Помочь сайту
Поздравления
Источник
2 декабря 2013 -
Егорова Тамара
- Эй! Стой! Куда поехал-то? - бежит вдоль забора Ольга и отчаянно машет руками, а мимо проплывает мятая крыша "Уазика". Медленно, но неотвратимо продвигается по дороге вниз, к речке. Вот скрылась за кустом и только удаляющийся хрип мотора, бульканье пробитого глушителя, скрежет ржавых рессор и вонь дешевого бензина. Все. Навонял и уехал. Опять мимо. И так каждый день. Туда-сюда и мимо. Нет, быть Ольге этой зимой без дров.
Уазик местный. Шофер Валерик Бодягин. Тощий, полупьяный, весь в наколках мужичок с вороватыми глазами. Похоже, бывший зек, но точно не знает никто. Летом в грязной майке, зимой в засаленной телогрейке, всесезонно линялые треники "Адидас". Уазик собрал сам из кусков, брошенных на свалку кем-то из "нерадивых".
- Почти что новая кабина и на свалке, вот дураки! А подвеску нашел знаешь где? - хитрые глаза с прищуром, между пальцами бычок, нога на ногу. Валерик сидит на досках у Ольги во дворе и почесывает впалую грудь.
- Ну, где?
- Так на свалке! Только не здесь, в Ведякино, там много чего. Колеса оттуда, проводку там же сн… подобрал. От КАМАЗа. Ничего, переделал - работает, стекла склеил, и нормально. Нет, дураки люди, бросают чего ни попадя. Тормоза только не выбрасывают. Жмут, собаки, видать самим надо, - и с досадой придавливает окурок рваным кедом.
- А кобеля своего где нашел, тоже на свалке?
- Гыы, - обнажает Валерик щербатый зуб, - зачем на свалке? Свел со двора там же.
- Так ты вор?
- Зачем вор? Свел и все. - Сопя, отворачивается, тянет из кармана смятую пачку "Примы". - Он бы там все равно загнулся, кобель-то. Не кормят его там, точно знаю.
- Так уж и знаешь! Ладно. Дрова-то привезешь? - Ольга поворачивает на свое.
- Сколько тебе? Куба три хватит?
- Маловато, пять бы надо.
- Тогда две ходки. Жди.
Ольга и ждет. Вот опять проехал мимо, попробуй, дождись его. И что делать? Неизвестно.
"Дзык-дзык-дзык", - ветер с поля доносит металлические звуки. Это Тоня каждое утро гонит на выпас скотину. Штырь в землю, мерные удары тяжелым молотком. К штырю длинная веревка, другой конец к шее коровы. Иначе никак. Уйдет, ищи потом ее.
- Смотри мне! - ворчит Тоня и по-матерински любовно прихлопывает рыжую спину натруженной пятерней. Рядом, жмется к заборам стайка разноцветных козочек. Стайка кокетливо потряхивает ушами, косится хитро, усыпляет бдительность. За этими тоже глаз да глаз. Так и норовят обглодать соседские кусты. Мало, что листочки, еще и кору обгложут, снимут, как бритвой. - Вот я вам! - Тоня демонстративно садится на прихваченный стул. Так и будет сидеть. Набирается молока скотинка. Хорошо.
Хорошо, что не водить теперь ее на дальние выпасы, руку протяни и вот, через дорогу - оно. Поле.
Сколько ж ему лет? И не вспомнит никто. Зато точно все помнят, как колосилась рожь, а то и пшеница, как собирал совхоз по осени подсолнух, кукурузу, горох. Нынче поле зарастает чертополохом. Перестали пахать и сеять. Не до зерна теперь, не до подсолнухов. Никто и не знает, до чего теперь, но по слухам - не до чего хорошего.
И словно в подтверждение, однажды утром, слухи материализовались в какое-то чудовище, изрыгающее тревожные звуки. Звуки, что совершенно чужды самому духу здешних мест. Первыми, уловив непонятный скрежет, вылетели из-за ограды местные активистки-близняшки - приземистые, крепко сбитые девки, с одинаковыми прическами и походками.
- Глядите! Чего это они? - и синхронно вскинули руки в направлении железного монстра с вертящейся трубой. Труба воткнулась в землю и, вращаясь, упорно грызла рыжеватые суглинки. Четверо в оранжевых робах суетились рядом.
- Буровая, - отозвался сосед-пенсионер. Сосед тридцать лет отработал бульдозеристом и выучил все механизмы. Теперь он курил, держа мундштук желтыми пальцами, и, вывернув шею на бок, аккуратно сплевывал на траву. - Нефть, что ли, ищут?
- Какую еще нефть? - подал голос кто-то слева.
Подоспевшие сельчане облепили штакетник с внутренней стороны и с тревогой вглядывались в грохочущий объект.
- Спросить бы надо, чего роют-то, - не унимался голос, но активистки уже перескочили дорогу и, мелькая одинаковыми кедами, решительно двинулись по полю. Вслед потянулись самые нетерпеливые. Подойдя к бурильщикам, сгрудились стайкой. За штакетником притихли.
- Чего-то долго они там, - засомневался голос. Обладатель голоса, по слухам, гонял из Германии подержанные иномарки и недавно отгрохал каменный дом с ванной и настоящим туалетом. Активистки, отчаянно жестикулируя, размахивали руками, отходили и вновь возвращались к рабочим. Примкнувшие, стояли чуть поодаль. Наконец, все повернули обратно. Шли быстро, напряженно глядя под ноги.
- Ну? - тревожно выдохнули за забором.
- Поздравляем! - тряхнули волосами близняшки и развернули вспотевшие лица в разные стороны. - Завод нам тут строить будут.
- Чегоооо? Какой еще завод? - все дружно загудели.
- Самый что ни на есть. Канадский. Панели для домов из бетона, а начинка из стекловаты. Грунт берут на пробу. Проект, говорят. Еще коттеджи для обслуги. Для работников. Воон там, подальше, - и вскинули руки.
- Ну делааа… или врут?
- Похоже, так и есть, - сосед осторожно облокотился на острые деревяшки. Когда проект, завсегда из земли пробу берут. Так и есть, похоже, - и сплюнул.
- И чего теперь? А нас куда? - вытянулись лица.
- Под кобыльи м***да, - нервно хохотнул перегонщик. - Кому вы нужны-то? Проект, это знаешь? Проект, короче. Деньги. Сила. Понимать надо, а вы тут... с огурцами, кому нужны-то? Хе-хе.
- А сам? - сморщилась Зойка Брагина, вдова с четырьмя детьми. - Сам-то чего, не переживаешь, что ли? Или все равно тебе? Это ж чем дышать все тут будем? Бетоном?
- И стекловатой, - подсказал сосед.
- А детки? - Зойка дернула платок и зло уставилась на перегонщика, как будто он уже подогнал фуру со стекловатой.
