Помочь сайту
Поздравления
Алексей Каплер. 10 лет лагерей за любовь к дочери Сталина Светлане
Разлучённые властью
В самый разгар Отечественной войны у журналиста Каплера завязался роман со Светланой Сталиной - семнадцатилетней дочерью вождя. Несмотря на все предупреждения со стороны органов, он не захотел расстаться со своей возлюбленной и поплатился за это.
По профессии Алексей Каплер был режиссером и сценаристом, а в годы войны еще и военным корреспондентом. По отзывам его современников, Каплер был талантливым рассказчиком и любая история, рассказанная им, всегда с интересом воспринималась его собеседниками.
Отец Алексея Каплера был известным в Киеве предпринимателем, владельцем ателье, у него одевались все военные, гимназисты и чиновники украинской столицы. И когда он решил выйти на сцену, ему сказали: «Все хорошо, вот только Каплер — это для ателье, а не для артиста». Он снимал фильмы о Ленине, его обожал Исаак Бабель, в него в юности была влюблена Светлана Аллилуева, за что режиссер чуть не поплатился жизнью. Он родился с именем Лазарь, но вошел в историю советского кино и телевидения как Алексей.
Из купцов в театр
Наверное, многие помнят «Кинопанораму», в которой такой живой и красивый Алексей Каплер говорил живым, ярким, честным языком с привыкшими к официозу телезрителями. Другие наверняка смотрели фильмы, поставленные по его сценариям. Третьи слышали о его скандальном романе с дочерью Сталина. Но мало кто знает, что Алексей Каплер был наследником богатой купеческой династии, сыном одного из самых крупных киевских предпринимателей. Поэтому начнем с отца.
Яков Нафталиевич Каплер еще мальчиком учился у своего отца коммерции. А потому в купеческом деле имел невероятный успех. Его ателье располагалось в Пассаже — престижных торговых рядах в центре Киева. Сукно он закупал за границей или у барона Штиглица (тоже весьма знаменитого выходца из еврейской среды). В его магазине можно было купить и шинели из лучших тканей, и цивильное платье по моделям из заморских журналов. В 1909 году во всех киевских газетах писали о Каплере, модели которого получали призы на престижных международных выставках. А на следующий год Яков Нафталиевич как-то устал от портняжного дела. И стал развивать другой свой бизнес — банные заведения. В то время в Киеве бани были очень популярны: жители города были очень чистоплотны, а в заведении Каплера можно было не только помыться, но и принять душ Шарко, поплавать в бассейне. В общем, развлечения предлагались на любой кошелек. Рядом с банями Каплера располагались усадьбы Каплера: в одной располагалась гостиница «Сион», другие сдавались под магазины, организовал отец будущего режиссера и домашнюю синагогу. Яков Нафталиевич был миллионером и известным в Киеве филантропом. И даже не подозревал, что сын его предпочтет театральные подмостки.
В раввинских метрических книгах за 1903 год есть запись о том, что 15 сентября (28-го по новому стилю) у знаменитого «киевского местного первой гильдии купца Якова Нафталиевича Каплера» родился сын Лазарь. И это первая загадка в биографии нашего героя. Во всех энциклопедиях годом его рождения числится 1904-й. Вполне возможно, причиной того, что у Каплера «отняли» год жизни, является Гражданская война, когда Киев захватывали то красные, то белые, забирая с собой мальчиков призывного возраста. Видимо, Яков Каплер не хотел отпускать сына на войну, а потому попросил подправить год рождения сына. Спустя много лет на месте дома его родителей, где родился и провел детство наш герой, воздвигли кинотеатр «Жовтень». И это совпадение символично. Лазаря с детства ничто так не привлекало, как мир театра. «Нас в Киеве, — вспоминал он, — была целая шайка таких. Вместо того чтобы чинно сидеть за партами и следить за указкой Аполлинария Леонтьевича, которой он обводил границы Австро-Венгрии, шайка удирала на "Кукушкину дачу” — поросшие кустарником отроги Днепра — и разыгрывала сюжет очередной серии "Вампиров” под названием "Исчезновение мертвеца, или Кровавая свадьба”»
Грянула революция. Яков Каплер уже не мог удерживать сына при себе. Алексею (к тому времени он уже сменил имя) исполнилось пятнадцать лет, когда он впервые вышел на театральные подмостки — и не на чужие, а собственного маленького театра под гордым названием «Арлекин». Вместе с Сережей Юткевичем и Гришей Козинцевым (будущими классиками советского кино) Каплер разыгрывает кукольное представление по пушкинской «Сказке о попе и работнике его Балде». Каплер научился играть на шарманке, сам зазывал зрителей на представление. Вскоре друзья поняли: провинциальный Киев им не подходит, пора брать новые высоты. Козинцев и Юткевич отправляются в Петроград, за ними приезжает и Каплер, следом — Леонид Трауберг из Одессы. Так появляется Фабрика эксцентрического актера — весьма своевременное в новой советской действительности явление.
Традиционные виды искусства постепенно сталкивают с парохода современности, новому человеку в новой стране обычные спектакли вроде как неинтересны. И киевская команда молодых и амбициозных актеров приходится как нельзя кстати.
Девизом фабрики стали такие амбициозные слова: «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей». «Женитьбу» Гоголя, которую в дореволюционных репертуарных театрах ставили очень серьезно, они превратили в настоящий балаган с эстрадными номерами и цирковыми трюками. Не обошлась без трюков и последующая биография Каплера.
Он вроде как остепенился, уехал в Одессу, устроился на службу, учился на киностудии, женился на актрисе Татьяне Тарновской. Тарновская была из дворян, на пять лет старше мужа. Познакомились они в учебной киностудии Смирнова. Но когда закончили студию, уехали в Одессу на кинофабрику. Татьяна много снималась, а потом родила сына Анатолия. Оказавшись не у дел, актриса уехала из Одессы. Каплер остался. Молодая семья распалась.
И тут пришла телеграмма: Юткевич и Козинцев задумали снимать фильм. И снова Гоголь — на этот раз «Шинель». В сценаристы позвали молодого тогда писателя Юрия Тынянова. Из Одессы в Питер спешит телеграмма: Каплера не отпускают с работы. И тогда прямо в контору, где тоскует бывший шарманщик, приходит сообщение с пометкой «срочно»: «Сестра умерла, выезжай немедленно». Ему досталась роль Значительного лица. Затем еще несколько ролей в кино, а потом… он разочаровался в актерском ремесле. Захотелось сказать свое собственное слово в кино, а не произносить чужие тексты. И Каплер возвращается в Одессу — на этот раз ассистентом Александра Довженко. Но усидеть в помощниках талантливый юноша не мог. Развлекал коллег и друзей рассказами, а они покатывались со смеху. Говорил он смешно, ярко, красочно.
Послушать его приезжал даже Исаак Бабель. «И вот днем в маленьком полутемном кафе на Дерибасовской улице, опершись локтем на мраморный столик, Исаак Бабель, как бы ввинтившись своим острым и лукавым взглядом в Каплера, чуть оробевшего от присутствия уже тогда знаменитого собеседника, приготовился слушать, — вспоминал позже Сергей Юткевич. — Это было трогательно и забавно, а местами настолько смешно, что весь трясся, заливался беззвучным хохотом Бабель и, протирая запотевшие от смеха и слез свои очки в позолоченной оправе, требовал продолжения рассказов Каплера».
