Одноактная пьеса

Город Счастье расположен на реке Северский Донец в четырех километрах от железнодорожной станции Огородный. Беглые крестьяне, спасаясь от крепостничества, начали селиться здесь еще в конце семнадцатого века. В 1963 году поселок Счастье приобрел статус города. На его территории находится Луганская ТЭС, занимающая второе место на Украине по объему производства электроэнергии.

Действующие лица:

ГРИГОРЯН – следователь районной прокуратуры

ТРОШИН – лейтенант милиции

ЛИДА - растрепанная пятнадцатилетняя девочка

СЕДОЙ - молчаливый дошкольник, брат Лиды

ФЕРДИНАНД - небритый пожилой мужчина в очках

ЧЕРТ – коренастый, взъерошенный четырнадцатилетний подросток

ГИЛЬЗА - худощавый ровесник Черта со шрамом на лице 

СОЛДАТ – боец национальной гвардии с нашивкой «Айдар» на рукаве

                                                             Картина первая

Место действия: Украина, город Луганск, сентябрь 2014 года. Районная прокуратура. Следователь Григорян идет по коридору. Его догоняет лейтенант Трошин и останавливает,  беря под локоть.

ТРОШИН: Боря, погоди.

ГРИГОРЯН: Саш, если ты по поводу находки в инженерном колодце, то я возвращаю дело шефу. По-моему, там все ясно. Пять трупов недельной давности, обглоданные крысами, вряд ли можно идентифицировать.

Судя по всему, мы имеем дело с неосторожным обращением с взрывчатым веществом, а конкретно с гранатой Ф-1. Сейчас этой дряни в местах боев полно, а вездесущие пацаны никак не наиграются в войнушку. Один из подростков случайно сорвал чеку.

ТРОШИН: Боря, послушай…

ГРИГОРЯН: Сам знаешь, сколько работы на меня навалили, а здесь, похоже, «глухарь». Никто не будет во время войны возиться с этим несчастным случаем, когда грабежи, убийства, изнасилования и диверсии пачками валяются не раскрытыми. (Недовольно морщится). Людей катастрофически не хватает. Одни сбежали в Киев, другие ушли в ополчение. В отделе почти никого не осталось. Кручусь, как белка в колесе. Третьи сутки на ногах. (Выдохнув, устало смотрит в немигающие глаза оперативника, застывшего в ожидании). Ну, хорошо, что там у тебя?    

ТРОШИН: Ко мне недавно заходил электрик, тот который вызывал опергруппу на место происшествия. После нашего ухода он нашел там обгоревшую школьную тетрадку. Несколько страниц уцелело. Кажется, это чей-то дневник. Может, удастся определить кого-нибудь из погибших. Погляди.

ГРИГОРЯН: Ну, работнички! Такой вещдок прогавали. Ладно, давай посмотрю. (Берет протянутый ему полиэтиленовый пакет с вложенной тетрадью).

ТРОШИН: Посмотри, посмотри. А на ребят не злись. Света в подземке нет, а времени на осмотр было в обрез, вызовы после обстрела поступали один за другим.

 (Григорян осторожно вытаскивает обгоревшие листы и начинает их просматривать. Трошин по-дружески хлопнув по плечу товарища, быстро уходит. Женский голос за кадром начинает озвучивать текст, который читает следователь).

 ГолосЛИДЫ: Последний раз я делала запись в дневнике 14 июня, это было два с половиной месяца назад. Никогда не забуду тот проклятый день.

Сначала они расстреляли наш блокпост ракетами с вертолетов, а потом два дня шли ожесточенные бои. Когда украинская армия вошла в Счастье, начался настоящий ад. Их вторжение оказалось страшнее набегов татаро-монгольской орды. Город отдали на разграбление бандеровцам. Наше Счастье захлестнула волна неслыханного насилия, ненависти и жестокости. Я даже в кино такого не видела. Старики говорят, что при оккупации фашистами в Отечественную войну такого не было. Ужас!   

