Сыночек

Глубокая зимняя ночь. Вязкая тишина. Ознобно. Мягко ступая непослушными ногами, она прошла на кухню. Прислушалась: «Никого». Вышла в сенцы. Отодвинула шторку на окне и выглянула на улицу.
Темнота и холод. Да ветер разносит колючие снежинки, припорашивая прочищенные с вечера дорожки: «Всё-таки никого».
Вернулась в хорошо протопленную кухню. Зябко поёжилась. Плотнее запахнула старенький фланелевый халат, купленный в пору, когда ещё чего-то хотелось:
«Хотелось… Как тогда выбирала расцветку, фасон, размер!» — и призадумалась, застыв. — Размер… Когда-то халат был впору. Потом — только-только».
Пройдясь пальцами по тесёмкам пояска, потуже подтянула и завязала новый узел.
«А теперь уже, словно карандаш в стакане. Высохла. Совсем высохла да стопталась!» — открыла холодильник, исправно служивший ей, по крайней мере, уже лет тридцать.
Три яйца сиротливо приютились на специально предназначенном для них лотке, крынка простокваши да несколько солёных огурчиков, одиноко плавающих в трёхлитровой банке с рассолом.
«Огурчики… Ну те, что с прошлого приезда сына остались, — припомнила, тяжело вздохнув. — Он не доел, а мне и не справиться, не угрызть эту хрустящую солёную твёрдость».
Заглянула в морозильник. Достала оттуда заботливо завёрнутый в газету шматок сала — сын когда-то привёз гостинец. Если нарезать тоненькими дольками и потом, не жуя, высасывать, то к картошечке знатный деликатес получается!
«Картошечка! — вспомнила она. Заглянула за холодильник. — Полведра ещё осталось. Хватит! Картошка — она ведь овощь сытная!»
Достала из буфета глубокую тарелку, наложила в неё штуки четыре картофелины. Постояла, подумала. Покачала головой: «Маловато будет!»
Наклонившись, доложила ещё одну. И, предварительно смочив водой, принялась не спеша, тонюсеньким полупрозрачным слоем срезать сероватую похрустывающую кожицу.
Пока картошка варилась, собрала на стол. Выложила в небольшую вазочку огурчики. Нарезала в блюдечко сальца, прикрыла его колечками репчатого лучка. Нарезала ржаного хлебца. Налила в стакан простокваши. Осмотрела стол:
— До сыту? — подошла к холодильнику. — Чтоб уж вдосталь… 
Вытащила пару яиц. Подержала в ладошке, словно взвешивая, и мысленно махнув рукой: «Чего уже!», забрала последнее и, сложив всё в металлическую мисочку, залила водой и поставила на огонь.
Через несколько минут на кухне приятно запахло едой. Картошечка с пылу-жару. Сальце. Огурчики. Хлебушек. Простокваша. Яйца…
«Хорошо! Сыночек приедет, а у меня всё готово, — она удовлетворённо кивнула головой, — с дороги-то уставши, проголодается, поди?!»
И накрыв всё чистенькой, хотя и вылинявшей от многочисленных стирок салфеткой, прошла в комнату и прилегла на кровать.
— Притомилась чтой-то. Натопталась ногами! — и, прикрыв глаза, незаметно для себя задремала.
Проснулась уже засветло, когда студёное зимнее солнце вовсю обливало белесым неярким светом окрестные домики и деревья. Полежала, отдыхая со сна. И вдруг, словно током обожжённая, распахнула глаза:
«Сыночек! Как он там? Приходил ли? А то, может, не нашёл что поесть, а я лежу тут разлёживаюсь!»
Подтянула повыше шитые-перезашитые простые чулки, перехваченные вверху резинками, сунула ноги в старенькие тапочки, натянула в рукава кофточку и вышла в кухню: «Никого».
— Да и кто мог войти сюда без моего ведома, — она тяжело вздохнула. — Все двери заперты на ключ и для верности закрыты на внутренние запоры. Некому!
Прошлась по дому и раздвинула шторы. Матовый свет плеснул ознобьем, просачиваясь через засеребрённые инеем окна.
