университета. Моего отца вскоре забрала к себе жить подруга его матери Анна Михайловна Чабаненко, принадлежавшая к старинному купеческому роду. В доме Чабаненко останавливался государь император Александр Первый. Хозяйке дома он подарил изумрудное ожерелье, которое передавалось в этой семье из поколения в поколение как самая дорогая сердцу реликвия. Вскоре в Москву приехал Иван Васильевич. Он поступил на физмат МГУ. Ольга и Иван часто гостили у сестры их матери Ольги Епифановны Иващенко, вышедшей замуж за Георгия Ивановича Челпанова, знаменитого профессора психологии, преподававшего в Московском университете. Окончив МГУ, Иван Васильевич Остославский устроился работать на какую-то французскую фирму, выпускавшую гидропланы.
Перед Великой отечественной войной папа уже работал в ЦАГИ. Здание института тогда располагалось в Москве на улице Радио.
Отец был женат дважды. Первой его женой была Мария Борисовна Сталповская (моя мама). Она происходила из дворян Московской губернии. Моя бабушка по материнской линии – Франциска Францевна (после принятия православия - Ольга Федоровна) фон Сукни. К этому же роду принадлежит генерал-от-инфантерии Фридрих фон Сукни, служивший в Харькове. С семейством фон Сукни состоят в родстве Дембицкие. Известны они тем, что к их роду принадлежит один русский генерал Дембицкий, а также знаменитый польский историк, носивший туже фамилию.
Второй женой моего отца была Екатерина Сергеевна Савицкая, происходившая из рода генерала Савицкого – героя Русско-Японской войны 1905 года. Ее мама, Екатерина Николаевна Флавинская, была племянницей знаменитого художника, написавшего картину «Княжна Тараканова».
Во время войны Иван Васильевич работал в Жуковском (тогда этот город назывался Стаханов). Там он стал заместителем директора Центрального Гидроаэродинамического института по науке и трижды лауреатом Сталинской премии. Две первых премии из трех он отдал на нужды фронта. Третью премию потратил другим способом: в ресторан гостиницы «Москва» он пригласил всех своих знакомых, коллег по работе, друзей и устроил там грандиозный банкет.
После войны папа работал заместителем директора по науке научно-исследовательского института имени Громова. В 1957 году Иван Васильевич Остославский основал в МАИ кафедру Управления полетом, занимавшуюся вопросами самолето- и вертолетостроения.
Последние годы своей жизни отец любил много путешествовать. Он поменял несколько автомобилей, среди которых самым любимым был «Крайслер».
Умер Иван Васильевич Остославский в 1977 году в Москве.


Воспоминания Валентины Ивановны Остославской, записанные Павлом Ивановым-Остославским