Отец погиб, защищая город, мы даже не успели его похоронить. Кто-то из соседей донес на нас, и вечером к нам домой пришли пятеро пьяных бойцов национальной гвардии. Нас предали те, с кем мы раньше делились солью и мукой, одалживали спички, с которыми мило здоровались при встречах, справляясь о здоровье близких. Карателям доложили, что мы семья ополченца. Я, мама и мой младший брат Костя в это время пытались дозвониться дяде Гене в Новоазовск, чтобы сообщить ему о смерти папы. Но связи не было.

То, что произошло потом, я не могу, и не хочу описывать, слишком больно и страшно вспоминать. Меня и маму эти озверевшие подонки на глазах маленького братишки…(В затянувшейся паузе слышны с трудом сдерживаемые рыдания). После того бесконечного чудовищного вечера Костик поседел, замкнулся в себе и перестал разговаривать. Мамино окровавленное мертвое лицо до сих пор стоит у меня перед глазами.

Как мы с Костиком ночью очутились на дороге в Луганск, мне, наверное, никогда уже не понять. Все происходило, как в кошмарном сне. Рядом оказался наш пожилой хромой сосед, которого все звали Фердинандом. Он что-то говорил, утешая и успокаивая нас. Потом остановилась какая-то маршрутка, или случайный микроавтобус. Ехали полями по грунтовке. Попали под обстрел. Кого-то из пассажиров ранило, а кого-то, кажется, убило.

Хоть что-то соображать я начала лишь под утро, когда вышла из оцепенения. Я, Костик и Фердинанд оказались в одном из двориков Луганска, но тут вдруг началась бомбежка. Люди в панике бросились, кто куда. Мы не знали, куда бежать. Спасибо двум мальчишкам беспризорникам - Черту и Гильзе, которые приютили нас у себя в каком-то подвале, а может подземном бункере. В подземелье пришлось спускаться по пожарной металлической лестнице через люк на газоне.

Настоящих имен ребят, спасших нас, я не знаю, они обращаются друг к другу по кличкам. Костика они прозвали Седым. Правда, нас с Фердинандом называют по именам. Старика, наверное, из уважения к возрасту, а меня потому, что я здесь единственная девочка, которая привела в порядок их мрачную берлогу и попыталась создать подобие уюта. Этот погреб, наверное, самое надежное место в городе, где можно укрыться от бомбежек, и не бояться, что на тебя рухнет подорванный дом.

Черт и Гильза не местные. Знаю только, что они из квартала Мирный. Ребята гуляли на улице, когда начался обстрел их микрорайона. Вернувшись домой, парни увидели, что та часть дома, где они жили, превратилась в руины. Все родные погибли. Как только в разговоре тема касается их прошлого, ребята сразу становятся агрессивными. Сверстники во дворе мальчишек не любят и боятся. Но взрослые жалеют приблудившихся сирот и иногда их подкармливают. Черт и Гильза никого не подпускают в свое подземное убежище. Для нас они почему-то сделали исключение. Спасибо им за это, хотя жить с ними трудно - парни напоминают загнанных волчат. Скорее, даже волков, потому что жизнь на улице их сильно закалила и ожесточила.      

Сегодня первое сентября. Если бы не война, Костик должен был пойти первый раз в первый класс…

                                        Картина вторая

Место действия: Холодное подвальное помещение, погруженное в полумрак. По углам комнаты проходят канализационные стояки покрытые плесенью. Потолок пересекают черные линии электрических кабелей. Водопроводные трубы с облупившейся краской разграфили кирпичную стену, как лист нотной тетради. Из бетонного колодца наверху, словно лоскут старой паутины, цепляясь за кладку, сползает пожарная металлическая лестница. Нижняя планка ржавой конструкции немного не дотягивается до земли, где лежат старые автомобильные покрышки и несколько рваных матрасов с вываливающейся из прорех ватой. Пластмассовые и деревянные ящики служат стульями. Такие же ящики, прислоненные днищами к стене, выступают в роли трехэтажных стеллажей. На этих самодельных полках хранится пара кастрюль, сковородка, стопка тарелок, банки, картонные коробки, несколько книг и плюшевый мишка. По центу комнаты сдвинуты два строительных козла. Измазанные побелкой подмости приютили зажженную керосиновую лампу, стакан, чашку и алюминиевую кружку. Древний примус, примостившийся на разостланной газете рядом с посудой, кипятит чайник. Задумчивый Седой сидит на ящике и куском кривой арматуры рисует на пыльном, местами замусоренном, полу. В другом конце комнаты стоит  раскладушка, на которой развалился читающий книгу Фердинанд. Недалеко от него пристроилась невысокая грязная бочка из-под солярки. На эту жестяную тару  облокотился короткий костыль. Бронзовый подсвечник в три свечи с импровизированной тумбочки освещает потрепанные страницы книжки. Из водопроводной трубы капает вода в подставленную стеклянную банку. Лида подходит к наполненному сосуду и меняет его на пустой. Банку с собранной водой девочка ставит возле чайника. Слышны приглушенные звуки взрывов, переходящие в отдаленные громовые очереди. 