- Переживай, не переживай, а против не попрешь. Тут думать надо, - обладатель выставил подбородок и поскреб рыжеватую щетину. Может, забор поставлю. Метра три, а? Подойдет? Хе-хе, а может, и продам его, - помрачнев, оглянулся на оштукатуренную махину. - Говорю, думать надо.
Все разом замолчали: переваривали новость. Новость оглушила, поразила до глубины души своей дикостью. Вот ведь, жили - не тужили, а теперь что? Каждый думал о своем и все вместе об одном.
- Нет, это так у них не пройдет, - сузила глаза одна из близняшек.
- Не пройдет, - эхом отозвалась вторая.
- Будем писать, - мотнула головой первая. - И во все инстанции! Тащите бумагу у кого есть, прямо сейчас и начнем. Ничего себе: завод!
Принесли листы.
- Вы это, погодите, писать-то - коттеджи ведь, а может и нам чего перепадет, или квартиры дадут, а? - тревожно переглянулись Колька Карась и Васька Сопливый, всем известные лодыри и пьяницы.
- Перепадет, перепадет, - закивал перегонщик. - Сопли подотри. Вам уже двадцать лет, как перепадает, все никак не перепадет. Топор бы, что ли, взяли, вон лес! Глядите, скоро крыша на голову перепадет.
- Ну, ты это, - надвинулись, задышали перегаром.
- Тише! - крикнули активистки, выписывая буквы на листе, - кончай бузу! Значит пишем: " Всего шестьдесят четыре дома", правильно? Это кто у нас? - и, сложив ладони козырьком, развернулись к слепящему асфальту. Чадя и похрюкивая, шлепая вздутым колесом, приближалась мятая кабина. За треснутым стеклом две испитые мордочки с оловянными глазами. Так и проплыли мимо, не в силах перевести зрачки на другой объект.
- Бодягин, что ли?
- Он самый. Валерка. С Тимкой на пару. Видать, навоз где-то подгребли, везут теперь, - сосед зарядил в мундштук новую сигарету, - Вронькиным, должно быть.
- Стой! Эй, куда? - вскочили активистки, одна замахала листком, - тормози, подписывать надо!
- "Тормози"! Ой, я не могу! - шлепнул себя по ноге сосед и в очередной раз, изогнувшись, сплюнул на траву. - Да у них тормозов отродясь не бывало.
- Чегой-то расплевался сегодня, - пробурчала Зойка и, дернув узел на шее, потянула платок, - жарко. Эх, лето красное, только живи, а тут на тебе: завод. Что б им повылазило!
- Журнал "Здоровье" читаешь? - сосед строго посмотрел на Зойку. - Нет? То-то, - и поправил очки в нагрудном кармане пиджака. - Вот то-то. Пишут, когда куришь, то слюни не глотать. Никотин, он, если в слюну проникнет, враз кишки проест. Поняла? Так вот. Давайте, что ли, где тут подписывать. Нет, я не могу! "Тормози". Сапогом, что ли? Вооон они уже где! - и кивнул вслед облезлым бортам. Скажут тоже…
Хороший забор у Ольги. Сетчатый. И не зайдет никто, и поле видно. Вон кто-то пошел, на электричку, должно быть. Далеко ушел, почти и не видно уже. Можно и по дороге, а напрямки быстрей. Вьется змейкой тропинка, выводит прямо к автобусу. А вон "Нива" чья-то ползет. И задом почему-то, а дверца откинута вверх. Вот ближе подъехала, остановилась, стоит. А это что? Из-за сиденья вроде как ствол? И тут же резкий хлопок. Брыкнулась на бок одна из козочек, забила копытцами. Что же это? Стреляют! "Тоняяяя!!!" - не помня себя, закричала Ольга и кинулась за калитку. Побежала. Какие-то мужики быстро захлопнули дверцу, взревел мотор. Мелькнули копытца в багажнике. Вот, подпрыгивая на ухабах, заиграли солнечными бликами стекла, вот уже и скрылись в высокой траве. Только пыль и сизый выхлоп из трубы.
- Тоня! Видела?!
- Тише. Чего кричишь? Видела.
- Да как же? Кто это?
- А кто бы ни был. Чего теперь.
- Убили же!
- Пусть, - провела трясущейся рукой по щеке, поправила платок. Подцепив вилами жирный пласт навоза, перевернула и шлепнула обратно на кучу. - пусть. Навоз-то вроде перепрел, как думаешь, а? - Ольга поняла: Так переводят душевную тяжесть в физическое действие. - Самую толстую приглядели, - хмурилась Тоня. - Ишь, думали, мясо в ней, а там козлятки. Окотиться она должна была вскоре. Не судьба, значит. Ну, пусть поедят. Пусть. На здоровье.
Ольга осела на березовый чурбак.
- Как же ты… спокойная какая.
- А чего суетиться-то? Им надо, пусть и суетятся. - Подняла голову. - Там все видят. Всем по делам будет. Пойдем, молочка налью. Вон, смотри, как запыхалась. Пойдем.
Под вечер автомобильный гудок.
- Эй, хозяйка! Принимай дрова. - Ольга накинула на плечи свитер, вышла во двор, распахнула ворота. Из кабины спрыгнул Валерик, с другой стороны медленно сполз Тимка. Засеменил, заплелся ногами, нагнув башку, по инерции пролетел вперед и бухнулся в железный столб. Столб загудел.
- Не ломай добро. Слышь, как звучит? - Валерик хозяйски похлопал по столбу, - сгодится еще. - Как заезжать-то будем?
- Задом давай, - Тимка уже стоял на карачках и начал выползать на дорогу.
- Ребята, вы чего? - Ольга зябко повела плечами.
-Чего-чего, устали, не видишь, что ли? - Валерик оттянул штанину на заднице, собрал в горсть, почесал. - Столько напилить! Да еще пила сломалась, мать ее, - сплюнул, - а то бы больше привезли. Давай,
черт безрогий! - пнул Тимкину задницу, подтянул штаны и полез в кабину. Захрюкал мотор, затрясся кузов. Валясь на стороны, Уазик рывками продвигался в проем железных стоек.
- Левее бери! - качался на ногах Тимка и, вытянув руку, щурил один глаз, силясь поймать Уазик "в прицел". - Левее, говорю, эй!
Тррррах! Содрогнулся забор. Всхлипнуло боковое зеркало. Правый борт повис на столбе, вздыбились щепки, несколько поленьев шлепнулись об землю.
- Да что же это, а!? - Ольга простерла руки, он что, пьяный, что ли???
- А какой же!!! - задохнулся от восторга Тимка, потрясенный Ольгиной наивностью, собрал пьяные губы и перестал качаться. Лицо обрело выражение. Ольге даже показалось, что он на миг протрезвел.