В те годы Одесская кинофабрика была настоящей кузницей кадров. Здесь кричали «Мотор!» Пырьев и Рошаль, Довженко и Эйзенштейн. Каплер впоследствии писал, что в те годы жил «ожиданием счастья». И все же решил уехать и оттуда. Вернулся в Киев, чтобы снять две картины: «Право на женщину» и «Шахта 12-28». И тут молодого кинематографиста ждет первое разочарование: обе картины запретили. А первую еще и объявили упаднической, поскольку в центре сюжета была женщина, чей сын тяжело заболевает и умирает, сама же она уходит от косного мужа, который мешает ей учиться в мединституте. Ей удается выстоять. И Каплеру тоже. Провал обоих первых режиссерских проектов послужил для юного режиссера поводом взяться за дело с большим рвением. Правда, уже в новом качестве. Теперь Каплер — сценарист. И борец за права сценаристов, которых незаслуженно забывают, когда фильм выходит на экраны. Алексей Яковлевич любил повторять: «Режиссер не Дева Мария, святым духом, без отца-сценариста зачавшая фильм». В итоге его невзлюбили и сценаристы, и режиссеры. Режиссеры, понятное дело, не хотели делиться славой. Сценаристам совершенно не нравился адвокат, который апеллировал с помощью таких немодных в то время эпитетов. Да и сам Каплер, прославившийся своими любовными похождениями, был плохим защитником прав советских граждан. И однажды серьезно поплатился за свою влюбчивость.
К тому моменту, когда разыгралась эта драма, Каплер, казалось бы, стал неуязвимым. Он написал огромное количество сценариев к популярным советским фильмам. И даже получил орден Ленина за образ этого самого Ленина. Дело было так. Советские кинематографисты получили заказ воплотить образ вождя в кино. Задача не из легких. До того никто из вождей революции не появлялся на экранах. Любая оплошность в создании экранных образов могла обернуться арестом и лагерем. А как избежать оплошностей, если шаблона еще не появилось? Как определить, какими хочет видеть вождей на экране Сталин — главный цензор советского кино?
Сразу после успеха ленты Каплер взялся писать продолжение. Причем на этот раз соавтором стала его возлюбленная Таисия Златогорова (режиссером обеих картин был Михаил Ромм). Так на свет родился фильм «Ленин в 1918 году», который был принят не менее восторженно, чем первый фильм. А в 1941 году вся дилогия была удостоена Сталинской премии.
Свой самый счастливый билет Каплер вытянул в 1937 году, написав сценарий будущего хита – фильма «Ленин в Октябре».
В преддверии 20-летия революции объявили конкурс на лучший сценарий к фильму под рабочим названием «Ленин в Октябре». Каплер конкурс выиграл, что неудивительно. Сценарист угадал правильную интонацию. В его фильме Сталин — ближайший товарищ и соратник Владимира Ильича, с которым Ленин обсуждает каждый следующий шаг. Когда картину повезли показывать Сталину, Каплер места себе не находил: кто знает, как отреагирует вождь? На дворе 37-й год. Угодить в застенки НКВД можно было и за меньшую провинность, чем «неправильный» фильм о революции и о роли в ней вождя народов. Ожидание казалось бесконечным. Но Сталину фильм понравился. Каплер, сам того не подозревая, воплотил легенду, существовавшую в воображении самого вождя. Сценариста, режиссера Михаила Ромма и исполнителя главной роли Бориса Щукина наградили орденами Ленина. Спустя четыре года дали еще и Сталинскую премию.
Каплер был обласкан властями и коллегами. Позже, в 1939 году, он напишет сценарий к еще одному фильму из «ленинианы» — «Ленин в 1918 году» — в соавторстве со своей новой женой Таисией Златогоровой. После они расстанутся, Тасю арестуют, да и сам Каплер окажется в лагере в Воркуте. Но тогда, в начале войны, его положение казалось вполне стабильным и безопасным. И хотя друзей и коллег арестовывали, лауреату Сталинской премии вроде бы ничего не угрожало. Кроме дочери самого Сталина.
Молодой кинокритик Ростислав Юренев даже
выпускает о нем книгу. Но пройдет всего лишь три года, и эту книгу
изымут из всех библиотек страны и запретят к распространению. Почему?
Все согласно древней поговорке: «От сумы и тюрьмы не зарекайся».
Смертельная влюбленность
Когда они познакомились, ему было около сорока лет, а ей — семнадцать. Шел второй год войны. Второй войны, свидетелем которой стал наш герой. Но на этот раз именитый режиссер сам постоянно ездил на фронт — делал репортажи о белорусских партизанах, работал над документальным фильмом «Концерт фронту». В ноябре 1943 года отмечали годовщину Октябрьской революции. Вася Сталин устроил вечеринку по случаю праздника, на которую пригласил и Каплера. Была там и сестра Васи, Светлана.
На вечеринке танцевали фокстроты. 16-летняя Светлана очень стеснялась. Ее собирали на этот бал не менее ответственно, чем Наташу Ростову. Сшили первое взрослое платье, к которому она приколола гранатовую брошь в память о маме, которая десятью годами раньше покончила с собой, не выдержав совместной жизни с вождем народов.
Каплер пригласил девушку на танец, сделал несколько галантных комплиментов. И ей «захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза…» Внезапно и Каплер почувствовал, что его сердце тает. С того вечера именитый режиссер думал только о ней — скромной тихой девушке с гранатовой брошкой.
Вот что она пишет в своих воспоминаниях о конце 1942-го — начале 1943 года. Напомним, что в это время гремела Сталинградская битва, изнывал блокадный Ленинград, под сапогом немецкого солдата стонала Украина, Белоруссия, Прибалтика, да и до Москвы фашистам было рукой подать.
«Жизнь в Зубалове (дачное место под Москвой, где жила семья Сталина. — Б.С.) была в ту зиму 1942 и 1943 годов необычной и неприятной. В наш дом вошел неведомый до той поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья-летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны.
И вместе с тем было предельно скучно—ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране и у себя в душе... В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции и одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, то теперь было скучно и шумно.
В конце октября 1942 года Василий привез в Зубалово Каплера. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся его консультировать. В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом — нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.
Люся Каплер — как все его звали — был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тоща он предложи показать мне "хорошие” фильмы по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово "Королеву Христину” с Гретой Гарбо. Я тоща была совершенно потрясена фильмом, а Люся был очень мной доволен».
Потом были ноябрьские праздники, застолья, танцы...
«Мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним! — пишет далее Светлана Аллилуева. — Я чувствовала какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза...
Крепкие нити протянулись между нами в тот вечер — мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен и растроган. У него был дар легкого, непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок и, может быть, тоже искал чьей-то поддержки.