ФЕРДИНАНД: Сволочи, «градами» поливают. Эти суки в аэропорту засели и лупят по городу, почем зря, без разбора.

ЛИДА: Хорошо, хоть с самолетов ракетами не бомбят. (Наливает из чайника кипяток в приготовленную посуду. Из кружки свисает нитка чайного пакетика. Дав заварке полминуты настояться, вынимает набухшую расфасовку и бросает ее в чашку. Поболтав в воде одноразовой пирамидкой, перекладывает ее в стакан. С кружкой девочка подходит к Фердинанду и ставит напиток на бочку). Твой чай. Сахар закончился, будем пить пустую заварку.

ФЕРДИНАНД: Хрен с ним, попьем без сахара.(Закрывает книгу, садится и, положив томик на бочку, берет кружку, предварительно сняв очки и пристроив их сверху книжки). А ты что уже отличаешь взрывы по звуку?

ЛИДА: Научилась. Перед «градами» гаубица стреляла, а у самолетной ракеты слышен свист ее полета. (Возвращается к «столу», берет чашку и подходит к рисующему на полу Седому). Попей горяченького, братик, сразу внутри потеплеет. (Зябко подернув плечами, гладит мальчика по голове, потом мягко забирает у него «карандаш»-арматуру. Седой двумя руками обхватывает чашку и начинает дуть на кипяток).

ФЕРДИНАНД: Сейчас нам тут всем потеплеет, если реактивный снаряд угодит в нашу нору. (Седой вздрагивает и проливает чай на пол).

ЛИДА:  Ты зачем ребенка пугаешь? Мы глубоко под землей сидим, до нас бомба не достанет.(С укором смотрит на мужчину).

ФЕРДИНАНД: Еще как достанет. Если будет прямое попадание в колодец, не дай Бог, то тут всё разнесет к чертовой матери, раскурочит нас на мелкие ошметки.

ЛИДА: Прекрати! (Топает ногой, затем наклоняется к дрожащему Седому и, обхватив ладонями его лицо, заглядывает мальчику в глаза). Не бойся, малыш, дядя шутит. (Поворачивается к Фердинанду и показывает тому кулак).

ФЕРДИНАНД: Да, шутит дядя, шутит. Не дрейфь пацан. У дяди Фердинанда шутки безобидные, не то, что у шутников из батальона «Айдар», которые с твоей мамкой и сестрой пошутили не по-детски. (Ехидно усмехается, довольный своим остроумием).

ЛИДА: Ты у меня сейчас договоришься, старый черт. (Сжав зубы, со злостью смотрит на Фердинанда). Еще раз напомнишь мальчику про это - убью. Он и так поседел, и говорить перестал после того, как… (Замолкает, услышав чьи-то шаги, сразу повернувшись на звук. Из бокового туннеля в помещение входит Черт с фонариком в руке).

ЧЕРТ: После чего того? (Ухмыляясь, направляется к сдвинутым козлам). Так после чего Седой говорить перестал? (Оглянувшись по сторонам, берет стакан с чаем). И с какого такого перепуга меня звали? (Осторожно начинает пить кипяток глотками).

ФЕРДИНАНД: Звали? Тебя? Ха, размечтался: услышал звон, не разобрал, где он. Это меня старым чертом обозвали. А к Лидке щас не приставай – она сегодня не в духе, может и в ухо зарядить. Лучше расскажи, что в «катакомбах» нашарил?

