- Крошки не выбрасывай! – Лиза Никитична бережно раскрыла пакет с мелко нарезанными овощными очистками и банановой кожурой, - сюда положи, это для цыпляток моих,- пояснила она дочери.
- Ма-а-м…Для каких цыплят?! – медленно, пытаясь что-то сообразить, проговорила дочь.
Сидевший за столом зять Лизы Никитичны на минуту оторвался от своего занятия, добродушно хохотнул и постучал карандашом по виску. Тещу свою он любил, но все равно искренне считал ее не от мира сего.
Лиза Никитична и впрямь была странной женщиной. Люди редко понимали ее поступки и мысли. Наверно, не хотели себя утруждать: привычнее махнуть рукой да сказать – что поделаешь, странная женщина, все у нее не как у людей. О животных бездомных заботится, выхаживает больных, пристраивает – кого в добрые руки, кого в приют. С детства Лиза отличалась от своих сверстников - не принимала участия в шумных забавах, ей больше нравилось общаться с собакой своей, дворнягой по кличке Верный, преданным другом и чутким ее собеседником. Ему одному она могла доверять все свои секреты, часами рассказывать свои истории – не то сказки, не то быль. А он, не отрываясь, смотрел на свою хозяйку оливковыми глазами, поворачивал головой, попеременно подставляя то правое, то левое ухо, будто и правда слушал и понимал ее. Иногда, устав сидеть почти недвижно, ложился, клал морду на лапы и продолжал слушать.
- Лиза, ну ты пошла бы с ребятишками порезвилась, слышь, как у них весело, - говорила ей бабушка.
Не зная, что ответить, Лиза обычно молчала, а бабушка потом жаловалась матери:
- Сидит как сыч, ни слова не проронит. И что за характер у девки!? Вся в отца! - бабушка недолюбливала своего зятя и при любой возможности старалась напомнить об этом дочери.
- Да ладно, мам, не тронь ты ее, подрастет, поумнеет, - отвечала Лизина мама.
Что мама вкладывала в свои слова, Лиза не понимала и продолжала жить своей жизнью: гуляла с Верным, баловала кошку Муську, кормила курочек.
Весной с нетерпением ждала момента, когда у наседки начнут проклевываться цыплятки. С замиранием сердца девочка следила за каждым мгновением таинства: вот тонкая, едва заметная трещинка появилась на скорлупе, вот она разрослась и теперь уже трещины покрыли все яйцо, а вот!... вот и клювик показался! Цыпленок делает вдох и прибавляет себе сил, чтобы окончательно сбросить ставший вдруг тесным родной белый домик! Иногда Лиза даже помогала появиться на свет желтеньким пушистикам.
- Видишь, слабенький какой? – говорила бабушка,- может задохнуться, если силенок не хватит пробить скорлупку. Помочь надо,- и осторожно отколупывала белые хрупкие кусочки. И Лизе разрешала. И тогда девочка ощущала себя причастной к этой великой тайне – тайне появления новой жизни!
А еще любила читать. Читала, сидя на плоской крыше веранды. Сюда, на крышу, прилетали к ней голуби. Лиза кормила их пшеном и хлебными крошками. Голуби ласково урчали, подбирая лакомство , и давались в руки девочке. Она гладила их, как котят, и очень жалела, что не понимает языка птиц.
- Уж и не знаю, как ее отвадить,- ворчала бабушка, что за мода – по крышам лазать?!
-Мам, да не тронь ты ее – подрастет, поумнеет, сама не полезет, - защищала дочку мама.
Лиза подросла, но «не поумнела». Нет, в школе училась она отлично, ей одинаково легко давались все предметы. А вот подружки закадычной, как у всех девчонок в школе, у нее не было. Правда, врагов и завистников тоже не было...
В десятом классе учителя гадали, куда пойдет учиться Лиза после школы – она была единственной претенденткой на золотую медаль. А девушка, сдав блестяще все экзамены в школе и заработав награду, пошла работать нянечкой в детский сад. Нет, не «поумнела» .
-Ну что, цыплятки, поиграем?! - обращалась Лиза к своим подопечным. А в ответ раздавались восторженные возгласы, понять которые могла только «Мама Иза», так называли малыши свою любимицу.