Нас потянуло друг к другу неудержимо. Мы стали видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это было невообразимо трудно. Но Люся приходил к моей школе и стоял в подъезде соседнего дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там... Мы ходили в холодную военную Третьяковку, смотрели выставку о войне. Мы бродили там долго, пока не отзвонили все звонки — нам некуда было деваться.
Потом ходили в театры. Тогда только что пошел "Фронт” Корнейчука, о котором Люся сказал, что "искусство там и не ночевало”. В просмотровом зале Комитета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне "Белоснежку и семь гномов” Диснея и чудесный фильм "Молодой Линкольн”. В небольшом зале мы сидели одни».
И вместе с тем было предельно скучно—ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране и у себя в душе... В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции и одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, то теперь было скучно и шумно.
В конце октября 1942 года Василий привез в Зубалово Каплера. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся его консультировать. В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом — нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.
Люся Каплер — как все его звали — был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тоща он предложи показать мне "хорошие” фильмы по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово "Королеву Христину” с Гретой Гарбо. Я тоща была совершенно потрясена фильмом, а Люся был очень мной доволен».
Потом были ноябрьские праздники, застолья, танцы...
«Мне стало так хорошо, так тепло и спокойно рядом с ним! — пишет далее Светлана Аллилуева. — Я чувствовала какое-то необычное доверие к этому толстому дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на грудь и закрыть глаза...
Крепкие нити протянулись между нами в тот вечер — мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен и растроган. У него был дар легкого, непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок и, может быть, тоже искал чьей-то поддержки.
Нас потянуло друг к другу неудержимо. Мы стали видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это было невообразимо трудно. Но Люся приходил к моей школе и стоял в подъезде соседнего дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так как я знала, что он там... Мы ходили в холодную военную Третьяковку, смотрели выставку о войне. Мы бродили там долго, пока не отзвонили все звонки — нам некуда было деваться.
Потом ходили в театры. Тогда только что пошел "Фронт” Корнейчука, о котором Люся сказал, что "искусство там и не ночевало”. В просмотровом зале Комитета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне "Белоснежку и семь гномов” Диснея и чудесный фильм "Молодой Линкольн”. В небольшом зале мы сидели одни».
Да, ситуация, прямо скажем, неординарная. Семнадцалетняя школьница и тридцативосьмилетний мужчина, к тому же дважды разведенный и имеющий четырнадцатилетнего сына — такого рода роман, даже по нынешним временам, может вызвать, мягко говоря, изумление. Если увлечение «гимназистки» еще можно понять — в этом возрасте терпеть не могут сверстников и заглядываются на взрослых мужчин, то Алексей-то Яковлевич, он-то неужто не понимал, что себе позволяет и на что идет?!
Увы, любовь ослепила матерого зубра, и он потерял голову. Только этим можно объяснить его, на первый взгляд, по-рыцарски прекрасный, а на самом деле легкомысленный поступок, когда он, будучи в осажденном Сталинграде, от имени некоего лейтенанта написал письмо любимой, да еще и опубликовал его в «Правде»: намеки были столь прозрачны, что узнать имя любимой не составляло никакого труда.
«Люся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943-й год, — продолжает Светлана Аллилуева. — Вскоре мы встретились, и я умоляла его только об одном: больше не видеться и не звонить друг другу. Я чувствовала, что все это может кончиться ужасно.
Мы не звонили друг другу две или три недели — весь оставшийся январь. Но от этого только еще больше думали друг о друге. Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему. И все снова закрутилось... Мои домашние были в ужасе».
Мы не звонили друг другу две или три недели — весь оставшийся январь. Но от этого только еще больше думали друг о друге. Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему. И все снова закрутилось... Мои домашние были в ужасе».
Домашние — это не только нянька, племянники и тетки, домашние — это, прежде всего, отец. Сталин, конечно же, был в курсе похождений дочери, но до поры до времени молчал. Правда, начальник его охраны генерал Власик через своего помощника полковника Румянцева предложил Каплеру уехать из Москвы куда-нибудь в командировку, но того уже понесло — и он послал полковника к черту.
В феврале 1943-го Светлане исполнилось семнадцать — и влюбленные нашли возможность побыть наедине. Правда, Светлана уверяет, что в соседней комнате сидел ее «дядька» — так она называла своего охранника Михаила Климова. Вот как она рассказывала об этой встрече двадцать лет спустя, когда решилась написать свои «Двадцать писем к другу»:
«Мы не могли больше беседовать. Мы знали, что видимся в последний раз. Люся понимал, что добром это не кончится, и решил уехать: у него уже было готова командировка в Ташкент, где должны были снимать его фильм "Она защищает Родину”. Нам было горько — и сладко. Мы молчали, смотрели в глаза друг другу и целовались. Мы были счастливы безмерно, хотя у обоих наворачивались слезы.
Потом я пошла к себе домой усталая, разбитая, предчувствуя беду».
Предчувствия Светлану не обманули — беда разразилась. И какая! Сталин в самом прямом смысле слова рвал и метал!
«Третьего марта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, — вспоминала она несколько позже, — что было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу в углу комнаты. Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова, и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить.
— Где, где все это? Где письма твоего писателя?
Нельзя передать, с каким презрением он выговорил слово "писатель”.
— Мне все известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь, — похлопал он рукой по карману. — Ну, давай сюда! Твой Каплер — английский шпион, он арестован!
Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями. Тут были и его записные книжки, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и его длинное, печальное прощальное письмо.
— А я люблю его! — сказала я, наконец, обретя да речи.
— Любишь?! — выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову, и я получила две пощечины — впервые в своей жизни. — Подумай, няня, до чего она дошла! — с нескрываемым презрением продолжал отец. — Идет такая война, а она занята!.. — И он произнес грубые мужицкие слова, других он не находил.
Потом, немного успокоившись и взглянув на меня, он произнес то, что сразило меня наповал:
— Ты посмотрела бы на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!
Забрав все бумаги, он ушел в столовую, чтобы прочитать их своими газами. У меня все было сломано в душе. Последние слова отца попали в точку. Ну, кому я такая нужна? Разве мог Люся всерьез полюбить меня?
Зачем я ему нужна? Фразу о том, что "твой Каплер — английский шпион”, я как-то сразу не осознала. И только лишь машинально продолжая собираться в школу, поняла, наконец, что произошло с Люсей.
Как во сне, я вернулась из школы. Отец сидел в столовой, он рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии.
— Писатель, — бормотал он. — Не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти! — брезгливо процедил он.
То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего. С этого дня мы с отцом надолго стали чужими. Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде».
В феврале 1943-го Светлане исполнилось семнадцать — и влюбленные нашли возможность побыть наедине. Правда, Светлана уверяет, что в соседней комнате сидел ее «дядька» — так она называла своего охранника Михаила Климова. Вот как она рассказывала об этой встрече двадцать лет спустя, когда решилась написать свои «Двадцать писем к другу»:
«Мы не могли больше беседовать. Мы знали, что видимся в последний раз. Люся понимал, что добром это не кончится, и решил уехать: у него уже было готова командировка в Ташкент, где должны были снимать его фильм "Она защищает Родину”. Нам было горько — и сладко. Мы молчали, смотрели в глаза друг другу и целовались. Мы были счастливы безмерно, хотя у обоих наворачивались слезы.