ЧЕРТ: Да ничего особенного. Еще один колодец наружу нашел, но там люк не открывается, наверно придавило чем-то сверху. И один заваленный проход надыбал. Темнотища кругом, сам черт ногу сломит. По другим лабиринтам нужно пробежаться. (Потирает макушку). Только низкие они какие-то, зараза. (Девочка подходит к подростку и отнимает у него чай. Мальчишка пытается вырвать стакан). Отдай!

ЛИДА: Перебьешься. Возьмешь пустую банку, и сам себе набултыхаешь, слуг нет. Кипяток в чайнике. (Вытаскивает из стакана пакетик и отдает его подростку). На, держи. (Паренек двумя пальцами брезгливо берет чайную пирамидку, а девочке нехотя возвращает стакан). Сахара тоже нету.

ЧЕРТ: Ну вот, опять горькую баланду хлебать. (Подняв к глазам за нитку пакетик, задумчиво разглядывает его). А пожрать ничего не осталось?

ЛИДА: Нет. Ждем Гильзу. Может чего притащит с рынка - он туда пошел. (Тяжко вздыхает, глядя на колодец в потолке). Хотя базарчик сейчас редко работает, и денег все равно нет. Если повезет пацану выклянчить что-нибудь у бабулек или стырить, будет что поесть.

ФЕРДИНАНД: Нужно было по заброшенным квартирам прошвырнуться, их в округе миллион, там уж точно что-нибудь найти можно.

ЛИДА: Помолчал бы, советчик. (Презрительно смотрит на Фердинанда). Ты со своей хромой ногой сидишь тут, как крыса в бочке, и никуда не высовываешься, дармоед. Забыл, как мы с Чертом вытаскивали Гильзу из разбомбленной квартиры, когда на нас обгоревшая балка с потолка рухнула? Еле потом Гильзу откачали после того, как выковыряли его из-под обломков. Теперь бедняге всю жизнь с порванной мордой ходить.

ФЕРДИНАНД: Так не надо было в обстрелянные дома соваться, и целых зданий кругом полно. Больше половины людишек драпанули из Луганска, побросав все пожитки - бери, не хочу.

ЧЕРТ: Ну, да, по чужим хатам шарить дело не хитрое. Только ополченцы объявили охоту на мародеров. Я сам видел, как какого-то мужика с награбленным барахлом поймали и во дворе пятиэтажки на глазах жильцов из «калаша» грохнули, чтобы другим воровать неповадно было. (Берет банку со «стеллажей», опускает в нее использованную пирамидку чая и заливает кипятком из чайника. Опять раздаются раскаты взрывов снаружи).  

ЛИДА: Господи, когда же эта проклятущая война кончится?

ФЕРДИНАНД: Да пока нас тут всех, как тараканов не перехлопают, майдановские «фрицы» не успокоятся. Нужно было задницы киевским «вэлыкоможным панам» лизать, а не вякать о своих правах. Домитинговались? Референдум провели? Свободы захотелось? Украинский язык плохо в школе учили? Степана Бандеру не любите? Тоже мне восстание рабов! Сначала надо было своего Спартака вырастить, или хотя бы Стеньку Разина. Кто же с берданкой против танков прет? Теперь, як кажуть: «бачилы очи, що купувалы – тэ й кушайтэ».

ЧЕРТ: Ты чего это разбушевался? Можно подумать, сам не голосовал на референдуме за Луганскую народную республику. (Поднимает с пола окурок, подходит к подсвечнику и прикуривает от свечи). И чего это ты «укропов»  «фрицами» обозвал? Они что, немцы, вроде тебя?

ФЕРДИНАНД: Ничего я не голосовал. Я на эти ваши долбаные сборища сроду не ходил. А уродов тех майданутых «фрицами» обозвал, потому, что дед мой немецких фашистов так называл, которые в Отечественную над нашими людьми измывались. Дело не в национальности, а в их садистской сущности. Фашист он и есть фашист. (Забирает у подростка остатки недокуренной сигареты и, глубоко затянувшись, пускает дым в потолок).

ЧЕРТ: Покури, покури. Может, остынешь, а то, вон позеленел весь от злости.

