Апайка

6 марта 2015 - Влад Устимов

Не успел наступить апрель, как Вовка стал с нетерпением ждать приезда Зины. Летом всем хочется уехать из города. Ждать пришлось недолго. Она появилась как всегда неожиданно. Худощавая, скуластая, шустрая, весёлая. Непременно с гостинцем. От неё веяло тёплой заботой и неистребимым жизнелюбием. Обрадованный мальчик стал спешно собираться в путь.
Они отправились пешком до самого вокзала, к конечной остановке автобуса, чтобы народу было поменьше. Но людей собралось много, а долгожданного транспорта все не было. Битый час томились на солнцепеке. Наконец появился автобус. Вид у него был какой-то неопрятный: тупорылый, весь пропылённый, с торчащими фарами. Словно на широченной морде маленькие глаза выпучены, вот- вот лопнут. Между ними, на коричневом «носу», тускло серебрились буквы: «ЗиС». Высоко на «лбу», в узеньких застеклённых окошечках торчали таблички: «Вокзал» и «Пос. Советский». Толпа зашевелилась и ощетинилась поклажей.
- Наш, - обрадовано воскликнула Зина.
Крепко схватив Вовку за руку, она решительно устремилась на штурм раздвинувшихся со скрипом дверей. Несмотря на её отчаянные усилия, им достались неудобные места: в задней части салона, самые последние. Но, все же, это была маленькая победа – они сидели. Автобус мигом наполнился до отказа. Гвалт стоял, как в цыганском таборе. Было шумно и душно.
На ходу жар стал невыносимым. Оказалось, что они сидели на самом двигателе. И подкидывало на ухабах неимоверно.
- Ох, ну и жарища! – ворчала Зина, снимая с Вовки курточку и обмахивая газетой его порозовевшее личико, - Как бы ещё не укачало нас тут, уж больно задок-то трясет. Ехать ведь, до самого конца.
Она сняла с головы цветную косынку. Тёмные волосы были заплетены в косу и аккуратно уложены.
Битком набитый салон не позволял что-либо изменить. Окна были по-зимнему наглухо закрыты. Пришлось терпеть. Вовка насупился, его подташнивало, но он молча перемогал зной и головокружение. Перед Зиной, которую он обычно называл Апайкой, хныкать он не привык, да и расстраивать её совсем не хотелось. В окно старался не смотреть.
Зина задумалась. Взгляд её добрых серых глаз слегка затуманился. «Какой же он у нас слабенький, прямо - заморыш. Но такой хороший, добрый и ласковый. Люблю его больше жизни!».
Своих детей у неё не было. Замуж вышла поздно. Семейное счастье радовало недолго. Через полгода после бракосочетания судьба разлучила с любимым. Война. Всеобщая мобилизация. В мае сорок пятого получила похоронку. «Погиб смертью храбрых» - было в извещении военкомата. И вот, скоро уж пятнадцать лет, как одна. Вовка, внук сестры, стал самым дорогим существом на свете. Ради него и жила.
Когда сошли на последней остановке, в нос ударила приятная свежесть. Шли кривым переулком, вдоль покосившихся заборов.
Потянуло речной прохладой, запахло смольем и еще чем-то приторным. Обходя лужи, спустились к самому берегу. Между перевернутых лодок собралось воронье. Птицы, громко переругиваясь, наскакивали друг не дружку, видно, чего-то не поделили. Вовка с разбегу распугал стаю. Нахалки, недовольно каркая, чуть отлетели и расселись поблизости. На том месте, у кромки, лежал дохлый сом в два раза больше Вовки. Тихая вода мирно лизала прибрежный песок. Мальчик в новеньких сандалиях старательно вышагивал по толстым звеньям ржавой цепи, кое-где торчащим из влажной почвы.
После города уши отдыхали от надоевшего шума.
Лодка была на той стороне. Зина весело махнула рукой, дед кивнул в ответ. Треух на его голове дважды согласно качнулся.
- Вовка, отойди от воды, ноги замочишь! – крикнула Зина. Голос был хрипловатый, но не сердитый.
Она достала газету и развернула её. В глаза бросился заголовок, набранный крупными буквами: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!».
- Поживем, увидим, - женщина тихо вздохнула и стала умело складывать бумажную фигуру.
- Иди сюда, смотри, чего я тебе сделала!
Они стояли на мокрых деревянных мостках, едва касавшихся воды, и смотрели на бумажный кораблик, сооруженный из газеты. Подхваченный шаловливым ветерком, он слегка наклонился и устремился к середине реки.