Потом я пошла к себе домой усталая, разбитая, предчувствуя беду».
Предчувствия Светлану не обманули — беда разразилась. И какая! Сталин в самом прямом смысле слова рвал и метал!
«Третьего марта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, — вспоминала она несколько позже, — что было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу в углу комнаты. Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова, и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить.
— Где, где все это? Где письма твоего писателя?
Нельзя передать, с каким презрением он выговорил слово "писатель”.
— Мне все известно! Все твои телефонные разговоры — вот они, здесь, — похлопал он рукой по карману. — Ну, давай сюда! Твой Каплер — английский шпион, он арестован!
Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями. Тут были и его записные книжки, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и его длинное, печальное прощальное письмо.
— А я люблю его! — сказала я, наконец, обретя да речи.
— Любишь?! — выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову, и я получила две пощечины — впервые в своей жизни. — Подумай, няня, до чего она дошла! — с нескрываемым презрением продолжал отец. — Идет такая война, а она занята!.. — И он произнес грубые мужицкие слова, других он не находил.
Потом, немного успокоившись и взглянув на меня, он произнес то, что сразило меня наповал:
— Ты посмотрела бы на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!
Забрав все бумаги, он ушел в столовую, чтобы прочитать их своими газами. У меня все было сломано в душе. Последние слова отца попали в точку. Ну, кому я такая нужна? Разве мог Люся всерьез полюбить меня?
Зачем я ему нужна? Фразу о том, что "твой Каплер — английский шпион”, я как-то сразу не осознала. И только лишь машинально продолжая собираться в школу, поняла, наконец, что произошло с Люсей.
Как во сне, я вернулась из школы. Отец сидел в столовой, он рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии.
— Писатель, — бормотал он. — Не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти! — брезгливо процедил он.
То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего. С этого дня мы с отцом надолго стали чужими. Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде».
Вернемся к Каплеру...
Ухаживать за дочерью Сталина было непросто. Светлана
никогда не выходила на улицу без сопровождения охранников и соглядатаев
— тайных и явных. Но Каплер не отступал. Водил девушку в музеи и в
кино. Он показывал ей шедевры мирового кинематографа, она воспринимала
живо, искренне, умно. Он, кажется, удивлялся. И влюблялся все больше.
Свидания эти были более чем целомудренными, но Сталину о них все равно
донесли. Каплер уехал в командировку в окруженный Сталинград, писал
оттуда репортажи. Сердце Светланы холодело — в текстах Каплера были
прямые намеки на их роман. Пришлось расстаться. Прощались там же, где
познакомились: в квартире Василия. Стояли молча, тесно прижавшись друг к
другу, едва дыша. А из соседней комнаты с них не сводил глаз Светланин
сопровождающий.
Накануне
Алексею Яковлевичу позвонили и настойчиво порекомендовали уехать на
фронт для сбора материалов к новому фильму. Каплер, правда, был
настолько ослеплен любовью, что послал «доброжелателя» к такой-то
матери. На следующий день его арестовали. А Сталин примчался в комнату
дочери белый от ярости. Светлана была ни жива ни мертва. Но все-таки
решилась пискнуть: «Я люблю его!» Сталин отхлестал дочь по щекам: «У
него кругом бабы, дура! Не могла найти себе русского?!» Ремарка довольно
странная. Сталин хоть и был, по мнению многих, антисемитом, позволил
дочери впоследствии выйти замуж за еврея Григория Морозова, не высказав
никакой критики.
Между тем все, кто наблюдал этот роман, были в откровенном недоумении и… ужасе. Они наперебой советовали Каплеру одуматься и прекратить появляться везде и всюду с несовершеннолетней дочерью вождя. «Ведь это же так опасно!» – говорили они Каплеру. На что тот только смеялся: «Не более опасно, чем встречаться с любой другой московской девушкой». Трудно сказать, чем были вызваны такие слова. Ведь Каплер не мог не понимать, что рано или поздно слухи об этих отношениях достигнут ушей вождя, и тогда… А вот относительно этого «тогда» Каплер, судя по всему, имел отличное от других мнение. Риск, конечно, он всегда любил, но не до такой же степени. Поэтому объяснить его поведение можно было лишь одним: он, видно, решил, что ничего предосудительного не совершает – только гуляет и развлекает разговорами о прекрасном юное создание. А за это его, лауреата Сталинской премии, автора официозных произведений, ну просто не имеют права наказывать. Уже ближайшее время показало, как глубоко он ошибался.
Поскольку рядом со Светланой всегда находился сотрудник личной охраны семьи Сталина, на Лубянке были прекрасно осведомлены об этом романе. Однако до поры до времени не решались беспокоить Сталина сообщением о нем, видимо надеясь, что кто-то из влюбленных все же одумается. Но когда стало понятно, что эта история не только не близится к своему завершению, но еще больше усугубляется, чекисты решили действовать. Но сначала не ставя об этом в известность вождя.
В феврале 1943 года помощник начальника личной охраны Сталина полковник Румянцев звонит Каплеру и просит его оставить Светлану в покое. «Уезжайте из Москвы, или у вас будут неприятности», – предупреждает полковник. Каплер в ответ… посылает его куда подальше. Поступок не столько смелый, сколько безрассудный. О нем в тот же день узнает писатель Константин Симонов, который относится к Каплеру более чем хорошо. Он приезжает к другу и все-таки уговаривает его уехать из Москвы. «У меня есть знакомый генерал, он на днях летит в Ташкент – вот с ним и полетишь», – говорит Симонов. Каплер соглашается, но ставит условие – он должен проститься со Светланой. Довод убийственный: «У нее на днях день рождения, и я не могу уехать, не попрощавшись».
В последний день февраля Каплер навещает Светлану в пустующей квартире на улице Чкалова, что возле Курского вокзала. Телохранитель Светланы находится здесь же, но сидит в соседней комнате. Однако его присутствие не мешает влюбленным говорить все, что они думают: они клянутся друг другу в любви, целуются. Вечером об этом уже знают на Лубянке. После чего докладывают Сталину, поскольку взять на себя инициативу арестовать жениха дочери вождя без его санкции боятся.
По словам многочисленных очевидцев, Сталин души не чаял в своей единственной дочери. Но когда он узнал, кто ходит у нее в женихах, сил сдержаться у него не хватило. Впрочем, вряд ли у любого другого родителя была бы иная реакция на ситуацию, где его несовершеннолетняя дочь встречается с почти сорокалетним мужчиной. Да еще с отъявленным бонвиваном, как гласила народная молва. «Чтобы этого Каплера я больше со своей дочерью не видел!» – приказал разъяренный Сталин. После чего добавил: «Навсегда».
Шанс спастись у Каплера еще был, правда шанс иллюзорный. Утром следующего дня сценарист рванул на аэродром, но по дороге решил заскочить в Малый Гнездниковский переулок, чтобы получить деньги за сценарий. Когда он покидал здание Управления кинопромышленности, к нему подошел незнакомый мужчина и попросился к нему в машину. Там незнакомец ткнул Каплеру в лицо удостоверение сотрудника МГБ и приказал ехать на Лубянку. С тех пор машины своей Каплер больше не видел – она досталась чекистам. А сам сценарист был отправлен в лагерь.
