Емеля-охотник и Серый Волк

                                                                     (Сказки зимушки холодной) 

   Жил да был Емеля-охотник, рубаха-парень, с душой нараспашку, да с удачей в кулаке зажатой. Сорок лет с лишком топтал он леса окрестные, а дичи – будто и не водилось вовсе. Хоть бы белку-летягу заприметил, хоть бы зайчишку робкого вспугнул – и того нет!
   Смеялись над Емелей односельчане, подковырки да насмешки в спину бросали:
   — Эй, Емеля! Да ты хоть блоху, когда давил, горемыка ты этакий? Аль комара вилами ловил? А Емеля в ответ лишь усмехался в бороду, да помалкивал:
   — Ничего, посмейтесь… Будет и на моей улице праздник.
   А в душе тоска змеей вилась, грызла изнутри: хотелось ему славы охотничьей, хотелось прослыть удальцом, добытчиком знатным. И вот однажды, подмигнула Емеле удача, да как! Будто черт попутал…
   Дело было под самый Новый Год, когда в лесу тишина такая, что снег скрипит под ногами, словно шепчется. Взял Емеля ружье старенькое, дедовское – и в лес, наудачу. Шёл-шёл, да и наткнулся на диво дивное, на чудо чудное… а впрочем, кому как покажется.
   На полянке Серый Волк разлёгся, брюхо едой набил, аж лоснится. Видно, барана целого одолел, вот и разморило его сном богатырским. Заснул зверюга, будто неживой, лежит, и ухом не ведёт, только бока мерно вздымаются.
   Увидел Емеля Волка – и сердце в пятки ухнуло.
   — Что делать? – думает. – Сожрёт меня бирюк, и косточек не оставит!
   Тихонько попятился Емеля, словно рак от печи, ухватился за ветку ближней ёлки, да и полез вверх, белкой перепуганной. Только ружье – бух! – и в снег провалилось.
   — Ах, горе! Горе горькое! Не видать мне славы, как своих ушей!
   Вскарабкался Емеля на дерево, сидит, на суку дрожит, как осиновый лист, смотрит вниз – действительно Волк... и сомневаться не приходится.
   Заплакал Емеля горькими слезами, обидно до смерти стало.
   — Пропаду я теперь ни за грош, ещё в расцвете лет! Вот и поохотился… Эх, долюшка моя несчастная!
   Умылся Емеля слезами горючими, полегчало вроде. Стал сверху вниз присматриваться.
   А Волк как лежал, так и лежит. Чудеса! Хоть бы лапой пошевелил, во сне дернулся. Да жив ли он вообще, окаянный?
   А что, если он мертвый? Вот где слава-то поджидает! Только успевай хватай её за хвост!
   Стал Емеля с белым светом прощаться, стал с дерева на поляну спускаться. Страх гложет, будто клещ впился, а славы хочется ещё сильнее...
   Спустился, ружьё поднял и опять, пулей, на дерево – обратно.
   — Сначала испытаю, мёртвый ли Волк… А то, как прыгнет!..
   Прицелился с дерева – бац! Мимо, конечно. Руки-то дрожат, как у пьяницы. Но, живой Волк мог бы хоть испугаться, вздрогнуть, ухом повести, а он лежит себе, как ни в чём не бывало. Спит, поганец.
   — Эге! Так он и вправду мёртвый! Значит, мой!
   Подошёл Емеля к Серому Волку посмелее, словно к чучелу огородному. Ткнул ногой в бок – не шевелится. Вот она, слава, сама в руки идёт! Бери – не хочу!
   Взял Емеля Волка, закинул на плечо и пошёл в деревню, весёлый да радостный. Идёт, посвистывает, голову задрал к небу. Тяжело нести, туша нелегкая, да ничего: своя ноша не тянет, когда славой пахнет…
   Вошёл Емеля в деревню, как герой-победитель. Увидали его ребятишки, да и спрашивают:
   — Это что, Емеля, собака такая крупная?
   — Волк! Зверь лютый!
   Ах, как закричали ребятишки, как побежали врассыпную, словно горох из мешка! Никогда ещё они так не кричали и не бегали.
   — У Емели Волк! У Емели Серый Волк! Волк!
   И началось в деревне целое светопреставление! Куры закудахтали, собаки завыли, свиньи завизжали.
   Выбежали мужики, бабы, девчонки, мальчишки, старики, старухи, все как один, кто с кочергой, кто с ухватом. Даже грудные младенцы из колыбелек выскочить хотели, да не могли, пелёнки держат. Зато уж наорались вдоволь, надрываясь!
   Емеля вперёд идёт храбро, гордо, а за ним, лентою, народ тянется... Чудо ведь, чудо предновогоднее! Надо же Волка осмотреть, пощупать, да живого ли?..