Инженер Мадыкин

Многие наши горожане, чьи профессиональные интересы некогда были связаны с Херсонским хлопчатобумажным комбинатом, знают и помнят Александра Ивано¬вича Мадыкина - заместителя директора ХБК по капстроительству. Под его руковод¬ством был возведён и сам комбинат - крупнейшее предприятие своего профиля в Европе, и медсанчасть, и ведомственное жильё (дома-сталинки), расположенное в Днеп¬ровском р-не: на улицах Перекопской, 40 Лет Октября и др. С 1950 по 1957 год А.И. Мадыкин, по сути, руководил строящимся ХБК. Об этом свидетельствует дове¬ренность на право осуществления самостоятельной административно-финансовой деятельности, выданная ему директором комбината Костровским. Сейчас эта дове¬ренность хранится в архиве одного из потомков Мадыкина.
С 1956 года Александр Иванович занимал должность главного инжене¬ра ОКСа Херсонского совнархоза. В 1966 году награждён орденом «Трудового крас¬ного знамени». В 1966 году командирован в Ирак, где возглавил строительство хлопчатобумажного комбината в городе Кут. В 1970 А.И. Мадыкин возвратился из иракской командировки в Херсон. В 1975-ом ушёл на пенсию. В 1990-ом скон¬чался, прожив 78 лет.
А родился Александр Мадыкин в 1912 году в Канске. В 1929 году окончил Вторую канскую школу с культпросветительским и педагогическим укло¬ном. В 1935 году он окончил Новосибирский строительный институт и стал работать инженером-конструктором в Западносибирском речном пароходстве. С 1936 по 1939 год - начальник производственного отдела Новосибгорстроя. С 1939 по 1941 - госконтролёр по строительству Новосибирска. В годы войны - заместитель командира. сапёрно-строительной бригады, капитан. До 1955 года - главный инженер строящегося Камского ХБК. В 1955 году переведён в Херсон.
Александр Иванович был человеком стойких нравственных убеждений. Огромное влияние на становление его личности оказал отец - Иван Федорович (Федотович) Мадыкин - зажиточный канский крестьянин, позднее рабочий. Иван Мадыкин участво¬вал в Русско-японский войне. Был матросом. В сражении при Цусиме попал в плен. Потом вернулся в Россию. Принял участие в Первой мировой и Гражданской войнах. В 1919-20 годах - снабжал белогвардейские войска продовольствием. При больше¬виках осуждён на. 25 лет лагерей. Сослан, на крайний север. Умер в заключении на Игарке, отморозив себе обе ноги. Александр Иванович хорошо знал о трагической смерти своего отца, и, конечно, к советской власти относился соответственно...
У Александра Мадыкина было два старших брата - Сергей и Михаил. Сергей ещё до войны окончил Красноярский госуниверситет по специальности "восточная филология". Был призван в армию. Дослужился до старшего лейтенанта - заместителя командира сапёрной роты. Погиб на восьмой день войны. Второй брат – Михаил - всю войну прослужил в автомобильных частях.
Александр Иванович прожил долгую и трудную, но интересную жизнь. Он знал многих "сильных мира сего", с некоторыми дружил. Особенно близкие отношения сложились у него с семьей руководителя советских профсоюзов Томского. Через Том¬ских был знаком со Светланой Аллилуевой, знал Александра Вертинского, с которым познакомил¬ся в поезде Москва-Пекин.
В 1937 году Александр Иванович женился на Марии Михайловне Сацевич - уроженке Брест-Литовска. Через год у них родилась дочь Людмила. Мария Сацевич происходила из семьи железнодорожных служащих. Её мама - Анна Степановна Нецкович - была человеком простым, но умным и дальновидным. После революционных событий 1905 года и смерти мужа, в результате несчастного случая, она поняла, что в России ей с двумя маленькими детьми (дочерьми Марией и Верой) делать больше нечего. Из Брест-Литовска Анна Нецкович эмигрировала в Харбин. Из Китая они вернутся на родину очень не скоро.
Александр Иванович Мадыкин оставил по себе добрую память. ХБК, поликлиника и жилые дома, построенные им в Херсоне, являются лучшим, памятникам его инженерному таланту и профессионализму.
05.06.2004.
Павел Иванов-Остославский








Семейные искусства.