ФЕРДИНАНД: Да как тут не злиться? Ведь жили себе нормально. Ну, воровал президент и чинуши потихоньку, так везде так, хоть у нас, хоть в Париже. Зато народ не нищенствовал, как в Африке.

Да, «верхушка» обжиралась черной икрой и лобстерами, отпрысков своих в Лондон и Нью-Йорк учиться отправляла, на личных самолетах на Гавайи Новый год справлять моталась. И что? Может Обама или Меркель бедствовали? Где по-другому? У нашего народа колбаса в холодильнике тоже водилась, машины покупали и отдыхали - хошь в Турции, хошь в Египте. Накопить на отпуск раз в году можно было.

Чего вдруг решили, что в Европе живется лучше? Может и лучше, так они сами себе свое богатство накопили - своими руками. А нам мозоли натирать не охота. Подавай всё сразу и на халяву. На майдан вышли права качать, «небесную сотню» зазря под пулями положили, президента с трона сковырнули.

Что, при новом «папе» стало жить лучше? Ворует меньше? Наелись? Думали Европа и Америка досыта накормят просто так, от чистого сердца? Размечтались! Тем шакалам недра наши нужны, дешевая рабочая сила и стратегическая площадка, чтобы ближе было до ненавистной России дотянуться, которую издалека кусать неудобно.

Вот нас друг на друга и натравливают. А людей уже не сотнями – тыщами в землю кладут, города бомбят, дома, шахты и заводы ракетами разрушают. Совсем майдановские политики охренели.

ЧЕРТ: Слышь, дед, выпусти пар. Свои речи иди на площадь толкай, там полно голодных ушей, а нам твоя политика до жопы. Тут думаешь, как бы брюхо набить и пулю не схлопотать, а ты со своим сраным Обамой лезешь.

(Фердинанд, не вставая с раскладушки, бросает окурок на пол и со злостью растирает его ногой).

ЛИДА: Хватит вам уже грызться-собачиться. Ребенка вон совсем запугали. (Садится на корточки возле Седого и обнимает брата за плечи). Не слушай этих придурков, всё у нас будет хорошо.

ФЕРДИНАНД: Этому ребенку сегодня нужно было впервые в школу идти в первый класс, да и вам, малолеткам желторотым не помешало бы опять за парты сесть, чтобы учебу продолжить и ума дальше набираться. (Пожимает плечами). Только какие сейчас занятия в школе? Война теперь главный учитель, который не жить учит, а выживать обучает.

(Из колодца в потолке падает на пол полупустой небольшой холщевый мешок, из которого высыпаются яблоки. По пожарной лестнице быстро спускается Гильза).

 ЧЕРТ: Опа! Вот и Гильза нарисовался! Ну, чо там в городе? Похавать притащил?

ГИЛЬЗА: «Укропы» решили нас поздравить с Днем знаний, как-никак первое сентября. По школе гады огонь открыли, как специально. Слава Богу, там людей не было.(Тяжело дышит). А вот на рынке паника началась, туда тоже снаряд угодил. Несколько человек сразу порвало, а раненых - уйма. Одной тетке башку снесло. Кровищи – море. Ну, я первый попавшийся мешок слямзил и драпать. Что в нем не знаю, еле ноги унес.

ЛИДА: Яблоки в нем. (Наклонившись к мешку, собирает в него рассыпанные фрукты. К ней подходит Черт. В одну руку он берет два яблока, одно из которых тут же начинает с жадностью жевать. Другой рукой парень поднимает еще фрукт, который относит Фердинанду).

ЧЕРТ: Вставляй свои челюсти, «отец русской демократии», а то не угрызешь - твердые, как камень. (Протягивает мужчине яблоко).

ФЕРДИНАНД: Я сейчас голыми деснами кирпич разжую, был бы съедобным. (Берет протянутое яблоко и начинает осторожно надкусывать).

ЛИДА: Не хлеб, конечно, но хоть что-то. (Относит мешок к сдвинутым строительным козлам и кладет его на подмости. Достает яблоко, протирает его носовым платком и подходит к Седому). Погрызи витаминчики, а то совсем без фруктов сидишь.