Как пишет сама Светлана, арест Каплера произвел на нее ужасное впечатление. Однако перечить своему отцу, который на ее глазах отобрал у нее все каплеровские записки и письма и уничтожил их, она не посмела. И спустя год вышла замуж за приятеля своего брата студента Григория Мороза. Стоит отметить, что, как и Каплер, он был еврей, и это снимает со Сталина обвинение в антисемитизме (многие до сих пор считают, что вождь мстил сценаристу за его национальность).
Поскольку рядом со Светланой всегда находился сотрудник личной охраны семьи Сталина, на Лубянке были прекрасно осведомлены об этом романе. Однако до поры до времени не решались беспокоить Сталина сообщением о нем, видимо надеясь, что кто-то из влюбленных все же одумается. Но когда стало понятно, что эта история не только не близится к своему завершению, но еще больше усугубляется, чекисты решили действовать. Но сначала не ставя об этом в известность вождя.
В феврале 1943 года помощник начальника личной охраны Сталина полковник Румянцев звонит Каплеру и просит его оставить Светлану в покое. «Уезжайте из Москвы, или у вас будут неприятности», – предупреждает полковник. Каплер в ответ… посылает его куда подальше. Поступок не столько смелый, сколько безрассудный. О нем в тот же день узнает писатель Константин Симонов, который относится к Каплеру более чем хорошо. Он приезжает к другу и все-таки уговаривает его уехать из Москвы. «У меня есть знакомый генерал, он на днях летит в Ташкент – вот с ним и полетишь», – говорит Симонов. Каплер соглашается, но ставит условие – он должен проститься со Светланой. Довод убийственный: «У нее на днях день рождения, и я не могу уехать, не попрощавшись».
В последний день февраля Каплер навещает Светлану в пустующей квартире на улице Чкалова, что возле Курского вокзала. Телохранитель Светланы находится здесь же, но сидит в соседней комнате. Однако его присутствие не мешает влюбленным говорить все, что они думают: они клянутся друг другу в любви, целуются. Вечером об этом уже знают на Лубянке. После чего докладывают Сталину, поскольку взять на себя инициативу арестовать жениха дочери вождя без его санкции боятся.
По словам многочисленных очевидцев, Сталин души не чаял в своей единственной дочери. Но когда он узнал, кто ходит у нее в женихах, сил сдержаться у него не хватило. Впрочем, вряд ли у любого другого родителя была бы иная реакция на ситуацию, где его несовершеннолетняя дочь встречается с почти сорокалетним мужчиной. Да еще с отъявленным бонвиваном, как гласила народная молва. «Чтобы этого Каплера я больше со своей дочерью не видел!» – приказал разъяренный Сталин. После чего добавил: «Навсегда».
Шанс спастись у Каплера еще был, правда шанс иллюзорный. Утром следующего дня сценарист рванул на аэродром, но по дороге решил заскочить в Малый Гнездниковский переулок, чтобы получить деньги за сценарий. Когда он покидал здание Управления кинопромышленности, к нему подошел незнакомый мужчина и попросился к нему в машину. Там незнакомец ткнул Каплеру в лицо удостоверение сотрудника МГБ и приказал ехать на Лубянку. С тех пор машины своей Каплер больше не видел – она досталась чекистам. А сам сценарист был отправлен в лагерь.
Как пишет сама Светлана, арест Каплера произвел на нее ужасное впечатление. Однако перечить своему отцу, который на ее глазах отобрал у нее все каплеровские записки и письма и уничтожил их, она не посмела. И спустя год вышла замуж за приятеля своего брата студента Григория Мороза. Стоит отметить, что, как и Каплер, он был еврей, и это снимает со Сталина обвинение в антисемитизме (многие до сих пор считают, что вождь мстил сценаристу за его национальность).
Из писателей — в «придурки»
Если для Светланы роман с Каплером закончился обычным семейным скандалом, то Алексею Яковлевичу пришлось платить по совсем другим расценкам. Третьего марта его арестовали и отправили на Лубянку. В тот же день состоялся первый допрос, который продолжался полтора часа. Но вот ведь незадача: бланк протокола есть, время указано, а ни вопросов, ни ответов нет. О чем шла речь? О чем таком расспрашивал следователь, что ни вопросы, ни ответы нельзя было фиксировать письменно?
И вообще, в деле № 6863 по обвинению Каплера Алексея Яковлевича много странного и таинственного. Начну с того, что все листы дела, как и положено, прошиты и пронумерованы, но... одни листы имеют двойную нумерацию, другие выглядят довольно необычно. В чем дело? Почему? Кому были нужны эти неуклюжие подтасовки? Думаю, что этого мы никогда не узнаем.
Дело в том, что ни на одном из многочисленных допросов ни разу, ни в каком контексте не упоминается имя дочери вождя Светланы, ее брата Василия и других членов семьи Сталина. Между тем, судя по воспоминаниям Светланы Аллилуевой, ее отец знал довольно много того, что было известно лишь ей и Каплеру. Откуда он это узнал? Думаю, что из тех самых допросов, протоколы которых отсутствуют в деле: они потому и отсутствуют, что их передали Сталину. Бумаги он, конечно же, уничтожил, а Каплера, судя по всему, так запугали, что ни в лагере, ни впоследствии на воле он ни разу не упомянул о романе с дочерью вождя.
Как уже говорилось выше, арестовали Каплера третьего марта. Странное, кстати говоря, совпадение: ровно десять лет спустя не станет того, кого он так сильно прогневил, посмев полюбить его дочь. Взять-то Каплера взяли, все, что касается его отношений со Светланой, выбили, но ведь не отправишь же в лагерь с формулировкой «за любовь к дочери Сталина». Значит, надо «шить» что-то другое.
Английский шпион? Почему английский, если у него нет ни одного знакомого англичанина? Да и англичане вроде бы не враги, а союзники. Тогда, может быть, американцы? Но они тоже союзники. А что, если американцев назвать просто иностранцами, тем более, что с американскими журналистами Каплер общался? Хорошая идея. И следователь спрашивает:
— С кем из иностранцев вы находились в близких отношениях?
— В близких — ни с кем, — отвечает Каплер. — Ас американскими журналистами Шапиро и Паркером находился в деловых взаимоотношениях. С Шапиро я познакомился в ноябре 1942-го на премьере пьесы Корнейчука «Фронт» в Малом театре. Я тогда собирался в Сталинград, и он попросил меня написать статью о генерале Чуйкове. Я пообещал, и свое обещание выполнил: статью о Чуйкове, как и положено, передал через отдел печати Нарко- миндела. Что касается Паркера, то он хотел напечатать в своем журнале отрывок из моего сценария «Ленинградская симфония», но из этого ничего не вышло.
— А о материальном вознаграждении вы говорили? — зашел с другой стороны следователь — ведь получение денег от иностранцев, да еще в валюте, можно рассматривать как гонорар за передачу разведданных.
Но Каплер развеял эти надежды.