Среди моих предков было немало людей искусства. Художниками были: Игорь Михайлович Иванов (отец), Сергей Васильевич Фролов (двоюродный дед), Михаил Николаевич Иванов (дед по отцу). Особенно талантливый - мой дедушка Михаил. Его живописные работы написаны в классической манере, они высокотехничны и производят на зрителя сильное впечатление. По уровню мастерства с ним мало кто сравнился бы из современных украинских художников. Впрочем, это и неудивительно, ведь Михаил Николаевич окончил Одесский строительный институт по специальности художник-архитектор. Природное дарование гармонично сочеталось в нем с прекрасной классической школой.
К литературному творчеству в моей семье причастны: Василий Корнильевича Фролов (прадед; его проза сохранилась и дошла до наших дней; его произведениям присуща народность, сострадание к простому народу, к судьбе, к жизни и смерти маленького человека), Игорь Михайлович Иванов (мой отец; хороший поэт).
На фортепиано играли почти все Остославские и Фроловы. Борис Васильевич и Сергей Васильевич Фроловы (мои двоюродные деды) играли еще и на мандолине. На этом же музыкальном инструменте играл и мой дедушка по маме Александр Иванович Мадыкин.
У Анны Ивановны Остославской (моей прабабушки) были замечательные вокальные данные. Ее контральто нравилось многим представителям местной аристократии и интеллигенции за гибкость и глубину. Петь в опере она, конечно, отказывалась (в дворянском обществе профессия оперной исполнительницы тогда считалась неприличной), но на домашних концертах, иногда проводимых Остославскими, Анна Ивановна пела некоторые партии, особенно ей нравилось исполнять арию Ванюши из оперы «Жизнь за Царя».
Юлия Васильевна Фролова (бабушка по отцу) играла на пианино. До 30-х годов 20 века этот инструмент был в доме моего деда Михаила Николаевича Иванова. В семье моей мамы к музыке тоже всегда относились с интересом, играли на музыкальных инструментах, знали им цену. Предметом особой гордости у моего деда по маме (Александра Ивановича Мадыкина) было изящное австрийское пианино 18 века.
Многие мои предки по Остославским и Фроловым были в художественном отношении людьми очень одаренными. Само их мироощущение было эстетическим, утонченным, художественным. Особенно утонченной была моя бабушка по отцу (Юлия Васильевна Фролова). Она ни раз рассказывала мне о своей юности. Весь мир расцвечивался для нее множеством мельчайших полутонов чувств. Казалось ей, что вокруг царит волшебство, красота, изящество, благородство. Люди, казалось ей, все добры от природы. Высшее общество, думала она, все сплошь состоит из аристократичных дам и господ, которые ради святых идеалов чести, благородства и любви, пойдут на любые жертвы, даже на смерть… Все простолюдины, по ее первоначальному убеждению, великодушны и стеснительны от природы. Стеснительность «кухаркиных детей» происходила у нее видимо потому, что они понимали всю низость своего положения и потому знали свое место… Как бабушка была разочарована в последствии в людях, как она, ни раз обманутая ими, страдала и корила себя за неприспособленность к жизни!.. Бабушка Юлия была очень добрым и интеллигентным человеком, в сочетании с утонченностью эти качества дают человеку возможность успешно заниматься искусствами. Но большим художником она не стала - не сложилось.
Ирина Никаноровна Акулинина (моя прапрабабушка) сама вышивала гобелены. До нашего времени дошел один гобелен сделанный её руками около 150 лет тому назад. На нем, на фоне каких-то насаждений изображена девушка, держащая на руках огромного пушистого кота. Когда я был маленьким, то думал, что кот с бородой. А «борода» эта возникла потому, что на груди у кота нитки от времени выцвели и стали белыми. Я в пятилетнем возрасте этого не понимал, потому «бородатый» кот, вышитый на гобелене, мне очень нравился - такого не было ни у кого из наших знакомых и соседей.
В комнате Анны Ивановны Остославской (моей прабабушки) когда-то на стене висела картина, написанная ее младшим сыном Сергеем. На картине изображался корабль, идущий через Днепровский лиман из Херсона в Одессу. Когда мой отец был совсем мал, он этому кораблю дорисовал красной краской ватерлинию. Работа была безнадежно испорчена. Анна Ивановна очень горевала по этому поводу, ведь «Пароход» был единственным сохранившимся у неё материальным свидетельством о ее сыне Сергее, который за несколько лет до этого умер от брюшного тифа в Марселе.