Мальчик как зачарованный провожал его восторженным взглядом. Посиневшие кулачки прижаты к груди, а личико все так и сияет. Зина тоже смотрела вслед, тихонько помахала слабой рукой.
Её муж был моряком. Служил на Балтийском флоте. Первые три месяца писал. Больше писем не было. Уж скоро десять лет, как война кончилась, а она до сих пор не верит, что он погиб. Тогда, в сорок втором, родился мальчик. Мертвый. Видать, сказались и бесконечные слезы и непосильная работа на заводе и голод.
Постепенно у переправы стал скапливаться народ. К осклизлой свайке бесшумно привалилась смоляным бортом тяжелая бударка. Дед ловко накинул на нее широкую ременную петлю, вынул из уключины набухшее весло, убрал с планширя. Лодка пустая, пассажиров не было.
Люди гуськом аккуратно перешагивали через привальный брус, растопырив руки и балансируя, шли по влажным сланям, суетливо размещались на отполированных банках.
На той стороне появились трое. Стали кричать как оглашенные, что есть силы махать руками.
- Но, пошевеливайтесь! – ворчал перевозчик простуженным басом, докурив «козью ножку», бросил чинарик за борт, - Вот, неймется то!
Он повернулся на крик. Лицо обветренное, мрачное. Махнул с досадой той шумной компании, вставил весло на место, поплевал на заскорузлые ладони и начал мерно грести. У его ног валялся потрепанный малахай, в него кидали медяки. Лодка двигалась плавно, уверенно рассекая речные струи. Слышались мерные гребки, плеск зыби у бортов и звуки падающих капель. От воды веяло холодом, сыростью и рыбой.
Перебравшись на другой берег, они пошли по низкому лугу. Его яркая зелень была усыпана большими белыми пятнами гусиных стай и мелким бисером цветущей травы, «куриной слепоты». В заболоченных зарослях сусака вовсю горланили лягушки. Прямо над головой серебристые чайки с отороченными черным крыльями пронзительными голосами скандалили между собой.
- Апайка, а что значит – Апайка?
- Тетя.
- Ты моя тетя?
- Тетя.
- А говорила – бабушка.
- И бабушка!
- Ну, кто же ты?
- Я сестра твоей бабушки, Фаины, значит, твоя двоюродная бабушка. А ты, выходит,– мой внучатый племянник.
- А ты татарка?
- Татарка.
- А бабушка?
- Бабушка тоже татарка.
- А дедушка?
- И дедушка татарин.
- И я татарин?
- Ты полукровка.
- А почему?
- Потому, что у тебя папа татарин, а мама русская. Поэтому ты метис, полукровка.
- А ты кого любишь больше всех?
- Тебя!
Зина привела племяша к себе. Устроила в своей землянке, выделив ему часть нар.
Она работала сторожем при интернате. Попутно Зина выполняла обязанности дворника. Охраняла сад, занималась огородом.
Вечером Апайка загоняла коров в хлев, брала чистое ведерко, садилась на скамеечку и доила. Пахучая струя со звоном ударялась в дно посудины. В коровнике быстро темнело и становилось страшновато. Напившись теплого парного молока, Вовка забирался на сеновал и лежал там, наблюдая, как носятся над ним ранние летучие мыши и загораются первые звездочки.
Перед сном Апайка укладывала внука на нары, зажигала пахучую керосиновую лампу и начинала рассказывать сказки. Желтый язычок пламени едва освещал бугристый потолок мазанки, отбрасывая на него причудливые, тени. Каждый вечер у Зины была в запасе новая история, красивее и интереснее прежней. Она была неистощимой рассказчицей. Могла удивительно тонко менять интонации, тембр, говорить разными голосами. Это был чудесный театр одного актера. Так было всегда, сколько Вовка себя помнил. Он слушал её с нескрываемым удовольствием. И засыпал, убаюканный сладкими напевами.
Когда она жила в городе, то принимала активное участие в работе народного татарского театра. Не раз говорили, что в ней пропадает замечательный талант актрисы. Она лишь смущенно отмахивалась и счастливо улыбалась.
Так сложилось, что всю себя отдавала Зина воспитанию внучатого племянника Вовки. Любила его до самозабвения, носилась с ним, как курица с яйцом. Заботливо надевала чулки, сандалики с неудобными застежками. Баловала, души в нем не чаяла.
Как – то он спросил:
- У мамы есть папа, у бабушки есть дедушка, а у тебя что, никого нет?
- А у меня есть ты!
- Ты мне и тетя, и бабушка, и мама. Ты моя самая, самая!
Она обняла его, прижала к себе крепко-крепко. Её душили слёзы.