Всю свою жизнь Лиза Никитична так и проработала в детском саду. Правда, учиться она все же пошла – в пединститут, на дошкольный факультет. Закончила заочно с красным дипломом и работала уже воспитателем. Ее рано стали считать опытным работником, а потому не раз получала предложение стать заведующей, звали даже в Гороно методистом, но куда она от своих «цыпляток»-то?!
Ей было далековато за тридцать, когда появился в ее жизни Вася. Откуда он взялся, как пришел в детсад, зачем – попробуй теперь разгадай. Шел мимо, да вдруг и остановился – так и остался навек с Лизой! Через год родилась у них Оленька. Соседка теть Маша, акушерка, дежурившая как раз во время Лизиных родов, увидев огненно-рыжую головку ребеночка, растерянно протянула:
- Лизк, а девка-то какая рыжая у тебя…
- Так Солнышко же мое ! - счастливо улыбалась Лиза.
Оленька была не просто рыжеволосая, она вся была покрыта яркими рыжими конопушками: и лицо, и плечи, и спина – все полыхало огнем.
- Видишь, как солнце тебя любит, сколько света тебе оно подарило, -- ласкали ее влюбленные родители.
Так и росла девочка , сияла, не замечая насмешек детей во дворе.
- Меня солнышко любит, - твердила она лет до семи. Потом перестала говорить на эту тему, а в тринадцать выпалила отцу с матерью:
- Родили меня уродиной, кому я такая нужна, конопатая?! – и, расплакавшись, убежала в свою комнату.
А Лиза Никитична продолжала говорить доченьке о счастье, которое непременно придет, о мечтах, которые обязательно сбудутся ,о любви, которая однажды найдет ее и на всю жизнь останется с ней.
- Что ж, каждая мать для своей дочки счастья желает, - вздыхали «добросердечные» соседки, не веря, что у «конопатой» жизнь путем сложится.
А ведь вон как все вышло – дочка с мужем живут ладно да справно. В восемнадцать лет неожиданно для всех стала Оленька музой для художника – мадонна с огненно-рыжими волнистыми волосами смотрела застенчиво с его полотен. «Да-а, хороша!» - говорили посетители выставок, глядя на образ необыкновенной женщины на картинах.
И детишек трое родилось – белокурые все, как на подбор.
- Эх, жаль на меня похожи, а не на мамочку, - сетовал Сергей, и писал рядом с мадонной златовласых ангелочков…
- Ма-ма… Для каких цыплят?! – повторила свой вопрос Ольга. - Пап, ну ты хоть объясни, что она опять придумала?
Отец, седой и улыбчивый, как Дед Мороз, только усмехнулся и посмотрел на часы, мол, сейчас-сейчас узнаешь!
- Пойдем, посмотришь сама, - одеваясь и подхватывая заветный пакетик, предложила Лиза Никитична.
Женщины спустились с пятого этажа пешком - Лиза Никитична не любила лифт. Сергей раскрыл форточку на кухне и с любопытством наблюдал за происходящим внизу. На красном пластиковом подносе теща разложила содержимое пакета и, отойдя на пару шагов, стала приговаривать:
- Цып-цып-цып, цып-цып… Кушать, цыплятки мои, цып-цып!!!
На ее зов прилетели сначала три здоровенные серо-черные вороны, важно
вышагивая, они подошли к подносу и стали деловито перебирать клювами очистки. Потом подтянулась и мелюзга – не то синички, не то воробышки, не разглядеть с высоты. И вся эта разномастная компания мирно подбирала лакомство с подноса! Вороны, правда, недоверчиво косились на Ольгу – а ты-то кто такая?! Ольга обняла мать за худенькие плечики, да так и стояла, не зная, что сказать. А Лиза Никитична приговаривала:
- Цып-цып…Кушайте, цыплятки мои…
На фоне жемчужного снега ярким маком полыхает поднос, вокруг него чернеют, будто рассыпанные семечки, птицы. Обнявшись, стоят две женщины: солнце запуталось в волосах одной, снег припорошил голову другой. Небеса безудержной синью распростерлись над ними.
-Батя, ты только посмотри, красота-то какая! – едва выдыхает художник.
- Вот и я говорю - Красота! – улыбается ему в ответ старик.