Павел Иванов-Остославский







История моего семейства от начала 18 века до наших дней

Мою родословную составляет несколько фамилий: Акулинины, Остославский, Фроловы, Ивановы, Мадыкины, Нецковичи и Сацевичи. Самая старая из этих фамилий - Акулинины. Их родоначальником является Потап Акулинин – русский купец-старообрядец, живший приблизительно во времена царя Петра Великого. Первое документальное упоминание об Акулининых относится к 1798 году. В специальном указе Государя Императора Павла Петровича говорится, что в Елисаветграде был большой пожар, из-за которого сгорело много имущества. В числе пострадавших названы два брата – купцы Максим и Леон Акулинины. За сгоревшие торговые места царь повелел выплатить им денежную компенсацию. Леон и Максим являются братьями Родиона и сыновьями Потапа Акулинина.
Из херсонской ветви рода первым упоминается Никанор Родионов сын Акулинин, который согласно купчей крепости, датированной 1822 годом, продал свой дом, находящийся в Херсоне на Привозной площади, другому лицу.
У Никанора Родионовича Акулинина было трое детей: Василий (морской офицер), Мария и Ирина. Ирина вышла замуж за купца Ивана Семёновича Остославского – будущего обер-бургомистра Херсона, члена Совета Херсонской городской думы, основателя и директора Городского общественного банка. У Василия было четверо детей: Петр, Павел, Прасковья и Анна.
Иван Семёнович был в нашем городе человеком очень уважаемым. По большим праздникам в его дом захаживал сам генерал-губернатор, гостили у него и представители дворянской аристократии и высшего купечества. За особые заслуги перед городом И.С. Остославский был Высочайше пожалован потомственным почётным гражданством и двумя золотыми шейными медалями «За усердие» - на Анненской и на Андреевской лентах.
У Ивана Остославского было двое сыновей от первого брака – Иосиф и Феодосий. От второго брака (с Ириной Акулининой) у него родилось восьмеро детей: Василий, Иван, Людмила, Елена, Анна (моя родная прабабушка), Екатерина, Ольга и Лидия.
Братья Василий и Иван Остославский по коммерческой линии не пошли. Они выслужили себе потомственное дворянство – Василий по ордену св. Владимира 3 степени, а Иван по чину полковника действительной службы, при отставке генерал-майора.
Елена Остославская - тоже стала дворянкой – по мужу Константину Ивановичу Слидюку, полковнику действительной службы 256-го Елисаветградского пехотного полка, военному коменданту Херсона во время Первой мировой войны.
Ольга Остославская – окончила Высшие женские медицинские курсы в Петербурге и стала врачом. Замуж не вышла.
Людмила Остославская вышла замуж за горного инженера Андрея Андреевича Волошиновского. Известен он был тем, что проходил по знаменитому «Шахтинскому делу», сфабрикованному сталинскими спецслужбами в 30-е годы.
Лидия Остославская – окончила курсы массажа и врачебной гигиены и стала преподавателем. Замуж не вышла. Её женихом был брат К.И.Слидюка. Соединить свою судьбу с ним ей не позволила мать, посчитавшая такой брак «кровосмешением». Хотя, например, в Императорской семье подобные союзы в те времена уже практиковались.
Анна Остославская – вышла замуж за протоиерея Василия Корнильевича Фролова.
Батюшка Василий Фролов учился в юности в Варшавском университете, на историко-филологическом факультете. Его отец Корнилий Александрович потребовал, чтобы сын перевёлся в духовную семинарию. Причиной такого решения послужила следующая история.- В детстве Василий тяжело заболел менингитом и чуть не умер. Когда был наиболее критический момент болезни сына, Корнилий Александрович пообещал Богу, что, если Василий выздоровеет, то в знак благодарности за исцеление, обязательно станет священником. Обет, данный отцом за сына, был исполнен.
У Василия Корнильевича Фролова была одна сестра и несколько братьев: Иван (полковник действительной службы 60-го Замостского пехотного полка, офицер русской комендатуры о. Крит во время Русско-Турецкой войны 1877-1878 годов), Павел (законоучитель Одесского Кадетского корпуса), Константин (муж богатой французской аристократки Берже де Безансон), Георгий (капитан русской императорской армии, расстрелян большевиками в 1919 году). Имя сестры до нас не дошло.
Обучаясь в Одесской духовной семинарии, Василий Фролов стал единственным свидетелем убийства одесского генерал-прокурора Стрельникова.
Стрельников сидел на скамейке на Николаевском бульваре. Возле него находилась охрана – несколько казаков и офицер. Неожиданно к нему подбежал юноша (студент, которого знал Василий Фролов), и стал палить в Стрельникова из нагана почти в упор. Потом студент кинулся вниз по лестнице, ведшей к морю, вскочил в бричку, запряжённую несколькими лошадьми, и понёсся прочь. Казаки стреляли в него, но не попали. Во всех советских энциклопедиях было написано, что это убийство – дело рук знаменитого террориста Халтурина. На самом же деле, стрелял в одесского генерал-прокурора кто-то другой, а Халтурин сидел на козлах брички, на которой умчался нападавший.
Отец Василий Фролов прослужил в приходе в Старой Збурьевке 40 лет. Во время революции большевики заставили его отказаться от священного сана. Через некоторое время его арестовали чекисты. Односельчане донесли «куда следует», что батюшка Фролов укрывает в своём доме былых офицеров. Этими белыми офицерами были его сыновья Борис и Сергей, действительно заходившие к отцу ночью попрощаться – они собирались эмигрировать за границу. Летом 1920 года Василий Корнильевич ушёл через Сиваш в Крым, к белым. После разгрома Добровольческой армии и установления в Крыму советской власти, он вернулся на Херсонщину.