— Нет, о материальном вознаграждении мы не говорили, — отрезал он. — Я считал, что поднимать эту тему неудобно, а они по каким-то соображениям тоже помалкивали.
Ну что можно извлечь из этого допроса? На первый взгляд, ничего. Известный советский кинодраматург, писатель и журналист общается со своими коллегами из страны-союзницы по антигитлеровской коалиции — что здесь криминального? Если говорить об американцах, ничего. А если об иностранцах? Напомню, что эта «хорошая идея» уже была взята на вооружение, и следователи с Лубянки наполняли ее конкретными именами, датами и местами встреч. Так что этот допрос был не так уж и бесполезен.
Прощупали и родственные связи Каплера. Оказалось, что до революции его отец был владельцем швейной мастерской, в которой работало пятнадцать наемных рабочих, что одна из его сестер вышла замуж за француза и с началом войны переехала то ли в Англию, то ли в Америку. И хотя Каплер отрицает, что поддерживает с ней связь, это еще надо проверить. Очень результативным был обыск, произведенный на квартире Каплера: у него нашли несколько книг на немецком языке, причем все они антисоветского содержания. И уж совсем большой удачей было то, что среди друзей Каплера оказалось несколько бывших троцкистов, в том числе поэт Багрицкий и прозаик Шмидт.
— Да, с Дмитрием Шмидтом я был знаком — мы вместе писали сценарий о Гражданской войне... Но я ничего не знал о его троцкистских делах, — торопливо добавил Каплер.
Подполковник Зименков, который вел это дело, от удовольствия потирал руки. Что еще надо? Связь с иностранцами есть. Антисоветскую литературу хранил. С троцкистами общался. В принципе дело можно передавать в суд: для вынесения обвинительного приговора этого вполне достаточно. Но чтобы не было никаких пробуксовок, Зименков решил подстраховаться и обвинить Каплера в антисоветских высказываниях и пораженческих настроениях — это очень сильный козырь, тем более во время войны. И Зименков, если так можно выразиться, бьет наотмашь.
— Нам известно, что вы антисоветски настроенный человек и в своем окружении занимались клеветническими разговорами. Нам известно также, что во время войны вы неоднократно высказывали свои антисоветские, пораженческие настроения и с антисоветских позиций критиковали политику партии и правительства. Вы признаете это?
Но Каплер уперся, как бык, и признаваться в пораженческих настроениях, даже под угрозой пыток, отказался.
— Нет. Я категорически отрицаю эти обвинения, — решительно заявил он. Но потом почему-то добавил: — Хотя, должен сказать, что, будучи по характеру человеком горячим, иногда высказывался в резкой форме по вопросам развития Советского государства. Но это нельзя расценивать как антисоветские вы- оказывания, просто я не задумывался над формулировкой своих мыслей
Вот так, по зернышку, по словечку следователь набрал материал для того, чтобы по окончании следствия написать: «Имеющимися материалами Каплер А.Я. изобличается в том, что, будучи антисоветски настроенным, в своем окружении вел враждебные разговоры и клеветал на руководителей ВКП (б) и Советского правительства. Каплер под держивал близкую связь с иностранцами, подозрительными по шпионажу».
Есть в этом деле еще один любопытный документ, составленный 10 ноября 1943 года. «Обвиняемый Каплер А.Я., ознакомившись с материалами дела, заявил, что виновным себя в предъявленном обвинении не признает. Вместе с тем Каплер заявил, что до ареста, будучи облечен доверием и щедро награжден, вел себя нескромно, "по-богемски”, в разговорах и поведении был иногда легкомыслен, зазнался, и все это могло служить поводом для ложного толкования и извращения фактов заинтересованными лицами».
На вопрос следователя, кто конкретно имеет личные счеты с Каплером и мог о нем говорить неправду, он ответил: «Взаимоотношения в моей среде были чрезвычайно сложные, и таких лиц могло быть много».
Известно, что протоколы допросов ведет следователь, а подследственный ставит свою подпись — или на каждой странице, или в конце. А тут вдруг произошло нечто невероятное: подполковник Зименков разрешил Каплеру дописать несколько слов своей рукой. И знаете, что он дописал? «Клеветой в отношении руководителей партии и правительства не занимался. Был и остался беспредельно преданным Сталину и глубоко уважающим всех руководителей партии и правительства».
Не помогло... Вскоре было состряпано циничнейшее по своей сути обвинительное заключение, утвержденное наркомом государственной безопасности Меркуловым. Само собой разумеется, что в нем упоминаются и антисоветские настроения Каплера, и его враждебные разговоры, и пораженческие настроения, и связь с иностранцами, и клевета на руководителей партии и правительства, и многое другое. Документ — довольно длинный и абсолютно бездоказательный. Приведу всего две фразы — и все станет ясно: «В предъявленном обвинении Каплер виновным себя не признал. Но изобличается материалами».
Какими? Где эти материалы? Кто их видел, кто рассматривал? По делу допрашивалось множество свидетелей, но где их показания, что они говорили об антисоветски настроенном Каплере? Мало того, в деле нет ни одного доноса стукача или сексота, нет ни одной записки, ни одного письма, цитаты из книги или строки из сценария.
И все же следственное дело Каплера было передано на рассмотрение Особого совещания, которое вынесло довольно мягкий по тем временам приговор: «Каплера Алексея Яковлевича за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет».
В конце 1943-го лауреат Сталинской премии, кавалер ордена Ленина, автор популярнейших фильмов о Ленине оказался в Воркуте. К счастью, его не бросили в шахту, на строительство дорог или лесоповал — этого Алексей Яковлевич не выдержал бы физически. О том, чем он там занимался и как жил, расскажем словами известной в те годы актрисы Валентины Токарской.
Ее судьба—тоже не подарок. Работая в Театре сатиры, в самом начале войны она ушла во фронтовую концертную бригаду, попала в плен, до самого победного мая мыкалась по немецким лагерям, а после освобождения получила четыре года куда более страшного советского лагеря. Мало кто знает, что в те годы в Воркуте был очень приличный театр, в котором играли и зеки, и «вольняшки». Токарская стала одной из ведущих актрис этого тетра. Вот что она пишет в своих воспоминаниях:
«После каждой премьеры в местных газетах выходили рецензии — все, как в столице! И фотографировались накануне спектакля. Фотографировал нас Алексей Каплер. Он в то время досиживал свои пять лет. Числился в "придурках”, с утра до вечера бегал по городу и снимал или разносил людям готовые снимки.
Каплер был человеком отзывчивым, обаятельным, и люди платили ему любовью. В его фотографию ходил весь город. И я забегала к Каплеру. Знала, что за это могут отобрать пропуск или послать на общие работы, но все равно нарушала запрет. Каплер стал моим мужем».
Итак, Каплер стал «придурком», тянет срок в Воркуте, живет не в зоне, а в крошечной каморке, выгороженной в углу фотографии, к концу срока даже стал счастливым мужем. А что же другая героиня нашего повествования, как устроила свою жизнь она? Светлана Аллилуева, потеряв Каплера, утешилась довольно быстро.
«Весной 1944-го я вышла замуж, — вспоминает она. — Мой первый муж, студент, как ч я, был знаком мне уже давно — мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим, ему не хотелось опять перегибать палку — и поэтому он дал мне согласие на этот брак.