   За Емелей – мужики с топорами, за мужиками – бабы с визгом, за бабами – ребятишки, с криком, потом старики с клюками, потом старухи с молитвами, потом калеки-убогие, безногие, глухие, хромые, слепые… Потом собаки, кошки, мыши полевые, потом весь скот, вплоть до тараканов, и те вылезли посмотреть на диво дивное.
   Вот это настоящая слава! Вот это триумф! Вот это было шествие! И все – к Емелиной избе...
   Вошли в избу. Конечно, не все вошли – где уж тут! На всех надо бы дом огромный, как дворец царский, но увы, его нет...
   Обвел Емеля всех торжествующим взглядом, как барин крепостных, и провозгласил громко:
   — Вот так добыча, миряне! Вот вам и Емеля! А то все смеялись! Да как брякнет Волка на пол с грохотом таким, что изба затряслась.
   Крепко стукнулся Волк, ушибся о половицы, да и… проснулся! Сзади народ, с боков народ, впереди окошко светится, на волю манит…
   Вот тебе и добыча! Вот тебе и слава! Лови момент!
   В избе началась давка, крик, визг, словно на ярмарке в базарный день. Народ кинулся врассыпную, кто куда... Мужики – в двери, бабы – в подпол, ребятишки – на печь, старики – под лавку, старухи – в сундук с приданым. Даже тараканы и те в щели попрятались, будто их и не было.
   А Серый, ошалевший от шума, спросонья ничего не понимая, перепрыгнул через лавку, сшиб со стола миску со щами, перевернул кадку с солёными огурцами, да и как махнёт к окошку – дзынь-тырынь-тынь! – только стёклышки посыпались.
   Выскочил на улицу, оглянулся на шум, да и – был таков! Только его и видели.
   Народ вылезал из-под лавок, выбирался из сундуков, сползал с печки, отряхиваясь от пыли и сажи. Половина без лаптей осталась. Емеля стоял посреди избы, почесывал затылок и глядел на разбитое окно. Потом, почесав другой бок, он сказал негромко:
   — Ну и ну! Вот так охота! Зато теперь точно – слава на всю деревню! Не отвертишься теперь. И усмехнулся в бороду, довольный собой. А народ, немного успокоившись, начал перешептываться, переглядываться. Одни говорили, что Емеля, хоть и горе-охотник, а всё-таки – молодец, Волка живого принёс, не каждый сможет. Другие – что Емеля просто дурак набитый и чуть всю деревню не погубил. Но, никто не спорил, что Новый Год предстоит очень насыщенный, такого ещё не было.
   Шум в избе утих, но разговоры не прекращались. Бабы, выбравшись из подпола, принялись собирать осколки посуды и вытирать разлившиеся щи. Мужики, выбравшиеся из дверей, почесывали затылки, раздумывая, как залатать окно, зима ведь на дворе. Ребятишки, слезая с печи, рассказывали друг другу, как Волк чуть не съел одного деда, аж слюнки у него текли. Старики, вылезая из-под лавок, ворчали на молодежь, которая совсем страх потеряла, никого не боятся. Старухи, выбравшись из сундуков, перешёптывались и крестились...
   Емеля стоял посреди избы, чувствуя себя героем. Он, конечно, немного переборщил, не рассчитал силушку волчью, но зато теперь о нём будут говорить! И пусть говорят что хотят, главное, что он прославился. Он оглядел избу и, заметив, что все смотрят на него с удивлением и недоумением, решил немного сбавить обороты, а то ещё побьют ненароком.
   — Ну ладно, чего уж тут, – сказал Емеля, махнув рукой, – Волк сбежал, окно починим, щи сварим новые, не впервой. Главное – все живы и здоровы! Народ немного успокоился, и в избе снова стало шумно и весело, как прежде. Все принялись обсуждать случившееся и гадать, что ждёт их в будущем году, после такого-то приключения.
   Вечером, когда все разошлись по домам, Емеля сидел у печки, грелся и думал о том, что произошло. Он понимал, что чуть не совершил большую ошибку, но все обошлось, пронесло, как говорится. И теперь, когда о нём будут говорить, он сможет с гордостью сказать: — Да, я тот самый Емеля, который чуть не погубил деревню, зато прославился на весь свет!
   А год действительно выдался насыщенным, богатым на события. Было и много работы, и много радости, и много печали, как и всегда в жизни бывает. Но, одно было ясно точно – этот год запомнится всем надолго, как самый необычный год в истории деревни. И всё благодаря Емеле, Горе-охотнику, который принёс в деревню Волка и поднял всех на уши, чтоб не скучали в предстоящий праздник.