У отца Василия было две дочери Евгения и Юлия. В 30-е годы Юлию арестовали чекисты. Она шла просто по улице, за хлебом. К ней подъехал «чёрный воронок», из него вышло двое не очень любезных «товарищей» в кожанках, затолкали её в кузов и увезли. Через два дня эти «товарищи» пришли к Василию Корнильевичу вымогать деньги. Выяснилось - кто-то из соседей донёс, что он в сарае прячет банку из-под кофе, наполненную царскими червонцами. Банка такая действительно была, и хранилось в ней 80 тысяч русских золотых рублей. Все эти деньги, конечно, пришлось отдать. Комиссары-разбойники выкуп забрали и ушли довольные.
Юлия Фролова вышла замуж за бывшего царского и белого офицера Михаила Николаевича Иванова. В 1923 году у них родился сын Игорь – мой отец.
Мой дед Михаил Николаевич происходил из чиновничьей семьи.
Родоначальник Ивановых Николай Константинович Иванов родился в 1869 году в Петрозаводской губернии. Окончил Ремесленное училище цесаревича Николая, потом работал там преподавателем. В 1900 году командирован в Париж для ознакомления с экспонатами Всемирной выставки. С 1916 года – преподаватель графических искусств и инспектор Херсонского ремесленного училища, коллежский асессор. От жены Софьи Ивановны имел девятеро детей: Яков (учитель математики, генерал-майор советской армии), Михаил (подпоручик 667 Делятынского пехотного полка, кавалер орденов св. Анны 3 степени с мечами и бантом и св. Станислава 3 степени с мечами и бантом, «Отечественной войны» 1 степени, «Красной Звезды», главный инженер Херсонского Облпотребсоюза, художник), Николай (подпоручик 667 Делятынского пехотного полка), Константин (поручик того же полка), Александр (школьный учитель), Владимир (директор школы), Лидия (школьная учительница), а также Елизавета и Надежда.
Папина судьба сложилась достаточно трагично. Он участвовал в Великой Отечественной войне, был дважды ранен, почти год лечился в госпиталях, потом органами НКВД он был репрессирован, отбыл 8 лет в колонии и освободился по амнистии в 1955 году.
Во время войны папа служил в отдельном сапёрном батальоне Таганрогской стрелковой дивизии 5-ой Ударной армии генерала Берзарина. В штабе этого же батальона писарем был его отец - мой дед.
Однажды перед наступлением взводный командир старший лейтенант Ламитошвили послал двух своих саперов сделать проходы в минных заграждениях неприятеля. Солдаты, оставшиеся в блиндажах и окопах, и сам взводный ждали их возвращения. Но неожиданно прогремел один взрыв, затем второй. Стало ясно, что оба бойца подорвались на минах и погибли. Не дождавшись приказа, на разминирование пошёл мой отец. Ламитошвили кричал ему в след, ругался матом, мол, ты же ещё не опытный, куда же ты лезешь?! Но отец не обращал на крики взводного никакого внимания. Папа обезвредил много мин. Взрыватели от них он положил в карманы шинели. Когда он вернулся в «родные» окопы и показал карманы, разбухшие от взрывателей, солдатам своего взвода, те сразу же попрятались за поворотами траншей и в землянки. По инструкции взрыватели нельзя было ложить вместе, тем более набивать ими карманы – они запросто могли взорваться. Солдат, нарушавший это предписание, становился живой бомбой. Отец, вспомнив это, вылез из окопа и стал осторожно вытаскивать взрыватели и ложить их на землю по отдельности. За разминирование, осуществленное моим отцом в тот день, он был награждён орденом «Красной Звезды».
За наведение понтонной переправы через Вислу отца наградили орденом «Отечественной войны» 1 степени. Этот понтонный мост сооружался в нечеловеческих условиях. Отец 6 часов подряд под огнём противника простоял по пояс в ледяной воде (Вислу форсировали в марте 1945 года, когда ещё холодно). Через много лет после войны папу наградили ещё двумя орденами – «Отечественной войны» 2 степени и «За мужество» 3 степени.
Во время своего вице-предводительства в дворянском собрании отец был достаточно публичной особой. О нем упоминалось во многих средствах массовой информации: в газетах, на радио и конечно же на телевидение. 6 Ноября 1993 года папу показывали по первому общероссийскому каналу новостей «Останкино». В сюжете рассказывалось о международном дворянском съезде, проходившим в Голицыно под Москвой. Отец дал корреспондентам телевидения небольшое интервью, в котором пояснил, откуда он прибыл и как развивается дворянское движение на Украине и особенно на территории бывшей Херсонской губернии.
Мой отец женат дважды. Вторым браком на моей маме – Людмиле Александровне Мадыкиной.
Предки моей мамы по мужской линии Мадыкины – родом из Сибири. Её дед, Иван Федотович (Фёдорович) был богатым крестьянином-единоличником. Имел где-то под Красноярском собственные земельные угодья и мельницу. Во время Русско-Японской войны был матросом и участвовал в Цусимском сражении. Попал в плен к Японцам. Потом вернулся в Россию. Участвовал в Первой Мировой. Во время Гражданской помогал продовольствием армии А.В.Колчака. В 30-е годы был репрессирован органами НКВД как белогвардейский пособник. Его сослали на Игарку, за полярный круг. По дороге он отморозил обе ноги и вскоре умер. Произошло это в 1942 году.
У Ивана Федотовича (Фёдоровича) Мадыкина было трое сыновей: Сергей (окончил факультет восточных языков Иркутского госуниверситета, старший лейтенант саперного батальона, погиб на восьмой день войны), Михаил (служил в автомобильных войсках, прошёл всю войну и вернулся домой) и Александр (замдиректора Херсонского ХБК, инженер-капитан, кавалер ордена «Трудового красного знамени») – мой родной дед.