- Ну, так завтра бы приехали! - и с досадой провела ладонью по забору.
- Не боись, щас все будет, - Тимка вновь обмяк и завилял. Кивнул, глубоко нырнув головой, - щас!
Через минуту оба, как жуки, облепили забор, пытаясь выдернуть застрявший борт.
- Тащи монтировку, - хрипел Валерик, навалясь костлявым плечом, - отогнуть надо. Оглох, что ли?
Поленья бухались об землю и друг об друга. Вырастала внушительная гора.
- Поколоть бы, - робко заметила Ольга.
- И уложить, - кривляясь, прогнусавил Тимка, - и ананас в шоколаде, да? - и вдруг заорал, выпучив глаза. - Тыщу даешь?
- Тим, - вздохнула Ольга, - а ведь ты печником был хорошим, помнишь?
- Почему это "был"? Я и щас еще… - и уронил голову на грудь.
- Давай, печник, е***, - хлопнул по Тимкиной спине Валерик, - заводи, ехать пора. Завтра все, завтра.
- А на поле завод будут строить, слышали? - Ольга поддела носком березовый чурбак, - говорят, бетон со стекловатой.
- Где завод, там и свалка, - заступился Валерик, - глядишь, подберем чего, все ближе, чем в Ведякино. Давай, - и потащил Тимку к воротам.
- Только бы в речку не свалились, - подумала Ольга и натянула прихваченный свитер. Не простыть бы. Вон, какие ночи прохладные.
Ночью не спалось. Вставала, ходила, вглядывалась в окна, опять ложилась. В минуты короткого забытья снилась серая цементная пыль. Пыль выстилала траву, кусты, ползла дальше - к речке. Ложилась на крыльцо, подбиралась к порогу, заползала в дом. В какой-то момент Ольга ощутила резкое удушье, как будто в горло уже насыпали серый порошок. Рванулась, вскочила на кровати. Луна светила прямо в лицо. На часах - полпервого. Отерла пот со лба, - кошмар какой-то.
В стекло осторожно постучали. Накинула халатик, щелкнула свет. Кто там еще?
Оказалось, Светка – соседка. Стояла на пороге, кутаясь в накинутый плащ.
- Случилось чего?
- Оль, ты извини. Вечером приехала, с утра уезжаю. Скажи хоть, чего там? Говорят, завод, что ли, какой?
- Сама не сплю. В мыслях стекловата уже в уши лезет. Это ж ты представь, бетонный завод и прямо здесь! Вон, в поле.
- А я слышала, крематорий наверху, возле погостов наших. Уже табличку прикрепили.
- Еще и крематорий?! Ну, совсем хорошо. Значит, пыль, вонь, гробы по улице и пепел на голову. Отлично. А я недавно ходила вверх по речке, запруды видела. Вода-то поднялась, и знаешь, кто?
- Ну?
- Бобры. У нас бобры! Будут они тебе в грязи ковыряться. Значит, чисто здесь, раз бобры.
Ну, теперь подольют им говнеца, и нам мало не покажется. Колодцам труба, посадкам тоже. Все загадят.
- Ооой, - застонала Светка и взяла лицо в ладони, - Что ж они творят? Да не надо от них ничего, лишь бы не лезли, не трогали людей. - Всхлипнула, помотала ладонями. - Мы ж ведь только ремонт сделали, ссуду в банке взяли, посадили все, думали, хоть здесь проживем, и что теперь? - Подперла щеку, уставилась в темное окно, стала вытирать слезы. - Мало им Москвы - дома рушат, центры эти, торговые, на голову лепят, людей на улицу вышвыривают, так и сюда добрались. - С досады хлопнула ладонью по столу.
- Может чайку? - встревожилась Ольга.
- Давай, - шмыгнула носом. - Хуже не будет. Длинькая ложкой в стакане, откусывала от печенья. - Дрова, что ли привезла?
- Валерка с Тимкой. Чуть забор не снесли.
- Ну, и чего они?
- Свалку ждут.
- Ясно.
Тоня целыми днями возится по хозяйству. Корова, козы, куры. Навоз. Всех выпасти, загнать домой, напоить, подоить. С мужем было легче, хоть и болел он. Ольга помнит мужа, высокого, прямого, как палка, старика. "Дед", - говорила Тоня. Может быть потому, что у них были внуки.
Вечер. Ольга у края поля, наблюдает закат. Багровый диск садится на горизонт, выстреливает краски на облака. В небе абстрактные всполохи – розовые, малиновые. Диск пугающе огромен. Ольга, как в детстве, протягивает руку, подставляет ладонь. Неправдоподобная красота. Раскаленная за день земля отдает тепло, тепло смешивается с вечерней прохладой, обращается в туман. Туман ширится, наползает волнами, а прямо на Ольгу, из мохнатых клубов, выдвигаются рогатые существа, как старинные воины в рогатых шлемах. Ступают осторожно, вглядываясь перед собой, а прямо за ними высокий силуэт в плаще, капюшон надвинут низко, в руке посох. Постояв у края, все разворачиваются обратно. Так старик пас коз. Это была его обязанность. Вот, пять лет уже, как умер, и Тоня теперь одна. Тяжело, но выручает молоко. Летом дачники стоят в очередь. Тоня ведет список. Ничего, прожить можно, главное не лениться. Да и какая тут лень? Хозяйство - оно такое. Затягивает, и не бросишь его.
Ольга тоже ходит за молоком. Разве сравнишь его, из-под коровы, с пакетами в магазинах? Неизвестно, что льют. А козье, так вообще, - лекарство. Говорят, пахнет оно - чепуха. Врут те, что пить не хотят. Придумывают себе отговорки. Но не только за молоком ходит Ольга, опять же - поговорить.
- Тонь, слышала, поле-то наше канадцам продали. Завод, говорят, будут строить. Уже буровая приезжала, пробы брали. Говорят, точно будут строить. Прямо здесь.
- Будут, так будут, - на плите бурлят кастрюли. Тоня, улыбаясь, помешивает пойло большим половником. Какое настроение, - так и доиться будет скотина. А пойло? Корове и козам дать. Подкормить надо, не все ж им траву щипать.
- Где пасти-то будешь?
- А где раньше пасла, там и буду. Вон, за бугром тоже поле. Туда пойдем.
- А за бугром, говорят, крематорий будет.
- Значит, в лес пойдем. На опушки. Косили же раньше? Вот и теперь станем, раз так.
- А пыль, грохот, люди? - Тоня положила половник, отерла руки об передник, вздохнув, села на табуретку. - Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- А то. Родина моя здесь, могилки. Куда мне теперь? Небось, кричали на собрании крикуны-то?
- Кричали, точно. Хорошо, мол, квартиры дадут.
- Это сопливые, небось? Так они всю жизнь на огороде своем в бурьяне пьяные провалялись. Палец о палец не ударили. Крикуны. Пусть кричат, пустобрехи.