ЧЕРТ: Да, со жратвой сейчас туго. Вместо хлеба яблоки, вместо пшенки шрапнель, вместо лимонов лимонки. (Хихикает). Одна польза от этой войны – в школу ходить не надо.

ФЕРДИНАНД: Дурак ты, пацан. Ты еще эти школьные годы будешь вспоминать, как лучшие в жизни.

ЧЕРТ: Чего в них хорошего? Читать, писать меня научили, а все эти алгебры, физики, тригонометрии пусть Гарри Поттер зубрит. А мне пофиг.

ГИЛЬЗА: Фердинанд, а ведь Черт прав. (Берет из мешка яблоко и начинает его есть). Ты же сам говорил, что у нас демократия. А демократия, это всякие там свободы. Свобода слова, свобода собраний… Ну, чего там еще свобода? В общем… Словом, свобода вол-леизъявл-лен-ния народа. Мы с Чертом тоже народ, а потому волеизъявляем: хотим просто жить, а не гробить время за партой. На хрена нам все эти твои науки? Те, кто хочет в универе париться, пусть ходят в школу, а нас с Чертом жизнь уже всему, чему нужно научила. А как крутить ручку фрезерного станка нас и на заводе научат, если что. Мы в юристы-экономисты не записывались.

ФЕРДИНАНД: Ах, пацаны, пацаны. Что вы знаете о жизни? Вы, как те утята на птичьем дворе. Сделали десяток шагов, а уже считаете, что Землю обошли. Лужа для вас - море, корыто с водой - океан. И весь мир для вас - от кормушки до забора, а что дальше вам не интересно. Чтобы чего-то добиться в этой жизни нужно учиться. Кто-то из умных людей сказал: знание - сила.

ГИЛЬЗА: Этот «кто-то» нашему Черту под горячую руку не попадал, когда тот не в духе, вот тогда бы твой «умный» понял, что такое настоящая сила. (Смеется, и к его смеху весело присоединяется Черт).

 ФЕРДИНАНД: А ты вспомни, как на днях один доходяга вас двоих с Чертом на газоне расстелил.

ЧЕРТ: Ну, ни фига себе доходяга! Это он с виду такой худой, а под шкурой у него железные мышцы. То был Валерка, который к тете Маше из первого подъезда в гости приехал. Мы его «прописать» во дворе хотели, а чудак оказывается, в секции бокса занимается.

ФЕРДИНАНД: Вот я и говорю, что учиться надо. Секция бокса, это спортивная школа для настоящих бойцов. Там обучают технике и психологии ведения боя. Чтобы так отлупасить двух наглых остолопов, парню нужно было долго ходить на занятия к опытным тренерам. Школьные учителя – те же тренеры. Только обучают они давать отпор не уличному хулиганью, а противостоять ударам, куда более серьезного противника, бескомпромиссной кувалде судьбы.

(Из бокового туннеля вбегает запыхавшийся боец национальной гвардии в высоких военных ботинках. Рукава армейской куртки закатаны выше локтей, обнажая наколки на волосатых руках. Прическу «ирокез» дополняет вертикальный прямоугольник жидкой бородки. Тяжелое дыхание выдает усталость от длительного пробега, а нездоровый блеск в глазах указывает на наркотическое опьянение. В одной руке у него факел, а в другой автомат Калашникова. Несколько минут солдат крутит головой и осматривается, оценивая обстановку. Потом он подходит к сдвинутым строительным козлам и втыкает факел в щель между ними. Увидев банку с собранной Лидой водой, хватает ее и с жадностью выпивает до дна. Утолив жажду, боец начинает внимательно рассматривать собравшихся людей. Убедившись в своей безопасности, он садится на один из ящиков, положив на колени оружие).

СОЛДАТ: Чего вылупились колорадские ублюдки? Думали из аэропорта никто живым не выйдет? Выкусите, падлы! (Скрутив дулю, несколько раз очерчивает кистью полукруг перед собой. Потом он замечает пожарную лестницу и долго смотрит на нее, перебирая в голове варианты). Куда ведут эти сходни?

ФЕРДИНАНД: Там выход на Радиальную.

СОЛДАТ: А, где это?

ФЕРДИНАНД: Ленинский район.