[Скрыть]Регистрационный номер 0539039 выдан для произведения:- Крошки не выбрасывай! – Лиза Никитична бережно раскрыла пакет с мелко нарезанными овощными очистками и банановой кожурой, - сюда положи, это для цыпляток моих,- пояснила она дочери.
- Ма-а-м…Для каких цыплят?! – медленно, пытаясь что-то сообразить, проговорила дочь.
Сидевший за столом зять Лизы Никитичны на минуту оторвался от своего занятия, добродушно хохотнул и постучал карандашом по виску. Тещу свою он любил, но все равно искренне считал ее не от мира сего.
Лиза Никитична и впрямь была странной женщиной. Люди редко понимали ее поступки и мысли. Наверно, не хотели себя утруждать: привычнее махнуть рукой да сказать – что поделаешь, странная женщина, все у нее не как у людей. О животных бездомных заботится, выхаживает больных, пристраивает – кого в добрые руки, кого в приют. С детства Лиза отличалась от своих сверстников - не принимала участия в шумных забавах, ей больше нравилось общаться с собакой своей, дворнягой по кличке Верный, преданным другом и чутким ее собеседником. Ему одному она могла доверять все свои секреты, часами рассказывать свои истории – не то сказки, не то быль. А он, не отрываясь, смотрел на свою хозяйку оливковыми глазами, поворачивал головой, попеременно подставляя то правое, то левое ухо, будто и правда слушал и понимал ее. Иногда, устав сидеть почти недвижно, ложился, клал морду на лапы и продолжал слушать.
- Лиза, ну ты пошла бы с ребятишками порезвилась, слышь, как у них весело, - говорила ей бабушка.
Не зная, что ответить, Лиза обычно молчала, а бабушка потом жаловалась матери:
- Сидит как сыч, ни слова не проронит. И что за характер у девки!? Вся в отца! - бабушка недолюбливала своего зятя и при любой возможности старалась напомнить об этом дочери.
- Да ладно, мам, не тронь ты ее, подрастет, поумнеет, - отвечала Лизина мама.
Что мама вкладывала в свои слова, Лиза не понимала и продолжала жить своей жизнью: гуляла с Верным, баловала кошку Муську, кормила курочек.
Весной с нетерпением ждала момента, когда у наседки начнут проклевываться цыплятки. С замиранием сердца девочка следила за каждым мгновением таинства: вот тонкая, едва заметная трещинка появилась на скорлупе, вот она разрослась и теперь уже трещины покрыли все яйцо, а вот!... вот и клювик показался! Цыпленок делает вдох и прибавляет себе сил, чтобы окончательно сбросить ставший вдруг тесным родной белый домик! Иногда Лиза даже помогала появиться на свет желтеньким пушистикам.
- Видишь, слабенький какой? – говорила бабушка,- может задохнуться, если силенок не хватит пробить скорлупку. Помочь надо,- и осторожно отколупывала белые хрупкие кусочки. И Лизе разрешала. И тогда девочка ощущала себя причастной к этой великой тайне – тайне появления новой жизни!
А еще любила читать. Читала, сидя на плоской крыше веранды. Сюда, на крышу, прилетали к ней голуби. Лиза кормила их пшеном и хлебными крошками. Голуби ласково урчали, подбирая лакомство , и давались в руки девочке. Она гладила их, как котят, и очень жалела, что не понимает языка птиц.
- Уж и не знаю, как ее отвадить,- ворчала бабушка, что за мода – по крышам лазать?!
-Мам, да не тронь ты ее – подрастет, поумнеет, сама не полезет, - защищала дочку мама.
Лиза подросла, но «не поумнела». Нет, в школе училась она отлично, ей одинаково легко давались все предметы. А вот подружки закадычной, как у всех девчонок в школе, у нее не было. Правда, врагов и завистников тоже не было...
В десятом классе учителя гадали, куда пойдет учиться Лиза после школы – она была единственной претенденткой на золотую медаль. А девушка, сдав блестяще все экзамены в школе и заработав награду, пошла работать нянечкой в детский сад. Нет, не «поумнела» .
-Ну что, цыплятки, поиграем?! - обращалась Лиза к своим подопечным. А в ответ раздавались восторженные возгласы, понять которые могла только «Мама Иза», так называли малыши свою любимицу.