- А у кого дома хорошие, так продавать собираются. Уедут, наверное.
- Скатертью дорога. Толку-то от них? Ни травинки не посадили, не выходили. Вся забота - шашлык поджарить, да песни поорать. Им плевать на это поле, что есть оно, что нет. Тут я читала: сдали наши какое-то поле в аренду корейцам. Так они, знаешь что?
- Что?
- Руками его стали обрабатывать. Представляешь? Ру-ка-ми. Сначала сеяли в лунки, а потом, когда сорняк пошел, каждую травинку выдергивали, да с корнем. Это ж удумать надо! Спали там же, по краю, в дома не шли. Поливали ведрами. Таскали как муравьи. А пришел урожай, - так ни одно зернышко не пропало. Вывозили машинами зерно-то. Так вереница и шла, конца ей не было. Только рты все и разинули. Корейцы! А ты говоришь. – И хотя Ольга ничего не говорила, живо представила себе вереницу машин, доверху груженых зерном, и тихих трудолюбивых корейцев с истертыми руками.
- Дааа… и чего потом?
- А убрали их скоренько по-тихому. Это ж как увидели, чего можно добиться от земли, так и убрали. Иначе самим так же надо. А кто ж будет корячиться? Вот и продают землю. Канадцам, говоришь?
- Точно.
- Вот, тебе, моя дорогая, и весь сказ. Такие дела.
- Это нам корейцами, что ли, стать?
- Да хоть марсианами. Не помешало бы некоторым. Глядишь, увидали бы землю-то. Поняли бы, какая она. Кормилица.
- А козочку, может, Валерка застрелил? Или дружки?
- Не узнаешь теперь. Да и не важно. На здоровье. Говорила же - всем по делам будет. - Помолчали.
- К источнику-то ходишь?
- Это к какому?
- К Пантелеймону целителю. Там, в Ведякино, за поворотом в низине - речка. А рядом ключик бьет - "Источник" назвали. И купель там же выстроили. На крещение хожу, окунаюсь, да и так тоже хожу. Заболит чего или мысли какие мрачные одолеют. Думаешь, закопалась баба в огороде и не видит, что творится? Все вижу. Все чувствую. Это время настало такое. Бессовестное. Дуреют от денег. За деньги можно все. Захотят - и нас сметут. Проедут по головам и не заметят. Да нельзя раскисать-то. Вот схожу, помолюсь, окунусь, выпью водички и вновь за работу. Помогает он, и не только в недугах телесных, а и духовно.
Сквозь пар, лицо Тони смотрелось таинственно и значительно. Как лицо доброй феи, взирающей на несуразицу дел земных, на глупых ее обитателей.
- А не у вас ли тут купель? - обратилась Ольга к продавщице в маленьком бревенчатом сельпо.
- У нас, у нас, - приветливо закивало сразу двое: продавщица и опрятный старичок - единственный покупатель. Старичок, закончив кивать, наклонился к прилавку и сощурился на ценники, примеряясь к колбасным изделиям. Рядом на полу облизывалась собачка.
Купив одну сосиску, старичок вывесил ее над собачкиной головой и стал вращать кругами:
- Ну, давай!
Собачка вскочила и, не спуская глаз с сосиски, стала крутиться на задних лапках, лишь в последний момент доворачивая голову.
- Цирковая! - одобрила Ольга.
- Службу знает! - продавщица опустилась на табуретку, устроила подбородок на сложенные руки, вытянула губы трубочкой, - фюить! Молодец, Жулька, не забыла, как плясать. - Понизив голос, указала глазами на старичка. - Раз в месяц с пенсии только и покупает ей по сосиске. А то и реже. Забудешь тут. - И вздохнула.
- А вы кто будете, не корреспондент, часом? - и посмотрела на внушительных размеров Ольгин фотоаппарат.
- Купель ищу, - уточнила Ольга, поправляя на плече широкий ремень.
- Жаль, - вздохнула продавщица, - а то бы написали про нас. Через день света нет. Пол, вон - глядите! Завтра провалится, - и прикрыла глаза. - Жаль.
Старичок закончил вращение и опустил сосиску ниже:
- Ну, заслужила. Держи! - Ссыпал мелочь в кошелек, обернулся к Ольге. - А купель там, - и загреб рукавом, - выйдете, направо повернете и по дорожке. Все вниз, вниз, между домов. За мостиком она и будет, купель-то…
Дорожка, как и сказал старичок, вилась между домов. У поворота, на заборе табличка: "Источник св. Пантелеймона".
Вот и мостик - изогнутые железные перила и доски поперек. "Близко уже," - подумала Ольга и осторожно ступила на первую доску.
Купель возникла словно из-под земли. Сразу за мостиком и нарисовалась. Действительно, нарисовалась, как картина. С виду - часовенка: красный кирпич, маленький купол и крестик наверху. Тихое журчание прозрачной воды. Вокруг склоненные деревья. Ольга отворила дверцу. В прохладной полутьме - деревянный короб, наполненный водой, ступеньки, поручень. В нишах каменных стен - небольшие иконки, рядом притушенные свечки. Положила фотоаппарат на скамеечку, сняла одежду. Держась за поручень, осторожно спустилась по скользким ступенькам. Ну, Господи, благослови! Втянула воздух, перекрестилась, ушла под воду с головой. И так три раза. Сквозь щели крыши проникали солнечные лучи, колыхались на потревоженной воде бликами. Растираясь жестким полотенцем, ощутила необыкновенную легкость и какую-то необъяснимую радость. Вышла за дверь, переводя дух, присела, склонилась над перекатом из крупной гальки, собрала мысли. Где-то там, далеко, плыл помятый Уазик, неся в себе пропащих Тимку с Валериком. Размахивали руками, горячились и плакали люди, кромсал землю железный монстр, падала от воровских ружей скотина, а над всем этим - Тонино лицо.
"Всем по делам будет", - вспомнила Ольга, а сама подумала: "Лучше бы не было, а просто сами люди стали бы разумнее и добрее.
Крохотные рыбешки подрагивали в воде, стояли против течения, тыкались носиками в зеленую траву. Трава шла по дну, выстилала ложе переката, заполоняла пространство. В тени деревьев щебетали птицы. Вода от травы казалась изумрудной, пахло свежестью и покоем. Из бетонного кольца с крышкой выдавался маленький железный носик, сочился тоненькой струйкой. Ольга подставила кружку, попила, отерла лицо, набрала воды в пластиковую бутылку. Ну, вот. Вроде и все. И куда же ты течешь, вода? Вгляделась в горизонт, в яркую синь. Там, за деревьями, где небо сливается с землей, раскатывались, ширились, перетекая одно в другое, пока еще бесконечные поля. А здесь тянулась к солнцу, наливаясь соками, яркая зелень. И подумалось: вот он, край земли.