Фото автора

Регистрационный номер №0275696

от 6 марта 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0275696 выдан для произведения: Апайка
Не успел наступить апрель, как Вовка стал с нетерпением ждать приезда Зины. Летом всем хочется уехать из города. Ждать пришлось недолго. Она появилась как всегда неожиданно. Худощавая, скуластая, шустрая, весёлая. Непременно с гостинцем. От неё веяло тёплой заботой и неистребимым жизнелюбием. Обрадованный мальчик стал спешно собираться в путь.
Они отправились пешком до самого вокзала, к конечной остановке автобуса, чтобы народу было поменьше. Но людей собралось много, а долгожданного транспорта все не было. Битый час томились на солнцепеке. Наконец появился автобус. Вид у него был какой-то неопрятный: тупорылый, весь пропылённый, с торчащими фарами. Словно на широченной морде маленькие глаза выпучены, вот- вот лопнут. Между ними, на коричневом «носу», тускло серебрились буквы: «ЗиС». Высоко на «лбу», в узеньких застеклённых окошечках торчали таблички: «Вокзал» и «Пос. Советский». Толпа зашевелилась и ощетинилась поклажей.
- Наш, - обрадовано воскликнула Зина.
Крепко схватив Вовку за руку, она решительно устремилась на штурм раздвинувшихся со скрипом дверей. Несмотря на её отчаянные усилия, им достались неудобные места: в задней части салона, самые последние. Но, все же, это была маленькая победа – они сидели. Автобус мигом наполнился до отказа. Гвалт стоял, как в цыганском таборе. Было шумно и душно.
На ходу жар стал невыносимым. Оказалось, что они сидели на самом двигателе. И подкидывало на ухабах неимоверно.
- Ох, ну и жарища! – ворчала Зина, снимая с Вовки курточку и обмахивая газетой его порозовевшее личико, - Как бы ещё не укачало нас тут, уж больно задок-то трясет. Ехать ведь, до самого конца.
Она сняла с головы цветную косынку. Черные волосы были заплетены в косу и аккуратно уложены.
Битком набитый салон не позволял что-либо изменить. Окна были по-зимнему наглухо закрыты. Пришлось терпеть. Вовка насупился, его подташнивало, но он молча перемогал зной и головокружение. Перед Зиной, которую он обычно называл Апайкой, хныкать он не привык, да и расстраивать её совсем не хотелось. В окно старался не смотреть.
Зина задумалась. Взгляд её добрых серых глаз слегка затуманился. «Какой же он у нас слабенький, прямо - заморыш. Но такой хороший, добрый и ласковый. Люблю его больше жизни!».
Своих детей у неё не было. Замуж вышла поздно. Семейное счастье радовало недолго. Через полгода после бракосочетания судьба разлучила с любимым. Война. Всеобщая мобилизация. В мае сорок пятого получила похоронку. «Погиб смертью храбрых» - было в извещении военкомата. И вот, скоро уж пятнадцать лет, как одна. Вовка, внук сестры, стал самым дорогим существом на свете. Ради него и жила.
Когда сошли на последней остановке, в нос ударила приятная свежесть. Шли кривым переулком, вдоль покосившихся заборов.
Потянуло речной прохладой, запахло смольем и еще чем-то приторным. Обходя лужи, спустились к самому берегу. Между перевернутых лодок собралось воронье. Птицы, громко переругиваясь, наскакивали друг не дружку, видно, чего-то не поделили. Вовка с разбегу распугал стаю. Нахалки, недовольно каркая, чуть отлетели и расселись поблизости. На том месте, у кромки, лежал дохлый сом в два раза больше Вовки. Тихая вода мирно лизала прибрежный песок. Мальчик в новеньких сандалиях старательно вышагивал по толстым звеньям ржавой цепи, кое-где торчащим из влажной почвы.
После города уши отдыхали от надоевшего шума.
Лодка была на той стороне. Зина весело махнула рукой, дед кивнул в ответ. Треух на его голове дважды согласно качнулся.
- Вовка, отойди от воды, ноги замочишь! – крикнула Зина. Голос был хрипловатый, но не сердитый.
Она достала газету и развернула её. В глаза бросился заголовок, набранный крупными буквами: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!».
- Поживем, увидим, - женщина тихо вздохнула и стала умело складывать бумажную фигуру.
- Иди сюда, смотри, чего я тебе сделала!
Они стояли на мокрых деревянных мостках, едва касавшихся воды, и смотрели на бумажный кораблик, сооруженный из газеты. Подхваченный шаловливым ветерком, он слегка наклонился и устремился к середине реки.
