Галлюцинация

     Я шёл удивительно легко на свидание с ней… к самой очаровательной, миловидно-привлекательной и чудесной, мною любимой девушке…
     В груди моей пел архиерейский хор совместно с монастырским женским.
     Я шёл с быстротой 27 морских узлов в час... Впрочем, сознаюсь, я никогда не видел этих узлов и не знаю, чем они набиты. Если эти узлы так же тяжелы, как сухопутные, что болтаются за спиной торговок ярославским полотном, то цифра 27 конечно же сильно преувеличена.
     Я шёл по лесной просеке и, клянусь вам жизнью покойной прабабушки, я не видел не только леса, но и ветвистых, раскидистых деревьев. Куда бы я ни посмотрел — я всюду видел её, мою любимую и неповторимую Лину-Алину.
     Её свежее, румяное личико, цветом и упругостью напоминавшее спелое яблоко!.. Её глазки-глазёнки... Я не поэт... Увы, я не поэт! Нет-нет! И чтобы воспеть зной её очей, нужно быть только поэтом... или, в худшем случае, инженер-электриком... А чтобы передать тембр её голоса, нужно быть Паганини и обладать скрипкой Страдивариуса или, в худшем случае, с первоклассным имитатором... Я польщу белым лебедям, если сравню её шейку с лебедиными!..
     А это верещит не она, это голос её внутренней субретки — комедийного персонажа, бойкой, остроумной, находчивой служанки, помогающая богатым людям в их любовных интригах. Она сама в своей благородной стыдливости не считает возможным даже ответить, не прикрыв сначала наготы своего прекрасного тела.
     Я взволнованно и осторожно стучу во входную дверь.
     Молчание. Такое ужасное молчание уже раз было в природе в то время, когда Всемирный Потоп, залив всё и вся, поднял лишь ковчег Ноя.
     А пары в нём развились до максимума, как и сейчас в моём теле. Тут чувствую я, что ещё мгновенье и разлетятся желудочки моего измученного трепещущего сердца!.. Что это? Пары сорвали дверь, вырвавшись через моё правое плечо. Ах, эти дачные перегородки, не выдержавшие напора моих внутренних сил…
     Боже мой, но что же я увидел?..
     Ассирийская причёска... Как я нежно целовал украдкой эти шелковистые волосы, когда они щекотали моё лицо!.. Да, да, ассирийская причёска лежала на столе... А на голове Алины пыжились какие-то жалкие мочалки. Платье, платье, делавшее её похожей на перистое облачко, было перекинуто через спинку кресла... А на ней болталась драная юбчонка и висела мятая блузка. Крошечные лакированные туфельки красовались на стуле... А Лина, в одном чулке и громадных войлочных туфлях, стояла рядом и штопала натянутый на левую руку ажурный чулок...
     Она вскрикнула и бросилась за ширмы. Я успел ещё заметить её бледное, измятое лицо, морщинистую шею и ногу (потерявшую туфлю) со вросшими в тело ногтями и громадной — на мизинце — мозолью.
     Потрясённый, уперся я локтями вверх комода, спрятал лицо в чашечкой раскрытые ладони и залился, как обидчивая несовершеннолетняя девчонка горючими, желчными слезами.
     Тишину нарушал только стук моих слёз, падавших между пальцами на бронзовую фигурку Амура, да шорох Линочки, успевшей пододвинуть ширмы к моей спине.
     — Володя! Милый!..
     Я не оборачивался. Я решил уйти из комнаты, не открывая лица.
     — Володенька!
     Она с силой оторвала мои ладони от лица моего.
     Вот чёрт! Передо мной снова было божественно румяное, упругое яблочко, перистое облачко..., и вновь слышался дивный, чарующий голос моей любимой женщины...
     Сознаюсь я искоса взглянул на стол: ассирийской прически там не было, не было и банок, склянок и различных коробочек...
     — Галлюцинация! — решил я. — Да, это была галлюцинация! — ещё раз мысленно повторил я и с несвойственной мне живостью и решительностью покрыл поцелуями, страстными, долгими поцелуями и щечки, и шейку, и обе ручки... Стоя на коленях, обнимал её стройные ножки.
     Если бы не заржавевший Амур и не моя пунктуальность в приходе на свидания, я бы не верил, что я склонен к каким-то там галлюцинациям...
     Через месяц мы с Алиной поженились… и с той поры живём счастливо и по сей день!