Выглянула на улицу. Мороз. Снег. И ни одного человека не видно:
«Никого. Даже случайных прохожих нет! — редко кто стал ходить по их улице, на которой остались жить в основном одни старики, в такую погоду, так же как и она, предпочитавшие сидеть по домам. — Никого…»
На кухонном столе, прикрытая салфеткой, покоилась нетронутая остывшая еда. Она вздохнула:
— Не приходил. Опять не приходил! — чиркнув спичкой, зажгла газ. — Надо бы картошечки подогреть. Придётся самой скушать, — и поставила на плиту сковородку. — Как там сыночек? Может, голодный? Он говорил, им так мало платят сейчас!
И вдруг услышала громкий стук в окно на веранде.
«Мишутка! Сыночек!» — мелькнула радостная мысль.
Подбежала, откинула занавеску. Под окном стояла почтальонша Танюша:
— Вер Иванна! Михаил телеграмму прислал! — и, опережая вопросы, продолжила: — Пишет: «Доехал хорошо. Дома всё нормально».
— Счас открою! Погодь! Счас! — суетясь, она стала отпирать замки и открывать щеколды.
— Да вы не волнуйтесь! — напомнила почтальонша. — Он же пишет, что у него всё в порядке.
— А я и не волнуюсь! Чего мне волноваться-то? Я и не волнуюсь. Вот завтракать собралась… С чего это мне волноваться? Я и знаю, что всё в порядке! И не волнуюсь вовсе!
Наконец справившись с запорами, она впустила Танюшу в дом.
— Вот наготовила, думала, может, придёт, поест. Так вот ведь нет, — Вер Иванна всплеснула руками, — не притронулся даже. Чего он ест? Чем питается?!
Почтальонша как-то странно посмотрела на неё и, протянув телеграмму, без нажима, словно по инерции, попыталась объяснить:
— Он же третьего дня как уехал. Теперь уже у себя дома. Вот и пишет, мол, доехал хорошо.  Дома всё нормально…
— Вчера тоже наготовила, а он даже не попробовал, — будто не слыша, Вера Ивановна продолжила причитать: — И не прикоснулся вовсе! А ему хорошо питаться надо. Организм молодой — пищу требует!
— Вер Иванна, — попыталась уточнить Танюша, — так ему же шестьдесят уже…
— Постой-ка! А какой нынче год? — она натянула очки и заглянула в календарик. — Так… Не-е, ему только ещё этой весной, в апреле, шестьдесят будет. На пенсию пойдёт…
— А-а-а! — только и смогла вымолвить Танюша. — Оно тогда конечно!..
— Чего он ест? Когда приходит? Ничего не понимаю! — не унималась Вера Ивановна.
— Пойду я! — засобиралась почтальонша и направилась к выходу.
— Если где там, на улице, Мишеньку моего встретишь, так передай, я его жду, — и тихонечко, словно про себя добавила: — Как он там?..
— Ладно! Если увижу — передам, — Танюша, толкнув калитку, сделала несколько шагов и, не выдержав, обернулась.
В проёме двери, безмолвно перебирая морщинистыми губами и старчески кивая головой, крестила её вслед Вера Ивановна.
— Так ты уж передай, не запамятуй! —  напомнила она.
Танюша суетливо кивнула и, больше не оборачиваясь, заспешила по своим почтальонским делам.
Вера Ивановна ещё немного постояла, провожая. Смахнула сухие слёзы. Вошла в сенцы. Плотно прикрыла за собой дверь. Накинула запоры и замкнула замки.
Затем, тяжело вздохнув, облокотилась о косяк:
— Как ты там, сыночек? Поел ли, отдохнул? Сыночек мой…
И внезапно замерев, начала медленно оседать на пол, прикрыв уставшие от забот, вылинявшие, добрые материнские глаза.
Рейтинг: +4 Голосов: 4 386 просмотров

Комментарии (3)
Татьяна Петухова # 11 марта 2017 в 20:25 +1
потрясающий рассказ ! Хотелось,чтобы его многие прочли,поклон автору за пронзительность сюжета,за стиль повествования,за ТАЛАНТ!!!
Людмила Комашко-Батурина # 12 марта 2017 в 00:35 0
Захватывающий сюжет,хорошее изложение. Одиночество матерей - что может быть страшнее?!
Наталья Исаева # 16 марта 2017 в 23:06 0
Душа матери всегда видит дитя аленьким, сколько бы лет не было... Спасибо.