Мальчик как зачарованный провожал его восторженным взглядом. Посиневшие кулачки прижаты к груди, а личико все так и сияет. Зина тоже смотрела вслед, тихонько помахала слабой рукой.
Её муж был моряком. Служил на Балтийском флоте. Первые три месяца писал. Больше писем не было. Уж скоро десять лет, как война кончилась, а она до сих пор не верит, что он погиб. Тогда, в сорок втором, родился мальчик. Мертвый. Видать, сказались и бесконечные слезы и непосильная работа на заводе и голод.
Постепенно у переправы стал скапливаться народ. К осклизлой свайке бесшумно привалилась смоляным бортом тяжелая бударка. Дед ловко накинул на нее широкую ременную петлю, вынул из уключины набухшее весло, убрал с планширя. Лодка пустая, пассажиров не было.
Люди гуськом аккуратно перешагивали через привальный брус, растопырив руки и балансируя, шли по влажным сланям, суетливо размещались на отполированных банках.
На той стороне появились трое. Стали кричать как оглашенные, что есть силы махать руками.
- Но, пошевеливайтесь! – ворчал перевозчик простуженным басом, докурив «козью ножку», бросил чинарик за борт, - Вот, неймется то!
Он повернулся на крик. Лицо обветренное, мрачное. Махнул с досадой той шумной компании, вставил весло на место, поплевал на заскорузлые ладони и начал мерно грести. У его ног валялся потрепанный малахай, в него кидали медяки. Лодка двигалась плавно, уверенно рассекая речные струи. Слышались мерные гребки, плеск зыби у бортов и звуки падающих капель. От воды веяло холодом, сыростью и рыбой.
Перебравшись на другой берег, они пошли по низкому лугу. Его яркая зелень была усыпана большими белыми пятнами гусиных стай и мелким бисером цветущей травы, «куриной слепоты». В заболоченных зарослях сусака вовсю горланили лягушки. Прямо над головой серебристые чайки с отороченными черным крыльями пронзительными голосами скандалили между собой.
- Апайка, а что значит – Апайка?
- Тетя.
- Ты моя тетя?
- Тетя.
- А говорила – бабушка.
- И бабушка!
- Ну, кто же ты?
- Я сестра твоей бабушки, Фаины, значит, твоя двоюродная бабушка. А ты, выходит,– мой внучатый племянник.
- А ты татарка?
- Татарка.
- А бабушка?
- Бабушка тоже татарка.
- А дедушка?
- И дедушка татарин.
- И я татарин?
- Ты полукровка.
- А почему?
- Потому, что у тебя папа татарин, а мама русская. Поэтому ты метис, полукровка.
- А ты кого любишь больше всех?
- Тебя!
Зина привела племяша к себе. Устроила в своей землянке, выделив ему часть нар.
Она работала сторожем при интернате. Попутно Зина выполняла обязанности дворника. Охраняла сад, занималась огородом.
Вечером Апайка загоняла коров в хлев, брала чистое ведерко, садилась на скамеечку и доила. Пахучая струя со звоном ударялась в дно посудины. В коровнике быстро темнело и становилось страшновато. Напившись теплого парного молока, Вовка забирался на сеновал и лежал там, наблюдая, как носятся над ним ранние летучие мыши и загораются первые звездочки.
Перед сном Апайка укладывала внука на нары, зажигала пахучую керосиновую лампу и начинала рассказывать сказки. Желтый язычок пламени едва освещал бугристый потолок мазанки, отбрасывая на него причудливые, тени. Каждый вечер у Зины была в запасе новая история, красивее и интереснее прежней. Она была неистощимой рассказчицей. Могла удивительно тонко менять интонации, тембр, говорить разными голосами. Это был чудесный театр одного актера. Так было всегда, сколько Вовка себя помнил. Он слушал её с нескрываемым удовольствием. И засыпал, убаюканный сладкими напевами.
Когда она жила в городе, то принимала активное участие в работе народного татарского театра. Не раз говорили, что в ней пропадает замечательный талант актрисы. Она лишь смущенно отмахивалась и счастливо улыбалась.
Так сложилось, что всю себя отдавала Зина воспитанию внучатого племянника Вовки. Любила его до самозабвения, носилась с ним, как курица с яйцом. Заботливо надевала чулки, сандалики с неудобными застежками. Баловала, души в нем не чаяла.
Как – то он спросил:
- У мамы есть папа, у бабушки есть дедушка, а у тебя что, никого нет?
- А у меня есть ты!
- Ты мне и тетя, и бабушка, и мама. Ты моя самая, самая!
Она обняла его, прижала к себе крепко-крепко. Её душили слёзы.

