Хрумкие огурцы

            Майский ветерок, в парке, вел себя как мальчишка. То, поднимался вверх, гонял, небольшие тучки и складывал из них замысловатые фигурки. То, опускался вниз и с шумом пробегал по молодым ярко-зеленым листочкам. Они возмущенно шелестели, прижимались к веткам и прятались друг за друга. В парке играла музыка, почти на каждой аллее стояли и сидели на лавочках ветераны. В центре парка стояла полевая кухня, всех желающих угощали гречневой кашей с тушенкой. Ветераны небольшими группами разбрелись по аллеям, то здесь, то там раздавалось: « А помнишь…». На лавочках появились газеты и стопки. Из сумок доставалась нехитрая закуска. Отварная картошечка, соленые огурчики, недорогая колбаса. Где-то затягивали песню, кто-то украдкой смахивал слезу. На одну из лавочек присели два старика. Старший  был одет в черный, старенький, но тщательно отглаженный костюм, с орденскими планками на груди. Второй помоложе, в чистой, но сильно выгоревшей солдатской форме и сапогах. На груди висели ордена и медали. Старший на газетку поставил две шестигранные стопки и достал из сумки армейскую фляжку.

            -Ну, Степа давай помянем братков наших, кто остался там навсегда.

Он плеснул в стопки водку и старики молча выпили. Степан захрустел огурцом. Второй закурил папиросу.  – Вот Вань, я вроде как ты огурцы солю, а у меня никогда такие хрумкие не получаются. Почему?  Или ты чего-то еще кладешь, а мне не говоришь.

Иван пыхнул папироской. – Ты же всегда торопишься, и огурцы кладешь все подряд, а я каждый выбираю, и ежели какой не понравился, я его сторону. Вот и вся приблуда.

            Около лавочки остановилась старушка, рядом был молодой парень, который держал фотографию солдата. Женщина была слепой.

            - Извините, посмотрите пожайлуста, может Вы его когда-нибудь видели. Это мой муж Сашенька. Считается пропавшим без вести. Одно письмо только и получила.

Парень протянул фотографию. Иван достал из кармана очки и начал вглядываться в лицо солдата. Степан потянулся к фотографии. –Дай я посмотрю, кого-то он мне напоминает.

Иван протянул фото парню. – Погиб он под Вяземках, в рукопашной, нас тогда восемь человек осталось от роты. Ну и отступали тогда, некому было нас переписывать и считать.

Степана тогда ранило и меня зацепило. А он в первой шеренге шел, так их всех из пулемета и скосило. Пошли Степа, пора нам, да и ветерок холодный подул,- сказал Иван, поднимаясь с лавки. Он суетливо начал складывать в сумку стопки и остатки закуски.

            -Вяземки, - прошептала старушка. - Спасибо, на добром слове.

Степан догнал Ивана, уже на выходе из парка. Они долго шли молча, лишь Иван иногда останавливался, доставал платок, вытирал лоб и, вздохнув, шел дальше. Возле дома Степан не выдержал. - Ну что ты сопишь как паровоз и молчишь? Кто там был? И чего ты мне не дал посмотреть? Вань, что-то на тебе лица нет. Рассказывай.

            Иван резко повернулся к другу. – Ты Луконина помнишь? Ну того самого?

- Это тот, который, когда нас у реки прижали, и из минометов обрабатывали, сдаваться побежал? Так его взводный из винтаря снял. Он пробежал - то, шагов двадцать – тридцать.  А зачем ты сказал, что он погиб в бою? Он же вроде как предатель получается?

            - Тебе когда в прошлом годе, на заборе свастику нарисовали, помнишь, как ты возмущался. А вот тот, кто нарисовал, деда своего не помнит или не знает. А я хочу, чтобы пацан этот думал, что его дед за родину погиб. А зная об этом, я думаю, он дрянь на заборе рисовать не будет, а может и другим не даст. Да и старухе помирать легче будет.

Не будет мучиться от неизвестности. Пойдем, Степа домой. Ветерок-то точно холодает.

            -Вань, а ты не боишься, что там, - Степан посмотрел вверх. – С тебя спросится.

- Ну, ты же меня одного, туда не отпустишь, друг мой боевой, вместе ответим.