Уазик местный. Шофер Валерик Бодягин. Тощий, полупьяный, весь в наколках мужичок с вороватыми глазами. Похоже, бывший зек, но точно не знает никто. Летом в грязной майке, зимой в засаленной телогрейке, всесезонно линялые треники "Адидас". Уазик собрал сам из кусков, брошенных на свалку кем-то из "нерадивых".
- Почти что новая кабина и на свалке, вот дураки! А подвеску нашел знаешь где? - хитрые глаза с прищуром, между пальцами бычок, нога на ногу. Валерик сидит на досках у Ольги во дворе и почесывает впалую грудь.
- Ну, где?
- Так на свалке! Только не здесь, в Ведякино, там много чего. Колеса оттуда, проводку там же сн… подобрал. От КАМАЗа. Ничего, переделал - работает, стекла склеил, и нормально. Нет, дураки люди, бросают чего ни попадя. Тормоза только не выбрасывают. Жмут, собаки, видать самим надо, - и с досадой придавливает окурок рваным кедом.
- А кобеля своего где нашел, тоже на свалке?
- Гыы, - обнажает Валерик щербатый зуб, - зачем на свалке? Свел со двора там же.
- Так ты вор?
- Зачем вор? Свел и все. - Сопя, отворачивается, тянет из кармана смятую пачку "Примы". - Он бы там все равно загнулся, кобель-то. Не кормят его там, точно знаю.
- Так уж и знаешь! Ладно. Дрова-то привезешь? - Ольга поворачивает на свое.
- Сколько тебе? Куба три хватит?
- Маловато, пять бы надо.
- Тогда две ходки. Жди.
Ольга и ждет. Вот опять проехал мимо, попробуй, дождись его. И что делать? Неизвестно.
"Дзык-дзык-дзык", - ветер с поля доносит металлические звуки. Это Тоня каждое утро гонит на выпас скотину. Штырь в землю, мерные удары тяжелым молотком. К штырю длинная веревка, другой конец к шее коровы. Иначе никак. Уйдет, ищи потом ее.
- Смотри мне! - ворчит Тоня и по-матерински любовно прихлопывает рыжую спину натруженной пятерней. Рядом, жмется к заборам стайка разноцветных козочек. Стайка кокетливо потряхивает ушами, косится хитро, усыпляет бдительность. За этими тоже глаз да глаз. Так и норовят обглодать соседские кусты. Мало, что листочки, еще и кору обгложут, снимут, как бритвой. - Вот я вам! - Тоня демонстративно садится на прихваченный стул. Так и будет сидеть. Набирается молока скотинка. Хорошо.
Хорошо, что не водить теперь ее на дальние выпасы, руку протяни и вот, через дорогу - оно. Поле.
Сколько ж ему лет? И не вспомнит никто. Зато точно все помнят, как колосилась рожь, а то и пшеница, как собирал совхоз по осени подсолнух, кукурузу, горох. Нынче поле зарастает чертополохом. Перестали пахать и сеять. Не до зерна теперь, не до подсолнухов. Никто и не знает, до чего теперь, но по слухам - не до чего хорошего.
И словно в подтверждение, однажды утром, слухи материализовались в какое-то чудовище, изрыгающее тревожные звуки. Звуки, что совершенно чужды самому духу здешних мест. Первыми, уловив непонятный скрежет, вылетели из-за ограды местные активистки-близняшки - приземистые, крепко сбитые девки, с одинаковыми прическами и походками.
- Глядите! Чего это они? - и синхронно вскинули руки в направлении железного монстра с вертящейся трубой. Труба воткнулась в землю и, вращаясь, упорно грызла рыжеватые суглинки. Четверо в оранжевых робах суетились рядом.
- Буровая, - отозвался сосед-пенсионер. Сосед тридцать лет отработал бульдозеристом и выучил все механизмы. Теперь он курил, держа мундштук желтыми пальцами, и, вывернув шею на бок, аккуратно сплевывал на траву. - Нефть, что ли, ищут?
- Какую еще нефть? - подал голос кто-то слева.
Подоспевшие сельчане облепили штакетник с внутренней стороны и с тревогой вглядывались в грохочущий объект.
- Спросить бы надо, чего роют-то, - не унимался голос, но активистки уже перескочили дорогу и, мелькая одинаковыми кедами, решительно двинулись по полю. Вслед потянулись самые нетерпеливые. Подойдя к бурильщикам, сгрудились стайкой. За штакетником притихли.
- Чего-то долго они там, - засомневался голос. Обладатель голоса, по слухам, гонял из Германии подержанные иномарки и недавно отгрохал каменный дом с ванной и настоящим туалетом. Активистки, отчаянно жестикулируя, размахивали руками, отходили и вновь возвращались к рабочим. Примкнувшие, стояли чуть поодаль. Наконец, все повернули обратно. Шли быстро, напряженно глядя под ноги.
- Ну? - тревожно выдохнули за забором.
- Поздравляем! - тряхнули волосами близняшки и развернули вспотевшие лица в разные стороны. - Завод нам тут строить будут.
- Чегоооо? Какой еще завод? - все дружно загудели.
- Самый что ни на есть. Канадский. Панели для домов из бетона, а начинка из стекловаты. Грунт берут на пробу. Проект, говорят. Еще коттеджи для обслуги. Для работников. Воон там, подальше, - и вскинули руки.
- Ну делааа… или врут?
- Похоже, так и есть, - сосед осторожно облокотился на острые деревяшки. Когда проект, завсегда из земли пробу берут. Так и есть, похоже, - и сплюнул.
- И чего теперь? А нас куда? - вытянулись лица.
- Под кобыльи м***да, - нервно хохотнул перегонщик. - Кому вы нужны-то? Проект, это знаешь? Проект, короче. Деньги. Сила. Понимать надо, а вы тут... с огурцами, кому нужны-то? Хе-хе.
- А сам? - сморщилась Зойка Брагина, вдова с четырьмя детьми. - Сам-то чего, не переживаешь, что ли? Или все равно тебе? Это ж чем дышать все тут будем? Бетоном?
- И стекловатой, - подсказал сосед.
- А детки? - Зойка дернула платок и зло уставилась на перегонщика, как будто он уже подогнал фуру со стекловатой.
- Переживай, не переживай, а против не попрешь. Тут думать надо, - обладатель выставил подбородок и поскреб рыжеватую щетину. Может, забор поставлю. Метра три, а? Подойдет? Хе-хе, а может, и продам его, - помрачнев, оглянулся на оштукатуренную махину. - Говорю, думать надо.
Все разом замолчали: переваривали новость. Новость оглушила, поразила до глубины души своей дикостью. Вот ведь, жили - не тужили, а теперь что? Каждый думал о своем и все вместе об одном.