Отдушина

Звезды и кресты

Рейтинг: +18 1189 просмотров

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (17)

Серов Владимир # 7 марта 2015 в 10:11 +2

Душевая история !

Альфия Умарова # 7 марта 2015 в 12:35 +2

Замечательный рассказ, светлый, сердечный и очень добрый.
В нем столько тепла, просто чудо.
Большущее спасибо автору! И удачи в конкурсе!

Людмила Комашко-Батурина # 10 марта 2015 в 01:45 +3

Хоть у Апайки на сложилось личное счастье, но она не озлобилась на мир, не растеряла душевное тепло своей души. Жаль, что она не реализовала себя в театре.

Тая Кузмина # 10 марта 2015 в 19:18 +2

Мне понравился рассказ, очень ярко, трогательно и здорово!!!!

040a6efb898eeececd6a4cf582d6dca6

Анна Гирик # 13 марта 2015 в 19:34 +1

ВЕЛИКОЛЕПНО!! Удачи автору!!

Татьяна Дюльгер # 14 марта 2015 в 05:08 +1

Рассказ понравился.
Бывают такие добрые и нежные, заботливые и любящие тёти. Зина - литературная героиня рассказа - прекрасная женщина, подарившая любовь и заботу своему племяннику, заменив ему мать, и ребёнок отвечает той же любовью. Очень трогательно! Тема раскрыта. Автору удачи!
buket1