Рубль

Не молодой, но еще совсем не старый Рубль сидел на ступеньках у парадного входа в шикарное казино, казалось, глубоко задумавшись. Но был он какой-то неухоженный, потрепанный, словно забытый и никому ненужный. В нем трудно было разглядеть еще совсем недавнего щеголя. Рубль был не брит, помят, дежурно пьян. Он хмуро смотрел прямо перед собой, а мимо проносилась жизнь, жизнь, в которой ему не находилось места. Он с нескрываемой злобой смотрел на окружающую его роскошь и завидовал… Он завидовал всему: небу, за то, что оно голубое, солнцу, за то, что светит, лесу, за то, что зеленый. Да, особенно лесу, такому же зеленому и жизнерадостному, как ненавистный ему Доллар.

С недавних пор Рубль считал Доллар причиной всех своих бед и тихо его ненавидел. Возможно, он заблуждался, возможно, был в чем-то не прав, но каждый, в конце концов, имеет право и на свою любовь, и на свою ненависть… Еще каких-нибудь двадцать лет назад Рубль был сильным и крепким, веселым, бесшабашным балагуром, бабником и пьяницей, немножко хулиганом, но, в целом, славным малым. Многие считали за честь быть его другом, ну пусть не другом, так хотя бы приятелем, не приятелем, так просто знакомым, но каждый считал своим долгом при встрече с ним снять шляпу… Давно это было, а как вчера…
Еще вчера ему ничего не стоило пригласить подругу в кино и даже угостить мороженым. Нельзя сказать, чтобы Рубль очень любил детей, но в хорошем настроении всегда мог в охотку провести на утренний сеанс сразу десятерых… Рубль не был поджигателем войны, но без особых усилий мог купить сразу сто коробков самых настоящих спичек, или не много - не мало, а четыре пачки его величества Беломора. Но он больше предпочитал прогулки по тенистым аллеям парка и пару кружек холодного пенистого пива в знойный день. А еще по выходным любил сходить на футбол или хоккей – рублю везде были рады. Надо отметить, что он не любил одиночества и был ужасно компанейским. У Рубля было два друга, таких же как и он сам, Рубля. Трое они оставались неразлучны. Частенько они соображали на троих, но это не было их основным занятием, три верных Рубля не могли сидеть без дела, и всякий раз находили себе занятие. А могли они практически все… Врезать дверной замок – пожалуйста, поменять водопроводный кран – пожалуйста, решить другие сантехнические вопросы – без проблем. Отремонтировать обувь, вставить стекло, помыть машину и прочее, и прочее, и прочее… всегда пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Трем Рублям любое дело было по плечу, для них не существовало закрытых дверей. Если в ресторане не было свободных мест, то только не для них, перед ними швейцар с поклоном, рассыпаясь в любезностях, распахивал  двери настежь.
Три верных доблестных Рубля, как три мушкетера, не знали себе равных, у них не было соперников, не было конкурентов. Да, да, да... соперников у них не было, но, если честно, была одна соперница – веселая, удалая, наглая, самоуверенная и, надо отдать ей должное, очень талантливая. Не хуже великой троицы она решала порой неразрешимые проблемы, а часто там, где три Рубля были просто бессильны, случалось и такое, превосходила их в умении и смекалке. Не случайно в народе ее прозвали свободно конвертируемой валютой. Спросите, кто это? Конечно единственная и неповторимая бутылочка "Московской". Да… она уж была соперницей, так соперницей. Но между тем никогда они не переходили друг другу дорогу, поддерживая мирное сосуществование.
А где-то рядом, но в другой жизни, набирал силу, застенчивый в ту пору, иностранец - Доллар. На людях он показываться не спешил, жил в глубоком подполье. В людные места не стремился, опасаясь компетентных органов, но медленно и старательно, аккуратно и кропотливо, как большевики в 1917 году, готовил революцию.
И революция свершилась…
Рубль продолжал сидеть на ступеньках казино, на языке постоянно
вертелись слова ненавистного ему пролетарского гимна: «Кто был ничем, тот станет всем.»
Ведь действительно все произошло так, как в этом злосчастном гимне, правда, для Рубля с точностью до наоборот. Он стал ничем и ничего с этим поделать не мог.
Да и бывшая соперница – Московская, давно сошла со сцены и играла довольно второстепенную роль. Ее потеснили, оттерли и просто вытолкнули новые надменные, модные, чаще иностранки и иностранцы: Текила, Саке, Абсолют и даже никому ранее неведомая, недорогая, мягко говоря, Перцовка, так без рода, без племени. Конечно, у легендарной Московской остались почитатели, но явно их отряд оказался в меньшинстве. Она и сегодня красовалась яркой упаковкой и этикетками, и крепость свою не растеряла, но, увы, сдала свои позиции и, кажется, навсегда.
Видавший виды Рубль устало закурил и посмотрел на остановившийся у входа в казино белый «Корвет». Из него, сочно хлопнув дверцей,
вышел нарочито небрежно одетый Доллар и вальяжно направился ко входу, а за его спиной уже распахнул свои двери сверкающий никелем  «Ролс Ройс» и элегантный Фунт Стерлингов гордой, присущей только лордам, походкой не спеша направился к уже открытым перед ним дверям ресторана. Из остановившегося черного «Мерседеса» с трудом доставал свое грузное, за последнее время изрядно потяжелевшее тело, важный и степенный Евро. Раздался пронзительный визг тормозов, и из новенькой спортивной «Тойоты»  выпорхнула симпатичная, еще пахнущая свежей типографской краской, Йена  и, плавно покачивая бедрами  под дробь высоких каблучков, скрылась в дверях  казино.
Жестокая зависть полоснула по сердцу Рубля, зависть, перерастающая в ненависть. Он глубоко вздохнул, с трудом поднялся со ступенек и тяжелой, усталой походкой поплелся домой,  напоследок еще раз взглянув на выстроившиеся в стройный ряд красавицы "иномарки". Рубль шел домой и не переставал думать о том, что скоро настанет завтра, он снова придет на свое привычное место, снова сядет на свою, ставшую уже родной, ступеньку и снова будет завидовать, завидовать, завидовать и ненавидеть, ненавидеть…