СОЛДАТ: Мне это ни о чем не говорит, я города не знаю. (Оглядев всех присутствующих, подходит к Лиде).Девка со мной пойдет, будет дорогу показывать. (Хватает девушку за кисть руки. Фердинанд дотягивается к своему костылю и берет его, чтобы встать. Истолковав это движение за проявление агрессии, боец резко разворачивается и сильно бьет прикладом автомата в голову мужчине. Тот падает, теряя сознание). А ну, суки, все застыли! Кто еще дернется – порву! (Передергивает затвор автомата).

ГИЛЬЗА: Послушай…

(Гвардеец направляет на подростка автомат и нажимает на спусковой крючок. Раздается щелчок осечки. Боец вытаскивает магазин и смотрит на его торец).

СОЛДАТ: Зараза, все патроны расстрелял. (Отбрасывает в сторону пустую обойму. Гильза поднимает с пола кусок арматуры, которым рисовал Седой).

ГИЛЬЗА: Послушай, дядя, шел бы ты отсюда.

(Гвардеец, презрительно усмехаясь, перехватывает автомат, чтобы прикладом нанести удар в голову наглому мальчишке).

СОЛДАТ: Щенок, ты на кого хвост поднимаешь?

ЧЕРТ: Тебе же сказали, дядя, шел бы ты отсюда. (Парень держит в руках нож, который начинает виртуозно перебирать пальцами, словно прожженный уголовник). Отпусти девчонку и вали, если не хочешь, чтобы я тебе перо в глотку засунул.

 (Боец смотрит, то на Черта, то на Гильзу, который не менее виртуозно начинает жонглировать арматурой между пальцами. Взвесив свои шансы, гвардеец отпускает кисть Лиды и, забросив на плечо автомат, быстро идет к пожарной лестнице. Скрывшись в бетонном колодце, боец опускает вниз руку с зажатой в ладони гранатой).

СОЛДАТ: Чуть не забыл вас поздравить, выродки. Сегодня же первое сентября.(Из разжатой ладони на пол летит граната). С праздником!      

(Раздается оглушительный взрыв, сопровождающийся яркой огненно-красной вспышкой. Тут же звенящая тишина и кромешная тьма накрывают все пространство. Образовавшаяся могильная пустота, раздавив мозг, зависает навечно. Жизнь прекратила свое существование. Из колодца в потолке пробивается едва заметный свет, в котором начинает клубиться, поднимающийся с земли дым. Постепенно сумеречный туман заполняет все вокруг. Размытые силуэты разбросанных взрывом предметов и лежащих на полу мертвых тел фиксируют последнее мгновение луганского подземелья. Не наступившее будущее сквозь темно-серый мутный мираж медленно проявляет на стене большие черно-белые фотографии, словно безжалостный сюрреалист войны, рисующий на холсте времени картины, которые никогда не будут написаны. Темноволосый Седой, сидя на плечах высокого выпускника, с восторгом размахивает блестящим колокольчиком, оповещая мир о начале нового учебного года - первого в его жизни. Ревущая толпа болельщиков стоя приветствует нового чемпиона, обступив боксерский ринг. Рефери поднимает руку уставшего, но сияющего от радости и гордости Черта. Гильза без шрама на лице задувает свечи на огромном праздничном торте в окружении аплодирующих сверстников и смеющихся взрослых, собравшихся отметить его пятнадцатый день рождения. Лида с великолепной прической в потрясающем бальном платье делает элегантный реверанс, поддерживаемая за руку юным красавцем, смотрящим на девушку влюбленными глазами. Счастливый улыбающийся Фердинанд, сидя в кресле под новогодней елкой, игриво поднимает руки, сдаваясь в плен облепившим его маленьким внукам. Тихо прорываются звуки седьмой симфонии Шостаковича (Ленинградской). Игра симфонического оркестра неторопливо набирает силу, а изображения на стене наоборот затухают. Когда музыка в полную мощь подходит к своему финалу, остатки дыма вместе с призрачными видениями рассеиваются, а жуткая картина обнажившейся реальности начинает поглощаться наступающим зловещим мраком. Последние громоподобные аккорды звучат в абсолютной темноте).

                                                              ЗАНАВЕС