- Нет, это так у них не пройдет, - сузила глаза одна из близняшек.
- Не пройдет, - эхом отозвалась вторая.
- Будем писать, - мотнула головой первая. - И во все инстанции! Тащите бумагу у кого есть, прямо сейчас и начнем. Ничего себе: завод!
Принесли листы.
- Вы это, погодите, писать-то - коттеджи ведь, а может и нам чего перепадет, или квартиры дадут, а? - тревожно переглянулись Колька Карась и Васька Сопливый, всем известные лодыри и пьяницы.
- Перепадет, перепадет, - закивал перегонщик. - Сопли подотри. Вам уже двадцать лет, как перепадает, все никак не перепадет. Топор бы, что ли, взяли, вон лес! Глядите, скоро крыша на голову перепадет.
- Ну, ты это, - надвинулись, задышали перегаром.
- Тише! - крикнули активистки, выписывая буквы на листе, - кончай бузу! Значит пишем: " Всего шестьдесят четыре дома", правильно? Это кто у нас? - и, сложив ладони козырьком, развернулись к слепящему асфальту. Чадя и похрюкивая, шлепая вздутым колесом, приближалась мятая кабина. За треснутым стеклом две испитые мордочки с оловянными глазами. Так и проплыли мимо, не в силах перевести зрачки на другой объект.
- Бодягин, что ли?
- Он самый. Валерка. С Тимкой на пару. Видать, навоз где-то подгребли, везут теперь, - сосед зарядил в мундштук новую сигарету, - Вронькиным, должно быть.
- Стой! Эй, куда? - вскочили активистки, одна замахала листком, - тормози, подписывать надо!
- "Тормози"! Ой, я не могу! - шлепнул себя по ноге сосед и в очередной раз, изогнувшись, сплюнул на траву. - Да у них тормозов отродясь не бывало.
- Чегой-то расплевался сегодня, - пробурчала Зойка и, дернув узел на шее, потянула платок, - жарко. Эх, лето красное, только живи, а тут на тебе: завод. Что б им повылазило!
- Журнал "Здоровье" читаешь? - сосед строго посмотрел на Зойку. - Нет? То-то, - и поправил очки в нагрудном кармане пиджака. - Вот то-то. Пишут, когда куришь, то слюни не глотать. Никотин, он, если в слюну проникнет, враз кишки проест. Поняла? Так вот. Давайте, что ли, где тут подписывать. Нет, я не могу! "Тормози". Сапогом, что ли? Вооон они уже где! - и кивнул вслед облезлым бортам. Скажут тоже…
Хороший забор у Ольги. Сетчатый. И не зайдет никто, и поле видно. Вон кто-то пошел, на электричку, должно быть. Далеко ушел, почти и не видно уже. Можно и по дороге, а напрямки быстрей. Вьется змейкой тропинка, выводит прямо к автобусу. А вон "Нива" чья-то ползет. И задом почему-то, а дверца откинута вверх. Вот ближе подъехала, остановилась, стоит. А это что? Из-за сиденья вроде как ствол? И тут же резкий хлопок. Брыкнулась на бок одна из козочек, забила копытцами. Что же это? Стреляют! "Тоняяяя!!!" - не помня себя, закричала Ольга и кинулась за калитку. Побежала. Какие-то мужики быстро захлопнули дверцу, взревел мотор. Мелькнули копытца в багажнике. Вот, подпрыгивая на ухабах, заиграли солнечными бликами стекла, вот уже и скрылись в высокой траве. Только пыль и сизый выхлоп из трубы.
- Тоня! Видела?!
- Тише. Чего кричишь? Видела.
- Да как же? Кто это?
- А кто бы ни был. Чего теперь.
- Убили же!
- Пусть, - провела трясущейся рукой по щеке, поправила платок. Подцепив вилами жирный пласт навоза, перевернула и шлепнула обратно на кучу. - пусть. Навоз-то вроде перепрел, как думаешь, а? - Ольга поняла: Так переводят душевную тяжесть в физическое действие. - Самую толстую приглядели, - хмурилась Тоня. - Ишь, думали, мясо в ней, а там козлятки. Окотиться она должна была вскоре. Не судьба, значит. Ну, пусть поедят. Пусть. На здоровье.
Ольга осела на березовый чурбак.
- Как же ты… спокойная какая.
- А чего суетиться-то? Им надо, пусть и суетятся. - Подняла голову. - Там все видят. Всем по делам будет. Пойдем, молочка налью. Вон, смотри, как запыхалась. Пойдем.
Под вечер автомобильный гудок.
- Эй, хозяйка! Принимай дрова. - Ольга накинула на плечи свитер, вышла во двор, распахнула ворота. Из кабины спрыгнул Валерик, с другой стороны медленно сполз Тимка. Засеменил, заплелся ногами, нагнув башку, по инерции пролетел вперед и бухнулся в железный столб. Столб загудел.
- Не ломай добро. Слышь, как звучит? - Валерик хозяйски похлопал по столбу, - сгодится еще. - Как заезжать-то будем?
- Задом давай, - Тимка уже стоял на карачках и начал выползать на дорогу.
- Ребята, вы чего? - Ольга зябко повела плечами.
-Чего-чего, устали, не видишь, что ли? - Валерик оттянул штанину на заднице, собрал в горсть, почесал. - Столько напилить! Да еще пила сломалась, мать ее, - сплюнул, - а то бы больше привезли. Давай,
черт безрогий! - пнул Тимкину задницу, подтянул штаны и полез в кабину. Захрюкал мотор, затрясся кузов. Валясь на стороны, Уазик рывками продвигался в проем железных стоек.
- Левее бери! - качался на ногах Тимка и, вытянув руку, щурил один глаз, силясь поймать Уазик "в прицел". - Левее, говорю, эй!
Тррррах! Содрогнулся забор. Всхлипнуло боковое зеркало. Правый борт повис на столбе, вздыбились щепки, несколько поленьев шлепнулись об землю.
- Да что же это, а!? - Ольга простерла руки, он что, пьяный, что ли???
- А какой же!!! - задохнулся от восторга Тимка, потрясенный Ольгиной наивностью, собрал пьяные губы и перестал качаться. Лицо обрело выражение. Ольге даже показалось, что он на миг протрезвел.
- Ну, так завтра бы приехали! - и с досадой провела ладонью по забору.
- Не боись, щас все будет, - Тимка вновь обмяк и завилял. Кивнул, глубоко нырнув головой, - щас!
Через минуту оба, как жуки, облепили забор, пытаясь выдернуть застрявший борт.
- Тащи монтировку, - хрипел Валерик, навалясь костлявым плечом, - отогнуть надо. Оглох, что ли?
Поленья бухались об землю и друг об друга. Вырастала внушительная гора.
- Поколоть бы, - робко заметила Ольга.
