Первые горести.

Первое воспоминание, с которого началось осознание мира и себя в нём, было довольно горестным. Я целый день провела у тёти Дуси, на попечении которой меня оставили. Мама приехала на конференцию в райздрав, и взяла меня с собой в Дубовку.  Утром она ушла тайком. Я отвлеклась, а когда  спохватилась, мамы уже не было рядом. Ласковый голос тёти Дуси усугублял  горе –  не мамин голос. Я сидела на крыльце, размазывала по лицу слёзы и не сводила глаз с калитки. Когда ожидание стало совсем невыносимым, а бдительность тёти Дуси притупилась,   тихонько пробралась к калитке,   выскользнула за неё

и побежала по улице. По одной, другой, третьей, задавая прохожим, осипшим от рёва голосом, один и тот же вопрос: «Где моя мама?»  Дальше – провал в памяти, саму встречу я не помню.

        Состояние невыносимой тоски, когда мамы не было рядом, сопровождало меня всё моё детство. Нам, было отпущено судьбой, быть вместе на этом свете всего двадцать лет.

        Мы едем с мамой в Сталинград.  Мне  четыре года, а ещё ни разу не стрижена.  Разговоры о стрижке  не занимали, мама обещала купить настоящую куклу и все мысли – только о ней. Куклы у меня были. Их шили на досуге больные - из разноцветных лоскутков. А я мечтала  о красавице с золотыми волосами и  фарфоровым личиком.

        В огромном магазине, который называется «Детский мир» стараюсь сосредоточиться на куклах,  глаза перестают  подчиняться. Чайные и столовые сервизы, весы с блестящими гирьками. Я  представляю, какая игра в «магазин» была бы у нас с такими весами. Но мы пришли за куклой и надо выбрать одну из тех красавиц, что выстроились на нескольких полках. Наконец, выбор сделан -  в руках принцесса с голубыми глазами, белыми локонами и не с тряпичными, а фарфоровыми ручками и ножками в белых носочках и розовых туфельках. Она открывает и закрывает глаза, говорит «мама». Это – мне?  От пяток до макушки  заливает  любовью и нежностью к моей Зое. 

        Теперь нам нужно зайти в парикмахерскую. Мама  уверенно выговорила трудное слово. У меня – не получилось. Высокие  кресла, зеркала на  стенах, непонятные запахи. Нас с Зоей усадили в кресло, плечи накрыли белой простынёй. Я стала высвобождать куклу из-под простыни, а тётя в белом халате - сладеньким голосом: «Девочка, сиди спокойно, не шевелись». Как я могу, не шевелясь, высвободить мою Зою? Тётя расчёсывала мои волосы, что – то жужжало и щёлкало  над ухом, но я слишком занята куклой, чтобы обращать на это внимание. Мама говорила, что после парикмахерской  пойдём в парк, где я покатаюсь на каруселях, и мы купим мороженое. Эскимо.  Сказочный день! Задумавшись, я подняла глаза вверх и посмотрела в зеркало. Оттуда на меня глядела странная девочка. С одной стороны головы у неё спадали на плечи колечками белые  волосы, а с другой… Ничего не спадало. Другая половина головы была… о, ужас! Лысая! Нет – нет, это не я. Но у девочки на руках… моя Зоя. Её голова пока ещё не была обезображена лысиной.

          В следующее мгновение раздался душераздирающий вопль. Я бегу по ступенькам вниз, волоча за собой куклу. За мной бежит мама, за мамой – тётя в белом халате с ножницами в руках. И не одна, их уже несколько. Зажмуриваю глаза, спотыкаюсь, падаю. Зоя вырывается из   рук и кувыркается по ступенькам впереди. Меня поднимают, отряхивают. Из коленки сочится кровь, её не просто щиплет, дерёт. Вокруг  собралась толпа, и я сквозь слёзы вижу,  кто – то поднял  несчастную Зою и несёт её мне. Зою… и половину её ноги. Ослабевшую от рыданий, меня всё – таки достригли.   Кое – как, заплетаясь, добрела за мамой до тёти Лиды, к которой мы приехали. Не хотелось ни в парк, ни мороженого. Очень жарко, во рту знакомый привкус температуры. Всё вокруг стало неинтересным.

Домой, в свою милую Ивановку я вернулась лысой и вялой. Папа  забрал у меня куклу и сказал, что на войне ранения были пострашнее, но нюни солдаты не распускали.

Впереди  был детский сад и встреча с друзьями. Странно, но того, чего я так боялась – дразнилок и насмешек, не случилось. Подружки здоровались и нежно целовались, а из мальчишек только  один провёл рукой по моей голове и тихонько назвал «стрижкой – кочерыжкой». Жизнь налаживалась. К тому же, утром следующего дня на стуле рядом с кроватью сидела  Зоя. Шрам на ножке закрывал белый носочек. У папы были руки волшебника. Я потихоньку привыкала к своей голове, да и волосы  отрастали. Только,  вместо  мягких белых и кудрявых, голову стала покрывать чёрная щетина. Непривычно, но у родителей тоже чёрные волосы. Очень даже красивые.

Моей Зое  не  удобно спать со мной. Во сне я ворочалась и частенько находила её по утрам  на полу. Ей нужна  собственная кроватка. Попросила папу сделать деревянную, но он отказался. Сказал, что скоро поедем за бабушкой в Камышин и там купим в магазине.