Павел Иванов-Остославский





Сын Отечества и Херсона…
Херсон – город удивительно богатый на талантливых и самоотверженных людей. Прославленные и безвестные, работающие в разных сферах приложения человеческих сил, наши земляки стремятся быть полезными родному краю, принести благо ближнему своему, безвозмездно и от чистого сердца. К числу людей такого сорта принадлежал наш заслуженный земляк врач-офтальмолог Игорь Михайлович Иванов, умерший на прошлой недели 19 марта 2008 года.
Игорь Михайлович являлся очень активным и талантливым человеком. Об этом свидетельствуют его многочисленные регалии: кандидат медицинских наук, вице-предводитель херсонского дворянства, действительный член Российского Дворянского Собрания, кавалер четырех боевых орденов, полученных за участие в Великой Отечественной Войне. Игорь Михайлович был первым и долгое время единственным в Херсоне врачом-офтальмологом, имевшим ученую степень. Многие коллеги по профессии считали его блистательным врачом (и не только лечебником, но и хирургом). Многим он запомнился как добрый и благородный человек, как гуманист в истинном значении этого слова.
И.М.Иванов родился в Херсоне 17 сентября 1923 года. Родители воспитывали его в строгости. Отец – Михаил Николаевич Иванов (инженер-строитель, бывший царский и белый офицер) – жил по домострою, стараясь привить сыну строгую приверженность законам чести, благородства и вселенской любви. Мать Игоря Михайловича – Юлия Васильевна Фролова – была потомком исконных херсонских семей: Остославских и Акулининых. Она отличалась набожностью и мечтательностью.
В 1941 году, 21 июня Игорь Иванов получил аттестат зрелости. На следующий день началась война. Оккупацию Игорь Михайлович пережил в Херсоне и в Одессе. Период жизни «под немцами» стал горестной страницей его жизни. Он вспоминал, что местное население постоянно боялось расстрелов и обысков. Немцы в Херсоне не церемонились. В районе нынешнего Жилпоселка, около больницы имени Тропиных, фашисты устроили лагерь для перемещенных лиц. Там они держали арестованных мужчин, достигших 16-литнего возраста, а также евреев и цыган. Многие узники этого лагеря были расстреляны, многие угнаны на работы в Германию. Среди друзей семьи Игоря Михайловича были те, кто из лагеря не вернулся…
После освобождения Херсона советскими войсками, Игорь Михайлович Иванов добровольцем ушел на фронт. Он освобождал от фашизма Польшу и Германию; принял участие в Яссо-Кишиневской наступательной операции в составе 348-го отдельного саперного батальона Таганрогской стрелковой дивизии 5-ой Ударной Армии генерал-лейтенанта Берзарина. При форсировании реки Одер у Кюстринского плацдарма Игорь Михайлович был тяжело ранен. Почти год после этого он провел в тыловых госпиталях. Получив инвалидность, он был уволен в запас. С этого момента началась его послевоенная мирная жизнь.
В 1947 году Игорь Михайлович поступил в Одесский медицинский институт. За несколько дней до нового 1948 года был арестован органами НКВД как враг народа и контрреволюционный элемент. Получив десять лет лагерей по двум политическим статьям, он отправился в Харьковскую пересыльную тюрьму, а затем к месту постоянного заключения – в Речлаг, находящийся под Воркутой. Освободился в 1955 году по амнистии. В 1962 году Игорь Михайлович окончил Ивано-Франковской медицинский институт; в 1973 году вернулся в Херсон. С 1973 по 2003 год Игорь Михайлович работал в больнице Комсомольского района имени Тропиных и в УТоСе. В 1981 году защитил кандидатскую диссертацию.
В 1992 году Игорь Михайлович Иванов стал вице-предводителем Херсонского губернского дворянского собрания. Работая на дворянском поприще, он сделал нимало для возрождения высокой культуры и старинных традиций на Херсонщине. Он был «мозгом» дворянского движения Юга Украины, являлся организатором многих научных и художественных мероприятий, проводившихся силами херсонской организации РДС и различных местных учреждений.
В 2003 году Игорь Михайлович почувствовал себя плохо: обострились болезни, стали проявляться отдаленные последствия фронтового ранения. Затем последовали две операции, которые он перенес с трудом. 19 марта 2008 года на 85-м году жизни Игорь Михайлович Иванов скончался.
Игорь Михайлович запомнился многим людям, знавшим его, как филантроп и врач от Бога, делавший все для спасения здоровья своих больных, отдававший пациентам весь свой талант, опыт и профессионализм. Пройдя суровую школу жизни, он не потерял веры в идеалы благородства, гуманизма и христианской любви. Зная истинную цену высоким принципам, он всегда стремился делать людям добро, незыблемо веря в то, что человечность и милосердие, живущие в наших сердцах, безраздельно и жизнеутверждающе правят миром.
24.03.2008. Наталья Ильина