- И уложить, - кривляясь, прогнусавил Тимка, - и ананас в шоколаде, да? - и вдруг заорал, выпучив глаза. - Тыщу даешь?
- Тим, - вздохнула Ольга, - а ведь ты печником был хорошим, помнишь?
- Почему это "был"? Я и щас еще… - и уронил голову на грудь.
- Давай, печник, е***, - хлопнул по Тимкиной спине Валерик, - заводи, ехать пора. Завтра все, завтра.
- А на поле завод будут строить, слышали? - Ольга поддела носком березовый чурбак, - говорят, бетон со стекловатой.
- Где завод, там и свалка, - заступился Валерик, - глядишь, подберем чего, все ближе, чем в Ведякино. Давай, - и потащил Тимку к воротам.
- Только бы в речку не свалились, - подумала Ольга и натянула прихваченный свитер. Не простыть бы. Вон, какие ночи прохладные.
Ночью не спалось. Вставала, ходила, вглядывалась в окна, опять ложилась. В минуты короткого забытья снилась серая цементная пыль. Пыль выстилала траву, кусты, ползла дальше - к речке. Ложилась на крыльцо, подбиралась к порогу, заползала в дом. В какой-то момент Ольга ощутила резкое удушье, как будто в горло уже насыпали серый порошок. Рванулась, вскочила на кровати. Луна светила прямо в лицо. На часах - полпервого. Отерла пот со лба, - кошмар какой-то.
В стекло осторожно постучали. Накинула халатик, щелкнула свет. Кто там еще?
Оказалось, Светка – соседка. Стояла на пороге, кутаясь в накинутый плащ.
- Случилось чего?
- Оль, ты извини. Вечером приехала, с утра уезжаю. Скажи хоть, чего там? Говорят, завод, что ли, какой?
- Сама не сплю. В мыслях стекловата уже в уши лезет. Это ж ты представь, бетонный завод и прямо здесь! Вон, в поле.
- А я слышала, крематорий наверху, возле погостов наших. Уже табличку прикрепили.
- Еще и крематорий?! Ну, совсем хорошо. Значит, пыль, вонь, гробы по улице и пепел на голову. Отлично. А я недавно ходила вверх по речке, запруды видела. Вода-то поднялась, и знаешь, кто?
- Ну?
- Бобры. У нас бобры! Будут они тебе в грязи ковыряться. Значит, чисто здесь, раз бобры.
Ну, теперь подольют им говнеца, и нам мало не покажется. Колодцам труба, посадкам тоже. Все загадят.
- Ооой, - застонала Светка и взяла лицо в ладони, - Что ж они творят? Да не надо от них ничего, лишь бы не лезли, не трогали людей. - Всхлипнула, помотала ладонями. - Мы ж ведь только ремонт сделали, ссуду в банке взяли, посадили все, думали, хоть здесь проживем, и что теперь? - Подперла щеку, уставилась в темное окно, стала вытирать слезы. - Мало им Москвы - дома рушат, центры эти, торговые, на голову лепят, людей на улицу вышвыривают, так и сюда добрались. - С досады хлопнула ладонью по столу.
- Может чайку? - встревожилась Ольга.
- Давай, - шмыгнула носом. - Хуже не будет. Длинькая ложкой в стакане, откусывала от печенья. - Дрова, что ли привезла?
- Валерка с Тимкой. Чуть забор не снесли.
- Ну, и чего они?
- Свалку ждут.
- Ясно.
Тоня целыми днями возится по хозяйству. Корова, козы, куры. Навоз. Всех выпасти, загнать домой, напоить, подоить. С мужем было легче, хоть и болел он. Ольга помнит мужа, высокого, прямого, как палка, старика. "Дед", - говорила Тоня. Может быть потому, что у них были внуки.
Вечер. Ольга у края поля, наблюдает закат. Багровый диск садится на горизонт, выстреливает краски на облака. В небе абстрактные всполохи – розовые, малиновые. Диск пугающе огромен. Ольга, как в детстве, протягивает руку, подставляет ладонь. Неправдоподобная красота. Раскаленная за день земля отдает тепло, тепло смешивается с вечерней прохладой, обращается в туман. Туман ширится, наползает волнами, а прямо на Ольгу, из мохнатых клубов, выдвигаются рогатые существа, как старинные воины в рогатых шлемах. Ступают осторожно, вглядываясь перед собой, а прямо за ними высокий силуэт в плаще, капюшон надвинут низко, в руке посох. Постояв у края, все разворачиваются обратно. Так старик пас коз. Это была его обязанность. Вот, пять лет уже, как умер, и Тоня теперь одна. Тяжело, но выручает молоко. Летом дачники стоят в очередь. Тоня ведет список. Ничего, прожить можно, главное не лениться. Да и какая тут лень? Хозяйство - оно такое. Затягивает, и не бросишь его.
Ольга тоже ходит за молоком. Разве сравнишь его, из-под коровы, с пакетами в магазинах? Неизвестно, что льют. А козье, так вообще, - лекарство. Говорят, пахнет оно - чепуха. Врут те, что пить не хотят. Придумывают себе отговорки. Но не только за молоком ходит Ольга, опять же - поговорить.
- Тонь, слышала, поле-то наше канадцам продали. Завод, говорят, будут строить. Уже буровая приезжала, пробы брали. Говорят, точно будут строить. Прямо здесь.
- Будут, так будут, - на плите бурлят кастрюли. Тоня, улыбаясь, помешивает пойло большим половником. Какое настроение, - так и доиться будет скотина. А пойло? Корове и козам дать. Подкормить надо, не все ж им траву щипать.
- Где пасти-то будешь?
- А где раньше пасла, там и буду. Вон, за бугром тоже поле. Туда пойдем.
- А за бугром, говорят, крематорий будет.
- Значит, в лес пойдем. На опушки. Косили же раньше? Вот и теперь станем, раз так.
- А пыль, грохот, люди? - Тоня положила половник, отерла руки об передник, вздохнув, села на табуретку. - Знаешь, что я тебе скажу?
- Что?
- А то. Родина моя здесь, могилки. Куда мне теперь? Небось, кричали на собрании крикуны-то?
- Кричали, точно. Хорошо, мол, квартиры дадут.
- Это сопливые, небось? Так они всю жизнь на огороде своем в бурьяне пьяные провалялись. Палец о палец не ударили. Крикуны. Пусть кричат, пустобрехи.
- А у кого дома хорошие, так продавать собираются. Уедут, наверное.
- Скатертью дорога. Толку-то от них? Ни травинки не посадили, не выходили. Вся забота - шашлык поджарить, да песни поорать. Им плевать на это поле, что есть оно, что нет. Тут я читала: сдали наши какое-то поле в аренду корейцам. Так они, знаешь что?
- Что?