Всю свою жизнь Лиза Никитична так и проработала в детском саду. Правда, учиться она все же пошла – в пединститут, на дошкольный факультет. Закончила заочно с красным дипломом и работала уже воспитателем. Ее рано стали считать опытным работником, а потому не раз получала предложение стать заведующей, звали даже в Гороно методистом, но куда она от своих «цыпляток»-то?!
Ей было далековато за тридцать, когда появился в ее жизни Вася. Откуда он взялся, как пришел в детсад, зачем – попробуй теперь разгадай. Шел мимо, да вдруг и остановился – так и остался навек с Лизой! Через год родилась у них Оленька. Соседка теть Маша, акушерка, дежурившая как раз во время Лизиных родов, увидев огненно-рыжую головку ребеночка, растерянно протянула:
- Лизк, а девка-то какая рыжая у тебя…
- Так Солнышко же мое ! - счастливо улыбалась Лиза.
Оленька была не просто рыжеволосая, она вся была покрыта яркими рыжими конопушками: и лицо, и плечи, и спина – все полыхало огнем.
- Видишь, как солнце тебя любит, сколько света тебе оно подарило, -- ласкали ее влюбленные родители.
Так и росла девочка , сияла, не замечая насмешек детей во дворе.
- Меня солнышко любит, - твердила она лет до семи. Потом перестала говорить на эту тему, а в тринадцать выпалила отцу с матерью:
- Родили меня уродиной, кому я такая нужна, конопатая?! – и, расплакавшись, убежала в свою комнату.
А Лиза Никитична продолжала говорить доченьке о счастье, которое непременно придет, о мечтах, которые обязательно сбудутся ,о любви, которая однажды найдет ее и на всю жизнь останется с ней.
- Что ж, каждая мать для своей дочки счастья желает, - вздыхали «добросердечные» соседки, не веря, что у «конопатой» жизнь путем сложится.
А ведь вон как все вышло – дочка с мужем живут ладно да справно. В восемнадцать лет неожиданно для всех стала Оленька музой для художника – мадонна с огненно-рыжими волнистыми волосами смотрела застенчиво с его полотен. «Да-а, хороша!» - говорили посетители выставок, глядя на образ необыкновенной женщины на картинах.
И детишек трое родилось – белокурые все, как на подбор.
- Эх, жаль на меня похожи, а не на мамочку, - сетовал Сергей, и писал рядом с мадонной златовласых ангелочков…
- Ма-ма… Для каких цыплят?! – повторила свой вопрос Ольга. - Пап, ну ты хоть объясни, что она опять придумала?
Отец, седой и улыбчивый, как Дед Мороз, только усмехнулся и посмотрел на часы, мол, сейчас-сейчас узнаешь!
- Пойдем, посмотришь сама, - одеваясь и подхватывая заветный пакетик, предложила Лиза Никитична.
Женщины спустились с пятого этажа пешком - Лиза Никитична не любила лифт. Сергей раскрыл форточку на кухне и с любопытством наблюдал за происходящим внизу. На красном пластиковом подносе теща разложила содержимое пакета и, отойдя на пару шагов, стала приговаривать:
- Цып-цып-цып, цып-цып… Кушать, цыплятки мои, цып-цып!!!
На ее зов прилетели сначала три здоровенные серо-черные вороны, важно
вышагивая, они подошли к подносу и стали деловито перебирать клювами очистки. Потом подтянулась и мелюзга – не то синички, не то воробышки, не разглядеть с высоты. И вся эта разномастная компания мирно подбирала лакомство с подноса! Вороны, правда, недоверчиво косились на Ольгу – а ты-то кто такая?! Ольга обняла мать за худенькие плечики, да так и стояла, не зная, что сказать. А Лиза Никитична приговаривала:
- Цып-цып…Кушайте, цыплятки мои…
На фоне жемчужного снега ярким маком полыхает поднос, вокруг него чернеют, будто рассыпанные семечки, птицы. Обнявшись, стоят две женщины: солнце запуталось в волосах одной, снег припорошил голову другой. Небеса безудержной синью распростерлись над ними.
-Батя, ты только посмотри, красота-то какая! – едва выдыхает художник.
- Вот и я говорю - Красота! – улыбается ему в ответ старик.