Я ездила к отцу специально для разговора об этом шаге. С ним вообще стало трудно говорить. Он был раз и навсегда мной недоволен, он был во мне разочарован.
— Значит, замуж хочешь? — спросил он. — Потом долго молчал, смотрел на деревья. И добавил: — Черт с тобой, делай, что хочешь».
Этот брак был недолговечным, через три года он распался. А Сталин все это время ни разу не видел своего зятя. Больше того, он был очень рад, что дочь развелась с евреем по фамилии Морозов и через некоторое время вышла замуж за сына Жданова. Правда, внука от первого брака дочери, которого назвали, конечно же, Иосифом, Сталин признал и относился к нему с нежностью.
«Весной 1944-го я вышла замуж, — вспоминает она. — Мой первый муж, студент, как ч я, был знаком мне уже давно — мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим, ему не хотелось опять перегибать палку — и поэтому он дал мне согласие на этот брак.
Я ездила к отцу специально для разговора об этом шаге. С ним вообще стало трудно говорить. Он был раз и навсегда мной недоволен, он был во мне разочарован.
— Значит, замуж хочешь? — спросил он. — Потом долго молчал, смотрел на деревья. И добавил: — Черт с тобой, делай, что хочешь».
Этот брак был недолговечным, через три года он распался. А Сталин все это время ни разу не видел своего зятя. Больше того, он был очень рад, что дочь развелась с евреем по фамилии Морозов и через некоторое время вышла замуж за сына Жданова. Правда, внука от первого брака дочери, которого назвали, конечно же, Иосифом, Сталин признал и относился к нему с нежностью.
Много лет спустя в своих мемуарах Аллилуева гораздо теплее писала о Каплере, чем о своих мужьях. Кажется, та детская влюбленность была единственным эпизодом в ее жизни, когда она была по-настоящему счастлива. За это счастье Каплер отправился в Воркуту. Его обвинили в шпионаже в пользу Англии — не зря же режиссер так часто встречался с западными коллегами. Начальник лагеря благоволил лауреату Сталинской премии. Позволил ему покидать территорию, обнесенную колючей проволокой. Каплер устроился заведующим городской фотографией. Возможно, Сталин понимал, что просто так сгноить талантливого режиссера, которого полюбила его дочь, было бы ошибкой.
Ссылка оказалась болезненным, но очень важным опытом. В Воркуте Алексей Яковлевич много пишет и размышляет. Здесь он знакомится с знаменитой актрисой Валентиной Токарской. Токарская была примой Московского мюзик-холла и Театра сатиры, замечательно пела, изумительно танцевала. В начале войны в составе актерской бригады Токарская отправилась выступать перед солдатами и попала в плен к немцам. Испугавшись пыток, согласилась сотрудничать с нацистами. После освобождения актриса тут же оказалась в советских застенках: подобная участь ожидала дома всех советских военнопленных. Несмотря на обрушившиеся на нее несчастья, Токарская чувствовала себя в Воркуте вполне комфортно, ее жизнерадостность и очарование покорили Каплера. Говорят, однажды, когда режиссер впал в глубокую депрессию, она буквально вынула его из петли.
Отсидев свой срок, Каплер возвратился в Москву. Говорят, его предупреждали: в столице ни в коем случае не появляться, свиданий с юной возлюбленной не искать. Каплер и не искал. Воркута тяжелым грузом легла на сердце Алексея Яковлевича, вытравив чувства к дочери Сталина. Едва приехав в Москву, он поспешил купить билет в Киев. Родители были еще живы, надо было повидаться. Но едва Каплер зашел в поезд, его снова арестовали. Ослушался совета, за что и получил еще один срок. На этот раз режиссер попал в лагерь в поселке Инта (тоже в Коми, недалеко от Воркуты). Здесь уже не было никаких поблажек. Наравне с остальными заключенными Каплер надрывался в шахте, некоторое время работал санитаром в больничном бараке. Однажды в лагере к очередной годовщине революции повесили афишу: «7, 8, 9 ноября в клубе будет демонстрироваться фильм "Ленин в Октябре”». Каплер почувствовал боль в сердце. На плаву ему помогала оставаться Токарская. «Родная, бесконечно дорогая моя! — писал он ей. — Тоненькая ниточка твоего звездного света мне абсолютно необходима. Хоть она и призрачная, хоть к ней нельзя даже прикоснуться, но это мой единственный ориентир».
Каплер пробыл в заключении почти десять лет. Ближе к концу второго срока нашему герою повезло: отец ее бывшей возлюбленной, наконец, отправился к праотцам, и Каплер попал под амнистию. И Токарская тоже.
Они вернулись в Москву и тут же расписались. Жизнь постепенно налаживается. Она снимается в лучших фильмах, он пишет сценарий к ставшему культовым «Полосатому рейсу». Жизнь, кажется, снова входит в привычную колею. Каплер обласкан публикой, его обожают, им восхищаются, ему заказывают сценарии. И тут на горизонте снова возникает Светлана Аллилуева. Все эти годы, дважды побывав замужем, она думала только о нем. Но Каплер не может избавиться от воспоминаний о лагерях, которые последовали за страстным романом с дочерью Сталина. И хотя кремлевского чудовища уже нет в живых, возвращаться к отношениям с его дочерью у режиссера нет ни малейшего желания. К тому же у него есть жена — поддерживавшая его долгие годы заключения Валентина Токарская.
Аллилуева не сдается. Она не верит в то, что Каплером движет что-то, кроме чувства долга. Она отправляется к Токарской, чтобы объяснить: она по-прежнему любит ее мужа. «Пусть он делает что хочет, только чтобы я об этом не знала», — отмахнулась Токарская. Каплер знал, что Светлана попросила Валентину о встрече. Жутко волновался, злился на бывшую возлюбленную. И сделал свой выбор: выбрал ту женщину, которая спасала его в заключении, невольной виновницей которого была Светлана. Но этот благородный мотив недолго удерживал Каплера возле Токарской.
Аллилуева и Каплер: Последняя встреча
А как же Светлана жила все эти годы без своего возлюбленного? Она окончила школу с отличием, поступила в МГУ, затем защитила диссертацию.
Когда в Москве ее пытался разыскать Каплер, она уже числилась невестой ученого Юрия Жданова, который был на хорошем счету у Сталина. Вновь замужество, рождение дочери Екатерины. Но и этот брак оказался недолговечным. Первая, самая сильная любовь занозой сидела в ее сердце и мешала жить спокойно.
В 1953 году, сидя у постели умирающего Сталина, Светлана пыталась думать об отце, но в голове стучала только одна мысль: «Прошло десять лет с ареста Каплера. Где он сейчас? Что с ним теперь стало?» Все это время она не знала о нем ничего.
Светлана Аллилуева и Алексей Каплер встретились год спустя, в Москве, на очередном заседании Союза писателей. Среди тысяч лиц узнали друг друга мгновенно. Отойдя в укромное место у окна, взявшись за руки, несколько часов подряд говорили. Им было что вспомнить и что рассказать друг другу. Эта встреча стала последней.