Рыцарь пера
Иванов-Остославский Павел Игоревич – поэт, историк-краевед, журналист. Родился 12 января 1978 года в Херсоне, образование высшее-гуманитарное. Является руководителем Херсонских областных филиалов Международной ассоциации русскоязычных литераторов и Союза писателей Юга и Востока Украины. С 2005 года – лауреат Первого Всеукраинского литературного конкурса «Пушкинское кольцо» в номинации «За аристократизм творчества», с 2006 года – лауреат Международной литературной премии имени Николая Гумилева за поэтический сборник Святилище огня. Автор поэтических сборников Святилище огня, Ты и Я; редактор литературного альманаха «Млечный Путь». Как поэт публиковался в газетах и журналах «Московский Вестник», «Русское Просвещение», «Отражение», «Кафедра», «Голос эпохи» и др. Его поэзия широко представлена в Интернете.
Павел Иванов-Остославский – поэт-символист. Принадлежит к классической литературной школе. Считает, что каждый художник в своем творчестве должен гармонично сочетать традиционность и новаторство. В нашу неспокойную эпоху, когда распалась связь времен и поколений, обязанность человека искусства – уверен поэт – защитить традиционные нравственные, культурные, и эстетические ценности. Это означает, что автор должен не слепо копировать устоявшиеся правила и законы искусства, а усовершенствовать классическую традицию, защищая ее от андеграунда и привнося в нее элементы здорового развития и естественной эволюции. Традиционная культура, несущая людям образцы истинной духовности, утонченности и благородства, сейчас как никогда находится под угрозой забвения и поругания, именно поэтому Павел Иванов-Остославский защищает в своем творчестве ее высокие божественные святыни.
В поэзии Павла Иванова-Остославского отразились взгляды, интересы и чаяния представителей наиболее консервативной части современного общества. В своих стихотворениях поэт часто обращается к реалиям и явлениям далекого прошлого. Изображая исторические события, поэт противопоставляет нравственный идеал «Старого Мира» – благородство, честь, достоинство, милосердие, воинскую доблесть и подвижничество – современным ценностям буржуазного общества: жажде материального обогащения и презрению к человеческой личности.
В лирике данного автора необычно сочетается эстетический идеал «Серебряного века» русской поэзии с новаторским взглядом на некоторые темы и проблемы, волнующие людей во всех странах и во все времена. Свежо и проникновенно звучит тема патриотизма, долга и верности в стихотворениях, посвященных Белой Гвардии. Тема Вселенской любви и милосердия поднимается в стихах о животных: о домашних питомцах – котах и собаках, сопровождающих поэта всю его жизнь.
Необычность творчества Павла Иванова-Остославского состоит в том, что подавляющее большинство его стихотворений было написано еще в юности, когда с поэзией «Серебряного века» он еще не был основательно знаком. К своему эстетическому идеалу он пришел в основном сам, хотя на его поэзию безусловно повлияли такие классики русской литературы, как Михаил Лермонтов, Александр Блок, Марина Цветаева, Анна Ахматова и Николай Гумилев.
Поэзия Павла Иванова-Остославского является прекрасным примером высокой художественности, требовательности к слову и мастерства. Павел Иванов-Остославский по праву пользуется авторитетом в творческой среде, многие представители которой его считают одним из лучших поэтов современной Украины. И недаром, к литературному творчеству данный автор относится, как рыцари во времена средневековья относились к прекрасным дамам: трепетно и чутко. Он – рыцарь пера.


