41-ый
Желчь разливалась ржавым полем
Ехидной радостью беды,
И выгорев на солнце горем,
Была завернута в снопы.
Змея почуяв близость пищи,
Ползла без умысла вперед,
Пожухли белые ромашки,
В тот самый сорок первый год.
Горела пашня под ногами,
Хлеб осыпался в сапоги,
Желтели рваными рядами,
В осенних всполохах сады.
Старушка ковыряла палкой,
Травой заросший огород,
Обугленной сухой картошкой,
Потом давился ее рот.
Горело Зарево Победы,
За тысячи далеких верст,
И миллионы тонн надежды,
Вставали на священный пост.
И добровольцы молодые,
С седыми прядями волос,
Мечтали о такой России,
Где каждый будет, как колосс.
Где честь и правда будут рядом,
Церквей златые купола,
Колоколов святым парадом,
Всем возвестят, что Русь жива.
Народ великий отбивался,
Его затаптывали в грязь,
Куражась Сатана сдавался,
Как Богом проклятая мразь.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0133279 выдан для произведения:
41-ый
Желчь разливалась ржавым полем
Ехидной радостью беды,
И выгорев на солнце горем,
Была завернута в снопы.
Змея почуяв близость пищи,
Ползла без умысла вперед,
Пожухли белые ромашки,
В тот самый сорок первый год.
Горела пашня под ногами,
Хлеб осыпался в сапоги,
Желтели рваными рядами,
В осенних всполохах сады.
Старушка ковыряла палкой,
Травой заросший огород,
Обугленной сухой картошкой,
Потом давился ее рот.
Горело Зарево Победы,
За тысячи далеких верст,
И миллионы тонн надежды,
Вставали на священный пост.
И добровольцы молодые,
С седыми прядями волос,
Мечтали о такой России,
Где каждый будет, как колосс.
Где честь и правда будут рядом,
Церквей златые купола,
Колоколов святым парадом,
Всем возвестят, что Русь жива.
Народ великий отбивался,
Его затаптывали в грязь,
Куражась Сатана сдавался,
Как Богом проклятая мразь.