После полной реабилитации своего имени Каплер посвятил себя литературе, вел сценарную мастерскую во ВГИКе, женился в четвертый раз на поэтессе Юлии Друниной. Умер в 74 года, не дожив всего лишь нескольких дней до своего 75-летия.
Светлана Аллилуева была замужем еще трижды: за доктором экономических наук Иваном Сванидзе, индийским коммунистом Браджешем Сингхом и американским архитектором Уильямом Питерсом, от которого родила дочь Ольгу. В 1967 году Светлана Аллилуева попросила политического убежища в США и получила его. Она опубликовала там свои «Двадцать писем к другу», в которых, мысленно обращаясь к Алексею Каплеру, рассказала о закулисной жизни сталинской семьи. Книга вызвала фурор и принесла ей около трех миллионов долларов.
Так и не обретя счастья в семейной жизни, после последнего развода Светлана предприняла попытку вернуться на родину, затем уехала к родственникам в Грузию, но в итоге снова вернулась в США. В Америке Светлану Аллилуеву -дочь великого Сталина знали как Лану Питерс.
В 1953 году, сидя у постели умирающего Сталина, Светлана пыталась думать об отце, но в голове стучала только одна мысль: «Прошло десять лет с ареста Каплера. Где он сейчас? Что с ним теперь стало?» Все это время она не знала о нем ничего.
Светлана Аллилуева и Алексей Каплер встретились год спустя, в Москве, на очередном заседании Союза писателей. Среди тысяч лиц узнали друг друга мгновенно. Отойдя в укромное место у окна, взявшись за руки, несколько часов подряд говорили. Им было что вспомнить и что рассказать друг другу. Эта встреча стала последней.
После полной реабилитации своего имени Каплер посвятил себя литературе, вел сценарную мастерскую во ВГИКе, женился в четвертый раз на поэтессе Юлии Друниной. Умер в 74 года, не дожив всего лишь нескольких дней до своего 75-летия.
Светлана Аллилуева была замужем еще трижды: за доктором экономических наук Иваном Сванидзе, индийским коммунистом Браджешем Сингхом и американским архитектором Уильямом Питерсом, от которого родила дочь Ольгу. В 1967 году Светлана Аллилуева попросила политического убежища в США и получила его. Она опубликовала там свои «Двадцать писем к другу», в которых, мысленно обращаясь к Алексею Каплеру, рассказала о закулисной жизни сталинской семьи. Книга вызвала фурор и принесла ей около трех миллионов долларов.
Так и не обретя счастья в семейной жизни, после последнего развода Светлана предприняла попытку вернуться на родину, затем уехала к родственникам в Грузию, но в итоге снова вернулась в США. В Америке Светлану Аллилуеву -дочь великого Сталина знали как Лану Питерс.
Умерла Светлана Аллилуева в возрасте 85 лет в доме престарелых в штате Висконсин, США. Одинокая, всеми покинутая, она отправилась на небеса, к своему другу Каплеру. Там-то их никто более не разлучит...
«Кинопанорама» и новая муза
Настоящая слава пришла к Каплеру лишь тогда, когда режиссеру предложили вести на Центральном телевидении «Кинопанораму».
Программа шла в прямом эфире. Живой, яркий, остроумный Каплер разительно отличался от других ведущих. Он категорически отказывался читать по бумажке и делать серьезное лицо. Он размышлял, импровизировал, задавал своим гостям неудобные вопросы. Это были 60-е годы. Конечно, не 37-й, но до отмены цензуры было еще далеко. Все остальные программы на ЦТ по-прежнему выглядели серыми и унылыми. И только харизматичный Каплер отказывался вписываться в привычный советскому зрителю официоз. Он позволял себе не только говорить. Он позволял себе молчать в прямом эфире. Как-то раз он забыл какой-то факт, запнулся, остановился. И, безмятежно глядя в камеру, сказал: «Погодите минутку, я сейчас вспомню». Зрители замерли, а Каплер молча помешивал ложечкой чай и вспоминал. Вся страна в прямом эфире наблюдала за тем, как молчит и думает человек. Его популярность била все рекорды. «Кинопанораму» смотрели даже те, кто никогда не интересовался кино. Ему писали, звонили, приезжали в «Останкино», чтобы его увидеть. К нему обращались с просьбами и жалобами. Зрителям казалось, что если этому человеку можно вот так разговаривать в советском эфире, значит, ему можно все. И Алексей Яковлевич никому не отказывал, старался помочь всем.
Таким его и полюбила поэтесса Юлия Друнина: обаятельного, отважного, думающего. Они познакомились, когда она поступила на Высшие курсы сценаристов при Союзе кинематографистов, на которых он преподавал. Она была замужем. И шесть лет сопротивлялась захлестнувшему ее чувству. Старалась сохранить брак. Муже ее, поэт-фронтовик Николай Старшинов, ничем не заслужил такого удара. Но Юлия все-таки ушла. Каплер развелся с Токарской. Его новой возлюбленной было всего тридцать лет. Ему пятьдесят. Об их любви говорили по всей Москве. Казалось, что Юлия и Алексей Яковлевич буквально созданы друг для друга. Они не расставались ни на минуту. Он ходил на ее выступления, она на его. В начале семидесятых над режиссером снова нависла угроза ареста.
Своим стремлением помогать всем и каждому, своим острым языком (Каплер часто писал фельетоны и репортажи на общественно-политические темы) он очень сильно раздражал власти. Да и из «Кинопанорамы» пришлось уйти: начальство потребовало, чтобы программа все-таки выходила в записи. Спасение пришло из Америки. У СССР внезапно стали налаживаться отношения с давним противником. В верхах появилась идея снять совместный советско-американский фильм. Выбрали сказку Мориса Метерлинка «Синяя птица», сниматься позвали Маргариту Терехову, Джейн Фонду и Элизабет Тэйлор, сценарий поручили писать американским сценаристам и… Каплеру. Заведенное на нашего героя дело пришлось закрыть.
Когда его не стало, Юлия Друнина осталась совершенно одна. 19 лет она прожила с ним как за каменной стеной. Он заботился о ней, помогал налаживать отношения с издательствами, с трепетом и восторгом читал ее новые стихи. Через 11 лет после его ухода она заперлась в гараже и завела мотор своих «Жигулей». По завещанию Друниной, ее похоронили рядом с Каплером, в Старом Крыму, где они так любили бывать.
Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты — рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить.
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты — рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить.
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!
Рейтинг: +33
Голосов: 33
2370 просмотров
Комментарии (7)
| Тая Кузмина # 26 октября 2018 в 23:04 +18 | ||
|
| Ивушка # 27 октября 2018 в 06:23 +14 | ||
|
| Сергей Мудрик-Шульгин # 27 октября 2018 в 18:37 +14 | ||
|
| Ольга Баранова # 29 октября 2018 в 19:48 +12 | ||
|
| Алла Войнаровская # 27 ноября 2018 в 16:26 +1 | ||
|
| Валентина Егоровна Серёдкина # 6 января 2019 в 00:09 +1 | ||
|
| Sall Славик*оf # 23 февраля 2019 в 15:01 0 | ||
|