Наталья Ильина

10.09.2007.



Мастер иллюзий
Павел Иванов-Остославский очень талантливый и интересный автор. Его поэзия является достаточно масштабным явлением литературной жизни Украины. Стихи поэта провозглашают аристократический идеал, они несут высокие образцы эстетики, культуры слова и человеческих отношений, в них заложено глубокое философское и эмоциональное содержание.
Лирический герой Павла Иванова-Остославского искренен во всём. Он готов жертвовать собой ради женщины, семьи, священных для себя идеалов, ради интересов своего Отечества и народа. Готовность к самопожертвованию настолько велика, что она часто оборачивается незащищённостью души.
Павел Иванов-Остославский, является поэтом протеста. Его поэзия – это вызов, брошенный эстетическому мракобесию, социальному дарвинизму и нигилизму, царящим в современном обществе – в «Царстве Воинствующего Хама». Автор является поэтом-символистом, поэтому естественно, что в подавляющем большинстве его стихов присутствует ярко-мистическое изображение действительности. Наше пост-советско-буржуазное общество он представляет как арену борьбы Бога с Дьяволом. Слугой Люцифера является «воинствующий хам», Божьи же интересы защищают благородные подвижники - представители немногочисленной потомственной интеллигенции и просто добрые люди. Жертвенность и мученичество, воинская доблесть, честь, милосердие, обострённое чувство совести и вины – вот главные качества, присущие лирическому alter ego Павла Иванова-Остославского.
Павел Иванов-Остославский – воистину является мастером иллюзий. Многие его стихи – это совершенно мистические полотна, главными героями которых являются представители «Тонкого Мира»: Бог, Дракон, Царица Вселенной, бесы и ангелы, души невинно убиенных - августейших мучеников, белых воинов, поэтов. Прибегая к символистскому осмыслению действительности и мистическим приёмам изображения событий, поэт рисует исключительно красивые, эмоционально глубокие, утонченные образы:

Живу я среди белых льдин
И средь холодных вод
Совсем один, увы, один -
Никто ко мне не йдет.

Обходит мой убогий кров
Кузнец и китобой
И даже чукча-рыболов
Не в дружестве со мной.

Метут студеные ветра,
Свирепы и лихи,
А я-я в чуме у костра
Пишу мои стихи.

Над пламенем по три часа
Сижу а в забытьи,
И мне мерещатся глаза
Зеленые твои.

Не скрою я: приятно мне,
Грустя, в огонь смотреть -
Твоих волос цветет в огне
Каштановая медь.

В костре я видеть очень рад
Хоть до конца времен
Твой несказанный, светлый взгляд,
Что одухотворен.

Что мне кузнец и китобой -
Гореть им всем в огне!
Я буду жить, коль образ твой
Являться будет мне!

Такие стихи Павла Иванова-Остославского, как «Троичность», «Дракон», «Белый Воин», «В бою кровавом сломан мой эсток… », «Живу я среди белых льдин… », «Врангелевцы» и многие другие стали хитами отечественной периодики. Они опубликованы практически во всех крупных литературных газетах и журналах современной Украины.
Павел Иванов-Остославский является одним из лучших русских поэтов современности. По большому счёту он еще не оценён по заслугам коллегами по литературному цеху; среди широких читательских масс он известен мало, хотя конечно истинные ценители литературы с его творчеством знакомы хорошо.
Время поэта ещё не пришло, но оно придёт – обязательно!
05.06.2008.

Наталья Ильина