- Руками его стали обрабатывать. Представляешь? Ру-ка-ми. Сначала сеяли в лунки, а потом, когда сорняк пошел, каждую травинку выдергивали, да с корнем. Это ж удумать надо! Спали там же, по краю, в дома не шли. Поливали ведрами. Таскали как муравьи. А пришел урожай, - так ни одно зернышко не пропало. Вывозили машинами зерно-то. Так вереница и шла, конца ей не было. Только рты все и разинули. Корейцы! А ты говоришь. – И хотя Ольга ничего не говорила, живо представила себе вереницу машин, доверху груженых зерном, и тихих трудолюбивых корейцев с истертыми руками.
- Дааа… и чего потом?
- А убрали их скоренько по-тихому. Это ж как увидели, чего можно добиться от земли, так и убрали. Иначе самим так же надо. А кто ж будет корячиться? Вот и продают землю. Канадцам, говоришь?
- Точно.
- Вот, тебе, моя дорогая, и весь сказ. Такие дела.
- Это нам корейцами, что ли, стать?
- Да хоть марсианами. Не помешало бы некоторым. Глядишь, увидали бы землю-то. Поняли бы, какая она. Кормилица.
- А козочку, может, Валерка застрелил? Или дружки?
- Не узнаешь теперь. Да и не важно. На здоровье. Говорила же - всем по делам будет. - Помолчали.
- К источнику-то ходишь?
- Это к какому?
- К Пантелеймону целителю. Там, в Ведякино, за поворотом в низине - речка. А рядом ключик бьет - "Источник" назвали. И купель там же выстроили. На крещение хожу, окунаюсь, да и так тоже хожу. Заболит чего или мысли какие мрачные одолеют. Думаешь, закопалась баба в огороде и не видит, что творится? Все вижу. Все чувствую. Это время настало такое. Бессовестное. Дуреют от денег. За деньги можно все. Захотят - и нас сметут. Проедут по головам и не заметят. Да нельзя раскисать-то. Вот схожу, помолюсь, окунусь, выпью водички и вновь за работу. Помогает он, и не только в недугах телесных, а и духовно.
Сквозь пар, лицо Тони смотрелось таинственно и значительно. Как лицо доброй феи, взирающей на несуразицу дел земных, на глупых ее обитателей.
- А не у вас ли тут купель? - обратилась Ольга к продавщице в маленьком бревенчатом сельпо.
- У нас, у нас, - приветливо закивало сразу двое: продавщица и опрятный старичок - единственный покупатель. Старичок, закончив кивать, наклонился к прилавку и сощурился на ценники, примеряясь к колбасным изделиям. Рядом на полу облизывалась собачка.
Купив одну сосиску, старичок вывесил ее над собачкиной головой и стал вращать кругами:
- Ну, давай!
Собачка вскочила и, не спуская глаз с сосиски, стала крутиться на задних лапках, лишь в последний момент доворачивая голову.
- Цирковая! - одобрила Ольга.
- Службу знает! - продавщица опустилась на табуретку, устроила подбородок на сложенные руки, вытянула губы трубочкой, - фюить! Молодец, Жулька, не забыла, как плясать. - Понизив голос, указала глазами на старичка. - Раз в месяц с пенсии только и покупает ей по сосиске. А то и реже. Забудешь тут. - И вздохнула.
- А вы кто будете, не корреспондент, часом? - и посмотрела на внушительных размеров Ольгин фотоаппарат.
- Купель ищу, - уточнила Ольга, поправляя на плече широкий ремень.
- Жаль, - вздохнула продавщица, - а то бы написали про нас. Через день света нет. Пол, вон - глядите! Завтра провалится, - и прикрыла глаза. - Жаль.
Старичок закончил вращение и опустил сосиску ниже:
- Ну, заслужила. Держи! - Ссыпал мелочь в кошелек, обернулся к Ольге. - А купель там, - и загреб рукавом, - выйдете, направо повернете и по дорожке. Все вниз, вниз, между домов. За мостиком она и будет, купель-то…
Дорожка, как и сказал старичок, вилась между домов. У поворота, на заборе табличка: "Источник св. Пантелеймона".
Вот и мостик - изогнутые железные перила и доски поперек. "Близко уже," - подумала Ольга и осторожно ступила на первую доску.
Купель возникла словно из-под земли. Сразу за мостиком и нарисовалась. Действительно, нарисовалась, как картина. С виду - часовенка: красный кирпич, маленький купол и крестик наверху. Тихое журчание прозрачной воды. Вокруг склоненные деревья. Ольга отворила дверцу. В прохладной полутьме - деревянный короб, наполненный водой, ступеньки, поручень. В нишах каменных стен - небольшие иконки, рядом притушенные свечки. Положила фотоаппарат на скамеечку, сняла одежду. Держась за поручень, осторожно спустилась по скользким ступенькам. Ну, Господи, благослови! Втянула воздух, перекрестилась, ушла под воду с головой. И так три раза. Сквозь щели крыши проникали солнечные лучи, колыхались на потревоженной воде бликами. Растираясь жестким полотенцем, ощутила необыкновенную легкость и какую-то необъяснимую радость. Вышла за дверь, переводя дух, присела, склонилась над перекатом из крупной гальки, собрала мысли. Где-то там, далеко, плыл помятый Уазик, неся в себе пропащих Тимку с Валериком. Размахивали руками, горячились и плакали люди, кромсал землю железный монстр, падала от воровских ружей скотина, а над всем этим - Тонино лицо.
"Всем по делам будет", - вспомнила Ольга, а сама подумала: "Лучше бы не было, а просто сами люди стали бы разумнее и добрее.
Крохотные рыбешки подрагивали в воде, стояли против течения, тыкались носиками в зеленую траву. Трава шла по дну, выстилала ложе переката, заполоняла пространство. В тени деревьев щебетали птицы. Вода от травы казалась изумрудной, пахло свежестью и покоем. Из бетонного кольца с крышкой выдавался маленький железный носик, сочился тоненькой струйкой. Ольга подставила кружку, попила, отерла лицо, набрала воды в пластиковую бутылку. Ну, вот. Вроде и все. И куда же ты течешь, вода? Вгляделась в горизонт, в яркую синь. Там, за деревьями, где небо сливается с землей, раскатывались, ширились, перетекая одно в другое, пока еще бесконечные поля. А здесь тянулась к солнцу, наливаясь соками, яркая зелень. И подумалось: вот он, край земли.
Рейтинг: +7
425 просмотров
Комментарии (4)
| Елена Можарова # 2 декабря 2013 в 12:35 +2 | ||
|
| Серов Владимир # 2 декабря 2013 в 14:45 +1 | ||
|
| Серов Владимир # 2 декабря 2013 в 14:44 +2 | ||
|
| Людмила Комашко-Батурина # 4 декабря 2013 в 11:46 +1 | ||
|
